Заставлю вспомнить Русь...

7

Варда понимал, что дежурный центурион не стал бы тревожить его ночью по пустякам, тем не менее не мог скрыть своего недовольства неожиданной побудкой.

— В чём дело? — раздражённо спросил он. — Или ты утратил разницу между днём и ночью?

— Патрикий, на встрече с тобой настаивает монах. Клянётся всем святым, что встреча крайне важна не столько для него, сколько для тебя. Уверяет, что имеет такие сведения о русах, о которых ты и не догадываешься. Если бы не это заявление, я ни за что не посмел бы прервать твой сон.

— Кто этот монах? Откуда и когда прибыл?

— Называет себя брат Кирилл, говорит, что из островного монастыря у Лаврополя. Я посоветовал ему обождать до утра, однако...

— Хорошо, пригласи его, — оборвал центуриона Варда. — Среди монастырской братии немало плутов, но встречаются и достойные люди. Будем надеяться, что посетитель окажется не из первых.

Монах был ничем не примечателен: высок, худ, бородат. Пожалуй, лишь тревожно бегающие по сторонам глаза, постоянно подергивающаяся от нервного тика правая щека да окровавленные тряпки, которыми были обмотаны ноги монаха, служа ему обувью вместо сандалий, могли бы выделить его из толпы ему подобных монастырских обитателей. Зато два спутника монаха, вошедшие вместе с ним в палатку, сразу обратили на себя внимание Варды. Это были невысокий, средних лет крепыш с пышными усами и христианским крестиком на шее и стройная моложавая женщина в длинном домотканом платье и с повязанной платком головой.

— Ты говорил об одном брате Кирилле. Кто эти люди? — спросил Варда у дежурного, указывая на спутников монаха.

— Это мои провожатые, патрикий, — ответил вместо центуриона монах. — Они дали обет Богу неразлучно быть со мной до моего полного выздоровления, и я не могу расстаться с ними. Они ничем не помешают нашей беседе, а кое в чём могут даже помочь, ибо видели и знают больше меня.

— Ты нездоров, брат Кирилл? — поинтересовался Варда. — У тебя, наверное, болят ноги? Что с ними?

— Меня пытали язычники, желая узнать, нет ли тайного хода в монастырь, дабы не штурмовать его стен. Они жгли мне огнём ноги, поэтому без посторонней помощи мне трудно, почти невозможно, передвигаться.

— Тебя пытали варвары и ты остался в живых? Но мне доподлинно известно, что из монастыря не спасся ни один монах. Да и как ты мог покинуть остров, если вокруг него десятки судов русов и викингов, а ты не можешь даже ходить? И зачем варварам выпытывать тайный ход в монастырь, если ты мог оказаться в их руках уже после взятия обители? Я совершенно не понимаю тебя, брат Кирилл.

— Чтобы понять, нужно вначале до конца выслушать меня, — ответил монах. — Тогда, возможно, и не было бы вопросов, которые приводят тебя в недоумение.

— Рассказывай, что считаешь нужным, — сказал Варда. — Однако помни, что в первую очередь мне важны не твои злоключения, а сведения, которые тебе известны о русах и викингах. Твоя судьба, конечно, интересна, но о ней мы сможем услышать и позже, — добавил Варда. — А вот любая весть о врагах империи важна именно сейчас.

— Хорошо, буду краток. Появление варваров у острова застало меня не в обители, а на берегу, где я с двумя послушниками ловил рыбу для монастырской братии. Все трое мы были захвачены в плен викингами, которые хотели узнать о подземном тайном ходе, по которому можно было захватить монастырь без штурма. Но что могли ответить мы на их вопросы, если ни один из нас ничего не слышал о таком ходе? Кончилось тем, что послушники скончались от пыток, а я лишился сознания, отчего викинги сочли меня тоже мёртвым или сознательно оставили медленно умирать, дабы продлить страдания. Ночью на меня наткнулись они, — кивнул монах на спутников, — отвязали от дерева, напоили, покормили, перевязали раны. Мы с Павлом дали обет Христу, а его рабыня своим языческим богам, что не разлучимся друг с другом до полного изгнания варваров из провинции, и с тех пор вместе.

— А как у острова очутились вы? — обратился Варда к спутникам монаха.

Усатый крепыш открыл было рот, но Кирилл опередил его:

— Его рабыня нема, а Павел родом с Балкан и, хотя уже несколько лет живёт здесь, плохо говорит по-нашему. Он рыбак с побережья, их селение одним из первых подверглось нападению варваров, и Павлу с рабыней пришлось спасаться от них. Он часто посещал наш монастырь, хорошо знал меня и потому принял такое участие в моей судьбе.

— Так что тебе стало известно о варварах? — напомнил словоохотливому монаху Варда. — И каким образом?

— Я уже сказал, что Павел — рыбак, поэтому своим тайным прибежищем мы избрали хорошо известную ему бухту на побережье, в которой можно было надёжно укрыться от русов и викингов. Но мы ошиблись. В первые же сутки нашего пребывания в бухте нас в полночь разбудили конское ржание и скрип колёс. Павел отправился на шум и увидел, что к морю прибыл большой обоз с поклажей, сопровождаемый отрядом русов. К тому месту на берегу, где он остановился, из глубины бухты стали подплывать русские ладьи, в которые варвары начали перегружать из телег поклажу. Павел рассмотрел её — это была захваченная русами и викингами добыча!

— Русские ладьи в бухте на побережье? Ночной обоз с награбленным добром? — взгляд Варды был недоверчив. — А не привиделось ли всё это твоему рыбаку спросонья, брат Кирилл?

— Патрикий, ты опять задаёшь вопросы, не дослушав меня, — сказал монах. — В ту ночь я тоже не до конца поверил Павлу, хотя собственными ушами слышал конское ржание и скрип колёс, плеск вёсел и человеческие голоса на берегу. Но, говоря откровенно, я попросту не придал этому особого значения. Ведь, разгрузившись, обоз покинул бухту, и я опрометчиво решил, что варвары свершили, что им нужно, и нам нечего больше опасаться. Однако это было не так — варвары появились в бухте и следующей ночью, и Павел опять наблюдал за ними. Это вновь был большой обоз с добычей, которую русы стали перегружать в приставшие к берегу ладьи. Обоз прибыл и на третью ночь. Теперь мы ждали его, и рядом с Павлом в гуще камышей, как ни трудно мне было забраться в них с больными ногами, был я. Мы насчитали семнадцать ладей, принявших на борт награбленное варварами.

Монах был прав, настаивая на немедленной встрече с Вардой, — его сообщение воистину имело огромное значение. Только подумать: Варда и доместик Иоанн были уверены, что флот русов и викингов надёжно отрезан от моря, между тем как несколько десятков вражеских судов находились в море, скрываясь в одной из бухт. У Варды даже потемнело в глазах, когда он представил, как в разгар сражения в устье реки между византийским флотом и прорывающимися в море судами варваров в спину кораблям империи наносит внезапный удар свежий отряд судов противника. А этот удар наверняка был бы внезапным, ибо варвары двинулись на прорыв обязательно ночью, чтобы позволить своим товарищам из бухты незаметно подкрасться к византийцам и занять удобную для нападения позицию. И об этой страшной угрозе он узнал совершенно случайно от какого-то недожаренного викингами монаха, который трое суток наблюдал за русами в бухте и только сейчас соизволил явиться к нему с сообщением!

Видимо, он не смог сдержать обуревавшие его чувства, и они слишком зримо отразились на лице, потому что монах удивлённо на него посмотрел:

— Патрикий, что с тобой? У тебя странный взгляд, словно перед тобой не я, брат по вере, а... варвар.

— Прости, если это так. Наверное, причина тому усталость. Я хотел спросить, отчего ты пришёл ко мне так поздно, хотя уже несколько ночей видел в бухте варваров?

— С чем я мог прийти к тебе до того, как увидел варваров в бухте сам и узнал, что они обосновались там надолго? А дело обстоит именно так. На следующее утро я велел Павлу пробраться по камышовым зарослям как можно глубже в бухту, и он сообщил, что обнаружил на островках стоянку русов. Он смог насчитать сорок три ладьи, а вот варваров на островках и в ладьях было мало, не больше пяти сотен. И тогда я понял, почему обозов было три, и догадался, что варвары ждут их ещё. Каждый обоз приходил с добычей из взятого ими города на реке, а их четыре! Последним разграбленным городом должен стать Лаврополь, как лучше всех защищённый и располагающий самым сильным гарнизоном, и захваченную в нём добычу вряд ли можно будет перевезти к бухте за одну ночь. Поэтому варвары вынуждены оставаться в бухте ещё не меньше двух ночей, и ты, патрикий, успеешь возвратить Святой Церкви то, что посмели похитить у неё варвары. Ты должен немедленно напасть на варваров и, пока они не уплыли, отбить у них добычу, возвратив нашему монастырю и разграбленным городским храмам их достояние. Это твой долг христианина и воина Христа! Вот почему я спешил к тебе и настаивал на скорейшей встрече.

— Если бы спешил, мог отправить впереди себя того молодца, — заметил Варда, указывая глазами на рыбака. — Он наверняка опередил бы тебя и женщину на несколько часов.

— Но поверил бы ты ему, патрикий? Одному, кое-как говорящему на нашем языке, с грубым лицом, ничем не лучшим, чем у варваров? А что могло ждать меня, останься я один на один с его рабыней? Посмотри на неё внимательнее. Кого она тебе напоминает?

— Славянку, — ответил Варда. — Я сразу обратил на это внимание, хотя она старательно прячет лицо под платком.

— Правильно. Павел купил её у купцов, которые приобрели её у разбойников-угров, промышлявших набегами на ляшские земли. А русы такие же славяне, как и её соотечественники-ляхи. Вдруг рабыня, оставшись вдвоём со мной, калекой, пожелала бы обрести свободу и сбежала бы от меня к родственным ей русам? А затем направила бы по моему следу погоню, вначале предупредив русов, что мы были три дня и ночи в бухте? Нет, патрикий, я поступил так, как вразумил меня Господь, предоставив возможность возвратить Святой Церкви захваченные варварами её достояние и реликвии.

— Ты убедил меня в своей правоте, брат Кирилл, — сказал Варда, желая скорее закончить беседу. Услышанное от монаха требовало не словопрений, а немедленных действий. — Теперь тебе осталось сказать, в какой из бухт устроили варвары стоянку своих ладей?

— Её называют Камышовой бухтой. Она известна каждому рыбаку и жителю прибрежных селений, поскольку такая бухта единственная во всей округе. А обозы приходили со стороны монастыря у Лаврополя и туда же возвращались после разгрузки.

— Я слышал об этой бухте. Спасибо за вести, брат Кирилл, они действительно очень важны. Обещаю, что Святая Церковь, в том числе твой монастырь, получит всё, что отняли у неё варвары. А теперь отдыхай. — Варда посмотрел на центуриона, во время разговора безмолвно стоявшего у входа с положенной на рукоять меча ладонью. — Отведёшь брата Кирилла к Пафнутию, а рыбака с рабыней...

— Мы дали обет быть вместе и не нарушим его, — перебил Варду монах. — Час испытаний ещё не минул, и только после полного изгнания варваров из провинции мы разлучимся. Ты, патрикий, христианин и должен знать, что такое обет и как он исполняется.

— Хорошо, вы будете вместе, — не стал возражать Варда. — Отведёшь всех троих в палатку к Пафнутию, — приказал он центуриону. — А на обратном пути разыщешь доместика Иоанна и велишь ему тут же явиться ко мне...

Иоанну не пришлось ничего ни объяснять, ни уточнять, не задал он и ни одного вопроса.

— Да, патрикий, выучили мы варваров на собственную голову, — с горестным вздохом произнёс он, выслушав рассказ Варды. — Но какие хитрецы, однако! Вначале устроили нам отменную головомойку в ночном бою, теперь вздумали провести на море. И провели бы, не отправься перепуганный брат Кирилл прятаться в Камышовую бухту.

— Кстати, почему варвары облюбовали именно её? — поинтересовался Варда. — Я знаю о ней лишь то, что мы не направили туда своих легионеров, поскольку в ней нет ни одной виллы.

— Бухта очень мелкая, в неё впадают две речушки, несущие из долины много земли. Сама бухта глубоко врезалась в сушу и хорошо защищена от морских волн, поэтому её дно постепенно заилилось и поднялось настолько, что в бухте стали расти камыш, болотные травы, кустарники, а напротив устьев речушек даже образовались маленькие островки. По сути, сегодня это уже не морская бухта, а зловонное прибрежное болото с наполовину пресной водой и почти полностью заросшее камышом. Именно поэтому оно и получило своё название. В бухте неисчислимые тучи громадных комаров, ставших бичом её окрестностей. Вблизи нет рыбацких селений, вилл, путники обходят её стороной. Это и привело варваров в бухту.

— А как же комары? Или они бич только для христиан, но не для язычников?

— Страна русов — это край лесов и болот, где тоже полно кровососущей нечисти, — стал объяснять Иоанн, — поэтому русы натираются мазью из жира одной из своих болотных птиц, и этот запах отпугивает комаров. Помню, я сам пользовался этим снадобьем, когда вместе с русами сражался в речных поймах италийской равнины. Так что русы, имея в ладьях запас продовольствия и под боком две речушки с питьевой водой, могут находиться в Камышовой бухте столько времени, сколько им потребуется.

— Не им, а нам, — поправил Иоанна Варда. — Вот и давай первым делом решим, когда и каким образом нам удобнее покончить с варварами в бухте.

— Каким образом? По-моему, здесь не может быть двух мнений — необходимо окружить бухту с моря и с суши и внезапным одновременным ударом покончить с варварами, не выпустив из бухты живым ни одного. А вот когда это сделать, вопрос сложнее. Понятно, что этим следует заняться не раньше, чем в бухте окажется и добыча из взятого не сегодня-завтра Лаврополя. Но как определить, вся ли добыча перевезена в бухту? Откуда нам знать, сколько обозов должно прибыть к ладьям — два, три, четыре? И, даже зная, что в бухте появился последний обоз с добычей, когда благоразумнее совершить наше нападение: во время перегрузки добычи или после того, как пустой обоз направится обратно? Если прибывшие с обозом русы останутся в бухте, голову ломать не над чем, но если они двинутся назад? Вдруг их благополучное возвращение на остров к основным силам должно послужить началом к совместным действиям в бухте и устье реки? Что нам выгоднее: не давая варварам повода заподозрить, что мы проникли в их план, позволить им поступать согласно ему и разгромить их, сорвав тот план, или уничтожением их отряда в Камышовой бухте сразу заставить отказаться от своего первоначального замысла и навязать им собственную волю? Вот главный для нас вопрос.

— Я тоже думал об этом всё время, пока ты не пришёл, и, как мне кажется, решил проблему. По каким фактам в Константинополе станут судить, успешными или нет были наши действия против варваров? Во-первых, разграблены или нет на побережье виллы и дворцы императорских любимчиков и столичной знати. Во-вторых, добились ли в конечном счёте варвары того, из-за чего прибыли в провинцию? Если им удастся уплыть обратно с захваченной добычей — победа осталась за ними, сколько бы мы их ни уничтожили в море и на суше. Если же добыча у них будет отбита, значит, победили мы. Отсюда следует, что мы должны помышлять только о двух вещах: сохранении дворцов и вилл на побережье и овладении добычей варваров в Камышовой бухте. Всё остальное, в том числе и силы врагов, которым удастся прорваться по реке в открытое море, не имеет для нас значения. Тем более, кто сосчитал, сколько их в действительности приплыло, погибло в боях, покинуло живыми провинцию?

— Ты прав, патрикий. Если мы сохраним в целости владения столичных сановников и отобьём захваченную варварами добычу — это будет свидетельством нашей полной победы, и ни один враг и завистник не заикнётся ни об одной нашей ошибке, сколько бы мы их ни допустили. Но если случится обратное, нас смешают с грязью, обвинив во всех смертных грехах и представив поражениями даже явные победы.

— Рад, что мы думаем одинаково, доместик. Поскольку главным для нас является захват добычи варваров, вокруг Камышовой бухты необходимо собрать все наши силы, какие только возможно. Имею в виду и корабли, которые должны не выпустить из бухты ни одной вражеской ладьи, и легионеров, которым предстоит сражаться на суше, когда варвары начнут разбегаться из бухты. Мы оба возьмём на себя командование войсками у бухты: один — на море, другой — на суше, и, уничтожив русов и викингов до последнего человека, станем обладателями их добычи.

— Оба возглавим разгром варваров в бухте? — удивился Иоанн. — Но большая их часть останется на острове у Лаврополя и будет прорываться в море по реке. Не лучше ли кому-нибудь из нас...

— Нет, доместик, нет! — оборвал его Варда. — Собрав свои главные силы у Камышовой бухты, мы не сможем помешать флоту варваров прорваться в море через устье реки. Так какое значение имеет, сколько их уйдёт — тридцать, сорок, шестьдесят судов? О результатах нашей борьбы с неприятелем в провинции будут судить по итогам сражения в бухте. И ещё одно. Скажи, ты веришь, что мы в состоянии одновременно уничтожить варваров в бухте и разгромить их флот в устье реки?

— Нет.

— Значит, допускаешь, что часть судов противника прорвётся сквозь наш корабельный заслон в устье реки?

— Да.

— А куда денутся варвары с потопленных и сожжённых нами судов? Ведь не все они утонут или сгорят, часть наверняка окажется живыми на берегу. Чем, по-твоему, они займутся?

— Я не подумал об этом, патрикий, — виноватым голосом произнёс Иоанн. — Спасшиеся от смерти на воде и вновь очутившиеся на суше варвары примутся за прежнее — грабежи. Но теперь из-за своей малочисленности уже не городов и селений, а... дворцов, в которых есть чем поживиться, а защиту составляет одна-две наши центурии.

— Вот именно, доместик, — удовлетворённо сказал Варда. — Причём нападать на богатые, одиноко стоящие дома варвары будут не только из-за своей малочисленности. Если верить пленным, русами в провинции командует сам киевский великий князь Игорь с главным полководцем Ратибором, а викингами предводительствует ярл Эрик, неоднократно бывший на имперской службе. Эти люди смогли даже в разгромленном на море войске сохранить строжайшую дисциплину, заставить русов и викингов беспрекословно выполнять их приказы и действовать согласно общему плану, а не превратиться в обыкновенные шайки грабителей и насильников. Зато оказавшиеся на берегу варвары, не чувствуя над собой власти военачальников, станут действовать самостоятельно и займутся грабежом ещё сохранившегося в провинции имущества, тем более что они остались без захваченной прежде добычи. Мы не сможем уничтожить все шайки до того, как некоторые из них нападут на дворцы и виллы, которые с Божьей помощью нам удалось до сих пор сохранить в неприкосновенности.

— Ты трижды прав, патрикий! Мы лишь создадим видимость, что намерены разгромить варваров в устье реки, а на самом деле почти беспрепятственно пропустим их в море. Чем скорее уберутся они из провинции, тем меньше от них возможных неприятностей. Полководцы, именующие себя лучшими в империи, не смогли уничтожить флот варваров на море, власти провинции оказались не в состоянии защитить от них свои города, так почему за их ошибки должны нести ответственность мы с тобой? Разве это справедливо?

Вход в палатку распахнулся, в неё вошёл дежурный центурион.

— Патрикий, разреши доложить о выполнении задания. Ты хотел проверить, узнает ли человека, представившегося братом Кириллом, отец Пафнутий, спасшийся из одного из захваченных варварами на реке городов.

— Говори.

— Едва отец Пафнутий увидел брата Кирилла, он сразу приветствовал его по имени и бросился с радостью обнимать. Когда через время я снова навестил их в палатке, они уже пили вино и обсуждали свои злоключения. Кстати, отец Пафнутий утверждает, что где-то видел рыбака, спутника брата Кирилла, по всей видимости, у себя в храме либо в монастыре на острове. Так что, патрикий, брат Кирилл действительно тот, кем представился, и его сообщениям о Камышовой бухте можно верить.

— До завтрака отдохнёшь, затем станешь сообщать мне обо всём, что будет происходить у Лаврополя, — приказал Варда центуриону. — Как бы варвары ни попытались взять его сегодня штурмом.

Центурион вышел из палатки, и Варда обратился к Иоанну:

— Что думаешь предпринять?

— Покуда варвары будут заняты штурмом Лаврополя, отправлюсь к Камышовой бухте. Хотя сообщение брата Кирилла теперь не вызывает сомнений, хочу сам увидеть бухту и укрывшиеся в ней ладьи русов, чтобы на месте решить, как лучше их окружить и не допустить, чтобы из бухты смог улизнуть хоть один враг. Если разрешишь, патрикий, я хотел бы остаться в бухте и на ночь, чтобы лично наблюдать за прибытием туда обоза с добычей из Лаврополя.

— Хорошо, оставайся там, сколько сочтёшь нужным. Штурм города займёт несколько часов, и варвары никак не успеют до следующего утра его полностью разграбить и вывезти в Камышовую бухту всю добычу. Не сомневаюсь, что грабежи продолжатся и завтра, поэтому они вряд ли пойдут на прорыв в море раньше, чем переправят в бухту лавропольскую добычу целиком. Так что ты успеешь вовремя ко мне возвратиться, и мы окончательно решим, когда и как действовать. Будь осторожен, не вспугни варваров в бухте. Думаешь взять своим проводником рыбака, спутника брата Кирилла?

— Нет, — отрицательно качнул головой Иоанн. — Что толку от него, рыбака, впервые попавшего в бухту и не знающего в ней ни островков, на которых обосновались варвары, ни подходов к ним? В камышовых зарослях бухты отличная охота на пернатую дичь, поэтому я попрошу в проводники опытного охотничьего из ближайших к бухте вилл, которому хорошо известны те места. Но перед уходом в бухту обязательно побеседую с братом Кириллом и рыбаком.

— С Богом, доместик. Жду тебя завтра к обеду...

События наступившего дня развивались точно так, как предполагали Варда с Иоанном. Сразу после завтрака дежурный центурион сообщил, что к Лаврополю на ладьях прибыли варвары из всех ранее захваченных городов. Через три часа он известил, что враги под прикрытием лучников подтащили к городским стенам тараны и в двух местах принялись крушить их. Спустя два часа Варда узнал, что противник проломил таранами стены, пошёл на приступ и захватил обе пробитые в стенах бреши и расположенную между ними крепостную башню. А после обеда Варда получил сообщение, что варвары, подтянув к брешам свежие силы, двинулись на новый приступ и ворвались в город. И лишь перед заходом солнца пришло самое важное известие: от Лаврополя к острову проплыли тридцать шесть ладей, в двадцати из которых находилась захваченная в городе добыча, а в остальных перевозились лошади и мулы. Очевидно, что либо захваченной в Лаврополе добычи оказалось слишком много, либо варвары желали как можно быстрее переправить её в Камышовую бухту, увеличив число возов в обозах.

Утром следующего дня из Лаврополя к острову проследовал караван из двадцати ладей с добычей, ближе к полудню ещё одно из восемнадцати судов. А когда Варда собрался садиться за обеденный стол, в палатке появился доместик Иоанн. Покрытый с ног до головы пылью, в измазанной высохшей болотной жижей одежде, он уселся напротив патрикия, жадными глазами посмотрел на уставленный едой и питьём стол, судорожно проглотил слюну.

— Рассказывай, — нетерпеливо потребовал Варда, даже не предложив Иоанну напиться. — Чем быстрее закончишь, тем скорее приступим к обеду.

— Рассказывать особенно нечего, — ответил доместик. — Всё обстоит именно так, как сообщил брат Кирилл. Два моих лучших разведчика вместе с проводником-охотничьим пробрались почти вплотную к стоянке русов в бухте, видели их ладьи и отдыхавших на островках воинов. Сосчитать суда и людей не удалось, так как когда разведчики стали обходить становище русов по кругу,, они наткнулись на вражеский дозор, который пустил на подозрительные шорохи в камышах несколько стрел, одна из них пробила проводнику бедро. А ночью в бухту пришёл конный обоз с добычей, наверное, из взятого штурмом Лаврополя. Сорок пять телег, охраняемых пятью сотнями воинов, половина которых после разгрузки обоза осталась в бухте. Вот и всё.

— Теперь я понимаю, почему брат Кирилл сказал, что варваров в бухте было маловато для имевшихся там ладей, — проговорил Варда, — подавляющая их часть участвовала в штурмах городов, а в бухте оставались только те, кто охранял суда и перегружал в них добычу. Но теперь, после завершения боев, варвары начали возвращать воинов в бухту, чтобы перед выходом в море иметь в ладьях полные команды. Значит, сегодняшней или завтрашней ночью...

— Патрикий, прости, что прерываю трапезу, — прозвучал от входа голос дежурного центуриона. — Варвары подожгли Лаврополь и покидают его. Часть их плывёт к острову на ладьях, другая с большим обозом движется к нему по дороге вдоль реки. Наши наблюдатели передали, что на стоящих возле острова судах полным ходом идёт подготовка к походу. Извини ещё раз, патрикий, но ты велел без промедления сообщать о всех караванах врага из Лаврополя.

— Ты поступил правильно, — сказал Варда. —Теперь прикажи усилить наблюдение за островом. Немедленно докладывай обо всём, что будет там происходить, в первую очередь о работах на судах.

Склонив голову в знак послушания, дежурный покинул палатку, а Варда вскочил на ноги и возбуждённо начал шагать из угла в угол, разговаривая на ходу.

— Перед появлением центуриона я собирался сказать, что варвары могут осуществить прорыв в море уже сегодняшней или завтрашней ночью. Однако своим спешным уходом из Лаврополя они точно указали этот срок — наступающая ночь. К прибытию их войск из-под Лаврополя ладьи у острова будут полностью подготовлены к походу, и, отдохнув до наступления темноты, варвары двинутся к устью реки на прорыв в открытое море. Значит, этой же ночью приступит к действиям и отряд их судов в Камышовой бухте.

— Я тоже уверен, что противник будет покидать провинцию наступающей ночью, — произнёс Иоанн. — Именно поэтому на ладьях у острова идёт подготовка к походу, именно поэтому варвары погрузили остатки лавропольской добычи сразу в телеги, а не в суда. Перед закатом солнца обоз из горящего города будет у острова и с наступлением темноты без задержек направится в Камышовую бухту. Стоит ему разгрузиться — и варвары готовы к выходу в море, чтобы напасть с тыла на наш флот в устье реки или самостоятельно плыть на Русь. Но, возможно, часть их отряда нанесёт удар по нашим кораблям, а другая часть, нагруженная добычей, станет поджидать сражающихся товарищей где-нибудь в море, чтобы потом соединиться с ними и плыть домой.

— Для нас не важно, какая цель стоит перед вражеским отрядом в Камышовой бухте, — сказал Варда. — Для нас главное одно — не выпустить из бухты ни одной ладьи, ни единого варвара. Считаю, что с наступлением темноты надлежит действовать и нам. Поэтому, доместик, сразу после обеда отправляйся к нашему флоту и после захода солнца плыви с ним к Камышовой бухте. В устье реки оставь пять-шесть дромонов, которые окажут сопротивление прорывающимся в море варварам. Сигналом для твоего нападения на бухту послужат три огненные стрелы, которые я велю пустить в небо после разгрузки прибывшего обоза. Кстати, мы так и не решили, трогать ли его, если он пустым отправится в обратный путь.

— Полагаю, что связываться с ним не стоит. Вдруг варвары на острове должны дождаться его и лишь после этого плыть на прорыв, зная, что в бухте всё в порядке? И если обоз не возвратится к условленному времени, противник на острове заподозрит неладное и значительными силами двинется ему навстречу? Ведь сохранность добычи и уверенность, что события развиваются согласно задуманному ими плану для них куда важнее, чем задержка на несколько часов прорыва в море или даже отсрочка его на сутки. Теперь представь, что будет, если варвары наткнутся на свой разгромленный обоз или, не обнаружив его, явятся прямиком в бухту?

— Пожалуй, ты прав, — согласился Варда. — Я позволю обозу разгрузиться, выжду час, если он двинется назад, и только после этого дам тебе сигнал для нападения с моря. О подробностях поговорим после обеда.

До захода солнца Варда отдыхал и беседовал с разведчиками, обнаружившими стоянку противника в Камышовой бухте, выслушивал донесения дежурного центуриона о поведении русов и викингов на острове. Там вовсю велась подготовка к выходу в море. Когда же на византийский лагерь начала опускаться вечерняя мгла, Варда с тремя таксиархиями легионеров направился к Камышовой бухте.

Её не зря называли заповедным царством комаров, потому что они, крупные, назойливые, громко жужжащие, начали одолевать Варду уже на подходе к бухте. Тем не менее он подъехал к ней как можно ближе и расположился в боевых порядках манипулы, приготовившейся наступать на бухту вдоль русла одной из впадавших в неё речушек. Идущие в бой легионеры должны знать, что патрикий вместе с ними. Злые языки не посмеют упрекнуть Варду в том, что он, став придворным вельможей, утратил былую храбрость. А лично он постарается, чтобы ушей императора достиг слух, что только благодаря его личному участию в сражении и умелому руководству им варвары наголову разгромлены в Камышовой бухте, оставив в руках победителей всю добычу и лишившись значительной части своего флота.

Комары настолько донимали Варду, что он не слишком внимательно выслушал донесение о появлении в бухте обоза из шестидесяти тяжелогружёных телег, равнодушно отнёсся к сообщению, что тот разгрузился и отправился обратно в сопровождении той же тысячи дружинников, что прибыла с ним. И лишь когда минул час с момента ухода обоза, Варда высунул голову из плаща, которым укутал от комаров голову, и принялся командовать:

— Пустить в небо над бухтой три стрелы с горящими хвостами! Центурионы, наступайте на бухту вдоль берегов реки! Тесней, тесней ряды! Ни один варвар не должен проскользнуть мимо вас!

Приподнявшись в стременах, Варда наблюдал, как легионеры приблизились к тёмной стене камышей, исчезли в ней. Вот затихло чавканье грязи под их ногами, перестали доноситься звуки команд центурионов, и на берегу бухты вновь наступила тишина. Что происходит? Почему он не слышит шума начавшегося боя? Неужели варвары успели покинуть бухту? Или все они сражаются в ладьях с кораблями доместика? Или — что никак не укладывалось в голове! — вздумали сдаться в плен?

Варда пребывал в неведении до тех пор, пока не появился доместик Иоанн.

— Варвары ушли из бухты? Сдались? — в нетерпении спросил Варда, сбрасывая с головы плащ.

— Да, патрикий, они ушли из бухты. Ушли все, до последнего человека, и сделали это на твоих... на наших глазах, — ответил Иоанн.

— Ушли? Все? По суше бухту не покинул ни один человек, значит, они уплыли. Как ты мог упустить их, доместик?

— Мы упустили их вместе, патрикий, — с грустной улыбкой сказал Иоанн. — Последние покинули бухту этой ночью на возах обоза с якобы захваченной в Лаврополе добычей. Они незаметно улеглись на дно пустых телег и под охраной своих товарищей выбрались из нашего окружения. Поэтому в бухте легионеры обнаружили только вражеские суда и ни единого человека.

— Но суда в бухте? — встрепенулся Варда. — Значит, взятая в провинции добыча осталась в них? Или... — Варда смолк и, осенённый внезапно пришедшей в голову догадкой, замер на миг с широко открытым ртом, — или в них ничего нет? Ведь ты сказал, что в сегодняшнем обозе была, была... якобы захваченная в Лаврополе добыча. Что это значит?

— Это значит, что варвары никогда не доставляли в бухту никакой своей добычи, — ответил Иоанн. — В ладьях мы обнаружили мешки и корзины с землёй, песком, мелкими камнями. Варвары просто привлекали наше внимание к Камышовой бухте, патрикий, чтобы с наименьшими потерями прорваться в море в другом месте. И это им удалось.

— Они опять перехитрили нас! — выкрикнул Варда. — Опять! Но теперь я знаю виновника случившегося! Это негодяй, выдающий себя за брата Кирилла! Он ответит мне за всё!

— Не надо горячиться, патрикий, — сказал Иоанн. — Вспомни, что брат Кирилл действительно монах из монастыря близ Лаврополя и это подтвердил отец Пафнутий. Надеюсь, в честности отца Пафнутия ты не сомневаешься? Да и чем обманул нас монах? Тем, что рассказал о виденном в Камышовой бухте? Но ведь то же видел в ней и я прошедшей ночью. Откуда мы оба могли знать, что в телегах земля и песок? Ведь подобная мысль не приходила в голову и тебе, патрикий. Не так ли? Наша сегодняшняя неудача, как и поражение в недавних ночных боях, заключается совсем в другом.

— В чём? — спросил Варда, начиная успокаиваться.

— Мы по старинке продолжаем считать русов варварами, каковыми они являлись сотню лет назад, хотя они очень и очень изменились. Походы на Константинополь князей Аскольда, Дира, Олега, пребывание союзных войск русов в составе нашей армии при князе Игоре позволило русам хорошо узнать нас и многое перенять. Если и раньше их воины ни в чём не уступали нашим легионерам, теперь и их военачальники во всём сравнялись с нашими полководцами. И наше горе, что мы не заметили этого! Сегодняшние русы сражаются с нами прежде всего своим умом, а мы по-прежнему ждём от них только бешеных лобовых атак и свирепости в бою. Мы недооценили своего противника, патрикий, и сполна расплатились за это!

— Кое в чём ты прав, доместик, — сказал Варда. — Но ещё не всё потеряно. Возможно, бой в устье реки ещё не закончен. Ведь варвары должны были вначале дождаться возвращения своих воинов из бухты и лишь затем сообща идти на прорыв.

— Я уже отправил приплывшие со мной корабли к устью реки, — сообщил Иоанн. — Но, думаю, мы опоздали. Варвары понимают, что значит для них время, и не потеряют напрасно ни минуты. А шесть оставленных на реке дромонов вряд ли надолго задержат их... даже если захотят, — добавил он.

— В жизни случается всякое, доместик, — бросил Варда, натягивая поводья скакуна. — Бери лошадь любого из моих телохранителей, и скачем в лагерь. Я хочу знать точно, что происходит на реке и... и ещё раз поговорить с монахом.

Сведения о событиях в устье реки были неутешительными для Варды: флот противника прорвался в море, потопив в непродолжительном бою три дромона, хотя те, собственно, особенно не препятствовали ему, ограничиваясь лишь стрельбой из луков, метанием камней из пращей и пусканием «греческого огня». Не состоялся и разговор с братом Кириллом — в палатке отца Пафнутия находился только её мертвецки пьяный хозяин, которого с трудом удалось разбудить.

— Где брат Кирилл? — спросил он, протирая заспанные глаза. — О, этот святой человек ещё вечером отправился в свой монастырь, чтобы первым вознести в нём молитву о спасении душ его братии, принявшей мученическую смерть от рук нечестивцев-язычников.

— Вечером в монастыре были варвары. Куда же мог отправиться брат Кирилл? — допытывался Иоанн. — Не к ним же в гости?

— Весь наш лагерь только и говорил с обеда о том, что варвары ночью собираются прорываться в море, — ответил отец Пафнутий. — К приходу брата Кирилла язычники должны были покинуть святую обитель. С ним ушли и рыбак с рабыней, давшие обет не разлучаться со спасённым ими братом Кириллом.

К предложению Иоанна послать за исчезнувшей троицей погоню Варда отнёсся отрицательно.

— Куда и зачем? Если монах действительно отправился в монастырь, мы отыщем его там днём. А если... то его не догонит уже никакая погоня. Лучше давай обсудим, что делать дальше.

— Нам осталось одно — преследовать варваров в море и разгромить их. Мы знаем, куда они должны приплыть, чтобы отправиться домой, и спокойно можем дождаться их там.

Варда тихо рассмеялся:

— Доместик, ты сам недавно говорил мне, что варвары воюют против нас прежде всего умом, а потом оружием. Не будем глупее их. Да, нам известен путь, которым варвары возвращаются домой после набегов на империю, и мы можем поджидать их в устье Днепра. Неужели ты думаешь, что князь Игорь со своими умными воеводами — а они убедили нас в этом! — попадутся в эту простейшую ловушку? Нет! Русов необходимо поджидать не в устье Днепра, а совсем в другом месте!

— Где же?

— В проливе, ведущем в Сурожское море[43]! Этот путь длиннее, но в теперешних обстоятельствах для варваров безопаснее. Там мы их дождёмся и расплатимся за всё!

— А если военачальники варваров рассуждают точно так, как мы, патрикий? И сделают то, чего мы от них никак не ожидаем — возвратятся из похода именно в днепровский лиман?

— Я не исключаю такой возможности и предусмотрел её. С основной частью флота мы поплывём к проливу в Сурожское море, а несколько кораблей отправим к днепровскому устью, приказав их капитанам не особенно заботиться о скрытности и маскировке. Прежде чем приблизиться к устью Днепра, князь Игорь наверняка вышлет к нему разведку, которая обнаружит наши корабли и, не зная нашего плана, примет их за весь флот. Что останется делать в этом случае киевскому князю, значительно уступающему нам в числе воинов и суда которого доверху набиты добычей? Как думаешь, доместик?

— Когда отплываем, патрикий?

— Сегодня. И как можно быстрее...

Лицо воеводы Бориса было спокойно и невозмутимо, хотя самого Бориса распирало от любопытства. Утром в замке его разыскал один из отправленных за отрядом тысяцкого Микулы лазутчиков и сообщил, что привёз грамоту кмету от спафария Василия. Её содержания гонец не знал, а сломать печать, чтобы первому прочитать присланный пергамент, воевода не решился. Подробно расспросив лазутчика о том, что он увидел и услышал в византийском лагере, Борис велел передать грамоту кмету. Весь день воевода ходил как на иголках, не сводя ждущих глаз с окон горницы Младана, но только сейчас, уже под вечер, получил приглашение кмета явиться к нему для важного разговора.

— Воевода, — тихо начал Младан, сидя в кресле у треножника со свечами, — сегодня утром гонец доставил мне грамоту от ромейского спафария, командующего войсками империи на Болгарском побережье. Прочти её.

Трясущимися от нетерпения пальцами Борис взял пергамент, развернул, быстро пробежал глазами. Грамота, как все подобные византийские послания, была написана длинно и витиевато, однако воевода давно научился отделять в них зёрна от плевел, а потому сразу проник в её истинный смысл.

— Что молвишь, воевода? — поинтересовался Младан, не спускавший с Бориса глаз. — Кажется, спафарий не особенно нам с тобой доверяет?

Борис изобразил на лице глубокое раздумье, неопределённо пожал плечами.

— Спафарий пишет, что, как настоящий брат по вере, заботится о благополучии твоей семьи. Может, он на самом деле хочет добра, кмет? Ведь в горах столько русов, а в замке всего сотня дружинников. Действительно, может случиться всякое.

Младан грустно улыбнулся:

— Знаю я подобных братьев по вере. Спафарий просто не верит мне и желает иметь мою семью в качестве заложников. Не дай Бог тогда чем-либо не угодить ему! Он живо явит мне свою братскую христианскую заботу и доброту.

— Но ты можешь не посылать к нему близких, — возразил Борис. — Спафарий ведь не приказывает тебе делать это, а только предлагает защиту от русов, — осторожно добавил он.

— Если я не воспользуюсь его так называемым приглашением, он заподозрит во мне самые чёрные замыслы. Не знаю, насколько далеки от моего замка русы, но ромейские когорты стоят на перевалах меньше чем в одном переходе от нашей границы. Этой грамотой спафарий предъявил мне ультиматум: либо я отдаю в его руки свою семью и оказываюсь всецело в его власти, либо, в случае отказа, он объявляет меня врагом империи и постарается уничтожить раньше, чем воевода Любен соберёт полностью дружину и сможет прийти мне на помощь. Вот что, Борис, кроется за этим предложением ромейского брата-христианина Василия.

Борис склонил голову набок, хитро прищурился.

— Может, он и прав, кмет? Все знают тебя как сторонника Руси и недруга империи. Неудивительно, что спафарий решил получить веские доказательства твоего расположения к нему.

Кмет тяжело вздохнул, встал с кресла, подошёл к окну.

— Ты прав, воевода. Как бывший воин, я хорошо понимаю спафария: кому хочется иметь у себя за спиной ненадёжного союзника? И потому я принял нелёгкое для себя решение. Подойди сюда.

Борис приблизился к окну и увидел во дворе замка пять повозок, в которые дружинники грузили сундуки, всевозможный домашний скарб, бочонки и корчаги с питьём, мешки и корзины с едой. Возле передней повозки Борис в полутьме смог рассмотреть одетую в дорожное платье жену кмета, рядом с которой молодая крепкая нянька держала на руках маленькую дочь Младана.

— Я отправляю семью к спафарию, — дрогнувшим голосом сказал кмет. — Может, под его защитой она на самом деле будет в большей безопасности, чем в этих горах. Хочу, воевода, чтобы её проводил к ромеям лично ты. Гонец, доставивший послание, сказал, что его ждут две ромейские конные сотни, которые должны сопровождать его обратно к перевалам. Возьми половину оставшихся в замке воинов и передай мою семью этим ромеям. С ней я отправляю также самое ценное имущество, которое может пригодиться жене и дочери в случае какого-либо несчастья со мной... Спафарий Василий желает иметь доказательства моей любви к империи, пусть получит их, — с непонятной Борису мрачной усмешкой закончил Младан.

Акрит легко соскочил с дерева на землю, пружинисто выпрямился. Поправил сползшую на глаза каску, подскочил к Фулнеру.

— Русы, господин!

Викинг, безмятежно дремавший в тени орешника, встрепенулся, вскочил на ноги.

— Сколько?

— Десять русов и проводник-болгарин.

— Куда скачут?

— В сторону замка кмета.

— Я сам хочу взглянуть на них. Помоги мне.

Акрит помог Фулнеру взобраться на нижнюю ветвь дерева, с которого только что спрыгнул, после чего викинг без особых затруднений добрался до вершины. Когда он снова очутился на земле, вид у него был явно озадаченный.

— Что прикажешь делать, господин? — спросил старший из акритов. — Где встретим русов и сколько будем брать живыми?

— Помолчи, ромей! — зло оборвал его Фулнер. — Лучше назови самых метких у тебя стрелков.

— Я и Гавриил.

— Оба будете стрелять в руса, которого я укажу. Один пусть попадёт ему в ногу, другой — в плечо. Только в эти места, и никуда больше. Хорошо понял меня?

— Да, господин. Что делать с остальными русами и болгарином?

— Они мне не нужны, а потому пусть сгинут под стрелами. Но учти, что ни один из них не должен уйти отсюда живым.

— Может, двух-трёх взять в плен? — предложил старший из акритов. — Вдруг кто-нибудь из русов да развяжет язык?

Не будь с ними варяга, акрит так и поступил бы. Однако старшим над всем византийским отрядом был назначен именно этот викинг, вчерашний раб, заслуживший чем-то благосклонность самого спафария Василия. Викингу были подчинены даже двое опытных, заслуженных центурионов, а потому ему, простому начальнику десятка акритов, сам Бог велел повиноваться варягу и не навлекать на себя его гнев. Поскольку бывший раб не имел ни военного, ни придворного звания, так почитаемых в византийской армии и являющихся одной из основ взаимоотношений между начальниками и подчинёнными, старший из акритов и обращался к нему со всей возможной в таких случаях почтительностью — «господин».

В ответ Фулнер указал византийцу на сухое, с искривлённым стволом дерево, на ветвях которого головами вниз висели несколько обнажённых по пояс болгар. Их спины были исполосованы плетьми, на груди и шеях ещё дымились раны от калёного железа, с щиколоток бахромой свисали лоскуты содранной кожи.

— Взгляни на этих болгар, скакавших по каким-то делам в замок. Разве услышали мы от них хоть одно слово? — спросил у акрита Фулнер. — Я хорошо изучил русов и уверен, что они будут молчать так же, как эти пленные болгары. Но с русами нам может повезти: я знаю их командира, поэтому у меня появилась забавная мысль. Слушай...

Фулнер наклонился к уху собеседника, начал быстро излагать пришедший ему в голову план. Когда он замолчал, акрит восхищённо щёлкнул языком:

— Господин, ты хитёр, как сто самых старых константинопольских иудеев.

Фулнер довольно осклабился, дружески хлопнул византийца по плечу:

— Распредели солдат по местам и растолкуй, что каждому надлежит делать и в кого стрелять. Помни: что бы ни случилось, указанный мной рус в плаще должен получить только две стрелы — одну в плечо, другую в ногу...

Маленький конный отряд русичей вырвался из-за поворота горной дороги. Взбираясь на крутой подъём, замедлил ход. Тотчас из-за кустов и камней, обступивших обочины дороги, брызнули стрелы. Четверо всадников сразу упали на землю. Скакавший впереди отряда рядом с болгарином-проводником русич в алом плаще пошатнулся в седле: из его плеча и ноги торчали две глубоко вонзившиеся в тело стрелы. В следующее мгновение луки появились и в руках скакавших, но из-за кустов выпорхнула следующая стая стрел, и все уцелевшие русичи повалились из седел. Лишь всадник в алом плаще, соскочив с коня, успел скрыться среди деревьев. Фулнер, прятавшийся за большим валуном с луком в руках, проводил глазами припадавшего на одну ногу русича, весело подмигнул стоявшему рядом акриту:

— Начало неплохое. Теперь главное — не упустить его.

За раненым русичем пошли четверо: Фулнер со старшим акритом и двумя его подчинёнными. Викинг за долгую бродячую жизнь научился чувствовать себя одинаково хорошо в любой обстановке: на суше и в воде, в лесу и в болоте, в горах и в пустыне. Акриты, проведшие значительную часть взрослой жизни в горах, научились передвигаться по ним не хуже диких коз, поэтому четвёрка преследователей бесшумно и незаметно двигалась за жертвой. Тем более что для этого не требовалось особого умения или наблюдательности: текущая из ран русича кровь оставляла на земле довольно-таки заметный след. Фулнер, рассчитывавший места попаданий для пущенных акритскими снайперами стрел, знал своё дело: рана в ноге не давала беглецу возможности быстро идти, стрела в плече пока затрудняла ему использование при ходьбе поднятой с горного склона толстой палки, а в критической ситуации могла помешать действовать в бою оружием.

Скорость движения русича постепенно замедлялась, остановки для отдыха оказывались чаще и продолжительней. Громкое, прерывистое дыхание раненого разносилось далеко по сторонам. Вскоре на одном из валунов Фулнер увидел брошенный русичем его алый плащ, затем обнаружил под кустом остроконечный русский шлем с защитной бармицей. Около полудня беглец расстался с луком и колчаном со стрелами. И вот настал миг, которого так ждал Фулнер: напившийся из родника воды раненый не смог подняться на ноги.

Спрятавшись за стволом дерева, викинг с удовлетворением наблюдал, как русич, поджимая под себя раненую ногу, пытался встать на здоровую. Как старался с этой целью ухватиться рукой за ветви кустарника, но раз за разом со стоном опускался на землю. Упав на раненое плечо после очередной попытки подняться, беглец громко вскрикнул и некоторое время лежал лицом вниз. Затем медленно подполз к большому камню, прислонился к нему спиной. Положив на колени обнажённый меч, русич закрыл глаза, в изнеможении замер. Фулнер несколько минут не сводил с него взгляда, затем поманил пальцем скрывавшегося за соседним деревом акрита.

— Мне пора к русу. Ты с легионерами на всякий случай будете сопровождать нас сзади.

Фулнер передал византийцу щит и копьё, вытащил из ножен меч, шагнул из-за дерева к роднику. Стремясь производить как можно больше шума, он двинулся прямо к русичу, делая вид, что не замечает его. При первых звуках шагов викинга раненый открыл глаза, встрепенулся, поднял с коленей меч. Увидев приближавшегося чужака, он тихонько отполз под склонившиеся низко к земле ветви орешника, притаился в их тени. Всё это не ускользнуло от внимания Фулнера, однако он по-прежнему продолжал делать вид, что никого и ничего не замечает.

Подойдя к роднику, викинг осмотрелся по сторонам, склонился к источнику. Но прежде чем коснуться губами воды, он ещё раз бросил внимательный взгляд вокруг себя. Только сейчас его глаза скользнули по стоявшему на коленях русичу, по его напружинившейся, готовой к возможному бою фигуре, по лезвию длинного прямого меча, направленного в сторону пришельца. Отпрянув назад, Фулнер тоже схватил меч, который перед этим положил на землю у родника, снова взглянул на раненого. Их глаза встретились, несколько мгновений они в упор смотрели друг другу в лицо. Вдруг в глазах русича что-то дрогнуло, в них вместо тревожного ожидания и отчаянной решимости мелькнули недоумение и растерянность. И Фулнер понял, что пришла пора начинать задуманную игру.

— Сотник, ты? — неуверенно спросил он, опуская меч. — Сотник Владимир из дружины воеводы Асмуса?

Русич провёл дрожащей рукой по лицу, вытирая с него пот, вогнал меч лезвием в землю.

— Это я, викинг, — ответил раненый, окидывая Фулнера взглядом с ног до головы. — А ты, ежели не ошибаюсь, гирдман из дружины ярла Эрика?

— Ты не ошибся, сотник, это действительно я, — обрадованно произнёс викинг. — Как я счастлив, что встретил тебя. Но как очутился ты здесь? Вдали от моря? Один, раненый?

По лицу русича пробежало облачко, он скрипнул зубами, отвёл глаза в сторону.

— Долго рассказывать, гирдман. Лучше скажи, как занесла сюда судьба тебя. Что делаешь здесь?

— Это печальная история, — с грустью в голосе проговорил Фулнер. — Наша шнека[44] чудом вырвалась из моря огня, которым нас залили ромеи. Половина отважных викингов погибла в бою, остальные были ранены или обожжены. Вдобавок на третий день нашего плавания грянул сильный шторм, отнявший последние силы у тех, кто ещё был в состоянии грести и управлять парусом. Вскоре жажда и голод довершили то, перед чем оказались бессильны ромеи и стихия. Словом, когда мы увидели болгарский берег и высадились на него, из всего экипажа шнеки оставалось лишь полтора десятка викингов.

Трое суток мы прятались недалеко от побережья в пещере, покидая её только для охоты и чтобы запастись водой из ручья. Придя в себя от перенесённых невзгод и набравшись сил, мы решили поискать других подобных нам беглецов. От болгарских рыбаков мы узнали, что у побережья находятся несколько десятков русских и варяжских судов, спасшихся от разгрома и преследования. Хотя на берегу имелось много ромеев, посланных уничтожить их, части русичей, опять-таки по рассказам болгар, удалось незаметно высадиться на сушу и уйти в горы. На поиски этих русичей отправились я и ещё два викинга, оставив до своего возвращения раненых товарищей в пещере. К сожалению, никого мы не нашли, а сегодня утром в окрестностях замка кмета Младана, владыки здешних мест, наткнулись на засаду ромеев. Оба моих товарища пали мёртвыми под стрелами, мне посчастливилось скрыться в этом ущелье. Вот и весь мой рассказ, сотник, — скорбно опустил голову Фулнер. — Как видишь, на мою долю выпали только несчастья. Но, возможно, ты как раз из высадившегося на берег отряда русичей? Тогда я благодарю Небо и Одина за то, что они заставили нас встретиться.

Внимательно выслушавший викинга сотник Владимир отрицательно качнул головой:

— Увы, гирдман, мне придётся разочаровать тебя. Ты лицезреешь такого же одинокого скитальца, как и сам, а моя история столь же печальна, как твоя собственная.

На лице Фулнера появилось разочарование.

— Жаль, сотник. Ничего, теперь нас двое, и мы обязательно найдём своих товарищей. Немного отдохнём и приступим к поискам.

Раненый осмотрелся по сторонам, наклонился к викингу:

— Гирдман, у меня есть другое предложение. Недалеко от нашего ущелья должен быть родовой замок кмета Младана, о коем ты упоминал как о властелине здешнего края. Я слышал, что он давний побратим воеводы Асмуса и всегда ненавидел империю. Уж он наверняка должен знать, где находятся те, кого мы ищем. Предлагаю вначале наведаться в замок кмета, потому что болгары — братья русичей и обязательно нам помогут.

Фулнер притворился, что раздумывает над словами сотника, затем махнул рукой:

— Пусть будет по-твоему. Скажи, как себя чувствуешь?

Русич в ответ попытался встать, но, закусив губу, снова опустился на землю.

— Гирдман, я тоже наткнулся на ромеев, ранен ими стрелами в ногу и плечо. Раны не позволяют мне быстро идти, но с твоей помощью мы будем в замке уже через несколько часов. Только прошу, давай отправимся в дорогу сейчас же, покуда я не потерял ещё больше крови и не ослабел окончательно.

— Хорошо, сотник. Держись за меня и поднимайся.

Фулнер помог русичу встать на здоровую ногу, подставил ему своё плечо. Обхватив раненого за туловище, сделал первый шаг в направлении ведущей к замку кмета Младана дороги. Служа сотнику опорой, помогая ему передвигаться, а порой попросту волоча его на плече, викинг оценивал в уме сложившуюся ситуацию.

В том, что сотник спешит в замок кмета с важным известием, у Фулнера не было сомнений. Прав он оказался и в том, что решил оставить сотника в живых и на свободе: у предыдущих гонцов-болгар, перехваченных на дорогах в замок Младана до появления русов, было обнаружено две грамоты, однако их содержание так и осталось для Фулнера и византийцев тайной за семью печатями. Дело в том, что ещё известный римский император и полководец Юлий Цезарь пользовался в переписке тайнописью, а за те десять веков, что минули со времени его кончины, она настолько широко распространилась и стала доступной, что её легко и с успехом применяли византийские сановники и болгарские кметы, русские воеводы и варяжские ярлы, не говоря уж об императорах, королях, князьях.

Перехваченные у болгарских гонцов грамоты также были написаны непонятной для посторонних тайнописью, сами гонцы молчали даже под пытками, поэтому их поимка не дала Фулнеру ничего. Точно с таким секретом могла оказаться грамота и у русского сотника. А в том, что из него не удалось бы вытащить ни слова, викинг не сомневался. Поэтому оставался лишь один верный способ выведать у русича доверенную ему тайну — заставить рассказать о ней его самого, для достижения чего Фулнер видел единственную возможность... Ведущая к замку кмета дорога была сравнительно недалеко — в десяти — двенадцати стадиях. Чтобы попасть на неё, следовало свернуть на одну из натоптанных пешеходных тропинок, что уже неоднократно встречались на пути. Но Фулнер, словно не замечая их, вёл сотника по наиболее труднодоступным местам: крутым горным склонам и бездорожью, уходившим из-под ног каменным осыпям и густому кустарнику. Если у самого викинга от подобной ходьбы изрядно взмокла спина и мелко дрожали в коленях ноги, то как должен был чувствовать себя дважды раненный, истекавший кровью русич?

Когда Фулнер, будто нечаянно или от усталости, два раза подряд споткнулся и затем со всего маху упал плашмя вместе с сотником на камни, он наконец добился своего. Разбросав в стороны руки, подогнув под себя раненую ногу, русич остался неподвижно лежать, не делая попыток подняться. Испуганный викинг быстро перевернул его на спину, заглянул в бледное, осунувшееся лицо, приложил ухо к груди. Сердце раненого еле слышно билось, и Фулнер, облегчённо вздохнув, осторожно принялся трясти его за плечо.

— Сотник, что с тобой? Очнись, слышишь...

Русич слабо застонал, открыл глаза. Ничего не понимая, повёл взглядом вокруг себя. Вскоре в его глазах появилось осмысленное выражение, они остановились на викинге. Опершись на локоть здоровой руки, сотник попытался поднять голову, однако тотчас уронил её на грудь.

— Гирдман, помоги, — тихо, почти шёпотом произнёс он. — Прислони меня к тому камню и присядь рядом. Мне надобно сказать тебе нечто важное.

С радостно забившимся сердцем Фулнер выполнил просьбу раненого, опустился подле него на колени.

— Что с тобой, сотник? — как можно ласковее спросил он. — Устал, плохо себя чувствуешь? Полежи, отдохни — и пойдём дальше.

По бескровным губам русича пробежало подобие горькой усмешки.

— Поздно, гирдман. Я отходил на земле всё, что было отпущено мне богами. Они уже ждут меня на Небе, души предков зовут меня к себе. Но прежде чем встретиться с ними, я должен исполнить до конца долг воина-русича. Гирдман, поклянись, что выполнишь последнюю волю умирающего.

— Клянусь! — торжественно произнёс Фулнер. — Клянусь именем Одина и честью викинга.

— Вначале прости, что сказал тебе неправду, — с трудом выталкивая изо рта слова, начал русич. — Я не одинокий беглец, как ты, а из второго отряда русичей, что высадился на берег после тех трёх сотен, которые ты пытался отыскать. Сам главный воевода Асмус послал меня в замок кмета, дабы я...

Раненый смолк, зашёлся в кашле, некоторое время лежал молча. Потом заговорил снова, однако настолько тихо, что Фулнеру пришлось наклониться вплотную к его лицу, чтобы расслышать обращённые к нему слова.

— Гирдман, души моих предков вокруг нас, они явились за мной, их голоса постоянно звучат в моих ушах. Я не увижу кмета, не смогу передать ему послание воеводы Асмуса. Это свершишь ты, мой товарищ по оружию. Мы оба воины, ты должен хорошо понимать, что такое воинский долг и клятва, данная умирающему.

— Клянусь, что выполню твою волю, сотник.

— Оставишь меня здесь, а сам пойдёшь в замок кмета. Расскажешь Младану обо всём, что случилось со мной, и передашь ему... передашь только одно слово — «пора». Слышишь? Молвишь, что главный воевода Асмус велел передать ему «пора». Повтори, гирдман.

— Скажу кмету: воевода Асмус передал ему — «пора».

— Теперь забудь про меня и спеши в замок, — с облегчением сказал сотник. — Прощай, гирдман, и пускай Один воздаст тебе сполна за свершённые добрые дела.

Русич закрыл глаза, вновь склонил голову на грудь, бессильно вытянул руки вдоль туловища. Казалось, он мёртв, лишь слабое дыхание да лёгкая дрожь пальцев раненой руки говорили о том, что в нём ещё теплилась жизнь. Не спуская с Владимира глаз, Фулнер разочарованно вздохнул. Итак, он добился своего, но что значит единственное слово «пора»?

Однако предусмотрительный викинг предвидел и такой поворот событий. Пусть ему не дано понять смысл сообщения воеводы Асмуса, возможно, он сможет разгадать то, что кмет захочет передать воеводе в ответ. Но для этого необходимо сделать так, чтобы гонцом от Младана к русам стал только он, викинг Фулнер. Самым же веским доводом в пользу такого решения кмета может быть его появление в замке с настоящим гонцом воеводы Асмуса.

Фулнер поднялся с коленей, быстрыми шагами направился в сторону густых кустов позади себя. Старший акрит вышел ему навстречу, почтительно склонил голову:

— Слушаю тебя, господин.

— Быстро готовьте носилки из ветвей. Покуда рус жив, его необходимо как можно скорее доставить в замок кмета.