Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма

Глава одиннадцатая. Весна и умопомрачение

Зима промчалась, словно санки с высокой горы скатились. Так же быстро, и так же головокружительно.

"Сладкие Хрящики"перестраивались, расширялись, обзавелись новыми строениями и новыми людьми, но дохода упорно не приносили. Мне казалось, что я бегу по кругу, подобно цирковой лошади. Очень загнанной, хромающей и отупевшей лошади, которую не грех бы и пристрелить.

Так я думала каждый вечер, когда ложилась спать, а вернее ныряла в спасительный омут сна, что-бы проснуться почти затемно и опять продолжить свой нескончаемый бег. Меня подстегивал страх, он действовал лучше чем хлыст дрессировщика той самой лошади. Я боялась, что вложенные в"Сладкие Хрящики"деньги никогда не начнут"работать". Я боялась за будущее детей, которые мне верили, я уже не могла подводить людей которые ждали своей зарплаты, я боялась за себя. Вдруг когда-нибудь надорвусь от этих ежедневных забот или свихнусь от напряженного ожидания успеха.

Идея обогнать Беркутова уже не казалась мне такой заманчивой. Я в который раз просчитывала все преимущества"Сладких Хрящиков", и в который раз скрипела зубами, когда в заведении соперника был аншлаг, а к нам забредали лишь редкие путники.

Агафья Платоновна, на мои вопросы не отвечала, она холодно пожимала плечами, куталась в зеленую с золотыми цветами шаль и упорно раскладывала бесконечные пасьянсы. На просьбу погадать мне, тетушка неизменно, стабильно показывала мне бубнового короля, почему-то сердилась и хмуря брови отворачивалась.

Открытие зарядной станции, как я и предполагала, требовало не только денежных вложений, но и преодоление множества бюрокротических барьров. Взятки любили брать и в этом мире, но вот исполнять... Ожидание открытия зарядной станции грозило затянуться до осени. Мне просто позарез были нужны"живые деньги", их мог бы приносить трактир, который после перестройки больше напоминал ресторан в народном стиле, или же постоялый двор, который теперь стоял отдельно от трактира. Но... Приходилось довольствоваться редкими посетителями.

В день моего грехопадения я возвращалась из города домой. Болела голова, болели ноги, им пришлось изрядно побегать по кабинетам высокопоставленных клерков. Каждый раз, количество необходимых для открытия зарядной станции бумажек множилось, а обещания так и оставались пустыми заверениями. Конечно меня терзали смутные подозрения, что кто-то очень влиятельный старательно тормозит весь процесс, но доказательств у меня не было.

Размышляя о тайном, а возможно и не совсем тайном, недоброжелателе, я вскользь посмотрела на обочину дороги и ахнула.

Оказывается за заботами, я совсем не заметила когда растаял снег, а придорожные поляны покрылись сплошным синим ковром подснежников. Мне показалось, что это ясное небо упало и разбилось на миллион ярких, синих брызг. Эти брызги манили и звали, захотелось ощутить в руках их упругие стебли. Я помнила, что подснежники не имеют запаха, но так вдруг захотелось их понюхать.

Остановила мобиль и словно зачарованная синим, настойчивым зовом шагнула в лес. Первые сорванные цветы приятно холодили руки, каждый следующий казался мелковатым по сравнению с тем, что рос там за кособокой елью, или там возле трухлявого пня.

Я наверное уже далеко отошла от дороги, увлеклась и не слышала ничего кроме щебета птиц и мощного дыхания леса. Вот поэтому вскрикнула от неожиданности, когда за спиной раздался мужской голос.

— Эмма Платоновна, так и заблудиться можно! Леса здесь большие, а звери дикие... Я увидел ваш мобиль и решил подождать, но вот прошло уже больше получаса, а вас все нет. Пошел по вашим следам. Изрядно же вы подснежники помяли. На вид такая тоненькая и тщедушная, а топчете все вокруг, словно слон!

Петр Кондратович Беркутов, собственной персоной, стоял на сине-голубом ковре и улыбался весело скаля белые, крепкие зубы. Густые рыжеватые волосы блестели на солнце, словно начищенный шлем средневекового рыцаря, Невинные телячьи, светло-орехового цвета глаза смеялись. Но теперь вряд ли я смогла назвать их невинными. Нечто порочное, наглое и вызывающее светилось в них. И еще они так сильно были похожи на глаза моего бывшего мужа. Моего любимого, вероломного мужа.

От этого пристального, немигающего, словно у большого удава взгляда, я вдруг смутилась. Загрохотало тревожно сердце, пересохли губы, а щеки полыхнули пламенем. Хотелось ответить остроумно и колко, но мой мозг словно потерял способность облекать мысли в слова.

Пока я придумывала ответ, мужчина подошел совсем близко. Нагнулся и вдохнул запах синего букета в моих руках.

— М-м-м, совсем ничем не пахнут! — разочарованно произнес Петр Кондратович.

Медленно, словно давая возможность мне убежать, он расправлял спину, неотрывно смотрел в глаза и приблизив свое лицо к моему, он приглушенно выдохнул:

— Вы пахнете совсем иначе Эмма. Это запах греха и желания. Признайтесь, вы же хотите меня?

Мой ответ его очевидно не волновал, а возможно он прочел его в моих глазах.

Губы мужчины горячие, вкусные, смяли мои в сокрушительном поцелуе. Я чувствовала себя беспомощной перед таким яростным напором, а возможно мне просто захотелось вспомнить свою прежнюю жизнь? Вспомнить, как целуется мой Гоша? Точного ответа я не знала. Азарт и голод, желание и похоть, закружили меня в темном-красном, горячем водовороте этой порочной игры.

Поцелуи покрыли мою шею, опустились ниже. Я успела подумать, что Гоша никогда меня так не целовал. Все у нас было намного нежнее, трепетнее...и скучнее. Наверное он поэтому и ушел от тебя, мелькнула мысль и я чувствуя, что позволяю себе раздваиваться, отпихнула ее от себя, словно она была ядовитой гадюкой. Нет никакого Гоши, нет меня прошлой. Я — Эмма Загряжская, я живу здесь и сейчас! И наверное, ты падшая женщина, Эмма!

— Эмма Платоновна, надо бы что-то с большой баней делать, — говорила мне старшая горничная Галина и старательно отводила глаза в сторону.

Я поперхнулась горячим сырником с изюмом, именно их обожала есть с раннего утра. Закашлялась сипло и долго. Надо сказать, что за последние три месяца у меня не только выросла работоспособность, но и появился просто зверский аппетит. Регулярные, страстные, просто бешеные занятия любовью, требовали пополнение энергии. Связь с Беркутовым была моей постыдной тайной, она тщательно маскировалась и была похожа на азартную игру в шпионов. Встречаясь в городе или ненароком сталкиваясь в государственных учреждениях, в которых я продолжала обивать пороги, мы были непримиримыми врагами, соперниками, интересы которых схлестнулись в битве за клиентов.

Но монета имеет две стороны, так и наши отношения с Беркутовым были двухсторонними. Никогда не знаешь, что выпадет в следующий раз. Орел или решка? Тайные записки, назначенные встречи в неожиданных местах закручивали нас в водоворот порочной, увлекательной игры. Встречаясь, мы совсем не разговаривали, некогда было тратить время на такую роскошь. Стоило нам приблизиться друг к другу и пространство вокруг нас сужалось, в нем уже не существовали ни мои хозяйские заботы, ни жена Беркутова, ни наше соперничество. Лишь раскаленный жар поцелуев, сплетение ненасытных тел, желание на грани боли. Это было как помешательство, но такое приятное, просто жизненно необходимое мне помешательство.

Размышляя я не заметила, как начала мечтательно улыбаться. На землю меня вернули, строгое сердитое выражение лица Агафьи Платоновны на портрете и настойчивый вопрос горничной, который она задала мне наверное во второй или даже в третий раз.

— Эмма Платоновна, что с баней то решили? Девушки отказываются там мыться. Боятся. Когда горячая вода вдруг становилась ледяной, они по молодости и глупости, только смеялись. Забавно им было. Когда по ночам там слышали плачь и девичьи грустные песни, думали, что их специально пугают. Но когда третьего дня кто-то подпер снаружи дверь и они не могли из жары выбраться на свежий воздух, тут то и прибежали они ко мне жаловаться.

Я замерла, так и не донеся румяный сырник до рта. Белая сметана лениво сползала с его круглого бока, капала на прямо мне в чай, оставляя в нем красивые разводы. Но это, меня сейчас совсем не беспокоило. "Что-то ты расслабилась, госпожа крутая бизнес-леди. И Беркутов тебе голову задурил. А ведь с самого начала знала, что в"Сладких Хрящиках", произошло по меньшей мере два преступления! Тетушка умерла отведав грибов на поминках, а если не грибочки причиной ее смерти были? Как-то странно... Народа на поминках наверное много было, а отравилась лишь одна хозяйка... А поминки были по этим девушкам, как там их звали? Вспоминай Эмма, вспоминай! Анька, Глашка и Юленька? Почему Степан, двоих девушек так грубо назвал, а третью ласково — Юленька? — я осторожно положила сырник обратно на тарелку, поморщилась когда вытерала туго накрахмаленной салфеткой губы. — Надо сказать, что бы крахмала поменьше ложили. — Промелькнула у меня мысль, и я с досадой стукнула кулачком по столу.

От этого стука сухопарая и чернявая Галина испуганно ойкнула, посмотрела на меня с удивлением. Агафья Платоновна на портрете, привстала со своего места и довольно потирала руки.

А у меня перед глазами возникло красивое лицо Степана. Вот он наклоняет голову, что-бы скрыть его выражение от меня. Вот резко, украдкой вытирает большой и мозолистой ладонью глаза. У меня непроизвольно вырывается крепкое и грязное ругательство. Эх, Эмма, да ты большего достойна! Не с того ты свою деятельность бурную в"Сладких Хрящиках"начала!

— Дверь в баню говоришь, кто-то снаружи закрыл? — мой голос звучит по деловому четко, словно на допросе.

Допрос... Конечно же опросить всех нужно, если не хочешь ты Эмма Платоновна, новых смертей в"Сладких Хрящиках"!

— Галя, с баней мы позже решим, а ты пока девушек по одной ко мне в кабинет проводи. Да смотри, что-бы все незаметно было, — говорила я вполголоса, а сама глядела на портрет.

Агафья Платоновна бурно радовалась, она даже встала со стула и станцевала нечто напоминавшее лезгинку и танец живота одновременно. Мне подумалось, что она должна что-то знать и опрашивать нужно мою тетушку в первую очередь. Только как это сделать? В кабинет Агафью Платоновну не пригласишь, а"разговаривать"с портретом в доме, где кроме меня и детей живет гувернантка нанятая для Лизы. Две учительницы для Шурика, старшая горничная и чудаковатый старик-профессор, которого я приютила из-за человеколюбия и ни разу не пожалела. Стефан Стефанович, был настоящей ходячей библиотекой. На любой вопрос у него был ответ, они очень поладили с Шуриком, играли в шахматы и часто вели глубокомысленные беседы.

Агафья Платоновна исполнила свой танец и поклонилась мне. Лицо ее раскраснелось, золотая прядка выбилась из короны-косы и игривым локоном упала на лоб. "Красивая женщина была! — подумалось мне, когда я смотрела на портрет не отрываясь.

Мое пристальное внимание к портрету, Галина истолковала по своему.

— Эмма Платоновна, вы на портрет так не смотрите. Клянусь, девочки с него пыль каждый день вытирают! — громкая и четкая скороговорка старшей горничной, напоминала рапорт бдительного прапорщика.

При словах"пыль"и"каждый день", женщина на портрете отшатнулась и скривилась, словно кислого лимона отведала.

Мне в голову пришла великолепная мысль.

— Знаете, что Галина, вы пыль с портрета не вытирайте. Там живопись слишком нежная, повредить случайно можете. Вы лучше распорядитесь, что-бы портрет Агафьи Платоновны в мой кабинет перенесли.

Я исподтишка подмигнула довольной тетушке и пошла смотреть место предполагаемого преступления.