Зелёные дьяволы

— Что-то они не идутъ, а уже скоро двѣнадцать, — сидя на площадкѣ подъ деревьями въ обществѣ кузины и секретаря, недовольно проговорилъ Павелъ Андреевичъ. — Воображаю, какъ имъ возвращаться въ такую жару.

— Да, — согласился Суриковъ. — Жара феноменальная. Я ходилъ на почту въ десять часовъ и то едва взобрался на нашу гору при своемъ возвращеніи.

— Сами виноваты, — склонясь надъ кускомъ шелковой матеріи и дѣлая на ней мережку, наставительно замѣтила Горева. — Кто въ такіе дни надѣваетъ крахмальные воротнички и шерстяной костюмъ?

— Ничего не могу подѣлать, Ольга Петровна. Самъ понимаю, что въ суконномъ костюмѣ въ это время человѣкъ подобенъ термосу. А, вотъ, привыкъ такъ одѣваться.

— Я бы при такихъ условіяхъ немедленно лишила себя жизни. Шея съ трудомъ поворачивается. Подбородокъ упирается въ лезвіе воротничка… Посмотрите на себя, Николай Ивановичъ: у васъ скоро, должно быть, глаза вылѣзутъ изъ орбитъ.

— Не бѣда. — Суриковъ устало улыбнулся. — Если начнутъ вылѣзать, имъ все равно помѣшаютъ очки. А что женщины лѣтомъ одѣваются умнѣе мужчинъ, это вѣрно. Я вообще думаю, что зимой и лѣтомъ мужчины съ женщинами мѣняются ролями. Зимой благоразумнѣе мы. А лѣтомъ вы.

Суриковъ искоса взглянулъ на Вольскаго и, чтобы отвлечь старика отъ непріятныхъ мыслей, шутливо продолжалъ:

— Когда, напримѣръ, я вижу въ январскіе дни дамъ въ тоненькихъ чулкахъ и съ открытой шеей, мнѣ, знаете, начинаетъ казаться, будто мужчины и женщины представляютъ собой двѣ различныя расы. Которыя появились на свѣтъ на совершенно различныхъ широтахъ. Вы — подъ экваторомъ, а мы у полюсовъ.

— Замѣчательная теорія, — презрительно пробормотала Горева.

— Да. Ну, а затѣмъ, когда женщины, это самое, размножились на югѣ, а мужчины на сѣверѣ, обѣ эти группы начали передвигаться, стали искать новыхъ пастбищъ и столкнулись, наконецъ, въ центральной Европѣ. Въ Парижѣ, напримѣръ. Или въ Лондонѣ.

— Такъ. Я вижу, Николай Ивановичъ, что жара дѣйствуетъ на мужчинъ, и особенно на толстяковъ, очень неблаготворно.

— Погодите, господа… — проговорилъ Павелъ Андреевичъ, повернувшись въ сторону воротъ. — Кажется, они. Да. Идутъ. Хорошо, что не опоздали къ завтраку.

Молодые люди медленно направились къ тому мѣсту, гдѣ сидѣли старшіе. У обоихъ лица были мрачныя. Видъ какой-то растерянный.

— Что-нибудь случилось? — здороваясь съ сыномъ, удивленно спросилъ Вольскій.

— Да… Была исторія, — не глядя въ глаза отцу, угрюмо пробормоталъ Сергѣй. — Вотъ, пусть Викторъ разскажетъ.

— А что такое?

— Ахъ, Павелъ Андреевичъ, — вздохнувъ, заговорилъ Шоринъ. — Не даромъ я не довѣряю этой Савойѣ. Представьте: на горѣ ночью какіе-то мошенники напали на насъ и ограбили. Отобрали пальто, плэды. А у Сережи, кромѣ того, отняли мѣшокъ.

— Что вы говорите? Не можетъ быть!

— Къ сожалѣнію, фактъ.

— Удивительно… А всѣ утверждаютъ, что населеніе въ Савойѣ очень приличное. Николай Ивановичъ, вы слышали?

— Я пораженъ…

— Вообще, можетъ быть населеніе здѣсь и приличное, — съ печальной ироніей въ голосѣ продолжалъ Шоринъ, — но иногда, очевидно, встрѣчаются парни и не особенно любезные. Вотъ, у Сергѣя, между прочимъ, отобрали и кошелекъ. Сколько у тебя было въ кошелькѣ, Сережа? Двѣсти франковъ?

— Нѣтъ, меньше. Около ста приблизительно

Сѣвъ на свободный стулъ, Викторъ съ негодованіемъ началъ излагать подробности возмутительнаго нападенія. Какъ оказывается, къ сумеркамъ молодые люди взобрались на вершину горы и расположились тамъ на травѣ, возлѣ обрыва. Спокойно просидѣли они до восхода солнца, мирно бесѣдуя… И, вдругъ, изъ-за скалъ снизу показалось нѣсколько фигуръ. Можетъ быть, это были пастухи. Можетъ быть, просто бандиты. Молча, не угрожая оружіемъ, бандиты окружили обоихъ туристовъ, приказали отдать все, включая деньги… И такъ какъ ихъ было восемь человѣкъ, то волей-неволей пришлось повиноваться. Слава Богу еще, что не сняли костюмовъ. Иначе была бы картина при возвращеніи домой!

— Это просто невѣроятно, — со страхомъ сказала Ольга Петровна, выслушавъ повѣствованіе Шорина. — Въ такой культурной странѣ и такая гадость!

— Что-жъ, это не Англія, — добавилъ въ свою очередь Суриковъ. — Во Франціи до сихъ поръ не мало дикихъ угловъ.

— Въ такомъ случаѣ, дорогіе мои, — наставительно заговорилъ Павелъ Андреевичъ, обращаясь къ молодымъ людямъ, — я васъ очень прошу не ходить больше по ту сторону долины. Мы сюда пріѣхали вовсе не для того, чтобы развлекать мѣстныхъ хулигановъ.

— А я именно хочу еще разъ пойти, — не глядя ни на кого, твердо произнесъ Сергѣй. — Возьму револьверъ и отыщу негодяевъ.

— Что съ нимъ? — Горева съ изумленіемъ взглянула на Сергѣя. — Онъ одинъ будетъ ловить восьмерыхъ бандитовъ? И притомъ — послѣ плеврита?

— Нѣтъ, нѣтъ, Сережа, пожалуйста, не говори пустяковъ, — строго замѣтилъ Вольскій. — Викторъ, прошу васъ не подбивать моего сына на подобное сумасбродство.

— Я его не подбиваю, Павелъ Андреевичъ. Но что дѣлать, если онъ накалился. Вѣдь, ты накалился. Сережа, вѣрно?

— Разумѣется.

— Ну, вотъ. Вы бы сами посмотрѣли, Павелъ Андреевичъ, какъ онъ негодовалъ. Признаться по правдѣ, я даже не ожидалъ отъ него такой смѣлости. Отдавая кошелекъ, бранилъ ихъ, громилъ, и даже заявилъ, что на-дняхъ вернется назадъ съ оружіемъ и перестрѣляетъ всѣхъ, какъ бѣшеныхъ собакъ. Сережа, было это или не было?

— Конечно, было. Я бы, пожалуй, не такъ разсердился, если бы они взяли только плэдъ и деньги. А то къ нимъ попали и кое-какія мои дѣловыя письма, которыя находились въ пальто. А этого я не могу оставить такъ.

— А я тебя не пущу, — сурово возвысилъ голосъ Павелъ Андреевичъ. — Если хочешь, дадимъ знать полиціи, она отыщетъ письма и вернетъ. Викторъ! Я запрещаю вамъ и ему ходить на ту сторону. Слышите?

— Слышу.

— Вы понимаете, что я не шучу?

— Я вижу, что шутки тутъ неумѣстны, Павелъ Андреевичъ.

— То-то же. Помните это. А теперь идите переодѣваться. Пора завтракать.

Часамъ къ шести въ замокъ явился Лунинъ съ дочерью. Вольскій любезно принялъ гостей, распорядился подать на террасу чай и послѣ нѣкотораго обмѣна мнѣніями о погодѣ, о жарѣ, о дождяхъ разсказалъ въ присутствіи Сергѣя и Виктора о происшествіи съ молодыми людьми.

— Странно, очень странно, — выслушавъ Павла Андреевича, удивленно замѣтилъ профессоръ. — Конечно, и здѣсь бываютъ преступленія. Убійства изъ ревности, столкновенія на почвѣ семейныхъ раздоровъ. Но о такомъ ограбленіи, сказать правду, я въ первый разъ слышу.

— Папа, мы идемъ съ Наташей и съ Витей на прогулку, — смущенно сказалъ Сергѣй, которому тяжело было возвращаться къ обсужденію вымышленной исторіи о бандитахъ.

— Отлично. Не уходите только далеко. Скоро будемъ обѣдать.

— Симпатичный молодой человѣкъ вышелъ изъ вашего мальчика, — одобрительно сказалъ Лунинъ, оставшись на террасѣ вдвоемъ съ Вольскимъ. — Теперь рѣдко встрѣтишь такихъ почтительныхъ застѣнчивыхъ юношей.

— Да, слава Богу, я имъ доволенъ. Мальчикъ чистый, хорошій. Не напрасно послѣ смерти жены я слѣжу за каждымъ его шагомъ. Но вамъ, я думаю, тоже не приходится жаловаться на свою дочь. Настоящая красавица, а въ то же время держится скромно, естественно.

— Это правда, жаловаться нѣтъ основаній, — съ довольной улыбкой согласился профессоръ. — Хотя она любитъ туризмъ и своими экскурсіями заставляетъ меня иногда безпокоиться, однако, въ общемъ мало похожа на современныхъ дѣвицъ. Вы сами знаете, какая теперь молодежь.

— Охъ, лучше и не говорите. — Вольскій вздохнулъ. — Именно отъ подобной молодежи я все время и оберегаю сына. Недавно въ Лондонѣ пришлось мнѣ побывать на одномъ благотворительномъ вечерѣ… Что за танцы теперь! По-моему, честное слово, свѣтопреставленіе близко.

— Да…. — согласился профессоръ. — Міръ безусловно сходитъ съ ума. Между прочимъ, танцы танцами, а вотъ чего я еще не переношу, это — какъ молодежь теперь одѣвается. Въ прошломъ году жили мы съ Наташей въ Эвіанѣ въ большомъ отелѣ, и я имѣлъ счастье наблюдать нравы. Нынѣшнія молодыя женщины почему-то вообразили, будто штаны основная принадлежность дамскаго платья. Въ наше время всегда все было ясно уже издали: кто отецъ, кто мать, кто сынъ, кто дочь. А теперь? Всѣ одѣты одинаково, всѣ въ панталонахъ, стриженныя, плоскія, одинаково по-мужски курятъ, размахиваютъ руками. Попробуйте при такихъ обстоятельствахъ догадаться, особенно вечеромъ, въ полутьмѣ, кто къ кому вошелъ въ комнату. Мужъ къ мужу? Жена къ женѣ? Или чужой мужъ къ чужой женѣ? Или чужая супруга къ чужому мужу?

— Такъ, такъ. Потому-то и опасно теперь имѣть взрослыхъ дѣтей. Вотъ, если бы, напримѣръ, мой Сергѣй захотѣлъ жениться на вашей Наташѣ, а она согласилась бы выйти за него, я былъ бы въ восторгѣ. Покойная жена, между прочимъ, предсказывала, что это такъ и будетъ. Да и въ самомъ дѣлѣ: много ли теперь приличныхъ дѣвушекъ? Кого изъ нихъ можно рекомендовать въ жены?

Пока старики бесѣдовали, порицая современные нравы и вспоминая прошлое время, молодые люди вышли за ограду замка, поднялись на ближайшій холмъ и оттуда по тропинкѣ стали спускаться къ ущелью. Шоринъ, пришедшій въ великолѣпное расположеніе духа отъ присутствія Наташи, всю дорогу безъ умолка говорилъ о себѣ, вспоминая свои исключительныя удачи въ области бокса, футбола и тенниса. Сергѣй же, наоборотъ, почти всю дорогу молчалъ и старался идти сзади, чтобы не мѣшать своему другу плѣнить сердце прекрасной собесѣдницы.

— Хорошо… Но если вы такой боксеръ, то почему же вы не отразили нападенія бандитовъ боксомъ? — съ притворнымъ удивленіемъ глядя на Виктора, спросила Наташа.

— Ну, да! — возмущенно отвѣтилъ тотъ, пригладивъ волосы, отъ волненія разметавшіеся по всей головѣ. — Какъ-же мнѣ было драться съ ними, если они не знаютъ самыхъ элементарныхъ пріемовъ?

Подойдя къ обрыву, молодые люди сѣли на стволъ поваленнаго бурей дерева и нѣкоторое время молча любовались видомъ на мрачные извивы ущелья.

— Скажите, Сережа, — спросила, наконецъ, Наташа. — Вы когда-нибудь летали на аэропланѣ?

— Нѣтъ, никогда.

— А вы, Викторъ Степановичъ?

— Я? Конечно.

— Много разъ?

— Разъ десять… Двѣнадцать.

Сергѣй удивленно взглянулъ на пріятеля, но ничего не сказалъ.

— А вокругъ свѣта вы ни съ кѣмъ не летали?

— Не приходилось. Думаю, однако, что не полетѣлъ бы, даже если бы представилась возможность. Очень ужъ скучно. Наверху или тучи, или голубое небо и звѣзды. А внизу все время какіе-то географическіе контуры. Нѣтъ, гораздо лучше для путешествій автомобиль. Взялъ, напримѣръ, машину лучшей марки, сѣлъ за руль — и въ путь. Одно государство проѣхалъ, другое проѣхалъ, третье. Пустыни по дорогѣ, перевалы, степи…

— А я охотно полетѣла бы, напримѣръ, на полюсъ, — обращаясь къ Сергѣю, серьезно проговорила Наташа. — Теперь, когда путешественники могутъ сноситься съ оставшимися близкими по радіо, все это такъ интересно… Подумайте: люди отдѣлены океанами, льдами, а оставшіеся здѣсь слѣдятъ за ними, узнаютъ объ успѣхахъ, неудачахъ… Бакъ мы сейчасъ далеко ушли отъ положенія прежнихъ мореплавателей! Отплывали они, исчезали, и по нѣсколько мѣсяцевъ, даже по нѣсколько лѣтъ — никакихъ вѣстей. Гдѣ? Что съ ними?

Наташа, вдругъ, прервала рѣчь, покраснѣла. Ей показалось страннымъ: откуда такое краснорѣчіе? И почему такой поэтическій тонъ? Тряхнувъ головой и пренебрежительно разсмѣявшись, она взглянула на возвышавшуюся надъ обрывомъ скалу и весело спросила:

— А вы, господа, взбирались на этотъ пикъ?

— На этотъ? Нѣтъ, не взбирались, — отвѣтилъ Сергѣй.

— Какъ не взбирались? — Викторъ обидѣлся. — Я взбирался, конечно.

— Когда же? Не помню.

— Ясно, почему не помнишь. Я ладилъ туда одинъ, когда ты сидѣлъ дома и писалъ стихи.

— А я любила, вскарабкавшись на него, опускать ноги внизъ, въ пропасть, и сидѣть такъ. Сережа, хотите, полѣземъ?

— Нѣтъ. Я не спортсмэнъ.

— Да, знаю. Поэты любятъ только описывать все возвышенное, но не испытывать. А вы?

— Я? — Шоринъ мелькомъ взглянулъ на скалу, на которой никогда еще не бывалъ. — Съ удовольствіемъ… Къ сожалѣнію, только, для этого костюмъ нуженъ былъ бы другой… И палка. Но, во всякомъ случаѣ, пожалуйста.

Наташа легко, граціозно начала взбираться по уступамъ скалы. Не прошло и десяти минутъ, какъ она уже стояла наверху стройная, бѣлая, точно горная фея, и съ улыбкой смотрѣла, какъ медленно, неуклюже, хватаясь руками за уступы и вѣтви молодыхъ сосенъ, къ ней пробирался Викторъ.

Сергѣй присѣлъ у основанія скалы и съ притворнымъ равнодушіемъ сталъ ждать возвращенія спутниковъ. Конечно, онъ тоже могъ бы подняться, это не такъ трудно. Но отвѣсныхъ обрывовъ и пропастей онъ не любилъ. Кружилась голова, возникало отвратительное ощущеніе тошноты. А, кромѣ того, съ какой стати онъ будетъ исполнять прихоти этой сумасбродной дѣвицы? Вотъ, если бы тутъ была Кэтъ… Дѣло другое. Что съ ней сейчасъ? Ъздитъ, навѣрно, по Парижу. Осматриваетъ музеи, дворцы. А, можетъ быть, грустно сидитъ въ паркѣ, смотритъ на фонтанъ и думаетъ о немъ?..

Сергѣй бросилъ взглядъ наверхъ, гдѣ находилась Наташа, но затѣмъ, точно испугавшись, опустилъ голову и грустно началъ разсматривать росшую вокругъ траву. Вотъ, муравей ползетъ внизу…. Тащитъ громадную ношу. Ноша гораздо больше его, чувствуется, что не подъ силу. Но упрямецъ не впадаетъ въ отчаяніе, лѣзетъ. Какъ ему страшно среди всѣхъ этихъ зарослей! Трава для него — дремучій лѣсъ. Стебли — стволы деревьевъ. А на вершинахъ нѣкоторыхъ деревьевъ — гигантскіе цвѣты. Въ сотни разъ больше него… Удивительно.

— Сережа! — крикнула Наташа. — Идите сюда!

Онъ радостно приподнялъ голову. Но затѣмъ нахмурился.

— А вы долго будете сидѣть тамъ?

— Здѣсь чудесно! Какой видъ, если бы вы знали!

Молодой человѣкъ лѣниво всталъ, нехотя сталъ подниматься.

— Ну, вотъ, видите, — сказала она, когда Сергѣй, стараясь сдержать ускоренное дыханіе, появился наверху. — Ничего труднаго. А хининъ вы съ собой захватили?

— Какой хининъ? А, да… — онъ усмѣхнулся и укоризненно посмотрѣлъ на Виктора. — Это онъ наклеветалъ. Откуда вообще у человѣка берется фантазія? А вы все-таки не стойте такъ близко къ обрыву. Упадете.

— Не бѣда. Погибну, похоронятъ. Если хотите, я еще ближе могу стать.

Она подошла къ краю скалы, наклонилась впередъ, разглядывая протекавшій далеко внизу бурный потокъ.

— Можно было бы спуститься и туда, на тотъ выступъ. Но для этого нужны другіе башмаки. Смотрите, Сережа, какіе смѣшные цвѣты. Я никогда не видала такихъ.

— Эдельвейсъ? — спросилъ Викторъ, осторожно подходя къ обрыву.

— Что вы… эдельвейсъ! Наши мѣста слишкомъ низки для эдельвейсовъ. Видите, вотъ: красноватые, безъ листьевъ. Будто искусственные.

Она спокойно сѣла на выступъ, свѣсила ноги въ пропасть, начала поправлять прическу.

— Хорошая площадка здѣсь, — стоя сзади Наташи, проговорилъ Шоринъ. — Смотрите: ровная, гладкая. Можетъ быть, господа, потанцуемъ? — Онъ извлекъ изъ горла нѣсколько хриплыхъ нотъ, стараясь изобразить звуки танца, вытянулъ впередъ руки, болтнулъ въ воздухѣ одной ногой, другой, сдѣлалъ нѣсколько па румбы, но осторожно, чтобы не приблизиться къ обрыву. И, замѣтивъ, что въ его спутникахъ это предложеніе не находитъ никакого отклика, сѣлъ на камень, вздохнулъ и дѣловито спросилъ:

— А, можетъ быть, на-дняхъ поѣхать компаніей въ Шамони?

— Я не очень люблю Шамони, — поморщившись произнесла Наташа. — Слишкомъ много народу. И ущелье неуютное. Вотъ, если хотите, соберемся какъ нибудь на вершину Монблана. Поднимемся сначала по телеферику, затѣмъ къ Грань Мюле, на Коль дю Домъ… Это, дѣйствительно, интересно. Ну, Викторъ Степановичъ, сломайте мнѣ гдѣ-нибудь палку. Я все таки хочу достать цвѣтокъ.

— Палку? Палкой все равно не достанете.

— А вотъ увидите. Поищите.

— Хорошо. Если вамъ хочется… Конечно, будь тутъ какое-нибудь деревцо, я бы просто ухватился за вѣтку, повисъ бы надъ пропастью и сорвалъ бы. Но, къ сожалѣнію, здѣсь ничего нѣтъ.

— Л вы найдите что-нибудь… Вотъ, видите, большой кустъ растетъ. Впрочемъ, не нужно. Я сама.

Наташа вскочила, прошла по скалѣ, отломила небольшую вѣтвь, вернулась назадъ.

— Если не сорву, то собью, во всякомъ случаѣ, — пробормотала она, снова садясь на край выступа. — Ну-ка, попробуемъ.

— Послушайте… Не дѣлайте этого, — взволнованно произнесъ Сергѣй.

— Дайте лучше мнѣ, — нерѣшительно добавилъ Шоринъ.

— Вотъ, если немного еще протянутъ… Если чуть-чуть длиннѣе… Или ухватиться рукой за камень…

Она вдругъ отбросила въ сторону вѣтку. Громко вскрикнула. Подняла обѣ руки. И, соскользнувъ съ уступа, исчезла внизу.

— Господи! — въ ужасѣ прошепталъ Викторъ, отшатнувшись отъ обрыва. — Погибла!

— Упала? — воскликнулъ Сергѣй, бросаясь впередъ.

Онъ легъ на скалу, подползъ къ краю и увидѣлъ, какъ Наташа, плотно прислонившись къ скалѣ, стояла на крошечномъ выступѣ, подъ которымъ начинался отвѣсный обрывъ до самой рѣки.

— Витя, держи меня за ноги! — повелительно крикнулъ Сергѣй. — Наташа! Не двигайтесь! Поднимите ко мнѣ руки! Витя, обопрись крѣпче, не выпускай!

Шоринъ тянулъ своего друга за ноги, сползая назадъ, а Сергѣй тянулъ, въ свою очередь, Наташу. Когда корпусъ дѣвушки уже былъ благополучно перетянутъ на скалу, Сергѣй съ мрачнымъ видомъ отошелъ всторону, а Викторъ галантно бросился помогать.

— Исцарапали руки? — участливо спросилъ онъ.

— Нѣтъ, пустяки. А вы, Сережа, герой. Только знаете, что? Напрасно мнѣ помогали. Тамъ отлично можно пройти по краю и добраться до безопаснаго мѣста.

Она лукаво посмотрѣла на обоихъ молодыхъ людей и со смѣхомъ добавила:

— Вѣдь, это же трюкъ. Развѣ не догадались? Я нарочно соскользнула на выступъ. Раньше часто такъ дѣлала.

— Что жъ, очень мило. — Сергѣй нахмурился. — Теперь будемъ знать… Ну, пора домой. Идемъ.

Всѣ трое молча стали спускаться.

— Викторъ, а гдѣ Сережа? — спросилъ Павелъ Андреевичъ.

Это было на слѣдующій день, когда всѣ собрались въ столовой къ завтраку.

— Не знаю. Мы съ Николаемъ Ивановичемъ были въ виноградникѣ.

— Бетси, вы уже два раза звонили въ гонгъ?

— Два, сэръ.

— Навѣрно, задержался гдѣ-нибудь на прогулкѣ, — весело высказалъ предположеніе Шоринъ, принимаясь за ѣду. — Между прочимъ, вчера Наташа показала намъ новыя мѣста недалеко отъ замка. Очень интересна одна скала, напримѣръ. Крутой обрывъ къ рѣкѣ, а наверху голая площадка. Отличное испытаніе для нервовъ.

— Ну, нервы Сергѣя меня не безпокоятъ. Но я не хотѣлъ бы, чтобы онъ рисковалъ своей головой.

— Между прочимъ, господа… — равнодушно проговорила Ольга Петровна. — Я видѣла Сергѣя часъ тому назадъ выходящимъ изъ воротъ съ мѣшкомъ за спиной и съ палкой.

— Куда же онъ могъ идти съ мѣшкомъ?

Не знаю, куда онъ могъ идти съ мѣшкомъ. Только, увидѣвъ меня, Сергѣй попросилъ передать Виктору Степановичу, чтобы онъ не искалъ своего браунинга. Браунингъ Сергѣй взялъ съ собой.

— Браунингъ?

Павелъ Андреевичъ встревожился. Пытливо посмотрѣлъ на Шорина.

— А для чего ему браунингъ? Неужели отправился туда, гдѣ у него отобрали бумажникъ?

— Не думаю, чтобы Сережа на это рѣшился, — задумчиво проговорилъ Викторъ. — Вчера вечеромъ, правда, онъ возобновлялъ со мною бесѣду на эту тему, но я, помня ваше предупрежденіе, прекратилъ разговоръ въ самомъ началѣ.

Весь день Павелъ Андреевичъ просидѣлъ на площадкѣ замка съ газетой въ рукѣ, дѣлая видъ, что читаетъ. Но по мѣрѣ того, какъ приближался вечеръ, въ душѣ старика росла тревога. Время отъ времени онъ украдкой взглядывалъ на спускъ, который велъ къ воротамъ замка, и быстро оборачивался каждый разъ, когда гдѣ-нибудь сзади раздавались шаги.

Въ восемь часовъ сѣли за обѣдъ и опять заговорили о Сергѣѣ. Вольскій уже склонялся къ мысли дать знать въ полицію. Но его удерживало одно соображеніе: а, вдругъ, сынъ просто скрывается гдѣ-нибудь, чтобы заставить отца безпокоиться? Въ такомъ случаѣ, обратившись въ полицію, можно попасть въ неловкое положеніе.

— Разрѣшите предложить слѣдующее, Павелъ

Андреевичъ, — участливо сказалъ Викторъ. — Я подожду до полуночи, и если Сережа не вернется, отправлюсь на розыски.

— Въ самомъ дѣлѣ?

Павелъ Андреевичъ задумался. До сихъ поръ у него было довольно сильное подозрѣніе противъ Шорина: не является ли тотъ соучастникомъ во всей этой исторіи? Однако, послѣднее предложеніе, высказанное вполнѣ искреннимъ тономъ, растрогало старика.

— Это было бы хорошо, конечно… — нерѣшительно проговорилъ онъ. — Но только… Развѣ вы найдете ночью дорогу на гору?

— Ночью? Гм… Въ самомъ дѣлѣ… Ночью, пожалуй, можно сбиться.

— Если угодно, я тоже пойду съ Викторомъ Степановичемъ, — растерянно произнесъ, въ свою очередь, Николай Ивановичъ, боясь, что шефъ согласится принять отъ него эту любезность. — Можетъ быть, мы вдвоемъ… Какъ-нибудь…

— Оставьте. Куда вамъ! — Вольскій пренебрежительно оглядѣлъ округлую фигуру секретаря. — Вы отъ почты едва взбираетесь къ замку, а тутъ… Кромѣ того, чтобы ходить ночью по горѣ, нужно предварительно побывать тамъ не разъ. Дрянной мальчишка! — неожиданно воскликнулъ старикъ, стукнувъ кулакомъ по столу. — Пусть вернется, я ему покажу!

Онъ порывисто всталъ изъ-за стола и при тягостномъ молчаніи оставшихся вышелъ изъ комнаты. Черезъ минуту послышалось, какъ хлопнула дверь его кабинета.

— Какъ вы думаете, Ольга Петровна, попытаться намъ все-таки искать его сегодня? — тревожнымъ шопотомъ спросилъ Николай Ивановичъ.

— Искать въ горахъ можно все, — сухо отвѣтила старуха. — Но найти — дѣло другое.

Павелъ Андреевичъ сидѣлъ у себя въ спальнѣ передъ столомъ и, стараясь отвлечься отъ мрачныхъ мыслей, перелистывалъ новый номеръ иллюстрированнаго журнала. Затѣмъ, закрывъ журналъ, взялся за подвернувшуюся подъ руку книгу, прочелъ нѣсколько строкъ, ничего не понялъ и отбросилъ книгу въ сторону.

— Хорошъ сынокъ, очень хорошъ, — пробормоталъ онъ, вставъ съ кресла и начавъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. — Конечно, это нарочно, чтобы отомстить. Не пустилъ въ Парижъ, вотъ и получай.

Онъ остановился около кровати въ раздумьи: ложиться ли?

— А, главное, Сергѣй вовсе не такой храбрецъ, чтобы идти одному противъ хулигановъ, да притомъ ночью, — снова вернулся къ мыслямъ о сынѣ Вольскій. — Очевидно, отказъ сильно задѣлъ самолюбіе. Да и не стоило, въ самомъ дѣлѣ, такъ обижать мальчика. Какіе-то пустяки, три тысячи. А вѣдь онъ поведенія скромнаго… Не бѣда, если бы и побывалъ одинъ въ Парижѣ.

Раскаяніе стало мучить старика. Онъ отошелъ отъ кровати, опятъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, опять остановился.

— Но упрямство… Упрямство, все-таки, нужно изъ него выбить. Откуда такой ужасный характеръ? Въ кого?

Павелъ Андреевичъ задумался. Покойная жена была женщина мягкая, тихая. Всегда уступала мужу во всемъ, никогда не спорила, избѣгала даже возможности какихъ-либо мелкихъ конфликтовъ. Не даромъ ее всѣ такъ любили, считали святой женщиной…

— Значитъ, въ меня? — сообразилъ, наконецъ, старикъ. — Очевидно. Ну, да все равно, впрочемъ. Что будетъ, то будетъ.

..Онъ тряхнулъ головой, снова подошелъ къ кровати, твердо рѣшивъ ложиться. И, вдругъ, гдѣ-то, не то за стѣной, не то въ коридорѣ, ясно услышалъ кашель сына.

Онъ быстро подошелъ къ двери, раскрылъ настежь.

— Сережа, ты?

Въ коридорѣ было свѣтло. Электрическая лампочка горѣла въ противоположномъ концѣ, у поворота. Но нигдѣ никого не было.

Старикъ подошелъ къ пустой сосѣдней комнатѣ, открылъ дверь, зажегъ электричество, осмотрѣлся: здѣсь тоже никого.

— Нервы расшатались, — нахмурившись, подумалъ онъ. — До чего довелъ отца негодный!

Онъ вернулся къ себѣ, подошелъ къ столу, остановился въ раздумьи. И, вдругъ, снова услышалъ… Уже не кашель, а отдаленные звуки пѣнья Сергѣя. Это, безусловно, онъ. Его любимая мелодія. Изъ какой-то оперы…

— Чортъ возьми, я схожу съ ума!

Вольскій испуганно оглянулся по сторонамъ, подошелъ къ кнопкѣ электрическаго звонка, позвонилъ.

— Что угодно, сэръ? — спросила горничная.

— Бетси… Мой сынъ, случайно, не вернулся?

— Нѣтъ, сэръ.

— Мнѣ казалось, будто я слышалъ его голосъ. Пойдите, провѣрьте.

— Слушаю, сэръ.

Черезъ нѣсколько минутъ въ дверь раздался стукъ. Это былъ Николай Ивановичъ, которому Бетси разсказала о порученіи хозяина.

— Сергѣя Павловича до сихъ поръ нѣтъ, — почтительно доложилъ секретарь, стараясь не придавать своему голосу ни слиткомъ большой тревоги, ни излишней жизнерадостности. — Я входилъ къ нему въ комнату, былъ у Шорина, затѣмъ прошелся по саду.

— Спасибо, дорогой мой. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Павелъ Андреевичъ.

Раздѣвшись и потушивъ свѣтъ, старикъ долго не могъ уснуть. Ему нѣсколько разъ опять показалось, будто гдѣ-то вдали тихо напѣваетъ Сергѣи. Будто кто-то ходитъ, передвигаетъ стулья. Натянувъ на себя одѣяло, Вольскій прикрылъ ухо, сдѣлалъ усиліе, чтобы отвлечься отъ мыслей о сынѣ, и тяжело забылся, наконецъ.

Утромъ, когда Бетси принесла чашку чая, онъ противъ обыкновенія заговорилъ съ нею.

— Почта пришла?

— Да, сэръ. Она внизу, въ столовой.

— И письма есть?

— Есть.

— Хорошій день сегодня. А кстати, мой сынъ дома?

— Нѣтъ, не вернулся.

Письмо было изъ Парижа отъ Жоржа, сына Ольги Петровны. Жоржъ писалъ одновременно дядѣ и матери, что внѣ очереди неожиданно получаетъ отпускъ и, пользуясь приглашеніемъ, пріѣдетъ въ замокъ на-дняхъ.

— Счастливая Ольга… — думалъ старикъ, сидя въ столовой и съ завистью глядя на сосредоточенно поглощавшую свой утренній завтракъ кузину. — Сынъ уже взрослый. Самостоятельный. Не нужно слѣдить за поведеніемъ. А этотъ мальчишка… Неужели, дѣйствительно, сбѣжалъ? Откуда такая жестокость? Если же не сбѣжалъ, то невозможно сидѣть сложа руки. Каждая минута дорога…

Выйдя на террасу, онъ подозвалъ секретаря и вполголоса, чтобы не слышала Ольга Петровна, спросилъ:

— Ну, что? Осматривали замокъ?

— Все осмотрѣлъ.

— На чердакѣ были?

— Былъ. Заходилъ въ оранжерею, въ птичникъ, во всѣ пристройки. Нигдѣ нѣтъ.

— Такъ. Что же теперь дѣлать, по-вашему?

— Я бы предложилъ слѣдующее… Мы съ Викторомъ возьмемъ автомобиль, отправимся на ту сторону, объѣдемъ гору и разспросимъ жителей. Быть можетъ это дастъ благопріятные результаты…

— Хорошо. Сговоритесь и поѣзжайте.

Черезъ полчаса Суриковъ уѣхалъ съ Шоринымъ на розыски. Сначала, ссылаясь на отличное знакомство съ окрестностями злосчастной горы, Викторъ предложилъ себя въ качествѣ руководителя поѣздки; но когда Джекъ, довѣрившись его указаніямъ, свернулъ съ шоссе на какую-то проселочную дорогу и чуть не застрялъ въ пескѣ, уткнувшись въ заброшенную каменоломню, откуда выхода не было, Николай Ивановичъ рѣшилъ взять иниціативу въ свои руки. До пяти часовъ вечера они безплодно носились по горнымъ дорогамъ, нѣсколько разъ возвращаясь на тѣ мѣста, гдѣ уже побывали; часто останавливались, безрезультатно разспрашивали мѣстныхъ жителей. И, наконецъ, усталые, голодные, вернулись въ замокъ.

— Въ такомъ случаѣ, — выслушавъ грустное донесеніе секретаря, хмуро сказалъ Вольскій, — пройдемте ко мнѣ въ кабинетъ. У меня есть къ вамъ порученіе.

Предложивъ Николаю Ивановичу сѣсть, старикъ плотно прикрылъ дверь кабинета и, расположившись въ креслѣ у письменнаго стола, началъ:

— Дѣло вотъ въ чемъ. Прежде всего то, о чемъ я вамъ скажу, останется между нами.

— Слушаю.

— О моемъ планѣ никто не долженъ знать въ замкѣ. Ни Ольга Петровна, ни тѣмъ болѣе Шоринъ. Хотя этотъ мальчишка и кажется вполнѣ искреннимъ, но, въ концѣ концовъ, кто его знаетъ.

— Понимаю…

— Въ ваше отсутствіе я обдумалъ, какъ поступить дальше, если вы вернетесь ни съ чѣмъ. Такъ какъ у меня нѣтъ увѣренности, что сынъ не вздумалъ подшутить надо мной, я рѣшилъ не обращаться въ мѣстную полицію. Не къ чему компрометировать свое имя. Между тѣмъ, когда мы были въ Парижѣ, мсье Камбонъ какъ-то разсказывалъ намъ различныя исторіи про одного извѣстнаго парижскаго сыщика. Детективъ этотъ, насколько помню, французъ, но мать его русская; въ Россіи, передъ революціей онъ, кажется, началъ свою карьеру. Такъ, вотъ, будьте добры, Николай Ивановичъ… Отправьтесь на почту, попросите соединить васъ съ Парижемъ и вызовите Камбона. Я не хочу, чтобы вы говорили отсюда, изъ замка. Попросите Камбона немедленно разыскать сыщика и срочно направить сюда. Хорошо было бы, чтобы тотъ выѣхалъ сегодня же вечеромъ. Въ случаѣ, если сынъ мой вернется, я вознагражу детектива и отправлю назадъ. Если же Сергѣй не вернется, тотъ сейчасъ же примется за работу, и, Богъ дастъ, выяснитъ все.

— Превосходный планъ, Павелъ Андреевичъ.

— Да… Только вотъ что еще. Я не хочу, чтобы здѣсь кто-нибудь зналъ, что онъ сыщикъ. Вы должны встрѣтить его на станціи и предупредить объ этомъ. Пусть для всѣхъ въ замкѣ онъ будетъ вашимъ личнымъ другомъ, котораго вы пригласили въ гости съ моего согласія. Поняли?

— Понялъ, Павелъ Андреевичъ.

— Ну, а теперь не теряйте времени и отправляйтесь. Спасибо вамъ.

— Не за что… Иду сію минуту.

Утромъ, на слѣдующій день, одѣтый по-дорожному, съ мѣшкомъ за плечами и съ палкой въ рукѣ, Шоринъ подошелъ къ Вольскому и сказалъ съ участливой почтительностью въ голосѣ:

— Я вернусь, навѣрно, поздно вечеромъ, Павелъ Андреевичъ. Иду разыскивать Сергѣя.

— Хорошо, мой другъ. Возьмите только съ собой ѣду.

— Я уже запасся, спасибо.

— Павелъ, а ты уже далъ знать въ полицію? — спросила сидѣвшая вблизи Ольга Петровна.

— Пока нѣтъ. Я все-таки надѣюсь, что Сергѣй сегодня или завтра вернется.

Викторъ ушелъ. Выйдя на шоссе, онъ спустился по тропинкѣ въ лѣсъ, повернулъ тамъ въ сторону и вышелъ опять на шоссе вблизи замка, гдѣ начинался старый фруктовый садъ. Тутъ, углубившись въ заросли и отыскавъ возлѣ большого бѣлаго камня густой кустъ ежевики, онъ нагнулся, раздвинулъ вѣтви и поднялъ жестяную коробку изъ-подъ бисквитовъ.

Въ коробкѣ была записка:

— «Все благополучно. Началъ романъ. Сейчасъ около двѣнадцати часовъ ночи, я немного погуляю и лягу спать. Кстати, консервы, купленные нами — дрянь. А какъ наверху? Навѣрно, очень безпокоятся.

Мнѣ немного совѣстно, но что дѣлать: уже ничего не измѣнишь».

Шоринъ улыбнулся, перечелъ посланіе друга, вынулъ изъ кармана зажигалку и сжегъ записку. Затѣмъ присѣлъ возлѣ куста, переложилъ изъ мѣшка въ жестянку свѣжій хлѣбъ, ломоть ростбифа, ветчину. и прикрылъ коробку крышкой, аккуратно перевязавъ ее веревкой.

— Ну, на сегодня тебѣ хватитъ, — удовлетворенно пробормоталъ онъ, пряча жестянку внутрь куста и тщательно расправляя вѣтви. — А теперь — въ путь.

Онъ поднялся съ земли и внимательно оглянулся по сторонамъ. Хотя мѣсто и глухое, однако, осторожность соблюдать слѣдуетъ. А, вдругъ, кто-нибудь изъ любителей уединенныхъ прогулокъ пройдетъ вдали, по вершинѣ холма, и увидитъ?

Весь день до вечера Викторъ пробродилъ въ горахъ. Вернувшись домой, онъ печально сообщилъ Вольскому, что обошелъ почти всѣ мѣста, окружающія вершину горы, заходилъ на нѣкоторыя фермы для справокъ, но безрезультатно. Савояры, какъ и вчера, не могли сообщить никакихъ свѣдѣній.

— Если Сергѣй сегодня не вернется, я отправлюсь и завтра, — добавилъ рѣшительно онъ. — Нужно будетъ обойти гору съ юга.

— Отлично. Спасибо.

Павелъ Андреевичъ не возлагалъ уже никакихъ надеждъ на экспедиціи Шорина и съ нетерпѣніемъ ждалъ пріѣзда сыщика, который обѣщалъ Камбону выѣхать черезъ пять дней, какъ только закончитъ очередныя спѣшныя дѣла.

Между тѣмъ, наступалъ третій вечеръ пребыванія Сергѣя въ добровольномъ одиночномъ заключеніи. Первую и вторую ночь онъ провелъ здѣсь отлично. Сначала, правда, было ощущеніе нѣкоторой безотчетной боязни — мало ли что случается въ этихъ подземельяхъ! Но до сихъ поръ не только не было слышно никакихъ странныхъ звуковъ, но даже не тревожили крысы. Ядъ, купленный у Лунина, дѣйствовалъ великолѣпно.

Уже привыкнувъ къ своему помѣщенію, Сергѣй спокойно встрѣчалъ третью ночь. Плотно завѣсивъ окно плэдомъ, онъ зажегъ свѣтъ и сѣлъ къ столу продолжать романъ. Конечно, начало было не легкимъ. Во-первыхъ, трудно запомнить имена дѣйствующихъ лицъ. Лучше всего ихъ записать отдѣльно, чтобы каждый разъ не справляться въ текстѣ — какъ кого звать. Во-вторыхъ, по первымъ строкамъ читатель всегда судитъ о дальнѣйшемъ, поэтому нельзя начинать съ длинныхъ художественныхъ описаній или съ біографій: это легко можетъ отбить у публики охоту къ чтенію.

— Нѣтъ, лучше зачеркнуть всѣ красоты природы и сдѣлать иначе, — внимательно перечитавъ вступленіе. съ досадой пробормоталъ Сергѣй. — Нужно сразу же заинтриговать, ударить по нервамъ.

Онъ вспомнилъ совѣтъ Виктора, разорвалъ первыя страницы и началъ такъ:

«Робертсону его комната въ отелѣ понравилась. Желая переодѣться, онъ раскрылъ чемоданъ, желая вынуть оттуда костюмъ, и отшатнулся: сбоку, между краемъ чемодана и полосатыми брюками, лежала окровавленная нога неизвѣстнаго джентльмэна».

Сергѣй написалъ это, крякнулъ отъ удовольствія и откинулся на спинку стула.

— Вотъ это дѣло другое, — удовлетворенно подумалъ онъ. — Читатель сразу же заинтересуется и спроситъ себя: почему нога? Чья? Правая или лѣвая?

Да, въ общемъ нога превосходна, словъ нѣтъ. Но одно непріятно: какъ ему самому, автору, догадаться, откуда она появилась Правда, во всѣхъ такихъ случаяхъ объясненіе должно появиться только въ концѣ. Но рано или поздно конецъ наступитъ, и тогда все равно придется отчитываться. Въ этихъ уголовныхъ романахъ трудно именно то, что разгадка должна логически связываться со всѣмъ изложеніемъ, чтобы не быть глупой. Художественныя произведенія въ этомъ отношеніи гораздо легче. Описывай птичекъ, небо, восходъ солнца, а если дѣйствія нѣтъ, то все равно читатель не будетъ въ претензіи. Скажетъ, что такова литературная школа, къ которой принадлежитъ авторъ, и дѣло съ концомъ.

— Очевидно, здѣсь, какъ и въ простыхъ сочиненіяхъ, лучше всего заранѣе набросать планъ, послѣ нѣкотораго раздумья рѣшилъ, наконецъ, Сергѣй. — Разработать планъ, составить списокъ дѣйствующихъ лицъ и послѣ этого уже дать волю фантазіи.

Онъ со вздохомъ взялъ листъ чистой бумаги и углубился въ работу. «Глава первая, — написалъ онъ. — Чемоданъ. Нога. Удивленіе Робертсона. Обѣдъ въ общей столовой. Подозрительный сосѣдъ въ черныхъ очкахъ. Глава вторая. Робертсонъ…»

Сергѣй положилъ стило на столъ, всталъ, и, прошелся по комнатѣ, обдумывая, что дѣлалъ во второй главѣ Робертсонъ. Однако, мысли стали почему-то уходить въ сторону отъ темы. Сначала представилось, какъ это будетъ хорошо, когда работа придетъ къ концу. Въ книгѣ навѣрно будетъ страницъ триста-четыреста. Издатель, прочитавъ рукопись, съ изумленіемъ скажетъ: «Браво! Браво! Не ожидалъ. Такой вещицы, съ такимъ оригинальнымъ содержаніемъ, я давненько не читывалъ!»

Книгу самъ Сергѣй переведетъ сейчасъ же на англійскій языкъ, и она сразу разойдется въ ста тысячахъ экземплярахъ. Придется спѣшно выпускать второе изданіе, затѣмъ третье. Читатели, встрѣчая его, Сергѣя, гдѣ-нибудь въ литературномъ клубѣ или просто на улицѣ, станутъ съ любопытствомъ оборачиваться и шептать другъ другу: «это онъ, видите? Какой красивый и симпатичный!» Кэтъ немедленно перемѣнитъ свое отношеніе. До сихъ поръ проявляла обидное пренебреженіе, особенно, когда дѣло касалось спорта. А послѣ книги пойметъ, что не только въ спортивной области люди могутъ обнаруживать незаурядный талантъ. Она скажетъ: «Мой милый, я ошибалась въ васъ, Я васъ люблю. Вы замѣчательный человѣкъ». Да только ли Кэтъ? Эта самая Наташа тоже начнетъ смотрѣть съ благоговѣніемъ. Тоже полюбитъ… Впрочемъ, ея отношеніе неважно… Вотъ, досадно только, если Кэтъ уѣдетъ изъ Парижа раньше, чѣмъ здѣсь окончится вся эта исторія. Недѣля прошла. Осталось всего три. А, вдругъ, что-нибудь не такъ произойдетъ, какъ они предполагали съ Викторомъ?

Сергѣй неожиданно остановился, съ испугомъ прислушался: ему показалось, что гдѣ-то вблизи за стѣной, раздавались шаги.

— Странно. Можетъ быть, внутри стѣны пустота и звуки идутъ сверху изъ кухни?

Онъ присѣлъ къ столу, взялся за стило, но никакъ не могъ сосредоточиться.

— Все-таки трудно писать въ такихъ нелѣпыхъ условіяхъ, — съ досадой подумалъ онъ. — Другіе писатели работаютъ спокойно, въ уютномъ кабинетѣ, при нормальной обстановкѣ. А тутъ — сидишь какъ въ тюрьмѣ, ѣшь скверные консервы, прислушиваешься ко всякимъ звукамъ, да еще угрожаешь отцу разбойниками. Кромѣ того, эти предметы на столѣ ужасно развлекаютъ. Бумага. Карандаши. Лампа. Кажется, Жанъ Жакъ Руссо, когда обдумывалъ свои произведенія, обязательно тушилъ свѣтъ, чтобы сконцентрировать мысли… Это хорошая идея.

Сергѣй протянулъ руку къ лампѣ, повернулъ выключатель, сталъ представлять, что же дѣлалъ во второй главѣ Робертсонъ? Но не успѣлъ онъ обдумать содержаніе этой главы, какъ вдругъ произошло нѣчто странное. Гдѣ-то недалеко, въ углу, раздалось шуршанье. Затѣмъ что-то звякнуло…

— Какъ будто свѣтъ?

Онъ вскочилъ, выдвинулъ ящикъ стола, взялъ оттуда браунингъ и, направивъ дуло въ уголъ, застылъ на мѣстѣ.

На мгновеніе воцарилась тишина. Затѣмъ послышался скрипъ, свѣтящаяся щель въ углу стала расширяться, и часть пола въ видѣ квадратнаго люка откинулась къ стѣнѣ.

— Кто здѣсь? — крикнулъ Сергѣй.

Онъ хотѣлъ предупредить, что будетъ стрѣлять, но въ изумленіи выпустилъ изъ рукъ револьверъ. Въ отверстіи люка показалась знакомая женская фигура.

— Наташа? Вы?

Онъ зажегъ свѣтъ. Наташа съ растеряннымъ видомъ стояла на мѣстѣ, не двигаясь. Первымъ ея желаніемъ было притянуть къ себѣ крышку люка и скрыться. Но поздно. Сергѣй все равно увидѣлъ ее.

— А я думала… Никого нѣтъ…

Она въ нерѣшительности постояла нѣкоторое время на ступенькѣ лѣстницы, затѣмъ смущенно улыбнулась и медленно поднялась въ комнату.

— Какимъ образомъ вы попали сюда, Сережа?

— Я? Я… очень просто. А вы какъ?

Онъ увидѣлъ на спинкѣ стула свою пижаму, скомкалъ ее и кинулъ на полку. Затѣмъ легкимъ движеніемъ ноги забросилъ подъ диванъ мягкія туфли и поднялъ съ пола револьверъ.

Наташа съ любопытствомъ оглядѣла комнату и остановила взглядъ на письменномъ столѣ, на которомъ въ безпорядкѣ лежали исписанные листы бумаги.

— Это не такъ легко объяснить, — проговорила она. — А вы недовольны, что я хожу по вашимъ владѣніямъ?

— Что вы. Я не о томъ…

— Да, это неприлично, дѣйствительно. Не получивъ разрѣшенія… Но мнѣ нужно было здѣсь кое-что взять. Видите, я даже оставила тутъ свою старую обстановку. Вы сильно испугались?

— Не испугался, но… Отъ неожиданности, все-таки, могъ выстрѣлить. Подумайте, что получилось бы.

— Да. Навѣрно, убили бы. — Она окончательно овладѣла собой. На лицѣ появилась обычная снисходительная улыбка. — А, можетъ быть, вы мнѣ предложите сѣсть? Я посижу минутку и уйду назадъ.

— Ради Бога. Вотъ кресло. Все-таки, вы очень смѣлая женщина. Ходить по такимъ мѣстамъ… Одной. Очевидно, въ этомъ подземельѣ вы раньше часто бывали?

— Да.

Она сѣла, снова внимательнымъ взглядомъ окинула комнату.

— Здѣсь была моя мастерская, — задумчиво проговорила она. — Мнѣ казалось, что я средневѣковый алхимикъ, что сдѣлаю когда-нибудь великое открытіе. Ну, а потомъ, когда стала старше, конечно, поняла, какъ это наивно. Скажите: можетъ быть, вы гоже здѣсь по этой причинѣ? Пишете въ уединеніи поэму?

— Я? Да… По этой причинѣ. Собственно говоря, пока пишу 'не поэму, а такъ, нѣчто предварительное…

— Тутъ, дѣйствительно, можетъ создаться подходящее настроеніе. Вы работаете здѣсь только по вечерамъ?

— Гм… Бакъ сказать. Не только по вечерамъ. Днемъ тоже.

— А отецъ не протестуетъ, что вы сидите въ такомъ сыромъ мѣстѣ?

— Пока нѣтъ… Но… Скажу вамъ откровенно, отцу ничего неизвѣстно объ этомъ подземельи.

Сергѣй не зналъ, какъ поступить дальше. Съ одной стороны, секретъ его пребыванія здѣсь все равно раскрытъ. Слѣдовательно предупредить Наташу, чтобы она не выдала, необходимо. Но, съ другой стороны, посвящать ее въ детали плана неосмотрительно.

— Наташа, — послѣ нѣкотораго колебанія серьезно продолжалъ онъ. — Я вамъ сейчасъ раскрою одну тайну, но вы должны поклясться, что она останется навсегда между нами.

— Тайну? — глаза дѣвушки заблестѣли. Удивленіе, выразившееся на лицѣ, стало переходить въ неподдѣльный восторгъ. — Вотъ какъ? Браво! Неужели въ вашемъ пребываніи здѣсь кроется какая-нибудь авантюра?

— Да… Авантюра.

— Браво! Молодчина! Конечно, я всегда была о васъ хорошаго мнѣнія. Однако, не думала, все-таки, что вы такой… Ну, а въ чемъ дѣло? Клянусь, что не выдамъ. Хотя… Погодите…

Лицо ея измѣнилось. Восторгъ въ глазахъ потухъ.

— Простите меня. Не сообразила… Быть можетъ, это такой секретъ, о которомъ не слѣдуетъ говорить. Вы здѣсь кого-нибудь ждете? Правда?

— Я? Кого?

— Мало ли кого. Какое-нибудь увлеченіе… Романъ… Это вполнѣ естественно.

Сергѣй искренно разсмѣялся.

— Нѣтъ, не угадали, — весело проговорилъ онъ. — Я далекъ отъ этого. Къ сожалѣнію, всѣхъ подробностей сейчасъ не могу сообщить, такъ какъ дѣло касается не только меня, но и Виктора. Однако, самое главное скажу: я тутъ скрываюсь отъ всѣхъ. Понимаете? Уже нѣсколько дней. Кромѣ Виктора никому неизвѣстно, гдѣ я. Вообще о существованіи этого подземелья въ замкѣ никто не подозрѣваетъ.

— Скрываетесь? Какъ интересно! И долго такъ будетъ продолжаться? Недѣлю? Двѣ?

— Не думаю. Навѣрно, только нѣсколько дней.

— Жаль… Мало. А я обожаю подобныя исторіи.

Между прочимъ, впослѣдствіи вы тоже не говорите моему отцу, что видѣли меня здѣсь… Онъ запретилъ ходить сюда. Ну, что же… Желаю вамъ успѣха. Пора идти обратно.

— Какъ? Уже? Вы развѣ торопитесь?

— Не тороплюсь, но все таки… Можетъ быть, проводите меня? Вамъ, по-моему безопасно выходить въ темнотѣ.

— Да, конечно. Но не сейчасъ. Немного позже, когда въ замкѣ всѣ лягутъ спать. Между прочимъ, интересно увидѣть ходъ, по которому вы сюда пришли. Представьте, мы съ Викторомъ даже не замѣтили, что здѣсь есть люкъ.

— Идемте, покажу. Этотъ ходъ кончается подъ шоссе, возлѣ рѣки. Тамъ совсѣмъ глухое мѣсто. Ну… — Наташа встала, окинула комнату грустнымъ взглядомъ. — Значитъ, я вижу все это въ послѣдній разъ.

— Отчего же въ послѣдній. Мнѣ, конечно, неловко приглашать… Но если вы противъ предразсудковъ, я бы… Я бы былъ очень радъ видѣть васъ у себя въ гостяхъ.

Сергѣй произнесъ послѣднія слова нерѣшительно, боясь, что его предложеніе Наташа отклонитъ со смѣхомъ. Но та не разсмѣялась. Наоборотъ, дружески посмотрѣла на него, кивнула головой.

— Хорошо. Съ удовольствіемъ. А теперь поднимайте крышку. Я пойду первая.

Она стала спускаться по лѣстницѣ люка. Онъ погасилъ у себя свѣтъ и послѣдовалъ за нею.

— Вотъ остатки моихъ сооруженій, — произнесла она, показывая на стѣну. — Когда мы уѣзжали отсюда, я не успѣла все снять.

Сергѣй съ любопытствомъ оглядѣлъ нижнюю комнату. Она была меньше той, которую онъ сдѣлалъ своей спальней, и не имѣла окна. На длинномъ столѣ стояли какіе-то приборы, перевитые проволокой; различные провода шли наверхъ и висѣли у потолка, поддерживаемые изоляторами.

— Я захвачу съ собой вотъ это. — Наташа подошла къ столу и взяла въ руки небольшой ящичекъ. — Можетъ быть, когда-нибудь пригодится. А, впрочемъ, это тоже возьму. — Она сняла со стола другой приборъ. — Знаете что? Взберитесь на столъ и отцѣпите отъ потолка проволоку. Я оберну ею аппараты, чтобы легче было нести.

Они обвили проволокой оба прибора, и Сергѣй осторожно понесъ свертокъ по извилистому полутемному коридору, къ стѣнамъ котораго на большомъ разстояніи другъ отъ друга были прикрѣплены тускло свѣтившіяся электрическія лампочки.

— Здѣсь, видите, замурованная дверь. Раньше, очевидно, былъ ходъ наверхъ, въ замокъ.

— Да. Какой длинный коридоръ.

— Не меньше трехсотъ метровъ. Выходъ находится уже за предѣлами вашего имѣнія.

Черезъ нѣсколько минутъ они достигли конца подземнаго хода. Наружной двери не было, коридоръ кончался стѣной; однако, сбоку стѣны находилась довольно широкая щель, а за нею небольшое помѣщеніе съ низкими сводами, посреди котораго возвышался въ видѣ каменной чаши бассейнъ для вытекавшаго изъ скалы родника. Вода бѣжала по желѣзному желобу въ бассейнъ и стекала внизъ черезъ позеленѣвшій отъ времени всегда открытый мѣдный кранъ.

— Осторожнѣе, вода.

— Вижу.

— Теперь нужно открыть наружную дверцу, и мы на свободѣ.

— Это мѣсто мнѣ знакомо, — выйдя къ обрыву и оглядываясь по сторонамъ, произнесъ Сергѣй. — Мы съ Викторомъ нѣсколько разъ были здѣсь. Отсюда къ старому фруктовому саду нужно идти направо, не такъ ли?

— Да.

Онъ вспомнилъ, что ему придется отправиться За провизіей къ условному мѣсту.

— Чудесная ночь! — сѣвъ на камень, восторженно произнесла Наташа. — Посмотрите, какъ хорошо.

— Да. А знаете, что? Если вы не торопитесь, давайте посидимъ здѣсь, поговоримъ, а приблизительно черезъ часъ я уже безъ риска могу проводить васъ въ городъ.

— Идетъ. Садитесь сюда. Вы разсказывайте что-нибудь, а я буду смотрѣть на небо и слушать. Кстати, вы любите звѣзды?

— Да. Конечно.

Онъ сѣлъ. Нѣкоторое время оба молчали. Вокругъ было торжественно тихо. Только снизу, изъ темной пропасти, доносился монотонный шумъ горной рѣки. 3а мутными контурами одной изъ вершинъ золотилъ небо лучами невидимый молодой мѣсяцъ. Въ узкомъ ущельѣ, загроможденномъ мрачными скалами, дымился синій туманъ, сверкалъ обнаженный камень утесовъ, гигантскія ели чертили зубчатыя тѣни на склонахъ.

— А, вотъ… Объясните мнѣ, Сережа: почему я ничего въ жизни не боюсь, а когда смотрю на ночное небо, меня охватываетъ страхъ?

— Что жъ… Понятно. — Сергѣй откашлялся. — Тотъ, кто вѣритъ въ объективное существованіе внѣшняго міра, тотъ не можетъ не страшиться чрезмѣрнаго величія вселенной.

— Въ объективное существованіе… — Наташа тихо повторила про себя эти слова, стараясь уяснить смыслъ. — Такъ, такъ… Понимаю. А вы развѣ сами не вѣрите?

— Я? Нѣтъ. Я вмѣстѣ съ Беркли и съ Шопенгауэромъ считаю, что матеріальный міръ на самомъ дѣлѣ не существуетъ. Все это — только наше представленіе, не болѣе. Нѣчто въ родѣ сна.

— Какъ? Значитъ, по вашему, звѣзды не существуютъ?

— Къ сожалѣнію, нѣтъ. Есть только субъектъ, которому кажется, будто онѣ находятся на небѣ.

— А я? Я существую?

— Для себя — да. Существуете. А для меня нѣтъ.

— Недурно. Но тогда вѣдь и вы тоже… Для себя существуете, а для меня — ничуть.

— Разумѣется. — Онъ вздохнулъ. — Вообще, съ тѣхъ поръ, какъ я началъ заниматься въ университетѣ философіей, я почувствовалъ, какъ все въ мірѣ призрачно, ненадежно. Кругомъ какой-то водоворотъ. Ничего постояннаго. Все течетъ, какъ говорилъ покойный Гераклитъ. Вотъ, эта ночь, напримѣръ… Она, дѣйствительно, какъ будто, прекрасна. А между тѣмъ — развѣ вы увѣрены, что все это не иллюзія? На самомъ дѣлѣ нѣтъ ни пространства, ни времени, вообще ничего.

— Грустно, грустно, — Наташа задумалась. — Но неужели же на самомъ дѣлѣ нѣтъ даже пространства? Не можетъ быть. Пространство есть.

— Во всякомъ случаѣ, философъ Кантъ утверждалъ, что нѣтъ. А Кантъ величайшій умъ нашего времени.

— Ну, а я, знаете что? — Наташа нахмурилась. Голосъ дрогнулъ отъ негодованія. — А я не вѣрю вашему Канту! Вотъ! Можетъ быть, Кантъ просто не любилъ пространства, сидѣлъ дома, никуда не выходилъ и потому все это выдумалъ. А въ наше время, когда можно мчаться на аэропланѣ, на автомобилѣ, когда вездѣ столько состязаній на скорость, — какъ можно допустить, чтобы пространство не существовало? Нѣтъ, все есть, Сережа. Все. И звѣзды. И небо. И время. И мы съ вами. Да! Глупо было бы если бы мы тутъ сидѣли, такъ хорошо разговаривали, а на самомъ дѣлѣ никто не сидѣлъ бы, и никто но разговаривалъ бы. Я, вотъ, знаете, влюблена, напримѣръ, въ Монбланъ. Каждую недѣлю ѣзжу въ Салланшъ посмотрѣть на него хоть полъ-часа. И что же: Монблана тоже нѣтъ? Глупости. Вѣдь, это такая красота! А если что-нибудь красиво, оно должно существовать, иначе откуда такое впечатлѣніе? Я бы вамъ посовѣтовала нѣсколько разъ поѣхать туда, когда небо ясно или когда тучи. Какое разнообразіе! Въ ясный день стоитъ Монбланъ бѣлый, торжественный… Будто на праздникѣ. А въ пасмурный день… Стойте… Что это? Видите? Какъ будто человѣческая фигура наверху.

— Гдѣ?

— Впрочемъ… Нѣтъ, нѣтъ. Показалось. Просто кустъ.

Наташа разсмѣялась.

— У меня здѣсь есть одинъ поклонникъ, докторъ, смущенно добавила она. — Вѣчно подстерегаетъ. Страшный идіотъ въ общемъ. А какіе типы въ пашемъ городѣ, если бы вы знали! Знакомые русскіе живутъ далеко, съ ними мы рѣдко встрѣчаемся. А эти мѣстные жители… Не съ кѣмъ обмѣняться мыслями. Молодые люди только и дѣлаютъ, что говорятъ о любви. Особенно по вечерамъ. Ну, что же? Давайте философствовать дальше!

— Николай Ивановичъ!

— Я.

— Пойдемте подъ каштаны. Поговоримъ кое о чемъ.

— Къ вашимъ услугамъ, Павелъ Андреевичъ.

— Послушайте, дорогой мой, — усѣвшись въ плетеное кресло у края площадки и пригласивъ своего секретаря сдѣлать то же, загадочно началъ Вольскій. — Скажите откровенно: вы встрѣчали когда-нибудь двухъ здоровенныхъ двадцатилѣтнихъ парней, у которыхъ сообща ума было бы меньше, чѣмъ у одного воробья?

— У одного воробья? Затрудняюсь сказать, Павелъ Андреевичъ.

— Такъ. Ну, а скажите: вы по письму можете сразу опредѣлить, кто его писалъ: умный человѣкъ или безмозглый дуракъ?

— Какъ когда… Къ сожалѣнію, мнѣ неизвѣстно, на какой предметъ вамъ нужны эти свѣдѣнія.

— А вотъ на какой предметъ. Возьмите пожалуйста, и прочтите. Только помните: это абсолютно между нами.

Суриковъ уже съ утра, съ того времени, какъ Вольскій получилъ почту, замѣтилъ, что состояніе духа у старика сильно измѣнилось къ лучшему. Тотъ повеселѣлъ, пріободрился и хотя старался не обнаруживать подобной перемѣны, однако, за многіе годы тяжелой секретарской службы Николай Ивановичъ привыкъ отлично угадывать малѣйшія измѣненія въ настроеніи шефа.

Конвертъ былъ странный. Адресъ написанъ отъ руки, но печатными буквами. А на небольшомъ листкѣ почтовой бумаги, внутри конверта, такими же печатными буквами по-французски было изображено слѣдующее:

«Вашъ сынъ находится у насъ. Если хотите получить его обратно живымъ, положите въ пещеру, находящуюся у рѣки вблизи часовни святой Терезы, пять тысячъ франковъ. Деньги должны находиться слѣва отъ входа, въ углу, прикрытыя камнемъ. Срокъ исполненія нашего требованія — три дня. Въ случаѣ, если вы дадите знать полиціи, сынъ вашъ будетъ убитъ.

Къ вашимъ услугамъ

Зеленые Дьяволы».

— Ну, какъ? Прочли?

— Прочелъ.

— И что скажете по этому поводу?

Суриковъ внимательно посмотрѣлъ на Вольскаго, увидѣлъ въ глазахъ его лукавые огоньки и осторожно улыбнулся. Затѣмъ, опустилъ глаза къ письму, перечелъ снова, устремилъ взглядъ на шефа и, замѣтивъ въ глазахъ его уже не огоньки, а явные признаки едва сдерживаемаго смѣха, почтительно разсмѣялся самъ.

— Я скажу то же, что хотѣли бы сказать и вы, Павелъ Андреевичъ. Даю сто фунтовъ противъ одного, что это они.

— Сколько даете? Сто? А почему не тысячу?

— Согласенъ и тысячу. Признаться по правдѣ, все это чрезвычайно наивно. И печатныя буквы… И пещера…

— А какъ вамъ нравится подпись: «зеленые дьяволы?»

— Очевидно, подъ впечатлѣніемъ кинематографа. Дань современному искусству.

— И, главное, не просто дьяволы, а зеленые. Почему именно зеленые? Бакъ вы думаете? Ха-ха!

— Да, дѣйствительно, зеленые… Хе-хе.

— Намекъ на зелень окружающихъ лѣсовъ? Такъ, что ли? Ха-ха!

— Навѣрно. На зелень лѣсовъ. Хе-хе… И на возрастъ, быть можетъ. Но, во всякомъ случаѣ, теперь вамъ нечего безпокоиться. Все выяснилось. Слава Богу, вмѣсто трагедіи получилась просто комедія.

Суриковъ произнесъ эти слова съ искренней радостью — и испугался. На лицѣ шефа, вдругъ, появилось выраженіе сильнѣйшаго недовольства.

— То-есть какъ это комедія? — неожиданно переставъ смѣяться, хмуро спросилъ Вольскій. — По-вашему, имѣть сына вымогателя — комедія?

— Совсѣмъ нѣтъ, Павелъ Андреевичъ. Не комедія. Но я… Я только относительно безпокойства.

— А что сынъ стараго солиднаго человѣка изображаетъ бандита, скрывается, шантажируетъ — это тоже комедія?

— Помилуйте… Въ смыслѣ моральномъ, разумѣется, печально…

— Вы представляете, что я долженъ буду испытывать, если кто-нибудь узнаетъ про этотъ позоръ?

Вы понимаете, какими глазами мнѣ придется смотрѣть на окружающихъ? А что скажетъ Ольга Петровна, которая всегда подчеркиваетъ превосходство своего сына надъ моимъ?

Старикъ продолжалъ возмущаться. Суриковъ, зная характеръ шефа, молча выжидалъ, пока вспышка гнѣва пройдетъ. И черезъ нѣсколько минутъ, дѣйствительно, Вольскій сталъ успокаиваться.

— А что еще обидно, Николай Ивановичъ, — смягчившись, устало продолжалъ онъ. — Это оцѣнка моихъ умственныхъ способностей. Мальчишки, очевидно, считаютъ меня совершеннымъ идіотомъ. Думаютъ, будто я не могу разобраться въ самыхъ элементарныхъ вещахъ.

— Простите, Павелъ Андреевичъ, но я нс вывожу изъ этого письма подобнаго непріятнаго заключенія.

— А я вывожу. Если бы они считали меня разумнымъ человѣкомъ, они должны были бы потребовать не пять, а по крайней мѣрѣ пятьдесятъ тысячъ франковъ! Вѣдь пять тысячъ это чортъ знаетъ что! Издѣвательство!

— Сумма, въ самомъ дѣлѣ, слишкомъ ничтожная. Но по-моему, въ ней все-таки есть хорошая сторона. Она указываетъ, такъ сказать, на скромность и застѣнчивость авторовъ письма.

— Какъ? Застѣнчивость? — Вольскій, уже вполнѣ успокоившійся, чуть снова не вспылилъ, но во время сдержалъ себя.

— Хороша застѣнчивость, чортъ побери. Во всякомъ случаѣ, Сергѣй поплатится у меня за свою скромность. А этотъ долговязый зеленый дьяволъ… Ноги его не будетъ въ моемъ домѣ. Клянусь!

— Хорошо, Павелъ Андреевичъ, — стараясь перевести разговоръ на болѣе спокойную дѣловую почву, почтительно заговорилъ Суриковъ. — А каковъ у васъ планъ дальнѣйшихъ дѣйствій? Вы рѣшили предпринять что-нибудь опредѣленное?

— Рѣшить сразу не такъ легко. Потому-то я и пригласилъ васъ. Конечно, проще всего отнести деньги въ пещеру и по возвращеніи Сергѣя жестоко его наказать. Но можно иначе. Положить деньги, дать знать полиціи и накрыть мальчишекъ въ то время. когда они пойдутъ за добычей. Наконецъ, еще одинъ планъ… Подождать пріѣзда сыщика и предоставить ему вывести хулигановъ на чистую воду, не придавая дѣлу огласки. Вы, когда снова вызвали Камбона, хорошо разобрали его слова? Сыщикъ дѣйствительно, будетъ у насъ черезъ пять дней?

— Мнѣ кажется, да. Хотя телефонная связь здѣсь ужасна, однако, я ясно разобралъ. Детективъ пріѣдетъ прямо изъ Ліона, закончивъ тамъ какое-то очередное дѣло.

— Въ такомъ случаѣ, третій планъ, какъ-будто, самый лучшій. Не находите?

— Да, я тоже такъ думаю… Отдавать деньги и дѣлать видъ, что повѣрили дѣтской затѣѣ обидно. Звать полицію тоже непріятно: все окрестное населеніе будетъ знать. А сыщикъ… Все равно онъ извѣщенъ. А его участіе заставитъ молодыхъ людей признаться въ неблаговидномъ поступкѣ и принести повинную.

За завтракомъ Вольскій сидѣлъ хмурый, мрачный. Прежняя тревога, конечно, прошла. Но взамѣнъ нея расло негодованіе противъ сына и его пріятеля.

— Кстати, Павелъ Андреевичъ, — заговорилъ Викторъ, рѣшившій прервать тягостное молчаніе за столомъ, — вчера поздно вечеромъ я наблюдалъ странные огни на вершинѣ той самой злополучной горы. Очевидно, тамъ ночевали пастухи.

— И отлично дѣлали, что ночевали, — не глядя ни на кого, сурово отвѣтилъ Вольскій.

— Я сегодня утромъ былъ въ городѣ, — спокойно продолжалъ Викторъ, — и кое-кого разспрашивалъ, существуетъ ли въ окрестностяхъ какая-нибудь шайка бандитовъ. Оказывается, не такъ давно въ городѣ было совершено одно нападеніе. Ограбили пекарню и захватили около двухъ тысячъ франковъ выручки.

— Что жъ… Грабителямъ хватитъ этихъ двухъ тысячъ до тѣхъ поръ, пока ихъ посадятъ въ тюрьму.

Старикъ, боясь приступа гнѣва, старался не смотрѣть на Шорина. Онъ не прочь былъ бы дать волю чувствамъ, стукнуть кулакомъ по столу и предложить этому бездѣльнику немедленно оставить замокъ. Но, понимая, что подобный скандалъ внесетъ осложненіе въ задуманный планъ, благоразумно сдержался.

— Ольга, — сказалъ онъ послѣ завтрака, увидѣвъ отправлявшуюся на обычную прогулку кузину. — Ты сегодня опять получила отъ Жоржа письмо?

— Да.

— Очень радъ, что онъ пріѣдетъ. Твой Жоржъ прекрасный молодой человѣкъ.

— Я точно такого же мнѣнія о немъ.

Ольга Петровна, держа въ одной рукѣ большую сумочку, а въ другой складной стулъ, благосклонно улыбнулась и торжественно направилась къ воротамъ.

Несмотря на принятое послѣ бесѣды съ Суриковымъ рѣшеніе, Вольскій все-таки продолжалъ колебаться: стоило ли выписывать сыщика? Не проще ли прекратить всю эту исторію и дать пять тысячъ франковъ?

Съ одной стороны, мысль о томъ, что мальчишки, получивъ деньги, будутъ считать его дуракомъ, приводила старика въ ярость. Но, съ другой стороны, посвящать чужого человѣка, хотя бы и сыщика, въ подобное скандальное дѣло тоже противно. Вѣдь, онъ не разсказалъ о немъ даже своей кузинѣ!

Промучившись такимъ образомъ четыре дня, Вольскій, наконецъ, не выдержалъ и вызвалъ къ себѣ въ кабинетъ Виктора. Тотъ эти послѣдніе дни былъ задумчивъ и грустенъ. Чтобы не навлекать на себя излишнихъ подозрѣній, онъ старался почти никуда не отлучаться изъ замка, два дня даже не носилъ ѣды своему другу. Только вчера утромъ, перехвативъ у почтальона письмо на имя Сергѣя и увидѣвъ по штемпелю, что оно изъ Парижа, очевидно, отъ Кэтъ, онъ рискнулъ пробраться къ жестянкѣ и положить туда письмо. Вѣдь несчастный влюбленный такъ долго ждалъ этого посланія! Нужно было порадовать его хотя бы этимъ въ томительномъ одиночномъ заключеніи.

— У меня къ вамъ небольшое порученіе, — спокойно сказалъ Вольскій, плотно прикрывая дверь въ коридоръ. — Садитесь и слушайте.

Молодой человѣкъ сѣлъ. Лицо его дышало необыкновенной искренностью и чрезвычайной почтительностью.

— Дѣло это секретное и заключается вотъ въ чемъ. Мнѣ стало извѣстнымъ, что Сергѣй похищенъ бандитами. Я получилъ письмо, въ которомъ эти господа требуютъ выкупа въ пять тысячъ франковъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Пять тысячъ?

Шоринъ изобразилъ крайнюю степень изумленія.

— Какіе негодяи! — возмущенно добавилъ онъ.

— Да. Негодяи, которыхъ слѣдовало бы, по крайней мѣрѣ, повѣсить. Однако, щадя свое здо-ровьс, я рѣшилъ ничего не предпринимать противъ бандитовъ и соглашаюсь на ихъ условія. Тѣмъ болѣе, что одни только идіоты могутъ назначить такую жалкую сумму выкупа.

— Дѣйствительно… Идіоты…

— Не говоря уже о томъ, что они просто подлецы.

— Разумѣется… Подлецы…

— Ну, а теперь слушайте дальше. Хулиганы требуютъ, чтобы я положилъ деньги въ какую-то пещеру. Вы сами знаете, что я не въ такомъ возрастѣ, чтобы лазить по горамъ и знакомиться со всякими пещерами. Такъ вотъ… Вамъ извѣстно, гдѣ здѣсь есть пещеры вблизи насъ?

Викторъ задумался.

— Да, извѣстно… Есть, напримѣръ, по ту сторону города, у склона горы, гдѣ развалины замка. Есть пещера около рѣки. Есть, кажется, и возлѣ фермы, сзади насъ.

— А около часовни святой Терезы?

— О, да. Около часовни тоже есть. Вѣрно.

— Такъ вотъ о ней, значитъ, и идетъ рѣчь. Я дамъ вамъ сейчасъ конвертъ, въ которомъ находятся пять тысячъ, вы возьмете его и отнесете въ пещеру возлѣ часовни. Положить нужно слѣва отъ входа и прикрыть камнемъ…

— Понимаю.

— Только сдѣлайте это сейчасъ же, не медля. Вы понимаете, конечно, будь я помоложе и здоровѣе, я бы такъ дѣла не оставилъ. Я бы вывелъ негодяевъ на чистую воду. Я бы засадилъ ихъ въ тюрьму за вымогательство. Но не стоитъ волноваться изъ-за презрѣнныхъ тварей. Итакъ, ступайте. Между прочимъ, по дорогѣ отыщите Николая Ивановича и попросите явиться ко мнѣ.

— Слушаю.

Спрятавъ конвертъ въ карманъ, Шоринъ удалился. Черезъ нѣсколько минутъ въ кабинетъ вошелъ Суриковъ.

— Вы меня звали, Павелъ Андреевичъ?

— Да. Дорогой мой. Вы знаете… Я опять перерѣшилъ.

— Относительно чего?

— Относительно сына. Мнѣ такъ противна вся эта исторія… Протелефонируйте снова Камбону, чтобы онъ задержалъ сыщика и не посылалъ сюда. Пусть уплатитъ что нужно за безпокойство.

— Такъ… Только не знаю… Вѣдь, детективъ этотъ, какъ извѣстно, находится уже въ Ліонѣ…

Раздавшійся въ холлѣ звонокъ заставилъ Сурикова на время исчезнуть. Переговоривъ по телефону, онъ вернулся къ шефу крайне смущенный.

— Къ сожалѣнію, уже поздно говорить съ Камбономъ, Павелъ Андреевичъ. Сыщикъ прибылъ. Звонилъ сейчасъ со станціи, сказалъ, что удалось кончить дѣло раньше, и спрашиваетъ, можетъ ли ѣхать къ вамъ.

— Безобразіе! Какъ ни рѣшу, все не такъ!

Вольскій покраснѣлъ отъ досады.

— Я сказалъ, что справлюсь у васъ. Можетъ быть, мнѣ отправиться на станцію, разсчитаться съ нимъ и отказать?

— Что? Отказывать въ пріемѣ человѣку, который тащился Богъ знаетъ откуда? Вы понимаете, какъ это для него оскорбительно?

— Да… Понимаю. Въ такомъ случаѣ, я предложу, чтобы онъ ѣхалъ сюда.

— Еще чего не доставало! Приглашать человѣка, который никому не нуженъ!

— Въ такомъ случаѣ… Въ такомъ случаѣ, какъ прикажете отвѣтить?

— Отвѣчайте, что хотите. Все равно. Я, въ концѣ концовъ, брошу замокъ и уѣду. Всѣ мнѣ надоѣли! Довольно!

— Павелъ Андреевичъ… — мягко заговорилъ Суриковъ, боясь, какъ бы у старика не начался сердечный припадокъ. — Если позволите, я поступлю такъ. Скажу, чтобы онъ подождалъ меня на станціи, выѣду къ нему съ Джекомъ, предупрежу, какъ мы раньше съ вами условились, будто онъ мой гость… И пусть онъ у насъ пробудетъ сегодняшній день, а завтра отправится обратно въ Парижъ.

— Хорошо, — уже успокоившись и досадуя на свою несдержанность, покорно произнесъ Вольскій. — Пригласите. Вы, конечно, правы. Спасибо.

Выйдя за ворота, Викторъ отправился по направленію къ часовнѣ. Шелъ онъ туда медленно, нерѣшительно, видъ былъ недовольный, сконфуженный. Только теперь, получивъ деньги, онъ почувствовалъ, что вся эта выдумка съ бандитами, дѣйствительно, гнусная вещь. Кромѣ того, какъ теперь быть? Сразу нести пакетъ къ Сергѣю, или сначала для видимости положить въ пещеру, а затѣмъ — завтра, напримѣръ, взять?

Второй планъ былъ какъ будто бы благоразумнѣе. А вдругъ старикъ попроситъ во второй разъ пойти туда вмѣстѣ съ Суриковымъ и показать, гдѣ спрятаны деньги? Конечно, бандиты могутъ все время слѣдить и взять конвертъ черезъ часъ, черезъ два. Но не будетъ ли это подозрительно?

Однако, подобная комедія показалась Шорину отвратительной. Кромѣ того: а вдругъ старикъ черезъ Сурикова сговорился съ полиціей, и та начнетъ слѣдить — кто возьметъ деньги? Приходить второй разъ большой рискъ. Да и вообще лучше поскорѣе покончить со всей этой затѣей.

Спустившись къ шоссе, Викторъ перешелъ по мосту на ту сторону ущелья, направился по шоссейной дорогѣ въ гору и чередъ двадцать минутъ подошелъ къ часовнѣ, возвышавшейся на крутой отвѣсной скалѣ. Тутъ, въ шагахъ ста отъ дороги, находилась пещера. Войдя въ нее, Шоринъ прошелъ къ лѣвой стѣнѣ, вынулъ деньги, переложилъ ихъ въ карманъ, а пустой конвертъ опустилъ на землю и положилъ сбоку большой камень. Для того, кто захотѣлъ бы провѣрить, какъ было дѣло, картина ясна: бандиты подняли камень, взяли свой выкупъ, а конвертъ бросили рядомъ, чтобы избѣжать лишнихъ уликъ.

Теперь оставалось послѣднее: вернуться къ замку и незамѣтно проникнуть въ подземелье. Конечно, благоразумнѣе сдѣлать это вечеромъ, съ наступленіемъ темноты. Но носить съ собой весь день чужія деньги… Да еще при такихъ обстоятельствахъ… Викторъ рѣшилъ, что гораздо лучше рискнуть.

Вернувшись черезъ мостъ обратно на ту сторону, гдѣ находился замокъ, онъ обошелъ имѣніе Вольскаго, поднялся на гору, спустился черезъ лѣсъ къ зарослямъ, гдѣ находилась жестянка для продуктовъ, хотѣлъ положить деньги сюда. Сергѣй ночью выйдетъ идъ своего убѣжища, возьметъ содержимое и унесетъ. Но, къ сожалѣнію, сегодня жестянка пуста. Въ темнотѣ можно не увидать денегъ, подумать, что въ жестянкѣ ничего нѣтъ. Можетъ быть, сдѣлать изъ чего-нибудь свертокъ?

Онъ пошарилъ по карманамъ, нѣтъ-ли чего-нибудь подходящаго. Въ карманѣ былъ только платокъ. Ну, что же… Идея. Завернуть деньги въ платокъ.

Продираясь сквозь кусты, Шоринъ сталъ приближаться къ завѣтному мѣсту и, вдругъ, насторожился. Недалеко послышался трескъ вѣтвей, шелестъ листьевъ.

— Томъ, это вы?

Онъ съ удивленіемъ увидѣлъ поверхъ кустовъ голову повара.

— Я.

— Что вы тутъ дѣлаете? Недурное занятіе — лазить по колючкамъ!

— Какъ мнѣ кажется, сэръ, мы съ вами оба занимаемся однимъ и тѣмъ же дѣломъ.

Сказавъ это, Томъ презрительно усмѣхнулся и направился въ сторону шоссе. Викторъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ.

— Еще прослѣдитъ, каналья… Ну, видно судьба. Пойду прямо въ подземелье, и дѣло съ концомъ.

Приблизившись къ глухой стѣнѣ замка, онъ сначала осторожно оглядѣлся, не видно ли откуда-нибудь. Однако, предосторожность была излишней. Здѣсь, у стѣны, заросли такъ густы, что ничей любопытный взглядъ не могъ бы проникнуть. Тѣмъ болѣе — издали.

— Что такое?

Шоринъ отскочилъ. Сбоку раздался шорохъ. Какая-то длинная сѣрая лента быстро скользнула въ заросли.

— Скажите, пожалуйста! Змѣя!

Онъ потянулъ къ себѣ дверь и съ радостью обнаружилъ, что она изнутри не заперта на засовъ.

— Сережа! — весело проговорилъ онъ, войдя внутрь. — Это я!

Въ коридорѣ было тихо.

— Углубился, навѣрно, въ работу… Создаетъ геніальное произведеніе.

Викторъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, приблизился къ двери второй комнаты, крикнулъ громче:

— Сергѣй, не бойся. Это я!

Отвѣта не послѣдовало.

— Ушелъ куда-нибудь? Неужели рискнулъ выйти днемъ?

Онъ пріоткрылъ дверь, заглянулъ внутрь, посмотрѣлъ во всѣ стороны. И увидѣлъ своего друга неподвижно лежащимъ на диванѣ.

— Ты что: спишь?

Молчаніе.

— Сережа!

Шоринъ подошелъ къ дивану, прикоснулся къ плечу молодого человѣка.

— Что съ тобой?

Онъ нагнулся, сталъ тормошить пріятеля… И изъ груди его вырвался жалобный крикъ:

— Боже мой! Мертвъ!

Суриковъ пріѣхалъ на станцію, попросилъ Джека подождать и отправился отыскивать сыщика. Внутри зданія и на перронѣ никого не было. Величаво стояла у стѣны гигантская телѣжка для багажа съ чьимъ-то сиротливымъ миніатюрнымъ чемоданомъ. Безмятежныя рельсы, покой которыхъ рѣдко нарушался проносившимися экспрессами, мирно шли въ обѣ стороны, не гнушаясь полевыми травами, въ изобиліи росшими въ промежуткахъ между старыми шпалами. Возлѣ пустого сарая для товарнаго груза беззаботно бродила курица, водя за собой взъерошенныхъ желтыхъ цыплятъ. А изъ окна второго этажа станціоннаго зданія, гдѣ помѣщалась квартира начальника, безпокойная кудластая собака свѣсила внизъ мохнатыя лапы и отчаянно лаяла на маневрировавшій вдали паровозъ.

Николай Ивановичъ прошелъ въ одну сторону перрона, въ другую, прикрикнулъ на собаку, заглянулъ въ садикъ, въ пустое багажное отдѣленіе и, наконецъ, въ боковой комнаткѣ для пассажировъ обнаружилъ въ углу среди груды багажа какого-то щуплаго пожилого господина. Сидя на скамьѣ со шляпой въ рукѣ, незнакомецъ неподвижнымъ взглядомъ уставился на противоположную стѣну, хотя на ней, кромѣ испачканнаго мухами расписанія поѣздовъ, ничего интереснаго не находилось. Изможденное худое лицо, изъѣденное оспой, выражало полное безразличіе къ жизни; большіе каріе глаза время отъ времени уныло смыкались. И только густые черные усы иногда, вдругъ, приходили въ яростное движеніе вмѣстѣ съ верхней губой, обнаруживая внезапный приливъ энергіи въ борьбѣ со сномъ. Что же касается безпорядочно взбитыхъ волосъ на головѣ, сильно поношеннаго костюма, смятаго воротничка и съѣхавшаго на сторону пестраго галстуха, то все это ясно указывало, что незнакомецъ совершенно не гнался за репутаціей франта.

— Мсье… это вы пріѣхали къ Вольскому? — подойдя ближе и приподнявъ шляпу, спросилъ по-французски Суриковъ.

Господинъ оживился, взялъ въ руку лежавшую сбоку палку и, опираясь на нее, всталъ.

— Я, кажется, съ вами имѣлъ честь говорить по телефону? — спросилъ, въ свою очередь, онъ.

— Да, со мной. Позвольте я позову шоффера, чтобы онъ отнесъ въ машину вашъ багажъ.

— Какъ? Простите… Не слышу.

Незнакомецъ повернулся къ изумившемуся Сурикову лѣвымъ бокомъ и приложилъ ладонь къ уху.

— Я говорю: шофферъ отнесетъ въ машину вашъ багажъ.

— А! Багажъ? Отлично. Очень благодаренъ. Только не удивляйтесь, что чемодановъ много, и что они черезчуръ велики. Это не означаетъ, что я намѣренъ пробить у васъ до зимы.

— Мсье, — съ недовѣріемъ глядя на глухого сыщика, заговорилъ Николай Ивановичъ, когда Джекъ унесъ въ машину послѣдній чемоданъ. — Намъ до отъѣзда отсюда нужно кое о чемъ условиться. Прежде всего, разрѣшите уз'нать ваше имя?

— Мое? Мишель Рато.

Благодарю васъ. Такъ вотъ, мсье Рато, прежде всего, я долженъ васъ предупредить, что кромѣ меня и хозяина замка никто не знаетъ, кто вы такой и съ какими цѣлями сюда прибыли.

— Что же. Очень предусмотрительно, — держа ладонь возлѣ уха, согласился сыщикъ. — А въ качествѣ кого же я прибылъ, разрѣшите узнать?

— Въ качествѣ моего добраго знакомаго, если ничего не имѣете противъ. Въ общемъ, мы съ вами, такъ сказать, закадычные старые друзья.

— Друзья? Очень радъ, очень. — Сыщикъ театрально поклонился. — Старая дружба, мсье, особенно трогательна, когда неожиданна. А между прочимъ… Можно узнать, какое отношеніе вы имѣете къ Вольскому?

— Я его личный секретарь.

— Кто? Простите?

— Секретарь. Личный.

— А! Секретарь. Такъ. Что-то послѣ дороги я немного хуже сталъ слышать. Ну, а затѣмъ, мсье, на правахъ старой дружбы разрѣшите узнать: какъ ваша фамилія?

— Суриковъ. Николай Ивановичъ.

— Такъ. Отлично. Между прочимъ, Николай Ивановичъ, давайте говорить по-русски. Для меня это такой же родной языкъ, какъ французскій. Впрочемъ, и англійскій я тоже знаю очень недурно. А бесѣдовать здѣсь о дѣлахъ на иностранномъ языкѣ гораздо благоразумнѣе.

— Вполнѣ согласенъ съ вами, — проговорилъ по-русски Суриковъ. — Итакъ, первую часть плана я вамъ передалъ. Мы — друзья. А теперь разрѣшите перейти къ дальнѣйшему. Конечно, можетъ быть, васъ это немного и удивитъ, но не безпокойтесь: мой шефъ — человѣкъ дѣловой, онъ понимаетъ, что значитъ отрывать людей отъ работы. Обстоятельства, видите ли, за послѣдніе дни такъ измѣнились, что нужда… Или, иначе говоря, необходимость въ вашемъ содѣйствіи, къ сожалѣнію, совершенно исчезла.

Рато внимательно посмотрѣлъ на собесѣдника, почесалъ затылокъ и усмѣхнулся.

— Это тоже бываетъ, — задумчиво произнесъ онъ. — Только какъ же такъ? Съ одной стороны, вы предлагаете мнѣ старую дружбу, а съ другой сообщаете, что я вамъ совершенно не нуженъ. Въ такомъ случаѣ, можетъ быть, вы вернете мнѣ чемоданы, и я съ первымъ же поѣздомъ уѣду обратно?

— Нѣтъ, нѣтъ, мсье Рато. Ни въ коемъ случаѣ. Надѣюсь, вы не откажете моему шефу помимо оплаты всѣхъ расходовъ оказать вамъ и скромное гостепріимство. Какъ никакъ, каждому самому дѣловому человѣку пріятно провести одинъ-два дня на отдыхѣ среди чудесной природы, ничего не потерявъ въ смыслѣ вознагражденія за пропущенное время.

— Вы находите? — Сыщикъ задумался. — Ну, что же. Благодарю васъ. Только не откажите въ любезности по дорогѣ точно разсказать мнѣ, гдѣ мы съ вами подружились и какъ. Вашъ шефъ хочетъ, чтобы мы называли другъ друга по именамъ или по фамиліямъ?

— Я думаю, ему пріятнѣе будетъ, если по именамъ.

— Отлично. Значитъ: Николай Ивановичъ. Вѣрно?

— Да. А вы… Михаилъ… какъ по батюшкѣ?

— Говорите просто: Мишель. Ну, къ вашимъ услугамъ. ѣдемъ.

Опираясь на палку, Рато сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ выходу, и Суриковъ съ изумленіемъ замѣтилъ, что тотъ хромаетъ.

Чортъ возьми, — идя сзади и съ недовѣріемъ глядя на ковыляющую фигуру спутника, подумалъ Николай Ивановичъ. — Недурныя качества для сыщика. Глухъ, хромъ… Нѣтъ, слава Богу, что Сергѣй уже отыскался!

На площадкѣ замка возлѣ террасы они встрѣтили Гореву, которая, вооружившись плэдомъ и стуломъ, собиралась идти на прогулку.

— Ольга Петровна, позвольте вамъ представить моего друга Рато, — проговорилъ Суриковъ, кивая на сыщика, который хромая подошелъ вслѣдъ эа нимъ и съ добродушной улыбкой поклонился.

— Очень рада. — Горева холодно посмотрѣла на гостя, остановила удивленный взглядъ на его обезображенномъ оспой лицѣ, на его правой ногѣ и торжественно отошла въ сторону.

— А теперь, Мишель, я познакомлю васъ со своимъ шефомъ, — громко продолжалъ Николай Ивановичъ, ожидая пока Ольга Петровна удалится на достаточное разстояніе. — Павелъ Андреевичъ, — сказалъ онъ, подходя къ Вольскому, сидѣвшему въ лонгшезѣ возлѣ обрыва. — Разрѣшите представить… Моего гостя. Мсье Рато. Между прочимъ, онъ прекрасно говоритъ по-русски.

— А! Отлично.

Старикъ обернулся, увидѣлъ плохо одѣтаго незнакомца, который, ковыляя, медленно подходилъ къ нему, и вопросительно посмотрѣлъ на секретаря.

— Вы не ошиблись? — тихимъ голосомъ, не предвѣщавшимъ ничего хорошаго, спросилъ онъ.

— Увы, нѣтъ.

— Въ такомъ случаѣ… Здравствуйте, мсье. Радъ видѣть васъ у себя.

— Благодарю, мсье. Какое чудесное имѣнье! Замѣчательный видъ, воздухъ!

— Да, было бы совсѣмъ недурно, если бы душевный покой не нарушался непріятностями. А вы, оказывается, выѣхали раньше, чѣмъ предполагали? Мсье Камбонъ передавалъ, что ждать васъ можно не раньше, чѣмъ завтра.

— Какъ? Простите?

Сыщикъ повернулся къ Вольскому бокомъ. Приложилъ ладонь къ уху.

— То-есть что: какъ? Я спрашиваю, вы выѣхали раньше, чѣмъ предполагали?

— Да, мсье. Удалось немного быстрѣе закончить дѣло. Я въ Парижъ не заѣзжалъ, выѣхалъ сюда изъ Ліона.

— Отлично. А наше недоразумѣніе, изъ-за котораго я рѣшился побезпокоить васъ, слава Богу ликвидировано. Ну, Николай Ивановичъ, проводите гостя въ замокъ. Къ часу прошу васъ, мсье… мсье…

— Рато.

— Мсье Рато, къ завтраку.

— Весьма благодаренъ.

Суриковъ хотѣлъ предоставить сыщику одну изъ комнатъ, въ которыхъ до сихъ поръ никто Не жилъ. Но тотъ недовольно поморщился и попросилъ показать другія свободныя. Остановились, наконецъ на той, изъ которой въ первую ночь бѣжала Ольга Петровна, испугавшись таинственныхъ звуковъ. Комната помѣщалась въ угловой части замка. Одно окно выходило въ сторону террасы, изъ другого открывался видъ на горы, а вблизи, около замка, виднѣлись домикъ, въ которомъ жила прислуга, и черный дворъ.

— Надѣюсь, вы не боитесь привидѣній? — лукаво спросилъ Николай Ивановичъ передъ тѣмъ, какъ оставить Рато одного. — Мадамъ Горева, съ которой я только что васъ познакомилъ, слышала здѣсь вздохи и шарканье туфель.

— О, это меня нисколько не обезпокоитъ. Изъ всѣхъ преступныхъ типовъ духи, по-моему, самые безобидные. Вѣдь, этотъ замокъ во владѣніи Вольскаго недавно?

— Около года.

— А прежній владѣлецъ его, кажется, русскій профессоръ, если меня не обманулъ вашъ начальникъ станціи?

— Да.

— Капитальнаго ремонта замка послѣ его отъѣзда вы не производили?

— Кое-что обновили. Но пустяки.

— Въ такомъ случаѣ, старымъ привидѣньямъ нѣтъ смысла покидать насиженныя мѣста. Ну, значитъ, до завтрака. Послѣ дороги не мѣшаетъ поспать.

Когда Суриковъ ушелъ, Рато заперъ дверь на ключъ, бѣгло осмотрѣлъ комнату, нагнулся къ углу, возлѣ котораго стоялъ небольшой столикъ.

— Лишній проводъ, — пробормоталъ онъ. — Интересно знать, куда ведетъ?

Онъ отошелъ отъ стола и остановился взглядомъ на небольшомъ кругломъ отверстіи, пробуравленномъ въ полу между двумя дощечками паркета.

— Ну-ка?

Раскрывъ одинъ изъ чемодановъ, сыщикъ вынулъ нѣчто въ родѣ длинной стальной иглы и, ставъ на колѣна возлѣ отверстія, началъ осторожно просовывать иглу внутрь.

— Шутники! — Онъ приподнялся съ пола и разсмѣялся. — Очевидно, дочь. Изъ мести за описанное по суду имущество.

Покончивъ съ обслѣдованіемъ причины странныхъ звуковъ, о которыхъ говорилъ Суриковъ, Рато подошелъ къ одному изъ оконъ, выглянулъ: передъ нимъ открывалась вся площадка замка до самаго обрыва. Въ концѣ ея виденъ былъ полулежавшій въ лонгшезѣ Вольскій.

— Ну, а здѣсь?

Онъ направился къ другому окну, тоже выглянулъ. Тамъ, на черномъ дворѣ, сидя на табуретѣ около ящика для сора, чистилъ овощи поваръ. Возлѣ него стояла хорошенькая дѣвушка, очевидно, горничная, и о чемъ-то говорила.

Раскрывъ оба чемодана, Рато вынулъ изъ нихъ содержимое, подошелъ къ двери, попробовалъ, хорошо ли заперта. Затѣмъ, задернувъ на окнахъ густыя шторы, чтобы снизу нельзя было ничего увидѣть, закончилъ кое-какія приготовленія и весело потеръ руки.

— Ну, приступимъ. Если не для дѣла, то для своей репутаціи я ихъ удивлю, насколько возможно.

— Послушайте, другъ мой, — сказалъ Вольскій секретарю, когда тотъ въ ожиданіи завтрака подошелъ къ нему. — А вы увѣрены, что не ошиблись?

— Въ чемъ ошибся, Павелъ Андреевичъ?

— Вы не думаете, что привезли сюда не того, кого надо?

— Нѣтъ, какъ будто бы это онъ.

— Въ такомъ случаѣ, можетъ быть, ошибся Камбонъ? Вѣдь, по-моему, это кто угодно: мясникъ. Базарный торговецъ. Бѣглый каторжникъ, наконецъ. Но никакъ не сыщикъ.

— Да… Я тоже вначалѣ былъ немного шокированъ его видомъ. Въ особенности имѣя въ виду то обстоятельство, что онъ долженъ быть однимъ изъ моихъ лучшихъ друзей. Однако, по всей вѣроятности, сыщики имѣютъ самую разнообразную внѣшность.

— Да, но это какое-то допотопное чудовище!

— Я бы не согласился съ вами, Павелъ Андреевичъ. Мнѣ кажется, послѣ потопа подобные экземпляры тоже встрѣчаются.

— Главное: какое право имѣетъ сыщикъ быть хромоногимъ? Какимъ образомъ, напримѣръ, онъ въ состояніи гнаться за бандитами, имѣя въ распоряженіи только одну цѣлую ногу?

— Да. И одно здоровое ухо притомъ. Но, въ общемъ, долженъ все-таки сказать, что по существу этотъ Рато парень не глупый. И, видимо, честный. Странная манера у него, правда, смотрѣть не въ глаза, а на носъ собесѣдника. Получается непріятное ощущеніе, будто черезъ носъ онъ хочетъ проникнуть въ сокровенныя мысли партнера. Но, я думаю, это не отъ нечистой совѣсти. Отъ дурного воспитанія, навѣрно.

Когда прозвучалъ гонгъ, и всѣ стали собираться къ столу, Рато явился уже въ довольно приличномъ видѣ. Бритый, причесанный, въ новомъ сѣромъ костюмѣ.

— А гдѣ Викторъ? — садясь на свое мѣсто, спросилъ Вольскій. — Не пришелъ? Ну, все равно. Начнемъ. А вы, мсье Рато, успѣли уже побывать гдѣ-нибудь?

— Нѣтъ, я спалъ, мсье.

— Такъ. Вамъ, навѣрно, здѣсь понравится. Кромѣ того Николай Ивановичъ искренно радъ, что вы къ нему вырвались изъ Парижа. Дня два, три у насъ, я думаю, пробудете?

— Какъ, простите? Не замѣтилъ…

— Не замѣтили? — Вольскій нахмурился. — Я говорю: дня два, три у насъ пробудете?

Ольга Петровна пренебрежительно взглянула на гостя. — Недурной пріятель у Сурикова, — подумала она, опустивъ взглядъ на тарелку. — Мало того, что хромаетъ, оказывается — глухъ впридачу.

— О, если разрѣшите, съ большимъ удовольствіемъ, мсье, — торопливо отвѣтилъ Вольскому сыщикъ. — Хотя я и не умѣю отдыхать, никогда этимъ труднымъ дѣломъ не занимался, но у васъ такъ чудесно, что охотно попробую.

— Ну, здѣсь, Мишель, отдыхъ не трудное занятіе, — весело проговорилъ Суриковъ. — Столько интересныхъ прогулокъ. Такъ пріятно слиться съ окружающей природой.

— Для вполнѣ здоровыхъ людей это такъ, дорогой мой. Но вы сами хорошо знаете, что уже скоро пятнадцать лѣтъ, какъ я хромаю на правую ногу, и уже двадцать лѣтъ, какъ глухъ на лѣвое ухо. А при такихъ обстоятельствахъ сливаться съ природой не такъ ужъ легко.

— По-моему, отдыхъ полезенъ при всѣхъ обстоятельствахъ, — наставительно произнесла Ольга Петровна, рѣшившая оказать вниманіе гостю, которому послѣ перваго знакомства до сихъ поръ не сказала ни слова. — А для больныхъ или увѣчныхъ — въ особенности.

— Какъ? Простите?

— Для увѣчныхъ, въ особенности.

— Да. Вы правы, мадамъ. Но на лонѣ природы мнѣ скучно, а на модныхъ курортахъ непріятно. Кому охота видѣть такое допотопное чудовище, какъ я!

Николай Ивановичъ поперхнулся, бросилъ испуганный взглядъ на Вольскаго, который, въ свою очередь, съ изумленіемъ посмотрѣлъ на сыщика.

— Конечно, такіе экземпляры встрѣчаются уже и послѣ потопа, вѣрно, — добродушно продолжалъ Рато. — Но, во всякомъ случаѣ, попасть въ фешенебельный курортный отель съ моей внѣшностью мясника или бѣглаго каторжника это — только смущать почтенную публику. Не правда ли, дружище? — обратился онъ къ остолбенѣвшему Сурикову. — А на лонѣ природы, мадамъ, сидѣть безъ работы для меня прямо трагедія. Когда занимаешься своимъ дѣломъ безъ передышки и, такъ сказать, безпросвѣтно, все ясно и опредѣленно. И настроеніе бодрое, и мыслей въ головѣ лишнихъ нѣтъ. А устроишь себѣ отпускъ на мѣсяцъ, отправишься куда-нибудь — и жутко становится. Вокругъ снуютъ люди, хлопочутъ, трудятся. А ты, какъ отверженный, бродишь гдѣ-то по саду или по берегу моря, смотришь на окружающихъ и вздыхаешь: что дѣлать теперь? Кромѣ того, мадамъ, во время отдыха возникаетъ и другое тяжелое чувство. Всегда начинаетъ казаться, что организмъ расшатанъ, что здоровье, въ общемъ, никуда. Въ первый денъ, пока еще не оглядѣлся, ничего. Во-второй тоже. Но на третій уже почему-то болитъ подъ ложечкой. На четвертый вспухаетъ селезенка. На пятый пошаливаетъ аппендиксъ. А затѣмъ гдѣ-то въ спинѣ поднимается колотье, у позвоночника образуется муравейникъ, и что-то такое начинаетъ пробираться отъ поясницы вверхъ, къ легкимъ. Это, какъ оказывается, блуждающая почка, мадамъ.

Горева презрительно поджала губы.

— Воспитаніе не первоклассное, — подумала она. — Въ первый разъ сѣлъ за столъ, сразу заговорилъ и не даетъ другимъ слова сказать.

— Впрочемъ, долженъ оговориться, конечно, — послѣ краткой паузы продолжалъ словоохотливый гость. — Что касается отдыха въ замкахъ, здѣсь дѣло другое. Здѣсь иногда все-таки находится кое-какая работа. Вотъ, напримѣръ, мой другъ Николай разсказывалъ, будто у васъ въ замкѣ водятся духи. А изслѣдованіе природы духовъ это уже кое-какой стимулъ для дѣятельности.

— Я не думаю, чтобы духи заслуживали такого ироническаго отношенія къ себѣ.

Ольга Петровна угрожающе посмотрѣла на Рато.

— Какъ? Простите? Ироническаго? Нѣтъ, я не иронически отношусь, не подумайте. Наоборотъ. Но только прежде всѣ эти явленія были гораздо сложнѣе, чѣмъ въ настоящее время. Чтобы напугать обитателей замковъ, привидѣніямъ раньше нужно было проникать черезъ потайные ходы, прятаться, рисковать даже тѣмъ, что кто-нибудь съ испуга пристрѣлитъ. Но теперь, когда техника шагнула впередъ, сдѣлаться духомъ очень удобно. Вотъ, напримѣръ, тѣ духи, которые имѣли честь безпокоить васъ въ вашей старой спальнѣ, тѣ чисто механическаго происхожденія.

— То-есть какъ механическаго?

— Я занимаю сейчасъ вашу прежнюю комнату, мадамъ, и случайно обнаружилъ двѣ любопытныя вещи. Во-первыхъ, лишній проводъ, который идетъ подъ полъ, и, во-вторыхъ, скрытый подъ половицами о-парлеръ…

— Въ самомъ дѣлѣ? — съ любопытствомъ вмѣшался въ разговоръ Вольскій. — Значитъ, что же? Это шутки какихъ-нибудь бездѣльниковъ, по-вашему?

— Безъ сомнѣнія, мсье. Только, нужно признаться, довольно избитый способъ теперь — прибѣгать къ помощи микрофоновъ. Всякій читатель современныхъ уголовныхъ романовъ отлично знаетъ его.

— Вотъ какъ… Можетъ быть, это опять… они? Гм… Гм… Кстати, Николай Ивановичъ. Забылъ сказать вамъ. Послѣ завтрака я ѣду въ Женеву повидать кое-кого. Прикажите Джеку подать автомобиль. А Бетси пусть уложитъ самыя необходимыя вещи.

— Вы надолго, Павелъ Андреевичъ?

— До послѣзавтра. Къ обѣду вернусь. Ольга, — обратился Вольскій къ кузинѣ. — Если Жоржъ уже пріѣдетъ, передай ему мой привѣтъ. Послѣзавтра увидимся.

— Спасибо. Передамъ.

— А я вамъ въ Женевѣ не понадоблюсь, Павелъ Андреевичъ?

Суриковъ растерянно посмотрѣлъ на шефа.

— Нѣтъ, у васъ гость, вы можете оставаться. А васъ я надѣюсь еще увидѣть послѣзавтра, мсье Рато.

Черезъ часъ Вольскій уѣхалъ. Николай Ивановичъ сердечно попрощался съ нимъ, понимая, что старикъ нс желаетъ находиться въ замкѣ въ тотъ моментъ когда Сергѣй вернется. Ольга Петровна послѣ отъѣзда кузена отправилась на обычную прогулку вокругъ замка; а Рато, когда автомобиль Вольскаго исчезъ за воротами, зѣвнулъ и лѣниво сказалъ Сурикову:

— Ну, что же. Пойду, посплю еще часочекъ, другой. Почему-то сонъ одолѣваетъ.

Съ ужасомъ убѣдившись въ смерти своего друга, Викторъ бросился къ выходу изъ подземелья, чтобы сообщить въ замкѣ о происшедшемъ несчастьѣ. Однако, добѣжавъ до выходной двери, остановился.

— Какъ быть? Скрыть невозможно. Было бы подлостью по отношенію къ старику Вольскому. Но позвать кого-нибудь, разсказать, это — выдать себя какъ соучастника Сергѣя. Можетъ быть, написать старику, а самому немедленно уѣхать? Но хорошъ другъ, который позорно бѣжитъ при такихъ обстоятельствахъ. А кромѣ того… Отчего Сергѣй умеръ? А вдругъ его, Виктора, сочтутъ виновникомъ смерти? И арестуютъ?

Подобныя мысли окончательно сразили Шорина. Бѣжать нельзя, ясно. Нужно претерпѣть до конца.

Онъ вернулся въ подземелье и началъ внимательно осматривать комнату, чтобы выяснить, отъ чего могла произойти смерть. Крови нигдѣ не было видно. Впечатлѣніе такое, будто Сергѣй просто уснулъ. Значитъ, смерть послѣдовала не отъ выстрѣла и не отъ удара, нанесеннаго какимъ либо холоднымъ оружіемъ. Въ такомъ случаѣ, что можетъ быть? Ядъ? Внезапная смерть отъ испуга? Или… змѣя?

Викторъ приблизился къ дивану, чтобы внимательно осмотрѣть Сергѣя, но не рѣшился притронуться. Нагнувшись, онъ посмотрѣлъ только на блѣдное полное спокойствія лицо, на безпомощно лежавшія по бокамъ руки, не замѣтилъ никакихъ слѣдовъ насильственной смерти и отошелъ въ сторону.

— Надо дать знать! — твердо рѣшилъ онъ. — Не трогать ничего, оставить все такъ, какъ есть, чтобы облегчить дѣло слѣдствія.

При мысли о слѣдствіи невыразимая тоска охватила молодого человѣка. Начнутъ допрашивать, копаться во всей этой исторіи. А когда затѣяли? А что дѣлали въ эти дни? А какъ сообщались? А гдѣ деньги?

Вспомнивъ о деньгахъ, Шоринъ торопливо вытащилъ изъ кармана пачку тысячефранковыхъ билетовъ и брезгливо бросилъ ее на столъ. Это сразу принесло облегченіе. Вѣдь каково было бы, въ самомъ дѣлѣ, забыть и оставить въ карманѣ. Нашли бы при обыскѣ, рѣшили бы, что онъ завладѣлъ ими и ради этого даже убилъ. Какой ужасъ!

Подойдя къ столу, онъ прикрылъ деньги банкой изъ-подъ консервированнаго молока, чтобы онѣ случайно не упали на полъ.

— Бѣдный, бѣдный Сергѣй! Вотъ листки рукописи… Уже сколько написано… А это что? Письмо?

Викторъ протянулъ руку, взялъ письмо, но сейчасъ же бережно положилъ обратно. Почеркъ былъ женскій, а въ концѣ стояла подпись «Кэтъ». Какъ истый джентльмэнъ онъ конечно не могъ позволить себѣ прочесть письмо, адресованное не ему. Одно только удивило его, когда онъ посмотрѣлъ на подпись. Снизу стояла какая-то приписка, сдѣланная рукой Сергѣя. Можетъ быть, прочесть приписку? А. вдругъ, въ ней кроется разгадка?

Онъ преодолѣлъ чувство деликатности и, разсудивъ, что въ подобныхъ случаяхъ излишняя щепетильность можетъ принести только вредъ, снова взялъ въ руки письмо.

«Ну, что же… Все кончено. Теперь остается отравиться» было написа'но рукою Сергѣя.

А выше, передъ подписью «Кэтъ», для пользы дѣла Викторъ прочелъ и заключительную фразу письма. Эта фраза говорила весьма многое:

«Прощайте же навсегда и не проклинайте меня за то, что я полюбила другого. Такова, видно, судьба».

— Самоубійство! — со страхомъ подумалъ Шоринъ, положивъ на столъ письмо и съ грустнымъ укоромъ посмотрѣвъ въ сторону лежавшаго друга. — Эхъ, глупецъ, глупецъ… Неужели изъ-за нея? Изъ-за дрянной дѣвченки, съ которой цѣловался и я, и Джонъ, и Эдуардъ? Эхъ, Сергѣй! Какой ты ребенокъ!

На глазахъ у Виктора навернулись слезы. Ему было не только жаль пріятеля, но и обидно, что тотъ разыгралъ такого дурака изъ-за легкомысленной женщины. Поднеся платокъ къ глазамъ и горько улыбнувшись при мысли, что слезы недостойны взрослаго джентльмэна, онъ снова оглядѣлъ комнату, чтобы понять, какимъ способомъ Сергѣй могъ покончить съ собой, и взглядъ его упалъ на полку, гдѣ лежалъ мѣшокъ съ крысинымъ ядомъ.

— Оставалось тамъ что-нибудь? — Шоринъ быстро подошелъ къ полкѣ, ощупалъ мѣшочекъ.

— Да. Есть. Очевидно, отравился.

Не зная, на что рѣшиться, Викторъ больше часа бродилъ вокругъ замка, погруженный въ мрачныя размышленія. Однако, придумать ничего нельзя было. Оставалось одно: разсказать о случившемся и чистосердечно признаться во всемъ.

Принявъ это рѣшеніе, онъ поднялся на площадку замка. Вольскаго уже не было: уѣхалъ въ Женеву. Подъ каштанами, возлѣ обрыва, сидѣлъ одинъ только Суриковъ и читалъ газету.

— Николай Ивановичъ, — нерѣшительно, прерывающимся голосомъ, сказалъ Викторъ, подойдя къ секретарю. — Мнѣ нужно вамъ… сообщить…

Тотъ съ иронической улыбкой обернулся къ молодому человѣку, ожидая, что въ связи съ исторіей о бандитахъ Шоринъ начнетъ разсказывать какой-нибудь очередной вздоръ.

— Наконецъ-то явились. Есть что-нибудь новое?

— Да…

— Свѣдѣнія о бандитахъ получили?

— Нѣтъ…

Шоринъ опустилъ голову. Секретарь удивленно посмотрѣлъ на него.

— А въ чемъ дѣло? Почему вы такъ разстроены?

— Ахъ, Николай Ивановичъ… Если бы вы знали, какъ мнѣ тяжело… Вы не представляете всего ужаса… Понимаете… Сергѣй умеръ!

— Какъ?

Суриковъ приподнялся въ креслѣ, поправилъ очки.

— Ну-ну… Бросьте шутки! Ваши выдумки, въ концѣ концовъ, заходятъ слишкомъ далеко!

— Сергѣй умеръ, — грустно повторилъ Викторъ. — Къ сожалѣнію, это уже не выдумка. Это правда.

— Послушайте, Шоринъ! — зловѣще повысивъ голосъ, произнесъ Суриковъ. — Вы могли лгать про разбойниковъ. Вы могли разсказывать небылицы про похищеніе. Но шутить такими вещами… Вы отдаете себѣ отчетъ въ томъ, что говорите?

— Все, что я говорилъ до сихъ поръ, это ложь. Вѣрно. Но теперь я нс лгу. Вотъ, выслушайте меня…

Молодой человѣкъ печально опустился въ стоявшее рядомъ кресло и, повернувшись лицомъ къ замку, чтобы никто внезапно не подошелъ къ нимъ и не услышалъ, вполголоса сталъ разсказывать всю исторію по порядку: какъ они нашли подземный ходъ, какъ придумали нападеніе на горѣ, какъ написали письмо Вольскому, какъ, наконецъ, сегодня онъ, Викторъ, пошелъ въ подземелье съ деньгами и увидѣлъ Сергѣя лежащимъ на диванѣ безъ признаковъ жизни.

— Значитъ, онъ сейчасъ тамъ? — со страхомъ спросилъ Суриковъ. — Въ подземельѣ?

— Я оставилъ его въ томъ видѣ, въ какомъ нашелъ.

— Мы сейчасъ же пойдемъ туда… — Николай Ивановичъ всталъ, вытеръ платкомъ лобъ. — Господи, Господи! Какъ ужасно! А, кромѣ того… Вы понимаете, что будетъ съ отцомъ?

— Я потому и рѣшилъ разсказать только вамъ. Мы должны обсудить, что предпринять дальше.

— Обсудить! Будто это выходъ! Погодите… Я вызову Рато… Онъ кое-что понимаетъ въ этихъ вещахъ… Боже, Боже… Что дѣлать? Рано или поздно Павлу Андреевичу нужно сообщить… Придется звать врача… Полицію… Нѣтъ, вы понимаете, что надѣлали? Вы сознаете?

— Я могу уѣхать, если Вольскому будетъ тяжело меня видѣть.

— Уѣхать! Уѣхать никогда не поздно! Но сейчасъ вы обязаны находиться здѣсь. Только вы знаете всѣ детали! Идемте за Рато! Я прямо теряю голову!

Суриковъ быстро направился къ замку. Викторъ за нимъ. Но не успѣли они подойти къ главному входу, какъ въ дверяхъ показался сыщикъ, державшій въ рукѣ небольшой саквояжъ.

— Да… Ужасная исторія, — подойдя къ Николаю Ивановичу, озабоченно заговорилъ Рато. — Имѣйте въ виду, я все уже знаю. Идемте сейчасъ же въ подземелье. Не нужно терять времени.

Сыщикъ быстро заковылялъ, направляясь къ воротамъ. Шоринъ изумленно взглянулъ на Сурикова, молча послѣдовалъ за страннымъ гостемъ. Николай Ивановичъ, едва поспѣвая, засѣменилъ за ними своими короткими ножками.

— Между прочимъ… — остановившись возлѣ воротъ и взглянувъ на Виктора, сказалъ Рато. — Мы не знакомы съ вами, мсье. Я старый другъ Николая Ивановича — Рато. Слава Богу, что мнѣ одно время пришлось быть судебнымъ слѣдователемъ: теперь я могу оказать вамъ кое-какую пользу. Только смотрите, молодой человѣкъ: съ сегодняшняго дня вы должны говорить одну правду. Дѣло и такъ слишкомъ запутано.

— Можетъ быть, мсье Рато, я все-таки разскажу вамъ вкратцѣ, что случилось? — нерѣшительно предложилъ Суриковъ.

— Нѣтъ. Лишнее. Мнѣ все главное уже извѣстно. И про подземелье. И про пять тысячъ. И про смерть. Вотъ одно неясно, пожалуй. Какъ идти туда. Прошу васъ, молодой человѣкъ, показывайте дорогу.

— Да, да… — растерянно пробормоталъ Викторъ.

— Только… Все-таки… Откуда вамъ это извѣстно?

— Идите, идите впередъ. Время слишкомъ дорого, чтобы заниматься праздными разговорами.

— Вотъ входъ, — раздвинувъ кусты, проговорилъ, наконецъ, Шоринъ. — Здѣсь нѣсколько ступенекъ, а затѣмъ дверь.

Онъ потянулъ дверь къ себѣ и почувствовалъ, что она нс поддается усиліямъ.

— Что такое? — удивленно пробормоталъ онъ. — Кто-то заперъ изнутри?

Спустившись вслѣдъ за Викторомъ, Рато въ свою очередь попробовалъ открыть дверь, но тоже тщетно.

— Задвинутъ засовъ, — сказалъ онъ. — А вы, молодой человѣкъ, выходили въ послѣдній разъ отсюда?

— Да. Часа два тому назадъ.

— И она открывалась свободно?

— Да. Не понимаю…

— А въ подземелье есть еще другой какой-нибудь входъ?

— Нѣтъ. Мы съ Сергѣемъ не видѣли. Отсюда идетъ коридоръ, который кончается комнатой.

— Хорошо. А окно имѣется?

— Оно съ той стороны.

— Идемте, въ такомъ случаѣ, къ окну.

Они стали продираться сквозь заросли.

— Очевидно, кто-то тамъ былъ… — бормоталъ Викторъ, отцѣпляя отъ костюма колючія вѣтки ежевики и медленно продвигаясь впередъ. — Но кто?

Окно оказалось полуоткрытымъ. Къ счастью, отъ старой рѣшетки, когда-то вдѣланной въ камень, оставался теперь одинъ только боковой прутъ, и худому человѣку, хотя и съ трудомъ, можно было пролѣзть внутрь.

— Я попробую, — сказалъ Викторъ, ставъ къ окну спиной и просунувъ въ отверстіе ноги. — А вы, господа, отправьтесь назадъ къ двери. Я отворю вамъ.

Спустившись въ комнату, онъ быстро прошелъ по коридору, впустилъ спутниковъ и вернулся съ ними въ комнату Сергѣя.

— Вотъ… На диванѣ….

Рато подошелъ къ Сергѣю, взялъ за руку, потрогалъ голову, разстегнулъ жилетъ и приложилъ ухо къ сердцу.

— Мертвъ, — поднимаясь съ пола, произнесъ онъ. — Нужно послать за врачемъ, чтобы окончательно удостовѣриться. А ну, что тутъ вокругъ?

— Вотъ… Мѣшочекъ съ ядомъ… — Викторъ подошелъ къ полкѣ.

— Не торопитесь. Дойдемъ и до яда.

Сыщикъ обошелъ комнату, осмотрѣлъ письменный столъ, прочелъ письмо Кэтъ, изслѣдовалъ содержимое полокъ, заглянулъ въ мѣшочекъ съ ядомъ, пытливымъ взглядомъ окинулъ стѣны и началъ осмотръ пола.

Пока онъ занимался всѣмъ этимъ, спутники его молча стояли возлѣ дивана и съ грустью смотрѣли на лежавшаго Сергѣя. Секретарь прослезился. Онъ тяжко вздохнулъ, досталъ изъ кармана платокъ, снялъ очки, вытеръ глаза.

— Какой прекрасный юноша… И погибъ!..

— Сергѣй былъ для меня самымъ близкимъ человѣкомъ… — пробормоталъ Шоринъ, усиленно хмурясь, чтобы не послѣдовать примѣру Сурикова и не выказать слабости, недостойной мужчины. — Я его… очень любилъ.

— Отецъ останется совершенно одинокимъ… — продолжалъ подавленнымъ голосомъ Николай Ивановичъ. — Жена умерла. Теперь сынъ… Перенесетъ ли онъ это?

Почувствовавъ, что предательская слеза все-таки катится по щекѣ, Викторъ быстро отвернулся, подошелъ къ письменному столу, посмотрѣлъ на него, увидѣлъ банку отъ консервированнаго молока, вспомнилъ про пять тысячъ… И испуганно, вдругъ, воскликнулъ:

— Украли деньги!

Рато поднялъ голову. Суриковъ отошелъ отъ Сергѣя, направился къ столу.

— Вотъ я тутъ положилъ… — растерянно бормоталъ молодой человѣкъ. — Всѣ пять бумажекъ… Нарочно прикрылъ банкой… Чтобы не упали…

— Можетъ быть, сюда еще кто-то входилъ? — стараясь отвлечься отъ тяжкихъ мыслей, безразлично проговорилъ Николай Ивановичъ.

— Разумѣется. Вѣдь, я же говорю, что дверь была не заперта, когда я ушелъ!

— Нѣтъ, это не самоубійство… — Сыщикъ продолжалъ осматривать полъ возлѣ стѣны. — Вотъ я вижу разрѣзъ. Тутъ находится люкъ, который ведетъ внизъ.

— Люкъ? Значитъ… Кто-нибудь оттуда?

Обрадованный Шоринъ быстро подошелъ къ Рато, нагнулся къ полу.

— Сдвиньте столъ въ сторону. Вотъ такъ. Теперь возьмите съ полки электрическій фонарикъ. Я его только что видѣлъ. Ну-ка, попробуемъ.

Сыщикъ ухватился пальцами за выступъ доски у самой стѣны и сталъ тянуть вверхъ. Четыреугольный люкъ приподнялся.

— Ну, вотъ… — удовлетворенно заговорилъ Викторъ. — Очевидно, тотъ, кто заперъ дверь, взялъ деньги и бѣжалъ черезъ этотъ ходъ. Сейчасъ все узнаемъ.

— Посвѣтите мнѣ. — Рато нащупалъ ногами ступеньки, началъ спускаться. — Теперь можете потушить. Тутъ тоже проведено электричество.

Онъ протянулъ руку къ выключателю, зажегъ свѣтъ. Спустившись за нимъ, Суриковъ и Викторъ очутились въ нижней комнатѣ. Сыщикъ внимательно осмотрѣлъ ее, снялъ что-то со столика, стоявшаго у стѣны, положилъ въ саквояжъ. Затѣмъ всѣ направились въ коридоръ и черезъ нѣсколько минутъ вышли къ обрыву возлѣ шоссе.

— Погодите минутку, — доставая изъ саквояжа небольшой фотографическій аппаратъ, произнесъ Рато. — По-моему, мы несомнѣнно имѣемъ дѣло съ преступленіемъ.

Нагнувшись къ землѣ, онъ обошелъ свободное отъ растительности пространство возлѣ входа въ подземелье и сдѣлалъ нѣсколько снимковъ, затѣмъ двинулся дальше, къ тому мѣсту, гдѣ Сергѣй ночью бесѣдовалъ съ Наташей, щелкнулъ аппаратомъ нѣсколько разъ и вернулся.

— Скажите, молодой человѣкъ, — небрежно спросилъ онъ. — Дочь этого русскаго профессора, навѣрно, довольно граціозна?

— Кто? Дочь Лунина? Пожалуй…

— Худенькая?

— Да.

— Но старомодному носитъ длинные волосы?

— Да.

— Ну, идемъ дальше. Покажите теперь то мѣсто, гдѣ находится жестянка для продуктовъ, о которой вы мнѣ говорили.

— Я… говорилъ?

— То-есть не мнѣ, а Николаю Ивановичу. Все равно.

Шоринъ проводилъ спутниковъ черезъ кусты къ старому саду и направился къ зарослямъ.

— Вотъ, здѣсь.

— Отлично, — осмотрѣвъ жестянку, сказалъ Рато. — А теперь, господа, посидите гдѣ-нибудь въ сторонѣ, а я осмотрю кусты. Очень хорошо, что здѣсь ежевика. Люблю ежевику. Жаль только, незрѣлая…

Викторъ съ удивленіемъ слѣдилъ за дѣйствіями Рато. Точно такъ же, какъ и у входа въ подземелье, тотъ осмотрѣлъ землю возлѣ жестянки, сдѣлалъ нѣсколько снимковъ, обошелъ кустъ со всѣхъ сторонъ и углубился въ заросли.

— Николай Ивановичъ… — боязливо спросилъ Викторъ. — Рато, дѣйствительно, вашъ другъ?

— А почему ему не быть моимъ другомъ?

— Да… Конечно. Но изъ него могъ бы выйти отличный сыщикъ. Откуда, напримѣръ, онъ узналъ подробности нашего разговора?

— Не знаю…

Суриковъ погрузился въ мрачныя мысли о происшедшемъ.

Черезъ нѣсколько минутъ Рато вернулся изъ зарослей, держа въ рукѣ букетъ колючихъ вѣтвей ежевики.

— Срѣзалъ на память, — бережно пряча вѣточки въ чемоданъ, съ легкой усмѣшкой пробормоталъ онъ. — Ну, а теперь… Одинъ вопросъ, господа. Кто въ замкѣ зналъ о существованіи подземнаго хода?

— Только я и Сергѣй, — увѣренно произнесъ Викторъ.

— А прислуга?

— Нѣтъ.

— Вотъ развѣ, можетъ быть, сторожъ Роберъ? — хмуро замѣтилъ Суриковъ. — Онъ здѣсь живетъ съ незапамятныхъ временъ. Хотите допросить его?

— Не мѣшало бы. Но, во всякомъ случаѣ, нуженъ порядокъ. Поэтому я совѣтую сдѣлать такъ. Мы съ вами, Николай Ивановичъ, разыщемъ сторожа и разспросимъ его. А вы, Шоринъ, отправляйтесь за докторомъ. Доктору мы скажемъ, что никакого преступленія не подозрѣваемъ, что молодой человѣкъ давно думалъ покончить съ собой и, какъ видно, принялъ ядъ. Полиціи пока о смерти тоже не нужно сообщать. Это можно сдѣлать, когда мсье Вольскій вернется. А я сейчасъ же послѣ ухода врача долженъ исчезнуть.

— Какъ? Хотите уѣхать?

Суриковъ испуганно посмотрѣлъ на сыщика.

— До завтрашняго утра только. Мнѣ нужно поближе ознакомиться съ семьей Луниныхъ.

Пославъ Виктора за докторомъ, сыщикъ отправился съ Суриковымъ къ оранжереѣ, гдѣ въ небольшой полуразрушенной пристройкѣ, служившей раньше складомъ земледѣльческихъ инструментовъ, помѣщался Роберъ.

Какъ видно, когда-то здѣсь находились огромныя теплицы, въ которыхъ разводились диковинные цвѣты и, судя по остаткамъ высокихъ столбовъ, быть можетъ, экзотическіе кустарники и даже деревья. Теперь же всюду была мерзость запустѣнія. Лежали въ травѣ порыжѣвшіе желѣзные переплеты отъ парниковъ, груды почернѣвшихъ отъ времени стеколъ, кирпичи, камни съ присохшимъ цементомъ. И торжествующій плющъ вился по столбамъ, перекидывался съ куста на кустъ, густо заплеталъ развалины стѣнъ.

— Вотъ здѣсь его дверь, мсье Рато. Я постучу.

— Нѣтъ, нѣтъ, входите лучше внезапно. А затѣмъ извинитесь.

Рато толкнулъ дверь. Передъ нимъ оказалась убогая кухня съ проржавѣвшей плитой и некрашеннымъ столомъ посрединѣ. Въ глубинѣ находилась вторая дверь, ведущая въ каморку, служившую Роберу спальней.

— Кто тамъ? — раздался изнутри тревожный голосъ.

Сквозь открытую вторую дверь Рато замѣтилъ, какъ старикъ подбѣжалъ къ стоявшему у окна столику, сгребъ съ него какіе-то мелкіе предметы, выдвинулъ ящикъ и сбросилъ все это внутрь.

— Мы стучали, но вы, навѣрно, не слышали, — хмуро произнесъ по-французски Суриковъ. — Намъ нужно съ вами поговорить объ одномъ дѣлѣ, Роберъ.

Старикъ загородилъ своей фигурой столъ и растерянно началъ кланяться поочередно то секретарю Вольскаго, то сыщику.

— Пожалуйста, мсье… Очень радъ, мсье… Къ вашимъ услугамъ, мсье….

— Дѣло, вотъ, въ чемъ. Скажите: вамъ извѣстно, что въ нашемъ замкѣ имѣется подземелье, идущее отъ стараго сада къ шоссе?

— Подземелье? — Старикъ, какъ будто, обрадовался. — Да, мсье. Извѣстно. Подземелье есть. Да. Но только будьте спокойны, я въ него никогда не вхожу.

— Я васъ не спрашиваю, входите вы или нѣтъ. Но почему до пріѣзда мсье Вольскаго, когда я васъ просилъ показать все имѣніе, вы мнѣ ничего не упомянули о подземномъ ходѣ?

— Да, мсье. Я не подумалъ объ этомъ. Но подземелье совершенно не годится для жилья почтеннымъ лицамъ. Лучше спать здѣсь, въ оранжереѣ, нежели тамъ.

— Погодите, другъ мой, — вмѣшался въ разговоръ Рато, который уже успѣлъ осмотрѣть комнату и увидѣть на столѣ нѣсколько часовыхъ стрѣлокъ и маленькихъ зубчатыхъ колесиковъ. — Что вы ничего не разсказывали про подземелье, это понятно. Жить тамъ, правда, не стоитъ. Но, можетъ быть, вы намъ скажете, что находилось тамъ раньше?

— Тамъ находились заключенные короля Амедея, мсье. Въ ожиданіи казни.

— Король Амедей насъ мало интересуетъ, старикъ. Я васъ спрашиваю, что въ подземельѣ находилось, когда здѣсь жилъ профессоръ Лунинъ?

— Тамъ были привидѣнія, мсье.

— А кто провелъ туда электричество?

— При королѣ Амедеѣ электричество уже было, мсье.

— А вы знаете, онъ форменный оселъ, — проговорилъ по-русски Рато, обращаясь къ Николаю Ивановичу. — Не думаю, чтобы такой типъ имѣлъ какое-нибудь отношеніе къ смерти молодого Вольскаго. — Послушайте, другъ мой, — переходя на французскій языкъ, снова обратился онъ къ старику. — А что это у васъ за предметы На столѣ? Принадлежности часового механизма?

— Да, мсье. У меня испортились часы.

— Но я здѣсь вижу… разъ, двѣ, три, четыре…. Одиннадцать стрѣлокъ и пятъ пружинъ. Развѣ на вашихъ часахъ одиннадцать стрѣлокъ?

— Да, мсье.

— Пойдемте отсюда, — нахмурившись произнесъ Суриковъ. — Подобному субъекту сравненіе съ осломъ можетъ только польстить.

— Это вѣрно. — Рато бросилъ внимательный взглядъ на таинственный ящикъ стола. — Пока старика можно оставить въ покоѣ, хотя кое-что интересное въ его дѣятельности я и замѣчаю. Кстати, Николай Ивановичъ, — выходя изъ жилища старика, осторожно продолжалъ сыщикъ. — Для пользы дѣла вы, пожалуйста, до конца всей исторіи никому не выдавайте моего инкогнито.

— Хорошо.

— Мнѣ такъ гораздо легче будетъ работать. А, кромѣ того, еще одна просьба: скажите прислугѣ, чтобы она не пыталась входить ко мнѣ въ комнату, съ цѣлью уборки. Ключъ будетъ всегда у меня.

— Такъ… А относительно смерти Сергѣя я могу сообщить живущимъ въ замкѣ?

— Сообщите. Только пусть никто не звонитъ въ Женеву Вольскому. Это преждевременно.

Въ ожиданіи доктора сыщикъ отправился въ свою комнату укладываться, а Суриковъ пошелъ на площадку, гдѣ сидѣла съ вязаньемъ въ рукахъ Ольга Петровна. Возлѣ нея стояла Бетси, покорно выслушивая наставленія госпожи.

— Я не знаю, куда вы исчезаете, Бетси, — холодно говорила по-англійски Горева, не глядя на горничную. — Меня нисколько не интересуетъ маршрутъ вашихъ прогулокъ. Но я бы хотѣла, чтобы вы всегда являлись, когда вамъ звонятъ.

— Это случилось всего разъ, только сегодня утромъ.

— Къ сожалѣнію, это случилось не только сегодня утромъ, но случалось довольно часто за все то время, какъ мы здѣсь живемъ. Въ прошлое воскресенье вы не подали мнѣ кофе въ комнату. Я тогда звонила четыре раза. Въ эту среду послѣ завтрака вы мнѣ не принесли горячей воды. Я звонила пять разъ. Передъ воскресеньемъ, въ четвергъ или въ пятницу, вы не взяли почистить мои туфли, хотя я звонила семь разъ.

— Я долженъ сообщить вамъ нѣчто, Ольга Петровна, — подойдя къ кузинѣ Вольскаго, грустно проговорилъ Суриковъ. — Бетси, не уходите. Это печальное извѣстіе касается всѣхъ насъ.

— Что-нибудь съ Жоржемъ?

Горева поблѣднѣла.

— Нѣтъ, не съ нимъ. Дѣло касается Сергѣя.

— А! Сергѣя, — успокоившись, пробормотала Ольга Петровна. — Что же случилось? Нашелся мальчикъ?

— Увы… И да, и нѣтъ. Мы случайно обнаружили его здѣсь, въ подземельѣ замка. Но онъ… Вы только не волнуйтесь. Мы нашли его… Онъ оказался…. мертвымъ.

— Боже… Мертвымъ? — широко раскрывъ глаза, прошептала Горева. — И вы не ошибаетесь?

— Я самъ былъ тамъ. Видѣлъ…. Какъ это случилось, неизвѣстно. Но есть основаніе думать, что Сергѣй покончилъ самоубійствомъ.

— Бѣдное дитя! — Горева опустила голову, на глазахъ показались слезы. — Я всегда говорила Павлу Андреевичу, что онъ слишкомъ строгъ съ нимъ. Господи! Какъ неожиданно… Какой ужасъ…

Черезъ полчаса на площадкѣ замка загудѣлъ автомобиль. Шоринъ привезъ врача. Въ сопровожденіи обитателей замка врачъ отправился въ подземелье. Комната, въ которой лежалъ Сергѣй, не могла вмѣстить всѣхъ, и докторъ попросилъ Виктора, Сурикова и Рато остаться съ нимъ, а остальнымъ предложилъ выйти въ коридоръ.

— Вы предполагаете преступленіе? — дѣловито спросилъ врачъ у Николая Ивановича, взглянувъ на мертваго Сергѣя и любопытнымъ взглядомъ окинувъ странное помѣщеніе.

— Нѣтъ, едва-ли, мсье.

— Очевидно, юноша отравился на романической почвѣ, — произнесъ Рато, взявъ со стола письмо и показывая его доктору. — Видите… Эта приписка ясно указываетъ, въ чемъ дѣло.

Докторъ мелькомъ взглянувъ на письмо, попросилъ перевести написанное на французскій языкъ, покачалъ головой и присѣлъ на корточки возлѣ дивана.

— Да, мертвъ, — удовлетворенно произнесъ онъ. — Только о причинѣ смерти пока не могу точно сказать. Можетъ быть, отравленіе, можетъ быть, что-либо другое. Во всякомъ случаѣ, на тѣлѣ никакихъ слѣдовъ не имѣется. Всего вѣроятнѣе, ядъ.

Врачъ поднялся съ пола, аккуратно вытеръ запылившіяся колѣна и задумчиво посмотрѣлъ на Николая Ивановича.

— Конечно, лучше всего произвести вскрытіе, — добавилъ онъ. — Вскрытіе сразу дастъ полную картину.

— Вскрытіе? — Суриковъ поблѣднѣлъ. — Я не знаю… Безъ согласія отца… Невозможно.

— А гдѣ отецъ умершаго?

— Въ Женевѣ.

— Въ Женеву легко позвонить по телефону. Ну, впрочемъ, ваше дѣло. Въ такомъ случаѣ, я пока дамъ свидѣтельство. А если отецъ пожелаетъ, пошлите за мной. За тысячу франковъ будете знать все въ точности и спокойно его похороните.

Врачъ подошелъ къ столу, вырвалъ изъ своего блокнота листъ, досталъ изъ кармана стило, сталъ писать.

— Кстати, — прервавъ свою работу, спросилъ онъ Сурикова. — А ядъ могъ быть у него подъ рукой?

— Да. Онъ травилъ имъ крысъ. Показать вамъ?

— Нѣтъ, мерси. Значитъ, я напишу: отравленіе.

— Ну, а теперь мнѣ пора. — Рато вышелъ съ Викторомъ и Суриковымъ изъ подземелья, въ которомъ еще оставались докторъ и всѣ обитатели замка, включая Робера, который неизвѣстно какимъ образомъ узналъ о происшествіи. — Мсье Шоринъ, не откажите въ любезности вызвать по телефону автомобиль. А затѣмъ вы меня проводите въ городъ и покажете, гдѣ живетъ профессоръ Лунинъ.