Защита вместо борьбы

О вреде пестицидов сейчас не говорит только ленивый. Но опыт учит: любое «общественное» мнение — полуправда. Копнём–ка чуть глубже.

В чём, собственно, опасность пестицидов?

«Как в чём? Продукты ядовитыми стали!» — уверены мы. Да уж, продукты стали — хуже некуда. Но в пестицидах ли всё дело? Вот обобщённые данные токсикологов Европы на 1994 год. При вывозе с поля 80% продукции чисты от пестицидов, и только 5% содержит их близко к предельно допустимой норме. Даже если эту норму устанавливают под давлением обещанного навара, она не может сильно зашкаливать: ядовитый продукт покупать не станут. Пестициды недёшевы, и их стараются не лить без особой нужды. Развитые страны весьма жёстко соблюдают нормы и правила их применения. Современные препараты ещё более узко направлены, и распадаются ещё быстрее. Их все больше сочетают с биологическими средствами, особенно в садах и на овощных плантациях. Иначе говоря, чтобы урожай содержал опасную дозу пестицида, надо специально постараться!

Кроме того, большинство пестицидов разрушаются при высокой температуре. В готовой пище их ещё в тысячи раз меньше: примерно 0,001 – 0,00001 допустимой дозы. Несколько граммов — вот максимум пестицидов, что можно съесть за год. По оценкам учёных, сейчас пестициды намного меньше подрывают наше здоровье, чем пищевые яды, наркотики и лекарства.

Если вдуматься, так и есть.

Возьмём только один, столь любимый нами пищевой яд — алкоголь. Геноцидный эффект одного этого вещества на порядок больше, чем у всех пестицидов. А вместе с табаком — на два порядка. В списках ЮНЕСКО этиловый спирт квалифицирован как один из самых разрушительных наркотических ядов, работать с которым можно только в противогазе марки «А». Наши люди что, пестицидами спиваются?!

Что ещё мы поглощаем килограммами в год? «Достижения» пищевой промышленности — разнообразные «Е». Может, они не опасны? Ну, представьте: консерванты легко грохают наших кишечных микробов. Тех, чьи родичи с большинством пестицидов справляются! Уже доказано: среди «Е» почти нет безопасных веществ. Все ядовиты. По данным белорусских учёных, средний горожанин трескает в год до 2,5 кэгэ этих ядов! Но это для нас как–то не звучит: кушать–то хочется, а готовить–то — нет…

Есть ещё токсины грибков, питающихся зерном и плодами: микотоксины. Судя по всему, пестициды рядом с ними — просто дети. О них я ещё расскажу.

Лекарства — вообще тема! Сейчас это просто бизнес, уже практически не связанный со здоровьем. Возьмите любой недешёвый современный препарат, хорошую лупу, и раскройте аннотацию. Увидите список «побочных эффектов», по–русски — симптомов отравления. И это при соблюдении мизерной дозы, причём без всякой гарантии излечения. Антибиотики — тоже своя песня. Тут почти буквальная параллель с пестицидами: микробы приспосабливаются и множатся, химики потеют над новыми ядами, их уже тысячи. Проколол курс — и весь биоценоз кишечника вверх ногами: помощники сдохли — враги плодятся. Уверен: многие пестициды более безобидны, чем иные лекарства.

А куда отнести яды, с помощью которых импортные орехи и семечки, плоды и сухофрукты по целому году не портятся — к антибиотикам или пестицидам?..

А есть ещё выхлопы авто, бытовая химия, косметика, токсичные стройматериалы… Итого: мы увлечённо используем для самоубиения подавляющее большинство достижений химической науки.

Представьте: приезжаете вы в незнакомый город, а там принято яды постоянно принимать. В магазинах, аптеках, домах — везде отрава в красивых упаковках. Всем плохо, все болеют, шизеют и умирают — но пьют! Вы пытаетесь вразумить, доказать — а вас посылают подальше. Ничего картинка?

Это мы и есть.

Вот прямо сейчас, находясь в здравом уме и при полном сознании, мы сами, по собственной воле, охотно пьём и едим разные отравляющие вещества в бешеных количествах. А бочку катим на одну химзащиту. Интересное состояние «здравого» ума!

Заметьте, я не сказал, что пестициды безопасны. Я сказал: опасны далеко не только они, и вовсе не только для здоровья. Всё намного серьёзнее! Любые яды реально опасны для самого недалёкого будущего. Для жизни наших, сиречь буквально: моих и ваших, читатель, детей и внуков. Для биосферы, благодаря которой мы вообще есть. Для нормальной эволюции людей.

И даже для самой защиты растений!

Чем опасны пестициды

Многие мечтают о безопасных химических средствах защиты. Глянем честно. Представим: пестициды абсолютно безопасны для здоровья. Для насекомых с микробами — смерть, а для нас — лимонад. Что изменилось? А ничего! Та же травля, та же деградация почв, та же плодотворная селекция вредителей и болезней, те же их нашествия, та же гибель хищников и облысение агроценозов — только ещё хуже, потому что лить будем ещё больше. При чём тут здоровье? Тут земледелию крышка. Дурак найдёт, как себя грохнуть!

Двусмысленность химической защиты мир заметил, когда от ядов перестали дохнуть домашние мухи, а за ними ещё двенадцать видов насекомых. И увеличение дозы уже не помогало. Тогда и появилось понятие комплексной защиты: обязательного введения биологических и экологических способов, чтобы уменьшить влияние химии. Случилось это аж за год до моего рождения, в 1959‑м! И вот мне скоро полтинник, и я снова пишу об этом какие–то откровения. Результат химзащиты известен, но абсолютно не осознан. Причём наша ситуация, похоже, усугубляется.

Чем же опасны для нас пестициды?

ОПАСНОСТЬ 1: ОТБОР УСТОЙЧИВЫХ ПРОТИВНИКОВ.

Пардон, сначала нужен термин. Как обозвать одним человеческим словом вредителей, болезни и сорняки, а заодно и грызунов мышевидных? «Pest» по–английски — паразит. Но я‑то знаю: никакие они не паразиты. Враги? И не враги. Они нам войну не объявляли! В смысле урожая они наши конкуренты. А по сути — препятствие, необходимое для процветания борьбы. Пожалуй, они наши противники. Их цели направлены против наших, но вовсе не со зла. Противника принято уважать, с ним нужно считаться. С ним ведут честное состязание. Подходит! Простите мне сию литературную вольность: так нам будет проще не уйти от сути.

Так вот: кого должны убивать пестициды? Противников.

А кого они убивают? Двух зайцев: слабых, неперспективных противников и их хищных врагов — наших партнёров. В результате остаются устойчивые противники, которых уже некому есть. Орден Сутулого за достижения в стратегии!

Обозрим результаты нашей самопестицидизации.

Из 5000 вредных видов насекомых и клещей мира уже более 600 устойчивы ко всем основным ядам, и ряды их постоянно пополняются. Больше половины всех районированных сортов — их корм. У нас 35 видов насекомых абсолютно устойчивы к 60–ти препаратам. Производительность труда, с которой мы штампуем неуязвимых противников, достойна обнародования: 50‑е годы — 12 случаев устойчивости, 70‑е — за 300, 80‑е — за 800, 90‑е — у всех видов есть устойчивые расы. Ура, победа!

Каждый год появляются новые виды — сверхдоминанты, способные с особой быстротой стрескать весь урожай вопреки химзащите, вроде колорадского жука или фитофторы. Если устойчивость популяции втрое выше исходной, яд уже неэффективен. Устойчивость теперешних сверхдоминант — до 300. Это значит, что препарат, от которого по началу мёрли все, теперь убивает только одного из трёхсот противников.

Параллельно противники наращивают и хитрость. Ещё в начале 80‑х у плодожорки было два–три выраженных поколения. Их вовремя травили — и плодожорка здорово поумнела. Сейчас вылетает, когда хочет, до двенадцати раз за лето. Кроме того, часть куколок уходит на отдых, и рождается только на будущий год. И, конечно, из десятка инсектицидов работает один. Во, сила духа! То же — фитофтора: теперь у неё больше 140 генетически различных рас, из–за чего селекция на устойчивость уже невозможна в принципе.

«Духовно» развиваются и бывшие скромно–незаметные. Природа всё равно добьётся равновесия. Не хотите баланса между хищниками и вредителями — вот вам баланс между противниками! За последние десять лет всерьёз показали зубы 46 вредителей, которые раньше тихо молчали в тряпочку. Новых болезней ещё больше. Похоже, старые противники готовят кормовую нишу для новых и принимают их в свои ряды. Скоро поле будут уплетать не два–три доминантных вида, как раньше, а двадцать–тридцать устойчивых и равно вредоносных видов. И на каждого нужен будет свой способ борьбы. Что делать–то будем, братцы–химики?

Ну и перспективочка! Поля уравновесились сотнями видов едоков, им не страшны уже никакие мыслимые яды, а у нас кончилась фантазия. По причине самоотравления мозга. Если мы ещё живы. (Злобный мефистофельский смех.)

Ах, да: почему именно к химии так легко приспособиться? Ну, представьте: в природе у этого жука или гриба сотни врагов и конкурентов. И каждый травит его антибиотиками и токсинами собственного производства. И эти яды постоянно немного меняются: эволюция–то на месте не стоит. Но всё равно, наш герой справляется — успевает их прочитать, усвоить и выработать устойчивость! А тут — одна конкретная молекула. Причём синтетическая, то есть всегда одинаковая. Да раз плюнуть! Или, пардон, в туалет сходить. До сих пор не забуду груши у одного клиента: липкие, сплошь залитые мутной медвяной росой. Он хлорофосом тлю травил, аж три раза. Та сидит, как и сидела, только морщится: понос у бедняги!

И что интересно: ведь противники от нас этого факта не скрывали. Наоборот, честно всё показывали! Первой ринулась вразумлять нас домашняя муха. Обсыпаемая ДДТ, она разобралась с ним за тридцать поколений, что тут же нам и показала: открыто перестала дохнуть по всей Европе. Мы не въехали. Терпеливая муха, движимая истинным гуманизмом, ещё сорок поколений не теряла устойчивости: смотрите, люди, что будет! Мы: «Ах, человек слабее мухи?!» — и новые яды выкатили. Муха: «Ну, как хотите». И стала устойчивой к ним ко всем. До сих пор эффективного нету. Правильно соображаете: и не будет. А муха — была, будет и есть.

Другие насекомые тоже ничего не скрывают. В том числе и широту своего генетического кругозора. Выработав устойчивость к одному яду, они легко перестают реагировать ещё на несколько, даже из других химических групп. Перекрёстная устойчивость по–научному. Ну, так у них генотип устроен. И не только у насекомых — у всех: у микробов, у растений!

И знаете, что всё это может значить? Что когда–то были уже на планете все эти яды… Факт: если яд исчезает, через несколько лет устойчивость к нему падает. Но если снова этим ядом облить — быстро восстанавливается. Значит, она не исчезает, а просто перестаёт внешне проявляться. Для совершенно нового яда мухе понадобилось всего тридцать поколений. Это очень быстро! Вопрос: она устойчивость создала — или восстановила?..

Клещи, как и тля, берут числом, то бишь стремительностью смены поколений. За три года их устойчивость к любому яду легко достигает 20–30. Достижение рекордсменов — 1200! Полтора десятка видов самых продуктивных российских клешнятых игнорируют всё, кроме самых новых ядовитых изощрений.

А что же — друзья–хищники? Спаси их Господь! В их желудки попадают не сами яды, а только их остатки, во многом обезвреженные жертвами. Попробуй тут, приспособься! Вот и дохнут бесславно. В обычном химическом агроценозе всего 3–4 вида хищников, а должно быть 30–40!

Тем не менее, они тоже стараются, лезут на отравленные поля: корма–то завались. Но их устойчивость растёт на порядок медленнее. На сегодня устойчивых хищников всего с десяток, и никакой погоды они не делают. Посему многие лаборатории искусственно выводят их устойчивые породы. Ох… При всём уважении к их работе, я всё же надеюсь, что такая «биологическая защита» нам не потребуется!

Грибы справляются со своими ядами — фунгицидами — ещё лучше. Мутации у них гораздо чаще. Выживает тот, кто умеет обезвреживать яд. Выживший даёт за лето миллиарды спор. Обычный срок освоения нового фунгицида — 2–3 года. За это время появляется десяток новых рас — разновидностей с новыми способностями. На сегодня практически неуязвимы больше полутора сотен видов грибных противников. Увы, особенно быстро грибы адаптируются к системным фунгицидам, проникающим внутрь растений. Механизм работы системников более конкретен и узок, и его проще освоить. Например, скор и ридомил уже далеко не везде эффективны. Контактные фунгициды — в основном медные препараты — более стабильны. Видимо, затрагивают такую основу жизни, через которую не перешагнёшь. За шестьдесят лет устойчивость к ним поднялась всего до 10–12. Но и этого, сами видите, более чем достаточно: хоть залейся бордоской — толку чуть.

Наработав устойчивость, микробы держат её три–четыре года. Потом перестают проявлять. Но если снова применить знакомый яд, тут же восстанавливают.

Бактерии и вирусы так же стремительно адаптируются к антибиотикам.

Кстати, недавно я обнаружил: пестициды и лекарства — полные аналоги по сути. Эти явления симметричны во всех деталях! А вдуматься — ничего тут нет удивительного. Наш организм, как и агроценоз — экосистема, живое сообщество. И способы разрушить их одинаковы. Медики знают: устойчивость микробов к антибиотикам давно выросла в тысячи, десятки тысяч раз. Болезни на глазах дробятся на расы: гепатит А, В, С… Одних стафилококков уже штук двадцать, и для каждого изобретают свой антибиотик. И тоже — на пару лет. Та же гонка: кто кого. То же усиление противника и ослабление партнёров. И результат тот же: наш прогрессирующий, тотальный иммунодефицит.

Сорняков, устойчивых к гербицидам, на сегодня больше 120 видов. Они разбираются с ядами так же успешно, хоть и своим способом. Гербициды не вызывают мутаций, да и мутируют растения нечасто. Хватив яду, сорняки «думают» медленно, много лет: ищут разновидность с природной устойчивостью. Где? В почве, среди своих же миллионов семян. Рано или поздно пахота все их поднимет: прорастайте, милые! И нужное растение всегда находится.

Дальше дело техники: устойчивые разновидности быстро вытесняют с поля своих отсталых собратьев. Глядишь — вроде та же щирица, а опрыснул — не дохнет! И при этом полоть её ничуть не легче, и растёт она так же быстро, и семян ещё больше даёт. Причём, если уж сорняк нашёл устойчивость, она абсолютна: хоть концентрат лей. И перекрёстна: никакие гербициды этой группы уже не эффективны. Нет, братцы, определённо мы не первые на этой планете. Они же все, как один, знают, что такое прогресс науки!

Природный биоценоз постоянно заполняет все свободные кормовые ниши: на всё съедобное есть свои едоки. Тем не менее, растения там заметно не страдают. Мы же теряем треть растений, «защищая» их изо всех сил! Вопрос: а сколько будет потерь, если вообще не защищать растения в грамотном агроландшафте? Не те же ли 30%?.. Уже смешно. Но, может быть, ещё меньше? Тогда остаётся умереть со смеху!

ОПАСНОСТЬ 2: СКРЫТАЯ ТОКСИЧНОСТЬ.

Скрытая, пардон, от кого? От нас, братцы. Никак мы её осознать не хотим, никак не врубимся — потому и скрытая.

А всё очень просто. Что такое предельно допустимая концентрация (ПДК) яда? Это такой его остаток в продуктах, который не вызывает никаких явных симптомов отравления и не влияет на несколько поколений лабораторных мышей. Мы привыкли верить медикам: они проверили — значит, безопасно! «Не превышает ПДК» и «никак не повредит» для нас — синонимы. И вот тут мы, вместе с честными медиками, вновь рассмешили долгоносика до слёз. «Чтобы обезопасить себя от ядов, люди понапридумывали кучу контрольных норм ДОПУСТИМОГО ПРИСУТСТВИЯ этих ядов в своей среде!» (Распыление…») Класс! Давайте установим ПДК для воровства и лжи — чтобы себя обезопасить. И для борьбы с терроризмом давайте придумаем, сколько допустимо убивать и взрывать каждый месяц!

ПДК — не запрет, а законное разрешение отравлять среду.

Факт: с ПДК одного яда живые организмы — то есть мы — справляемся. Но представьте, что будет, если скормить им — то есть нам — сотню ядов, соблюдая ПДК. А если — в строгом соответствии с санитарными нормами — тысячу? Почувствовали разницу? А мы тестируем продукты на десяток главных пестицидов и радостно докладываем: «продукция экологически чистая — все пестициды ниже ПДК»!

Пестицидов сегодня чуть больше шестисот. Мизер! Но и этого хватит, чтобы сообща свести на нет любой вид животных. Знаете, сколько прочих ядов мы постоянно изливаем в биосферу? Около десяти миллионов. Во, блин, достижение научного прогресса! Самое смешное: их количество продолжает расти. Самое грустное: им совершенно некуда деться с этой планеты! И что с ними тут происходит? Все они усваиваются, передаются по пищевым цепям, включаются в биохимию, откладываются, трансформируются во что–то другое, часто ещё более ядовитое, воздействуют, влияют и изменяют. При этом, естественно, возникает синергетический эффект: взаимодействуя друг с другом, яды усиливают общую токсичность. Относительно безопасные по отдельности, они опасны вместе. Количество перешло в качество. Это никакими санитарными нормами не ограничишь!

Вот вам, братцы, и «скрытая» токсичность.

А ведь мы и с открытой токсичностью умудрились всё перепутать.

В конце 70‑х американцы изобрели новое поколение ядов — суперпестициды. Эти, с позволения сказать, вещества в сотни раз ядовитее своих предшественников. Десять граммов такого «средства защиты» на гектар — как два килограмма обычного пестицида. Кажется, выше прыгать уже некуда. Но мы, естественно, даже и не задумались. В нашем понимании, яд — это когда вдохнул и тут же помер. Мы вообще перестали их замечать: десять граммов — во чепуха! И порадовались: пестицидов–то стали производить на целый миллион тонн меньше. Здорово! «Бабушка внучку из школы ждала — цианистый калий в ступе толкла…»

Сегодня человечество ежегодно поливает токсичными веществами третью часть пригодной для земледелия суши. О каком биотерроризме мы говорим, братцы?! Мы давно ведём его собственными руками. И наши перспективы уже весьма точно просматриваются в многофакторных компьютерных моделях. По данным аналитиков, мы перешагнули рубеж допустимой глупости где–то в конце 80‑х. С этого момента яды накапливаются на Земле гораздо быстрее, чем природа успевает их обезвредить. Мы не только их едим. Мы их пьём, в них купаемся, ими дышим, среди них живём. Кто–то высчитал: сейчас мы тратим на их обезвреживание 45% всей энергии организма. Ну, как тут не развиваться медицине!

Биосфера мутирует, перерождается и обедняется вместе с нами. Каждую неделю с планеты исчезает несколько видов насекомых и растений. А те, что остались, непредсказуемо меняются генетически. Эх, какая захватывающая интрига! Нет, мне положительно интересно, что же нам окажется проще: поумнеть или исчезнуть?..

ОПАСНОСТЬ 3: МИКОТОКСИНЫ.

Зав. лабораторией токсикогенных микроорганизмов и биобезопасности ВНИИБЗР, член Высшего экологического совета, профессор Олег Александрович Монастырский знает о микотоксинах больше, чем кто–либо: он исследует их много лет. Это ему принадлежит известная фраза: «Грибы будут править миром». А он ничего не говорит просто так.

Грибы — уникальный тип живого. Они странно соединяют в себе биологию бактерий, растений и животных. Питаться могут и живыми, и мёртвыми тканями, всасывают воду и минеральные растворы. Могут и паразитировать, и жить в симбиозе. Размножаются в тысячи раз быстрее других организмов, создавая сотни разных рас. Они вездесущи и могут адаптироваться к чему угодно — была бы влага и корм. Разглядывая плесень в микроскоп, не сомневайтесь: она видит вас ещё лучше!

По интеллекту грибы дадут фору даже позвоночным. Разветвлённая многоядерная грибница быстро охватывает огромное пространство, собирает массу информации и превращает её в совершенную ответную биохимию. Никто не вырабатывает столько веществ для управления своим окружением. Поселившись в растении, животном или рядом с другими микробами, грибочки без особых проблем регулируют их биохимию в свою пользу. Как? С помощью многочисленных ферментов, а так же сильнейших биологических ядов — микотоксинов.

Сейчас известно более 2000 микотоксинов, из них изучено около сотни, а определяется в продукции — с десяток. Интересные это яды! Не разрушаются ни кислотами, ни щелочами, ни светом, ни давлением. Выдерживают нагревание до 400 ºС! Опять чем–то неземным попахивает… Ядовиты рекордно: лучшие биопестициды сейчас — именно микотоксины. Сделать с ними что–то очень трудно: они — везде. Любой плесневый грибок, любая гниль, любая грибковая болезнь — их фабрика. Особенно токсичен наш хлеб: мы так храним зерно, что его ядовитость вырастает в 20–40 раз за год.

Факт: никуда нам от грибков не деться. Мы их едим, пьём, ими дышим. И что особенно противно: мы же сами их на свет и произвели. Тысячи новых токсинов, абсолютная приспособляемость и неохватное разнообразие — выразительный ответ грибов на нашу химическую атаку. Сейчас микотоксины вызывают кучу заболеваний, а грибы, успешно проводя ответные химические атаки, поселяются в наших телах и свирепеют с каждым новым антибиотиком. Именно они играют первую партию в деградации нашего иммунитета. Монастырский уверен: микотоксины намного опаснее для здоровья, чем их крёстные отцы — пестициды.

Неплохо влипли! Ни обезвредить, ни отмыть, ни скрыться! Так выпукло природа, пожалуй, ещё не отвечала на наш выпендрёж.

Что делать? Применять устойчивые сорта и агрометод защиты, строить современные хранилища для зерна. Но это желаемое пока не действительно. А реально — применять биопрепараты против токсичных грибков. Лаборатория Монастырского уже разработала ряд таких препаратов: дизофунгин, дизофунгин–плюс и батан. Это сложные коктейли из живых бацилл, грибков и дрожжей, их сигнальных веществ и активаторов. Ими обрабатывают семена, посевы и зерно в хранении. Поражённость зерна главными болезнями снижается в 3–5 раз, токсичность — в 2–3 раза. Есть патенты, награды, результаты. Нет, как обычно, средств на регистрацию.

…Но самая большая опасность пестицидов в том, что они — популярный товар!

Всё, что продаётся — то продаётся!

Представьте: вам до зарезу нужны деньги — семью кормить, детей поднимать. И предлагает вам крутой дядя прибыльное дело: и детям, и себе прожить хватит! А что надо делать–то? — спрашиваете. Да всё просто, — говорит. — Надо каждый день свой дом понемногу рушить, сад–огород соляркой поливать, а детям в кашу по ложечке стрихнина сыпать. Вы на дыбы: ты что, мол, с дуба упал?!

И идёте домой, к своим заботам: виноград ещё не опрыснут, картошку жук заел, у дочки простуда — лекарства надо купить…

Братцы, мы с вами давно согласились на эту работу.

Знаете, в чём настоящая опасность пестицидов? Они выгодны! Затратив на них 3–5% издержек, полевод может спасти 20–30% урожая, а садовод — половину. Спасти — и получить прибыль. Заработок, план, отчёт, долги, налоги, поборы, нужда, семья, да и самому пожить, чёрт возьми!.. Мы в капкане у денег. Какое там будущее?! Они нужны сейчас! Дети, внуки, всё для них! «Сынок, я сделал для тебя всё, что мог…» Красиво, только неправда. Мог быть мудрее, мог додуматься, найти выход! Но нет, вкалывать и изматываться до одури намного проще. Сегодня мы, аграрии всего мира, самоотверженно зарабатываем тем, что нашим внукам негде будет существовать.

Смею утверждать: и не достигнет никогда.

Это же очевидно. Конечная цель химизации защиты — продажа своих продуктов. А они продаются только там, где агроценозы не управляемы и противники неподконтрольны!

Управление — совершенно другая цель. Давно показано: чем в агроценозе меньше пестицидов, тем он более управляем. Химики об этом тоже знают. И все их заверения об «эффективном контроле и управлении» — не более, чем их корпоративная религия.

Так или иначе, они сделали своё дело: промышленное земледелие уже не сможет обойтись совсем без пестицидов. Если, конечно, не откажется от монокультуры, что почти невероятно. Чего же нам ждать? Два ближайших десятилетия, судя по всему, будут очень весёлыми!

«Развитые» страны первыми наелись ядов. Да и деньги на ассенизацию есть только у них. В США уже много лет работают госпрограммы по анализу и коррекции применения пестицидов. С 2007 года Евросоюз начинает особо жёстко ограничивать пестицидное загрязнение своих территорий. ЕЭС давно живёт по закону «загрязнитель платит»: как производство, так и применение пестицидов облагается там ощутимым налогом. Теперь этот принцип ужесточается: производить или использовать пестицид сможет лишь тот, кто доказал, что более безопасной альтернативы нет. В систему защиты вводится большое количество биологических и экологически безопасных средств. Допустимые нормы остатков пестицидов снижаются в 4–5 раз, а многие на порядок. И поверьте, эти законы будут соблюдаться!

Само собой, ввоз пестицидов в Европу резко ограничивается и облагается высокой пошлиной. А вот вывоз — какое совпадение! — как раз нет. Европа переполнена химикатами. Во–первых, не использованными, не проданными и потерявшими актуальность для своих противников. А во–вторых, постоянно производимыми: ну не закрывать же кучу дорогих и наукоёмких заводов! Куда всё это девать? У себя хоронить дорого, да и боже упаси. Для этого есть «третьи» страны с их огромными территориями. И прежде всего — СНГ.

Это значит, что в ближайшие годы в Россию хлынет поток импортных ядов по бросовым ценам.

Половина из них уже не причинит вреда никому, кроме самих покупателей. Как и предусматривает наша торговая политика. Для тестирования убойного эффекта Запад использует только устойчивые расы противников, а мы — обычные.

Но нет плохого товара — есть недостаточно дешёвый. И наши фирмачи всё закупят! С будущего года ждите усиленной рекламной компании. Уговаривать будут очень красиво. Мультяшные жуки будут страшно пучить глаза и кривить рожи. Изящные крашенные блондинки будут обнимать живописные баночки, сидя на красивых оранжевых опрыскивателях. Опрыскиватели, кстати, уже давно из Европы ввозят — опять же, в основном не те, что нам нужны.

Купят яды и многие руководители хозяйств. По простой причине: отказать — себе дороже. Купишь — вот тебе на карман солидный откат. А не хочешь — вообще ничего не получишь. Я не из тех, кто склонен строго судить руководителя в такой ситуации.

Не надейтесь, что эти гуманные страны, так радея о своей экологии, позаботятся и о нашей. Своя рубашка, она всегда как–то ближе к телу. Штаты, например, с очаровательной улыбкой толкают в Африку ДДТ, убеждая народ в «высокой надёжности препарата»! Волна пестицидов раскатывается от производителей по всему миру. Яды — ценный товар. Они достигнут каждого уголка, где их способны купить и применить, и будут проданы. Неужели американец, без головной боли производящий такую отраву, должен беспокоиться о какой–то России или Уганде?

Прибавим сюда ещё несколько фактов.

Первое. Чтобы получить разрешение на производство или ввоз препарата, надо заплатить за его проверку и регистрацию. Во многих странах защита экологии поощряется: препарат, способствующий оздоровлению среды, регистрируется за счёт государства. У нас хоть ДДТ, хоть безвредную бактерию зарегистрировать — всё едино. Со всеми расходами и откатами, наша регистрация тянет на 150–200 тысяч долларов. Это значит, производить и продавать препараты в России может только тот, у кого есть очень большие деньги. Конечно, это не учёные и не институты, создающие биологические и безопасные средства.

Но это бы ладно. Тут есть вообще цирковой трюк: не заплатил человек очередной взнос за регистрацию — и разрешённый, популярный и уважаемый препарат автоматически становится неразрешённым! Например, в 2006 оказался «запрещён» ценнейший, совершенно безопасный биопрепарат триходермин: автор денег не нашёл. Без триходермы — никак, и все её производят, но за это можно уже и под суд пойти. Такие вот бьывают критерии для разрешения препаратов!

Второе. Предельную допустимую концентрацию препарата обычно задаёт тот, кто его регистрирует. Возможно, она не будет больше того, что пропустят медики. Но и меньше, уж конечно, не будет. За максимальные нормы ПДК бизнес наверняка предлагает медикам большую мзду. Наверняка медики особо не упорствуют, тем паче, если речь идёт о «третьих» странах: больше болезней — больше доход с лекарств.

Третье. Производить современные препараты дорого. А у нас дорого ещё и регистрировать. Фирме ничего не остаётся, как выигрывать в рекламе. Учёным тоже надо жить. В итоге мы и читаем романтические отчёты об испытаниях, отражающие более веру и надежду продавца, чем сам препарат. Уверен: большинство данных об эффекте препаратов завышены. Факт: никто не проверяет ввозимые препараты на боеспособность для наших закалённых противников. Известный факт: около половины препаратов, закупаемых и применяемых нашими хозяйствами, уже малоэффективны. Особо это верно для импортных препаратов, за которые приходится ещё и таможне отстёгивать.

Четвёртое — совсем угрюмо: наше руководство. У нас ведь как: ну какой ты чиновник, если не бизнесмен? Законопослушный, честный, и налоги — как по часам! Однако заметная доля дохода — с продаж. Ну вот, поэтому в апреле 2001 как–то тихо и незаметно отменился закон, определяющий в частности, что проверкой и регистрацией пестицидов должен заниматься федеральный орган исполнительной власти. И эта функция перешла к «автономной некоммерческой организации»! Приехали. Прежние регламенты отменили, а новых всё как–то нет. Определять политику защиты скоро будут коммерческие фирмы. А тут как раз Европе свои яды девать некуда. Ну прямо какие–то сказочные совпадения!

Вот ещё деталь нашей химической политики. Получив разрешение на препарат, ты можешь закупать его где угодно. Это интересный момент. Например, ты зарегистрировал американский гербицид глифосат. А закупаешь его в Индии. Он там дешевле. А почему? Потому что их растворитель содержит очень токсичные примеси. Но это уже никому не важно: препарат узаконен! А проверяются разрешённые препараты крайне редко.

Надо заметить, по сравнению с диким Западом, у нас химические вещества почти не контролируются. На всю страну — пара лабораторий, да и те могут не так много. Там, где Европа тестирует на 30–40 веществ, мы выявляем 4–5.

В общем, не рынок — мечта!

Кстати о рынке. Тут ежегодно появляются новые, более эффективные препараты. Но мы с вами их не найдём в магазинах: далеко не все пестициды разрешены для применения в частном секторе. И правильно. Дачники имеют обыкновение обмывать растения, чтоб с листьев капало — то бишь лить несуразно бешеные дозы, а яды бывают очень ядовитые. Кроме того: разрешишь лить в посёлках — скорее получишь устойчивых вредителей на полях. Но главное, разрешение это особое, и за него надо особо заплатить. А кто может заплатить? Только тот, кто регистрировал препарат. А какой ему смысл? Частники — рынок мелкий и не настолько прибыльный, как хозяйства. Поэтому хорошие препараты попадают на частный рынок в лучшем случае лет через пять, уже после раскрутки. В хозяйствах спрос уже падает, а частники как раз наслышаны, ищут, хотят! Почему не извлечь прибыль?.. В общем, если вы живёте рядом с крупными садами или овощными хозяйствами, к вам на участок давно залетают жучки и бабочки, уже знакомые с разными новинками.

На этой же волне греют руки и разные фирмачи, фасующие препараты для частников. У нас ведь как: стоит товару сделаться популярным, как его начинают «производить» по всей стране и продавать на каждом углу. Где всплывает пена? На рыночных лотках и в мелких магазинах.

Производители не любят мелко фасовать свои препараты: лишняя морока и расходы. Фасуют их для нас более мелкие фирмы. И вот тут каждый работает в своей нише и в своём стиле. Крупные магазины вынуждены соблюдать кучу законов, и поставщики у них серьёзные. Рыночники — народ вёрткий, и поставщики у них свои, такие же. Думаю, подделок на наших латках — не меньше половины.

Теоретически, мы могли бы вовсю использовать биологические средства. Наши учёные проводят титаническую работу, создают десятки новых биопрепаратов, РР и иммуномодуляторов. Их представляют на конференциях, о них пишут книги, их испытывают, проверяют на полях, хвалят — и каждый надеется привлечь спонсоров, чтобы начать производство. Препаратов куча, но их нет: не зарегистрированы. И спонсоры не торопятся: как тут понять, что действительно перспективно?..

Меж тем, отделить зёрна от плевел нетрудно: надо предложить государственный кредит на регистрацию. Кто под него подпишется? Только тот, кто цифры не дул и уверен в своём препарате на двести тысяч долларов. И наука оживёт, и производство своё заработает, и туфту ввозить перестанут! Только не видать нам такого кредита. Почему? Потому что, братцы, мы покупаем пестициды. И поэтому они выгодны. Аминь.

Какие же препараты лучше использовать? Дело уже не в этом. Дело в том — как.

К вопросу использования химии

Явная выгода при неявной расплате — глухой капкан для деньгизированного ума! Но, слава Богу, от самих денег как–то всё меньше толку. Всё больше хочется чего–то чистого, яркого и радостного, и с каждым годом всё понятнее, что за деньги этого не купишь. Так что, думаю, скоро мы и это переживём — и сможем, наконец, осознать, что мы, чёрт возьми, ещё никуда не улетаем, и живы ровно настолько, насколько жива наша крохотная планета.

Пока же мы каждый год методично распыляем 2,2 миллиона тонн ядов шестисот наименований на половине пригодной для земледелия суши. Примерно по килограмму на каждого жителя «химизированных» стран. И это — вместе с суперпестицидами. А обычных ядов было 3,2 млн. тонн в год. В конце 80‑х каждая советская душа, включая и детей, оплачивала полтора кэгэ подушных пестицидов. И многие «образованные» умудрялись чуть не половину этого количества внести на собственный огород!

Много это или мало?

Это явно меньше, чем хотели бы химические корпорации: им всегда мало.

И это в несколько раз больше, чем нужно для эффективной химической защиты.

Далее — вольный пересказ глав из «Распыления…».

Научный факт: при самой продвинутой технике, в Европе и США пестициды продуктивно используются на 30–40%. С нашей техникой, в СНГ, мы используем их максимум на 10%. Иначе: в среднем не больше 10% препарата обеспечивает его эффект, и около 90% теряется даром. Переводим на русский: 90% ядов конкретно применяется для бесполезной и бессмысленной травли нашей среды и людей. Буквально это так: вы разводите ведро фосфамида, опрыскиваете сад, а потом разводите ещё девять ведер, и поливаете из лейки весь участок, дом, колодец и чулан с продуктами.

Такова сегодня, братцы, наша техника и технология применения пестицидов.

Что мы знаем о механизме их действия? Выясняется — всякую чепуху.

Первое: какая концентрация даёт эффект? «Как какая? Та, которая в инструкции!» Ну, давайте вдумаемся. Развели мы, значитца, по инструкции кило фосфамида на двести литров: вот этот 0,5%-й рабочий раствор и бьёт вредителя! Ага, только в нашем воображении. А на деле из опрыскивателя вылетают капли, а не дробь. Сначала они летят, потом ещё лежат на листьях — и всё время испаряются. Долетев с самолёта до листа, капля размером в десятую долю миллиметра уменьшается в 10–20 раз. Полежав ещё несколько минут, может высохнуть совсем — то есть до состояния концентрата или кристалла. При этом ясно: противника бьёт только определённая концентрация. Какая же у нас получилась? А фосфамид его знает. Одно ясно: почти вся вода испаряется, и остаётся концентрат. Зачем же лить столько воды?.. Только затем, что у нас такие опрыскиватели.

Второе: что должен давать опрыскиватель? О н должен равномерно распределять капли нужной величины.

1. Нужные капли. Отслежено: при обработках с воздуха, как и с помощью вентиляторных опрыскивателей, полезную работу выполняют капли размером от 0,1 до 0,3 мм. Именно они быстро достигают рабочей концентрации. Более мелкие капли быстро высыхают, становятся кристаллической пылью и уносятся ветром. Более крупные — до 2 мм — просто стекают с листьев.

А что даёт наш обычный опрыскиватель? До 50% слишком мелких капель, до 40% слишком крупных, и всего 10% оптимальных. Прибавьте скачки погоды, ветер, неравномерное распределение вредителей, их чёртову устойчивость… Тут главное — перестраховаться! Вот и применяют этот фосфамид, кто как: самого яда — от 300 г. до 3 кг/га, рабочего раствора — от 50 до 3000 л/га; концентрация при этом пляшет от 0,01% до 3%. Чем хуже техника и культура труда, тем больше льют яда.

Вот вам и инструкция. Кстати, в рекомендациях для частников нормы завышены в среднем вдвое: продавать–то надо, да и эффект будет налицо. Пример — раундап. Нам рекомендуют давать 40–50 г. на ведро воды на сотку, иначе — 4–5 кг/га. Полевая норма раундапа — 1,5–2 кг/га.

2. Равномерность нанесения капель. В конце 70‑х учёные специально проверили надёжность нашей техники. Распылытели стандартных опрыскивателей ОПВ‑1200, работающих в саду, в течение часа засорялись 25–30 раз. Западные производители исследовали, как износ форсунок влияет на равномерность нанесения раствора у штанговых опрыскивателей, где форсунки распределены в один ряд. Оказалось, изношенные форсунки дают перерасход и неравномерность: через некоторые из них вылетает на четверть больше раствора, чем нужно. А повреждённые форсунки выливают либо на половину меньше, либо на две трети больше препарата, чем нужно! Результат: только треть площади покрывается так, как надо. И вот работа нашего обычного, давно изношенного опрыскивателя: треть площади — почти двойной перерасход, и ещё треть — мимо!

Третье: чем, собственно, определяется полезный эффект препарата — при условии, что он эффективен? В государственном каталоге, как и в инструкциях, чаще всего указывается только один регламент: норма препарата на гектар. Та самая, завышенная. Показатель сей лучше назвать нормой пестицидного сбыта. Он указывает лишь одно: сколько пестицида надо внести, то бишь купить. И ни слова не говорит о том, каким образом его эффективно и безопасно применить! Что нужно, чтобы получить от препарата пользу?

Польза сия зависит совсем от других показателей. Это расход и разведение рабочей жидкости. Соответствующая моменту техника и её точная настройка. Но самое главное для эффекта — нужная величина капель, нужное их количество на квадратный сантиметр и равномерность их нанесения. Вы что–нибудь слыхали об этих показателях? Вот и наши агрономы тоже вряд ли.

Много лет испытывая разные опрыскиватели, наши учёные установили следующий «парадокс»: эффект препарата не зависит от нормы расхода. Нужные капли, распределённые с нужной густотой и с максимальной равномерностью — вот что работает!

Даю вводные. 1. Из одной миллиметровой капли раствора можно «выдавить»: 8 капель по 0,5 мм, 125 — по 0,2 мм, 1000 капель по 0,1 мм или миллион — по 0,01 мм. Как уже сказано, рабочие капли для открытого грунта — в среднем 0,1–0,2 мм.

2. Если на квадратный сантиметр упало меньше 50 капель, эффект обработки уже снижается.

3. Если на каждый квадратный сантиметр напылить 50 капель оптимального размера — сколько это раствора на гектар? Это около 20 литров.

Но всё ещё интереснее.

Возьмём одну и ту же норму препарата — 2 кг/га. Обычный опрыскиватель даст капли размером 0,02 – 2 мм и выльет до 600 л/га раствора, оптимально покрыв десятую часть поверхности. Малообъёмный опрыскиватель даст в основном оптимальные капли, но выльет в среднем 100 л/га — огромный перерасход. Выход один: уменьшить размер капель.

Работая штанговым опрыскивателем, и особенно в теплицах, можно применять капли ещё меньшего размера. Ультрамалообъёмные агрегаты дают капли размером 0,02–0,08 мм, и расходуют в среднем 10 л/га, эффективно покрывая почти всю поверхность. Раствор при этом может быть в 50–100 раз более концентрированным, но капель гораздо больше, и эффект обработки намного выше. Норму препарата можно снижать минимум вдвое.

Но и это не предел. Существуют аэрозольные генераторы, создающие туман с каплями по 0,005–0,02 мм и расходующие 3 л/га. Они великолепны для санитарных обработок теплиц, но в некоторых случаях могут использоваться и по растениям.

Получается: чем больше капель на квадратный сантиметр даёт машина, тем меньше нужно раствора, и тем он более концентрированный. А чем больше концентрированных капель, тем выше эффект препарата. Побочный эффект: чем больше капель осело на растениях, тем меньше их попало в окружающую среду.

Представим себя тем клопом или грибком. Сидим мы на листе: где лужа, где сухо; где целое озеро — все утонули, царство небесное; а где сухая полоса — Канары, отдыхаем! Это обычный опрыскиватель прошёл. А вот другая картина: концентрированный мелкий дождь, куда ни прыгни — везде капли! Это — ультрамалообъёмка.

Основной закон применения пестицидов: если брать раствор из одного бака, то ЧЕМ БОЛЬШЕ КАПЕЛЬ ПОПАЛО В ЦЕЛЬ, ТЕМ МЕНЬШЕ НУЖНО ПРЕПАРАТА. Специальные исследования показали: норму препарата можно уменьшать настолько, насколько техника перекрывает оптимум распыла — 50 капель на квадратный сантиметр. Дашь 100 капель — норму можно снижать вдвое. Дашь 200 — вчетверо. Эффект при этом не снижается.

Вот такая вот загогулина, понимаешь!

Следствия основного закона. 1. Гектарные нормы препаратов — исключительно рекламный трюк торговых фирм. 2. Применять наши обычные опрыскиватели для суперпестицидов — самоубийство в чистом виде. 3. Нормальная машина должна сама устанавливать максимум капель и соответствующий минимум расхода.

И такие машины есть. Одну из моделей уже давно разработали учёные Россельхозакадемии. Это ультрамалообъёмный штанговый опрыскиватель ОМОН‑601, выравнивающий размер капель. Эта навесная машина может взять 600 литров раствора и за девять часов обработать 60 га, расходуя по 10 л/га. Норма препарата при этом снижена вдвое. Подобная машина — ОСК‑200 — создана во Всероссийском институте защиты растений (ВИЗР). Обе машины нормально работают только с эмульсиями, но не с порошками, и требуют доработки.

Этого недостатка лишены дисковые распылители. Жидкость в них распыляется вращением, и величина частиц значения не имеет — засорений не бывает. Сейчас такие машины производит ООО «Ставропольский экспериментальный завод». Директор фирмы, А. А. Коробкин, довёл до ума известную конструкцию дисковых распылителей. Капли получаются очень мелкие и выровненные. Машина показала большую надёжность и отличный эффект в поле. Расходуя по 400–800 мл в минуту, распылители дают капли по 0,005–0,01 мм и создают покрытие в 100–200, а с вентиляторами до 300 капель на квадратный сантиметр. Расход раствора — до 15 л/га, нормы препаратов половинные. Сейчас на потоке три модели: прицепная (ОПМ‑2000), навесная (ОНМ‑600) и автомобильная, на базе ГАЗ‑66 (СУМО‑24). Две первых модели захватывают по 18 метров и обрабатывают 150–180 га за день. Последняя — самая производительная. Захватывая 24 метра и неся две тонны раствора, она может обработать 300–400 га в день. Можно звонить: (865) 238–24–04, 238–20–05, писать: stexzavod@mail.ru.

Успешно испытана технология электризации капель тумана: заряженные капли не уносятся ветром — в зависимости от знака заряда «прилипают» к листьям или к почве. Потери препарата почти исчезают, а расход уменьшается.

А что же делать нам, дачникам, если всё же приходится применять пестицид? Пока что одно: не жалеть денег на хороший опрыскиватель и не лениться чаще его подкачивать!

В протравливании семян — та же тупая «норма на тонну». Корректной методики для определения дозы протравителя в природе нет.

Владимир Александрович Рощупкин, основатель воронежской фирмы «Экспресс–семена» — непревзойдённый мастер дражирования и семенной подготовки. Энергию прорастания у сахарной свёклы он сумел довести до всхожести — до 95–98%. Семена при этом можно шлифовать — сошкуривать часть околоплодника, а потом можно дражировать — покрывать оболочкой из перлита и бентонита с добавкой микроэлементов и протравителя. Сколько же добавить протравителя?.. Не раз обращались к учёным. Получалось всегда примерно следующее.

— Сколько надо карбофурана на тонну семян?

— Ты что, неграмотный? Ясно, 70 кг.

— А на тонну шлифованных? От неё после шлифовки осталось полтонны.

— Чего-о!?..

— А если мы их задражируем? Тогда станет пять тонн.

— !!?.. Слушай, я тут двадцать лет, иди отсюда, не морочь голову!

В конце концов Рощупкин доканал–таки японцев. Те выдали «секрет»: норма — 0,3 мг/семя. Так просто?..

Четвёртое: как нужно работать с пестицидами? Исключительно с японской аккуратностью и точностью. Они применяют на порядок больше пестицидов, но продукты их на порядок чище, и живут они дольше всех. Просто фантастика!

Мы же — люди реальные, и блюдём советские трудовые традиции. Прежде всего, нормативы: написано «2 кг/га, расход рабочего раствора 500 л/га» — и плевать, что новый опрыскиватель на порядок экономичнее: за нарушение ответишь. Недовыльешь все положенные нормы — не получишь фондов на будущий год. Вылил всё, что было, отрапортовал — молодец, премия! Не сдохло от двух кэгэ — давай пять, нехай дохнет, гнида. И чтоб никаких излишков на складе! Тут кстати вспомнить нетленное, от моего сокурсника Серёги: «У меня на складе уже лет десять яды валяются. Точно могу определить два типа: банки и мешки».

Но главное — традиции, так сказать, социально–этнические, которые с молоком матери, с пелёнок. Наша трудовая культура стояла, да и сейчас стоит на двух принципах: 1) «чем больше, тем лучше», 2) «ну и хрен с ним». Опрыскивателей вечно не хватает, они постоянно ломаются, форсунки никто не регулирует, агроном на больничном, а дядя Вася у соседа свадьбу гуляет… Вот почему нормы ядов у нас всегда были завышены в два–три раза, а реальный расход — ещё вдвое. В целом, мы лили в 8–10 раз больше ядов, чем их было нужно для эффекта. Вот почему в начале перестройки около двухсот наших продуктов содержали в сумме больше восьмидесяти ядовитых веществ намного выше ПДК. Увеличив население за сорок лет химизации в полтора раза, мы увеличили расход пестицидов в одиннадцать раз!

Заметьте: в конечном счёте, всё это — политика государства. Политика, между прочим, вполне законная. Потому что никаких разумных законов о безопасном применении пестицидов у нас не было, и до сих пор нет. И вообще, закон — вещь загадочная. Попробуйте–ка напрячь логическое мышление. 1. Что не запрещено, то разрешено. 2. Препятствовать законным действиям запрещено. То есть, исполнение неузаконенного закона карается законом. Приехали. Требовать разумных регламентов химзащиты незаконно. Запрещать и хулить бесконтрольное разлияние пестицидов — тоже незаконно. Законно — ничего не требовать и не запрещать. А с законом не спорят! Усекли нашу юрисдикцию? В общем, братцы, если наши «без нас мэны» устроят нам сейчас второй круг суперхимизации, нам, видимо, останется только уехать на Таймыр и питаться дарами леса!

Итак, у нас есть лучшие супермалообъёмные опрыскиватели, мы учли все показатели распыла и расхода, и яды качественные — куплены у надёжных дилеров. Каков будет эффект нашей защиты? Не больше половины от возможного. Что опять не так?! Да всё то же: к большинству ядов наши противники уже устойчивы. А кто в вашем хозяйстве исследовал, какой яд насколько эффективен? «Да нам что, делать нечего?! Наше дело — платить, а исследовать — дело учёных!» Хорошо. Ну, и кто пригласил учёных провести у вас такое исследование?..

Это — пятое. Что нужно знать до того, как заряжать опрыскиватель?

Кто будет знать врага в лицо?

Представьте: не желая ничего знать о вооружении, численности и даже о расположении противника, генерал приказывает лихо наступать! Идиот, верно?.. Азы любой войны — разведка. Выяснение обстановки, отслеживание всех манёвров и перемен у противника. По–нашему — мониторинг. То бишь выведение на монитор — на экран компьютера. Превращение неявного в явное, видимое и понятное.

Как поступает наш уважаемый противник — долгоносик? Он проводит постоянный мониторинг. Исследует каждый новый препарат, быстро отбирает свои устойчивые расы и пускает их в дело. Как на это реагируем мы? А просто: льём по восемь раз то, что есть. Платим за то, что заведомо не работает. Более того: даже не пытаемся выяснить, что работает, а что нет! Это, братцы, не просто тупее долгоносика. Это уже диагноз!

Мониторинг — азы любого метода защиты. Никакой препарат, никакой метод не работает вообще. Он работает конкретно у вас, в вашем районе. И его эффект определяют ваши противники — насекомые и грибы (а если купил подешевле, то и торговцы…). А своих противников надо знать в лицо!

Вячеслав Георгиевич Коваленков курирует защиту растений в районе Кавказских Минеральных Вод. Основа его метода — постоянный мониторинг. Он даёт такую огромную массу ценной информации, какая и не снилась нашим агрономам! Его опыту посвящена целая глава книги, а сейчас — самое главное.

Прежде всего, анализ устойчивости неизменно показывает: чтобы повысить эффект защиты, нужно отменять почти все яды — они уже не работают! Устойчивость главных вредителей к стандартным ядам обычно от 100 до 300. То есть они выживают уже при 300–кратной дозе! Ну, и что можно защитить без этих данных?..

Только мониторинг показывает экологическую разницу сортов и культур. Одни привлекают вредителей, другие — нет. Одни привлекают больше хищников, на других их почему–то меньше. Не зная этого, невозможно грамотно выстроить защиту.

Оказалось, что в зонах комплексной защиты хищники берут на себя до трети вредителей. А это означает совсем иную тактику защиты! Оказалось, на фоне биозащиты вредители могут терять устойчивость к пестицидам — на порядок за 5–6 лет.

Это я не к тому, что снова можно лить пестициды! Ясно, устойчивость тут же восстановится. Но это очередной пример природной мудрости. Перестань нападать — и она сразу перестаёт обороняться. А уж напал — не обессудь.

Какие яды сейчас в ходу

Хотите получить реальное впечатление о пестицидах? Найдите друзей с компьютером и зайдите на сайт электронной сельскохозяйственной библиотеки знаний, в раздел справочников: www.cnshb.ru/akdil/. Там есть и справочник по пестицидам. Посмотрите его главные разделы. Только фунгицидов и инсектицидов — по полторы сотни. Есть раздел «новые препараты» — тоже около двухсот. Чтобы ознакомить вас с самыми ходовыми препаратами, мне нужно весьма детально описать минимум три десятка препаратов. Братцы, бейте меня: не могу я превращать эту книгу в справочник.

Другое дело — понять разницу в механизмах действия. Только с этой целью и даю самую общую картину ядов. Она уже изрядно устарела, но другой и не может быть: новые препараты ещё не зарегистрированы, данных о них почти нет, да и писать о неразрешённых ядах — увольте. Данные — из книг и интернета. За основу главки я взял обзор химического метода, весьма дельно составленный В. Коцур. В тексте будет тьма непонятных названий. Их не прояснит даже справочник. В общем, если вы не любитель пестицидов, лучше вообще эту главку пропустить.

Итак, надели противогазы — прошу на склад.

Прежде всего, азы: нутро или наружа? Абсолютно разный механизм действия, но даже этого на этикетках часто нет!

Начнём с противогрибковых препаратов — фунгицидов.

Контактные фунгициды тихо лежат на поверхности листа. Всё, что они делают — мешают спорам прорастать. Именно там, где они есть. А рядом с капелькой — прорастайте на здоровье. И работают только до первого дождя, пока не смыло. Вновь отрастающие побеги, естественно, не защищены. Самые старые — препараты группы меди: бордосская смесь, медный и железный купорос, купроксат, картоцид, цинеб, купразан, чемпион, хлорокись меди (ХОМ, абигапик), оксихом, цихом, курзат. Есть ещё дитиокарбаматы: полирам, дитан, делан. Их и прочие контактники приходится набрызгивать чуть не каждую неделю, и погуще. Вместе с болезнью убивают и докторов — всех полезных микробов.

Некоторые авторы до сих пор рекомендуют ДНОК и нитрафен. Оставляю это на их совести. Яды сии, от которых дохнет всё без разбору, раньше использовали для искореняющих обработок, называемых «профилактическими». В списке разрешённых препаратов их давно нет.

Системные фунгициды проникают в лист и бьют грибок изнутри, через систему самого растения. Поэтому не только мешают грибкам прорастать (защитное действие), но и останавливают уже проросшую болезнь (лечебный эффект). Работают обычно три недели, не обращая внимания на погоду — хоть ливень. Соответственно, последняя обработка — не позже, чем за месяц до снятия урожая. Вызывают быстрое привыкание грибков, посему строго обязаны чередоваться с контактниками и препаратами других химических групп.

Давно известны препараты группы триазолов: топаз, скор, вектра, байлетон. Их плюс: могут продвигаться по сосудам в молодые побеги и защищать их. Не угнетают растения.

Более новая группа — стробилурины: строби, квадрис, зато, флинт. Первое действующее вещество выделено из съедобного гриба стробилурус, похожего на известный нам шишкогриб. Самые универсальные: бьют почти всех грибков. Могут двигаться по сосудам, не реагируют на скачки температуры. Наиболее безопасны для живности и микрофлоры агроценоза. Однако, более токсичны для некоторых растений. Например, квадрис — для яблони. Их лучше применять до появления болезни или при самых первых её признаках.

Популярны и коктейли из системных и контактных веществ: ридомил–голд, татту, сандофан. Некоторые из таких препаратов проникают в листья, но не движутся по сосудам. Например, курзат и танос. Их применяют во время плодоношения, сняв очередной урожай огурцов или томатов.

Известные системники: ридомил, сандафан, скор, вектра, топаз — уже изрядно потеряли актуальность, а стробилурины только начинают её терять.

Против бактериозов и вирусов используются в основном биопестициды и микробные биопрепараты.

Сейчас Европа обращает особое внимание на препараты, которые быстро разрушаются. Широко раскручиваются коктейли на основе перекиси водорода, например, альба и виркон. Перекись распадается за десять минут. Но за это время сжигает всё, от грибков до вирусов и ферментов. Это великолепный антисептик для дезинфекции инвентаря и помещений. Продают её и растениеводам. Лозунг прост: «стерильный лист — чистый лист». На самом деле чистый — значит с нормальной микрофлорой. Каждый лист — экосистема микробов, и устойчивость её определяют те же хищники и антагонисты. Кроме того, перекись — сугубо контактное вещество. Это я к тому, как невредно интересоваться деталями.

Переходим к ядам, убивающим насекомых и клещей.

Контактные инсектициды обязательно должны попасть на цель, а по листьям — толку мало. Можно колораку обрызгать, пока он под листьями сидеть не научился. Тлю уже вряд ли убьёшь: она «в домике» — внутри закрученного листа. А плодожорка, стеклянница, галлицы — те вообще уже внутрь залезли. А мы их децисом!

Кишечные инсектициды надо обязательно съесть, посему эффективны они только против грызущих. Поэтому тля от них и не дохнет: хобот внутрь — и сосёт чистенькое. А с ней заодно и трипсы, щитовки, червецы, белокрылка и клещи.

Большинство современных ядов — контактно–кишечные, но надо внимательно читать, против кого они предназначены, и понимать это буквально, а не в смысле расширения кругозора.

Первые «ко–ки» — хлорорганические: ДДТ, ГХЦГ, дилор, мезокс, тиодан и пр.. Убивают всё, что шевелится, включая и теплокровных. Не распадаются годами и десятилетиями. Слава Богу, запрещены у нас, в Европе и США.

Дальше пошли фосфоро–органические яды. Они менее токсичны для животных, но насекомых бьют всех подряд, и вредных, и полезных. Распадаются медленно — за 2–4 месяца, и применяются только в начале сезона. Не реагируют на скачки температуры. Широко используются до сих пор: БИ‑58Н, базудин, золон, актеллик, пиринекс (дурсбан), аббат и т. д., а так же известные карбофос, хлорофоска, йодофос, трихлорметафос и прочие «фосы».

Группа карбаматов, появившаяся в это же время, оказалась очень токсичной и развития не получила. Мало кто помнит фикам, байгон, дикрезил.

Потом появились пиретроиды. Пиретрум — род ромашки. В нём и отыскались первые яды — производные хризантемовой кислоты. В честь пиретрума группу и назвали. Эти яды тоже универсальны, и не отличают врагов от друзей. Зато распадаются за три недели, а под действием солнечного ультрафиолета ещё быстрее. Сейчас их большинство. Это децис (ФАС), каратэ, шерпа, циперметрин, перметрин (амбуш, искра), арриво, фьюри (таран), вантекс, фенаксин и прочие.

Вредители, устойчивые или к фосорганике, или к пиретроидам, не могут устоять против их смеси, посему такие коктейли до сих пор весьма популярны.

Потом наступило время нервнопаралитических ядов.

Никотиноиды — следующее их поколение. Сконструированы на основе никотина и похожих молекул. Намного безопаснее предыдущих. На слуху — моспилан, банкол, регент. Контактно–кишечные, но действуют на нервную систему. Например, от банкола у колорадского жука отнимаются челюсти, и он просто дохнет от голода. Гуманно, не правда ли?..

Системные инсектициды — недавнее изобретение. Сейчас очень уважаемы неоникотиноиды: актара, конфидор, калипсо. Честно говоря, есть за что. Бьют уже не всех, а избирательно, в основном жуков и сосущих. Проникают в растение как через листья, так и через корни, и свободно двигаются по сосудам. Защищают до шести недель, для растений безвредны. Если вносить с поливом, всем сосущим и грызущим — хана, а пчёлы и хищники спокойно процветают. Полил рассаду капусты — дохнут крестоцветные блошки и капустная муха.

Такие системники — спасение для тепличных культур и овощей, съедаемых тлёй и белокрылкой. Особенно для огурцов. Естественно, если вносить с поливом во время плодоношения, львиную долю яда всасывают плоды. В это время есть один способ применять системники: выбрать урожай, включая и небольшие зеленцы, и тут же мелко опрыскать растения, стараясь не попадать на почву.

Уже совсем вплотную к системным инсектицидам подошли синтетические гормоны насекомых — феромоны и регуляторы роста. Но ввиду их особой экологической безопасности, избирательности и неотделимости от мониторинга, позвольте считать их биологическими средствами и описать в соответствующей главе.

Итак, химия совершенствуется! В ближайшие годы появятся ещё более безопасные и совершенно избирательные яды. Гибнуть от них будут только определённые насекомые или конкретные грибки. Прорыв и спасение для земледелия? Ненадолго. Любая синтетическая молекула вскоре становится безвредной для противников. Число их растёт, и арсенал специфических ядов растёт вслед за ними. А чем больше ядов, тем шире и универсальнее устойчивость. В этой гонке нет финиша.

А напоследок — список не разрешённых пестицидов, указанных в постановлении главного санитарного врача РФ в мае 2003 г.

Запрещены к использованию на территории России: ГХЦГ технический и нитрофен.

Не зарегистрированы на территории РФ: форте, вертокс, стрела, поликарбацин, полихом, кельтан, зета, тиазон, ДД, гетерофос, брестанид, рипост, каратан, антио, пиринукарт, хлорофос, рубитон, ровикурт, вапам, бенлат.

Не разрешены к применению в личных подсобных хозяйствах: демитан, фосбецид, базудин, фундазол, БИ‑58, граунд, пиримор, ровраль, пегас, байлетон, сапроль, топсин М, текто, зенкор, маврик, акробат МЦ, дттан М 45, вертимек, нурелл Д, импакт, сандофан М, татту, фюзилад–супер, агритокс, эупарен М, золон, рубиган, тилт, диазинон.

Я человек законопослушный. Кроме того, знаю: в частном секторе запрещают самые токсичные яды. Но главное: если увидите их в розничной продаже, можете не сомневаться: дурят нашего брата.

Какую же химию всё–таки применять?

Дожился. Сейчас долго буду объяснять, почему не могу ответить на этот вопрос.

Представьте: вас уговорили купить… ну, карманный навигатор. Вы понятия не имеете, что это и как им пользоваться. Что вы можете о нём спросить?.. Абсолютно ничего. Но вы подходите к продавцу и деловито, без всякой задней мысли произносите: «А какой самый лучший?..» И продавец видит: чайник. Его дальнейшая работа — говорить всё, что взбредёт, лишь бы не молчать. Ну как он может ответить, что для вас лучше, если вы сами этого не знаете?!

Я так недавно велосипедами интересовался…

Именно так мы покупаем химикаты.

Буду честен: знаю о конкретных пестицидах крайне мало, но угрызений совести по этому поводу не испытываю. Знаете, это как с телевизором: не разбираюсь в каналах, не знаю популярных ведущих и модных передач… Нет у меня телевизора, и чувствую я себя несравненно лучше, чем если бы он был!

Но, боюсь, именно этого вы от меня и ждёте: какой же препарат — самый лучший?

Давайте посмотрим, сколько шансов у автора книги честно ответить на сей сакраментальный вопрос.

1. Лучший для чего? Для вашей конкретной ситуации, или для продавца препаратов? Живя на Кубани, я могу назвать наших главных вредителей. О том, насколько к чему они устойчивы, я уже ничего не знаю: в каждом районе заморочки свои. Будут ли они вредить в этом году? Об этом знают только специалисты СтаЗР, и то, весьма приблизительно. Какие у вас проблемы? Против кого вы дружите? Сие мне неведомо. Зато я точно знаю: если пестицид не попал точно в десятку, он попал в вас. Конечно, есть препараты, убивающие почти всё, они на слуху, и многие их рекомендуют. Но я уже знаю цену таким советам.

2. Вам нужно, чтобы оно дохло, или чтобы ваша экосистема стала устойчивой? Если первое — простите, это не ко мне. Берите любой новый препарат и шуруйте: сдохнет обязательно. И не только вредитель.

3. Вы согласны закрыть глаза на то, что ест ваш покупатель, или выращиваете гарантированно чистую продукцию? Если первое, см п. 2.

5. Слово «препарат» означает для нас буквально: «просто развести и опрыскать, ни о чём больше не одумляясь». Глубочайшее заблуждение! Не зная нюансов, работаешь по–советски: одна десятая толку, девять десятых вреда.

У всех препаратов свои пристрастия. Например, к температуре и погоде. Раундап, как и все прочие гербициды из группы глифосата, практически не работает, если похолодало ниже 15 ºС. Фунгицид хорус, наоборот, лучше всего работает при 5–10 ºС. Агровертин максимально эффективен в жару, а микробные препараты — наоборот. Пиретроиды — арриво, каратэ, фьюри — быстро разрушаются от жары и солнца, а системники и фосорганика от погоды мало зависят. Зато арриво и каратэ могут проникать через органы дыхания насекомых, и применяются в хранилищах.

Многие современные яды весьма избирательны. Они эффективны только против тех объектов, которые указаны в аннотации. Бесполезно давать хорус против милдью и плодовых гнилей, а тильдор не влияет на паршу и монилиоз. Неоникотиноиды не причиняют вреда бабочкам и гусеницам, системники почти не вредят грызущим насекомым, а яды контактно–кишечного действия, коих большинство, никак не действуют на сосущих.

Есть и нюансы биологии. Децис создан для картошки: вниз не идёт, зато накаплвается в листьях и плодах, где как раз весьма устойчив. А мы его — по баклажанам и фруктам! Системные инсектициды проникают в плоды и листья, а мы их — по зреющим огурцам и салатам! Неоникотиноиды — конфидор, актара, калипсо — могут проникать через корни, а моспилан, банкол и пиретроиды — нет. Скор, топаз и стробилурины могут двигаться в новые отрастающие побеги, а хорус и топсин — не могут. Некоторые системные фунгициды, например тильдор, образуют защитные плёнки, проникая под кожицу.

Экология тоже различна. Агровертин, фитоверм и тильдор разлагаются за 1–3 дня, а фосорганика — БИ‑58Н, актеллик, базудин, аббат, карбофос, хлорофоска — устойчивы больше месяца. Многие препараты угнетают растения. Большинство протравителей зерна угнетают проростки и задерживают развитие корневой системы. Раундап и прочие гербициды глифосатного ряда спускаются в корни и убивают всё растение, но почве не вредят. Большинство почвенных гербицидов ухудшают почву настолько, что для их нейтрализации изобретают антидоты. Фосорганика и пиретроиды бьют всех насекомых без разбора, включая пчёл. Системники — только вредителей, сунувших зуб или хобот в растение. Почувствуйте разницу.

Вода, и та может вполовину снизить эффект. Некоторые препараты связываются жёсткой водой, другие — сероводородом. Одни плохо работают при подкислении раствора, другие — при подщелачивании. Сейчас даже специальные буферизаторы делают, чтобы кислотность раствора выравнивать. В общем, хочешь надёжного эффекта — покупай для опрыскивателя очищенную воду! Купила баба порося…

Это я всё к тому, что своё оружие надо знать. Иначе — только долгоносиков смешить!

6. Уже ясно: эффективных химических препаратов нет. Есть «покачтоэффективные», то есть сравнительно новые для вашей фауны и микрофлоры.

9. Этот список, видимо, нельзя закончить, а можно только прекратить.

В целом пестицидизация — способ уничтожения планеты, посему самое главное в ней — тотальное отсутствие правды. Ни инструкции, ни даже учебники не сообщают о ядах ничего по–настоящему важного. Справочник сообщает о каждом препарате, кажется, всё: химический класс и формулу, все результаты испытаний на токсичность — на мышах, кроликах и собаках, биохимический механизм действия, нормы, меры безопасности и даже способы обезвреживания. Не указывается лишь то, что нужно для осознанного и разумного применения. Часто даже не ясно, контактный препарат или системный!

Что в пузырьке на самом деле? Как оно работает? Сработает ли на нашем участке? Как развести, чтобы сработало? Как правильно набрызгать? А главное, чем? В какой срок, в какую фазу вредителя сработает эффективно? Как эту фазу определить? Какие условия снижают эффект, какие повышают? Как долго продлится эффект? Какое у него последействие? Насколько он подавляет растения? Разрешён ли он, в конце концов, для частников? Где его купить и как отличить подделку? Какие есть альтернативы и чем они отличаются?

Именно так должна выглядеть аннотация к препарату. Уже ясно: на все эти вопросы есть реальные ответы. Но никто не торопится их нам сообщить. Метод пробного тыка и внешнее впечатление — вот всё, что у нас есть. Фактически, пестициды — чёрный ящик. А внутри — кот в мешке.

Ну, и какой же яд вам посоветовать?..

Вот мой честный совет, братцы: если есть возможность, изо всех сил старайтесь обходиться только биологическими средствами. Такая возможность пока ещё есть! И если фермер часто вынужден работать жёстко, то дачник всегда может обойтись только биопрепаратами. А может вообще ничего не защищать. Создать устойчивый биоценоз — и жить спокойно, не обращая внимания на честную долю потерь.

Я делаю именно так. Мой главный щит — органика и мульча в грядках, а вокруг них — многолетний дёрн, заросли кустарников и одичавшие лесополосы. Обычная баковая смесь — микроудобрения, микробные препараты и активные коктейли вроде гумистара или мегафола (о них — далее). Против насекомых — только агравертин или фитоверм, против болезней — фитоспорин-М, триходермин и стимуляторы. На частичные потери урожая не обращаю внимания: они не так уж велики. Единственная химия, которую я до сих пор иногда применяю — раундап. Так проще всего ликвидировать хмель, ежевику, вьюнок и прочие ну очень корневищные многолетники, не раскурочивая почву и дёрн. Работаю точечно, по кустикам, стараясь не попасть даже на траву. Всё остальное доверяю своему биоценозу. И он вполне оправдывает доверие.

Ну что, напугал? Нет?!

Братцы! Давайте же, наконец, начнём научно бояться пестицидов. Бояться их по–настоящему, глобально, как землетрясения или чумы. Бояться грамотно и осознанно, зная, что делать и делая то, что надо. Уверяю вас: это самое умное, что с ними нужно делать!