Запретный плод

Глава 11

– Прекрати обращаться с ней как с монахиней! – отчеканил Эдвард, нависая над братом.

Фредди, утопавший в подушках, сел, упершись в пол бильярдным кием. На прикроватном столике лежали два открытых романа и недописанное письмо, стопка игральных карт была разложена в пасьянсе, с краю стоял бокал с вином. Венчала этот беспорядок хрустальная ваза с фруктами. Эдвард без труда узнал эти спутники скуки и понял, что брат мается от безделья. Но даже это не смягчило раздражения. С заключением помолвки у Фреда появились обязанности, которыми он манкировал.

Однако сам Фредди не выказал признаков беспокойства, выслушав обвинение графа.

– Это Флоренс сказала тебе, что я обращаюсь с ней как с монахиней?

– Нет, но это понятно и круглому дураку. Ты должен это изменить.

– Должен?

– Да, черт тебя побери!

– Знаешь, Эдвард, – задумчиво глядя на брата, заметил Фредди, – когда ты злишься, у тебя на шее вздувается синяя вена.

Эдвард снова выругался, на сей раз сквозь зубы, и спрятал руки в карманы. Происходящее сильно напоминало ему разговор двух глухих. Он и сам ощущал неровный пульс где-то на горле, и это его раздражало.

– Слушай, ты должен отнестись серьезно к тому, что я говорю. Флоренс – взрослая женщина. Она темпераментная и чуткая. Твоя отстраненность ранит ее. Тебе необходимо уделять ей больше внимания.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Что значит «больше внимания»?

– Ты не понимаешь, – повторил Эдвард мрачно. Фред поправил одеяло и повозил под ним здоровой ногой.

– Я не хотел бы принуждать ее к физической близости во всех ее проявлениях. Мне нужно, чтобы у нее всегда оставалась возможность передумать и разорвать помолвку.

Эдвард почувствовал, что на сей раз у него задергалась бровь. Он зажал ее пальцами. Эдвард сомневался, что сможет дожить до конца лета без ненужных последствий, если Фредди ничего не предпримет в отношении Флоренс. Даже случайные встречи с ней причиняли боль. Он узнал, что Фред обделяет ее вниманием, и подсознание нашептывало восполнить этот пробел самому. Если же эти двое все-таки поженятся, его присутствие в поместье станет лишним, и он сможет со спокойной совестью перебраться в Лондон. Но до тех пор он обязан находиться поблизости.

– Я не могу заставлять ее. – Фред коснулся рукава брата. – Это будет нечестно.

– Никто не говорит о насилии. Ты нравишься Флоренс, а она тебе, ведь так? Но ты холоден к ней и почти не проводишь с ней времени. Она слоняется по дому как тень. Надеюсь, мысль о физическом контакте с ней не кажется тебе отвратительной?

– Разумеется, нет! – быстро ответил Фред, но почему-то отвел глаза.

– Ты же не думаешь, что она обидит тебя, если в брачную ночь ты чего-то не сумеешь?

– Нет, что ты! Она очень добрая девушка.

– Значит, тебе надо привыкать к мысли о физической близости с ней. Однажды ты все равно столкнешься с этим. Ведь ты же хочешь иметь детей, правда?

На этот раз Фредди молчал долго, словно взвешивая все «за» и «против».

– Хорошо, – наконец кивнул он. – Ты прав. Это неизбежно. Я постараюсь... уделять ей больше внимания. Но я не стану заходить слишком далеко, мне не хотелось бы э-э... скомпрометировать ее.

– Вот и отлично, – кивнул Эдвард, чувствуя, как липкий ком в желудке растворяется. – Не веди себя так, словно она твоя сестра.

– Да-да, теперь я буду Казановой. – Лицо Фреда исказилось, он повернулся спиной. – Можешь идти. Ты добился своего, хотя я сомневаюсь, что ты хотел именно этого.

Последние слова он пробормотал чуть слышно, но Эдвард остановился у двери.

– Именно этого я и хотел. Я желаю тебе только счастья.

– А ей?

– И ей. Конечно, ей тоже, – криво улыбнулся Эдвард, радуясь, что Фред не видит его лица.

Прежде чем выйти, граф увидел, как брат неловко слез с постели, помогая себе кием, и поковылял к окну. Там он застыл, освещенный солнечными лучами, высокий и статный, с прямой спиной. Только голова его была удрученно опущена, как если бы тяжкая ответственность, возложенная на него, давила ему на плечи.

Эдвард стиснул зубы, отчего его рот превратился в тонкую прямую линию. Возможно, он слишком давит на брата, но ведь это из добрых побуждений. Брак Фредди и Флоренс остановит неприятные слухи вокруг одного и даст уверенность и стабильность другой. Эдвард мог назвать многих женщин, которые с радостью приняли бы предложение Фреда, несмотря на скандал и на то, что не он наследник титула. Привлекательный, интересный, заботливый – разве не выйдет из него отличный супруг для Флоренс? Возможно, когда он ближе узнает свою невесту, он поймет, что женский пол не так уж и плох, даже в отношении физиологии. Быть может, из Флоренс и Фреда получится прекрасная пара. Ко всеобщему удовлетворению.

Всеобщему, но не его, Эдварда. Не мостит ли он дорогу в ад своими благими намерениями?

Мысль ночным вором проникла в голову, но все же Эдвард отмахнулся от нее. Граф Грейстоу не может позволить себе слабости!

Фредди предложил Флоренс поужинать в оранжерее, сказав, что давно пора провести немного времени наедине. Она и обрадовалась, и одновременно забеспокоилась. Девушка уверяла себя, что давно пора сосредоточиться на своем забытом женихе, выкинув из головы мысли об Эдварде, но от этого беспокойство только возрастало. Она никогда раньше не вела себя столь необдуманно неприлично, как в руинах старого особняка, и не знала, как себя держать во время ужина. Отец говорил ей, что счастливый брак не может быть построен на лжи, но он же утверждал, что бывает еще ложь во спасение. Что произойдет, если она вдруг решится рассказать Фредди о своем влечении к графу? Скорее всего это не только разрушит ее отношения с женихом, но и настроит его против собственного брата. Причинить подобную боль обоим Флоренс не смогла бы ни при каких условиях, поэтому приготовилась лгать. Но ведь она дала себе слово, что больше не позволит влечению к Эдварду взять над ней верх!

Девушка бродила по оранжерее, наполненной ароматом роз, не находя себе места. Когда появился Фред, она и вовсе испугалась. Несмотря на его любезное приглашение, настроение его было странным. Первым делом он сорвал раздражение на несчастном Найджеле, помогавшем ему добраться до места. Причина, как и раньше, была все той же: Фред не считал себя калекой и злился на преувеличенную опеку управляющего. Тот держался с непоколебимым спокойствием, не поддаваясь на провокации виконта, и перед уходом пожелал Флоренс приятного вечера.

– Фредди! – с упреком бросила девушка.

Ее жених поморщился, но тотчас взял себя в руки.

– Знаю, знаю. Я просто чудовище! Но с этого момента я буду вести себя более лояльно.

– Со мной ты всегда лоялен, дорогой.

– Хоть это радует, милая. Забудем дурное и предадимся ужину. Надеюсь, он будет удачным.

Он поудобнее повернул столик на колесах, накрытый крахмальной скатертью. Они сидели прямо под сенью апельсиновых деревьев, осыпавших дорожку лепестками. Канделябр с тремя зажженными свечами добавлял терпкую ноту к сладкому запаху пионов, плывшему в воздухе. Фредди потрогал витой подсвечник.

– Миссис Фостер просто умница. Так сказочно накрыла столик!

– Это сделала Лиз, моя горничная, довольно романтичная девушка.

– Ничего не имею против романтики, – улыбнулся Фред. – Особенно сегодня.

Но по какой-то причине ужин получился далеко не романтичным. Напряженная тишина висела над блюдами с омарами и пирогом в форме голубки. Сознавая это, Фредди отрезал кусочек лимонного шербета и начал рассказывать забавную историю, приключившуюся несколько лет назад с одним Юй из его друзей.

– Отличный парень! – подвел он итог. – Прошлой осенью его жена подарила ему второго сына. – В его голосе звучала грусть.

– У тебя тоже будут дети, дорогой. Из тебя получится любящий отец. – Флоренс чуть пожала руку Фреда.

Это пожатие, казалось, обеспокоило ее жениха, хотя он и попытался это скрыть. Крохотная морщинка залегла между его бровей. Девушка отвела взгляд в сторону, где за окном уже темнело. Закат бросал оранжевые блики на хрусталь бокалов и придавал волосам Фреда рыжеватый оттенок.

Флоренс вдруг показалось, что они остались совсем одни в целом мире: не было слышно грохота посуды из кухни, торопливые шаги прислуги не звучали в коридорах – только свечи чуть слышно потрескивали от сквозняка.

Сердце девушки вдруг сжалось от внезапного одиночества и страха. Будет ли ей так же одиноко, когда Фред станет ее мужем? Будет ли его лицо таким же грустным, когда они каждый вечер будут садиться за ужин?

– Ты устал, я вижу, – мягко произнесла Флоренс. – Позвать Найджела, чтобы он проводил тебя до спальни?

– Нет! – резко ответил Фредди и тотчас устыдился этой резкости. – Прости меня, Флоренс. Я не думал, что наш совместный ужин пройдет таким образом. Я хотел, чтобы на этот раз все было по-другому, но похоже, не слишком в этом преуспел.

Он сжал пальцами крышку стола, словно, собираясь с силами. Этот жест еще более обеспокоил Флоренс.

– Флоренс, – начал Фредди, – я хотел поговорить о том, что случилось вчера. О нашем поцелуе.

Флоренс чуть не задохнулась. Он злится? Злится на ее недостойное поведение?

– Я понимаю, что поторопилась. – Она скомкала салфетку, лежавшую на коленях. – Обещаю, что впредь это не повторится!

Фредди коснулся ее поникшей головы.

– Не нужно извиняться. В том, что произошло, нет твоей вины. Если это случается между двумя молодыми людьми, которые помолвлены и которые заботятся друг о друге, то это нормально.

– Чем тогда я расстроила тебя? – простонала со слезами Флоренс. – Если ты скажешь мне, в чем дело, я исправлюсь.

– О, Флоренс! – Фред нежно поцеловал ее трясущиеся губы. – Ты очень добрая и милая и ничем не могла расстроить меня. И именно поэтому я должен признаться тебе.

– Признаться? В чем?

– Что ты не знаешь... что я... – Он глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и продолжил: – Я не совсем таков, каким ты меня представляешь. Конечно, ты дорога мне, я даже мог бы сказать, что люблю тебя, и почти не солгал бы. Но я не смогу сделать тебя счастливой. Если ты ждешь от нашего брака всего, что принято ожидать в этом случае, то будешь разочарована. Я не смогу дать тебе физической близости, потому что... поскольку я... Тебе лучше будет отказаться от меня. Поверь, так будет лучше для тебя!

Флоренс отшатнулась, словно от удара. Он просит отказаться от него? Отказаться от своей мечты? От безопасного будущего, счастливой семьи, детей – от всего того, что она уже считала своим? Не наказание ли это за ее недостойное влечение к Эдварду? Она и раньше раскаивалась в собственной глупости, но теперешняя боль была еще острее. Она снова ошиблась, она позволила себе думать, что достойна лучшей доли, но судьба указала ей ее место. Как больно, Господи, как же больно! И только она одна виновата в том, что произошло. Она слишком долго тянула с признанием, колебалась, прежде чем открыться Фредди. И то, что случилось, кара за ее слабость.

Флоренс резко встала, опрокинув стул. Смятая салфетка упала на покрытую гравием дорожку.

– Ты не желаешь жениться на мне?

– Нет, ты не так поняла! – Фред попытался поймать ее руки. – Я счел бы за честь стать твоим мужем. Ты даже не представляешь, как я ценю твое доверие! Просто я подумал, что это ты не захочешь выйти за меня.

Флоренс выпрямилась, всем телом чувствуя сотни ледяных иголочек, впившихся в сердце. Что ж, Фредди до конца оставался джентльменом: даже свое нежелание жениться на ней он не высказал откровенно, ожидая, что она сама разорвет помолвку. Она не заслуживала такого мужа.

– Если хочешь, – сказала она, смигнув слезы, – я освобожу тебя от твоего обещания.

– Нет-нет, только если ты этого захочешь, милая. «Милая»! Это слово камнем упало между ними.

– Уходи. Прошу тебя. Мне надо побыть одной.

– Ты уверена, дорогая? Я мог бы...

– Пожалуйста, – взмолилась девушка.

Она едва ли заметила, с каким трудом Фредди вылез из-за стола, не отрывая от нее взгляда и на ощупь отыскивая кий, служивший ему тростью. Он постоял несколько мгновений, затем неохотно отвернулся и поковылял прочь.

– Поговорим утром, – сказал Фред, обернувшись у выхода. – Умоляю тебя, Флоренс, не решай ничего без меня.

Девушка молча кивнула, боясь не справиться с голосом. Она не заплакала до тех пор, пока не затих шум гравия под ногами Фреда.

Эдвард пробыл в библиотеке гораздо дольше, чем ему того хотелось. Это было его любимое место в западном крыле особняка, но чтобы попасть отсюда в жилые комнаты, пришлось бы пройти через оранжерею, а в намерения Эдварда отнюдь не входило помешать Флоренс и Фреду. Сквозь витражи окон он мог видеть угол оранжереи и неяркий огонек свечей.

Они ужинали уже целый час. Эдвард сам приказал слугам не мешать этой паре, и теперь терялся в догадках о том, что может происходить под сенью апельсиновых деревьев. Возможно, как раз сейчас Фредди целует свою невесту и шепчет на ухо милые глупости. «Тьфу!» – почему-то с отвращением подумал граф. Подобное развитие событий должно было бы порадовать его, но почему-то он ощущал только жгучую ревность.

Граф прикончил свой бренди одним глотком, поднялся и нервно зашагал вдоль ряда окон, время от времени обращая взор к светлому огоньку в оранжерее. Поймав себя на этом, он отвернулся и направился к шкафам с книгами. Греческие мыслители, готические новеллы (излюбленный жанр герцогини), древние фолианты и новейшие научные теории – ни на чем не остановился его взгляд. Спустя еще несколько минут Эдвард с удивлением снова обнаружил себя стоящим у окна. Пробормотав несколько ужасающих проклятий, он прижался лбом к стеклу и застыл.

Вдруг каждый мускул лица напрягся помимо его воли: наружная дверь оранжереи распахнулась, и показалась женская фигурка. Флоренс была одна, и это встревожило графа.

Любой другой мог бы подумать, что девушка задумчиво бредет к озеру, совершая вечернюю прогулку, шаг неторопливый, светлые юбки касаются травы. Но Эдвард сразу понял, что что-то не в порядке: движения Флоренс были угловатыми, нервными, будто кто-то невидимый дергал за ниточки безвольную марионетку.

Когда девушка потерла рукавом глаза, графу стало ясно, что она плачет.

Не теряя ни секунды на раздумья, он выскользнул за дверь и последовал за ней. В его намерения не входило останавливать ее – им двигало одно лишь беспокойство. Между тем Флоренс миновала аллею и ряд садовых фонарей, направляясь к темной глади озера. Она ускорила шаг, словно приняв какое-то решение, и Эдварду пришлось поспешить, чтобы не упустить ее из виду. Он сознавал, что Флоренс едва ли нуждается сейчас в его компании, поэтому двигался бесшумно. Что-то подсказывало ему: случилось ужасное, и это чувство подстегивало его.

У берега Эдвард чуть замедлил шаг. Флоренс явно собиралась подняться на мостик, ведущий к острову. Какого черта она здесь делает? Не собирается же она утопиться? Что бы ни произошло между ней и Фредом, это не может быть так серьезно.

И все-таки Эдварду было не по себе. Только когда Флоренс пересекла мост, он немного успокоился. Один из черных лебедей, потревоженный вторжением, возмущенно захлопал крыльями при приближении девушки.

Достигнув острова, Флоренс заторопилась еще больше. Здесь, под темными кронами деревьев, Эдвард вновь едва не упустил ее. Ему пришлось затаиться и ждать, пока в отдалении хрустнет веточка под ее туфелькой. Словно кошка, он скользнул на звук.

Теперь им больше владело любопытство, нежели беспокойство. Что она задумала, эта неразумная девчонка? Эдварду даже не пришло в голову, как странно со стороны выглядит происходящее: заплаканная Флоренс, пробирающаяся впотьмах, и он сам, крадущийся за ней по кустам.

Между тем девушка подошла к крыльцу летнего домика и подергала входную дверь. После нескольких безуспешных попыток открыть ее она прильнула к боковому окошку носом в надежде разглядеть внутреннее убранство. Затем она вновь вернулась к двери и дернула сильнее. Тяжелая створка не поддавалась. Флоренс села на корточки возле нее и задумалась. Сообразив, что ей требуется помощь, граф решился обнаружить себя.

Его неожиданное появление, казалось, совершенно не удивило девушку.

– Заперто, – буркнула она тоном капризного ребенка.

– Нет. Просто дверь отсырела от непогоды. Да и петли, должно быть, проржавели.

– Ну, так открой эту чертову дверь! – топнула ножкой Флоренс. Ругательство прозвучало так непривычно в ее устах, что Эдвард рассмеялся. Это разозлило девушку, и она вскочила на ноги. У нее был такой вид, словно сейчас она бросится на него и выместит на нем все свое раздражение.

Граф поднялся по шатким ступенькам и надавил плечом на тяжелую створку двери, затем еще раз, сильнее. С жутким скрипом дверь распахнулась. Хлипкий портик, нависавший над ней, обдал Эдварда целым облаком пыли, заставив закашляться.

Когда-то летний домик был любимым местом отдыха старого графа, а до того – его отца. Здесь они проводили редкие часы досуга, выкуривая сигару-другую. Иногда сюда приглашали гостей, мужчин, прибывших в поместье по делам. Маленькому Фреду очень нравилось тайком прибегать сюда, и Эдвард нередко сопровождал его, хотя и знал, что за эту проказу им может влететь.

Флоренс осторожно перешагнула порожек и исчезла в темноте дома. Эдвард, следовавший за ней, на ощупь нашел полку, где раньше стояли лампа и бутыль с керосином. К счастью, они все еще были там, и после короткой возни с фитилем удалось зажечь свет. За этим последовали восковые свечи в канделябрах, торчавших из стен.

Наконец Флоренс смогла оглядеться. Пламя бросало неровные отсветы на восточные ковры с густым ворсом и груды шелковых подушек с кистями на пухлых диванах. Орнамент на стенах тоже был восточным – пестрые цветы с позолотой. Пара невысоких сервировочных столиков с восьмигранными крышками, посаженными на причудливо завитые ножки, тоже были данью роскошному стилю. Пыльный кальян высился в центре одного из них, трубка его была обвита вокруг стеклянного сосуда, словно спящая змея.

Здесь было такое количество цветов, словно декоратор, решив использовать всю имеющуюся в природе палитру, щедро добавил к ней золота. Сапфировый, пурпурный, изумрудно-зеленый даже при тусклом свете свечей потрясали. Флоренс в изумлении оглядывалась вокруг. Она провела рукой по резной деревянной притолоке двери, полукруглой аркой венчавшей вход.

Должно быть, ей уже представились десятки наложниц, танцующих на ярких коврах танец живота для своего господина, развалившегося в шелковых подушках с трубкой от кальяна в золотых зубах, подумал Эдвард и поморщился.

– Можно узнать, почему ты так рьяно стремилась сюда? – спросил он.

Девушка тронула бархатную драпировку окна, заколыхавшую массивными кистями.

– Я хотела здесь... переночевать.

– Интересно, в связи с чем?

– Эй, не стоит говорить со мной таким тоном, – устало произнесла Флоренс. – Я не капризный маленький ребенок, которому вздумалось невесть что.

Эдвард не нашелся что ответить. Разве может он осуждать ее поступок, если даже не знает его причины?

Как завороженный, он смотрел на Флоренс, блуждающую по комнате. Опять она напомнила ему нимфу, случайно оказавшуюся в роскошном, но все-таки безвкусно 1Ю.обставленном доме. Святая святых его отца! Странное, не похожее ни на что место. И Флоренс в неярком свете канделябров.

Эдвард усилием воли стряхнул наваждение.

– Прости меня за резкость. Но ведь у твоего решения должны быть причины? Неужели Фред чем-то тебя расстроил?

– Он... – Флоренс прикусила губу, словно опасаясь, что снова заплачет. – Он не хочет жениться на мне.

Ее ответ озадачил Эдварда.

– Он не мог сказать тебе такое. Он не стал бы этого делать.

– Конечно, не стал бы. Твой брат настоящий джентльмен, ты же знаешь. Все, что он оказал, это что я не должна выходить за него. Что он не подходит мне, что я достойна лучшей партии... Какая разница, в какие слова это облечь, все равно отказ останется отказом.

Флоренс прижалась спиной к обитой бархатом стене и закрыла лицо руками. Несколько секунд спустя она беспомощно уронила их вниз.

– Не знаю, что мне теперь делать. Я слишком многого желала. Я вся в долгах, и едва ли мне удастся найти себе другого жениха. Не думаю, что кто-то польстится на брошенную невесту. – Лицо Флоренс исказилось, нижняя губа задрожала, и она закусила ее. – Нет-нет, я пристроюсь горничной в чужой дом, но Лиззи – чем помочь несчастной сироте! Боже мой, Эдвард, бедняжка так надеялась на лучшую долю!

Две крупные слезы выкатились из ее глаз и побежали вниз, к подбородку. Эдвард чувствовал, как сильно, словно тисками, сдавило сердце. Он понимал, что это сама Флоренс надеялась на стабильное будущее и теперь оплакивает рухнувшие надежды. Не зная, как утешить ее, он протянул к ней руки:

– Иди сюда.

И, словно только этих слов она и ждала, девушка бросилась к графу на грудь и уткнулась в плечо. Она вся дрожала и часто-часто всхлипывала, не пытаясь прийти в себя. Эдвард жалел ее всем сердцем и в то же время ощущал себя таким неправдоподобно счастливым, обнимая Флоренс, что даже решился погладить ее шею.

– Все образуется. Вот увидишь, ты просто неверно поняла моего брата.

– Я все поняла так, как следовало, – всхлипнула девушка, зарываясь носом графу в плечо. – Я знаю это. Кроме того, он даже не хочет меня. Когда я поцеловала его... впрочем, к чему подробности. Я догадалась, что он не горит желанием зазвать меня в свою постель.

Хмуро засопев носом, Флоренс высвободилась из объятий и заглянула в лицо Эдварду.

– Что со мной не так? Я слишком толстая? Слишком худая? Или у меня дурной характер? Почему я так мало интересую мужчин вашего рода? Даже ты предпочел мне Мэри Вэнс, потому что она куда более опытна и откровенна, да? Бог мой, ты даже отдал ей мою лошадь!

Эдвард не сдержал улыбки. Значит, тот случай задел ее? Флоренс заметила улыбку и нахмурилась так грозно, как только умела, – граф нашел ее вид весьма уморительным. Сообразив, что пора успокоить ее задетую гордость, он торопливо ответил:

– Я не отдавал ей твою лошадь – мне бы это и в голову не пришло. Я просто одолжил ее. Во-первых, Мэри Вэнс была нашей гостьей, а во-вторых, очень об этом просила. Я не мог знать, что тебя это настолько обидит. Я купил Стрекозу специально для тебя.

– Это правда? Для меня? – недоверчиво улыбнулась Флоренс, и Эдвард понял, что нашел нужные слова.

– Да, только для тебя.

– А та картина, которую ты распорядился повесить в моей комнате? Та, что так мне понравилась, помнишь? Это тоже ради меня?

– А как ты думаешь?

– Знаешь, – после некоторого размышления произнесла девушка, – ты вовсе не монстр, поверь мне. Я буду скучать по тебе.

И она снова заплакала. Эдвард не выдержал и прижал ее к себе. Он сознавал, что это было неразумно, но потребность утешить девушку была так сильна, что он плюнул на доводы рассудка.

– Тише. – Он нежно поцеловал ее волосы. – Тебе не придется ни по кому скучать, поверь мне. Завтра все выяснится, ты выйдешь за Фреда и останешься здесь.

– Нет, – покачала головой Флоренс. – Я не стану заставлять его. Только если он сам пожелает.

– Он будет счастлив взять тебя в жены. – Губы Эдварда нашли нежную мочку уха, и он поцеловал ее. Девушка обняла его так естественно, словно это было единственно возможным продолжением разговора.

– Не будет. Даже ты целуешь меня с большим удовольствием, чем он.

– Ты ошибаешься. – Эдвард уже и сам не понимал, о чем они спорят. Больше всего сейчас он боролся с желанием укусить Флоренс за шею.

– Да нет же, не ошибаюсь. Конечно, Фред очень воспитан и не обидит меня. Но наш поцелуй... ты же не станешь утверждать, это с твоим братом, а не со мной что-то не в порядке.

Слова Флоренс вернули графа к действительности. Встревожившись не на шутку, он чуть отстранился.

– Разумеется, с Фредом все в порядке. Абсолютно в порядке.

– Вот видишь. Значит, дело во мне. Я недостаточно женственна, чтобы разбудить в нем желание.

– О Господи! – простонал Эдвард. – Ты более чем женственна, Флоренс.

– Но ты же не захотел меня. Вернее, недостаточно захотел.

– Я хочу тебя с того самого момента, как впервые увидел.

– Тогда почему ты остановился тогда, в развалинах?

– И чуть не скончался от мучений, – усмехнулся граф. Притянув к себе бедра Флоренс, он заглянул ей в глаза: – Чувствуешь? Чувствуешь мое возбуждение? Ты делаешь это со мной, сама того не зная. Даже когда ты просто стоишь рядом, даже когда я думаю о тебе, я схожу с ума. Поэтому не говори, что ты недостаточно желанная женщина.

Флоренс замолчала, глядя на него. Ее нос покраснел, ресницы слиплись от слез, но для Эдварда она была еще прекраснее и нежнее, чем когда-либо. Его дыхание участилось, когда ее бедра начали чуть заметно тереться о его, кровь бросилась в голову, а его мужское достоинство заныло в поисках выхода. Его руки сжались на ягодицах девушки, прижимая ближе. Их глаза встретились.

– Я хочу знать, – зашептала Флоренс торопливо. – Наверное, это неприлично с моей стороны предлагать такое. Но после отказа Фредди я могу чувствовать себя свободной от обязательств. Если я недостойна хорошего мужа, то мне хотелось бы узнать, каково это – быть желанной.

Несколько мгновений она боялась, что Эдвард оттолкнет ее: лицо его побледнело, он был потрясен. Он даже прикрыл глаза, словно борясь с собой. Когда он открыл их, его взгляд был пугающим. Флоренс ожидала вежливых извинений и отказа (как поступил Фредди), но Эдвард вдруг набросился на нее, словно коршун на добычу, придавив к стене весом своего тела.

От неожиданности и невероятного, безумного восторга у Флоренс подкосились ноги.

– О, Флоренс, – прорычал Эдвард между жадными поцелуями, – не вынуждай меня делать это!

Она ничего не ответила. Ей было нечего терять: все надежды рухнули в одно мгновение, оставив ее наедине с собственной беспомощностью. Так почему она должна отказываться от того, чего желает сейчас больше всего на свете? И разве можно остановить мужчину, чьи руки помимо его собственного желания сжимают ее и трогают везде, где пожелают?

Эдвард приподнял ее рывком, словно куклу, прижав к стене, заставив ногами обвить его бедра. Выступающая часть его тела давила ей на низ живота, вызывая сильные жаркие спазмы.

– Погоди, – сказала девушка, как только ее губы оказались свободны.

– Извини, – пробормотал Эдвард, уткнув голову ей в шею и замерев. – Я не должен был действовать с таким натиском. Должно быть, я был груб.

Флоренс, не слушая извинений, стала расстегивать мелкие пуговицы его рубашки.

– Что ты делаешь? – Эдвард изумленно смотрел на нее.

– Мне нужно касаться тебя, везде, где раньше было нельзя. Мне нужно самой убедиться в том, что ты меня хочешь.

– Тебе нужны доказательства?

Флоренс застенчиво кивнула, опасаясь, что он может остановить ее. Но этого не произошло. Эдвард чуть отступил, отпуская ее.

– Я сам расстегну, – глухо сказал он, снимая с себя атласный жилет.

Флоренс с волнением наблюдала за тем, как он расстегнул одну за другой пуговицы сорочки, затем снял и ее. Движения его были осторожными и нерешительными, словно он боялся испугать Флоренс. Тело его казалось еще более загорелым в полутьме комнаты, мягкие колечки волос покрывали широкую грудь с маленькими сосками, когда-то так потрясшими девушку. Эдвард, с его крепкими плечами и руками с выпуклыми мышцами, казался Флоренс настоящим атлетом, словно перед девушкой высилась статуя Давида. Только в отличие от мраморной скульптуры'он дышал, и дышал так часто и неровно, что дыхание Флоренс тоже сбилось, и ей стало казаться, что она умрет, если не коснется Эдварда.

– Какие доказательства тебе нужны? – напряженно улыбаясь, спросил граф. Большие пальцы его рук свободно лежали на верхней кромке брюк. Чуть ниже ладоней отчетливо выступала выпуклость, начинавшаяся в развилке ног и поднимавшаяся к ремню. Флоренс жаждала касаться тела Эдварда, и больше всего там, между широко расставленными ногами, где рвалось наружу живое существо.

– Прошу тебя, – слабым голосом сказала девушка. – Прошу тебя, позволь мне его потрогать. Я мечтала об этом с того вечера, на балу у Вэнсов.

Эдвард облегченно рассмеялся, словно опасался до этого, что она никогда не попросит об этом.

– А я думал, что напугал тебя тогда.

– С тобой мне ни разу не было страшно.

Граф опустил руки, словно отказываясь от дальнейшего сопротивления. Флоренс приблизилась, рассматривая его. Как странно сознавать, что они оба думали об одном и том же, желали друг друга и пытались скрыть это всеми правдами и неправдами! Девушка провела ладонью по плоскому животу, который напрягся при ее прикосновении. Затем она стала торопливо расстегивать ремень и пуговицы, отчего живот напрягся еще больше. Пуговицы поддавались легко, потому что зверь, спрятанный за ними, по-прежнему рвался наружу. Едва она освободила его, он почти выпрыгнул девушке в руку, теплый и шелковистый.

– Флоренс, – выдохнул Эдвард, когда девушка опустилась на колени и уткнулась лицом ему между ног, вдыхая острый мужской запах.

Она посмотрела на его орган, устремленный вверх, подрагивающий, словно живший своей жизнью. Темные широкие вены оплетали его под тонкой кожей. Мягкий мешочек, помещенный под ним, подтянулся чуть выше. Флоренс гадала, что это должно означать, а Эдвард смотрел на нее с беспокойством, словно не зная, какой реакции ожидать.

– Как я должна называть его?

– Его? Это мое оружие. – Граф сжал свой клинок рукой, чуть оголив вершинку. Кожа, словно чехол, отступила вниз, открывая округлую головку.

– Член, – повторила девушка, словно пробуя слово на вкус. Оно было коротким и каким-то шелковистым, как и то, что именовало собой. Быстрым движением она коснулась кожистого мешочка. – А это?

Эдвард усмехнулся.

– Невероятное любопытство! Это яички. – Он сложил руки на груди, как победитель.

Флоренс еще несколько секунд разглядывала странную штуку, устремленную к ее подбородку, а затем спросила:

– Можно я поцелую его? Можно я буду ласкать тебя так, как ты ласкал меня?

Граф судорожно втянул воздух. Он ответил не сразу, и Флоренс испугалась, что за этим последует отказ, но Эдвард нежно заправил ее упавший локон за ухо.

– Конечно, можно, девочка моя.

Она не сразу поцеловала его. Сначала она только прижалась щекой к теплому пульсирующему стержню и потерлась об него вверх-вниз, словно кошка. Эдвард тихо вздохнул, отдаваясь ее ласке, но когда язык Флоренс коснулся члена, его тело напряглось, словно натянутая тетива.

– Да, Флоренс, сделай это, – пробормотал он. – Попробуй его на вкус.

– Он почти сладкий, ты знал об этом? И очень большой.

От этих слов граф выпрямился гордо, словно это была самая лестная похвала.

– Не столь уж и большой, поверь мне.

Флоренс сдержала улыбку. Он хочет быть большим там, догадалась она инстинктивно. Как всякий мужчина, он хочет быть большим. Чем больше меч, тем сильнее мужчина, который им владеет, и в тем большей безопасности те, кого он любит.

– Мне кажется, он огромный, – мурлыкнула Флоренс лукаво. – Мне даже немного страшно.

Эдвард сумел только усмехнуться, но ничего не сказал, потому что девушка сжала пальцами его клинок и осторожно коснулась губами головки. В тот же момент она стала влажной и солоноватой. Эдвард застонал, и Флоренс поняла, что ему нравится эта ласка. Осмелев, она взяла в рот всю головку и чуть пососала. Лицо Эдварда исказила странная смесь наслаждения и боли. Он схватил ее за волосы и чуть потянул в сторону.

– Перестань. Ты сама не знаешь, что ты делаешь.

– Так научи меня, – просто ответила она.

Но вместо этого он поцеловал ее так нежно и ласково, как только умел, и Флоренс закрыла глаза от удовольствия. Ноги едва держали ее, и Эдвард подхватил девушку на руки, чтобы перенести на заваленную подушками софу, до сих пор источавшую аромат восточных благовоний. Всего за несколько секунд сильные руки графа лишили ее всяческой одежды: платье, панталоны, корсет – все полетело на пол и улеглось там неровной кучей. Флоренс смутилась, оставшись обнаженной, словно Эдвард лишил ее последнего бастиона защиты. Она попыталась прикрыть грудь и поджать ноги к животу.

– Не надо. Я чувствую себя... голой.

– Ты и есть голая, Флоренс, – усмехнулся он и начал свои странные изумительные ласки. Он целовал ее везде, руки касались самых секретных мест ее тела, и от этого Флоренс забыла смущение и начала постанывать в ответ. Ее обнаженное тело нравилось Эдварду, поэтому она отбросила нелепый стыд.

– Ты боишься увидеть мои ступни без туфель? – спросила она, приподнимая голову. – Ты так и не снял их.

– Мне и правда страшновато это сделать, – признался Эдвард. – Опасаюсь, что не смогу держать себя в руках.

Он лег на Флоренс сверху, прижимаясь своим обнаженным членом ей между ног. Девушка ахнула, забыв обо всем.

– Господи Боже! – воскликнула она.

Граф хрипло рассмеялся:

– Ты создана для любви, милая.

Ей понравилось, как он это сказал. Создана для любви! Она чуть приподняла бедра, ища более тесного контакта, и в этот момент ей совсем не было страшно, хотя она делала то, о чем запрещала себе даже думать. Эдвард скользнул ладонью по ее груди и животу, а затем к самым потаенным местам, раздвигая шелковые лепестки. Девушка почувствовала уже знакомую дрожь предвкушения и застонала, закусив губу. Она приподнималась и тянулась бедрами к его пальцам, отдаваясь ласкам. Сладкие, тягучие волны набегали и снова рассыпались на сотни брызг, пока наконец не накрыли ее с головой, оставив щемящее чувство пустоты и удовлетворения. Лишь когда это произошло, Эдвард отодвинулся в сторону, и что-то теплое и мокрое выплеснулось Флоренс на бедро одновременно с его хриплым стоном.

Он снял свое напряжение сам, пролив семя, догадалась девушка. Он воспользовался своей рукой, чтобы удовлетворить себя.

– Зачем ты так поступил? – Она коснулась его влажной ладони. – Почему ты не дал мне сделать это для тебя?

– Прости, Флоренс, – все еще тяжело дыша, ответил Эдвард. – Ты не так опытна, а я не мог больше терпеть. Даже просто смотреть на тебя для меня пытка.

– Значит, ты должен как можно быстрее научить меня этому!

Он поднялся на локте и с интересом посмотрел на Флоренс. Он улыбался, и от глаз разбегались веселые морщинки, как бы говоря, что уверенный тон не скрыл ее смущения от этой просьбы.

– Ты меня окончательно испортишь, маленькая колдунья!

И он показал ей, что нужно делать: как сжимать пальцы на твердом стержне, как скользить вверх-вниз губами, осторожно, чтобы не причинить боль. Когда у Флоренс стало получаться, наградой ей было его учащенное дыхание, переходящее в хриплый рык. Теплая струйка, плеснувшаяся ей в лицо, была терпкой и соленой. Почему-то это привело ее в такое возбуждение, что теперь уже Эдвард начал целовать ее и ласкать.

– Ты самая потрясающая женщина на свете, – пробормотал он ей в ухо, замечая, что Флоренс вот-вот уснет. Он прижался к ней сзади, и его теплое дыхание, гревшее ее шею, убаюкало девушку.

Несмотря на то, как грустно и неудачно начался этот вечер, она уснула крепко и спокойно, как дитя.

Эдвард оставался неподвижным еще долгое время после того, как она уснула. Сердце стучало размеренно, тело, наконец, расслабилось. Он старался не думать о том, как скоро действительность вторгнется в их жизнь, чтобы разрушить идиллию. Одна ночь, всего одна ночь – словно величайший дар, словно украдкой сорванный запретный плод. А потом он сделает то, что велит ему долг: он вернет Флоренс своему брату. Пусть это неправильно, пусть жестоко, но так суждено, и нет смысла спорить с судьбой. Разве у него есть выбор? Разве он может сам жениться на Флоренс и тем самым отдать Фреда на съедение волкам? Даже если бы это сделало Флоренс счастливой (о себе Эдвард даже не думал), то какая участь ждет его брата? Может ли он поступить таким образом, чтобы отнять у Фреда последний шанс на спасение? Он никогда не простит себе подобного эгоизма, потому что привык опекать и беречь брата. А Флоренс, разве она не желала крепкого брака? Разве не решит это и ее проблему?

Пока еще есть шанс все исправить, он должен переговорить с Фредом. Ни один из них не получит того, о чем мечтал, но ни один из них и не сможет пожаловаться на злую участь!

А что касается его самого... что ж, у него есть эта ночь, и эта прекрасная девушка, нежащаяся в его объятиях. Воспоминания об этом будут принадлежать ему одному, а это тоже сокровище.

Но что значит одна ночь, когда зерно сомнений уже упало на благодатную почву? Прогнав из головы предательскую мысль, Эдвард осторожно поднялся с постели.

Тихо отодвинув две пыльные занавески, он неслышно скользнул в смежную комнату. Мраморный пол неприятно холодил обнаженные ступни, навевая воспоминания. Роскошная комната в сером предрассветном сумраке была великолепна. Мелкие паучки завозились в своих углах, потревоженные непрошеным гостем. Фарфоровая ванна, задернутая гардиной, была инкрустирована золотом. К счастью, водопровод все еще функционировал, и Эдвард быстро помылся под тонкой холодной струей. Он даже не вытерся, рассчитывая быстро обсохнуть, и прошел в кабинет.

Эта комната была задумана как место для медитаций, хотя едва ли хоть раз использовалась по назначению. Деревянный пол был накрыт индийским ковриком, у стены сидел золоченый Будда. Его лицо было благостным и всепрощающим, длинные мочки ушей тускло поблескивали. С другой стороны стояли маленькие статуэтки, изображавшие различные позы любви. Кое-что из этого Эдвард с Флоренс проделывали этой ночью.

Он бросил взгляд через плечо в направлении комнаты, где спала девушка. Воспоминания – вот что будет преследовать его в будущем. Если ему случится еще раз побывать здесь, он будет вновь и вновь возвращаться к тому моменту, когда Флоренс отдавалась ему, пусть даже не до конца.

В этот момент Эдвард заметил небольшую шкатулку, стоявшую на столике возле сидящего Будды. Это была французская вещица, совершенно выбивавшаяся из общего ансамбля, и Эдвардом овладело любопытство. Он осторожно сдул пыль с крышки и открыл ее.

Внутри лежала стопка старых писем, перевязанных красной тесьмой, прямо на них помещался небольшой бумажный сверток. Этот сверток заинтересовал графа больше всего. Он взял его и взвесил на ладони. Содержимое было довольно увесистым.

Эдвард торопливо развернул обертку. С фотографии в тяжелой рамке на него уставилась Имоджин Харгрив. Несколько мгновений граф недоумевая смотрел на портрет. Он не был уверен, что воображение не сыграло с ним злую шутку. Но нет! Это действительно было лицо его бывшей любовницы. И только присмотревшись внимательнее, Эдвард понял, что обознался: на женщине было старомодное платье, да и прическа была уложена слишком плотно, закрывая уши. Глаза тоже не могли принадлежать Имоджин, потому что взгляд их был мягче и ранимее.

Это было так странно, что Эдвард решил продолжить расследование. Вытащив из пачки наугад одно письмо, он взглянул на подпись. «Навеки твоя, Кэтрин», – гласило письмо.

«Кэтрин», – повторил про себя граф. Его мозг усиленно работал, Эдвард пытался разгадать тайну. Женщина на фото не может быть никем, кроме Кэтрин Эксетер! Это не могла быть переписка деда, потому что бумага почти не пожелтела. А у отца был роман только с Кэтрин. Если бы существовала другая женщина с подобным именем, в маленьком городке до сих пор жила бы сплетня о ее романе с графом Грейстоу.

Но почему она так похожа на Имоджин? Они состоят в родстве, иначе и быть не может! Уж не приходится ли Кэтрин теткой его бывшей любовнице – той самой теткой, что предупреждала ее о холодном сердце всех Грейстоу? Пожалуй, это возможно.

Эдвард невесело усмехнулся. Если Имоджин со временем превратится в такое же озлобленное существо, как и ее тетка, то он счастливчик, что оборвал с ней связь.

Почему-то ему стало не по себе. Возможно, Кэтрин Эксетер права? Возможно, он унаследовал от отца его жестокое сердце? И это Имоджин, а не ему повезло, что их связь вовремя оборвалась?

– Нет! – остановил себя Эдвард. Он не такой, как отец. Он всего лишь мужчина со своими собственными грехами. И один из этих грехов свернулся сейчас клубочком на заваленном подушками диване. Он не может позволить себе мрачные мысли сейчас, в самую прекрасную ночь своей жизни.

Граф потянулся к сундуку, где лежали старинные вещи. Обнаружив в них несколько бархатных галстуков, он бережно вытащил их наружу.

Интересно, как отреагирует Флоренс, поняв, что он задумал? Понравится ли ей эта игра? Впрочем, воспитанная без участия матери или взрослой замужней подруги, она не знает, где пролегает граница дозволенного и запретного. Ей понравится его задумка, потому что это всего лишь одна из форм любви.

Граф заколебался. А если нет? Вдруг ей вовсе не захочется быть его пленницей, связанной по рукам и ногам бархатными галстуками? Но разве не сумеет он подать это так, чтобы она не испугалась, а приняла игру?

Эдвард рассмеялся своим мыслям. Скорее это ему стоит бояться. Бояться тех странных, незнакомых желаний, которые будит в его сердце Флоренс. И если она позволит ему делать с ней все, что ему захочется, то это привяжет его к ней навеки – гораздо сильнее черного бархата, который он приготовил для нее.

Она проснулась от странного ощущения: что-то непонятное происходило с ее телом. Кто-то нежно целовал ее обнаженную щиколотку. Флоренс улыбнулась, не открывая глаз, и пошевелила пальчиками.

– Флоренс, – позвал знакомый – такой удивительный! – голос. – Проснись и взгляни на себя. Ты так прекрасна, что сердце замирает у меня в груди. – Голос приблизился и зашептал ей на ухо: – Ты самая красивая женщина из всех, кого я встречал.

Она открыла глаза и увидела перед собой лицо Эдварда. Глаза его светились, словно у ребенка, задумавшего очередную проказу. Губы улыбались. Какое у него мужественное лицо, подумала девушка. Прямой, чуть хищный нос, широкие, какие-то упрямые скулы. Впрочем, Флоренс все же отдавала себе отчет, что это ее любовь наделяет Эдварда красотой и привлекательностью, которых она не отметила в первую встречу.

– Я рада, что нравлюсь тебе, – мурлыкнула она. – Ты единственный мужчина, в котором я хотела бы вызвать восхищение.

– Единственный, да? – Его губы выдали хитрую мальчишескую улыбку. – Интересно, вызовет ли у тебя восхищение то, что я сделал.

– А что ты сделал? – Встревоженная, Флоренс попыталась подняться, но что-то рывком дернуло ее обратно. Испуганно взглянув на свои руки, девушка поняла, что они привязаны бархатными галстуками к двум колоннам в изголовье кровати. Ноги тоже были связаны в коленях и щиколотках. Тиски были настолько мягкими, что не ранили кожу, но держали крепко. Господи, когда же Эдвард успел сделать это? И почему она ничего не почувствовала?

– Зачем ты связал меня? – Она постаралась спросить это спокойно, но голос прозвучал испуганно.

– Шш. – Эдвард прижал ладонь к ее губам. Вторая ладонь беспрепятственно легла на голый живот Флоренс. – Я не обижу тебя.

То, как он закусил при этом губу, насторожило девушку. О чем он говорит? Почему у него такой просящий тон? О чем он просит?

– Но зачем? – тихо шепнула она и чуть укусила Эдварда за палец, прижатый к ее губам.

– Потому что мне так захотелось. Потому что я видел это во сне. Потому что, – он отдернул палец и игриво провел им по ее груди, – потому что когда ты связана, я чувствую себя безопаснее.

Флоренс не удержалась от улыбки.

– Я пугаю тебя? Чем же?

Эдвард наклонился еще ближе и потерся щекой о ее губы. Мелкие колючки царапнули нежную кожу, и Флоренс нашла это приятным.

– С тобой я теряю контроль, милая. Когда твои пытливые ладошки касаются меня, я просто балансирую на краю пропасти. Когда ты свободна делать со мной, что хочешь, я начинаю сходить с ума. Поэтому я связал тебя. Сейчас мне важно только одно: позволишь ли ты мне эту странность и не будешь ли потом жалеть об этом?

– Жалеть о чем?

– Есть определенные границы. – Его шепот звучал над самым ухом Флоренс, отчего она переставала понимать слова. – Границы дозволенного, переступать которые запрещает общественная мораль. Но если ты разрешишь мне нарушить эти границы, то разделишь со мной мою самую заветную мечту.

Самую заветную мечту? Что это за странная мечта? Связать ее и сделать своей рабой? Игра в принцессу, заключенную в мрачном замке ужасного чудовища? Почему Эдвард не объяснит ей сути своей мечты? Или это разрушит всю магию?

– Тебе правда так этого хочется? – Она кивнула на черные галстуки, обвившие ее запястья.

Эдвард, сидевший возле нее на коленях, приподнял ее ягодицы. Его возбужденная плоть отбрасывала длинную тень на ее живот. Флоренс беззастенчиво уставилась на это диво, в очередной раз поражаясь тому, как привлекателен может быть мужской член. Если бы ее руки не были связаны, они давно ласкали бы эту сильную, податливую штуку, заставляя Эдварда стонать от наслаждения. Флоренс с усилием перевела взгляд на его лицо. Глаза его странно светились, как у кошки, грудь вздымалась, выдавая желание, владевшее им.

– Мне этого хочется больше, чем ты можешь себе представить.

– Тогда я согласна. Если этого хочешь ты, значит, мне не может не понравиться.

– Надеюсь, ты не будешь разочарована, – улыбнулся граф.

– Все зависит только от тебя, – в тон ему ответила девушка.

Эдвард приподнял ее под колени и начал целовать. На этот раз все действительно было как-то по-другому. Поцелуи были такими же смелыми и жаркими, но более исступленными, дикими, словно сама мысль о том, что Флоренс принадлежит ему целиком, приводила графа в неистовство. Даже лицо его изменилось, приняв особое, жесткое выражение, да и все его жесты напоминали о чем-то животном. Флоренс и пугала эта перемена, и волновала сильнее прежнего.

– Тебе нравится? – хрипло шептал Эдвард. – Нравится, когда мой член касается твоей обнаженной кожи?

– Да, Эдвард, да, – простонала девушка. – Он такой горячий. Такой влажный.

– Потому что ты заводишь его. Он хочет взять тебя, овладеть тобой, он хочет войти в тебя... – Эдвард вдруг рассмеялся низким гортанным смехом. – Прости, милая, я не хотел смутить или испугать тебя.

– Я в-вовсе не напугалась...

Он снова рассмеялся и прижался к ней так сильно, что его плоть, казалось, могла прожечь ей живот.

– Открою тебе секрет: я совсем не был бы против, если бы ты немного испугалась. Но я никогда не смог бы обидеть тебя, милая. – И он поцеловал ее прежде, чем она успела ответить. Его слова наполнили ее такой слепой уверенностью в том, что она может доверять ему, что на глаза навернулись неразумные слезы. Она, Флоренс, дочь приходского викария, пугавшаяся собственной тени, совершила такой непостижимый скачок от неуверенности к полному, безотчетному доверию, что это казалось невероятным. Именно в этот момент ей открылось, что ни одному другому мужчине она не сможет так без смущения отдаваться, как Эдварду.

Она выгнулась дугой под его ласкающими движениями.

– Кошка, – шепнул он ей на ухо, и она засмеялась низким, глуховатым смехом, не узнавая себя.

Девушка почувствовала, как Эдвард впился ей в спину подушечками пальцев, ногтями, и застонала от удовольствия. Он прижался к ней всем телом, одна рука скользнула ей между ног, разводя лепестки и проникая вглубь. Флоренс приветствовала это вторжение, почти замурлыкав. На этот раз он не стал сразу доводить ее до разрядки, только чуть поиграл с ней и отступил. Девушка возмущенно застонала, требуя новых ласк. И он раз за разом доводил ее до пика и отпускал, пока она не взмолилась о пощаде. in

– Эдвард, не мучай меня. Сделай это, прошу, сделай сейчас! – Ей казалось, что она, Флоренс, не могла произнести этих бесстыдных слов. Странная игра, в которую он вовлек ее, словно сорвала с нее все покровы смущения, заставив вести себя открыто и безумно, как и он сам.

Эдвард навалился на нее всем весом, целуя в шею и плечи и сжимая ее плененные запястья в тисках своих рук. Его горячий твердый стержень упирался ей между ног и терся там все быстрее. Флоренс слышала его хриплое рычание и чьи-то сиплые стоны, не смея поверить, что это стонет она сама.

Все слилось в каком-то диком танце: и его поцелуи, перемежаемые покусываниями, и ее крики, и то, как извивались два тела, пытаясь стать одним целым. Наконец Флоренс замерла на мгновение, чтобы отдаться сладким спазмам, и в этот же момент теплая струя выплеснулась ей на живот и между ног, и Эдвард зарычал, словно раненое животное, и укусил ее в плечо. Укус был болезненным, но таким желанным, что Флоренс чуть не заплакала от облегчения.

– Как ты, милая? – немного погодя спросил Эдвард, часто дыша.

– Я словно опьянела, – призналась девушка. – Ты укусил меня.

– Прости, я был не в себе, – виновато ответил граф. Он благодарил Бога за то, что плотно связал ноги Флоренс. Будь ее бедра раздвинуты чуть шире, в своем возбуждении он мог запросто разрушить тот барьер, который делал Флоренс невинной. – Ты не обижаешься на меня, любимая?

– Нет, я просто ужасно устала, – улыбнулась девушка. – То, что произошло... это было удивительно.

«Он назвал меня любимой», – подумала она. Это слово сблизило их еще больше, и Флоренс поняла, что не напрасно доверилась Эдварду.

Граф осторожно развязал ее ноги, освободил запястья. Встревоженный, проверил, не оставил ли мягкий бархат следов, затем нежно поцеловал каждый пальчик.

– Я поудобнее разложу постель. Тебе нужно немного поспать, – сказал он ласково и потерся носом о ее укушенное плечо.

Эдвард спал совсем недолго – шум дождя, стучавшего по крыше и в окна, разбудил его. Тонкие водяные струйки бежали по стеклу, словно оплакивая уходящую ночь. Его последнюю ночь.

На душе было холодно и одиноко. Эдвард повернулся к Флоренс и посмотрел на нее. Она спала спокойно, словно ничто не тревожило ее, и сердце Эдварда сжалось от тоски. Он сознавал, что не должен смотреть на нее так пристально, что это только усилит его отчаяние, но все равно смотрел, не в силах оторвать глаз. Флоренс, такая желанная, такая недоступная... Волосы, разметавшиеся по подушке, казались шоколадными, кожа была светлой, цвета слоновой кости, веки тонкими и прозрачными.

Прекрасная бабочка, покинувшая защитный кокон. Смелая и уверенная. Беззащитная и ранимая. Эдварду вспомнилось, с каким любопытством она исследовала его тело, не ~тесняясь своих неумелых прикосновений. Она могла отдаваться страсти целиком, забывая обо всем, и это отличало ее от всех женщин, с которыми Эдвард проводил время. В ней не было расчетливости умелых любовниц, не было страха наивных благовоспитанных дев – только великая способность доверять себя без остатка любимому мужчине.

Губы Эдварда изогнулись в горькой усмешке. Жизнь изменит ее, не оставив и следа от той Флоренс, что раскинулась сейчас на шелковых простынях. Лицемерный свет, узколобые ханжи, – способные растоптать все свободное и прекрасное, загонят ее в раковину, из которой уже не будет выхода. Вполне возможно, что однажды она вспомнит все то, что сегодня произошло, и сама скривится от отвращения и брезгливости, потому что мир научит ее отделять «правильное» от запретного. Но сейчас Флоренс еще невинна. Невинна физически и душой.

Эта мысль заставила Эдварда зажмуриться от боли, пронзившей сердце. Невинна! Его брату достанется девственница независимо от того, нужно это ему или нет.

Эдвард не поверил в то, что Фред отказался жениться на Флоренс. Это была всего лишь неумная попытка повести себя честно и тем самым разрушить свою жизнь. Фредди достаточно умен, чтобы передумать и жениться на Флоренс Фэрли. Этим он обезопасит свое будущее и спасет честное имя Грейстоу!

Глаза почему-то так нестерпимо защипало, что Эдвард резко отвернулся от спящей девушки. Он пытался убедить себя, что Фредди окружит Флоренс заботой и нежностью, но почему-то не очень верил в это.

Нет-нет, Фред станет идеальным мужем для Флоренс. Он будет холить и лелеять девушку, обезопасит от нападок света и станет преданным другом и любящим отцом.

Существовала только одна страшная опасность, избежать которой не удастся: Фредди Бербрук не сможет дать Флоренс той страсти, которую дал сам Эдвард, и это заставит ее забыть, каково это – быть желанной женщиной.