Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма

Глава тридцать пятая. Ограбление

Созидать всегда приятно. А в последнее время я этим только и занималась. Нет конечно, я крышу сама не перекрывала, возле новенького забора с молотком в руках не стояла, молодой сад с огородом лопатой не копала. Руки у меня были чистые а спина по вечерам не ныла от непосильного труда. Зато голова часто шла кругом.

Управлять большой трудовой армией, занятие тоже не из легких. Все требовало моего контроля и внимания. И крепко запивший совсем не вовремя Григорий, и строители, что так и норовили стянуть ящик-другой новеньких гвоздей, и печник который перекладывал камины в доме, но делал это так криво, что кирпичи смотрелись так, словно выбитые зубы деревенского задиры.

Дети и Стефан Стефанович уехали вместе с Загряжским отдыхать в теплые края. Звали и меня, но я решительно отказалась. Разыгрывать спектакль где нам с Загряжским отводилась особенная роль счастливой семейной пары, у меня не было сил. В оправдание сослалась на стройку в"Сладких Хрящиках", но на самом деле я боялась... Я очень боялась, что наши отношения с Загряжским окончательно испортятся, либо перейдут на совершенно новый уровень. Кажется он тоже боялся именно этого, поэтому с моим твердым решением остаться, согласился слишком поспешно. Вначале я чувствовала себя вольной птицей. Даже начала отвечать на ухаживания молодого, но очень талантливого художника, которого я наняла для написания нового портрета Агафьи Платоновны. Но бежали дни заполненные хлопотами и заботами, и я вдруг четко осознала, что мне очень не хватает сине-зеленых, насмешливых глаз Загряжского. Милого щебета веселой и непоседливой Лизы, подростковой дерзости Шурика и мудрых советов Стефана Стефановича. Я даже соскучилась о бестолковом, вечно путающемся под ногами Лимоне.

— Эмма Платоновна, не могу представить вас румяной пампушкой, а ведь именно такой, судя по вашим словам должна выглядеть тетушка Агафья Платоновна, — хрипловатый голос художника Аркадия, был бархатным, немножко шершавым, как у исполнителей тягучих блюзов.

У Аркадия было очень молодое лицо и седые, как самая белая бумага волосы. Тонкий, почти незаметный шрам пересекал наискось его правую скулу, слегка задевал край губы, от чего казалось, что молодой мужчина постоянно весело ухмыляется. Эта кривая усмешка никак не вязалась с выражением его серых, холодных глаз. Когда художник слишком увлекался творческим процессом, то его серые глаза начинали отливать металлической синевой. В такие моменты во всем его облике появлялось нечто демоническое, пугающее.

Тогда я зябко куталась в зеленую шелковую шаль в которой позировала и старалась разговорами прогнать невесть откуда взявшийся страх. Вот и сейчас, поспешила ответить молодому живописцу.

— Аркадий, напрягите свое воображение. Мы с тетушкой внешне очень похожи. Только мысленно прибавьте мне килограммов двадцать пять, тридцать. У вас получится, я даже не сомневаюсь. Вот смотрите, как складки скатерти удачно выписали, а колода карт совсем, как настоящая! — мой голос звучал преувеличенно бодро и льстиво.

На самом деле я уже мысленно ругала себя за этот эксперимент с портретом Агафьи Платоновны. Нужно было спрятать раму с холстом на чердаке и забыть про нее. Но, что-то не давало мне это сделать, и вот теперь позирую Аркадию накинув на плечи зеленую шаль.

Молодой художник смотрит на меня пристально и вдруг улыбается. Улыбка выходит кривой, но из серых глаз исчезает металлическая, пугающая меня синева.

— Килограммов двадцать пять? Делать нечего, пририсуем мы эти килограммы. Только обещайте мне Эмма Платоновна, что когда закончу рисовать вашу тетушку, вы мне позволите написать ваш портрет. Очень хочется увековечить истинное совершенство лица и фигуры, которым так щедро одарила вас природа, — Аркадий взглянул на меня искоса, закусил губу и вдруг покраснел.

Он сейчас выглядел, как испугавшийся собственной смелости школьник, ничего демонического и пугающего в нем не было совершенно.

Я тоже слегка смутилась. Приятно ощущать себя предметом обожания молоденького художника. Хотя возраст Аркадия, я так и не смогла определить. Иногда он казался мне совсем мальчишкой, а иногда я внутренне вздрагивала от исходившей от него темной и даже злой силы. Такое ощущение я испытывала, только один раз в жизни. В той, в прошлой моей жизни. Тогда я вела дело о неуловимом, жестоком маньяке. Но теперь мне не хотелось прислушиваться к своим ощущениям. Разве такой талантливый художник может быть злодеем?

Пока мы взаимно и мило смущались, в гостиную вбежала запыхавшаяся горничная Галина. Белый фартук был запачкан кровью, под глазом медленно наливался синяк.

— Эмма Платоновна, там такое творится, такое творится! — голос женщины дрожал и срывался на истерический визг.

— Так говоришь, что их пять человек? Приехали около часа назад на огромном мобиле, зашли в трактир и заказали выпивку? За это время вели себя как последние скоты. Громко хохотали, ругались неприлично, щипали официанток, в конечном счете распугали всех немногочисленных посетителей? А когда Григорий сделал замечание, избили его так сильно, что и тебе досталось? — я быстро бежала по новой дорожке из гладкого серого камня, вопросы сыпались из меня, словно горох из дырявого мешка, поэтому мой голос срывался и сипел.

Под зеленой шалью я прятала тот самый пистолет, который когда-то украшал стену с оружием в кабинете папеньки Платона Платоновича.

Галина семенила рядом со мной, на ходу снимая белый фартук и вытирая им потное лицо и кровь с разбитой губы.

— Да, Эмма Платоновна, все так и было. За Григория переживаю, не убили ли его ироды? Я было кинулась ему на подмогу, но он велел вас позвать. А повара и официанты попрятались, оно конечно верно... Вон Григорий какой сильный, а и ему досталось. Они все как на подбор, здоровенные мордовороты, — женщина возбужденно махала руками, говорила прерывистой скороговоркой и старалась от меня не отставать.

Маленькая, решительная и очень смелая, она сейчас напоминала мне рвущуюся в бой голосистую и бесстрашную дворняжку, которая защищает свое подворье от врагов. Но вот беда, врагов много, судя по рассказу Галины, а отбиваться от них некому... Григорий выведен из строя, старшая горничная всего лишь слабая женщина, оружие есть только у меня... Я на секунду приостановилась и оглянулась назад.

Что я там хотела увидеть? Наверное надеялась, что Аркадий тоже бежит следом, но дорожка вымощенная новеньким серым камнем была пустой. Неужели струсил мой художник? Ну что же, он мне в охранники не нанимался, придется одной принимать бой. Конечно помощь бы позвать...

— Галя, ты мобиль водить можешь? До города доедешь? — я так резко затормозила, что женщина едва не налетела на меня.

Белый фартук в пятнах крови упал в зеленую траву, а Галина всплеснула руками.

— Правильно думаете Эмма Платоновна, помощь нам сейчас нужна! Давайте вместе в город рванем, полицию надо позвать! Боюсь, что и вас эти мордовороты не сильно испугаются! — она смотрела на меня не мигая. На дне черных глаз появился страх. Видимо только сейчас, храбрая и отважная женщина поняла, что наше положение очень серьезное.

— Нет, в город поедешь одна. Гони так быстро, как только сможешь. Сразу к Добужинскому беги. Он тоже пусть не мешкает. Людей надо побольше взять. Поняла? — требовотельно спросила я у притихшей женщины.

Она хотела что-то мне возразить, даже рот раскрыла, но тут со стороны трактира раздался пронзительный женский визг. Галина спешно направилась в сторону моего мобиля. Визг повторился и женщина перешла с торопливого шага на быстрый бег.

Проводив взглядом вихрем сорвавшийся с места мобиль, я сделала глубокий вдох и выдох, погладила под шалью холодный бок оружия.

Дверь в трактир была распахнута, из прокуренного зала доносился грубый, мужской хохот. Я знала, что означает это скотское веселье. Обычно так визгливо смеется стая гиен в человеческом обличьи, когда окружает слабого.

Задержалась на пороге, обреченно оглянулась назад. Увидела, что с высокого крыльца торопливо спускается высокая мужская фигура и на душе стало немного легче. Хотя понимала, что Аркадий всего лишь художник, а не герой-спаситель из крутого боевика. Но все же в данной ситуации, даже такая подмога будет не лишней.

Отбросив все сомнения я шагнула в большой зал трактира. Меня сразу же окутал противный запах дешевых сигарет и перегара. Он смешивался с запахом свежей крови и с особом, резким смрадом разгоряченных похотью мужчин.

Молодые и не очень, они окружили стол на котором лежала молоденькая официантка в разорванном платье. Подбадривая рыжего, худого парнишку, что стоял ко мне спиной со спущенными штанами и ослепительно белым задом, бандиты отпускали грязные шутки и советы.

Занятые своим грязным делом они совсем не замечали меня. Я огляделась по сторонам, пытаясь не ошибиться с правильным решением. Мой взгляд наткнулся на мужчину, который не принимал участие в общем веселье, а сидел в стороне и мрачно потягивал пиво из глиняной кружки. Похоже, что мужчина научился контролировать свою мимику очень давно. Лицо его было бесстрастным, а очень высокий и выпуклый лоб, придавал ему вид выдающегося мыслителя. Движения мужчины были пренебрежительны и ленивы, это натолкнуло меня на мысль, что бесстрастный любитель пива мог быть главным в этой компании сорвавшихся с цепи гиен.

Стараясь двигаться бесшумно и неслышно, я приблизилась к мужчине и холодный ствол оружия уперся ему прямо в лицо.

Он резко и брезгливо откинул голову назад, словно у него под носом сейчас был не сверкающий сталью пистолет, а протухший кусок мяса.

— Дай команду своим шакалам, пусть оставят девочку в покое! — очевидно мой тихий шепот для него был подобен раскату грома.

"Мыслитель"дернулся, попытался дотянуться до оружие, которое лежало на краю стола, но не успел. Я смахнула его свободной рукой. Большая пушка, очень похожая на мушкет пирата, глухо шлепнулась о деревянный пол и застыла где-то вдалеке от стола.

— Ты кто такая, что-бы приказывать мне? Возможно захотела занять место рядом с девчонкой? Стол широкий, вы обе там поместитесь, — его холодный голос был равнодушным и медленным, как голос старого крупье в казино.

Я молчала. Скрытое бешенство начинало закипать во мне, словно острое варево в котле. Оно еще было смешано со страхом и сомнением, но уже требовало выхода. Плавно нажала на спусковой крючок, барабан провернулся с тихим, почти нежным звуком.

— Мне не нравится ваш тон, милейший. И не нравится ход ваших мыслей. Наверное в моем трактире подают слишком крепкий алкоголь, он затуманил ваш мозг. Прежде чем я окажусь на столе, ваша шея поймает пулю, — яростно плевалась словами, мне нужно было убедить своего собеседника, что я совсем не шучу.

Мужчина скосил на меня горящий ненавистью взгляд и одарил сладкой, мерзкой улыбочкой, которую я поспешила вернуть ему в ввиде нахальной, холодной ухмылки.

— А-аа, так ты и есть, та самая хозяйка здешнего трактира. Эмма Платоновна? Что же раньше не представилась, я бы не был таким грубым, — он рассмеялся, но в его голосе не было и тени веселья.

— Эй, ребята! Хватит на сегодня развлечений. Боюсь,что Аркадий не одобрит, подобного скотства!

Толпа возле стола замерла. В нашу сторону стали поворачиваться распаленные похотью и безнаказанным развратом рожи. Назвать лицами эти красные, мерзкие маски у меня просто не повернулся бы язык. Блудливые и масленые взгляды заскользили по моему лицу и фигуре. Тяжелый, циничный блеск мужских глаз мне не очень понравился.

— Философ, ты не прав! Дай закончить с девчонкой, очередь ломать из-за твоей прихоти мы не будем!

Самый здоровый детина, подмигнул мне и запрокинув голову разразился громким, грубым хохотом. Таким же грубым хохотом смеялись и остальные бандиты.

— Закройте рты, и держите их все время на замке. Иначе мне придется самому отрезать вам языки. Что вы тут устроили, олухи? Я же сказал, что-бы вели себя прилично. Сказал? — голос Аркадия был низким и грубым, казалось, что он не говорил а рычал.

Грубый хохот смолк почти мгновенно. Отвратительные, потные рожи еще минуту назад пламеневшие от сладострастного предвкушения, вдруг стали белыми и испуганными.

Рыжий, веснушчатый парень с голой задницей и спущенными штанами так и застыл наклонившись над столом и не решаясь повернуться к грозному предводителю. Воспользовавшись моментом, девушка сползла со стола и всхлипывая, стараясь запахнуть разорванную на груди рубашку, бросилась в сторону кухни.

Я стояла не в силах пошевелиться. Мои мысли прыгали туда-сюда, как сумасшедшие зайцы. Аркадий главарь этой банды? Талантливый художник, интересный и учтивый собеседник, мальчишка который смущается всякий раз, когда я смотрю на него пристально, краснеющий от случайных прикосновений наших рук?

Оружие в моих руках дрогнуло. Реакция"мыслителя"оказалась мгновенной, он вскочил и резко оттолкнул меня. Курок был взведен и выстрел прозвучал незамедлительно. Странным образом пуля попала прямо в ослепительно белую, покрытую веснушками ягодицу несостоявшегося насильника. Парень охнул, испуганно обернулся. В голубых глазах обрамленных рыжими, густыми ресницами застыло удивленное выражение.

Где-то в глубине трактирного зала жалобно и тихо скулил рыжий парень. Очевидно пуля застряла в мягких тканях и теперь доставляла веснушчатому насильнику ощутимые страдания.

Остальные бандиты вели себя тихо. Они изредка переговаривались и старались накачать алкоголем пострадавшего коллегу. Мужчины, которые еще недавно показались мне настоящими громилами, как то вдруг стали меньше ростом, они словно скукожились и усохли. Куда подевался их кураж и возбуждение? Иногда я ловила на себе косые взгляды, в которых без труда читалась ненависть вперемежку с опасливой осторожностью.

— Эмма Платоновна, я хочу попросить у вас прощение за гадкое, непристойное поведение моих подопечных. Сами понимаете, что особым воспитанием и вежливостью эти парни никогда не могли похвастаться, — голос сидящего напротив меня Аркадия был усталым.

Мужчина смотрел на меня катая во рту тонкую, незажженную сигарету. Она подпрыгивала в его узких, твердых губах, словно была на невидимых пружинках.

Мне казалось, что грозный предводитель банды, которого я еще полчаса назад считала молодым и талантливым художником, слегка волновался. У него подрагивали руки перепачканные охрой и зеленой краской, только лицо профессионального игрока оставалось спокойным. Тонкий, бледный шрам пересекающий скулу и бровь, как всегда слегка приподнимал уголок губы, и от этого нервно подпрыгивающая сигарета грозилась упасть на документы, которые лежали на столе.

Я уже успела ознакомиться с текстом, который был написан на них четким и ровным почерком, без всяких легкомысленных завитушек и росчерков.

Эти бумаги были составлены очень грамотно. Если верить тексту и дате поставленной под ним, то я уже давно продала рудник с сияющими, синими камнями некому господину. Фамилия и имя таинственного покупателя были мне совершенно незнакомы. Сумма сделки там была такой огромной, что я протяжно вздохнула. Ведь платить по правилам навязанной мне игры, никто не собирался.

Свою подпись я пока отказалась ставить под этим документом, но уже чувствовала, что проиграла.

— Эмма Платоновна, советую вам по дружески, подпишитесь под этим текстом и не ищите лазейки.Их просто нет. Поверьте, мой заказчик человек почти всемогущий и очень неуравновешенный, взбалмошный. Если ему взбрела в голову мысль, что сияющие камни он получит именно таким путем, то так оно и будет. Зачем вы своим упрямством, обрекаете себя на жизнь в вечном страхе? У вас же дети... По моим сведениям девочка уже испытала на себе все ужасы похищения. Боюсь, что второго раза психика малышки может и не выдержать. Есть еще мальчик... Однажды он может не прийти домой с занятий в гимназии... А может случайно попасть под мобиль. Может...

— Да заткнитесь вы, Аркадий! Понятно мне, что рычаги давления у вас имеются. К совести вашей тоже взывать не буду. Вы на работе, и выполняете ее хоть и очень топорно, но зато верно, — я вдруг рассмеялась. — Мне в голову пришла забавная мысль! У меня вы тоже работаете. Я верила вам... Я так радовалась, что нашла такого талантливого художника! Оказалось, что ваши таланты весьма разнообразны, прямо на любой вкус. Аркадий признавайтесь, вы намеренно пытались меня соблазнить?

Мужчина усталым жестом пригладил белые волосы, вынул изо рта тонкую папиросу и смял ее крепкими пальцами, блеснули аккуратно подстриженные розовые ногти. Он окинул меня странным взглядом.

— Э-э-э-ммма, — произнес Аркадий медленно, словно пробуя мое имя на вкус. — Ах, Э-эмма, если бы ты знала, как я иногда жалею, что бросил честное ремесло художника... Теперь за моими плечами столько дерьма, что выкрутиться уже невозможно. Ты удивительная женщина, Э-эмма, ты создана что-бы быть музой. Как только увидел тебя, сразу понял, что задание провалю... Это хорошо, что получилось именно так. Обманывать тебя долго я бы не смог.

Он встал из-за стола и шагнул ко мне. Рывком поднял меня со стула и поцеловал долгим поцелуем, который больше напоминал жалящий укус.

— Аркадий, надо уезжать! С минуту на минуту здесь будет полиция. Пусть дамочка подпишет бумаги, она умная девочка и все поняла, — грубый голос принадлежащий"Мыслителю", подействовал на нас с Аркадием, как отрезвляющий ушат холодной воды.

Мужчина оторвался от моих губ, секунду-другую в его затуманенных глазах гуляла мечтательная нега. Он дотронулся пальцами до своих губ словно стирая мой ответный поцелуй и опустил голову. Когда он ее поднял, то передо мной стоял совсем другой человек.

Он смотрел на меня нахмурив брови, глаза отливали металлической синевой. В руках нетерпеливо подрагивал мой пистолет у которого уже был взведен курок.

— Подписывай бумаги, Эмма. У меня очень мало времени. Ты же не хочешь, что-бы твое оружие выстрелило сегодня еще один раз? — голос мужчины был таким низким и грубым, что я мгновенно поверила ему.

— Да подавись ты этими бумагами! — я схватила ручку с пером и окунула ее в приготовленную чернильницу.

Перо немного царапало желтоватую бумагу, но подпись ложилась ровно и уверенно.

"Мыслитель"торопливо схватил подписанные бумаги и развернулся к притихшим бандитам.

— Дело сделано, уходим ребятушки!

"Ребятушки"долго уговаривать себя не заставили. Подхватив под руки пьяного рыжего парня, они потащили его к выходу. Ноги раненого безвольно волочились по деревянному полу, который украшали пятна подсохшей крови.

Последним выходил Аркадий. Он обернулся на пороге, вид у него сейчас был отрешенным и очень усталым, словно мужчина выполнил тяжелую, непосильную работу.

— Эмма Платоновна, вы больше не нанимайте художника, что-бы он рисовал портрет вашей тетушки. Там холст очень странный, будто заговоренный, опомниться не успеете, как вашу душу внутрь затянет. Поверьте, я такие вещи всегда чувствую.

Он послал мне воздушный, шутливый поцелуй и скрылся за дверьми.

Через минуту раздался резкий, тяжелый шум отъезжающего от крыльца большого мобиля.