Здравствуй, племя младое, незнакомое!

Самец медленно раскачивался, держась за ветку одной рукой. Маленькие глаза под тяжелым выпуклым лбом подернулись мутноватой пленкой. Другой рукой он лениво почесывал грудь. Ему было хорошо: вечернее солнце ласково поглаживало теплыми лучами сытый живот, ветерок ерошил шерсть на затылке и даже блохи, нещадно терзавшие его молодое, сильное тело, на время поутихли и не досаждали своими укусами. К тому же внизу, под соседней пальмой, скакала молоденькая шустрая самочка. Вот она отбежала чуть в сторону, присела, сделала лужицу и глянула на него. Он шумно и часто задышал, хотел спрыгнуть на землю, но тут возле самки появился вожак – стареющий, но все еще крепкий, с длинными, до земли, руками, красными глазками и задранным вверх хвостом.

Самец замер. Вожак подобрался к ней сзади, рывком притянул к себе и заурчал, прижимаясь всем телом к ее спине. Молодой самец разжал пальцы, быстро, в два скачка, приблизился к потерявшему бдительность вожаку, и со страшным рыком бросился на него. Эхо разнесло по джунглям дикий, яростный крик...

Толян вскочил с кровати и замотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее остатки навязчивого кошмара.

– Опять? – всхлипнула из темноты жена. – Толик... Может, к врачу, а? Толян недовольно скривился и передразнил:

– К врачу, к врачу...

Люся вылезла из-под одеяла, подошла, хотела обнять, но большой, выпирающий живот мешал ей прижаться к мужу. Толику стало стыдно.

– Фу ты, блин... Приснится же...

– Ты снова кричал.

– Ну все-все... Проехали... – виновато забормотал он. – Иди ложись... Чего вскочила? Нельзя тебе...

– Толик, у предков знакомый есть, – просительно затараторила Люся. – этот, как его, психоаналитик... Доктор наук, между прочим. Может, тебе...

– Ага, щас, – кивнул Толян. – В психи не терпится меня записать? Ну спасибо. Жена называется, елы-палы...

Утром он чувствовал себя на редкость паршиво. Ладно бы с бодуна, а то... И чего в голову лезет всякая чушь?

– Уау! – донесся с кухни радостный вопль жены.

Толян поднялся, встретился в зеркале взглядом с мрачным, небритым типом и, почесывая на ходу заросшее рыжеватой шерстью «пивное» брюшко, поплелся завтракать.

Люся стояла у распахнутого окна с закрытыми глазами и медленно водила руками по огромному животу.

– До сих пор не могу привыкнуть, – сказала она, услышав шаги мужа. – Дай руку. Вот... Чувствуешь? Пяточка...

– Угу, – хрипло подтвердил Толян. – Тебе чего в последний раз сказали?

– Кто?

– Ну, эти. Рожать когда?

– Со дня на день, – Люся наконец открыла глаза, принюхалась и бросилась к плите.

– За такие бабки могли бы и поточней выражаться, – ухмыльнулся Толян. – Тоже мне, елы-палы...

– Поточней сегодня скажут, – ответила Люся, задумчиво разглядывая содержимое сковородки. – Кстати, ты обещал меня отвезти. А предкам я все-таки позвонила. Молчи, – выставила она вперед ладошку. – Забросишь меня к врачу, а сам поедешь к психологу. Вон адрес, на холодильнике...

Новенький «вольвешник» Толяна стоял во дворе, недалеко от подъезда. Люся вперевалочку, по-утиному, спустилась с крыльца и, держась за локоть мужа, направилась к машине.

В салоне было душно. Толян включил кондиционер и сразу же почувствовал, что его бьет колотун. Дрожь начиналась где-то под ребрами, в самом низу, и, поднимаясь выше, сжимала сердце, сводила мелкой противной судорогой губы. Опасаясь, что жена заведет свою обычную болтовню и ему придется говорить что-то в ответ, он врубил погромче радио и вцепился потными руками в руль.

До центра добрались за считанные минуты. На Садовом была пробка. Зажатый спереди, сзади и с обоих боков собратьями по несчастью, Толян начал психовать. Он слишком поздно сообразил, что надо было свернуть вправо и двинуть в объезд. Торчи тут теперь... Из стоявшей впереди машины высунулся водитель, посмотрел вперед и, безнадежно махнув рукой, уселся на место.

О-безъ-яна встала утром ра-ано, О-безъ-яна съела два бана-ана, – издевательски-бодро орал приемник.

– Хочу банан! – вдруг громко заявила Люся.

Во время беременности это случалось с ней часто. Навязчивое желание съесть что-нибудь накатывало внезапно, как приступ, и обычно – в самый неподходящий момент.

– Где ж я тебе возьму? – прокричал в ответ Толян.

Люся молча указала глазами на обочину дороги, где шла бойкая торговля всякой всячиной.

– Что, прям щас? – обреченно спросил Толян.

– Ну То-олик...

Он открыл дверцу, убедился, что пробка все еще не рассосалась, и, лавируя между машинами, побежал к тротуару. Через минуту Толян вернулся.

– Вот, держи, – протянул он жене два больших апельсина. – Нет бананов. Разобрали.

Машины медленно, рывками, стали продвигаться вперед.

– А я хочу-у... – принялась по-детски канючить Люся.

Толян завел мотор.

– Ну потерпи, вот елы-палы, заладила.

– Не могу терпеть, организм требует...

– Увижу магазин, остановлюсь, – повысил голос Толян. «За поворотом должен быть „супермаркет“, – припомнил он. Перечить жене ему было лень, да и не хотелось, может, ей и вправду невтерпеж...

Миновав с черепашьей скоростью перекресток, он стал подыскивать место для парковки.

В овощном отделе собралась толпа.

– За чем стоим? – поинтересовался Толян в «хвосте» очереди.

– Бананы завезли, – ответила старушка и строго добавила: – Сказали, не занимать.

Толян чертыхнулся, пожал плечами, еще раз обвел глазами очередь и понуро поплелся в машину. Стал накрапывать дождь.

Жена сидела, обиженно оттопырив губки.

– Бред какой-то, – фыркнул он и зло рванул с места.

Проезжая мимо Елисеевского, Толян притормозил, но тут же, прошипев что-то себе под нос, надавил на газ. В одной из витрин красовался огромный плакат с крупной надписью: «Бананов нет».

Толян резко, так, что машину едва не занесло на мокром асфальте, свернул в переулок и чуть не сшиб пешехода, торопливо перебегавшего через дорогу. Затрапезного вида мужичонка в последнюю секунду отскочил в сторону, выронил из рук мятый бумажный сверток и замер, испуганно моргая глазами.

– Ты ч-че, елы-палы! – высунувшись из окна, заревел Толян. – Жить надоело?

Пешеход растерянно застыл посреди дороги, как памятник безвинным жертвам дорожных происшествий.

Толян выскочил из машины:

– Брателло! Ты?!

– Толя? – пропищал пешеход, приходя в себя.

– Привет, брателло! Сколько лет, сколько зим! Это ж надо...

– Здравствуй, Толя...

– Ну, очнись, елы-палы... – Толян сжал мужичонку в объятиях. – Вот так встреча! Пойдем, с женой познакомлю.

Подобрав с земли бумажный пакет и обхватив пешехода за щуплые плечи, Толян потащил его к машине.

– Люсь, эт Юрик. Друг детства, можно сказать. В одном классе учились. Ну, залазь в машину, чего как неродной?

– Очень приятно, – хмуро кивнула Люся и глянула на часы. Толян подрулил к обочине, заглушил мотор.

– Ну, рассказывай, где ты, что?

– Да так... – смущенно улыбнулся друг детства. – Ты-то как поживаешь?

– Ничего, вот новую тачку недавно купил. Бизнесменю маленько, в общем, все пучком. На хлеб с икрой хватает. Да-а... А ты изменился. Он у нас, Люсь, самый умный был в классе. Девчонку у меня увел, – нарочито суровым голосом припомнил Толян. – Не забыл еще?

– Как же... – мужичонка усмехнулся и потер переносицу с заметной горбинкой. – На всю жизнь память осталась. Оба рассмеялись.

– Ладно, не обижайся, ты тоже хорош, – примирительно сказал Толян.

Дело было в десятом классе. Толян уже тогда понял, что ни к чему ему все эти логарифмы, теоремы и прочие тычинки с пестиками. Какой в них толк? Да и не до уроков ему было. Влюбился по самое «не могу». Ленка с последней парты, глазастая, тоненькая, в юбке, едва прикрывающей ягодицы, не давала ему покоя ни днем ни, особенно, ночью. И настолько влезла она ему в душу, что даже подойти боялся. Так, смотрел, иногда записки дурацкие сочинял, портфель на переменке прятал...

И вот вызывают его однажды к доске. Урок биологии. Училка, противная такая, Галина Гавриловна, прозванная за вредность Горилловной, говорит: «Ну, Кузнецов, изложи-ка нам теорию эволюции...» А Толян, понятное дело, ни сном ни духом, впервые об этом слышит. Нет, он, конечно, был в курсе, от кого люди произошли, но как это их угораздило, когда конкретно и при каких обстоятельствах... И вдруг слышит, Юрка Тюлюкин, его дружбан, шепчет, сложив тетрадку рупором:

– Выживание более сильных особей...

Толян повторил и замолчал, старательно делая вид, что собирается с мыслями.

– Приспособленных... к условиям среды, – уже уверенней продолжил он после паузы. – и гибель слабых... неприспособленных... называется... Называется... – он замер с открытым ртом, как большая рыбина, лишенная кислорода, но тут снова послышался спасительный шепот друга, и Толян громко и уверенно закончил: – Неестественный отбор!

– Что-что? – ехидно уточнила Горилловна.

Класс разразился хохотом. Толян стоял, пригнув голову, и боялся взглянуть назад, туда, где сидела глазастая Ленка. Да это было и не нужно, от ее смеха, громкого, звенящего, казалось, вот-вот лопнут оконные стекла. Не смеялся только Юрка. Успел небось сообразить, что даром ему эта шуточка не пройдет...

– Да, вмазал ты мне тогда от души, – захихикал мужичонка, но тут же спохватился и, глянув на Люсю, снова сконфузился. – Это вам, – он протянул ей мятый бумажный пакет. – Угощайтесь... Бананы. С шести утра в очереди стоял...

В конце коридора, перед дубовой дверью, Толян резко затормозил. Ну войдет он, и что дальше? Сидит там какой-нибудь умник с бородкой, в очечках и подозрительно так интересуется: «Сумасшедших в роду не было?» Толян почувствовал себя лабораторной крысой, над которой нависла угроза научного опыта. Только крысам легче, они ничего не знают, а он в здравом уме сюда явился, да еще добровольно. И очереди никакой. Может, смыться? АЛюське сказать, что был, все хоккей, нет поводов для...

– Вы ко мне? – раздался над ухом приветливый голос.

– Я? – Толян встрепенулся и уставился на странного, невесть откуда появившегося мужика.

Тот улыбнулся, отворил дверь и сделал приглашающий жест. Не успев подыскать достойного предлога для бегства, Толян послушно вошел.

Комната была просторная, с бледно-желтыми в полосочку обоями и приспущенными белыми жалюзи. Противоположную от входа стену занимал большой книжный шкаф, справа стоял письменный стол с компьютером, рядом – два больших кожаных кресла. Никаких кушеток Толян не заметил.

«Пока все нормально, – успокоил он себя. – неужели этот чудик и есть...»

– Профессор Мошкин. Николай Николаич, – представился чудик.

Толян кивнул. На вид чудику было не меньше «полтинника». Плешь в обрамлении куцых седых пучков, огромные несуразные очки, делавшие его похожим на черепаху Тортиллу, сменившую пол на старости лет.

– Присаживайтесь, – пригласил Николай Николаич и, застегнув наперекосяк пиджак, который был ему явно велик, сел за стол.

«Еще вопрос, кто из нас „того“, – оптимистично подытожил Толян.

– Я вас внимательно слушаю, – улыбнулся ему профессор по-приятельски.

Толян напрягся, пытаясь вспомнить заранее придуманную первую фразу, но от нее остались лишь жалкие словесные обрывки, которые метались в голове, упорно не желая выстраиваться в связное предложение.

– Ну... это... сны мне, короче, снятся... – выдавил он наконец.

– Сны? Оч-чень интересно, продолжайте.

– Да ничего интересного! – неожиданно для себя истерично взвизгнул Толян.

– И все же? Что вам снилось сегодня? – доброжелательно, словно ничего не произошло, уточнил чудик. – Вспомните хорошенько и расскажите подробно, насколько это возможно.

Толян молчал.

– Это один и тот же сон? – задал наводящий вопрос профессор.

«Ну ты, тормоз, что ли, в натуре?» – ругнул себя Толян.

– В том-то и дело, – произнес он вслух. – Достал он меня – во как, – Толян чиркнул ногтем большого пальца по горлу. – Каждую ночь снится. Вот твари-то...

– Что за твари?

– Да макаки, елы-палы, гориллы всякие.

– Та-ак... – ободряюще кивнул чудик.

– Ну вот... Джунгли, короче... Гиббоны эти самые по лесу шастают, бананы жрут, все как положено... И есть у них вожак, здоровый, падла, как... Простите...

– Ничего, продолжайте.

Толян покачал головой и продолжил сквозь зубы:

– Ненавидит он меня. Я ему недели две назад морду так расквасил – места живого не осталось. Думал, больше не сунется. А сегодня ночью, смотрю, он опять к ней лапы тянет. Да нагло так...

– Постойте, к кому это «к ней»?

– Ну, к малышке моей. Она у нас в стаде самая клёвая. У нее такая морда лица, – Толян выпятил нижнюю губу, подыскивая слова. – Ну, в общем, супер. Но вы не думайте, я без балды, по-серьезному с ней хочу, чтоб все по-людски. А он, падла... – Толян погрозил кулаком. – Хорошо хоть, я рядом висел...

– В каком, извините, смысле?

– Да в прямом! Вишу, я, елы-палы, на ветке... Или висю?

– Не важно, продолжайте...

– А он к ней сзади подкрался и давай лапать! Ах ты, шимпанзюк плешивый! Хомо сапиенс недоделанный! Я, конечно, спрыгнул, да как подскачу к нему, да по репе – на! В общем, сцепились мы... Он за шею меня укусил... Ну я и заорал... – Толян замолчал, тяжело переводя дух.

– А дальше что было? – дав ему отдышаться, спросил профессор.

– Что-что, проснулся...

Профессор помолчал, потом заговорил тихим, спокойным голосом:

– Думаю, некоторая навязчивость и агрессивность ваших сновидений объясняется...

– Погодите, доктор, – прервал его Толян. – Я вам не все еще рассказал.

– Да? Слушаю вас...

Толян закусил губу, затравленно огляделся по сторонам, потом опустил голову и глухо заговорил:

– Ерунда какая-то со мной творится. В натуре... Я никому не рассказывал, даже Люське. Это жена моя. Понимаете, – он поднял лицо и быстро, словно боялся, что передумает, выпалил: – В зоопарк меня тянет. Сил никаких нет.

– В зоопарк?

– Ну да... Знаете, там обезьянник есть... Я уже два раза ходил. Подойду и смотрю, смотрю... Часами готов стоять. Хорошо мне там... – Толян закрыл руками лицо и откинулся на спинку.

– Та-ак. Это уже серьезней. А хвост?

– Что?

– Хвост не растет?

– У кого? Да вы... – Толян вскочил и, растопырив пальцы, пошел на профессора. – Да за такой базар... Да я...

– Симиа фэбрис! – тихо, словно магическое заклинание, произнес профессор.

– Чего-о? – гнусаво переспросил разозленный Толян.

– Обезьянья лихорадка, – перевел профессор и указал взглядом на кресло. – Сядьте. И слушайте. Довольно распространенное в последнее время заболевание. Сначала сны, потом зоопарк, потом атавизмы...

– Ата... что? – все еще стоя, Толян потрогал себя чуть ниже спины, и его лицо искривилось в жалобной гримасе.

– Ну-ну, не стоит воспринимать так трагически, – попытался ободрить его профессор. – Не вы первый... И ведь что характерно, – продолжил он задумчиво, глядя сквозь пациента. – Болезнь весьма и весьма избирательна. Поражает молодых, жизнеспособных и полных сил...

– А как же теперь? Что же это? – перебил его рассуждения плаксивый голос Толяна.

– Не волнуйтесь. В случае чего я вам выпишу направление на ампутацию. У нас современная техника, операция безболезненная, уже через день никаких следов. Будете раз в месяц показываться. Да возьмите же себя в руки! – строго приказал доктор. – Тысячи людей живут, и ничего. С волосатостью у вас как? Не повысилась?

Толян отчаянно замотал головой.

– Ну, это в основном у женщин встречается. Если что, у нас и салон эпиляции есть. Испанское оборудование, все на европейском уровне. Так что не переживайте.

– Доктор, а это не заразно? Лихорадка эта... У меня ведь жена... того, – Толян рукой описал дугу над своим животом.

– Что же вы сразу не сказали? М-да-а... – профессор нахмурил лоб. – Иногда, – он поднял вверх указательный палец. – Я подчеркиваю – иногда – может наблюдаться патология в эмбриональном развитии плода. Болезнь новая, малоисследованная...

– А как же анализы? У нас все в норме...

– Анализы тут ни при чем. Заболевание формируется на общем благоприятном фоне. Плод развивается, как обычно, а на заключительной стадии вдруг происходит странная, необъяснимая метаморфоза...

– Да вы мне по-человечески объясните, что вы все, елы-палы...

– Хорошо. Атавизмы... – профессор осекся, заметив возмущенный жест пациента. – У ребенка может появиться чрезмерный волосяной покров, несвойственная человеческим детенышам активность нижних конечностей, хвостатость и...

– Это что ж? Обезьяна какая-то получается...

– Ну, мы называем это иначе...

Толян схватился за голову.

– Что же делать? А лечение? Лечение какое-то есть?

– Современная медицина, увы, бессильна. Я не исключаю возможность, что этих детей удалось бы спасти и даже попробовать реабилитировать, но... Практически все они погибают в первый год жизни. В детских домах нет подходящих условий, чтобы обеспечить уход. Там нормальные дети никому не нужны, не то что...

– Постойте, какие еще детдома? Причем тут...

– Я не осуждаю родителей, – устало выдохнул профессор. – Мало кто решится взять домой такого ребенка... Во всяком случае, я пока не встречал.

Толян вскочил, пробежал из угла в угол, пыхтя и бормоча что-то под нос, потом остановился посреди комнаты:

– Доктор, любые бабки плачу...

– Деньги тут не помогут, – развел руками профессор.

– А за бугром? Лечат?

– Время от времени наши западные коллеги заявляют об открытии чудодейственных препаратов, но на практике... – профессор покачал головой и грустно улыбнулся. – Мы не знаем главного.

– Чего? – подался вперед Толян.

– Причины. Откуда появилась болезнь? И почему? – он потер лоб и задумчиво посмотрел на пациента. – Хотя, я думаю, что-то мы все-таки можем сделать. Знаете, есть у меня одна теория... Если удастся подтвердить ее экспериментально...

– Я готов, – тихо ответил Толян.

Профессор помолчал, что-то обдумывая, потом решительно поднялся из-за стола и указал на кресло:

– Садитесь... – он подошел ближе и встал перед пациентом. – Примите удобное положение. Та-ак, не волнуйтесь... Вас когда-нибудь гипнотизировали?

– Нет.

– Расслабьтесь... В этом нет ничего страшного. Вспомните о чем-то приятном... Например, отдых у моря... Крики чаек вдали, шум прибоя... Вам хорошо и спокойно... Можно ни о чем не думать... просто наблюдать за проплывающими внутренними образами...

Толян чувствовал себя не в своей тарелке. Он что, лох какой-нибудь? Не знает, что такое гипноз? Да не подействует на него эта фигня... Отдых на море... Ну да, отдыхали они прошлым летом с братками... Оттянулись по полной программе... А какие там телки, елы-палы...

Профессор услышал слабый стон и заметил, что пациент прикрыл глаза.

– И уже не ясно, сон это или реальность... – продолжил он. – Один... Два... Вас ничто не беспокоит... Мышцы расслаблены... Приятное тепло разливается по всему телу...

Толян засопел.

– Три... Сердце бьется спокойно и ровно... Немного удлиняется выдох... Вы погружаетесь в сон, – профессор услышал едва уловимый странный звук, похожий на приглушенное урчание. – Четыре... Пять...

Звук усилился. Профессор внимательно следил за лицом пациента. Оно напряглось, верхняя губа поползла вверх, обнажая зубы, и кабинет вдруг наполнился громким утробным рыком. Профессор отпрянул. Толян резко поднялся и, продолжая рычать, принялся колотить себя кулаками в грудь, потом задрал рубаху и стал проворно шарить по волосатому пузу крючкообразно изогнутой кистью.

– Поразительно!.. – прошептал профессор. – Кто бы мог поду...

Пациент вдруг вскочил на кресло и начал прыгать, громко ухая и размахивая руками. Он скорчил безобразную гримасу и, неожиданно сильно оттолкнувшись ногами, взлетел вверх и уцепился правой рукой за люстру. Раздался жалобный перезвон стекла.

– Ну и ну... – засуетился профессор. – Эй, голубчик!.. Пациент оскалился и запустил в бегающую внизу мишень отодранной от люстры хрустальной финтифлюшкой. В потолке обозначилась трещина.

– Немедленно возвращайтесь назад! – строгим голосом приказал профессор. – На цифре «один» вы проснетесь... Пять... Четыре...

Лицо Толяна начало постепенно разглаживаться, утрачивая звериные черты.

– Три... – продолжал обратный отсчет профессор.

Пациент стал медленно, как бы нехотя, возвращаться в исходное положение.

– Вы будете бодрым и отдохнувшим... Два... Один... Как самочувствие? Все в порядке?

Толян поднял голову со спинки кресла, удивленно огляделся. На письменный стол с потолка посыпалась белая крошка.

– Ну как? Долго я был в отключке?

– Всего несколько минут. Вы превзошли мои ожидания.

Толян потянулся.

– Но на сегодня достаточно. Придите в себя, успокойтесь, отдохните. А завтра продолжим. Жду вас в это же время...

Когда пациент ушел, профессор снял свой нелепый пиджак и большие очки, поднялся и подошел к окну. С минуту постояв, он что-то прошептал, потом вернулся на место и достал из ящика стола толстую тетрадь.

«Моя рабочая гипотеза получает все новые подтверждения, – написал он размашистым почерком. – Больной с полным набором ярко выраженных симптомов. Очень гипнабелен, склонен к активным зрительным галлюцинациям. Если завтрашний эксперимент завершится удачно, можно сделать предварительный вывод...» – профессор нахмурился, потер лоб и задумчиво прошептал:

– Бессознательное... Да-да... Вот ключ к разгадке...

На следующий день, войдя в кабинет, Толян заметил небольшие изменения. На письменном столе появился магнитофон, а посреди комнаты стояло кресло-вертушка.

– Добрый день! Как себя чувствуете? – поприветствовал его профессор и поднялся навстречу.

Толян пробормотал что-то невнятное в ответ.

– Пожалуйста, – указал профессор на вертящееся кресло. – Если вы не возражаете, прямо сейчас начнем наш сеанс, – он вставил в магнитофон кассету, нажал на клавишу и, услышав первые звуки лирической мелодии, улыбнулся. – Как у вас с математикой?

Толян качнулся в «вертушке» из стороны в сторону и неопределенно пожал плечами.

– Я попрошу вас произвести в уме несложные арифметические действия, – продолжил профессор. – Скажем, вы будете возводить в квадрат все числа по порядку, от одного до десяти. Затем в куб. Договорились? – Музыка стала чуть громче. Теперь это был популярный отрывок из «Щелкунчика». – Кроме того, не забывайте слушать мой голос. Ита-ак... – профессор дотронулся до спинки кресла и толкнул ее вправо. Пациент медленно закружился. – Начинайте считать... Следите за дыханием... оно ровное и спокойное... Я касаюсь вашего плеча... Слушайте музыку... Расслабьте ноги и руки... – профессор тронул пациента за локоть, остановил кресло и заставил его вращаться влево. Раздалось отрывистое стаккато из «Лебединого озера». – Продолжайте счет... Я кладу руку вам на плечо... Прекрасная музыка, не правда ли... Сейчас полдень... Обратите мысленный взор внутрь себя... Мои пальцы коснулись вашего лба... Вы медленно вращаетесь... На улице хорошая погода... – легкая и приятная мелодия сменилась меланхоличным фрагментом из оперы Вагнера.

Через несколько минут, заметив, что сознание пациента сбито с толку и переполнено до отказа, профессор сделал паузу. По характерным изменениям мимики и дыхания он определил, что пациент вошел в транс достаточной глубины. Можно было приступать к главной части эксперимента.

– Для вас не существует времени и пространства... Ваша душа, как и тело, имеет собственную историю... Она не исчезает в никуда и не берется из ниоткуда... Ваша душа неразрывно связана с душой всего человечества... с бессознательной душой... насчитывающей миллионы лет... И сейчас... вы отправляетесь к первоистокам...

Профессор вытер пот со лба. Он волновался. Как археологу, освобождающему от вековых наслоений земли остатки древних цивилизаций, ему предстояло извлечь из толщи человеческой памяти глубоко запрятанные воспоминания, чтобы составить по ним портрет давно ушедшей эпохи.

– Оживает генная память... Вы помните все, что было до вас... Сто тысяч лет назад... Один миллион... два... Вы можете видеть то... чего никогда не знали... Ваша память... хранит информацию о древности... точно так же, как воспоминание о вчерашнем дне... Время движется вспять... Три миллиона лет... Мы опускаемся все ниже... Четыре... Вы меня слышите?

Пациент слабо кивнул головой.

– Скажите мне, что вы видите.

Пациент молчал.

– Оглядитесь вокруг. Не спешите. Вы в каменном веке. Посмотрите по сторонам...

– Лес, – хрипло сказал Толян.

– Что это за лес?

Пациент медленно повернул голову вправо, потом влево.

– Обыкновенный... Хвощи, плауны...

– Кто вы? – спросил профессор.

Вместо ответа Толян вытянул шею и напряженно уставился в угол.

– Эй, трехглазый! – резко выкрикнул он и подался вперед. – Убежала, гадина ползучая... Это гаттерия, – пояснил он, провожая взглядом невидимку. – У нее мало мяса, не то что у фенакодуса... Вы любите фенакодусов? – Толян почмокал губами. – Моя жена отлично готовит ребрышки на углях, – он встал и направился к стене, прикрывая глаза ладонью, будто от палящего солнца. Сделав несколько шагов, Толян вдруг зацепился ногой за невидимое препятствие и растянулся на мягком ковре: – Чертов папоротник, елы-палы... – он пнул его ногой, переступил и пошел дальше.

– Куда вы идете?

– Буду гаттерию выслеживать, – Толян осторожно двигался вдоль книжного шкафа, то пригибаясь, то вставая на цыпочки. – Если повезет, поменяю ее на бивень мамонта. И снова пойду охотиться... Мозги этой твари очень полезны. И доставать их удобно, берешь и высасываешь.

– Как это?

– Через третий глаз, на лбу который... Тс-с! – Толян замер и задрожал, тыча пальцем чуть ниже окна. – Ящер! – пояснил он шепотом и стремительно скрылся под столом.

Минуты через две он осторожно высунулся, убедился, что опасность миновала, и вылез из укрытия.

– Его работа, – Толян ткнул себя в бок, демонстрируя «шрам» от когтей. – Еле вырвался в прошлый раз, думал, живой не уйду... А без гаттерии мне нельзя возвращаться. В нашем племени есть больные и старики... Им нужно есть мозги, чтобы поправить здоровье...

– Как вы выглядите?

Пациент опустил голову, осмотрел себя.

– У меня длинные темные волосы, – он провел ладонью по жесткому рыжевато-русому «ежику», подергал себя за подбородок. – борода, на мне шкура шерстистого носорога, бусы из зубов этой... ну...

– Кого же?

– В общем... – замялся Толян. – Это у нас ругательное...

– Вот как? Ну-ну, не стесняйтесь...

Пациент смущенно кашлянул и тихо произнес:

– Обезьяны...

– Обезьяны?

Толян приставил палец к губам, призывая профессора говорить тише:

– Мы ненавидим и презираем их... Это хитрые, злобные и жадные существа... Борьба за жизнь – вот их закон, – поделился он шепотом. – В их стае выживают только самые сильные и жестокие. Они убивают друг друга, воруют добычу у слабых, больных и старых...

– Постойте, а как же обезьяночеловеки? Переходное звено, так сказать...

– Какое еще звено? – не понял Толян. – А-а, вы про этих... – он сделал пренебрежительный жест. – У нас есть правило... Тех, кто не хочет жить по нашим обычаям, мы изгоняем из племени. Тогда они отправляются к обезьянам. Те охотно принимают их к себе. Со временем эти люди усваивают законы их жизни и теряют человеческий облик. Они убивают вожака и занимают его место... – лицо Толяна вдруг исказилось от ужаса, и он истошно завопил: – А-а-а!

Не переставая кричать, он заметался в поисках укрытия, потом подскочил к шкафу, выхватил несколько книг и стал бросать в невидимого врага.

Один из снарядов угодил профессору в плечо.

– Что вы делаете? – крикнул профессор, пригибаясь и уворачиваясь от увесистого тома «Психологической энциклопедии». – Да остановитесь же!

– Ящер! – заверещал Толян. – Он сожрет меня!

– Спокойно! – приказал профессор. – Я спасу вас! Возвращайтесь на место!

– Я попал ему камнем в голову! – радостно сообщил пациент, протягивая руку за новой книгой.

– Успокойтесь... Вы возвращаетесь в настоящее... начинаете различать звуки за стеной... видите свет солнца в окне... слышите шум города... Толян опустил руки и замер в нерешительности.

– Вы чувствуете себя хорошо отдохнувшим... как после долгого, приятного сна...

Медленно, как лунатик, Толян направился к креслу.

– Бессознательное вновь вытесняется сознанием... Вы ничего не помните... Тело налито бодростью и энергией...

Пациент встряхнул головой и растерянно огляделся.

– Все в порядке, – улыбнулся профессор. – Вы молодчина...

«Возможно, я неисправимый идеалист, – писал профессор в толстой тетради, оставшись один, – и принимаю желаемое за действительное... Мои опыты наряду с исследованиями других ученых, отрицают общепризнанный факт. Человек никогда не был обезьяной, – профессор подчеркнул последнюю фразу, оторвал взгляд от бумаги и, подмигнув „вертушке“, на которой только что сидел пациент, с грустной улыбкой произнес: – Но имеет все шансы стать ею, если...

Он поднялся из-за стола, подошел по привычке к окну и стал размышлять, глядя вниз, на суетливое мельтешение маленьких человечков, распихивающих и обгоняющих друг друга в нескончаемой гонке на выживание. С высоты десятого этажа процесс, запущенный гениальным англичанином, выглядел забавно.

Вдруг профессор о чем-то вспомнил и бросился к книжному шкафу. Не найдя нужной книги на обычном месте, он стал торопливо подбирать с пола разбросанные пациентом тома. Когда в его руках оказался внушительной толщины фолиант в темно-синей обложке, он стер с него пыль и принялся быстро листать. На одной из пожелтевших страниц взгляд профессора задержался. Он пробежал глазами текст, пожал плечами и медленно перечитал вслух:

– «В самой природе рядом со взаимной борьбой мы видим факты, имеющие совсем иной смысл, – это факты взаимной поддержки, и они гораздо важнее первых, ибо необходимы для сохранения вида и его процветания...» – несколько секунд профессор стоял в замешательстве. – Чарльз Дарвин, «Происхождение человека»... – Он еще раз глянул на титульный лист, словно не верил своим глазам, и растерянно опустился в стоявшую рядом «вертушку». – Как же так? Выходит, он все понимал... Природа не аморальна... Зло не может быть движущей силой развития... Но тогда почему? Зачем он придумал весь этот хитрый обман? Естественный отбор, теория эволюции, ведущая на самом деле в тупик... Зачем? Что это – подлый эксперимент? Или... злая насмешка гения?...

Толян долго не мог уснуть. Подбирающаяся дремота рассеивалась под натиском дурных предчувствий и мыслей о том, что будет с ним в недалеком будущем, во что превратится он сам и вся его жизнь, что станет с ребенком, если вдруг... Лишь под утро уставший мозг перестал рисовать устрашающие картины. Дав себе установку проснуться при появлении первой обезьяньей рожи, Толян зевнул и почувствовал во всем теле обволакивающую слабость. Подхваченный теплой, убаюкивающей волной, он поплыл, сам не зная куда. Над ним мелькали и проносились смутные тени, впереди что-то призывно светлело, и ему очень нужно было доплыть до этого призрачного мерцания. Зачем? Он не мог ответить... Толян лишь понимал, что однажды он уже видел этот сон, но забыл что-то важное, и если доплывет, то вспомнит, и тогда... На этом мысль обрывалась, но свет становился все ближе, ярче, и вдруг... его перечеркнул дикий, пронзительный крик. Толян резко сел в кровати. Крик продолжался. Он зажмурил глаза и обхватил голову руками. Это конец, – понял Толян. Кошмар перенесся из сна в явь...

– Ой ма-амочки-и-и! – вдруг ясно различил он голос жены. Толян вскочил и безумными глазами уставился в темноту.

– Чего, Люсь? Ты чего? – стал он тупо повторять, догадавшись, в чем дело, и от неожиданности впав в ступор. – Что, уже? Люсь? Началось? Так я это... Сейчас...

– Быстре-ей, – крик превратился в стон.

– Люсь, я мигом... Сейчас... – Толян засуетился, беспорядочно бегая по квартире, напяливая на ходу штаны и рубашку. – Поехали... Держись за меня... Вот так...

Коридор перед родильным отделением насчитывал тридцать семь шагов в длину и восемь с половиной в ширину.

«Надо было сказать... – думал Толян, представляя, какой шок ожидает жену, если вдруг... – С другой стороны, зачем пугать раньше времени... Хорошо, что она ничего не знает. Пусть родит, а там видно будет...»

Он тяжело вздохнул и опустился на расшатанный стул.

«А может, фигня это все? Ну с чего, с какой стати?» – Толян вскочил и снова принялся ходить взад-вперед. «Современная... медицина... бессильна... – в такт шагов зазвучал в мозгу голос профессора. – Я... не осуждаю... не осуж...» Хриплый прерывистый вопль, долетевший из-за двери, заставил Толяна вздрогнуть. Он остановился и прислонился спиной к холодной белой стене. Напротив, как на киноэкране, крупным планом высветились брезгливые лица врачей, глаза жены, когда она увидит появившееся на свет маленькое чудовище... И во всем этом будет виноват он, он, он... «Мы не знаем причины... Медицина бессильна...»

Толян почувствовал слабость. Коридор качнулся и поплыл перед его глазами, а впереди, точно так же, как во сне, замаячило что-то светлое. Он встряхнулся и беззвучно выругался. Что с ним? Лампочка это. Всего лишь обыкновенная лампочка... Но неясное ощущение чего-то забытого снова вернулось, настойчиво сверля мозг и направляя мысли по замкнутому кругу.

Послышался новый вскрик, гораздо громче и жалобней первого.

«Так все поступают, – услышал Толян внутри себя дрожащий, гаденький голос. – Все равно они погибают в первый год жизни... И никто ничего не узнает...»

Протестующий писк младенца, неведомой силой вырванного из своего уютного мира и выброшенного в неизвестность, резанул по ушам. В глазах у Толяна вдруг защипало, будто вместе со слезами выплеснулись наружу его горькие и едкие мысли.

«А может... Что, если попробовать?... Профессор сказал, что не исключает возможность...»

Толян бегом бросился в ярко освещенный конец коридора, туда, откуда сквозь голоса и металлический лязг инструментов доносился громкий плач ребенка. Он чувствовал, что ему вот-вот удастся вспомнить то важное, что ускользнуло во сне. Он ведь знает ответ, елы-палы, надо только напрячься и вспомнить...