Засекреченный полюс

Глава XXIII ДНЕВНИК (продолжение)

2 марта.

Подул сильный юго-восточный ветер, и лед немедленно отреагировал: трещина на дороге в старый лагерь разошлась на восемь метров, хоть переплывай ее на клиперботе. За одни сутки мы уплыли на север аж на 18 километров. Правда, до Северного полюса нам даже с такой скоростью не доплыть. Сегодня все порадовались за гидрологов. Впервые после длительного перерыва они опустили трал на 3300 метров и были приятно поражены обилием выловленной живности. Вот вам и утверждение, что фауна Центральной Арктики крайне бедна. Возможно, что их ждет еще много неожиданностей, поскольку началась очередная 15-суточная станция.

Когда палатка пустеет, я приступаю к своим осточертевшим обязанностям кока. Оленье мясо на исходе, да и запас других продуктов основательно поредел. О вкусностях пришлось позабыть, и я каждый раз лихорадочно листаю поваренную книгу, ища блюда попроще. Благо разных круп пока предостаточно. Я поставил вариться на плитку суп из мясных консервов, принес оттаивать несколько банок рыбных консервов неизвестного содержания из-за отсутствия этикеток и, усевшись на койку, предался размышлениям. Вроде бы прошло всего полгода, а сколько событий, сколько впечатлений! Я чувствовал, как внутренне изменился за эти месяцы. Стал по-иному оценивать людей и их поступки, как-то по-иному понимать и ценить жизнь, воспринимая ее в каком-то новом, непривычном измерении. Научился, говоря словами поэта У. Блейка:

В одном мгновеньи видеть вечность,

Огромный мир - в зерне песка,

В единой горсти - бесконечность

И небо в чашечке цветка.

Мои философские рассуждения прервал приход Дмитриева.

-  Доктор, нальешь стопарик женьшеня, тогда первым узнаешь потрясающую новость.

-  Давай не томи, рассказывай, а за стопкой не постою.

-  Так вот, слушай. Операция по снятию станции начнется в апреле. Руководить ею будет Илья Мазурук.

Вот это новость!

3  марта.

Мазурук кружит где-то в районе мыса Челюскин и сообщил радиограммой, что при первой возможности прилетит к нам на станцию. Просит хорошенько подготовить полосу для приема самолета на колесах.

Отложив все несрочные работы, мы скопом двинулись на аэродром. Неподалеку от лагеря Яковлев с Петровым обнаружили обширное разводье, покрытое ровным молодым льдом толщиной почти 50 сантиметров. По их утверждению, с которым согласился Комаров, этого вполне достаточно, чтобы принять тяжелый Ил-14.

Уже поздно вечером пришла наконец долгожданная радиограмма: "Завтра в 3 часа 50 минут по МСК буду у вас. Мазурук".

4  марта.

Полночи мы трудились на аэродроме, наводя марафет, то и дело поглядывая на небо: не портится ли погода? Но она не подвела. Небо было чистым, безоблачным, и лишь легкий ветерок весело носился по полосе, подметая снежную пыль.

Спозаранку мы с Костей Курко отправились на аэродром. Но оказалось, что мы не первые. Там уже развил бурную деятельность Комаров, вновь ощутив себя начальником аэродрома. Снова и снова заставлял он своих помощников то засыпать снегом обнаруженные ямки, то сковыривать небольшие, ставшие торчком льдинки. Наконец кто-то заорал во весь голос:

-  Летит!!!

-  Зяма, зажигай шашку! - скомандовал Комаров. Гудкович воткнул в отверстие шашки толстую специальную спичку, и столб густого черного дыма, свиваясь в кольца, поднялся к небу. Мазурук пронесся над куполами палаток, а мы прыгали от радости, подбрасывая кверху шапки. Машина пошла на посадку и, легко коснувшись колесами льда, покатила по полосе. Развернувшись, Мазурук зарулил на стоянку, где маячила фигура Комарова с красными флажками в руках. Один за другим члены экипажа высыпали на лед, а мы побежали навстречу. Мы тискали друг друга в объятиях, целовались, что-то пытались рассказывать, перебивая друг друга. Нам пихали в руки какие-то свертки, яблоки, еще теплые булки, хлопали по спине, не зная, как выразить обуревавшие их теплые чувства. К сожалению, свидание оказалось недолгим. Ледовая обстановка вокруг лагеря внушала опасения - слишком уж много было свежих разводий, - и Мазурук решил не задерживаться.

-  Не журитесь, - повторял он, добродушно улыбаясь, - скоро опять прилечу, тогда и лагерь осмотрю, и докторский обед попробую, а сейчас не стоит рисковать.

Закрутились винты. Мазурук, открыв остекление кабины, приветственно помахал рукой. Самолет разбежался и, проскочив над самыми торосами, ушел в небо, оставив на льдине одиннадцать радостно бьющихся сердец, гору писем, журналов, две свиных туши, мешок свежего лука, два десятка нельм, четыре бутылки шампанского и свежие булочки - личный презент экипажа. Но бочка меда редко бывает без капли дегтя. Комаров, разряжая ракетницу, не удержал курка и ракета попала прямо ему в ладонь. К счастью, толстый мех рукавицы спас его от серьезных неприятностей. Он отделался легким испугом, синяком во всю ладонь и небольшим ожогом, а я обзавелся новым пациентом.

8 марта.

-  Сегодня восьмое марта, - сказал Миляев, - это самый шумный женский день в моей жизни.

Метрах в ста от палатки с громким треском лопнула льдина и разошлась метров на десять. Но то ли яркое солнце, то ли весеннее настроение, то ли прилив бодрости, вызванный прилетом Мазурука, то ли привычка, но это событие не вызвало никаких эмоций, кроме шуток.

Однако жизнь в нашей палатке-камбузе становится просто невыносимой. От непрерывно парящих кастрюль, подтекающих газовых редукторов и кухонного чада здесь нечем дышать и приходится время от времени выскакивать на улицу поглотать свежего воздуха. Я-то в общем уже адаптировался к подобной обстановке, но каково Сомову и Яковлеву? Они молча переносят муки, выпавшие на их долю, а глядя на них, помалкивает и Дмитриев.

9  марта.

К северу от лагеря, метрах в 75, ночью образовалось разводье, а на северо-востоке опять загудело. Лед перешел в наступление. Грохот то нарастает, то, чуть утихнув, возобновляется с новой силой.

На глазах растут гряды торосов. И невольно задумываешься: а не придется ли снова удирать? Стих ветер. Температура повысилась до -25°. Небо очистилось от туч, засияло солнце, и мы почувствовали настоящую весну, несмотря на тревоги, вызванные новой подвижкой полей.

10  марта.

Чтобы окончательно не угореть, я поднимаю откидную дверь, и в палатку вместе с клубами холодного пара врывается солнечный луч. Он заливает ярким светом койки, развешанные куртки и унты, пробирается по лохматым, отсыревшим шкурам, в самые затаенные уголки и вдруг вспыхивает в стеклах четырех бутылок шампанского - подарка Мазурука.

11  марта.

Подвижки льда не прекращаются, вызывая в нас неуверенность в завтрашнем дне. Кажется, пора подыскивать новую подходящую льдину, которая послужит нам убежищем на случай очередной катавасии. Пользуясь ясной солнечной погодой, мы ежедневно уходим из лагеря в поисках надежной льдины, пригодной для постройки аэродрома. Но наши поиски, кроме разочарования, ничего не приносят. Старый аэродром перемолот до неузнаваемости, а новый, на котором мы принимали самолет Ильи Павловича, за одну ночь сломало и обломки разнесло в разные стороны.

В общем, сказка про белого бычка. Опять со всех сторон торосит. Потрескивает лед под ногами. Даже всезнающий, всеведущий Яковлев не может дать гарантию, что лед не разверзнется под палаткой.

После некоторого перерыва, вызванного февральскими событиями, мы вновь отдаем регулярную дань гигиене: моемся, чистимся, бреемся. Бородачи, к которым принадлежу и я, стали тщательно подстригать свои бороды. Но вид у нас все-таки очень затрапезный. Из протертых местами брюк торчат клочки меха, швы на куртках расползлись, унты стерлись до ранта, свитера почернели от копоти, растянулись и посеклись. О моем костюме и говорить нечего. Он так просалился и прокоптился, что стал водонепроницаемым. Миляев утверждает, что мне не страшно никакое разводье, ибо я просто не могу в нем утонуть.

Щетинин занемог. Ангина. Я пичкаю его лекарствами, заставляя по сто раз на день полоскать горло.

И все же весна есть весна. Это особенно чувствуют щенки. Они носятся вокруг палаток, играют с консервными банками, гоняются друг за другом, методично покрывая снег вокруг лагеря желтыми кружевами. Воздух напоен солнечным светом. Все вокруг искрится, блестит, переливается, на южных скатах палаток снег полностью стаял, обнажив изрядно выгоревший, но пока еще сохраняющий прочность кирзовый тент. Гидрологи развили кипучую деятельность. Взорвав лед, они приготовили вторую лунку и теперь в шесть рук (две из них Сашиных) стараются наверстать упущенное в результате обрушившихся на нас разломов и торошений.

А сегодня природа преподнесла нам еще одно любопытное зрелище. На небе, чуть подернутом перистыми облаками, появилось сразу четыре ложных солнца.

Ложные солнца - это всего лишь одно из своеобразных оптических явлений, наблюдаемых в Арктике. Они вызваны отражением лучей от горизонтальных граней ледяных кристаллов, плавающих в воздухе. Поскольку кристаллы отличаются многообразием форм и различным расположением в пространстве, они возникают то в виде огромного радужного кольца вокруг солнца, внутренняя сторона которого наиболее ярка и окрашена в красноватый цвет, а внешняя может быть желтоватой, зеленоватой или сине-фиолетовой, то в форме вертикальных, сверкающих столбов или крестов, то в виде ложных солнц, которые мы с интересом наблюдали сегодня.

12  марта,

С утра Сомов с Никитиным, чтобы наверстать упущенное, решили пробить во льду еще одну лунку, чтобы продолжить одновременно гидрологические исследования в двух точках. Они долго долбили лед, с трудом поддававшийся ломам и пешням. Наконец к вечеру шурф был готов. Никитин заложил обмотки аммонала и поджег бикфордов шнур. Грохнул взрыв, фонтан ледяных осколков, смешанных с водой, взметнулся к небу. Широкое жерло лунки заполнилось черной водой. Призвав на помощь Дмитриева и Гудковича, они довольно быстро расширили отверстие, настелили доски и, установив лебедку, опустили в океан первую гроздь батометров. Тем временем Миляев возвел из снежных кирпичей новый астрономический павильон и, дождавшись, когда солнце выползло из-за туч, определил координаты станции. Оказалось, что мы, наконец, пересекли 81-й и продвинулись к северу еще на 34 минуты.

13  марта.

До чего же прекрасна арктическая природа. Как жаль, что я лишен поэтического таланта и не владею кистью художника. У меня не хватает слов, чтобы описать удивительные краски закатов, когда горизонт тонет в пурпуре и его тонкая, словно прочерченная тушью линия отделяет небо от океана. А чем выше по небосводу, тем мягче краски: нежно-розовые и опалово-желтые, которые постепенно переходят в зеленовато-голубые. И будто купаясь в этом празднике красок, лениво вытянулись неподвижные, темно-синие вечерние облака. А там, где гаснущие розовые тона переходят в нежно-голубые, ослепительно сверкает Венера, над которой кокетливо изогнулся кажущийся прозрачным молодой месяц. Но зима по-прежнему не сдает своих позиций. Спирт в термометре не поднимается выше отметки -30°. Но все-таки это последние гримасы зимы. Все больше признаков постепенного пробуждения природы. Как-то по-особенному заголубели, заискрились льдины. Прикрытые пушистым слоем снега, они напоминают огромные куски рахат-лукума. Если укрыться от ветра за палаткой, можно понежиться под лучами солнца в одном свитере. Впрочем, сегодня я набегался и в свитере и без свитера по причине, стоившей мне немало нервов.

14 марта.

Утро не предвещало никаких неприятностей. Все жители палатки-камбуза разбрелись по рабочим местам, а я решил совершить небольшое путешествие в старый лагерь, пошуровать в фюзеляже, может, что-нибудь затерялось в спешке из посуды, которой стало почему-то катастрофически не хватать. Нагрузив нарты найденным добром, среди которого оказался ящик рыбных консервов, пара помятых, но еще вполне пригодных кастрюль и спрятавшаяся под снег крупная нельма, я, довольный собой, неторопливо брел, волоча за собой нарты. Все собачье семейство, отправившееся меня сопровождать, с веселым лаем носилось вокруг, радуясь солнцу и свободе. Разложив по местам свои драгоценные находки, я ухватил за ручки опустевший водяной бак и, наполнив его снегом, притащил в палатку, водрузил на плитку и в ожидании, пока снег превратится в воду, присел на край кровати. И вдруг вскочил, лихорадочно ощупывая одежду: кольт исчез. Я обшарил всю палатку, заглядывая под каждую койку в отдельности, но пистолет словно испарился. "Спокойно, - сказал я сам себе, - не трепыхайся". Может быть, он выпал из кобуры, когда я набивал бачок снегом? Не одеваясь я помчался к месту снегозаготовки. Никаких признаков пропавшего кольта. Может быть, я уронил его во время похода в старый лагерь? Не теряя надежды, я медленно побрел по дороге, всматриваясь в каждый темный предмет. Но на льду, тщательно выметенном поземкой, не лежало ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего пистолет. Я тщательно обследовал камбуз, кают-компанию, палатку-склад, но безуспешно. Пришлось возвращаться домой вконец расстроенным. Но мне не сиделось. А вдруг я его не заметил где-нибудь под обломком льда? Я повторил путь в старый лагерь. Поземка усилилась, и потоки снега, словно пыль на дороге, извиваясь, мчались по отполированному ветром льду. И опять ничего. Вот это подарочек судьбы! Теперь неприятностей не оберешься. Затаскают. Попробуй убеди начальство, что я его потерял, а не спрятал "на память". И это под самый конец дрейфа. Все труды и муки - все напрасно. Ругая себя последними словами, я внутренне поклялся, что, ежели отыщу этот проклятый кольт, не произнесу до окончания дрейфа ни одного матерного слова и вообще буду тих как мышка. Посетовав, я решил все же еще раз сходить к снежному "колодцу". Вот он, с плоским кругом, оставленным днищем бачка. Но что это чернеет в сугробе? Я вгляделся и с радостным криком стал разгребать снег. Вот он, миленочек, как выпал из проклятого брезентового кобура, так и торчит кверху стволом, только самый кончик выглядывает. Я даже подпрыгнул от радости. Хорошо, что меня никто не видел, иначе решили бы, что я "того", совсем умом тронулся. Тронешься тут от такой потери. Надо сказать, что клятву свою я твердо сдержал до конца дрейфа, и даже оказавшись на острове Врангеля, когда подвернулся повод отвести душу, я остался верен данному обету.

Кстати сказать, мои опасения по поводу последствий пропажи оказались небезосновательными. Саша Дмитриев, помогая гидрологам, сдуру принялся разбирать карабин. Планка от магазина выскользнула из рук и исчезла в лунке. Всего планка, но неприятностей впоследствии было столько, словно он потерял целый карабин. Такое уж было тогда время.

17 марта.

-  Знаешь, Михал Михалыч, нам пора бы заменить флаг. Уж очень он хреново выглядит, - сказал Никитин, в котором проснулся парторг. - Ведь это как-никак символ государства.

-  Да, пожалуй, ты прав, Макар, - согласился Сомов.

-  Так чего тянуть? Давай прямо сейчас и заменим, - оживился Никитин.

-  Торопиза не надо, - ухмыльнулся Сомов. - Вот предупредим ребят за столом, что в 15 часов состоится торжественная церемония, и тогда тебе карты в руки.

Действительно, наш флаг, гордо реявший над лагерем все одиннадцать месяцев (за исключением дней февральской катастрофы и хлопот с переселением на новую льдину), совсем обветшал. Его когда-то алое полотнище, иссеченное снегом, истерзанное ветрами, выжженное солнцем, превратилось в жалкую тряпку неопределенного цвета.

Ровно в 15 часов мы собрались вокруг флагштока. Никитин отвязал шнур, и флаг соскользнул вниз и улегся бесформенным комком на снегу. Сомов бережно развернул трехметровое алое полотнище с золотыми серпом и молотом, надежными морскими узлами прикрепил к фалу и, скомандовав по-флотски: "На флаг и гюйс смирно!", потянул за шнур, флаг медленно пополз вверх, добрался до кончика флагштока и, подхваченный порывом ветра, гулко хлопнув, затрепетал, словно язык пламени. Раздалось дружное "ура". Гав-гав-гав - тявкнули кольты, бух-бух - отозвались карабины, фуух - взвились в небо ракеты и рассыпались фейерверком зеленых звездочек.

Сомов подозвал меня взглядом, и я, пошептавшись, бегом отправился на камбуз. Через несколько минут я возвратился, неся в руках поднос (крышку ящика, застеленную белым полотенцем) с двумя бутылками шампанского и одиннадцатью кружками. Мое появление было встречено громким "ура". Хлопнули пробки, и струя пенистого напитка хлынула в подставленные кружки.

-  Ну теперь сам черт нам не брат, - сказал отдуваясь Миляев, - жаль только, шампанского мало. Может, еще один флаг поднять? - заключил он под общий смех.

19 марта.

-  Друзья, - сказал Яковлев за завтраком, - сегодня начинаем охоту на "кабана". Погода в самый раз. Приглашаем помощников. Оплата сдельная;

Все, кто был свободен от сиюминутных работ, потянулись цепочкой вслед за гляциологами в старый лагерь. Собачья компания в полном составе помчалась за нами с веселым тявканьем.

Гурий с Ваней долго выбирали подходящее место и наконец подобрали участок, видимо, по всем показателям отвечавший кусок их требованиям. Толщина льда оказалась более двух метров. Покумекав, они решили действовать старым, проверенным способом: выдолбить шурф, а затем с помощью двуручной пилы выпилить, двумя разрезами - вертикальным и горизонтальным. Лед оказался крепким, как бетон, и работа продвигалась черепашьими темпами.

21 марта.

-  Ну, док, совсем ты уморил нас своей стряпней, - проворчал Яковлев, втягивая в себя воздух, в котором, наверное, уже не оставалось кислорода.

-  Так что же ты предлагаешь, Гурий, перейти на сухой паек? - сказал я. - Я лично не возражаю. Мне эта стряпня самому осточертела.

-  А может, пошуруем в старом лагере? Вдруг да найдем какую-нибудь завалящую старую палатку, - сказал Дмитриев.

-  Зачем же завалящую, - сказал Сомов, появившись на пороге нашего комбинированного жилья-камбуза. - Над старой лункой должна остаться палатка. Мы, когда делали с Макаром новую лунку, так и не смогли высвободить ее из ледяного фундамента.

-  Это же отличный выход, - радостно вскинулся Гурий, потирая руки.

-  Так чего же раздумывать, - подхватил идею Саша, - счас возьмем нарты, пешни, лопату и махнем в старый лагерь. Как, Михал Михалыч, не возражаете?

-  А вам что, только одним тошно? - засмеялся Сомов. - Конечно, отправляйтесь, и Бог вам в помощь.

Через полчаса, одевшись потеплее, мы втроем уже брели по полузаметенной дороге в старый лагерь. За нами увязалось все собачье семейство. Впереди родители, а за ними, вытянувшись в цепочку, семенили, забавно рыча и тявкая, щенки. Им были нипочем ни тридцатиградусный мороз, ни ветер, набегавший порывами из-за гряды торосов. Они с любопытством обнюхивали каждый попадавшийся на дороге незнакомый предмет, будь то обломок доски, старый унт или консервная банка, расписывая снег желтыми узорами.

Лагерь встретил нас мертвой тишиной руин, нарушаемой лишь посвистами ветра да потрескиванием лопающегося от мороза льда. Палатку удалось разыскать сразу. На первый взгляд она казалась вполне пригодной. Сквозь наледь и снег, налипшие на ней, темнела хорошо сохранившаяся кирза тента. Осмотрев палатку со всех сторон, мы пришли к общему мнению, что ежели хорошенько очистить ее, то она еще послужит не одну неделю.

Пока Саша и Гурий, вооружившись обломками досок, принялись очищать палаточный тент, я решил покопаться в снегу около стеллажа, на котором раньше хранились продукты. К моей радости, в одном из свежих сугробов я обнаружил целую тушу оленя, а по соседству выковырял тройку нельм, полмешка муксуна и большую темно-коричневую ледышку - остаток бульона из окорока. Сложив находки на стеллаж, я отправился в нашу добрую старую палатку.

Протиснувшись сквозь полу заметенный снегом лаз, я зажег фонарь. Здесь царил полный бардак - следы поспешного бегства. Но под иллюминатором все так же мирно желтел медицинский столик, а рядом валялись два перевернутых стула. Оглядев внутренность палатки: нет ли здесь еще чего-нибудь подходящего, я вытащил "мебель" на счет божий и заковылял, увязая в пушистом снегу, к гидрологической палатке, где полным ходом шла работа. Палатка так основательно вросла в лед, что с нас сошло семь потов, прежде чем ее удалось высвободить из ледяного плена.

-  Ну и что мы с ней теперь будем делать? - сказал Гурий, тяжело дыша. - В ней еще пудов десять осталось. Нам ее никак не дотащить. А ведь еще всякого барахла пуда на три набрали.

-  Ничего не поделаешь, придется идти на поклон к Комару, - сказал Дмитриев, глубоко затянувшись папиросой.

-  Давайте, ребята, захватим с собой, что полегче: продукты, часть посуды да мебелишку. А потом вместе с Комаром вернемся и тогда на машине привезем палатку и все, что осталось, - предложил я.

Нагрузив нарты, мы впряглись в постромки и, как репинские бурлаки, побрели, поминутно останавливаясь, обратно в лагерь.

Разгрузив имущество возле палатки-камбуза, мы без сил повалились на койки. Однако мне разлеживаться не пришлось: надо было готовить ужин.

-  А теперь, Михал Семеныч, дело за тобой, - сказал я, разливая по кружкам чай. - Мы в старом лагере выковыряли изо льда гидрологическую палатку, но без твоего газика нам ее сюда не дотащить.

-  Ну это мы завсегда пожалуйста, - неожиданно без спора согласился Комаров. - Завтра утречком разогрею двигатель, и сразу отправимся.

22  марта.

Как только завтрак пришел к концу, мы забрались в автомобиль и без особых затруднений добрались до старого лагеря. Используя приобретенный опыт, водрузили палатку на деревянную раму, уложили на нарты длинный деревянный стол, скамью, пару больших фанерных ящиков для обустройства камбуза и еще кое-что из мелочей.

В организации кают-компании приняли участие все, кто был свободен. Поскольку пол в палатке отсутствовал, мы перво-наперво расчистили снег до самого льда. Пол получился шикарный, гладкий, блестящий, словно из зеленоватого мрамора. Но от него несло такой стужей, что пришлось от шика отказаться и застелить его листами фанеры, а поверх укрыть брезентом от клипербота. Обеденный стол из старой кают-компании поставили в центре. У входа на один из ящиков от радиозондов поставили газовые плитки, которые, напевая "Свадебный марш" Мендельсона, приволок из нашей жилой палатки Гурий Яковлев. Внутри ящика Комаров сделал полки для посуды, а второй ящик, прибив на него толстую доску, превратил в разделочный стол.

Когда все основные работы по благоустройству нового камбуза-кают-компании были завершены, меня оставили в одиночестве наводить марафет, чем я и занялся. Накипятил целый бак воды, отмыл бензином закопченные, покрытые толстым слоем жира газовые плитки, надраил тарелки (тоже давно хорошо не мытые), застелил стол новенькой, чудом сохранившейся клеенкой, розоватой, с мелкими цветочками. Чтобы довершить убранство палатки, я натыкал повсюду с десяток стеариновых свечек. Когда узенькие оранжевые язычки, дымя и потрескивая, потянулись кверху, палатка сразу приобрела какой-то особый, давно забытый нами уют.

По случаю новоселья я учинил шикарный обед из строганины, наваристого супа из оленины, свиных отбивных и сладчайшего компота, чем привел в неописуемый восторг товарищей, давно отвыкших от разносолов.

23  марта.

-  Гляди, ребята, земля, - раздался за стеной палатки голос Дмитриева. Мы высыпали из палаток и в первое мгновение обомлели от неожиданности.

На северо-востоке от нас поднимались крутые скалы неизвестного острова. Сквозь туманную дымку можно было хорошо различить острые пики невысоких гор, изрезанных расселинами, и уходящие вглубь узкие ущелья.

-  Это куда же нашу льдину занесли ветры и течения? Неужели нас прибило к земле? - сказал, растерянно покручивая окуляры бинокля, Щетинин.

-  А вдруг это Земля Санникова? - восторженно воскликнул Саша.

-  Ладно, не суетитесь, - насмешливо протянул Миляев. - Это же обыкновенный полярный мираж.

-  Конечно, мираж, - подтвердил подошедший Сомов. - Такие четкие миражи не раз вводили в заблуждение полярных путешественников.

-  А жаль, - вздохнул Дмитриев. - Вот никогда бы не подумал, что такое на свете бывает.

Увы, это не была Земля Санникова. Не была просто потому, что ее не существует в природе. Как не существуют ни Земля Макарова, ни Земля Петермана, ни Земель Андреева в море Лаптевых, Крокера, Президента и Кинен в океане к северу от Канадского архипелага, ни Земли Гарриса в Центральном полярном бассейне, ни десятка других мифических островов. Все они - порождение человеческой фантазии, жажды открытий, арктического миража... История этих земель-загадок началась с сообщения голландского китобоя Джиллиса, увидевшего на севере от Шпицбергена высокие обрывистые берега неведомой, не обозначенной на картах земли. Но хотя преодолеть тяжелые льды, преграждавшие путь к неизвестному, ему так и не удалось, он добросовестно зарисовал виденное и нанес на карту. В последующие годы многие мореплаватели пытались отыскать этот остров, названный в честь первооткрывателя Землей Джиллиса, но тщетно. Он словно сквозь землю провалился. Правда, некоторым путешественникам удалось обнаружить "загадочную землю" в других районах, в результате чего на карте британского Адмиралтейства в 1872 году появились сразу две Земли Джиллиса: одна на 80° северной широты и 32° западной долготы, другая - на 81°30' северной широты.

Летом 1899 года знаменитый адмирал Макаров тоже видел берега неизвестного острова к северу от Шпицбергена. В 1880 году экипаж "Жанетты", дрейфовавшей во льдах к северу от острова Врангеля, заметил на северо-западе берега неизвестной земли, а в 1911 году эскимосу Так-Пук, участнику канадской экспедиции в море Бофорта удалось даже высадиться на неизвестном острове, который впоследствии тоже исчез.

Еще более загадочным было открытие Земли Андреева в 1763 году. Ее обнаружила экспедиция сержанта Андреева на севере от Медвежьих островов. Однако шесть лет спустя военные геодезисты Леонтьев, Лысов и Пушкарев, пройдя по льдам на 170 километров к северу, вернулись ни с чем. Так же окончился неудачей поход М. Ф. Теденштрома. В тридцатых годах XX столетия несколько советских полярных экспедиций тщетно искали Землю Андреева, но не обнаружили никаких её следов.

Но особенный интерес вызвала судьба Земли Санникова. Увиденная промышленником Санниковым с северного берега острова Новая Сибирь в 1810 году, она долго будоражила умы соотечественников. Но ни лейтенант П. Ф. Анжу в 1821 году, ни геолог Э. Толь в девятисотых годах, ни экспедиция на ледокольных пароходах "Вайгач" и "Таймыр" в 1913-1914 годах, ни амундсеновская экспедиция на судне "Мод", дрейфовавшая в этом районе, не нашли подтверждений ее существования. Бесполезными оказались и поиски ледоколов "Ермак" (1937 г.) и "И. Сталин" (1938 г.). Ярым поборником идеи существования Земли Санникова выступил академик В. А. Обручев, написавший великолепную, увлекательную книгу "Земля Санникова". А в 1911 году участник экспедиции В. Стефанссона эскимос Так-Пук даже высадился на такой неизвестный остров в море Бофорта. В марте 1946 года летчик И. Котов во время ледовой авиаразведки к северо-востоку от острова Врангеля на 76° северной широты и 165° западной долготы, вблизи места дрейфа нашей станции обнаружил остров Крестьянки, достигавший в длину 30 километров и 25 километров в ширину. А год спустя летчик Л. Крузе наблюдал тот же остров, но уже на 173°30' западной долготы. Следовательно, остров обладал удивительной способностью менять свои координаты. По мнению В. Н. Степанова, эти "земли", состоявшие из ископаемых льдов, подвергались интенсивному размыву морскими водами и воздействию мощного дрейфующего ледяного покрова. В 1954 году В. Ф. Бурханов пришел к заключению, что "наши современные познания о дрейфе ледяных островов еще несовершенны. Но они уже дают основание сказать, что Санников, Андреев, Джиллис, Макаров и другие полярные исследователи, обнаружившие загадочные земли, на самом деле видели не что иное, как дрейфующие ледяные острова".

В апреле 1948 года И. П. Мазурук наблюдал мощное нагромождение льдов, напоминавшее землю с характерной волнистой поверхностью. Это был настоящий остров размерами 28 на 32 километра.

Март 1950 года ознаменовался открытием еще одного ледяного острова площадью около 100 квадратных километра., дрейфовавшего северо-восточнее острова Геральд. К сожалению, эти интересные открытия держались советским правительством в глубочайшем секрете от мировой научной общественности. Однако все эти тайны давно стали "секретом полишинеля". Оказалось, что американцы еще в 1946 году с помощью радара обнаружили дрейфующий остров, известный в советских секретных документах как остров Крестьянки, и назвали его Т-1 (от английского слова target - мишень, цель). А когда в июне 1950 года один за другим были открыты еще два плавучих острова: Т-2 (остров Мазурука) и Т-3 (остров Перова), высокое начальство спохватилось, приказав немедленно опубликовать в печати сообщения о блестящих открытиях советских летчиков. Но - поздно. Приоритет открытия дрейфующих островов Арктики достался, как это было не раз, американцам.

За ужином снова завязался разговор о сегодняшнем мираже.

-  А все-таки жаль, что это мираж, - сказал, мечтательно вздохнув, Гудкович. - Вот было бы здорово открыть еще никому не известную землю. Ну хоть бы паршивенький ост-ровочек.

-  Запоздал ты, Зяма, появиться на свет Божий эдак лет на сорок, - сказал, улыбнувшись, Никитин.

-  А почему на сорок? - спросил Дмитриев.

-  Потому что последнюю неизвестную землю открыли тридцать восемь лет назад, в 1913 году, - сказал Макар Макарович, - а предсказал ее существование еще в конце прошлого века знаменитый географ и... отец русского анархизма П. А. Кропоткин. В своих "Записках революционера" он писал: "Земля, которую мы предвидели сквозь полярную мглу (Земля Франца-Иосифа. - В. В.), была открыта Вайпрехтом и Пайером, а архипелаг, который должен находиться на северо-восток от Новой Земли (я в этом убежден еще больше, чем тогда), так еще и не найден". Но природа долги оберегала тайну ее существования. Правда, если бы Семену Челюскину, первым из людей ступившему на "каменный, приятный, высоты средней" мыс 7 мая 1742 года - самую северную точку Азиатского материка, названную им Восточно-Северным мысом (впоследствии переименован в мыс Челюскин. - В. В.), повезло, он смог бы разглядеть сквозь морозную дымку купола неведомой земли. От нее отделяли первопроходца лишь 56 километров пролива. Не была фортуна благосклонна и к другим полярным исследователям: Э. Норденшельду, Ф. Нансену, Э. Толлю, корабли которых прошли этим проливом из Карского в море Лаптевых. Но вот настал 1913 год. 9 июля из Владивостока на север отплыла экспедиция в составе двух ледокольных транспортов: "Таймыр" и "Вайгач". Перед ней стояла задача: "...собрать материал по астрономии, гидрографии, лоции, гидрологии, геодезии и зоологии и все это увенчать сквозным проходом в Петербург". Вместо тяжело заболевшего И. С. Сергеева начальником экспедиции был назначен Б. А. Вилькицкий.

23 августа корабли подошли к восточному берегу Таймырского полуострова. Уже был виден мыс Челюскин. И тут на пути экспедиции встали непроходимые льды. Разочарованию ее участников не было предела. Но тут произошло событие, заставившее сразу забыть о неудаче. В ночь со 2 на 3 сентября навстречу кораблям, медленно продвигавшимся по широкой полынье, стали попадаться айсберги. Айсберги у Таймырского полуострова? Но откуда? Ведь поблизости нет и признака рождающих их ледников, да и никто из исследователей ранее не встречал эти плавающие ледяные горы вблизи Таймыра. И вдруг в предрассветной дымке появились очертания неизвестной земли. Вот как описал открытие этой земли участник экспедиции врач Л. М. Старокадомский:

"Светало, но горизонт еще закрывала мгла. И вдруг впереди, немного вправо от курса я стал различать смутные очертания высокого берега. Не ошибся ли я? В Ледовитом океане часты такие обманы зрения. Кажется, ясно видишь вдали берег, а начнешь продвигаться к нему и оказывается, что за берег принял облако или стену тумана. Не стал ли я жертвой такого оптического обмана? Не говоря пока ни слова Гюне (мичман ничего не замечал), я, напрягая зрение, внимательно всматривался в темноту. Нет, ошибки быть не могло, я отчетливо видел землю - очертания крутых возвышенностей не менялись, были очень характерны; на горах виднелись снежные пятна. Передо мной, несомненно, был высокий гористый берег. Сдерживая волнение, я шагнул в штурманскую рубку и разбудил начальника экспедиции.

-  Борис Андреевич, впереди открылся берег!

-  Довольно островов, - капризно, сквозь сон, пробормотал Вилькицкий, - нам надо проходить на запад...

-  Идите смотреть, Борис Андреевич, теперь это высокие горы.

Окончательно проснувшись, Вилькицкий мгновенно сбросил с себя тулуп, выскочил на мостик и стал вглядываться в указанном мною направлении. Все яснее на фоне тусклого облачного неба вырисовывались высокие берега неведомой земли".

Что это - остров ли, архипелаг? Таинственный берег уходил на северо-запад и скрывался вдали. Попытка обследовать южную оконечность острова не принесла результатов: путь преградили сплошные льды. Однако партии исследователей удалось с помощью шлюпки высадиться на юго-восточный берег, собрать образцы пород и произвести астрономические наблюдения.

4 сентября Б. А. Вилькицкий издал приказ по экспедиции, в котором указывалось, что "при исполнении приказания начальника Главного гидрографического управления пройти после работ на запад в поисках Великого северного пути из Тихого океана в Атлантический нам удалось достигнуть мест, где еще не бывал человек, и открыть земли, о которых никто и не думал.

Мы установили, что вода на север от мыса Челюскин не широкий океан, как его считали раньше, а узкий пролив. Это открытие само по себе имеет большое научное значение, оно объяснит многое в распределении льдов океана и даст новое направление поискам великого пути".

Вдоль скалистых берегов медленно продвигались корабли на север. Высокие, почти пятисотметровые горы, совершенно лишенные растительности, были хмуры и неприветливы. Но вот берег кончился. Горная цепь, словно тая, перешла в пологое плато, плавно спускавшееся к морю. 81°. Земля - кончилась. Дальше простирался бескрайний океан, покрытый льдом.

О борьбе с многолетним паком нечего было и мечтать. Дальнейшего пути на запад не было. Пришлось ограничиться подробной съемкой восточных берегов земли и спешить обратно, иначе кораблям угрожала ледяная ловушка и неизбежная длительная зимовка.

Благополучно избежав опасностей, экспедиция с триумфом вернулась во Владивосток.

-  Так вот, - продолжил свой рассказ Никита, - Вилькицкий назвал открытый остров Землей Николая II. Думаю, что это было не случайно. В Арктике уже имелась Земля Франца-Иосифа, названная в честь австрийского императора, а теперь, как бы в противовес, появился остров с именем русского царя. Но, что удивительно, землю-то открыли и... забыли о ее существовании. Правда, в 1918 году Р. Амундсен, зазимовавший на берегах Таймыра, сделал попытку добраться до нее на собаках. Но преодолеть многочисленные препятствия в виде торосов и разводий ему не удалось. Потерпел неудачу и капитан Р. Бартлетт.

У. Нобиле, пролетая вблизи берегов Северной Земли, так и не увидел ее с борта дирижабля, что вызвало сомнение в ее существовании даже у такого солидного издания, как географический справочник "Arctic Pilot". Так и оставалась целых 27 лет она отмеченной на географических картах лишь неровной линией восточного и южного берегов. Подлинное открытие этой земли, переименованной в 1926 году на Северную Землю, состоялось в тридцатых годах. 24 августа 1930 года на пустынном берегу островка, названного Домашним, высадились четверо советских полярников во главе с Георгием Ушаковым.

-  Макар Макарыч, - прервал его рассказ Щетинин, - а ты, часом, не ошибся? Их вроде бы было только трое: Ушаков, охотник-промышленник Журавлев и радист Вася Ходов. Так, во всяком случае, написано в книге Ушакова "По нехоженой земле".

-  Нет, Жора, не ошибся, - сказал Никитин. - Их действительно было четверо. К сожалению, имя четвертого участника экспедиции геолога Урванцева много лет нигде не упоминалось. Его арестовали в конце тридцатых годов, и военная цензура распорядилась вычеркнуть его фамилию из рукописи. Пришлось подчиниться, иначе книга не увидела бы свет. - Макар Макарович замолчал, разминая папиросу.

-  Ну и чем же закончилась эта экспедиция? - спросил Дмитриев.

- Два года провели полярники на Северной Земле. Во время санных экспедиций они прошли на собачьих упряжках более 5 тысяч километров и установили, что Северная Земля - архипелаг, состоящий из четырех крупных и десятка мелких островов, общей площадью около 37 тысяч квадратных километров. Экспедиция составила подробную карту архипелага, дала названия островам и проливам, горам и ледникам. Урванцев с Ушаковым описали геологическое строение, животный и растительный мир. Работа экспедиции была оценена научной общественностью как величайшее географическое открытие XX века.

Пока Никитин рассказывал историю открытия и изучения Северной Земли, я невольно вспомнил свое первое знакомство с ней. Это памятное событие произошло в начале апреля 1949 года. Наш экспедиционный самолет опустился на лед пролива Красной Армии, разделявшего острова Комсомолец и Октябрьской Революции. Здесь располагалась промежуточная база экспедиции "Север-4". С нее запасы бензина, продовольствия, научное оборудование затем доставлялись в район Северного полюса. Перед моим мысленным взором возникла серая, запорошенная снегом громада мыса Ворошилова, нависшая над кромкой берега, и купола КАПШей, черневшие на девственно-белом снегу пролива. Взволнованный встречей с "настоящей Арктикой", я не удержался и, закинув за плечи карабин, отправился в свое первое полярное путешествие к островку, возвышавшемуся среди льдов в километре от лагеря. Я долго карабкался по его скалистому обледеневшему склону и наконец, добравшись до вершины, замер, пораженный открывшейся картиной. Передо мной до самого горизонта простиралось закованное в лед море Лаптевых. Во всех направлениях тянулись гряды торосов, сверкавших под лучами незаходящего полярного солнца. По белесо-голубому небу, словно догоняя друг друга, мчались лохматые, похожие на клочья ваты облака. Меня охватило волнующее чувство первооткрывателя. Наверное, в эти минуты я ощущал себя Пири, Нансеном, капитаном Гаттерасом. Я словно забыл о времени, всматриваясь в необъятные просторы Арктики.

24 марта.

Сегодня природа еще раз побаловала нас зрелищем полярного миража. Правда, очертания "земли" несколько изменились, но впечатление, что перед нами остров, было поразительным. И подумать только, что это всего-то навсего оптический обман, вызванный преломлением световых лучей при прохождении через слои воздуха с разной плотностью. Прямолинейный луч света, отраженный от какого-нибудь предмета, искривляется, образуя дугу, превышающую радиус Земли. При этом видимый горизонт расширяется и повышается. Поэтому эти объекты, скрытые за горизонтом,  становятся видны наблюдателю.  При плавании в Арктике не раз обнаруживали открытую воду среди ледяных полей или груды торосов, находившиеся на большом отдалении. Это явление называется рефракцией. В тех случаях, когда нагретый слой воздуха оказывается внизу, а холодный и более плотный над ним, траектория светового луча имеет выпуклость вниз и отдаленные предметы представляются наблюдателю в перевернутом виде.

Я припомнил Э. Миккельсена, описавшего юмористический случай, связанный с рефракцией. Однажды его спутники по экспедиции Унгер и Поульсен увидели на пригорке мускусного быка. "В каждом, - вспоминал Миккельсен, - мгновенно проснулся охотник, оба поползли на брюхе по всем правилам искусства, укрываясь в русле высохшей речушки. Наконец они приблизились к ничего не подозревавшему животному на расстояние выстрела и уже подняли ружья, как вдруг - что такое? Никак у животного хвост? И впрямь, оно вдруг замахало хвостом, громко залаяло и бросилось навстречу бравым охотникам, которые, наверное, готовы были спрятаться в мышиную норку, убедившись, что зверь, к которому они так осторожно ползли, - одна из их собственных собак". Вот они - шутки рефракции.

Полярным мореплавателям не раз миражи внушали чувство удивления, смешанного с благоговейным ужасом. Во время полярной экспедиции Виллоуби неожиданно налетевший шторм разнес суда на большое расстояние друг от друга. И вдруг моряки одного из судов увидели опрокинутое изображение другого высоко в небе. Он плыл мачтами вниз, словно взлетел в небо и там перевернулся. Изображение было настолько четким, что можно было без труда узнать пропавший корабль.

Ярко описал мираж Николай Васильевич Гоголь в своей "Страшной мести". "За Киевом показалось неслыханное чудо: вдруг стало видимо далеко во все концы света. Вдали засинел лиман, за лиманом разливалось Черное море. Бывалые люди узнали и Крым, горою поднимавшийся из моря, и болотный Сиваш. По правую руку была видна земля Галичская.

-  А то что такое? - спрашивал собравшийся народ, указывая на далеко мерещившиеся на небе и большие, похожие на облака серые и белые верхи.

-  То Карпатские горы, - говорили старые люди..."

Но, пожалуй, самым удивительным был мираж, наблюдавшийся экипажем бременского судна "Матадор". Из легкого тумана прямо навстречу ему вынырнуло, рассекая волны, большое парусное судно. Моряки в ужасе ожидали столкновения. Но "Летучий голландец", они именно за него приняли корабль, мчащийся на всех парусах, вдруг изменил курс и исчез. Только прибыв в чилийский порт Галатеа Буэна, капитан "Матадора", описав встреченный корабль, с удивлением узнал, что видел призрачное отображение датского корабля, находившегося в тот момент за 1700 километров от "Матадора".

25 марта.

Комаров чуть свет ушел на аэродром, посмотреть, в каком состоянии посадочная полоса. Возвратился он только в полдень, злой и расстроенный.

-  Что-то вы сегодня не в духе, Михал Семенович? - спросил Сомов, увидев его хмурое лицо.

-  Будешь не в духе, - отозвался Комаров, - если аэродром пропал.

-  Как это пропал? - недоуменно спросил Сомов.

-  Нету аэродрома, унесло его куда-то. Вроде бы никаких серьезных подвижек последние дни не было, а он словно в океан провалился.

-  Ну и что же будем делать? Ведь скоро Мазурук снова собирается нас навестить.

-  Надо искать новый. Вот отдохну, а потом прихвачу пару ребят и отправимся искать подходящую льдину.

-  Это зачем же? - вмешался Яковлев, незаметно подошедший к собеседникам.

-  Вот Михал Семенович сетует, что аэродром пропал.

-  Пропал? - удивился Гурий. - Да мы с Ваней только что по нему гуляли, хотели взять пробу молодого льда.

-  Брось заливать, Гурий, - окрысился Комаров.

-  Ты, Семеныч, не горячись, - миролюбиво возразил Яковлев. - Ты где его искал?

-  Как где? Пошел вдоль гряды торосов, знаешь, там есть такая льдина, похожая на белого медведя, а потом завернул направо.

-  Вот тебе и на, - усмехнулся Гурий, - так ведь аэродром совсем в другой стороне.

Комаров смущенно потоптался на месте.

-  Неужели я перепутал?

-  Значит, перепутал. Аэродром целехонький, на том же самом месте, где мы принимали последний раз Мазурука.

И действительно, "непогрешимый" Комаров на этот раз ошибся. Следом за Гурием, взявшим на себя роль Сусанина, мы отправились на аэродром. Он действительно оказался целым и невредимым, если не считать десятка небольших трещин. Навести на нем порядок было для нас сущим пустяком.

26 марта.

-  Михал Михалыч, может, баньку организуем? - сказал Саша Дмитриев, почесывая голову. - А то уже терпежа никакого нет.

-  Пора, наверное, - отозвался Сомов. - Как, Михал Семеныч? Наверное, наш банный агрегат уцелел. Его бы привезти сюда. А по случаю такого важного мероприятия можно на один день использовать нашу гидрологическую палатку.

Комаров не заставил себя упрашивать. Он быстренько "развел пары" и в сопровождении добровольцев отправился на газике в старый лагерь. Часа через два банная команда, перебрасываясь веселыми шутками, уже трудилась на полный ход. Установила агрегат, заправила бензином АПЛ, натаскала снежных брикетов из соседнего сугроба. Вскоре в бочке забулькала закипая вода, и первые счастливцы, орудуя мочалками, довольно отфыркиваясь, уже оттирали многомесячную грязь. Впрочем, это радостное событие было несколько омрачено неприятным происшествием. В АПЛ кончился бензин, и Курко, залив в бачок горючее, принялся качать поршнем. Но второпях он забыл прочистить капсюль. Неожиданно пламя пыхнуло и опалило ему руки. Костя примчался ко мне на камбуз, ругаясь на чем свет стоит. Руки у него покраснели и покрылись волдырями. Обработав ожоги по всем правилам, я обмотал ему обе кисти бинтами. Взглянув на толстые повязки, украсившие его руки, Миляев заметил, что нет худа без добра и теперь Курко может обойтись без перчаток.

К сожалению, это происшествие было не первым. Пару дней назад Саша Дмитриев, прибирая в гидрологической палатке, неосторожно повернулся и опрокинул горящую паяльную лампу. Пламя лизнуло просохший полог, и он вспыхнул как спичка. К счастью, Дмитриев не растерялся и, зачерпнув ведром воду из лунки, выплеснул ее на пламя. Пожар удалось погасить, но в пологе образовалась огромная дыра. Макар Макарыч, очищая палаточный тент от наледи, полоснул ножом по руке, да так, что кровь брызнула фонтаном. Я с трудом остановил кровотечение, наложив тугую повязку. К счастью, сухожилия остались в целости и сохранности.

Я тоже умудрился подпалить полу своей француженки, а Яковлев едва не лишился меховой шапки, упавшей на горящую газовую плитку.

Все эти события крайне настораживали. Это были не просто случайности. Видимо, дали себя знать накопившееся утомление и постоянное нервное напряжение. В результате ослабло внимание, появилась рассеянность. Мы утратили осторожность, стали пренебрегать правилами безопасности. Все это могло привести к самым непредсказуемым и роковым последствиям.

27 марта.

Сегодня гляциологи отправились добивать "кабана". После трех дней утомительной работы, спустив семь потов, им удалось выдолбить шурф глубиной 115 сантиметров. Теперь предстоял заключительный этап. Вооружившись пешнями, пилой, связкой веревок, прихватив с собой нарты, они вместе с добровольными помощниками навалились на "кабана". Распахнув куртки и поплевав на рукавицы, Яковлев с Петровым взялись за ручки пилы. Джик-джик, джик-джик - визжала пила. С лица ледопилов стекали струйки пота. Они тихонько чертыхались, но решили довести дело до конца.

В расстегнутых куртках, с разлохмаченными бородами, они мне напомнили детскую игрушку - двух маленьких медведей на деревянных планках. Подергаешь планки, и каждый из них тянет пилу на себя. Только через четыре часа утомительной работы им удалось наконец отхватить внушительный ломоть льда шириной 70, длиной 60 сантиметров, толщиной метр с небольшим. Усталые, но довольные, они бережно погрузили свой охотничий трофей на нарты и, увязав веревками, поволокли его в лагерь, прямо к палатке, выпрошенной у Сомова для гляциологических исследований. Их встретило веселое тиканье двух дисковых гальванометров, непрерывно записывающих суммарную солнечную радиацию и радиационный баланс. Здесь же стоял мощный пресс для изучения физико-механических свойств льда. Гурий с Ваней полны энтузиазма и разделывают "кабана" по всем правилам. К сожалению, их кабан - единственное "мясо", которым можно воспользоваться, ибо оленья ляжка, пошедшая на приготовление вчерашнего борща, оказалась последней. Придется переходить на мясные консервы. Но их у нас предостаточно. Я невольно вспомнил старую байку. К вождю индейского племени пришли охотники.

-  О вождь, - сказали они, - есть две новости: одна плохая, другая хорошая.

-  Начните с плохой, - сказал вождь.

-  Вчера убили последнего бизона. Осталось одно бизонье говно.

-  А хорошая? - спросил вождь.

-  Говна навалом.

Но еще одна новость, сообщенная мне Яковлевым, оказалась действительно хорошей. Возвратившись с "охоты на кабана", он зашел на камбуз и, заглянув в бак, в котором на дне плескалось немного воды - все, во что превратилась целая гора снега, сказал укоризненно:

-  И чего это ты, док, со снегом мучаешься, когда у тебя под боком опресненного льда навалом? Идем покажу, - сказал Яковлев. Он отвел меня метров за тридцать от палатки и ткнул пальцем в ледяной бугор, нежно голубевший в лучах солнца.

-  Вот это и есть старый лед, - пояснил он, - в нем соли кот наплакал, не то что в молодом.

-  Это почему ж?

-  Да все очень просто. При повышении температуры льда увеличивается объем включенного в него рассола и ячейки постепенно удлиняются, превращаясь в сквозные каналы, по которым рассол проникает между ледяными кристаллами, опускаясь все ниже и ниже. Этот процесс, особенно интенсивный в летние месяцы, ведет к непрерывному опреснению верхних слоев льда, которое распространяется на всю его глубину. Чем лед старее, тем меньше в нем содержится солей. И в зимнее время этот процесс не прекращается, вследствие разности температур верхней и нижней поверхностей льда. Старый, опресненный лед легко узнать по своеобразной голубой окраске, блеску и сглаженным очертаниям. Вот он как раз перед тобой. Видимо, эта глыба пролежала здесь не один год.

Воспользовавшись советом Гурия, я принес бак, набил его до краев кусками льда и, погрузив на нарты, потащил на камбуз. И действительно, через некоторое время бак оказался почти до краев наполненным совершенно пресной водой. Ай да Гурий!

1 апреля.

Ровно год назад над этой льдиной взвился красный флаг нашей станции. Вроде бы срок невелик. Но здесь иной масштаб времени. Оно словно замедлило свой бег. Минуты превратились в часы, часы стали неделями, недели месяцами. Мы садимся вокруг стола, сосредоточенные и немного взволнованные. Михмих, гладко выбритый, в своей потертой коричневой кожаной куртке поверх черной суконной тужурки, говорит:

- Дорогие друзья! Сегодня нашей дрейфующей станции исполняется год. В масштабах человеческой истории срок этот совсем небольшой. Но, наверное, для всех нас этот год равен целой жизни. Правда, жизни трудной, напряженной, заполненной непрестанным трудом, отягощенный бременем ответственности, но такой яркой и полнокровной. Сегодня, как это принято на Большой земле, мы попробуем подвести некоторые итоги нашего дрейфа. За двенадцать месяцев станция прошла по прямой всего около шестисот пятидесяти километров, но зато ее извилистый путь среди льдов составил более двух тысяч шестисот километров. А теперь разрешите, я начну с работы нашего гидрологического отряда. Нам удалось сделать около трехсот замеров глубины, которые позволили детализировать рельеф дна в малоизученном районе Полюса относительной недоступности и определить границы материкового склона в обследованных точках. Думаю, что они помогут нашим коллегам при составлении новой батиметрической карты Ледовитого океана. Пробы грунта с океанического дна дадут возможность выяснить изменения в осадках, наблюдаемых при переходе океанских глубин к материковому склону и затем к материковой отмели.

Обнаруженные в пробах окатанная галька и свежие обломки породы наталкивают на мысль, что значительная их часть вынесена льдами с побережий Аляски, Чукотки и острова Врангеля. А другая часть, обнаруженная на краю Чукотского желоба, связана с новейшей тектоникой. Интересные результаты удалось нам получить при изучении термического режима всей толщи воды и особенно ее слоя тихоокеанского происхождения, который распространяется в центральной части Северного Ледовитого океана между слоем атлантической воды и верхним распресненным слоем полярных вод. За год удалось выполнить несколько десятков суточных станций и пять пятнадцатисуточных, во время которых мы наблюдали за характером течений на различных горизонтах.

Наши гидробиологические исследования позволят изменить существовавшие представления о необычайной бедности жизни в Центральном полярном бассейне. Мы убедились, что полярные воды в этих широтах населяют десятки видов веслоногих рачков, а также обнаружили представителей других групп животного мира, ранее считавшихся отсутствующими в Северном Ледовитом океане. А благодаря тому, что отлов производился систематически, можно говорить о сезонных изменениях количества планктона. Наблюдения за живностью в океане позволяют предположить наличие прослойки тихоокеанских вод.

Основательно за это время потрудились наши метеорологи Зяма Гудкович и Георгий Ефремович Щетинин. Все вы знаете, что, за небольшим исключением, они почти семь месяцев подряд по восемь раз в сутки получали метеоданные, которые передавались на Большую землю и служили большим подспорьем синоптикам, особенно в восточном секторе Арктики. Но, с другой стороны, их материалы, а также данные, собранные К. И. Чуканиным, В. Г. Канаки, В. Е. Благодаровым и П. Ф. Зайчиковым в летний период, сыграли существенную роль в исследовании закономерностей атмосферной циркуляции над Центральной Арктикой. Аэрологи, например, установили, что скорость ветра возрастает с высотой и достигает максимума за один-полтора километра от тропосферы. Радиозонды, улетавшие на высоту двадцать километров, позволили получить характеристики стратификации не только тропосферы, но и нижних слоев стратосферы, где было обнаружено повышение температуры с высотой порой на пятнадцать-восемнадцать градусов. Очень интересными оказались исследования, выполненные Миляевым и его предшественниками с помощью градиентной установки. Они выявили некоторые закономерности изменения скорости ветра с высотой в приледном слое воздуха в зависимости от характера подстилающей поверхности и от скорости ветра.

Много интересных материалов собрали Гурий Николаевич и Иван Григорьевич. Им удалось доказать, что в период с мая по сентябрь радиационный баланс в этих краях положителен, а с октября до апреля он становится отрицательным. Но сколько материалов им еще предстоит обработать, чтобы оценить структуру и физико-механические свойства льдов разного возраста и вида, уже не говоря о наблюдениях за сезонностью изменений ледяного покрова и его рельефа под воздействием процессов таяния в летнее время. Заодно хочу поздравить гляциологов с успешной охотой на третьего "кабана".

Есть чем гордиться и Николаю Алексеевичу. Его геофизические исследования, которые продолжили наблюдения, начатые Е. М. Рубинчиком и В. М. Погребниковым, позволили сделать много интересных заключений о магнитном поле Земли и его особенностях, о местных магнитных аномалиях вертикальной и горизонтальной составляющих в области, расположенной к востоку от меридиана 170. Им удалось установить некоторые закономерности поглощения радиоволн в высоких широтах и влияния магнитных возмущений на радиосвязь. С помощью полученных ими данных магнитные карты Центральной Арктики, которые раньше строились на основе теоретических  выводов,  приобретут  большую  точность,  столь  необходимую для практических целей. А что касается его навигаторской деятельности, то она выше всяких похвал. Благодаря неутомимости Миляева мы постоянно знали, где находимся и куда нас влечет неведомая сила. Я должен особо поблагодарить Михаила Семеновича, чьи золотые руки не раз выручали нас из трудных положений, а изобретательская смекалка поражала своей неистощимостью. Низко поклониться хочу нашим самоотверженным радистам, которые в самые трудные минуты нашей жизни поддерживали бесперебойную связь с Большой землей.

Не забыл Михмих и моей врачебно-кухонной деятельности, найдя для нее добрые слова.

Кто нас осудит, если после такого серьезного совещания и телеграммы из Ленинграда о вылете отряда Мазурука для снятия станции мы устроили шикарный банкет, истратив последние запасы деликатесов, столь бережно хранившиеся до этой минуты Дмитриевым, и две бутылки шампанского, подаренные Мазуруком.

2 апреля.

В очередную экспедицию в старый лагерь отправляется сразу человек шесть. У каждого свои дела. Я должен пошуровать в фюзеляже, может, что-нибудь интересное завалялось. У Комарова в мастерской остались какие-то инструменты и детали, а Яковлев с Петровым, уговорив Зяму, пришли за последним "кабаном". За нами увязалась шумная собачья компания. Громко тявкая, щенки бежали, то и дело падая на скользком льду. Но первая же гряда торосов повергла их в смущение. Мы перебрались на другую сторону и остановились, с любопытством ожидая, как щенки преодолеют возникшее препятствие. Впрочем, в собачьем коллективе, как и в людском, всегда обретается скрытый лидер. Им оказался мохнатый Шарик с белой звездочкой на лбу. Он повертелся на месте, а затем затрусил неторопливо вдоль гряды и наконец, обнаружив проход, втиснул свое лохматое тельце и проскользнул на другую сторону. Остальные щенки последовали его примеру.

Яковлев и Петров облюбовали толстенный ледяной лоб и принялись пилить его голубую твердь. Но щенки оказались тут как тут. Они рычали на пешню, лезли под самую пилу, совали любопытные мордашки в шурф, вертелись под ногами, радуясь возможности принять участие в новой игре. Наконец, Петрову это надоело, и он, вытащив из кармана кусок колбасы, заманил всю щенячью компанию в палатку и захлопнул дверцу. Они сидели там, возмущенно тявкая, пока глыба полтора метра толщиной не была выпилена из ледяного массива, разделена на куски и погружена на нарты. Лед оказался совершенно пресным. Вот почему так заманчиво голубели вокруг оттаявшие льдины. На некоторых снег полностью исчез, и они поутру были лишь припудрены голубоватым инеем.

3-4 апреля.

Нас закружила, задергала предотъездная суета. По лагерю несется перестук молотков. Вся аппаратура тщательно запаковывается. По воздуху летают обрывки бумаги, клочки ваты, стружка, хранившаяся по сусекам до поры до времени.

Неожиданно Москва подкинула нам хлопот (а то своих у нас было мало). Очередной радиограммой нам предписано вывезти на Большую землю порожние газовые баллоны и... бензиновые бочки. Трудно понять начальство. Ведь этих самых железных бочек из-под бензина валяется по всей Арктике видимо-невидимо. Но приказ есть приказ. Приходится выполнять, и мы в сопровождении газика отправляемся в старый лагерь. Бочки грузим на автомобиль, а баллоны на санки, в которые превратилась грузовая дверца, выдранная Комаровым с помощью лома из фюзеляжа.

Казалось бы нами должно владеть единственное чувство - радость. Радость по случаю успешного окончания работы, окончания многотрудной лагерной жизни. Но почему то один, то другой, отложив в сторону топор или молоток, отрешенно смотрит куда-то в пространство? Почему все чаще и чаще я улавливаю во взглядах товарищей нескрываемую грусть? И все-таки трудно поверить, что всего через несколько дней наступит конец всему - вахтам, тревогам, изнуряющей работе. И все чаще звучит слово - последний. Последний срок, последний "кабан", последняя вахта, последнее наблюдение. А ведь скоро прозвучит: последний обед.

Строительство дороги на аэродром подходило к концу, как вдруг лед задвигался, закряхтел и в считанные минуты от дороги остались "рожки да ножки". Надо было только посмотреть на наши кислые лица. Столько трудов, и все насмарку! Ну да бог с ней, с дорогой. А что с полосой? Этот вопрос мучает нас до самой ночи. Едва затихло торошение, мы, найдя окольный путь, устремились на аэродром. Нам повезло. Он остался целым и невредимым.

7 апреля.

Последний праздник. Последний день рождения. Михмиху исполняется 43 года. Каждый находит какие-то теплые слова, у каждого находится какой-нибудь скромный подарок - картинка из журнала, книга, мундштук. А неистощимый на выдумки Миляев вытащил из-под полы и преподнес имениннику бутылку напитка неопределенного цвета с оригинальной этикеткой, изображающей балерину в прыжке с надписью "Трест Арарат ГУСМП. Ликер ДС - Юбилейный". Напиток сильно отдавал горелым спиртом и немного кофе, но оказался приятным на вкус и ядреным по крепости. Хлопнула пробка шампанского, и пенистая влага полилась за неимением хрустальных бокалов в железные кружки. Обычно после "возлияний" начиналась, "травля". Но на этот раз было не до разговоров.

Неожиданно образовавшаяся после подвижки трещина оказалась непроходимым препятствием. Пришлось идти в обход, что удлинило дорогу почти вдвое, а значит, вдвое потребуется усилий для приведения ее в порядок. Но зато аэродромная полоса стала прочной и надежной. Со дня первого прилета Мазурука толщина льда достигла метра. Но длина его, видимо, не очень устраивала летчиков, и Илья Павлович радиограммой попросил удлинить ее еще метров на триста. Пришлось объявить аврал, а чтобы не бегать за два с лишним километра в лагерь на обед, Сомов распорядился перенести одну из палаток на аэродром, оборудовать ее плиткой, баллоном с газом и необходимой посудой и чайником. Теперь наработаешься, намерзнешься и шасть в палатку погреться, побаловаться чайком. Блаженство! Оказывается, как мало для этого требуется.

8 апреля.

Старый лагерь опустел. Сиротливо чернеют брошенные палатки. Осталось лишь самое ненужное. Зато в новом поселке и на аэродроме высятся штабеля грузов, готовых к отправке.

Отобедав, все вышли из камбуза покурить на свежем воздухе, как вдруг Миляев вытянулся перед Сомовым по стойке "смирно" и отрапортовал: "Геофизик Миляев готов к отлету на Большую землю. Последние наши координаты 81°45' северной широты и 162°20' западной долготы. Для продолжения работ на станции оставляю своего заместителя" - и он показал на геофизическую площадку. Мы посмотрели в направлении его руки и ахнули. На площадке, пригнувшись у треноги теодолита, стоял Миляев. Да, да, Миляев, в своей неизменной зеленой ватной куртке спецпошива, подвязанной обрывками веревки, черном меховом шлеме и стоптанных, с обгорелым мехом черных унтах.

Первым расхохотался Гурий:

- Ай да Коля! Ну и выдумщик!

Двойник был сделан превосходно. Миляев с помощью подставки придал ему свою, столь характерную позу, что не будь Николай Алексеевич рядом, ни за что бы не усомнились, что он берет очередные координаты, прильнув к теодолиту.

Мы несколько ошиблись с расчетами и, когда раздался крик "летит!", были еще в лагере. Все попрыгали в машину. Она, к счастью, завелась с пол-оборота, и Комаров погнал ее по ледовым ухабам и выбоинам, рискуя поломать рессоры.

Пока самолет кружил над льдинами, Комаров развез нас по аэродрому, вручив каждому по круглой зеленой банке - дымовой шашке и коробку спичек с толстыми желтыми головками.

Самолет Мазурука садится у самого "Т" и, пробежав половину полосы, заруливает на площадку-стоянку, расчищенную от бесчисленных ропаков и надувов после ожесточенного спора с Комаровым. Теперь каждая дополнительная работа кажется нам особенно тяжелой. Следом приземляется Ли-2. Его командир наш старый друг Виктор Перов. Мы радостно обнимаемся с "крестным отцом" станции, с которым не виделись целый год. Следом за ним на лед выпрыгивает знакомая приземистая фигура в длинном, до пят кожаном реглане. Это Титлов. Он тоже переходит из объятий в объятия, пристально вглядываясь в наши похудевшие, осунувшиеся лица. Михаил Алексеевич прилетел на разведку. Его "ил" тоже будет участвовать в эвакуации станции, но пока ожидает своего командира на острове Врангеля. Комаров усаживает его в газик и с хозяйским видом везет по аэродромной полосе. Судя по улыбающемуся, довольному лицу Титлова, аэродромом он остался доволен.

-  Ждите нас завтра, - сказал он. - Как только вернемся с Виктором Михайловичем, так сразу и вылетим.

-  Может, на минуточку заскочите в лагерь? Чайку попьем, а если хотите, то чего-нибудь покрепче, - предложил Никитин.

-  Нет уж, ребята, спасибо. Как-нибудь в следующий раз, - поблагодарил Титлов и полез по стремянке в кабину.

Но особенно радостной была встреча с Женей Яцуном. Уж как его мяли, тискали в объятиях. Поскольку времени на киносъемку у него немного, всего два дня, Женя со свойственной ему деловитостью мигом "организовал" дюралевые самолетные санки и, нагрузив их доверху киноимуществом, отправился пешком в старый лагерь. На предложение Комарова "подмогнуть" попутным транспортом он лишь отмахнулся, и вскоре его одинокая фигура исчезла за торосами. Яцун снимал все. И грозные валы, подступившие к камбузу и радиопалатке, и полузасыпанные снегом широкие трещины, и развалины снежных домиков. Ему, проведшему полгода на станции, все было до боли понятно. Он словно очутился вместе с нами в тот роковой день "великого торошения". Кассета за кассетой ложились в меховой мешок. Потом в киностудии эти километры отснятой пленки превратятся в потрясающий своей реальностью фильм "376 дней на льдине". Вернулся он лишь поздно вечером, усталый, потрясенный разрушениями в старом лагере.

Сидя за столом в кают-компании, он все повторял с сожалением:

-  Эх, не дало мне начальство остаться на станции. Это же были бы такие фантастические кадры. Я когда рассмотрел ледяные валы - ужаснулся. А скажите, Михал Михалыч, как это вам удалось дотащить самолет с аэродрома в лагерь? Откуда только силы взялись справиться с такой махиной?

Сомов только пожал плечами.

Самолеты ушли на юго-запад, увозя с собой двух наших товарищей - Гурия Яковлева и Колю Миляева. Как им не хотелось расставаться!

10 апреля.

Снова в небе гудит самолет. Это Титлов. Едва затихли двигатели, вниз по трапу буквально скатилась фигура в кожаной куртке. Я первым попал в объятия старого приятеля штурмана Льва Рубинштейна. Он то прижимал меня к себе, то, отстранившись, вглядывался в мое лицо, словно пытаясь отыскать следы зимних испытаний, с умилением разглядывал мою ассирийскую бороду.

-  Ну молодчина, - то и дело повторял он. - И вообще вы все молодцы. Нам Мазурук еще на Врангеле рассказал, что вам пришлось пережить.

С Титловым прилетел еще один кинооператор - Саша Кочетков, непременный участник всех высокоширотных экспедиций, ученик и помощник знаменитого Марка Трояновского, с именем которого связана не одна полярная эпопея.

Погода стояла отличная. На небе ни облачка. Тридцатиградусный мороз приятно щипал щеки и нос. Только легкий ветерок сдувал снежную пыль с верхушек торосов.

Следом за Титловым снова прилетел Мазурук. Пока грузились самолеты, Мазурук и Титлов, прихватив с собой кинооператора, отправились, в сопровождении Сомова навестить старый лагерь.

Вернулись они потрясенные увиденным.

-  Сказать честно, я не ожидал такого, хотя в Арктике многого насмотрелся, - сказал Титлов, покачивая головой. - Уж очень страшные эти валы торосов. Даже сейчас. А представляю себе, что здесь творилось, когда они наступали.

-  Да, в опасную вы попали переделку, - сказал Мазурук. - Но молодцы. Все выдержали, со всем справились. Настоящие герои.

Мазурук взлетел, а следом за ним Титлов, забрав с собой еще двоих - Макара Никитина и Сашу Дмитриева. А мы, оставшиеся, возвращаемся в наши опустевшие палатки.

Яцун устраивается на койке улетевшего Яковлева. Монотонно гудит паяльная лампа. Покачиваются подвешенные для просушки унты и куртки. В запотевший круг иллюминатора льется солнечный свет. В его широком луче резвятся серебристые пылинки. Где-то потрескивает лед и тихонечко посвистывает ветерок в вентиляторном отверстии.

Последняя ночь на льдине. Неужели последняя? Даже не верится. Неужели все осталось позади: холод, испытания, опасности? Но чувство радости смешивается с грустью.

11 апреля.

Последний день на льдине. Неужели конец? Этот вопрос чувствуется во взглядах каждого из нас. Почти все грузы уже сложены на аэродроме, ожидая своего часа.

Прилетевшие Мазурук с Аккуратовым начали было торопить нас с отъездом, но поддались на нашу общую просьбу - принять участие в последнем торжестве - дне рождения Кости Курко. Я решил блеснуть перед гостями своими кулинарными талантами: Изготовил щи из свежей капусты, добавив в них обломок "ветчинного бульона", нажарил антрекотов, открыл последние баночки с икрой, наварил картофеля, настругал мороженую нельму. (На коронный кекс меня уже не хватило.) Стол украсили бутылки шампанского и гора салата из овощей, привезенных летчиками (кстати, как и нельма, антрекоты и картофель). После скромных возлияний и чая все отправились в старый лагерь.

-  А что будем делать с фюзеляжем? - спросил Сомов, повернувшись к Мазуруку.

-  А зачем с ним возиться? Пусть себе лежит, как лежал до святого пришествия, - сказал Илья Павлович, недоуменно пожав плечами.

-  Так с меня в Москве шкуру спустят, если мы его не уничтожим, - сказал Сомов. - Только как его ликвидировать, ума не приложу. Аммонал у нас закончился. Да и будь у нас его хоть тонна, мы бы трехметровый лед все равно не пробили.

-  Может быть, ПАРсами попробовать, - подсказал Комаров, - они горят, как звери.

-  Они-то горят, а дюраль вряд ли, - заметил Яковлев.  .

-  Еще как горит, - сказал, ухмыльнувшись, Аккуратов. - Помнишь, Илья Павлович, ту историю с пожаром машины Черевичного?

-  Еще бы, - отозвался Мазурук.

-  Так дюраль запылал не хуже сухого полена.

-  Ну что ж, может, попробовать для очистки совести? - согласился Сомов. - Давай, Михал Семенович, неси свои ПАРсы (парашютные осветительные авиационные ракеты).

Комаров с Яковлевым отправились в палатку-мастерскую и приволокли полные нарты завернутых в промасленную бумагу метровых трубок. Их затащили внутрь фюзеляжа, протянули бикфордов шнур. Все, на всякий случай, укрылись за торосами. Но, видимо, пролежавшие под снегом в течение полугода ракеты так отсырели, что даже не пшикнули.

-  Ладно, - сказал Сомов, махнув рукой, - семь бед - один ответ.

Собрав остатки имущества, мы возвратились в лагерь. Последняя палатка все еще сиротливо чернела после учиненного разгрома. Ее разобрали без особых хлопот, погрузили на нарты и окружили мачту, на которой трепетало алое полотнище, развевавшееся 376 дней над арктическими льдами. Сомов обрезал фал, и флаг медленно, словно нехотя пополз вниз. Раздался залп, второй, третий. Все. Финиш. Дрейфующая станция "Северный полюс-2" прекратила свое существование.

Комаров сел за баранку, выжал сцепление и дал газ. Машина медленно покатилась на аэродром. Мы потопали следом за ней. Дорогу за ночь перемело, и нам то и дело приходилось вызволять газик из глубоких сугробов. Ветер усилился, швыряя в лицо горсти снега. Наконец машина выбралась на лед аэродромной полосы и увеличила скорость. Позади нее из стороны в сторону болтались тяжело груженные нарты. Из притороченного к ним большого ящика с решеткой выглядывали растерянные мордочки щенков. Мы разобрали последнюю палатку, служившую убежищем для строителей аэродрома, и один за другим поднялись по стремянке в мазуруковский "ил", где бортмеханик Камирный уже накрыл для гостей стол. Только Ваня Петров со своими громоздкими ящиками, набитыми оборудованием гляциологов, погрузился в самолет Титлова.

Двигатели прибавили обороты, и машина, набирая скорость, покатилась по полосе. Быстрее, быстрее. И вот уже колеса оторвались ото льда. Мы в воздухе. Мазурук делает прощальный круг над руинами лагеря. Мы до боли в глазах всматриваемся в черные пятачки вросших в лед палаток, грозные валы торосов и уже поредевший столбик дыма над костром.

Прощай, льдина! Прощай!!!