Завещание Шерлока Холмса

32

Головы прохожих нагнулись еще ниже. Весь город был объят мрачным смирением. Мы жили во времена страха и конца всех надежд. День за днем Лондон терял последние иллюзии.

Гудини продолжал показывать трюки и собирал каждый вечер полный зал Театра Ее Высочества. Пять парней, нанятых Холмсом, как тени, следовали за волшебником и днем и ночью, по крайней мере, Холмс так считал.

Этот человек казался крайне заинтересованным в криминальных буднях страны, но на тот момент не было ничего, что позволило бы обвинить его в чем бы то ни было.

Партизаны Бейкер-стрит неотступно следили за логовом Джека-Попрошайки, ожидая его возвращения, в которое уже почти никто не верил. Бродяга будто растворился в кислой лондонской атмосфере.

Марка Дьюэна также не удавалось найти, несмотря на вознаграждение, объявленное полицией.

Что касается Холмса, то он с того времени целые дни проводил в компании Кроули. С каждым днем он приходил домой все позже, с затуманенным взором и нетвердыми движениями. Если он оставался дома, то погружался в лихорадочную работу, сортируя и перебирая свою огромную картотеку, пытаясь отыскать в прошлом объяснение сегодняшним преступлениям.

Что до меня, то я конца не видел этому странному жару, изматывающему меня и морально, и физически. Несмотря на долгую медицинскую практику и многочисленные трактаты, находившиеся в моем распоряжении, я никак не мог определить причину моего недомогания. Я проконсультировался со многими коллегами, и они прописали мне лекарства настолько же разнообразные, как и бесполезные.

Для одних я был жертвой редкой формы болотной лихорадки, подхваченной во время моего пребывания в Афганистане, которая внезапно проснулась после нескольких лет инкубационного периода. Другие считали, что мое нынешнее состояние – прямое следствие моей прошлой работы. Должно быть, я заразился многочисленными болезнями Ист-Энда, которые когда-то лечил. Моя болезнь походила на коварное сочетание болезней, которому нельзя дать однозначное имя. Наконец, третьи полагали, что я страдаю от последствий невероятно жестокой зимы, усугубленной застойным покровом тумана, дыма и тошнотворными испарениями, наполнявшими Лондон. Они обещали, что все это пройдет с приходом весны, если только я ненадолго уеду в деревню.

Друзья советовали мне на время прекратить сотрудничество с Холмсом и отложить на время редактирование его приключений. Но об этом не могло быть и речи. Больше чем кому-либо мне необходимо было понять и описать эти преступления, которые очень сильно касались нас по причине личной вовлеченности моего друга.

Подкрепленный этой мыслью, я решил переписать текст Хазелвуда, относящийся к Деве Лукулюсской.

«Первые христиане систематически преследовались и убивались в Риме. В противоположность тому, что нам известно из достоверных источников, римляне страшно насмехались над христианской религией. Они видели в ней опасную „теневую власть“, способную объединить сотни и тысячи душ против империи. Вот почему они преследовали христиан и высмеивали их верования. Их жестокость по отношению к христианам не знала границ. Апофеоза циничности и болезненности преследования достигли во время правления императора Лукулюса. Этот император специализировался на технике медленной смерти. В древних текстах сообщается, что Лукулюс приказал слепить варварскую статую, представляющую Деву Марию с заурядным, потрепанным лицом. Такая Дева Мария больше походила на старую куртизанку, нежели на святую. Одутловатый херувим с манерами Вакха находился у ее ног и смотрел на нее с выражением похотливости и развращенности. Статуя была полая и состояла из двух частей, незаметно соединенных. Внутренность была наполнена металлическими пиками, смазанными ядом. Статуя открывалась и закрывалась при помощи механизма, о котором нам ничего не известно. Тексты уточняют только, что Лукулюс поднимал правую руку и направлял большой палец руки к земле, приказывая начать пытку. Жертву помещали внутрь статуи, и в течение долгих часов она пребывала в агонии, проткнутая сотнями ядовитых иголок. Кровь несчастной протекала сквозь крошечные отверстия и собиралась в чашу у ног статуи. Другие христиане обязаны были выпить эту кровь, будто пародируя христианскую церемонию и символизируя победу язычества над христианством».

– Кстати, Холмс, как вам удалось обнаружить механизм, открывающий статую?

Холмс оторвался от своих карточек и направил на меня неподвижный взгляд.

– Вы обратили внимание на лицо этого ужасного гнома, сидящего у ног так называемой Девы?

– Да. Я подумал, что оно слишком уж распухшее для лица ребенка. Он показался мне старым и слишком уж толстым. Как Вакх, думаю.

– Это не Вакх, а сам Лукулюс. Я проверил это по книге «Трактат об истории античности». В тексте Хазелвуда говорится: «Лукулюс поднимал правую руку и поворачивал большой палец руки по направлению к земле…» Так я и сделал. Механизм работал плохо, но все же статуя открылась.

После объяснений Холмса все казалось до смешного простым.

– А тело этой несчастной уже опознали?

Холмс долго пристально смотрел на потолок, прежде чем ответить. После этого его мысли вернулись ко мне.

– Да. Хазелвуд провел розыск. Полиция зарегистрировала исчезновение молодой женщины за несколько дней до нашей ужасной находки. Мерзкое преступление.

Я взял чистый лист бумаги и окунул перо в чернильницу.

– Неужели действительно необходимо все это записывать, Ватсон?

– Я всего лишь выполняю свою работу биографа, Холмс. Каждая деталь может иметь огромное значение. Не следует ничем пренебрегать. Вы сами повторяли это сотни раз.

– Ну хорошо, раз уж вы хотите все знать…

Мой друг рассказал эту историю во всех подробностях. Мои пальцы судорожно впились в перо, и я не мог написать первое слово, настолько эта история была омерзительной. Я не мог найти силы, чтобы описать такую гнусность. Как он, Малколм Фэллоу, достойный и знаменитый человек науки, мог решиться на такую крайность? Как он мог подвергнуть подобным моральным и физическим унижениям невинное беззащитное создание, свою падчерицу? Мои глаза наполнились слезами ярости и отвращения.

Холмс стоял передо мной. Он положил руку мне на плечо.

– Я предупреждал вас, Ватсон. Я сам был потрясен, когда узнал правду. Сейчас вы понимаете, почему я отговаривал вас записывать все это. Если вашим читателям захочется узнать подробности, они могут обратиться к архивам Скотланд-Ярда. Что до меня, то я ничего не забываю, с вашей хроникой или без нее.

Впервые я был согласен с Лестрейдом. Он прав, что заключил в тюрьму истязателя этого несчастного ребенка.

Холмс принялся ходить взад и вперед по комнате, опустив голову и заложив руки за спину.

– Однако преступник отрицал все до последнего момента, Ватсон. Он плакал и клялся, что ничего не понимает. Он умолял жену поверить ему, валялся у нее в ногах, заклинал ее. Патетичное и жалкое зрелище. И знаете, что она сделала?

Я повернул большой палец вниз, как Лукулюс, и приказал немедленно убить эту ничтожную аморальную тварь.

– Она плюнула ему в лицо, Ватсон. Этот поступок говорит о многом, учитывая ее положение.

Сказать по правде, я счел эту реакцию слишком мягкой, учитывая жестокость преступления.

– Бесполезно искать смягчающие обстоятельства, Холмс, слишком много доказательств.

Мой друг посерьезнел.

– Действительно, Ватсон, слишком уж много доказательств.

Он открыл свой блокнот и записал: «Дело № 11. Смерть Агаты Эдвардс, падчерицы Малколма Фэллоу. Последний заключен в тюрьму».