Затерянные в Чарусах

24.

Дом Ивана за время отсутствия своего нового хозяина сильно выстыл.

Вязанка хвороста радостно затрещала в печи, тепло пошло в горницу, дым устремился в небо. Но не прошло и десяти минут, как без стука и приглашения на пороге возник Николай. Молча поманил Валерия пальцем. Очень не хотелось так сразу подчиняться этому нехитрому жесту, но пришлось. Уж больно ответственным и серьезным было у визитера лицо. Вышли на улицу. Валерий уже догадался о причине вторжения, и действительно: Николай выразительно ткнул пальцем в сторону дыма, потоком струившегося в небо, потом, так ничего и не сказав, ни грубого, ни обвинительного, вернулся в дом, вошел в горницу и жахнул в печь целое ведро воды, которое подхватил, проходя через сени. После чего, уже не совсем без эмоций, как папаша на шалопая, глянул на Валерия укоризненно и пошел к двери.

— Бдите? — то ли спросил, то ли утвердил Валерий.

Он прилег, накрылся шкурами, чтобы не мерзнуть. Почему-то с запозданием явилось волнение. Он снова ощутил свою жалкость и слабость перед силами «местного правопорядка». Не стоило так глупо нарываться, но он просто забыл об этом дурацком правиле. И то, что Николай не кричал, не топал ногами и не брызгал слюной, не утешило, а скорее насторожило. Это говорило о реальной силе, потому что психуют и злятся тогда, когда в чем-то не уверены, когда сами боятся или не верят в свою правоту.

Странное общество. Самодостаточное и жизнестойкое, несмотря на невероятные трудности выживания. Но не гармоничное. С клубком загадочных противоречий и тайн. Почему так упорно местные не хотят отпускать никого из этой болотной ловушки? Дело здесь не только в стремлении пополнить деревню новыми жителями за счет заблудившихся в болотах людей. Нет, все не так просто. Казалось бы каждый здесь только выиграл бы, довестись наладиться контакту с внешним миром. Инструменты, стекло, да сколько всего… если для них пластиковая бутылка — чудо. Но они и слышать не хотят ни о каких контактах. Они боятся их, предостерегают и даже запугивают, как Сом. И Василий, стоило заговорить с ним на эту тему, сразу дал уверенный ответ: уйти отсюда невозможно. Но почему? Какая сила порождает эту замкнутость пространства? Или это всего лишь мистический психоз? Гипноз? Одержимость? В чем его первопричина? В болотных газах? Наркотическом дурмане багульника? Утешительная точка зрения, высказанная профессором. Вот только не все в ней вписывается в реальность. Например, местная религия. Та еще загадка, особенно если учесть, как ортодоксально всегда любое верование, как трудно в нем что-либо изменить. Но в этой деревне с верой в Бога творится что-то неладное. Никто, можно сказать, не молится, в домах вместо икон — что попало. Стеб какой-то. Причем дурацкий и глумливый. Даже большевики до такого не додумались. То есть вешали портреты своих вождей, но все-таки на стены, а не в божницы…

Пригревшись под шкурами, Валерий вздремнул. Ненадолго, но сладко. В легком полусне привиделась Лида. Они от кого-то убегали, прятались в кустах, высокой траве и неожиданно оказались в бане. Стояли тихо, прислушивались и только робко трогали друг друга. Потом разделись. Лида, с игривой грацией кошки, прижалась к нему, но когда они уже вот-вот готовы были совокупиться, что-то насторожило ее, она резво отстранилась. И пропала. Зато откуда-то из темноты возникла Пелагия. Злорадно ухмыляясь, она показывала ему две фиги. Вертела ими у самого лица и радостно хихикала.

Профессор генетики самозабвенно лузгал семечки. Увидев несколько удивленное лицо Валерия, пробормотал:

— Дрянное занятие. — После чего отодвинул мешочек в сторону. — А то присоединяйтесь. Будем соревноваться — кто быстрее.

— У нас на работе семечки называли наркотиком. Антиработином.

— У нас тоже, — кивнул профессор. — Обедали?

— У Николая. И опять такое наехало… Как приду к ним, и начинается.

— Это все Пелагия.

— Да не было ее.

— Ну и что. Аура там такая.

— Вы верите в ауру?

— Конечно. Многое из того, что вначале отрицала наука, например домовых, потом подтверждалось экспериментально. И все, что не доказано до сих пор, имеет под собой научную подоплеку.

— Так уж и все?

— Абсолютно. Любая мистика. И колдовство в том числе.

— И Бог?

— И Бог, если хотите. Я могу это обосновать.

— Любопытно.

— Вас интересует эта деликатная тема? Странно…

— Мне и самому странно. Раньше вопросы религии меня волновали лишь поверхностно. Как, скажем, вопросы реальности полтергейстов. Хотя… в отличие от всяких там барабашек, я, конечно, был бы рад существованию направляющей и руководящей высшей силы.

— Вы имеете в виду Бога или КПСС? — улыбнулся профессор.

— Конечно, Бога. Вот только в отличие от вездесущей КПСС, которая когда-то совала свой нос во всё, присутствие Творца очень уж незримо. Что представляется мне большим упущением. Незримость эта настораживает, вернее сказать, расхолаживает. Ведь если не веришь истово, то чувствуешь себя почти что глупо, когда крестишься, например, или читаешь молитву.

— Действительно. Я все это испытал на себе когда-то.

— Но именно здесь, как ни странно, я впервые почувствовал смятение. Вместо привычных, а потому почти не замечаемых, христианских персонажей, в большинстве домов в божницах красуются всяческие уроды рода человеческого. Сначала я отмечал это вскользь, как некий забавный выверт, но мне вдруг показалось, что за всем этим кроется нечто большее. Какая-то тайна. Вот почему тема религии стала беспокоить меня всерьез.

— Со мной случилась та же метаморфоза. Только в этой болотной деревеньке я принялся размышлять о вечном. Ничего, что я выражаюсь высокопарно?

— Выражайтесь, как вам удобно. Меня интересует ваше личное мнение. В моей голове вопросов пока что намного больше, чем ответов.

— Правда? И вы будете слушать? Я так соскучился по аудитории. Здесь в одиночестве я много думаю. А поделиться не с кем. Слушать никто не хочет. У здешних, действительно, очень странное отношение к религии и Богу. С одной стороны, они вроде бы почти не религиозны, с другой — попробуйте что-нибудь оспорить. Алексей, корреспондент тот самый, все пытался разобраться в этом вопросе и, видимо, что-то унюхал, но, поскольку я не хотел с ним уходить, он со мной не делился. Так-так… с чего же мы начнем?

— С вашего мнения о местных религиозных обычаях.

— Признаться, я не пытался углубиться в исследование конкретной темы. Для этого нужно сотрудничество с изучаемыми субъектами. А оно оказалось очень затруднительным. Многие просто не понимают сущности вопросов. А кто понимает — реагирует нервно. Да вы и сами наверняка с этим сталкивались. Не так ли?

— Постоянно.

— Поэтому я компилировал свои идеи в более, так сказать, глобальную концепцию. Можно сказать, размахнулся на вселенские масштабы. Во как! Ха-ха…

— Поговорим о глобальном. Может тогда разберемся и в частном. С вашей помощью.

— Ах, как я рад, что… Ой, извините. Забываюсь. То есть забываю, что вы не разделяете мою радость по поводу вашего здесь пребывания. Извините.

— Пустяки. Вас, в отличие от других, понять можно. Вам просто скучновато. Теперь вы меня извините.

Аркадий Аркадьевич смутился и почти что покраснел.

— Не берите в голову, — продолжил Валерий, — Я ведь уже не тот, каким был в первые дни. Пообтерся. И вы мне искренне симпатичны.

— Вы… ах, не буду. Перебор получится. Будем друг друга хвалить весь вечер. Вернемся к теме. Бог, вера, религия. Признаться, человечество за свою совсем не безразмерную историю, такого в ней наворотило, что диву даешься. Вот вдумайтесь… Две тысячи лет от рождества Христова. Разве это много?

— Не мало. Сколько поколений сменилось.

— Поколений много. Но оценим это время в другом масштабе. Всего двадцать долгожителей от рождения до смерти. Веди кто-то подробный учет своих прадедов, и мы могли бы запросто знать имена тех, кто жил при Христе.

— Действительно. Нет, удивительно! Такой подход как бы резко сужает временные рамки. Пять моих дедов… каждый из них вполне мог знать внука, которому предстояло прожить следующий век. И не только знать, но что-то ему рассказать, передать свои воспоминания. Всего пять посланий, и мы приближаемся к пятнадцатому веку, в котором и историки-то путаются. Пять посланий… Ну, пусть шесть, семь, ведь не все они жили по сто лет. Все равно поражает!

— И вот за эти две тысячи лет человечество не только не прояснило для себя истину о себе, о Боге, о грехе, а еще больше все запутало. Одних христианских религий, наверное сотни. А сколько всяких личностных мировоззрений. Человечество погрязло в религиозных деталях, выясняя, как правильно креститься, сидеть или стоять в молельном доме, оно до полного абсурда запутало простой и ясный вопрос о вере. Как будто высшей сущности — Творцу, так невыносимо важно, двумя пальцами ты крестишься или тремя. Как будто он пристально за этим наблюдает и не простит того, кто нарушает установленный, опять же заметь не Богом, а какими-то конкретными личностями, ритуал.

— Вы сами-то в Бога веруете?

Аркадий Аркадьевич вздохнул, грустно улыбнулся, немножко подумал над вопросом.

— Верую ли? Я не верующий в религиозном понимании. Для меня Бог — это сущность, но никак не субъект. Субъект, по моему разумению, не может повелевать вселенной и уж тем более ее создать. Я не могу согласиться, что высшей сущности нужны наши молитвы, поклоны, славословие, на которых так настаивает церковь. По моему это принижает Господа до уровня примитивного тщеславного господинчика. Поэтому я не молюсь, не считаю себя рабом Божьим, но верю, что Бог — пастырь. Не верю, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию, но верю в существование силы Всевышней, по воле которой появился человек разумный. Я не верю в историю Адама и Евы. Ведь родословная их потомков замешана на сплошном инцесте.

Валерий озадаченно посмотрел на неожиданно разошедшегося лектора.

— Еще я надеюсь, что душа бессмертна, иначе, зачем было все это затевать? Вам интересно?

— Да. Как и большинству то ли верующих во что-то, то ли неверующих, но интересующихся этим вопросом, людей. Порою мне кажется, что человек создан для чего-то… задуман, как некий механизм, о предназначении которого мы можем только гадать.

— Конечно, вы правы. Знать, что конкретно нужно Господу от человечества — высокотехнологичная цивилизация или, наоборот, полное слияние с природой — спор бесперспективный. Одни считают так, другие иначе. Я, например, придерживаюсь первого мнения. А давайте поразмышляем. Не против?

— С удовольствием.

— Всевышний создал живую материю и создал разумное животное — человека. Зачем? Ради прихоти, забавы? Не верю. И вот тут я позволю себе следующую мысль. Бог всесилен в масштабах Вселенной, но не всесилен, как ни странно, в мелочах. Например, он не в силах сдвинуть вот этот камень с места прямо сейчас. Для этого ему надо создать ус-ло-ви-я, чтобы этот камень сдвинулся. Вызвать бурю, землетрясение, с абсолютной точностью рассчитать их силу, а если сделать это элементарное действие как чудо, то задействовать какие-то неведомые нам и, возможно огромные энергии. Или… подвигнуть к этому… маленькое разумное существо, которое протягивает руку и перекладывает камень на другое место. Как вы думаете, что проще?

— Конечно, второе.

— Итак, предположим, что Создателю нужны во Вселенной помощники, которые способны решать любые срочные задачи. И Он задумывает человека. Именно задумывает, а не создает. Потому что, если бы он мог, хлопнув в ладоши, получить готовый результат, то никогда не стал бы создавать человека по подобию животного, а сделал таким, каким хотел видеть его в своем окончательном замысле. Без всяких промежуточных этапов. Вы понимаете мою мысль?

Валерий возразил:

— Священники говорят, что он его таким и сотворил. Без всех этих страстей, вечного желания секса, денег, власти и множества других искушений. И только согрешив, скушав запретный плод с древа познаний, человек приобрел все эти отвратительные качества.

— Да, настоящий детектив. Первый в мире. Но даже если так, кто же все-таки искусил человека? Зачем было создавать на его теле органы размножения? Зачем было сажать в Райском саду это дерево, плоды которого есть запрещено? Итак, если отбросить всю эту примитивную мифологию, то напрашивается только один вывод. Создатель всего лишь заложил условия, при которых путем длительной эволюции появились высшие млекопитающие животные. Затем он создал условия, чтобы зародился разум. А разум — штука коварная. Он тоже позволяет создавать условия. При которых, слабый, но умный получает власть над сильным, но глупым. Бог не мог сотворить человека другим. Потому что человек при всем своем безмерном самомнении — животное. — Профессор сделал многозначительную паузу. Сегодня он опять казался другим. Осанкой, манерой речи, какой-то новой жестикуляцией.

— По-моему, все это доказывает, что никто человека и не создавал вовсе, а произошел он действительно от обезьяны.

— Скорее всего, действительно произошел, но… не так, как это интерпретировали материалисты. Есть вещи, которые не объяснить теорией эволюции. Что лежит в основе этой теории? Естественный отбор и способность приспосабливаться к изменениям окружающей среды. Происходят малозначительные усовершенствования организма — мутации, со временем способные в корне изменить первоначальный вид. Делает ли природа что-то про запас? Никогда. Только небольшой задел прочности, на какой-нибудь экстремальный случай. А вот у человека многое наоборот. Его мозг имеет огромные резервы, совершенно невостребованные в настоящем времени и как будто нацеленные на очень далекое будущее. Да и сам организм таит немало загадок, которые не могут являться продуктом рациональной эволюции. И, наконец, главное — совесть. Ее нет в принципе у животных, потому что она враг естественного отбора. Совесть как результат эволюции — нонсенс.

— Марксисты говорили, что это продукт воспитания.

— Поэтому ее у них и не было. Шучу. Нет, продуктом воспитания может являться или страх перед наказанием, или рациональный расчет по принципу — не стану поступать так, потому что меня посчитают бякой и не будут со мной водиться. Совесть — нечто искусственное для разумного животного.

— И это животное с ней упорно борется.

— К сожалению.

— А зачем ему вся эта кутерьма?

— Кому?

— Богу.

— Представим, что планы Создателя насчет человечества обусловлены какой-то важной необходимостью. Например предотвращению гибели Вселенной, которая определена физическими законами материи: взрыв, расширение, сжатие. Освоение огромного количества галактик, преобразование мега-космоса в стабильную систему, потребует огромного количества помощников. Честных, трудолюбивых, надежных. Которые не ударятся в космическое пиратство или завоевание чужих планет. Где их взять?

Валерий пожал плечами.

— Вы, надеюсь, хотя бы что-то слышали о генетике? О клонировании?

— В общих чертах.

— Этого достаточно. Попытайтесь представить себе достижения науки в будущем. Сменится несколько поколений процессоров, и будут созданы компьютеры, которые расшифруют геном человека. Полное освоение технологий клонирования с генетическими модификациями позволят создать бессмертное тело. Даже не очень одаренный генетик скажет, что это реально.

— Я не генетик, но тоже согласен.

— Но — разум? Смогут ли ученые перенести его в новое тело? Уверен — эта прерогатива навсегда останется за Создателем. Хотя бы потому, что на фоне наглядных успехов в генетике, достижения в познании тайн мозга просто ничтожны. Бессмертные тела научатся создавать люди. Богу, несмотря на дерзость подобного домысла, я полагаю, это не под силу. Эффектное шоу с магическими пассажами и появлением из небытия новеньких тел, уверен, не предвидится.

Валерий озадаченно хмыкнул. Он уже стал уставать от лекции, но соскучившийся по аудитории профессор и не думал ее заканчивать.

— Бессмертные люди, как промысел Божий, задуманы Господом, но осуществляться подобное будет весьма прозаическим образом. В лабораториях. Вот только чья душа вернется в тело, а чья нет — решать не людям. Почему-то мне кажется, что в метафизический мир ученые не проникнут… никогда. Дело человечества — осваивать мир материальный — пространство и вещество. То есть Вселенную. Кто годится для подобной работы? Разумеется, не бывшие убийцы, насильники, воры и прочая нечисть. Очень сомневаюсь, что Бог станет воскрешать отъявленных грешников. Зачем они нужны человечеству? Какие из них помощники? Вот почему идет борьба за наши души. Вот почему звучит голос совести. Господь, отвращая нас от грехов, пытается спасти. Ради нас самих. Ради нашего бессмертия. А вы думали — просто так? Из вредности?

— А не проще ли было разверзнуть небеса, явиться человечеству и сказать все как есть: сомневаетесь во мне, грешите почем зря, а вот он — я — любите и жалуйте! И серию молний по самым твердолобым. Вот бы все и уверовали.

— Это любимый аргумент атеистов. Действительно, что стоит Богу устрашить людей, коль он всесилен? Но задумайтесь о результате. Какого качества будут эти, пусть даже и безгрешные души, но полученные таким путем? И во что обратятся они, когда обретут бессмертие и неограниченные возможности? Существуя в умах людей на грани мифа и реальности, Всевышний как бы поддерживает равновесие между добром и злом. Человек делает выбор в пользу добра не из-за страха, а по совести. Происходит качественная селекция душ.

— Получается, что Господь сам искушает людей, которые грешат по причине сомнения в его реальности?

— Нет, мой дорогой. Искушения не насылаются, они существуют сами по себе, как некие материальные блага или удовольствия. Люди искушают себя сами. Наступив на горло совести, то есть изгоняя из себя Бога.

Валерий вздохнул. Профессор оценивал впечатление. Возможно, он ждал охов и ахов, но их не последовало.

— Пойдемте, что ли, чаю попьем? Запутал я вас, похоже.

— Да нет. Все доходчиво. Вам надо в церквах проповедовать, а не в болотах прятаться.

За чаем немного помолчали. Сказанное Аркадием Аркадьевичем казалось почти очевидным. Библейские сказки о конце света, не очень страшные ввиду их абсолютной ирреальности с точки зрения здравого смысла, в интерпретации профессора превращались в нечто более пугающее. Перспектива не быть воскрешенным, если воскрешение действительно будет иметь место когда-нибудь в будущем, представлялась даже более пугающей, чем перспектива небытия.

— Скажите, осознавая все это, вы не грешите? — спросил Валерий.

Профессор как будто насторожился, хотел даже что-то ответить, но не стал. Задумчиво прихлебывал чай и молчал. Потом посмотрел на собеседника очень серьезно и сказал:

— Надеюсь, что не грешу. Но там, на «большой земле» я не устоял бы перед зовом животного. Возможно, я обольщаюсь насчет себя, однако не исключаю, что моя душа нужна Создателю в будущем, вот он и спрятал меня в этой деревне.

— А остальные что тут делают? Я, например?

— Пути Господни неисповедимы. Слышал такое?

— Разумеется. Только это никого не утешает.

— Утешение и не требуется. Задача человека — прожить в обществе себе подобных, не погубив свою бессмертную душу. Для этого ему даны воля и право выбора. Не знаю, по каким критериям станет Всевышний оценивать деяния наши земные, уверен в одном — суд будет справедлив.

— Будет… Когда-то… А всякие уроды не верят и не дают жить нормальным людям.

— Действительно не дают, — согласился профессор.

— И не заметно, чтобы Бог вмешивался.

— А может, так оно и надо? Ведь надавав кому-то по лапам, Господь нарушит принцип справедливости. Придется пресекать каждую попытку греха, иначе тот, кого не ткнут мордой, сможет предъявить претензии: мол, других одернули, а меня нет.

— М-м-м. Логично.

— Василий, на мой взгляд — святая душа, высказал одну, по-моему, очень правильную мысль: «Господь в своем промысле прибирает к делу все: и грязное и чистое, но привечает он только чистоту, а грязь лишь использует».

— Озадачили вы меня, Аркадий Аркадьевич. Вроде бы и нового я ничего не услышал, но в вашем изложении многое начинает казаться очевидным.

— Это хорошо.

— Может быть и хорошо, но страшно жить, одергивая себя по каждому поводу.

— Не волнуйтесь. Жить безгрешно — не труд. Это состояние души. И оно приятно. Сначала нелегко, когда по привычке все еще думаешь только о себе, а потом просто.

— Почему же тогда вы от грехов в болотах спрятались?

— У меня случай особый.

— Да бросьте. Гордыня, вроде бы, тоже грех.

— Гордыня тут ни при чем. Я бы мог промолчать, но скажу: меня к детям тянуло. Понимаете?

— М-м-м… Педофилия?

— И все складывалось так, что могло легко осуществиться. Если бы я не попал сюда. Надеюсь, мы сменим тему разговора? А то как-то…

— Конечно. Меня, например, всегда интересовало: как часто и насколько глубоко Бог вмешивается в дела людские. Действительно ли «ни один волос не упадет без воли его»?

— Я думаю, это всего лишь своеобразная фигура речи, основанная на заискивании. Делать Богу больше нечего, как контролировать выпадение каждого волоска. Но в более глубоком смысле имеется в виду, что Создатель — это и есть все сущее, иначе говоря, он — это сама Вселенная, каждый ее атом, а посему выпадение каждого волоса в его воле.