Зарницы в фиордах

ГЛАВА I

…Уже почти три месяца идет война. Она круто повернула судьбы миллионов людей, перевела всю жизнь с мирных рельсов на военные дороги, и никому не известно, что ожидает за следующим поворотом и где конец этого тяжелого и героического пути.

Каждый день, как только сумерки смажут линию горизонта, сомкнут небо и воду, выходят в море наши катера. Крохотные и беззащитные на первый взгляд, они бесшумно крадутся вдоль берега, зорко всматриваются в водную гладь, но ничего не видно, все тихо.

Только изредка откуда-то из-за клочьев тумана вдруг доносятся какие-то неясные звуки, но сколько ни вслушивайся, не определишь, откуда они и что они значат.

Посвистывает ветер, на лицах оседают брызги, монотонно стучат о борт волны — катернику до них рукой подать, иное дело для команды на больших судах.

Двадцать один час. Посту, расположенному на полуострове Средний, коротко докладывают:

— В районе Яр-фиорда дымки.

Два торпедных катера выходят из базы на боевое задание: ТКА-11 и ТКА-13. Командуют катерами молодые командиры: на ТКА-11 Георгий Светлов, а на ТКА-13 Александр Шабалин. Всего девять часов вечера, но уже совсем темно, море и небо почти сливаются в ночной мгле, круто приправленной северным густым туманом. Но вот ветер начинает разгонять туман, и это тревожит командиров. Нелегко выйти незамеченными к побережью: за кормой катеров далеко тянется белая дорожка вспененной воды и словно светится в темноте.

На первом катере идет Светлов, катер Шабалина держится в кильватере. Сегодня первый раз они идут на встречу с врагом, до сих пор им ни разу не удавалось обнаружить корабли противника.

Шабалин стоит, положив руки в больших рукавицах на штурвал. Стоит так уверенно, так спокойно, что кажется, нет такой силы, которая могла бы оторвать его от палубы. Он слит со своим катером в одно целое, каждой клеточкой тела ощущая и ритм работы двигателей, и легкую вибрацию корпуса, и сердитые толчки волн о борт. Одетый в непромокаемый плащ и высокие резиновые сапоги, он только щурится, когда ему в лицо летит колючая водяная пыль, и на губах оседает твердая соленая пленка. Вкус морской воды привычен Александру, он давно породнился с морем, с самого детства, и знает его как горожанин знает улицу, на которой прожил всю жизнь.

Александру даже не верится, что это не очередное учебное плаванье, так все обычно и обыденно. Но впечатление обыденности обманчиво. Они выполняют боевое задание, и нервы у всех напряжены так, что стоит Шабалину на секунду дольше задержать на ком-нибудь свой взгляд, как тот замирает, чтобы не пропустить ни одного, даже едва заметного, жеста командира. Все готово к встрече с врагом. А встретят они его сегодня наверняка. И дело не только в замеченных дымках конвоя. Шабалин был уверен, что сегодня они не вернутся с пустыми руками. Называйте это предчувствием, инстинктом — как угодно. Александр, подобно охотнику, угадывающему приближение зверя, чувствовал близость врага и напряженно торопил время — быстрее бы!

Как две прочерченные мелом полосы, тянутся за катером Светлова четкие белые линии. Теперь перестук мотора слышен отчетливо.

«Нет, так нас, пожалуй, противник обнаружит раньше времени, а это вроде бы ни к чему, — думает Шабалин, — надо принимать срочные меры».

— Стоп! — командует он.

Светлов следует его примеру, и катера ложатся в дрейф. Теперь никакой шум не может привлечь внимания врага и раньше срока позволить ему обнаружить катера. А увидеть их довольно трудно: катера прижались к берегу, слились с крутыми скалами. На темном ночном небе еле различимы сопки. Море у берега кажется черным, и эта чернота бесследно поглощает две крохотные точки. В таком положении катера, возможно, будут выжидать несколько часов.

Тем временем на востоке над морем начинает угадываться скорая заря, и на фоне медленно светлеющего неба, как на экране, четким силуэтом рисуется любой, даже самый небольшой, предмет.

Пока все тихо. Судя по всему, фашисты не заметили катеров. Их береговые батареи благодушно молчат.

Значит, можно затаиться и ждать… А ждать есть кого. По донесению нашей воздушной разведки, сегодня, 11 сентября 1941 года, в районе мыса Кибергнес обнаружен конвой из пяти кораблей. Конвой направляется в порт Петсамо, чтобы доставить продовольствие и подбросить подкрепление фашистским войскам. Задание предельно четко и лаконично: встретить конвой врага и уничтожить его. Шабалин прекрасно понимает состояние своих товарищей — он и сам полон нетерпения, хотя и не показывает вида. Он спокоен, несмотря на то, что это его первый бой, первая встреча с ненавистным врагом. Кажется, на этот раз уже ничто не может помешать этому свиданию, к которому они так стремились и которое никак не могло состояться. Уже не один раз наши катера выходили в море, поджидали корабли противника, и все напрасно. Очень обидно было возвращаться домой на базу, не выпустив ни одной торпеды. И так продолжалось почти две недели подряд.

После того как береговая батарея полуострова Рыбачий обстреляла немецкий конвой и он едва ушел, потеряв баржу с ценным грузом, фашисты вообще перестали появляться.

Вот и сегодня днем, когда воздушная разведка сообщила о вышедшем конвое и командиров катеров вызвали в штаб, чтобы дать им задание, неожиданно поступило новое сообщение: конвой лег на обратный курс.

Тихо стало в темной прокуренной комнате. Неужели опять отменяется выход в море? Неужели опять придется ждать?

— Надо выходить, — вдруг раздался чей-то негромкий голос.

Все обернулись к говорившему.

— Ясно, что фрицы боятся попасть под обстрел нашей батареи в Рыбачьем, — продолжал Шабалин. — Сейчас они будут дожидаться темноты, а потом пойдут полным ходом на восток. За ночь надеются незаметно проскочить. У меня есть конкретное предложение: выйти заранее навстречу и подождать их вот здесь.

Все взгляды остановились на том месте карты, которое очертил Шабалин, на тоненькой карандашной линии, идущей вдоль норвежского берега.

— Что ж, пожалуй, верно, — подвел итог начальник штаба. — Здесь немцы искать не будут. Они ждут атаки с моря.

И вот план Шабалина принят, и теперь катера затаились в черной береговой тени у залива Перовуона. Тихо. Даже море спокойно, и кажется, что оно тоже притаилось и ждет.

Шабалин время от времени поглядывает на часы.

В голове бьется неотвязная мысль: «Неужели не придут, неужели ждем напрасно?»

Рассветает. Шабалин вглядывается в горизонт до рези в глазах и вдруг различает едва заметные, словно игрушечные, дымы. Наконец-то! Один, два! Идут!

Впереди миноносец, за ним в кильватере транспорт, мористее — три сторожевика. Идут спокойно, нахально, уверенно. Ведь скоро предстоит отдых после опасного задания. Можно представить себе настроение моряков вражеского конвоя: опасный путь уже практически позади, теперь можно и перевести дух, расслабиться. Да, теперь все в порядке, с моря русские не сунутся — с берега прикрывают свои батареи. А от берега тем более — он немецкий. Теперь, считай, конец пути.

На катерах все замерло. Как и всегда при напряженном ожидании, время тянется нестерпимо медленно, словно загустевшая сметана, и так и хочется подтолкнуть его.

Наконец-то пора! Катера легли на боевой курс и пошли навстречу врагу.

Первым идет торпедный катер капитан-лейтенанта Светлова.

Катера идут на малом ходу, спокойно. Это важнейшая часть плана — идти так, чтобы у немцев даже не возникло подозрения. Молчат вражеские батареи. Так и есть, фашисты на берегу принимают их за своих. Еще бы! Сюда советским кораблям хода нет, подходы с моря под наблюдением, здесь каждый квадрат пристрелян батареей. Чтобы подойти так близко и удобно расположиться под самым носом береговой охраны, надо быть как минимум кораблем-невидимкой. А невидимок, как известно, не бывает. Вернее, бывают они, но только в старых сказках, а не здесь, у суровых норвежских берегов.

Спокойны и на кораблях противника: решили, по-видимому, что им увеличивают конвой. Сейчас катера подойдут поближе и все разъяснится. А может быть, сигнальщики на конвое не видят катеров, ведь здесь конвой чувствует себя в полной безопасности, и наблюдение может быть ослаблено.

Но вот противник засомневался. Сигнал. Второй. Запрашивают на опознание.

«Сейчас мы тебе ответим, — злорадно думает Александр. — Ну, давай, Жора, начинай!» — мысленно торопит он Светлова.

ТКА-11 уже в двух кабельтовых от миноносца.

— Залп! — командует Светлов.

Две торпеды стремительно понеслись к вражескому миноносцу. Растерявшиеся гитлеровцы никак не отвечают.

— Молодец, Жора! Теперь мы еще от себя добавим, — одобряет Шабалин. — Полный вперед, — раздается его команда. И катер, словно пришпоренный, стремительно несется к транспорту. В эту же секунду Александр увидел, как над катером Светлова в небо взметнулась белая ракета.

Что это может означать? Какие непредвиденные обстоятельства заставили Светлова дать этот сигнал? Ведь обо всем договорились заранее, еще на берегу, и такого сигнала не предусматривали… А вдруг ему нужна срочная помощь? Можно предполагать все, что угодно, но надо быстро действовать, тем более что противник спохватился и открыл огонь.

Вдруг Шабалин видит, как катер Светлова ложится на обратный курс. Вслед ему тянутся разноцветные пунктиры пулеметных очередей.

«Разберемся потом», — думает Шабалин. Сейчас все его мысли заняты одним: перед ним намеченная цель — самая середина корабля, там, где находится его сердце — судовые котлы.

— Залп! — хриплым от волнения голосом скомандовал Шабалин.

Он физически ощущает, как скользят в аппаратах торпеды, как тяжело плюхаются в воду, как устремляются в сторону транспорта.

Нос освободившегося от груза катера заметно поднялся вверх. Теперь можно развернуться за ТКА-11.

Шабалин ни на секунду не отвлекается от управления катером, но какая-то часть его сознания словно следует вместе с торпедами. Он отсчитывает секунды и ждет. Напряжение становится почти невыносимым.

Пожалуй, только сейчас Александр осознал, что перед ним не «движущаяся цель», как принято говорить на учениях, а реальный противник, который делает все, чтобы отправить его, Александра Шабалина, и его катер на дно. Глухо и злобно лают скорострельные орудия, плетут над водою смертельную разноцветную паутину трассирующие пули крупнокалиберных пулеметов. А катер почти беззащитен перед этой лавиной огня — его тонкий деревянный корпус не защита, а два пулемета тоже детские игрушки по сравнению с мощными орудиями врага. Катер Светлова уже скрылся в тумане. Белый пенистый след показывает, что он ушел в сторону базы.

«Знать, у Жоры все в порядке, — подумал Шабалин. — Можно уходить самим».

Оглушительный взрыв ударил по барабанным перепонкам командира. Там, где только что был миноносец, неправдоподобно медленно подымался огненный столб, окутанный паром. И из этого смешения воды, огня и пара выступал вставший на дыбы, как норовистый конь, огромный корпус корабля.

Миноносец противника погружался в воду. Орудия транспорта стреляли не переставая, и вдруг откуда-то из темноты к крошечному катеру протянулись новые огненные цепочки, сделавшие пулеметную паутину в несколько раз плотней.

Второй взрыв.

Транспорт, задрав высоко в небо корму, быстро шел на дно. Забыв на мгновение о грозящей им опасности, Шабалин и его товарищи смотрели на зрелище, в котором с июня сорок первого года и заключался смысл их жизни — жизни военных моряков-катерников. Но как ни были их сердца полны радостью первой победы, предаваться ей на войне нет времени.

ТКА-13 ловко увертывался от огня преследующих его сторожевиков, лавируя из стороны в сторону.

Шабалин прекрасно понимал, что сейчас его основное оружие скорость, иначе не уцелеешь: два пулемета катера ничто по сравнению с вооружением сторожевиков.

Моторы ревели, словно чувствовали, что все теперь зависит от них, катер дрожал, палуба была белой от пены. Мокрый с головы до ног Александр наблюдал за своими преследователями.

«Пожалуй, уйдем, — деловито рассуждал он. — Главное, что дистанция между нами и сторожевиками не уменьшается».

Вдруг почти рядом с катером мощный взрыв разорвал воздух. На мгновенье сжалось сердце и, казалось, перестало биться. «Неужели все?» — метнулась в голове мысль, но Александр тут же взял себя в руки и взглянул на тахометр: стрелка ужасающе быстро ползла вниз. Двигатель почему-то терял обороты, и катер явно замедлял ход.

— В машинном! Что случилось? — крикнул Шабалин.

Через минуту старшина группы мотористов сообщил, что вышел из строя один из трех двигателей. Оказалось, что один из многочисленных осколков все же пробил борт катера и попал в масляный бачок. Масло перестало поступать, мотор несколько раз конвульсивно вздрогнул и заглох.

— Все живы?

— Все.

Хорошо, что никто не пострадал, но положение становилось отчаянным: на двух моторах от фашистов не уйдешь. Вместо тридцати катер делал всего семнадцать узлов.

Расстояние между ТКА-13 и ближайшим сторожевиком сокращалось. Осталось всего несколько кабельтовых. Два пулемета против восьми немецких, не говоря уже о его скорострельных орудиях!

Что ж, они сделали все, что могли — выполнили свой долг. Но оставались еще считанные секунды, в течение которых еще можно было бороться за жизнь, за катер, за возможность еще не раз увидеть нелепо вздымающуюся вверх корму или нос идущего ко дну вражеского судна.

«Будем держаться до последнего, — решил Шабалин. — В последний момент взорвем катер».

Враг усилил огонь. Сторожевики подошли так близко, что в бинокль хорошо было видно, как на палубе суетятся люди в немецкой форме.

Как только заглох мотор, моторист Михаил Луконин понял, что сейчас все зависит от его ловкости и умения. Он очистил сетки поддува от масла и подключил запасный бак. На все это у него ушло шестьдесят секунд.

В такие решающие моменты все чувства настолько обостряются и нервы настолько напряжены, что человек начинает работать, как машина. Вернее, не как машина, а много лучше ее. Ведь машина может сделать только то, на что она рассчитана, а человек в иные минуты делает то, что, казалось бы, превосходит его силы и вообще человеческие возможности. В такие мгновения он движется с иной, не свойственной ему обычно скоростью, приобретает невероятную силу и ловкость. Наверное, в другое время на исправление подобного повреждения потребовалось бы не меньше часа.

Прошло уже десять бесконечных минут, все так же катер увертывался ог сторожевиков противника, и все так же враг продолжал расстреливать отважный катер. Теперь Александр каким-то шестым чувством ощущал, что вот-вот катер обретет свою обычную мощь, и бесконечно досадно, нелепо, страшно, наконец, было бы получить сейчас, в эти решающие мгновения, роковое попадание вражеского снаряда.

Вдруг стрелка тахометра подскочила, как подстегнутая. Третий мотор заработал на полную мощность.

Катер летел, разбивая волну, выжимая все возможное — тридцать восемь узлов. Скорость всегда захватывает, возбуждает человека. Скорость на воде впечатляет особенно. Скорость на таком небольшом суденышке, как торпедный катер, воспринимаешь физически. Ты чувствуешь ее всем телом. А когда скорость не просто скорость, а спасение и победа, когда эта скорость вырывает тебя из огненной вражеской западни, тогда она наполняет тебя такой радостью, такой благодарностью к родному катеру, что только суровый морской этикет не дает возможности кричать «ура».

Сторожевики стали быстро отставать, и умелым маневром Шабалин оторвался от врага.

«Они, надо думать, будут искать нас в море, — определил Шабалин, — попробуем обдурить их».

Закутавшись в непроницаемую густую пелену от выставленных дымовых шашек, катер ТКА-13 проскочил между вражескими кораблями и круто повернул к берегу, под самые скалы.

Ничего, что там расположились батареи противника, для них это мертвая зона, а уж искать его здесь наверняка вражеские сторожевики не будут. Сбавив ход и не оставляя за собой предательских белых следов, катер незаметно вошел в темную воду под скалами. Через некоторое время, когда все утихло, катер Шабалина вдоль берега пошел по направлению к базе…

На базе уже не ждали отважных катерников — слишком мало было шансов уйти от сторожевых судов и от огня береговой батареи. И тем более радостно встретили товарищи смельчаков, вырвавшихся из лап смерти, когда катер медленно, словно устав в бою, подошел к причалу. Теперь, когда уже все было позади, Шабалин вместе с радостью и удовлетворением почувствовал огромную усталость. Она наваливалась на него, делала тяжелыми веки, и он несколько раз встряхнул головой, чтобы отогнать ее.

— Ну ладно, ребята, — смущенно отмахивался от друзей Шабалин, — вернулись ведь, что ж теперь говорить… А у тебя я хочу спросить, — повернулся он к Светлову. — Что это за салют ты устроил после атаки?

Оказалось, что на катере Светлова был молодой боцман из учебного отряда. По установившейся на мирных учениях привычке он зарядил ракетницу и дал ракету, когда были выпущены торпеды.

— Никак не отделаемся от мирных привычек, — кипятился Светлов, — но можешь не сомневаться, что сделал он это в последний раз.

— Потоплен транспорт водоизмещением около семи тысяч тонн, — доложил Шабалин начальнику штаба. — Весь личный состав катера невредим.

— Ну, молодцы, — улыбнулся начальник. — Поздравляю с открытием личного счета и желаю, чтобы он у вас рос и рос, давая проценты на проценты. За отважные действия от имени командования выражаю благодарность.

Вечером товарищи постарались устроить в честь смелых моряков отличный ужин. Такие ужины для отличившихся экипажей становились уже доброй традицией. Они проходили весело и оживленно. Для моряков они были как бы разрядкой после нечеловеческого напряжения боя. За столом волей-неволей вспоминали бой в мельчайших деталях, воссоздавали его, обменивались впечатлениями. Это был своего рода неофициальный разбор, полезный для всех, кто собирался за столом.

Вот после этого боя, самого первого боя Шабалина, за ним утвердилась репутация «самого хитрого катерника».

С его легкой руки стали применять новый прием — нападать на врага не с моря, а неожиданно наносить тяжелые удары со стороны вражеского берега.