Засада

Глава 11

Честно говоря, это было не совсем то, чего я ожидал. Услышав впервые эту музыку и увидев паническое бегство мистера Хеда, я решил, что музыка была своего рода угрозой, обещанием мести, а возможно, предупреждением о неминуемом возмездии. Да ведь он, похоже, именно так ее и воспринимал.

И я сделал поспешные выводы относительно прошлого Хеда — ведь, в конце концов, “Хед” (т. е. “голова”) по-немецки “Korf”, а очень немало славных тевтонских фамилий оканчиваются на этот слог. Я даже позволил себе немного пофантазировать: мол, мисс Кэтрин Смит заставляет его выслушивать старый нацистский гимн, чтобы довести до ручки. Я и предположить не мог, что она-то и является обожательницей герра Гитлера. Что ж, никогда нельзя делать обобщения на основании скудных улик. Я клюнул на ее приманку — и вот чем все закончилось.

Я подошел к полке с пластинками, взял пустой конверт. На первый взгляд конверт был фабричного производства, украшенный глянцевым фотомонтажом: марширующие солдаты в различных мундирах. Правда, фирма грамзаписи была мне неизвестна. Пластинка называлась “Музыка, под которую умирали”. В сборник были включены “Марсельеза”, “Янки-дудль”, “Дикси” и несколько национальных гимнов. И еще “Интернационал” и “Хорст Вессель”. Неплохая подборка, подумал я — Не хуже моего опросника.

До моего слуха донесся ее голос.

— Хватит играть в игры, мистер Эванс. Что вам надо?

Я обернулся. Хороший вопрос. Хотел бы я сам дать на него убедительный ответ. Но, не имея оного и точно не зная, чего от меня ждут, я стал изворачиваться.

— Вы же сами меня пригласили зайти, мисс Смит, — сказал я, постучав по конверту.

— Кто вы?

— А вы? И почему вы не даете соседям спать по ночам, запуская на всю округу военные марши реакционного содержания?

— Соседи? — промурлыкала она. — А разве соседи жаловались, мистер Эванс? Может быть, сосед по имени Хед?

— Возможно, — ответил я, недоумевая, сколько еще смогу вилять.

— Вам? — Она пристально смотрела на меня. — В таком случае вы, должно быть, очень влиятельный человек, мистер Эванс. Коль скоро соседи могут жаловаться вам по поводу незначительных бытовых неудобств — в надежде, что вы им поможете от них избавиться.

Щелкнув пальцем по конверту “Музыка, под которую умирали”, я ответил:

— Я бы не сказал, что это незначительное бытовое неудобство. У вас возникли бы неприятности, узнай кто-нибудь из ваших соседей эту песню.

Я все еще не сбился с роли, и, похоже, она ожидала от меня именно такой реакции. У нее быстро нашелся ответ:

— Ох уж эти американцы! Они не почешутся, чтобы получше узнать своего врага. Они слишком трусливы: как бы их друзья не подумали, что они ведут подрывную деятельность! Они громко рассуждают о коммунизме, но многие ли из них способны напеть “Интернационал”? Они опасливо клянут нацизм и фашизм, но ведь ни один из тысячи не узнает “Хорста Весселя”.

— И все-таки это большой риск. — Я решил, что могу немного раскрыться, и продолжал: — Мне кажется, вам лучше не ставить эту пластинку.

— Это угроза, мистер Эванс? — Она шагнула ко мне и взяла у меня конверт, потом отвернулась, сняла пластинку и, сунув ее в конверт, поставила на полку. — Вот так. И вовсе не потому, что вы меня напугали. Просто потому, что эта пластинка сыграла свою роль.

— Какую же?

— Наладить контакт. Наладить контакт с влиятельным человеком. Может быть, это вы?

— Может быть.

— У меня есть рекомендательное письмо.

— Какое рекомендательное письмо? И от кого?

— Из Аргентины. Из Общества национальной безопасности — из ОНБ Аргентины. Подписанное...

Я мгновенно извлек из глубины памяти все, что когда-либо читал о неофашистском движении в Аргентине. Я сделал нетерпеливый жест, прервав ее на полуслове.

— Аргентина наводнена горячими и безответственными юнцами, готовыми размахивать флагом со свастикой на каждом углу. “Такуара”, “Национальная гвардия — как-там-ее” и теперь вот ваше ОНБ. Кое-кто из этих идиотов, полагаю, даже способен подписывать бумаги. Любые. Во всяком случае, ваше рекомендательное письмо может оказаться простой подделкой. И кому вы должны были предъявить это так называемое рекомендательное письмо, мисс Смит?

— Прежде всего человеку, которого уже нет в живых. Человеку, который должен был прийти сюда и представить меня своему начальнику. Своему и, надеюсь, вашему.

— Ах вот как! — укоризненно произнес я. — Значит, вы должны просто перейти на ту сторону улицы и встретиться там с этим человеком?

Она покачала головой.

— Нет. Вовсе нет. Это должно быть довольно трудное путешествие к югу, в одно секретное место на мексиканской территории. Меня предупредили, чтобы я захватила с собой прочные башмаки, широкополую шляпу и солнечные очки. Прочее необходимое снаряжение должен был доставить связник. Местом встречи был дом мистера Хеда.

Я некоторое время молча смотрел на нее. Я решил рискнуть и строго потребовал:

— А ну-ка назовите настоящее имя. Если вам так много известно, назовите-ка мне настоящее имя Эрнеста Хеда.

— Когда-то он был Шварцкопфом. Эрнетом Шварцкопфом. А его жену тогда же звали Герда Ландвер.

— Что ж, вы с успехом справились с домашним заданием, — похвалил я ее. — Но ведь такое под силу и самозванцу.

Она обиженно насупилась.

— Я не самозванка, мистер Эванс. Позвольте, я покажу вам...

— Меня не интересует ваше рекомендательное письмо. Я не сомневаюсь, что оно у вас имеется, иначе бы вы не стали уверять меня в его существовании. Но ведь я не собираюсь ехать в Аргентину, чтобы проверить его подлинность. А если я захочу позвонить, мне придется просить вас назвать номер. Но я уверен, что вы могли все подстроить таким образом, чтобы по телефону я получил нужный ответ. А почему вы не продемонстрировали свои письма в соседнем доме?

— Когда я им позвонила, меня попросили держаться подальше. Мне сказали, что дело на грани провала. В прошлый приезд связника за ним установили слежку. И ему пришлось бежать за границу. Но его поймали, и он покончил с собой. Тогда еще не было ясно, кто в местной сети “засыпался”. Все затаились. Мое появление лишь осложняло ситуацию. Я здесь оказалась никому не нужна. Меня попросили убраться.

— А вместо этого вы купили этот дом и начали слушать “Хорста Весселя” при открытых окнах.

— Я попросила связать меня с кем-то из руководства. Но мою просьбу отклонили. — Она презрительно взглянула на меня. — Ваши местные неурядицы, мистер Эванс, меня не касаются. Я имею особое задание. И я проделала столь долгий путь, чтобы выполнить его. Предполагалось, что здесь мне окажут содействие. И я намереваюсь этого содействия добиться тем или иным способом.

Отчаянная девица, ничего не скажешь!

— Вы могли бы добиться чего-то совсем иного, моя милая, например, удара в висок или пули в спину. — Она и бровью не повела. Я продолжал: — Так в чем же заключалась цель вашего столь долгого и трудного путешествия?

— Я могу сказать это только одному человеку, — ответила она. — Человеку, с которым я должна встретиться в Мексике.

— Его имя?

— Вам оно известно.

— Известно. Но я хочу услышать его от вас.

— В Германии он был известен под именем Генрих фон Закс. — Она спокойно взглянула на меня. — А теперь, может быть, вы назовете мне имя, которым он пользуется в Мексике — прежде, чем мы продолжим наш разговор. Чтобы и я была уверена, что имею дело с нужным человеком.

— Вам в вашем положении, дорогая, не пристало ставить условия или предъявлять требования. Но имя я назову — Курт Кинтана. — Я заметил, что она слегка успокоилась. Я продолжал, по-прежнему импровизируя: — Но я очень сомневаюсь, что сеньор Кинтана захочет иметь какие-то дела с бандой южноамериканских хулиганов мужского или женского пола. В противном случае нас бы известили о вашем приезде.

— А вас известили, — быстро сказала она, и я понял, что допустил ошибку. — Сообщение было послано и получено.

— Отсюда? Мы не получали никакого сообщения! — Я отчаянно блефовал.

— Нет, подтверждение пришло из Мехико. — Опять повезло! Я выпутался из западни. Она скорчила гримаску. — Я же не могу нести ответственность за плохую связь между вашими ячейками, мистер Эванс. К тому же я не хулиганка и не южноамериканка. Нас там очень много — чистокровных немцев, очень много, кого роднят воспоминания!

— Воспоминания! — ворчливо заметил я. — Да вы зубрили таблицу умножения в начальной школе, когда фюрер ввел свои войска в Польшу. Вы только впервые поцеловались, наверное, когда он... — я заставил свой голос дрогнуть, — ...он умер в берлинском бункере. Какие у вас могут быть воспоминания?

— Я была достаточно взрослой, чтобы оценить сладость побед и горечь поражения, — сказала она. — Я все помню. Традиции не умирают, мистер Эванс. Новое поколение уже готово к продолжению дела. Здесь могут быть завоеваны два континента. Я не верю, что генерал фон Закс отвергнет нашу помощь. В конце концов, ради своих целей он не погнушался даже установить контакт с “фиделистами” в Коста-Верде. — То ли я изобразил удивление оттого, что ей известна такая информация, то ли ей просто показалось. Во всяком случае, она доверительно улыбнулась. — Ну, видите: я не самозванка. Мне многое известно.

— Возможно, слишком много, — резко возразил я.

— Опасности всюду нас подстерегают, — промурлыкала она, а потом, сделав шаг вперед, положила ладони мне на грудь и улыбнулась.

— Вы можете причинить мне боль, мистер Эванс? Вы можете ударить меня? Убить?

Молодец девчонка! Хорошо работает. Мужчина в спальне тоже был молодец, тоже хорошо работал, хотя и не настолько хорошо, как она. Я слышал, как он вошел через заднюю дверь и затаился. Я-то был как-никак охотником, прежде чем заняться этой деятельностью, я и сам много раз сидел в засаде, вслушиваясь в шорох в близлежащих кустах, или в далекий топот копыт, или в хруст ветки под когтистой лапой, который предупреждал меня, что добыча близка. Только на сей раз я понимал, что в засаду увлекают меня.

Впрочем, не похоже было, чтобы они пустились на все эти ухищрения только лишь с целью меня убить. Но если хочешь добыть какую-то важную информацию, приходится время от времени рисковать. Я бросил на Кэтрин Смит такой взгляд, точно меня только что осенила гениальная идея, протянул указательный палец к черному бантику у нее под горлом и потянул. Пеньюар распахнулся спереди, и я обеими руками стащил его с плеч. Она опустила руки, и пеньюар упал на ковер, оставив ее в интересном черном одеянии двойного назначения: оно было сшито таким образом, что одновременно поддерживало груди и чулки.

Полагаю, моя бабушка испортила бы все впечатление, назвав это приспособление корсетом, ибо она была прозаической старушкой. Ребята с Мэдисон-авеню наверняка придумали бы для этого шикарное и соблазнительное название. До сих пор мне еще не приходилось иметь дела с такими доспехами, потому, возможно, что я предпочитаю худых девушек, которые не нуждаются в подобных галантерейных ухищрениях. Представшее моему взору зрелище было мне в новинку и весьма возбуждало. В ее наряде был некий старомодный флер, отчего он казался ужасно миленьким, если вы понимаете, что я имею в виду времена Лилиан Расселл и Лили Лангтри. Я мог бы повнимательнее рассмотреть это сооружение, если бы не услышал позади себя скрип открывающейся двери.

Я вес гадал, какое оружие он выберет — дубинку или голый кулак — в случае, конечно, если он настолько хорошо знает свое дело, что может без труда на глаз определить нужный нервный центр. Рискуя быть застигнутым врасплох с тыла, я все же заключил соблазнительно полунагую мисс Смит в свои объятия со страстью возбужденного самца. Ее губы ответили на мой поцелуй, а руки крепко, даже яростно, вцепились мне в спину. И вдруг она резко прижала мои ладони к моим бедрам. Девочка оказалась к тому же еще и сильной. Потом мне в шею впилась игла.