— Слава — не только бремя, а и возможность обратиться и быть услышанным огромной аудиторией. Что вы хотите сказать своим слушателям?
БГ: — Я хочу сказать самому себе. Песня для меня — это приключение, приобщение к тому, что было до сих пор скрыто, а теперь приоткрывается. Я с недоверием отношусь к любому скоплению людей. Как-то в случайном разговоре я услышал хорошую фразу: «Увидишь толпу — отойди».
— Забавно это слышать от человека, появление которого на сцене сопровождается многоголосым ликованием.
БГ: — И при всем том я сохраняю за собой право на то, чтобы идти своим путем, по которому, кроме меня, никто пройти не сможет. Я могу показать только, что процесс движения возможен.
— Движения куда?
БГ: — Выше. Выше и вперед. Нет, вектор указать невозможно. В сторону непознанного.
Двигаться дальше, двигаться дальше —
Как страшно двигаться дальше…
Выстроил дом, в доме становится тесно.
На улице мокрый снег,
Ветер и луна, цветы абрикоса —
Какая терпкая сладость.
Ветер и луна — все время одно и то же
Хочется сделать шаг…
Рожденные в травах, убитые мечом,
Мы думаем, это важно.
А кто-то смеется, глядя с той стороны, —
Да, это Мастер Иллюзий.
Простые слова, их странные связи —
Какой безотказный метод.
И я пишу песни — все время одни и те же —
Хочется сделать шаг…
БГ: — Некоторые люди перестали понимать, зачем живут. Работа для них — не веселие духа, а нудная необходимость. По-моему, перестройка — шанс, данный всем нам, шанс попытаться вспомнить, что такое настоящая работа. Это происходит сегодня, сейчас! И потому, если б даже чудесная машина времени существовала, я предпочел бы остаться здесь. Ведь у нас столько работы!
Иногда это странно, иногда это больше, чем я.
Едва ли я смогу сказать,
Как это заставляет меня, просит меня
Двигаться дальше, двигаться дальше —
Как страшно двигаться дальше…
Но я еще помню это место,
Когда здесь не было людно.
Я оставляю эти цветы для тех, кто появится после.
Дай Бог вам покоя, пока вам не хочется
Сделать шаг…
Мы до сих пор поем, хотя я не уверен,
Хочу ли я что-то сказать.
Но из моря информации, в котором мы тонем,
Единственный выход — это саморазрушенье.
Мы до сих пор поем, но нам уже недолго ждать.
Мы стали респектабельны, мы стали большими,
Мы приняты в приличных домах.
Я больше не пишу сомнительных текстов,
Чтобы вызвать смятенье в умах.
Мы взяты в телевизор, мы — пристойная вещь,
Нас можно ставить там,
Нас можно ставить здесь;
Но… в игре наверняка что-то не так…
Сидя на красивом холме,
Видишь ли ты то, что видно мне? —
В игре наверняка что-то не так…
Мои друзья опять ждут хода на клетку,
Где нас ждет мат,
Но я не понимаю, как я стал ограничен
Движеньем «вперед-назад».
Приятно двигать нами, как на доске,
Поставить нас в ряд и забить заряд,
Но едва ли наша цель —
Оставить след на вашем песке.
Сидя на красивом холме,
Видишь ли ты то, что видно мне? —
В игре наверняка что-то не так…
БГ: — В 1989 году, подобно Колумбу, я открыл для себя Америку, да и вообще — Запад. Был в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Монреале, Лондоне. С Дейвом Стюартом, моим другом, продюсером и музыкантами его группы «Юритмикс» записали пластинку. Закончены съемки полнометражного документального фильма, который ставил режиссер из Голливуда Майкл Аптед.
Раньше жил, все время оглядываясь через плечо, а теперь понял, что вовсе не нужно этого делать и что у меня есть чувство собственного достоинства.
…Теперь я знаю, кто я такой, и надо только применить это знание на практике жить и петь, не боясь ничего.
It suddenly feels like a new year
Like I’m a million miles away from here
I can see some kind of light here
Although I won’t name it
I want to talk about moonlight
I want to talk about the wild child, you know
That real wild one, dancing alone
In the middle of the whirlpool
Spinning tales about silence
About radio silence
About some kind of asylum
In the middle of an empty field full of danger
It’s strangle I don’t feel like I’m a stranger
I feel like I belong here
I feel like I’ve been waiting for a long time
And now I can tell you some stories
Stories about the madmen
Stories about the dream-child
You know, that real wild one
Who dances alone
In the middle of the whirlpool
And I can tell you about silence
About radio silence
About some kind of asylum
In the middle of an empty field full of danger
If you want it
Вдруг показалось, будто сейчас Новый год,
И я — за миллионы лет отсюда.
Я вижу какой-то свет, названья которому нет.
Хочу поговорить о лунном свете,
Поговорить о необузданном ребенке,
О совсем непослушном и диком,
Что танцует одиноко посредине водопада.
Он сочиняет небылицы о тишине —
О радио тишине.
О тихом убежище, так нужном мне,
Посреди пустого поля, опасного, как на войне.
Странно не чувствовать себя странником и чужакам.
Мне кажется, именно здесь мой дом,
Кажется, что мне пришлось долго ждать,
Но теперь мне есть, о чем тебе рассказать.
Рассказать о сумасшедшем,
Рассказать о романтическом ребенке,
Необузданном и диком,
Что танцует одиноко посредине водопада.
Я поведаю тебе о тишине —
О радио тишине.
О тихом убежище, так нужном мне,
Посреди пустого поля, опасного, как на войне.
Если ты хочешь этого.
Гребенщиков — человек, в котором глубоко укоренились и совершенно органично сосуществуют две культуры. Трудно разграничить, что в его творчестве идет от традиций русского романса Вертинского и Окуджавы, а что — от кельтских мелодий и стихов Джима Моррисона. Борис как-то признался, что иногда строчки новых песен рождаются у него на английском, а затем уже он переводит их на русский… Такой вот почти набоковский синдром. Так что сочинение английских текстов для пластинки вершилось самым естественным образом.
Now that the summer is gone
Snow's on the ground
I sought and I found
I know what I found is true
But the bitter gray sky
Fades into silence
Only the fire is left
And some say it’s not enough
To carry us through
Day of apple bloom white
Silver and steel
Tales of webs
Spun around a careless heart
I dream of the snow-white seagulls
Crying to show me the way
But I will stay here with you
And nothing will ever come
To tear us apart
Look into my eyes sister
No harm will come to you
Look into my eyes sister
No harm will come to you
Теперь, когда кончилось лето,
И снег на земле лежит,
Я нашел, что искал, и это
Сомнению не подлежит.
Но хмурое серое небо сливается с тишиной,
И нам лишь огонь остается,
Но этого слишком мало,
Чтоб выжить, оставшись собой.
Дни, словно яблони в белом цвету,
Серебряно-стальные,
Будто ажурные сказки
Для беспечного сердца.
Мне чудятся белые чайки, зовущие нас в дорогу,
Но здесь я останусь с тобою,
И никакая сила
Не сможет нас разлучить.
Взгляни мне в глаза, сестра,
Я буду защитой твоей от зла.
Взгляни же в мои глаза,
Я буду защитой от зла.
Для многих молодых русских термин «рок-н-ролл» означает нечто волшебное и святое, нечто вроде религии. Это — музыка, которая изменяет чью-то жизнь, а чью-то — спасает.
К тому же, до недавнего времени рок-н-ролл в России воплощал в себе протест. Многие годы он оставался подпольным движением, которому опасно было заявлять о себе в открытую. Я припоминаю своего советского друга, который, стремясь получить разрешение на исполнение песни — «Beatles» — «Норвежский лес» перед своими однокашниками, нагло заявил своему учителю, что это старая песня британских шахтеров.
Борису Гребенщикову также приходилось идти на подобные хитрости, чтобы удовлетворить свою страсть к рок-н-роллу — завоевать на него право, играть его и сочинять самому. Для него рок-н-ролл был и до сих пор остается чудом, видом музыки, хранящим в себе мистическую силу.
В этом контексте «Радио Тишина» также является чудом. Это — победа над долговременной практикой репрессивных сил и над уже давно противостоящими друг другу политическими системами. Он как бы заново возвращает нас к тому, что сделало рок-н-ролл таким важным событием в нашей жизни, только теперь — исторически — через мироощущение русского поэта-исполнителя, который здесь отнюдь не чужой, а один из нас. Тот, кому пришлось ждать так долго, сможет теперь рассказать нам о том, что его волнует.
Я был ошеломлен, познакомившись с песнями Бориса, поскольку неожиданно услышал в них интонации старой английской народной музыки, о которых уже двадцать лет как забыл. С подачи Бориса я стал ходить в фольклорные клубы и обнаружил там массу интересного… Фактически он вернул мне мои собственные корни.
Hello sweet victory
So nice meeting you here
Mmm, mmm
So strange when you think about it
I never did anything out of my way
I just strayed…
Out in the field of my love…
Well met and thank you
I’m glad you taught me so well
It was fun being around for a while
So sad you have to stay here
Or, can you spread out your wings
and fly with me…
Out in the field of my love…
Здравствуй, долгожданная Победа!
Так приятно встретить тебя здесь.
Все это так странно, если вдуматься,
Я ведь просто шел своим путем,
Я ведь просто странствовал
Над полями моей любви…
Привет тебе и спасибо,
Спасибо за хороший урок,
За то, что я был здесь, хотя и недолго.
Мне жаль, что ты остаешься —
Расправь свои крылья, летим со мной
Над полями моей любви…
БГ: — К сожалению, десятилетиями у нас неоправданно смотрели на западный рок, как на пример для подражания. А у нас, мол, все примитивно. Негативную роль в этом сыграли и существовавшие у нас в стране заслоны на пути развития советской рок-музыки. Дело вовсе не во мне лично, а в том, что благодаря выходу такой пластинки и даже просто приезду в Соединенные Штаты советского рок-музыканта, переговорам, которые я вел вполне на равных со всемирно признанными западными исполнителями, наша рок-музыка освобождается от унизительного комплекса неполноценности, второсортности.
This is a postcard
Saying I’m alright in this beautiful city
This is a phone call
Saying, yes, I am sleeping alone here
But the telephone lines are cut
My hands can’t hold the paper
You are on my mind
Nobody knows your name here,
Except when the moon is out
And then they toss in their sleep
Crying out for you to take them
But me I cannot sleep,
I cannot dream.
My heart is shattered
You are on my mind
Once seven colors used to make men blind
And now we are like birds stuck in barbed wire
Precise, like sunrise
A child just like any other
Made of the bones of the earth
Fragile and deathless
Yes, I’m alright
I am a church
And I’m burning down
You are on my mind…
Вот открытка о том, что со мной все в порядке
В этом городе чудном.
И телефонный звонок — подтвержденье того,
Что ни с кем не делю я постель.
Но телефонная связь ненадежна,
Валится из рук бумага — я думаю о тебе.
Здесь имени никто не знает твоего,
Ибо это возможно лишь в лунную ночь,
Когда они мечутся во сне,
Взывая к тебе.
Мне не спится. Ничто мне не снится.
Вдребезги мое сердце разбито — я думаю о тебе.
Все радуги цвета — лишь только для того,
Чтоб сделать нас слепыми.
И вот мы, словно птицы, что увязли
В проволоке колючей.
Ясный, словно солнца восход,
Ребенок, как и все остальные
Из плоти и крови земной,
Хрупкий и бессмертный.
Да, со мною все в порядке.
Я — храм, сгорающий дотла.
Я думаю о тебе.
Нетрудно понять, почему советская публика шла на «неофициальные» концерты Гребенщикова. В его песнях чувствуешь мужество и силу, и, несмотря на языковой барьер, нескольких песен на русском хватило, чтобы передать всю боль.
— Каково ваше мнение о современной рок-музыке в Америке? Изменилось ли оно после непосредственного знакомства с ней в ходе этой поездки?
БГ: — Да, изменилось. Когда дома я слушал входящие в десятку популярнейших вещи американских групп, думал: какое же это убожество! Приехав сюда, увидев исполнение этих песен воочию, в частности по музыкальному телеканалу «MTV», я пришел к выводу, что они еще хуже, чем я думал. Потому что большинство песен-видеороликов построено на психологическом давлении на зрителя, развлекательности, основанной на сексе, а отнюдь не на завоевании симпатий слушателя талантливой музыкой и лирикой песен.
— Неужели, по-вашему, нет на нынешнем американском небосклоне настоящих «звезд»?
БГ: — Конечно, есть. Среди десятка посредственностей появляются, иногда после длительного перерыва, на экране и интересные музыканты: такие, как Пол Саймон, Брюс Спрингстин, Дэвид Боуи, Стинг, группы «Ар-и-Эм», «Юритмикс», «Ю-2»…
Я видел вчера новый фильм,
Я вышел из зала таким же, как раньше.
Я знаю уют вагонов метро,
Когда известны законы движенья.
Я читал несколько книг —
Я знаю радость печатного слова.
Но сделай лишь шаг — вступишь в игру,
В которой нет правил.
Нет времени ждать.
Едва ли есть кто-то, кто поможет нам в этом.
Подай мне знак.
Когда ты будешь знать, что выхода нет.
Структуры тепла —
Еще один символ, не больше, чем выстрел.
Но слышишь меня: у нас есть шанс,
В котором нет правил.
Время Луны. Это — Время Луны.
У нас есть шанс, у нас есть шанс,
В котором нет правил.