Запретная правда Виктора Суворова

ПЕЩЕРНЫЙ СТАЛИНИЗМ

Одним из элементов подготовки СССР к войне, предопределившей ее брутальный характер, было создание законодательной базы для предотвращения перехода солдат в плен к врагу. Меры принимались загодя. Как сообщает исследовательница Светлана Малыгина, в Уголовном кодексе 1926 г. в главу «Воинские преступления» была введена статья, приравнивавшая ответственность за сдачу в плен к ответственности за шпионаж и дезертирство: «Самовольное оставление поля сражения, боя или преднамеренная, не вызывавшаяся боевой обстановкой, сдача в плен или отказ во время боя действовать оружием влекут за собой применение высшей меры социальной защиты».

27 июля 1927 г. было принято Положение о воинских преступлениях. Сдача в плен, а равно как и переход на сторону неприятеля влекли расстрел с конфискацией имущества.

8 июня 1934 г. ЦИК СССР принял репрессивный закон «Об измене Родине», которым в военно-уголовное право был введен так называемый институт объективного влияния, предусматривавший привлечение к ответственности лиц, прямо не виновных в совершении преступления, а именно — членов семей изменника Родины.

УК 1935 г. внес различие в положение войск иностранных армий и Советских Вооруженных сил, оказавшихся в плену. В первом случае предусматривалась достаточно суровая ответственность за дурное обращение с пленными, во втором — государство проявляло необоснованную антигуманность и жестоко карало сдачу в плен, независимо от обстоятельств пленения[120].

Да и в предисловии к военной присяге РККА в 1939 году официально отмечалось: «Сдача в плен врагу — измена Родине, измена присяге. Нет ничего позорнее сдаться в плен врагу, перейти на его сторону. Большевики в плен не сдаются — это священный закон наших доблестных воинов. Всенародного презрения достоин тот, кто свершит подлость — сдастся в плен. Воин Красной Армии даст скорее вырвать сердце, лучше погибнет смертью храбрых, чем сдастся в плен и изменит этим своей Родине.

Наш закон — самый справедливый в мире. Он не знает пощады к изменникам и предателям. Принятый 8 июня 1934 г. и дополненный 2 октября 1937 г., закон Советского государства предусматривает в качестве кары за измену Родине, т. е. действия, совершенные гражданами СССР в ущерб военной мощи Советского Союза, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, высшую меру уголовного наказания — расстрел с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишение свободы на срок от 10 до 25 лет с конфискацией всего имущества. Военнослужащие, совершившие измену, караются только расстрелом. Нет и не может быть никаких смягчающих вину обстоятельств для клятвопреступников-военнослужащих. Суровая кара ждет и тех, кто знал о готовящейся измене и не доложил об этом органам советской власти. За измену отвечает не только предатель, но и все совершеннолетние члены его семьи. Суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся — вот черный удел клятвоотступника.

Воля народа запечатлена в проникновенных и сильных словах присяги. Социалистическая Родина-мать чуткой заботой и великой любовью окружает каждого воина, который с честью «носит свое высокое звание и никогда, ни в чем не отступает от своей торжественной клятвы. Но нет пощады отщепенцам, изменникам, предателям и трусам. Тот, кто по злому умыслу нарушит высший закон жизни Красной Армии, будет испепелен всенародной ненавистью и презрением, подвергнут суровому наказанию»[121].

Война конкретизировала эти установки.

Уже 16 июля 1941 г. постановление ГКО СССР № ГОКО-169сс сообщало об отдаче под трибунал «за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций» семерых генералов, в том числе командующего Западным фронтом Д. Павлова, и двух полковых комиссаров.

Через месяц, 16 августа 1941 г., этот элемент присяги был дополнен и конкретизирован приказом Ставки ВГК № 270 «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий»:

«ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах и штабах».

Документ был подписан Сталиным, Молотовым и высшими военными чинами страны…

Чем шире открываются двери спецхранов, тем яснее прорисовывается чудовищный характер бойни, устроенной двумя партиями в ходе дележа власти. Леденящие кровь находки стали доступны в архиве Службы безопасности Украины. События, о которых пойдет речь, происходили в одесских катакомбах, общая длина которых составляет 4 тысячи километров.

Главный герой первой истории — майор ГБ Всеволод Кузнецов — до войны служил начальником 3-го спецотдела управления НКВД по Одесской области[122]. Сформированный им отряд из тринадцати местных чекистов 15 октября 1941 г. спустился под землю. Вместе с ними оказалось и 6 представителей Лубянки, командированных на юг Украины для организации борьбы в тылу врага. Эта столичная группа в советских документах носила название «спецрезидентура НКВД СССР»[123]. Ее возглавлял майор ГБ Владимир Калошин.

Румынские спецслужбы выявили агентуру, оставленную объединенным отрядом на поверхности. Связь с населением прервалась. При попытке выбраться на поверхность погиб один партизан. И это оказались единственные боевые потери отряда.

Заключение по расследованию деятельности группы утвердил в июле 1944 г. замначальника НКГБ СССР Богдан Кобулов. Как выяснили его подчиненные, «между Калошиным и Кузнецовым возникла беспринципная вражда… Имея поддержку со стороны бывших у него в подчинении сотрудников 3-го спецотдела, численность которых превосходила московскую группу, Кузнецов отстранил от руководящей работы Калошина и поставил всю московскую группу в тяжелые условия… По приказанию Кузнецова… под предлогом имевшего якобы место заговора с их стороны против Кузнецова все они были арестованы»[124].

В июле 1942 года одного из москвичей — Николая Абрамова — кузнецовцы выпустили из-под стражи, а пятерых оставшихся, включая Калошина, расстреляли.

28 августа по подозрению в хищении булки и нескольких сухарей вследствие приказа Кузнецова был расстрелян уже одесский чекист.

Вскоре один партизан умер от тифа.

27 сентября было расстреляно еще двое бойцов — мужчина и женщина. Причиной расправы значилось «хищение продуктов и половая распущенность». Последняя выразилась в том, что у женщины родился ребенок, умерший через три часа после появления на свет.

По подозрению в очередном заговоре Кузнецов 21 октября казнил еще пять подчиненных.

В тот же день разбушевавшегося командира двумя выстрелами в голову отправил на тот свет Николай Абрамов. По его просьбе партизан Александр Глущенко застрелил и верного пособника Кузнецова — В. Литвинова.

Поразмыслив, Глущенко убил и предпоследнего оставшегося в живых партизана — Абрамова, а потом вышел в город. Интересно, что в ходе злоключений он поставил до сих пор не побитый мировой рекорд непрерывного пребывания под землей — 13 месяцев. Далее, скрываясь на квартире у жены, Глущенко прекратил борьбу. Если на секунду принять советский идеологический императив, то вполне можно сказать: своими поступками и дальнейшим бездействием он совершил предательство. А ведь ради предотвращения такового и самоуничтожился отряд.

В день прихода Красной Армии, 10 апреля 1944 года, Глущенко явился в НКГБ и выложил все начистоту. Два дня спустя в сопровождении нескольких бойцов Красной Армии его направили на место происшествия, где, бравируя перед спутниками, он начал играть гранатой. Красноармейцы бросились врассыпную, и не зря — по неосторожности Глущенко подорвался[125].

Сложно подобрать иную аналогию — судьба формирования напоминает гулаговскую профилактическую забаву «крысиный король». Целью этого мрачного развлечения зэков являлась очистка лагеря от грызунов. В бочку на съедение друг другу кидалось несколько десятков крыс. Победивший «гладиатор» выпускался наружу, после чего снег вокруг лагеря темнел от его сородичей. Они предпочитали смерть от холода пожиранию собратом, привыкшим питаться себе подобными. Потом «чистильщика» забивали лопатой, а поселение на некоторое время освобождалось от четвероногих паразитов.

Осколок репрессивно-карательного аппарата, пораженный маниакальной паранойей 1930-х гг., в экстремальной ситуации показал дух режима. Для разгрома отряда хватило воображаемого противника.

Другая история случилась в отряде, руководимом ровесником века Александром Солдатенко, уроженцем деревни Троена-Ивакино Ершичской волости Рославльского уезда Смоленской губернии. Хранящаяся в Государственном архиве Российской Федерации служебная карточка свидетельствует, что до революции, получив начальное образование, он трудился лампоносом и коногоном на шахте в Горловке[126]. В годы Гражданской войны воевал за красных, после чего окончил школу среднего начсостава и продолжил числиться в РККА. В 1925 году вступил в партию, что позволило по выходе «на гражданку» стать помощником «по специальным вопросам» директора юрловского машино-строительного завода. В разгар Голодомора Солдатенко стал трудиться в Горловском городском отделе ГПУ на должности политуполномоченного. Сделав в «органах» неплохую карьеру, 20 июня 1938 года он отправился командовать заключенными ГУЛАГа, точнее — Бука-чачинского ИТЛ (Читинская область), где сменил ряд руководящих должностей[127]. Однако 29 апреля 1940 года Солдатенко уволили за нарушение рабочей дисциплины. Войну он встретил в качестве заведующего районным финансовым отделом в поселке Фрунзенка Одесской области. Жена и трое детей успели эвакуироваться.

При оставлении Красной Армией региона НКВД перебросил группу Солдатенко в катакомбы. Как отмечали в отчете руководству сотрудники румынской спецслужбы «Сигуранца», отряд обладал «шпионскими и террористическими заданиями»[128]. К началу ноября в подчинении у Солдатенко находилось девять обычных советских людей. Командира сопровождала «ППЖ» — Елена Малицкая (комсомолка с 1935 года), которая до войны была бухгалтером «Госдоходов». Документы Центрального архива общественных объединений Украины сохранили и сведения о главном кондукторе станции Одесса-Товарная Афанасии Колосе (1914 г.р., комсомолец с 1935 г.), председателе колхоза им. Хрущева Михаиле Быстрицком (1909 г.р., член КП(б)У с 1939 г.), комсомольце Петре Драчуке (1918 г.р.), до войны работавшем стрелочником на железной дороге, а также беспартийном слесаре Иване Мельникове (1907 г.р.)[129]. К сожалению, пока не удалось установить биографические данные еще четверых бойцов: Михаила Богушевского, Леонида Черного, Леонтия Буряка и В. Николенко.

Выявив группу, румыны замуровали часть выходов из катакомб, а у остальных поставили охрану.

Отряд обладал солидным количеством вооружения, а вот шанцевый инструмент отсутствовал, как, впрочем, и достаточные запасы продовольствия.

Положение становилось критическим, но Солдатенко за предложение сдаться расстрелял Николенко. Позже командиром был отдан приказ и об уничтожении прибившихся к отряду беженцев — Бялика и его жены Евгении. Судя по фамилии жертв, они спасались в катакомбах от антисемитского террора. Оперативники «Сигуранцы» в конфиденциальном документе на имя Антонеску писали, что решение «было принято Солдатенко на основании специфического большевистского критерия. Бялик и его жена не были членами этой группы и не были членами коммунистической партии». Тела несчастных «были разрезаны на куски, положены в бочки и засолены. Это продовольствие потреблялось некоторое время…»[130].

Потом каждый из партизан начал гадать: кто пойдет под нож следующим? Четверо бойцов сумели бежать (впрочем, минимум троих из них из-за неестественно белого цвета кожи соседи сдали полиции, след Михаила Быстрицкого затерялся). Через некоторое время еще трое жителей подземелья решили последовать примеру коллег и для надежности умертвили командира и его подругу. Сразу выйти на поверхность не удалось — помешали клубы дыма, с помощью которых румыны пытались выкурить группу. За ожиданием, когда смог спадет, партизаны частично съели трупы Солдатенко и Балицкой. Когда выжившие таким образом бойцы все же пробрались на поверхность, они оказались в руках властей и после допроса и фотосессии[131] вместе с тремя своими бывшими соратниками были казнены.

Условия самоликвидации этой группы ликвидаторов заставляют вспомнить о временах первобытной дикости, особенно если учесть, что румыны относились к населению и бывшим противникам гуманнее, чем немцы. Кроме того, в вооруженных силах любого нормального государства командир подразделения при исчерпании возможностей сопротивления обязан выбросить белый флаг. А в Советском Союзе действовало правило: «У нас военнопленных нет, у нас есть предатели». Людоедская по своей сути система в очередной раз породила каннибализм.