Затерянный город

Глава 1 ВЕНЕЦИАНСКИЙ КОТЕНОК

— Мьоли! — тихо позвала Анита. — Мьоли!

Привстав, она осмотрела зеленую лужайку, прислушалась, приоткрыв рот, и повернулась к каменному колодцу. Что-то скрипнуло? Шевельнулось? Прошелестел упавший лист? Девочка внимательно осмотрелась. Нет, ничего такого не произошло.

Котенка в колодце не оказалось.

Анита провела рукой по голове и, сняв резинку, распустила волосы — темные, гладкие, длинные — ниже лопаток. Закусила губу, не зная, сердиться или тревожиться.

Уже поздно. Июньское небо над головой цветом походит на засахаренный апельсин. С лагуны дует свежий ветерок, покачивая недавно распустившиеся глицинии и разнося нежный запах сирени.

— Мьоли! — снова позвала Анита, хотя понимала, что нет смысла искать здесь котенка.

Возможно, он забрался на кривой ствол глицинии, прошелся по витым металлическим прутьям виноградной беседки и в который уже раз перепрыгнул через низкую каменную ограду, которая окружала небольшой сад. И все произошло, можно сказать, на глазах Аниты, которая все послеобеденное время занималась тут, за столиком на лужайке.

— Как досадно!

Ветер шуршал страницами учебника истории, словно старым веером.

«Как досадно! — повторила девочка про себя. — Когда же я видела Мьоли последний раз?» Раньше. «Но когда раньше?» — задумалась она, теребя резинку.

У Аниты еще никогда не было часов. Время она отмечала зрительными впечатлениями. Когда солнце опускается за ровный горизонт в лагуну и словно воспламеняет воду между суденышками, направляющимися в Местре и Кьоджу, это значит, день подходит к концу.

Над головой совсем низко, громко шумя крыльями, пронеслась целая эскадрилья голубей.

Это другая примета неминуемого заката, и для Аниты своеобразный сигнал: пора взять реванш. И теперь нельзя терять ни минуты.

Девочка поспешно сунула в рюкзак книгу, тетрадь и ручку и побежала по узкому и длинному двору к дому — к старинному трехэтажному зданию с обшарпанными стенами и узкими стрельчатыми окнами. Из отверстий под крышей торчали железные балки, какие ставят, когда ремонтируют здание.

Девочка вошла в вестибюль, тронула перила узкой лестницы, ведущей на второй этаж, и прислушалась. Далеко наверху, где работала мама, звучало радио, настроенное, как всегда, на классическую музыку. Звуки скрипки, сопровождавшие какую-то знаменитую арию, витали вокруг, словно призраки, рождая печальное эхо.

Все стены вдоль лестницы от пола до потолка разрисованы темными фресками, изображавшими какие-то лица, животных и фигуры, утопавшие в тени. Потолок, наверху, под самой крышей, пылающий ярким золотистым цветом, пересекает глубокая темная трещина.

Аните она представлялась корнем какого-то дерева.

— Дерево времени и запустения, которое питается пустотой и тишиной, — шептала она всякий раз, следуя взглядом за изрезанными краями трещины до самой «лужи», в которой та исчезала и в которой девочка, казалось ей, различает маленькие серебряные листики.

И ничего не могла поделать: она всегда была такой фантазеркой.

Она все видела вот таким необычным образом.

Даже если ей говорили, что она ошибается, и объясняли, что лишь кажется, а на самом деле ничего такого нет и в помине.

Но в этот вечер для Аниты не было в помине только котенка.

Она опустилась возле лестницы на колени и снова позвала:

— Мьоли!

Но расслышала только скрипичную музыку, звучавшую по радио, и далекий людской говор, доносившийся снаружи — с постоялого двора или с канала.

Анита поднялась по лестнице, переступая через две ступеньки. Не стала смотреть на людей, изображенных на фресках, и держалась поближе к перилам.

Как-то раз она представила, будто эти скрытые в стенах фигуры могут украсть ее или хотя бы просто ухватить за одежду. И с тех пор эта мысль не давала ей покоя. В волнении она быстро взбежала на третий этаж и перепрыгнула через железные балки на полу. Здесь все комнаты до потолка заполняли строительные леса.

Мама Аниты находилась там, под самой крышей.

Грязная рабочая одежда серого цвета, прозрачная пластиковая шапочка на светлых волосах и огромные желтые очки делали ее похожей на какое-то уродливое насекомое.

Мама Аниты — художник-реставратор. Несколько недель назад ей поручили реставрировать этот старинный дом со множеством живописных росписей на стенах. Восстановление фресок требовало большого терпения. И мама Аниты медленно возвращала к жизни старинные росписи — скребла, терла, чистила их с помощью скальпелей, ножей и ватных тампонов, смоченных в дистиллированной воде. Ей придется работать по меньшей мере год, чтобы восстановить живопись на всех стенах в этом доме.

И Анита все время будет здесь.

Она охотно переехала в Венецию, и ей очень нравилось заниматься тут, на лужайке. Дом, конечно, чужой, но благодаря маминой работе он казался Аните уже почти своим.

— Мама! — крикнула она, войдя в комнату. — Ты не видела Мьоли?

Мама, стоявшая на лесах под потолком, даже не услышала ее. Она была поглощена своей работой и музыкой, которая доносилась из маленького приемника.

Анита позвала маму еще раз, потом поняла, что делать это бесполезно, придется искать котенка самой. Она опустила рюкзак на видное место у двери — так мама поймет, что она ушла, — быстро вернулась в сад, подняла тяжелую задвижку на дверце в ограде и вышла на один из каналов залитой солнцем Венеции.

Венецианцы называли это здание Разрисованным домом из-за того, что все стены в нем покрыты живописью. Дом находился в районе Дорсодуро, в южной части города, там, где, по мнению жителей, только и остались еще последние настоящие венецианцы.

Анита всего несколько месяцев назад приехала в этот волшебный город на воде. Звали девочку Анита Блум. Анита — ей исполнилось двенадцать лет — счастливая, причем единственная, дочь итальянской художницы-реставратора и английского банкира, оставшегося в Лондоне, но собиравшегося приехать к ним. Несмотря на то что, любил повторять ее отец, не так-то просто убедить банк переехать из Лондона в Венецию.

— Вот увидишь, Венеция понравится тебе! — сказал отец на прощание, когда Анита с мамой уезжали. — Ну, поторопись. И не плачь. А почувствуешь, что скучаешь по Лондону, садись в самолет. Рейс каждый час!

Все верно, думала Анита, пробегая вдоль канала Борго в поисках котенка. Кроме одного — она нисколько не скучает по Лондону. А в самолет садился ее папа, когда хотел навестить ее.

Девочка заглядывала во все закоулки, во все ворота, осматривала плющ, поднимавшийся по стенам домов, смотрела на крыши, спрашивала прохожих, не видели ли они случайно черно-белого котенка с пятном вокруг глаза. Никто не видел Мьоли.

По мере того как Анита удалялась от Разрисованного дома, город — этот лабиринт из воды и света — все больше восхищал. Освещенные ярким солнцем крыши с их кружевным рисунком походили на пламенеющие гирлянды, а фасады дворцов казались позолоченными.

— Мьоли! — который уже раз позвала Анита, выходя на совершенно пустую площадь Святого Тровазо. Ни души не было ни на солнечной стороне, ни в тени огромной церкви, ни на пятнистой брусчатке. Одна только Анита бродила тут в поисках своего пропавшего котенка.

Девочка остановилась. Эта удивительная, необыкновенная тишина, какую невозможно себе представить ни в каком другом городе, помогала ей думать. А думать Анита любила.

Ей нравилось улетать за какой-нибудь мыслью, оказаться у нее на поводу, уходя в разные стороны, куда только она может повести, а потом вдруг спохватиться, вспоминая, что же она только что делала или что нужно сделать.

Найти котенка.

Немедленно.

Она огляделась. Ее дом находился недалеко, на соседней улице. Отсюда даже видна беседка, увитая глициниями. Значит… Если Мьоли перескочил через невысокую каменную ограду, он легко мог перебраться и на тот большой желтый дом, а потом по крышам отправиться в старый монастырь и спрыгнуть на землю…

— Практически куда угодно мог убежать, — решила Анита, оглядываясь.

Она повертела в руках резинку.

Кошки обычно привязываются к одному месту, подумала она.

В таком случае она знает, где искать Мьоли. В небольшом помещении на площади Святого Тровазо. Это последний в городе ангар, где еще строят гондолы. Три недели назад Мьоли убежал туда, спрятался между лодками и пропал. Оказывается, сидел в гондоле.

Анита невольно улыбнулась. Да, решила она, наверное, он опять забрался туда.

Крытый ангар для лодок на площади Святого Тровазо представлял собой небольшой деревянный дом, очень похожий на сельский домик в Альпах, отчего казалось, будто он упал сюда, на берег лагуны, прямо оттуда. В ангаре стояли на деревянных подставках только три гондолы, и вроде бы никого не было.

Анита смотрела внутрь сквозь решетку, прислонясь к ограде, потом услышала чьи-то шаги.

— Извините! — сказала она, привстав на цыпочки. — Извините!

Из деревянного домика вышел высокий, сутулый человек, и девочка спросила, не видел ли он котенка.

— Нет, не видел! — ответил строитель гондолы с ярко выраженным венецианским акцентом. Потом снял шапку и с усмешкой добавил: — Пойди спроси у Вичентин в номере восемьдесят девять. И понадейся, что и там никто не видел его.

Анита сказала спасибо и убежала. Она знала господ Вичентин, живущих в доме номер восемьдесят девять, и знала, что вовсе это неправда, будто они едят кошек, поэтому не стала обращать внимания на последние слова строителя гондолы.

Так или иначе, ее котенка нигде нет.

И куда он мог подеваться на этот раз?

Девочка искала его повсюду и нигде не находила — нигде!

Ей требовалась помощь.

Она пробежала к дому номер сто семьдесят три, который находился между домами четырнадцать и семьдесят восемь, что в общем-то вполне нормально, поскольку нумерация домов в Венеции соответствовала какому-то загадочному правилу или, если хотите, тайному коду, известному только почтальонам.

Остановившись у дома сто семьдесят три, Анита посмотрела наверх и немного отступила назад. Окно третьего этажа, обрамленное каменным резным украшением, открыто. На балкончике виден вьющийся душистый горошек, сильный запах которого отгоняет комаров.

На двери не было колокольчика. Чтобы получилось погромче, Анита приставила ко рту руки рупором и позвала:

— Томми!

Спустя мгновение в окно выглянул темноволосый большеглазый мальчик.

— Анита! — обрадовался он. — Подожди, сейчас спущусь и открою.

— Не надо, я не буду входить. Я ищу Мьоли.

— Опять?

Анита вздохнула:

— Ну да! Опять! Поможешь поискать?

— Ну конечно! — ответил Томми. — Сейчас выйду.

И сдержал слово. Оставаясь на улице, Анита могла представить все движения мальчика по сопровождавшим их звукам.

Вот Томми торопливо переоделся, вот наткнулся на стол и уронил целую стопку книг, прошел по коридору и сбежал по крутой лестнице в кухню.

Потом Анита услышала, как он сочинил какой-то предлог для родителей, отпер входную дверь и, наконец, выскочил наружу с пылкостью солдата, готового выполнить любое задание.

— Когда он исчез на этот раз? — спросил он, на ходу натягивая свитер на мятую рубашку.

— Не знаю точно. Час или два назад. Может, и три.

— Ясно.

Томми сунул руки в карманы брюк и принялся доставать из них: компас, часы, пару крючков с леской, коробок спичек, которые горят даже в воде, швейцарский перочинный нож и жестяную коробочку с ванильным печеньем.

— Вот что мы сделаем, — сказал он, показывая Аните печенье. — Мы же знаем, какой Мьоли прожорливый, вот и воспользуемся этим.

— Думаешь, он опять спрятался?

Томми кивнул:

— Уверен. Но, как говорит моя бабушка, ни один котенок не в силах устоять перед «Нежнейшим ванильным печеньем».

Они быстро вернулись на площадь Святого Тровазо, которая из-за длинных вечерних теней теперь выглядела таинственной. Анита еще несколько раз позвала Мьоли, а Томмазо тем временем, раскрошив свое вкуснейшее ароматное печенье, рассыпал его повсюду, и вскоре нашлись четыре кота.

Но ни один из них не звался Мьоли.

Ребята вернулись к Разрисованному дому, заглянули во все углы, за все невысокие каменные ограды, под мост, соединявший берега канала, и осмотрели ступеньки, спускавшиеся к причалу.

Никакого Мьоли нигде не было и в помине.

— Глупый котенок! — рассердился Томмазо, выбрасывая последние крошки сладчайшего печенья.

Потом остановился, как всегда, у входа. Казалось, мальчик рассматривает фасад с осыпавшейся штукатуркой, походивший на пиратскую карту с обозначением берегов, островов и тайных бухт, которые нужно отыскать.

Снаружи Разрисованный дом выглядел очень даже внушительно. Он был на этаж выше соседних зданий, и под его островерхой крышей с шестью дымовыми трубами находилось большое слуховое окно, украшенное по периметру резным мрамором. Все окна закрыты. Над входом красуются две огромные буквы «М», сплетенные подобно ветвям оливы.

— Томмазо, давай поищем в доме, — предложила Анита.

— А твоя мама еще там?

— Думаю, там, — сказала Анита, открыла скрипнувшую дверь и подождала, пока друг войдет внутрь. Потом поинтересовалась: — А почему спрашиваешь?

— Ну, ты же прекрасно знаешь, — ответил Томмазо, — что у этого дома… дурная слава.

— О, прошу тебя! — произнесла Анита, проходя по вестибюлю к выходу в небольшой внутренний двор.

Томми незаметно огляделся, напуганный фресками, украшавшими стены.

— Когда перестанешь наконец верить в эти суеверия? — прибавила девочка.

— Это не суеверия. Запомни: это Разрисованный дом, и…

— Мама говорит, что его еще называют Дом Мориса Моро, — сказала Анита.

Томми пожал плечами.

— Венецианцы называют его Разрисованным домом, — продолжал мальчик, указывая на стены, покрытые рисунками, — из-за всех этих росписей, которые тот сумасшедший сделал на стенах.

— Это художник, — уточнила Анита. — Великий французский художник и иллюстратор. Мама говорит, что Морис Моро семь лет разрисовывал этот дом.

— Да. А потом его нашли повешенным.

— Томми!

— Но это правда.

— Это неправда! — с возмущением возразила Анита. — Он умер от старости.

— Тогда кто же поджег его мастерскую на последнем этаже?

Девочка промолчала, оглядывая фасад дома, выходящий во двор. Кирпичная стена здесь как бы сгорбилась за многие годы от сырости, на верхнем этаже на позолоченном потолке имелась глубокая трещина. Снаружи тянулось большое темное пятно — след от копоти, покрывавшей почти всю стену. Тут и в самом деле случился пожар, который уничтожил часть дома. Но кто знает, как давно это произошло.

И кто знает почему.

Нет, Морис Моро не повесился, подумала Анита.

Томми подошел ближе и признался:

— Знаешь, все-таки этот дом немного пугает…

— Немного, — согласилась девочка.

Томми указал на обгорелую крышу:

— Ты поднималась когда-нибудь на последний этаж?

Анита покачала головой:

— Мама говорит, это опасно. Там могут рухнуть балки. Сначала там должны поработать строители.

— Да, — кивнул Томмазо.

Они помолчали.

И тут мальчик обнаружил в кармане еще одно печенье.

— Ну, конечно, это для Мьоли, — улыбнулась Анита.

И они опять стали искать котенка.

Осмотрели все уголки сада, потом Томми забрался на невысокую каменную ограду, на которую свисали глицинии: он хотел заглянуть в соседний двор — что, если котенок просто не может выбраться оттуда?

— Что там видно? — спросила Анита снизу.

Стоя на ограде, Томмазо осматривал все вокруг, близоруко щуря глаза.

— Посмотри сама, — предложил он и протянул девочке руку, помогая подняться.

Анита тоже забралась наверх и встала рядом с ним.

Перед ними раскинулся своего рода лабиринт из множества невысоких оград, цветущих деревьев, узких и высоких домов, крыш, небольших двориков, арок и типичных венецианских окон, разделенных посередине тоненькой колонной.

— Теперь понимаешь, в чем сложность?

— Мьоли может быть где угодно, — ответила, расстроившись, Анита.

— Вот увидишь, он вернется.

— Думаешь?

— Конечно. К тому же тут совсем не опасно. Здесь он не рискует попасть под машину.

Томмазо оставил на стене ванильное печенье, и они спрыгнули на землю.

— Не хотелось бы, чтобы он угодил в колодец… — проговорила Анита.

— Ну, это невозможно, — заключил Томми.

Однако на всякий случай они все же заглянули и туда. Колодец, сложенный из светлого камня, оказался чуть ли не выше их роста, к тому же его закрывала решетка.

Томми извлек из своих бездонных карманов электрический фонарик и посветил вниз.

Внутри колодца скопился мусор, попавший туда за время, пока дом оставался необитаемым.

— Видела?

Анита кивнула.

Они направились в дом.

Девочка стала подниматься по лестнице, а Томми остановился.

— Он мог спрятаться где-нибудь на верхнем этаже, — оглянувшись, сказала Анита.

— Твоя мама не хочет, чтобы я поднимался туда.

— Моя мама никому не разрешает подниматься туда. Она работает и не хочет, чтобы трогали ее инструменты.

— Понятно. — Мальчик провел рукой по волосам. — Значит, мне и незачем подниматься.

Анита подошла к нему:

— Скажи правду. Я же понимаю, что это только предлог.

Томми посмотрел на странные лица на стенах. Какое-то одноглазое чудовище, наверное, должно было изображать Полифема, а щупальца — Симплегадов, мифических существ, сталкивающих скалы, чтобы раздавить проплывающие между ними суда…

— Может, и предлог, — покачав головой, согласился он, — только говорят, в этом доме происходили странные вещи…

С верхнего этажа донесся какой-то металлический звон. И через мгновение повторился.

— Ты хочешь сказать, тебе страшно?

— Не то чтобы страшно, но…

Томми вдруг замолчал, и глаза у него округлились. Наверху лестницы появилась какая-то фигура в белом одеянии и в огромных желтых очках.

— Осторожно! — закричал Томми подруге, отступая.

Желтоглазый призрак остановился. Мама Аниты сняла очки, в которых работала, и, вздохнув, сказала:

— Это я, Томми! На сегодня я закончила!

Она сняла шапочку, высвободив волосы, и расстегнула рабочий халат. Наконец сняла и отбросила в сторону перчатки.

— Добрый вечер, госпожа, — проговорил Томмазо, когда женщина подошла к нему.

— А ну-ка признавайтесь — что затеваете? — спросила она, погладив дочь по голове.

— Мы ищем Мьоли, — ответила Анита.

— Того котенка?! — засмеялась ее мама. — Опять спрятался?

— Похоже.

— Уж точно его не украли, — пошутила госпожа Блум. — Где бы он ни был, поищем завтра.

— Но…

— Нет, Анита, — вздохнула мама девочки, — на сегодня поиски котенка окончены. Я работала весь день на лесах, устала, испачкалась в краске и мечтаю только об одном — принять душ и что-нибудь поесть.

Анита с тоской посмотрела на лестницу, уходящую вверх.

— Вернется, вот увидишь, — заверила девочку мама.

— Томми тоже так говорит.

— И он прав. Завтра после обеда, когда придешь сюда заниматься, котенок будет сидеть в саду и ждать тебя.

Анита поискала сочувствия у Томми, но ее единственный венецианский друг слишком растерялся из-за того, что принял женщину за призрак, и теперь стоял, опустив голову и ожидая, чтобы все поскорее закончилось.