Запретный плод

Глава 15

Кажется, он подобрал ключ, оставалось только повернуть его в нужном направлении. Эдвард не торопился. Этим утром он как можно основательнее позавтракал, тщательно обдумывая свой план. Один неверный шаг может погубить все. Несмотря на боль, которую причинил его отец Кэтрин Эксетер, его отринутая возлюбленная и ее племянница уже вдоволь отомстили за причиненные обиды.

Эдвард вышел на улицу и направился по дороге. Небо очистилось и сияло такой синевой, что слепило глаза. От полей, омытых недавними дождями, поднимался влажный воздух, и казалось, что зеленые всходы колышутся, хотя совсем не было ветра. Граф шагал по дороге, надеясь, что прохлада остудит его пылающую голову. Письма отца лежали в нагрудном кармане. На Эдварде было тонкое летнее пальто и костюм горчичного цвета, старый и линялый – граф затруднился бы ответить, когда приобрел этот раритет. Одевшись подобным образом, он пытался подчеркнуть, что явился к Флоренс как обычный человек, а не как титулованный граф.

Когда он приблизился к дому Кэтрин, та занималась цветами в саду. На руках у нее были толстые перчатки, основательно запачканные землей. Оранжевые бархатцы торчали вверх и распространяли теплый запах бурьяна.

Заметив Эдварда, женщина посмотрела на него из-под полей ветхой соломенной шляпки и недовольно скривилась. Злые морщинки разбежались от уголков рта. Эдвард заставил себя подавить былую неприязнь. Он знал, что тоска в глазах Кэтрин – дело рук его отца, но эти резкость и озлобленность на весь мир лежали на совести самой женщины.

– Ну? – спросила она с ядовитой усмешкой, рассматривая наряд гостя. – Теперь вы наконец оделись подобающе, граф! Дрянное сердце – дрянная одежда. Уж не хотите ли вы потрясти Флоренс таким костюмом?

Эдвард с усилием сдержал раздражение.

– Я пришел не к Флоренс. Мне нужно поговорить с вами, Кэтрин. Речь пойдет о моем отце.

– Вашем отце, – эхом повторила женщина, поднимаясь и отряхивая грязный фартук. Несколько секунд она стояла неподвижно, понурив голову и поникнув плечами, а затем вдруг очнулась: – Я не хочу ничего знать о Стивене Бербруке, так что вы понапрасну тащились в такую даль, граф-оборванец.

– А если у меня есть доказательство того, что мой отец ни на минуту не забывал о вас? Что он любил вас всю жизнь?

Лицо Кэтрин превратилось в застывшую маску.

– Это был бы неплохой трюк, хотя и довольно гадкий. Да и что взять с сына Стивена! – резко проговорила женщина. – А теперь простите меня, ваша милость, но у меня еще куча дел.

Эдвард стремительно пересек расстояние между калиткой и входной дверью и встал перед Кэтрин.

– У меня есть доказательства. Каждый год он писал вам письма, Кэтрин, любовные письма. До самой смерти он продолжал любить вас! Он был вовсе не таким жестоким человеком, и сердце его никогда не было каменным, как вы предпочитаете думать!

Глаза Кэтрин сузились и стали похожими на два стеклышка.

– Я не сомневалась в ваших разносторонних способностях, граф. Но подделка писем! Это уже слишком! Вы полагаете, что, сделав меня своим сторонником, вы получите Флоренс обратно? Ошибаетесь, она вполне разумная девушка, и она не захочет с вами разговаривать. – Она гордо вскинула голову. – А теперь лучше уходите, иначе я позову на помощь!

Несмотря на полученное воспитание, Эдвард не сделал ни шага в сторону. Вместо этого он вытащил одно из старых писем, которые прятал в кармане, и ткнул им почти в лицо Кэтрин:

– Вы узнаете его почерк? Узнаете, не так ли? А может быть, обращение «милый ангел» вам что-то подскажет?

– Ложь! – прошипела женщина, почти отпрыгивая в сторону от пожелтевших листков, словно они могли наброситься на нее. – Вы лжец, граф, равно как и ваш отец!

– Тогда вы, наверное, не станете возражать, если я прочту вслух? Если эти письма не написаны рукой моего отца, то они не настолько личные, не так ли? – Эдвард видел, какими испуганными стали глаза Кэтрин. Женщина сделала странный жест рукой, словно хотела заслониться от правды. На пару секунд графу стало ее жаль, и пришлось напомнить себе, что Кэтрин Эксетер с ее нелепыми убеждениями и затворничеством стоит между ним и Флоренс. Необходимо пробить ее оборону, чтобы добиться любимой. Поэтому он поднес мелко исписанные листочки поближе к глазам и стал читать.

– «Вчера, – начал он, – я ходил к роднику. Ты же помнишь тот холодный ключ, что бьет в низине? Ты еще нацарапала наши имена на камне, когда нам было всего двенадцать. Я думал о тебе, милый ангел. Ты тогда была чудесным созданием, похожим на воздушного эльфа, что пляшет в лунном свете. Тогда мое сердце еще не знало любви, но уже тянулось к тебе, как тянется и сейчас, стремясь освободиться из душной темницы. Боюсь, ты не вспоминаешь те дни, а для меня они – единственный луч в непроглядной тьме моего существования. То невинное время было самым прекрасным в моей жизни, милый ангел...»

По мере того как Эдвард читал, плечи Кэтрин поникали все больше, руки она прижала к груди, словно пытаясь поймать и удержать отлетающую душу, на лице читались растерянность и страх. Казалось, слова из прошлого проникают ей в сердце, но стоило графу опустить письмо, как Кэтрин завопила:

– Мерзавец! – Грязные руки в перчатках закрыли лицо, развозя по мокрым от слез щекам грязь. – Я не позволю тебе заполучить Флоренс! Я не позволю тебе!

Ошеломленный подобным поведением, Эдвард отступил на несколько шагов. Воспользовавшись этим, Кэтрин шмыгнула за дверь и быстро закрыла ее. Послышался истерический скрежет ключа, затем грохот задвижки.

Что за нелепость? Эдвард потряс головой, опасаясь, что гнев на глупую курицу захватит его и лишит способности трезво мыслить.

Не теряя ни секунды, граф бросился к ближайшему окну и резко стукнул по нему локтем. Послышались звон бьющегося стекла, женский крик внутри дома и быстрые шажки по лестнице – похоже, Кэтрин пыталась укрыться наверху.

Черт с ней, подумал Эдвард, снимая ботинок и выбивая им остатки стекла из рамы. Правда все равно настигнет Кэтрин, где бы та ни пряталась.

Снова надев ботинок, Эдвард, не обращая внимания на кровь, сочащуюся из порезанного локтя, набросил пальто на край рамы – на случай, если еще остались осколки, – подтянулся и забрался внутрь. Распрямившись, он огляделся. Гостиная была мрачная и темная, и граф не испытал ни малейшего укола совести из-за того, что варварски пачкает ковер грязной обувью.

Стоило Эдварду сделать шаг, как под ботинком захрустело стекло, и снова завизжала женщина. Повернув голову, граф заметил горничную, спрятавшуюся за кресло.

– Где Флоренс? – отрывисто спросил он. Визг тотчас оборвался.

– Она наверху, – указала девушка на потолок. – Сегодня еще не спускалась. Да и вчера тоже.

Стиснув зубы, Эдвард, прыгая через ступеньки, помчался на второй этаж. Вот и еще один грех на совести Кэтрин: Флоренс, его смелая и любопытная Флоренс, начала бояться изучать и познавать мир, предпочитая одиночество.

– Флоренс! – прорычал он, словно дикий зверь, не зная, за какой дверью прячется девушка. – Флоренс, выходи немедленно!

Она появилась с удивленным восклицанием. Похоже, девушка причесывалась, потому что в руках у нее был черепаховый гребень, а волосы рассыпались по плечам. Лицо было бледным, под глазами лежали тени. Несмотря на то, что Флоренс еще не спускалась, она была одета в платье для выхода.

– Эдвард? – потрясенно спросила девушка, пытаясь собрать волосы и смущаясь того, что они непослушно рассыпаются. – Что ты здесь делаешь?

Эдвард быстро приблизился, схватив милое лицо в ладони и целуя поочередно две удивленно изогнутые брови. Кожа была холодной, как у русалки.

– О, Флоренс, – прорычал Эдвард, не зная, как вложить в такое короткое слово все, что чувствует. – Я безумно люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, что мне самому страшно! Я хочу, чтобы ты вернулась. Я хочу сделать тебя счастливой.

Флоренс, приоткрыв рот от изумления, молча уставилась на него. Эдвард смотрел на нее не отрываясь, мысленно умоляя поверить ему.

– Вот это да! – раздалось сзади. Голос, который заставил Эдварда напрячься помимо воли. – Поглядите, кто ворвался в наш скромный дом, чтобы заполучить свою добычу!

В дверях соседней комнаты стояла бывшая любовница Эдварда, облаченная лишь в тонкий розовый пеньюар и ничуть не смущенная этим.

– Держись подальше от нас, Имоджин!

– Вы знакомы? – удивилась Флоренс.

Эдвард внутренне застонал. Он полагал, что племянница Кэтрин уже давно выложила Флоренс всю историю их отношений, но, оказывается, она приберегла главный козырь на потом. Теперь она стояла, довольно сложив руки на груди и улыбаясь.

– Эдвард знаком со множеством женщин, дорогуша, – мурлыкнула Имоджин, жмурясь от удовольствия. – И знаком весьма тесно. Поверишь ли, он так неутомим, что может делать это целую ночь напролет! Да-да! Настоящий жеребец! Он знает, что нашептать на ушко женщине, чтобы она сама отдалась ему. А потом он берет ее раз за разом, словно животное, правда, Эдвард?

– Попридержи язык, – предупредил граф, хотя и понимал, что Имоджин не остановится. Флоренс переводила потрясенный взгляд с Эдварда на племянницу Кэтрин, а Имоджин улыбалась, словно гиена.

– Он уже играл с тобой в хозяина и рабыню, детка? – продолжала она и, заметив испуг в лице Флоренс, поняла, что не ошиблась. – Эдвард очень любит эту игру.

Все это было чистой воды блефом, но принесло свой результат. Девушка растерянно смотрела, пытаясь спрятать руки за спиной, словно они до сих пор были стянуты бархатными путами. Эдвард заметил этот жест и снова мысленно выругался. Проклятая стерва заставила Флоренс думать, что она всего лишь одна из многих, с кем он развлекался подобным образом!

– Нет, – тихо, но твердо произнес он, глядя Флоренс прямо в глаза. – Ни с кем до тебя я не делал этого. Поверь мне. Ты – единственная женщина, которую я любил и люблю.

Смех Имоджин был острым как бритва.

– Боже мой, дорогой! Да ты не в себе, если говоришь подобное! Оказывается, совращение невесты брата – занятное дело. Неужели запретный плод так сладок?

Эдвард не ответил. Он вообще не слышал ничего, кроме взволнованного дыхания Флоренс. Он столько преодолел, чтобы добиться ее, что теперь будет умолять о прощении хоть на коленях. Чужое мнение его ничуть не беспокоило.

– Я люблю тебя, слышишь? – сказал он резко. – Понимаешь ты это? Я хочу жениться на тебе, если ты позволишь! Я хочу, чтобы наши судьбы соединились навсегда.

– Жениться? На мне? – затрепетала Флоренс, не веря своим ушам. Как раз в этот момент на лестнице раздались шаги. Кэтрин, похоже, уже пришла в себя после пережитого потрясения, а потому вполне могла навредить еще более.

Именно с этого она и начала.

– Ты видишь, что происходит? – ядовито спросила женщина скрипучим голосом. – Видишь, каков он? Моя Имоджин была права. Моя Имоджин – янтарь в куче пыльного песка, она такая одна! Обычно все мужчины падают к ее ногам, но только не граф Грейстоу! Не значит ли это, что у него вообще нет сердца? Уж если он сумел лгать ей, сумел обвести вокруг пальца мою Имоджин, то тебе, Флоренс, он лжет наверняка!

Флоренс молча смотрела на нее. Эдвард подавил желание оттолкнуть старую ворону прочь.

– Я никогда не лгал Имоджин. И я не лгу Флоренс! Кэтрин, прочти те письма, что писал мой отец, и ты поймешь, как смешна твоя ненависть. Отец любил тебя. А я люблю Флоренс и не откажусь от нее. Я никогда не поступлю с ней так, как мой отец поступил с тобой.

На несколько секунд воцарилась тишина, каждый из троих готовился к новой схватке за доверие Флоренс. Но именно она прервала молчание.

– Но ты лгал мне раньше, – горько произнесла она, роняя руки. – И начал с того дня, как только мы встретились.

Флоренс смотрела на Эдварда, видела, как он подбирает слова, и сама себе удивлялась. Откуда у нее взялась смелость бросить ему это обвинение? За время, проведенное в доме Кэтрин, она начала бояться даже собственной тени. А сейчас в ее сердце смешались гнев и робкая надежда. Глядя на графа, чье лицо было полно решимости объясниться с ней, девушка начала верить, что он любит ее.

Конечно, любит: Эдвард Бербрук не из тех мужчин, кому легко даются подобные признания, и уж если он решился сказать о своей любви, это очень похоже на правду. Смущение, читавшееся в его глазах, как нельзя лучше служило подтверждением серьезности произносимых слов.

Но еще Флоренс верила Имоджин. Эдвард спал с ней – это очевидно! Спал с обаятельной, неотразимой, прекрасной женщиной, сравниться с которой Флоренс не смогла бы никогда.

Эдвард предложил ей стать его женой. Но сумеет ли она удержать его возле себя? В один далеко не прекрасный день он может увлечься другой Имоджин и будет навсегда потерян для Флоренс.

От этой мысли сердце сжалось так сильно, словно Эдвард уже разбил его, предпочтя ей другую.

– Флоренс, – прервал течение ее мысли шепот графа, – я так хотел бы вернуть обратно всю боль, что причинил тебе. Меня извиняет лишь одно – я не знал, как много значу для тебя и, как сильно мои слова и поступки могут ранить тебя. Но я могу поклясться могилой моей матери, что с этого момента все изменится. Только доверься мне!

Слова были такими необыкновенными, что хотелось верить.

– А что... – начала Флоренс и запнулась. – Что будет с Фредди?

Ресницы Эдварда дрогнули, глаза опустились, словно граф покорился судьбе.

– Фред сам выбрал свою судьбу. А ты, – Эдвард поднял глаза на Флоренс, – ты создана для меня, и мы оба это знаем.

Прежде чем девушка ответила, Имоджин захлопала в ладоши – медленно и очень громко:

– Браво, браво, дорогой! Тебе стоило стать актером. Какой талант!

– Все, что говорит этот человек, – ерунда! – фыркнула Кэтрин. – Не верь ни единому его слову! Мы, только мы сумеем защитить тебя от него, дорогая! Мы знаем, что тебе нужно.

Флоренс растерянно посмотрела на Кэтрин, затем на Имоджин, и словно пелена упала с ее глаз. Этим женщинам не было до ее души никакого дела, каждая из них была озабочена лишь тем, как бы побольнее уколоть Эдварда. Кэтрин до сих пор видела в нем сына Стивена, унизившего и бросившего ее, а Имоджин пыталась отомстить за первое поражение на любовном фронте. И какой бы искренней ни была забота Кэтрин Эксетер, по сути эта женщина ничем не отличалась от своей племянницы: они обе смотрели на мир сквозь мрачные черные очки, для них в этом мире не было места любви и пониманию.

«Что будет со мной, – подумала Флоренс, – если я приму предложение Кэтрин защитить меня? Стану ли я такой же озлобленной серой мышью или во мне проявится цинизм красавицы Имоджин? И зачем мне отказываться верить в любовь, когда она стучится во все двери?»

– Милая, – позвал граф, – все, что я прошу, – это шанс. Один-единственный шанс.

Шанс. Шанс на любовь и возможный проигрыш. Флоренс закрыла глаза. Она знала, что посоветовал бы ей отец: он никогда не отказался бы от счастья, даже если бы расплатой за него стала боль. Несмотря на страдания, которые он перенес после смерти своей жены, он все-таки продолжал любить жизнь, свою работу, свою дочь и отдавал всего себя без остатка тому, что ценил.

А Кэтрин и ее племянница жили пустой, холодной жизнью. Любовь никогда не посещала их дом. Источником радости для них были чужие неудачи. Людей, которые жили без страха обжечься и потерпеть поражение, они называли глупцами и избегали их. Неужели она, Флоренс, дочь человека, который не боялся трудностей, будет скрываться здесь, в этом приюте скорби?

Она взглянула на Эдварда – взглянула как-то иначе, – и ее сердце снова застучало чаще и тревожнее, как раньше, когда она не боялась любить его вопреки здравому смыслу. И этот бешеный стук в груди обрадовал девушку, заставив наконец улыбнуться.

– Я согласна, – кивнула Флоренс и бросилась графу на шею. – Забери меня домой!

На мгновение Эдвард замер, не в силах поверить своему счастью, а потом сжал ее так сильно, что девушка едва не лишилась чувств.

– Вот здорово! – раздалось с лестницы. Это Лиззи за руку с Бертой скакали на ступенях, забыв правила, принятые в доме Кэтрин. – Я соберу вещи! – объявила Лиз.

– Я помогу, – тотчас откликнулась Берта, и Флоренс вдруг заметила, какая обаятельная у нее улыбка. Глаза служанки сияли от счастья, словно это она победила сегодня в трудной борьбе. Флоренс тотчас подумала, что угловатой Берте срочно придется искать новую работу, и понадеялась, что Эдвард предоставит ей место в особняке.

– Ты еще пожалеешь об этом, – зло предупредила Кэтрин, буравя взглядом спину графа. – А тебя, Флоренс, я больше не приму обратно, когда этот мерзавец бросит тебя, обесчещенную и жалкую!

Имоджин спокойно смотрела из-за своей двери на обнявшуюся пару. Только молнии, сверкавшие в глазах, выдавали ее гнев.

– Передай мои сожаления Фредди, дорогой Эдвард, – недобро сказала она.

Флоренс почувствовала, как от невозмутимого тона Имоджин по ее телу пробежал озноб.

Эдвард вспомнил о письмах отца, только когда наткнулся на них взглядом. Они так и лежали на столе в гостиной первого этажа, куда он вломился так бесцеремонно – через окно. Первым порывом было забрать их с собой, коль скоро Кэтрин Эксетер не горела желанием их прочесть. Но все-таки письма были адресованы ей, а значит, именно она могла сохранить или сжечь их.

Эдвард вышел через парадную дверь, ведя под руку Флоренс. За ними по пятам следовали две служанки. Вид у всех четверых был довольно озадаченный. Граф праздновал первую победу и прижимал к себе Флоренс со всей возможной нежностью, сама Флоренс жмурилась от яркого света, словно арестант, выпущенный из лондонского Тауэра, и явно не вполне осознавала происходящее. Лиз и Берта тоже держались вместе, не расцепляя рук, и молчали, ожидая вердикта графа. Похоже, девушки успели хорошо сдружиться за это время.

– Да, Берта может работать в Грейстоу, – кивнул Эдвард, не оборачиваясь. – Ведь именно этот вопрос вас так беспокоит?

Шепот за спиной перешел в хихиканье. Эдвард улыбнулся.

– Спасибо, ваша милость, – одновременно ответили два голоса.

Граф взял молчавшую Флоренс за руку. Та вздрогнула, но не стала противиться. Она находилась перед домом Кэтрин. Лицо ее было бледным и совсем не таким счастливым, как лица служанок и самого Эдварда.

– Я чувствую себя так глупо, – призналась девушка. – Я не верила тебе. А ведь ты предупреждал меня насчет Кэтрин.

– Положим, у тебя было мало причин, чтобы верить мне, – мягко возразил граф.

– Но я должна была обо всем догадаться!

– Вовсе не обязательно. Если озлобленность на весь мир скрывается под маской добропорядочности, разгадать обман непросто. Даже Ипатия по-прежнему на стороне Кэтрин, хотя ты знаешь, что нашу тетку не так просто обвести вокруг пальца.

Они прошли по проселочной дороге и остановились у раскидистого дуба. Здесь Эдвард увлек Флоренс на каменную скамейку с простым настилом из досок. Зеленые пастбища с упитанными овечками тут и там расстилались перед ними. За высоким камышом прятался мелкий пруд, покрытый светлой ряской. Девушка задумчиво смотрела вдаль, не замечая перешептываний служанок. Эдвард бросил на подружек хмурый взгляд, и те тотчас ретировались, поняв приказание без слов.

– Это правда? – спросила Флоренс. – Правда? Насчет писем?

– Да. – Эдвард поправил рассыпавшиеся волосы девушки. Он думал о том, что скоро будет видеть эти волосы распущенными каждую ночь, и улыбался.

– Грустная история. – Флоренс зажала ладони между коленей.

– Возможно. В жизни полно грустных историй.

– Как ты думаешь, она когда-нибудь прочтет их?

Эдвард удивился ходу ее мыслей, но ответил:

– Мне трудно судить. Возможно, она боится встретиться с правдой лицом к лицу. Должно быть, ненависть к моему отцу – единственное, что наполняет ее жизнь смыслом.

– Это ведь она привила Имоджин ненависть к мужчинам. Она внушала племяннице, что ни один из них не достоин ее.

Эдвард улыбнулся.

– Похоже, из всех жизненных уроков Имоджин предпочла выучить только этот. Как глупо! – Он повернулся к Флоренс. – Ты уверена, что мы должны обсуждать именно это? Может, есть тема получше? Я так и не услышал ответа на мое предложение. Ты выйдешь за меня?

– Я очень хочу этого... – Она отвела взгляд.

– Но? Тебе что-то мешает? Ты же не будешь говорить, что не любишь меня? Я прочитал ответ в твоих глазах!

– Это так. Я люблю тебя.

Сердце Эдварда подпрыгнуло в груди, как будто он вовсе и не ожидал этих слов.

– И все-таки что-то тебя останавливает, да? Что именно?

– Это так... неожиданно. Долгие годы в моей жизни не происходило почти ничего. И вдруг за несколько месяцев я покинула родной дом, стала «племянницей» герцогини, была помолвлена, обманута, бежала прочь... и вот у меня снова есть надежда на счастливый финал. Но теперь мне не кажется, что это само собой разумеется. Я боюсь. Боюсь, что мое счастье не продлится долго.

– Понимаю, – сказал Эдвард и замолчал. Он и правда понимал, что потребуется гораздо больше терпения и времени, нечто большее, чем просто слова и обещания, чтобы залатать те раны, что он оставил на сердце Флоренс. Он был готов к борьбе, а сегодняшняя победа только укрепила его дух.

Флоренс иначе истолковала его молчание. Решив, что обидела и задела его чувства, она сжала пальцы в кулачки. Ей было жаль причинить Эдварду боль, но она хотела быть искренней. Еще одна ложь между ними – и ущерб может быть слишком велик. Возможно, Имоджин исказила правду, но в ее словах был смысл. Эдвард умел дарить наслаждение, равно как и умел его получать. Что, если ему станет мало одной Флоренс? Она боялась этого и предпочитала поставить графа в известность.

Они молчали всю дорогу назад. Птичник, который подсадил их в свой вагончик, полный ящиков с курами, не узнал своего графа в простой одежде, и все четверо добрались до особняка неузнанными. Даже получив неплохую плату за провоз, птичник так и не сообразил, кого подвозил.

– Флоренс, – сказал граф, когда скрип повозки вдали затих, – я знаю, что вел себя неправильно – и как кузен, и как любящий мужчина. Я лгал там, где стоило быть честным, я брал натиском то, что должен был заработать нежностью и пониманием. Сейчас я стремлюсь стать прежде всего твоим другом, потому что хочу завоевать твое доверие, а твоя любовь будет для меня движущей силой.

И он протянул ей руку, ладонью вверх, словно в подтверждение своих слов. Взгляд был напряженным, ожидающим. Флоренс поняла, как нелегко далось графу это предложение. Если она откажет сейчас, не подав руки, это ранит графа, и едва ли он попытается сказать снова что-то подобное.

Она не собиралась отказывать Эдварду, зная, что теперь пойдет навстречу даже в ущерб себе. Пугаясь самой себя, Флоренс положила свою узкую ладошку в широкую мужскую ладонь, которая тотчас сжалась, словно опасаясь, что девушка передумает.

– Такая маленькая, – тихо произнес Эдвард, рассматривая ее пальцы. – И при этом ухитряется так крепко держать мое сердце.

Слова потрясли Флоренс, заставив ее задержать дыхание. Она взглянула в лицо Эдварду, но тот, быстро улыбнувшись, отвернулся. Похоже, он и сам не привык еще к своей новой роли.

– Пойдем, – потянул он ее за собой. – Добро пожаловать в Грейстоу снова.

Флоренс покорно пошла за ним, радуясь, что у нее есть эта путеводная нить. Без него она никогда не нашла бы дорогу домой.