Завоевание 2.0

ГЛАВА 3

На фоне остальных адских дней, этот был поистине самым сумасшедшим. С самого утра проблемы шли косяком, я не успевал блокировать одну, а уже стучалась в дверь сведущая. Наконец, с грехом пополам, мне удалось как то вырулить и завершить этот трудный день успешно, водители машин получили необходимые документы и уехали пересекать границу, я еще судорожно что-то пытался доделать, но потом все же поехал домой в взвинченном состоянии.

Дома я тоже долго не мог успокоиться, давление зашкаливало, а нервы непроизвольно заставляли дрожать мелкие мышцы тела, так что ложиться в постель в таком состоянии было явно бесполезно. Но все же завтра тоже будет рабочий день и нужно попытаться встретить его во всеоружии. Долго я не мог заснуть, мысли лихорадочно скакали от одной темы к другой, но, наконец, мне все же удалось забыться чутким сном. Вдруг судорога молнией пронзила все мое тело от макушки до кончиков пальцев на ногах, я почувствовал, что стремительно падаю в бездну без дна и края, лечу в свободном падении, напрягая каждую мышцу тела, полыхающую огнем, затем больно вскипел мозг и я почувствовал что проваливаюсь в какую-то бездонную воронку, перед глазами блеснула вспышка и я потерял сознание.

Пробуждение было мучительным и трудным, мне казалось, что мое тело лежит подвешенное в воздухе тесно спеленатое бинтами, которые мешают мне дышать. Что за кошмар? Я открыл глаза, но ощущение не проходило, в утреннем полумраке я попытался пошевелить рукой, и это мне легко удалось. Но что-то тут не так, я не мог понять что. Ага, понятно, кажется рука немного не моя. Так не бывает! Я поднес руку ближе к лицу, ну точно не моя! Эта рука несколько короче и темней. Иррациональный испуг охватил меня, тем более что мне было трудно шевелить остальным телом, которое затекло и плохо слушало меня и при этом явно парило в воздухе. В страхе я судорожно забился, попытался освободить вторую руку, или ногу, начал трепыхаться, выбираться из плена и вот я неожиданно падаю вниз, больно ударившись о землю. Тут же раскаленным потоком лавы в мой мозг ударил поток информации, который я не мог остановить, острая боль пронзила мою голову, яркая вспышка озарила все вокруг, и я снова потерял сознание.

Вторичное пробуждение было менее болезненным. Я лежал на земляном полу, в большой полутемной хижине крытой пальмовыми листьями, между которых кое где протекала вода и падала на землю, надо мной висел гамак, над ним парусиновый навес защищающей от капающей кое-где капель, и я почему-то твердо знал кто я и где я и это было очень неприятно. Так как я не был Петром Сергиенко, а был Хуан Нуньес Седеньо, а вокруг была Гавана и 12 августа 1518 года. Этого просто не может быть! Бред какой-то! Но с другой стороны, похоже, я стал знать испанский? Седеньо почему-то сразу перевелось как "сторона", а я сроду испанского не знал! Что я еще помню?

Почему-то сразу вспомнилось детство в Эстремадуре, и опять мой мозг автоматически перевел слово как "крайний предел". Залитое жаркими лучами солнца, каменистое плато с возвышенностями, пастбищное плоскогорье, где, куда не посмотри, в любом направлении земля убегает прочь, открывая далекую перспективу на виднеющиеся вдали горы, подобные загадочным островам. Горы покрывают заросли каменного дуба, чья темно-зеленая листва давала желанную тень от жаркого солнца, а их большие желуди служили кормам для многочисленного скота: свиней, лошадей, коров, и что себя обманывать, людей. Россыпи хижин были кое-где разбросаны по голым скальным отрогам, здесь поселения высятся на холмах, люди издавна привыкли к набегам мавров (черных) и всегда готовы дать им отпор. Некоторые вершины холмов увенчаны укрепленными замками или великими твердынями, такими как Белалькасар. Деревни же представляют собой группы одноэтажных каменных домов с хозяйственными постройками на склонах холмов, спускающихся ниже, к покрытым камнями и булыжниками улицам, а еще дальше и ниже, в самом центре, как правило, пролегает главная водосточная канава. Перед глазами еще мелькнула столица этого сурового края – город Трухильо, где можно поднявшись на колокольню церкви Святой Марии, взглядом окинуть весь средневековый город: груда серых каменных домов, узкие извилистые улочки, все это теснится внутри мощных крепостных стен. Или же малая родина, город спутник Медельин, иначе называемый Вадахос, каменный город, расположенный под стенами громадного замка, где в большом родном доме вместе с многочисленными братьями и сестрами родился и в детстве и юности жил Хуан.

Мельком вспомнился отец Франциско (если коротко, то Пако) Седеньо, торговец шерстью, скупавший ее у окрестных крестьян, а затем отвозивший ее в город порт Севилью, где перекупщики покупали ее и отправляли для переработки за море, на север во Фландрию, где из нее делали великолепные ткани. Отец своим видом мало отличался от соседей, здесь все люди были скроены на один манер: невысокие, крепко сбитые, жесткие как местные каменные дубы, с темными загорелыми лицами, которые суровая земля их родины словно изрезала глубокими морщинами. Жизнь на границе была трудна, земля мало плодородна, и использовалась в основном как пастбища, люди стремились держаться вместе, большими семьями, многочисленными кланами, крепко спаянными родственными узами. Чужакам здесь было не место.

Когда часть клана перебралась в Новый Свет, многочисленная семья Седеньо решила, что Хуан должен последовать за ними. А поскольку его отец Франциско считался по местным меркам относительно богатым, то семь лет назад молодой Хуан получил под свое начало небольшой корабль, предназначенный для перевозки грузов, отцовское благословение, и напутствие всегда держаться рядом вместе с местными сеньорами, "рикос омбрес", большими людьми, которым руководители местных кланов служили веками, и в дни побед, и в дни поражений. Семьи сеньоров тоже были известны и почитаемы: Пачеко, Кортесов, Монроев, Писарро, Портокарреро и Альтамирано "древние, славные и уважаемые, благородные роды Эстремадуры, кои происходят из города Трухильо". Все они уже за сотни лет перероднились друг с другом и выступали единым фронтом против своих соперников. Городские дома здесь старались сочетать с обширными сельскими угодьями; брачные союзы рассчитывались настолько тщательно, что вся Эстремадура была охвачена сетью семейных уз, породнившей Монроев, Портокарреро, Писарро, Орельяна, Овандо, Варилласов, Сотомайор и Карвахалов.

Почему-то вспомнилась местная легенда: лет семьдесят тому назад, два брата Монроя были убиты братьями Манзано, которые уступили первым в игре в мяч, под названием пелота, и пришли от своего проигрыша в бешеную ярость. Вместо того чтобы лить слезы, мать погибших, Мария ла Брава, надела мужские доспехи и вместе с друзьями детей погналась за убийцами, скрывшимися за границей, в Португалии. Она настигла их в небольшом городке Визеу и отрубила им головы, которые прихватила с собой, насадив на копья. Торжествующая Мария ла Брава въехала в Саламанку верхом на коне впереди жутковатой процессии и бросила головы убийц на пол в церкви, где были погребены ее сыновья. Жуть!

Что бы молодой Хуан в силу своей молодости и неопытности не сделал какой-нибудь глупости, для пригляда за ним семья послала дальнего родственника и верного слугу Кристобаля Гарсиа Сармьенто, которому и приходилось на первых порах заниматься делами. Похоже это у меня самое доверенное лицо. Так что еще, пока я не женат, хотя и помолвлен с детства на дальней родственнице, от роду мне уже двадцать семь лет (комсомольский возраст), здесь в Новом Свете, в краю дикарей и каннибалов, уже почти семь лет. Нет, этого не может быть, это бред. Я скептически оглядел большую хижину с земляным полом, покрытую пальмовыми листьями, с которых струйками капала вода. Из мебели только старый облезлый сундук, гамак (миролюбивый подарок индейцев западной цивилизации), покосившийся грубый стол и какой-то пенек вместо стула. Вместо окон простые проемы в деревянных стенах, в которых виднеется нескончаемая пелена дождя.

Жара, сырость и влажность, сразу сказались, и я весь взмок от пота. Температура в тени явно за тридцать. Так, не похоже, что я богат. Но с другой стороны сейчас процветает майорат, старшинство, все имущество получает старший сын, а остальным дадут в лучшем случае какую-то мелочь. Как в сказке Пьеро "Кот в сапогах" делили имущество богатого мельника: старшему брату досталось мельница, среднему осел, а младшему кот. Похоже, что и мне выделили уже все мое имущество: старую небольшую посудину и теперь крутись дальше как хочешь, и на большее не рассчитывай. А поскольку здесь тропики и никто пока не обивает днища медным листом, то и корабли служат не по пятьдесят лет как в Европе; здесь морские черви сжирают их за восемь-десять лет. А так как Хуан здесь уже почти семь лет, и корабль у него уже был куплен не новый, то его посудина скоро развалится и затонет. Опять мои мысли свернули куда то никуда, я ущипнул себя за руку, нет, не помогло, ничего не изменилось. Прошелся по хижине, старательно обходя лужи на утоптанном полу босыми ногами. Если это и бред, то крайне реалистичный. Кажется Хуан намного ниже ростом чем я, поэтому, когда ставишь ногу, то мозг дает сигнал, что земля близко и все время боишься споткнуться. Тем более, сразу видно, что Хуан немного склонен к полноте, а я этим с детства не страдал. Мозги у человека всегда пожирает львиную долю ресурсов организма, и хотя мы и используем их только на 10 %, но они все равно забирают у нас почти треть энергии. Так что использование мозга на 50 или 100 % это все сказки, невозможные в принципе.

Так, сон конечно же интересный, но мне нужно как-то проснуться. Я опять лег в гамак и попытался уснуть, и под равномерный шум дождя мне это удалось. Проснувшись от каких-то звуков, я открыл глаза, так что же так неудобно? Потом я вспомнил, что я лежу в гамаке. Как опять? Что за напасть? Я осторожно спустился на землю. В хижине вошел какой-то мужик, несмотря на недостаток освещения я сразу узнал этого невысокого крепко сбитого пожилого мужчину, с темным лицом изрезанным глубокими морщинами и обильной сединой в бороде и длинных волосах. Белесый шрам на левой щеке, придававший ему суровое выражение, похоже, был от туземной стрелы. Судя по каплям воды на его плаще, дождь на улице решил дать нам некоторую передышку, чем он и поспешил воспользоваться и навестить меня. Кристобаль Гарсиа Сармьенто, старый верный слуга и в некотором роде мой опекун.

– Как самочувствие сеньора? Лихорадка больше не беспокоит Вас? – заботливо спросил он меня.

Ну вот, что ему отвечать? Я вовсе не Хуан Седеньо, кто его знает, как они вдвоем общались, и вообще, если я буду много болтать, то меня без труда разоблачат. Я жестами показал, что пока неважно себя чувствую, и произнес:

– Благодарю Вас за заботу, мой верный Кристобаль, к сожалению болезнь пока не оставляет меня, но я был бы рад поесть.

– Тогда "Эль Сагио" (Мудрец) отплывет завтра без Вас, нужно забрать кое-какие грузы с энкомьендос (поместий, буквальный перевод "покровительство") Франсиско де Монтехо и Педро Барбы и привести их в Гавану, пока сезон ураганов не подошел к своему пику – Кристобаль вопросительно посмотрел на меня.

– Хорошо, Кристобаль, действуй самостоятельно, как видишь, мне необходимо неделю отлежаться – я старательно съехал с темы.

Тут еще не понимаешь, где ты и кто ты, а с тебя еще что-то требуют. Как бы не натворить дел, торопясь. Кажется, прокатило, Кристобаль вышел из хижины, открыв дощатую дверь, державшуюся на кожаных петлях. Если что, все буду валить на болезнь, мол, частично потерял память. Какие-то воспоминания Хуана у меня присутствуют, но явно не все и если меня начнут расспрашивать, то это будет очень заметно. Так что лежим тихо и не отсвечиваем, похоже, что на дворе сезон дождей и основная деятельность замерла, к тому же Хуан был немного болен, вот и воспользуемся этим. Может я лежу сейчас в коме и у меня просто яркие галлюцинации? Вот и не будем делать резких движений. А вообще сейчас поем и буду лежать и наслаждаться этими галлюцинациями! Воздух-то, какой! Густой, влажный, им прямо тяжело дышать, казалось, что, будто дышишь мокрым туманом. И вокруг, в атмосфере, разлита густая вонь: пряные, мускусные и гнилостные запахи перезревших плодов. Чем интересно меня будут угощать?

Вошла индианка средних лет, одетая только в какую-то тряпку обернутую вокруг бедер. Я тут же уставился на ее грудь. Нет, если это эротические галлюцинации, то хотелось бы девчонку помоложе. Да и к тому же она какая-то темненькая и невысокая. Она поприветствовала меня, поставила тарелку и какую-то небольшую тыкву на стол поклонилась и ушла. Так чем кормят в этой богадельне?

На грубой деревянной тарелке лежали какие-то лепешки, с края была насыпана щепоть грязной соли и еще капли какой-то соуса, судя по запаху острого. В небольшой тыкве, используемой вместо кружки, плескалась жидкость, если снова судить по запаху, простая вода. Лепешки, которые я опробовал оказались холодными и безвкусными. Соль и соус ненамного исправили дело, но гадость есть гадость. Не могли для больного куриного супчику приготовить! А где ананасы и манго? Или не сезон или сам иди и срывай их с деревьев. Так после перченного хочется пить, но я эту водичку пить пока остерегусь. Мало ли откуда ее брали? Может там какая-нибудь холера, вон я читал, что у того же Кортеса был целый букет местных болезней, начиная от сифилиса и кончая кучей глистов в желудке. А тут у местных индейцев глисты обычное дело, вон как-то по телевизору показывали: или в Бразилии (или в Эквадоре) сделали местным индейцам заповедник, для туристов, живите как в старые времена. А те им в ответ, не хотим, выведите нам глистов, а то совсем замучили. Не оценили они заботу своего правительства.

Так что кружку с принесенной водичкой я тщательно вымыл, а потом вышел на улицу, меся грязь босыми ногами, и поставил кружку на кочку, пусть дождевая вода набирается. Так с санитарной точки зрения будет намного лучше. Мельком посмотрел вокруг: какие-то пальмы, дальше еще хижины и навесы получше или похуже чем у меня, еще дальше на восток зеленые джунгли, на запад какая-то степь, кое-где покрытая кустарником, но опять льет дождь и я поспешил укрыться у себя в хижине. Подождал немного, потом сбегал опять забрал кружку вернулся и выпил дождевую воду. Ноги помыл прямо в хижине, под каплями воды капающей с крыши, одежду повесил сушиться. Сейчас лето, жарко, недаром местные голышом все ходят, а одежда, похоже, не высохнет, влажность такая, что скорее заплесневеет. Лег в гамак и попытался подремать. Забылся, опять проснулся и снова я здесь. Так я лежал, убивал время до обеда.

В обед мне как больному та же индианка опять принесла все то же самое. В этот раз я был умнее, и кружка была заранее прикреплена за окном. Она забрала тарелку оставила другую поклонилась и опять ушла. Пришлось давиться, есть. Кажется, они эти лепешки здесь один раз в день готовят, пока дождя нет, но честно признаться горячими их есть пока мне не доводилось, а холодными они ужасно невкусные. После обеда опять принялся убивать время. Телевизора здесь нет по определению, а что насчет книг? Я сделал обыск в своей комнате, в сундуке, помимо одежды, покрытой зелеными пятнами плесени от сырости, оказалось две книги, один гроссбух с деловыми записями, а другой молитвенник, обе рукописные. Понятно, гроссбух Хуан заполнял сам, а молитвенник ему дали в дорогу, когда он отплывал из Кастильи. Попробовал читать, кажется, получается, но я не слишком религиозен, когда-то Библию уже прочел, а учить молитвы пока не охота. Как там Омар Хайям говорил:

Кстати, вино хорошее средство дезинфекции, а испанцы должны пить вино, почему же мне все время дают воду? Такими размышлениями я снова убивал время до ужина, а потом, посидев немного в сумерках, опять лег спать.