Зелёные дьяволы

— Хорошая романтика! — Старикъ вздохнулъ. — Вотъ я завтра прикажу нанять рабочихъ и замуровать вашъ подвалъ, тогда вы увидите, какъ я одобряю романтику. А уѣзжать въ Лондонъ не къ чему. Развѣ васъ кто-нибудь ждетъ въ Лондонѣ?

— О, нѣтъ, никто не ждетъ. Дядя, наоборотъ, очень радъ, что меня нѣтъ до сихъ поръ. Но можетъ быть, вамъ непріятно видѣть мою физіономію.

— Бросьте. Причемъ физіономія. Ну, кажется, подъѣзжаемъ. Интересно, что скажетъ намъ сыщикъ.

— Какъ? Сыщикъ? А кто — сыщикъ?

Шоринъ изумленно посмотрѣлъ на Вольскаго, перевелъ взглядъ на Сергѣя. Тотъ тоже насторожился.

— Кажется, я раньше времени раскрылъ этотъ секретъ, — недовольно пробормоталъ Павелъ Андреевичъ. — Но все равно. Смотрите только: пусть это пока останется между нами.

— Разумѣется! — восторженно воскликнулъ Викторъ.

— Конечно, — солидно подтвердилъ Сергѣй.

— Этотъ самый Рато, котораго мы называемъ другомъ Николая Ивановича, вовсе не другъ его, а детективъ. Я выписалъ его изъ Парижа, когда ты, Сергѣй, исчезъ. Мы вначалѣ думали, что съ тобой, дѣйствительно, случилось какое-нибудь несчастье въ горахъ.

— Вотъ оно что! — Викторъ радостно потеръ руки. — Какъ интересно! Настоящій сыщикъ! А? Сережа, ты понимаешь? Правда, я давно догадывался объ этомъ. Рато велъ себя настолько странно, что его пріемы не могли ускользнуть отъ моего вниманія. Но, все-таки… А почему вы, Павелъ Андреевичъ, считали необходимымъ скрывать, что онъ детективъ?

— По тѣмъ же самымъ причинамъ, дорогой мой, по какимъ зеленые дьяволы скрывали свое инкогнито.

— А, да. Конечно…

Обитатели замка, какъ оказалось, были уже извѣщены Рато, что Сергѣй живъ. Ольга Петровна радостно поцѣловала племянника, Жоржъ обнялъ кузена, растроганный Суриковъ прослезился, сталъ поочередно крѣпко жать руку то Сергѣю, то его отцу, горничная Бетси отъ умиленія разрыдалась. И даже Томъ, стоявшій въ сторонѣ отъ автомобиля, хмуро улыбался, глядя на трогательную картину встрѣчи.

— А гдѣ Рато? — спросилъ Вольскій, замѣтивъ, что среди собравшихся на площадкѣ, нѣтъ сыщика.

— Онъ въ замкѣ?

Николай Ивановичъ безнадежно махнулъ рукой.

— Спитъ.

— Какъ спитъ?

— Пріѣхалъ, сказалъ только, что съ Сергѣемъ все обстоитъ благополучно, и сейчасъ же отправился отдыхать. Даже къ обѣду не вышелъ.

— Недурно. Въ такомъ случаѣ, постучите къ нему и скажите, что я жду его у себя въ кабинетѣ. Приходите вы тоже.

— Слушаю.

Отведя Сергѣя въ сторону и, предупредивъ его, чтобы онъ пока ничего не ѣлъ и не пилъ. Вольскій отправился въ свои комнаты. Не прошло и пяти минутъ, какъ въ дверь раздался стукъ, и на порогѣ кабинета появились сыщикъ и Суриковъ.

— Войдите, господа. Ну что, мсье Рато? Какъ дѣла?

— Все готово, Павелъ Андреевичъ.

— А что именно? Садитесь.

— Черезъ полъ-часа будете все знать. Только вотъ что. Такъ какъ я хочу устроить своего рода сеансъ и пригласить на него кое-кого изъ обитателей замка, разрѣшите все это продѣлать въ столовой. Столовая для такой цѣли достаточно просторна.

— Пожалуйста. Какъ я вижу, вы до нѣкоторой степени тоже любитель романтики?

— Какъ? Простите? Не слышу.

— Я говорю: вы до нѣкоторой степени тоже любитель романтики?

— О, нѣтъ. Нисколько. Однако, прежде чѣмъ приступить къ сеансу, разрѣшите предварительно допросить при васъ Тома. Это — для большей убѣдительности моихъ будущихъ заявленій. Дѣло, видите-ли, въ томъ, что у меня есть одна странная способность: слышать чужіе разговоры на значительномъ разстояніи. Это, правда не всегда удается. Иногда кое-что мѣшаетъ. Но при нѣкоторыхъ благопріятныхъ условіяхъ я могу чужую бесѣду воспроизвести почти буквально. Николай Ивановичъ, — обратился сыщикъ къ Сурикову. — Попросите сюда вашу прислугу.

Суриковъ вызвалъ Тома и Бетси. Бетси стояла у дверей встревоженная, готовая заплакать при подходящемъ случаѣ. Томъ исподлобья мрачно смотрѣлъ на присутствующихъ.

— Послушайте, Томъ, — обратился по-англійски Рато къ повару.

— Мистеръ Бредли, — грубо поправилъ тотъ.

— Послушайте, Бредли, — повторилъ Рато, не мѣняясь въ лицѣ. — Я представитель парижскаго уголовнаго розыска и считаю необходимымъ подвергнуть васъ допросу. Скажите немедленно: о чемъ вы бесѣдовали съ Бетси вчера на площадкѣ возлѣ сарая?

— Я? Не помню.

Томъ отвелъ взглядъ въ сторону.

— А вы, Бетси? Помните?

— Онъ многое говорилъ, сэръ.

Бетси покраснѣла.

— Значитъ, вы, Бредли, не хотите отвѣтить? Въ такомъ случаѣ, я вамъ сейчасъ напомню вашу бесѣду.

Сыщикъ досталъ изъ кармана записную книжку и, глядя въ нее, продолжалъ:

— Бетси спросила васъ, Бредли: «Томъ, что находится у васъ въ мѣшкѣ, который лежитъ возлѣ сарая?». Вы отвѣтили: «не ваше дѣло». Тогда Бетси произнесла слѣдующее: «Томъ, я знаю, что вы крадете хозяйскіе съѣстные припасы и носите ихъ своей возлюбленной на ферму». Скажите, Бетси, — обратился сыщикъ къ горничной. — Вы не произносили этихъ словъ?

Бетси растерянно посмотрѣла на Рато и нѣкоторое время молчала, беззвучно шевеля губами.

— Да, — съ усиліемъ проговорила, наконецъ, она. — Я сказала это.

— Вотъ видите. — Сыщикъ поднесъ къ глазамъ записную книжку и продолжалъ:

— Бредли въ отвѣтъ на ваши слова, Бетси, произнесъ: «ношу я или не ношу, не ваше дѣло. Но если вы донесете на меня, помните, что я съ вами расправлюсь». Между прочимъ, точно такую же угрозу Томъ Бредли произнесъ еще разъ на кухнѣ, на слѣдующій день, когда мѣшокъ уже исчезъ. Ну, достопочтенный… Говорите, что было въ мѣшкѣ, который вы несли ночью изъ замка и изъ-за котораго васъ по недоразумѣнію арестовали? Краденый сахаръ, кофе, консервы, бутылки вина и кое-что другое въ подобномъ же родѣ? Вѣрно?

— Да! — поднявъ голову, злобно отвѣтилъ вдругъ Томъ. — Да! Сахаръ, кофе, бутылки! А что-жъ такого? Вы, буржуи, можете наслаждаться жизнью, а я — не могу?

— Томъ! — поднявшись съ кресла, сурово произнесъ Вольскій. — Ступайте отсюда!

— И уйду! Довольно съ меня! Это не вашъ сахаръ, а сахаръ трудящихся, которые его производили! И вино тоже не ваше, а наше! И консервы не вы дѣлали, а мы, пролетаріи!

— Николай Ивановичъ, — обратился старикъ къ секретарю. — Попросите его выйти вонъ.

— Хорошо, Павелъ Андреевичъ. Сію минуту. Томъ, ступайте, голубчикъ….

Суриковъ покраснѣлъ, нерѣшительно приблизился къ Тому. Вмѣстѣ съ нимъ къ повару подошелъ и Рато. Испугавшись, какъ бы не произошло драки, Бетси испуганно вскрикнула и выбѣжала. Но Томъ сдержался. Злобно бормоча что-то про себя, онъ круто повернулся и, выйдя въ коридоръ, съ силой захлопнулъ за собой дверь.

— Ну, вотъ, — подойдя къ Вольскому, удовлетворенно проговорилъ сыщикъ. — Вы убѣдились на этомъ примѣрѣ, мсье, что мои записи совпадаютъ съ дѣйствительностью?

— Убѣдился. — Павелъ Андреевичъ со страдающимъ видомъ посмотрѣлъ на дверь, въ которую вышелъ поваръ. — Значитъ, что же… Этотъ Томъ и является убійцей? То-есть отравителемъ?

— Нѣтъ, не онъ.

— Какъ не онъ? Неужели разоблаченія еще не кончились?

— Нѣтъ. Самое главное разоблаченіе впереди. И такъ какъ оно болѣе отвѣтственно, то я позволю себѣ изложить его уже не на словахъ, а при помощи небольшого говорящаго фильма. Будьте добры спуститься въ столовую. Я сейчасъ подготовлюсь къ сеансу.

Между тѣмъ, внизу, въ столовой, Ольга Петровна, Жоржъ и Викторъ разспрашивали Сергѣя обо всемъ, что тотъ пережилъ за эти дни. Сергѣй смущенно отвѣчалъ на вопросы, боясь проговориться о встрѣчахъ съ Наташей въ подземельѣ, и въ свою очередь интересовался тѣмъ, что происходило ьъ замкѣ въ его отсутствіе, высказывая сожалѣнію по поводу того, что своей шуткой съ исчезновеніемъ принесъ столько непріятностей отцу. Конечно, о письмахъ бандитовъ и о пяти тысячахъ, согласно уговору съ Викторомъ, онъ не упоминалъ въ присутствіи Жоржа и Ольги Петровны.

Бесѣда прервалась съ появленіемъ Вольскаго, вошедшаго въ столовую въ сопровожденіи Рато я Сурикова. Николай Ивановичъ несъ какой-то длинный узкій свертокъ, Рато держалъ въ рукахъ ящичекъ съ прикрѣпленнымъ сверху о-парлеромъ, небольшой чемоданчикъ и нѣчто похожее не то на фонарь, не то на фотографическій аппаратъ.

— Молодые люди, — хмуро сказалъ Павелъ Андреевичъ, — простите, но для одного дѣла намъ сейчасъ понадобится столовая. Перейдите на полъ-часа куда-нибудь. Въ гостиную или въ холлъ.

— Пожалуйста, — весело проговорилъ Жоржъ, вставая съ мѣста.

— А я? — съ нѣкоторой обидой въ голосѣ спросилъ Викторъ, бросивъ любопытный взглядъ на аппараты Рато.

— И вы. Только прошу не уходить далеко. Ольга, ты куда?

— Я тоже ухожу. Вѣдь меня здѣсь принято не посвящать ни въ какія дѣла. — Голосъ Горевой дрогнулъ.

— Ахъ, Господи! — Павелъ Андреевичъ вздохнулъ. — Ольга, сядь, прошу. Повѣрь, я самъ меньше тебя разбираюсь во всемъ томъ, что дѣлается въ этомъ ужасномъ замкѣ. Ну, мсье Рато, кончайте ваши дѣла.

— Слушаю, мсье.

Сыщикъ осторожно заперъ на ключъ дверь, въ которую вышли молодые люди, взялъ изъ рукъ Сурикова свертокъ, который оказался небольшимъ полотнянымъ экраномъ, прибитымъ къ двумъ параллельнымъ деревяннымъ планкамъ, прикрѣпилъ этотъ экранъ къ свободной стѣнѣ, затѣмъ поставилъ на столъ ящичекъ, аппаратъ съ о-парлеромъ, протянулъ шнуръ провода къ штепселю электрическаго освѣщенія и при помощи особыхъ винтовъ придалъ аппарату на столѣ требуемое положеніе.

— Это что такое, Павелъ? — презрительно взглянувъ на экранъ, на которомъ появился ярко освѣщенный кругъ, спросила Ольга Петровна.

— Я бы самъ хотѣлъ знать, что это такое.

Вольскій съ недовольнымъ видомъ опустился въ кресло.

— Вотъ, уже кажется на фокусѣ, — удовлетворенно произнесъ Рато, щелкая выключателемъ аппарата и гася свѣтъ внутри фонаря. — Теперь можно приступить къ дѣлу.

Онъ сѣлъ на стулъ возлѣ аппарата и началъ, обернувшись въ сторону Павла Андреевича:

— Въ поискахъ лица, совершившаго покушеніе на жизнь вашего сына, мсье, мнѣ удалось установить слѣдующее: три дня тому назадъ кто-то изъ живущихъ въ замкѣ, прогуливаясь по верхней дорогѣ, замѣтилъ, какъ Викторъ Шоринъ пробрался въ находящіяся недалеко отъ входа въ подземелье заросли и что-то спряталъ возлѣ одного изъ кустовъ. Выждавъ, пока Шоринъ уйдетъ, это лицо спустилось туда, осмотрѣло кустъ и нашло жестяную коробку съ продовольствіемъ, которое Викторъ ежедневно приносилъ своему другу.

Черезъ два дня послѣ этого тотъ же самый неизвѣстный, оставивъ отъ завтрака кусокъ сладкаго пирога, вложилъ въ него значительную долю яда для уничтоженія крысъ, отнесъ въ заросли и положилъ въ жестянку.

— Какой ужасъ! — раздался у стола голосъ Ольги Петровны.

— Въ тотъ день Викторъ, какъ мнѣ удалось установить изъ допроса молодыхъ людей, въ жестянку ничего не клалъ, кромѣ письма. Однако, вашъ сынъ нашелъ тамъ кусокъ пирога, который, конечно, и съѣлъ. Теперь, спрашивается: кто же этотъ неизвѣстный, положившій пирогъ? Тщательно осмотрѣвъ ближайшіе кусты ежевики и слѣды вокругъ нихъ, я, къ счастью кое что обнаружилъ. Вотъ, между прочимъ, вопросъ, который мнѣ необходимо предложить госпожѣ Горевой: не пропалъ ли у васъ, мадамъ, изъ комнаты одинъ изъ тѣхъ башмаковъ, въ которыхъ вы обычно ходите на прогулку?

— Что? Башмакъ? — Ольга Петровна оживилась. — О, да. Я ищу его со вчерашняго дня.

— Онъ случайно оказался у меня, — сказалъ Рато, раскрывая чемоданчикъ и доставая оттуда туфлю американскаго образца съ широкимъ низкимъ каблукомъ. — Разрѣшите передать вамъ. А теперь, — обратился сыщикъ къ Вольскому, — извольте взглянуть вотъ на эту вѣточку съ куста ежевики, сорванную мною недалеко отъ мѣстонахожденія жестянки. Вы видите красную шерстяную нитку, прицѣнившуюся къ шипамъ?

Павелъ Андреевичъ хмуро взялъ вѣтку, взглянулъ на нее, отдалъ Рато.

— Вижу.

— Въ такомъ случаѣ, мадамъ Горева, будьте любезны показать намъ мотокъ нитокъ, изъ которыхъ вы вяжете светтеръ. Не безпокойтесь, я подойду самъ. Вы но находите, что эта нитка на вѣткѣ и ваши нитки вполнѣ совпадаютъ какъ по цвѣту, такъ и по качеству?

Рато подошелъ къ стулу, на которомъ лежалъ незаконченный светтеръ, взялъ его и направился къ Вольскому.

— Послушайте! — гнѣвно произнесла Ольга Петровна, протягивая руку къ светтеру. — Какъ вы смѣете? Вы что же? Думаете меня подозрѣвать? Павелъ!..

— Ольга, успокойся. — Старикъ растерянно посмотрѣлъ на сыщика. — Мсье Рато, къ чему все это?

— Я прошу васъ убѣдиться, что нитки одного и того же образца. Взгляните.

— Ну, да. Но что отсюда слѣдуетъ?

— Это оскорбленіе! — Кузина Вольскаго встала. Руки ея дрожали, лицо исказилось нервными судорогами возлѣ губъ. — Я тебя прошу меня защитить. Какой-то типъ… смѣетъ дѣлать гнусныя предположенія…

— Мадамъ, — холодно произнесъ Рато. — Я дѣйствую, какъ лицо, спеціально приглашенное для выясненія дѣла. Итакъ… Слѣдъ отъ башмака возлѣ куста ежевики и шерстяная нить убѣждаютъ меня въ томъ, что вы бывали въ заросляхъ, гдѣ находилась жестянка. Будьте добры отвѣтить: вы не видѣли, кто положилъ въ коробку кусокъ пирога?

— Кто? — Горева презрительно усмѣхнулась. — Хорошо, если настаиваете. Это была я. Я положила. Только, надѣюсь, всѣ повѣрятъ мнѣ, что пирогъ не былъ отравленъ!

— Такъ, — недовѣрчиво произнесъ Рато. — Хорошо. А почему все-таки вы положили пирогъ?

— Очень просто. Для шутки. Молодые люди ду-малн, что никто ни о чемъ не догадывается. А я случайно увидѣла, какъ Шоринъ спустился туда… И рѣшила удивить ихъ…

— Ну, вотъ. Очень вамъ благодаренъ. Вы видите, какъ все оказалось просто. А теперь еще одинъ вопросъ, послѣ котораго я освобожу васъ отъ непріятной бесѣды со мной. Будьте добры, скажите, мадамъ: о чемъ вы разговаривали съ вашимъ сыномъ вчера утромъ на площадкѣ, когда Николай Ивановичъ отправился искать ключъ?

Оскорбленная Ольга Петровна молча сдѣлала нѣсколько шаговъ по направленію къ двери. Сыщикъ загородилъ ей дорогу.

— Нѣтъ, вы мнѣ сначала отвѣтите, — повелительно произнесъ онъ.

— Что жъ это такое? Старую женщину… Истязать такъ…

Она безпомощно опустилась на стулъ, заплакала. Павелъ Андреевичъ закрылъ глаза. На лицѣ его выражалось искреннее страданіе.

— Вы оба сидѣли на скамейкѣ и бесѣдовали, — продолжалъ Рато. — Такъ вотъ скажите: о чемъ шла бесѣда?

— О чемъ… — Ольга Петровна подняла платокъ къ глазамъ. — Я не такъ молода, чтобы хвастать памятью. Я о многомъ могла говорить со своимъ сыномъ…

— Но все-таки. Вспомните начало разговора хотя бы.

— Я спрашивала… Какъ онъ ѣхалъ ночью… Удобно ли было спать…

— А еще?

— Еще… Спросила… какъ дѣла въ Парижѣ… Какъ служба. Сказала… что мнѣ жаль Сергѣя…

— Благодарю васъ. Это все?

— Все…

— Хорошо. А теперь… Николай Ивановичъ, будьте добры, вызовите сюда молодого Горева.

Пока Суриковъ искалъ Жоржа, въ столовой царило тягостное молчаніе. Рато стоялъ возлѣ дверей, Вольскій съ мрачнымъ видомъ застылъ въ креслѣ, кузина его сидѣла на стулѣ, время отъ времени нервно вздрагивая.

— Мсье Горевъ, — проговорилъ сыщикъ, когда Жоржъ явился въ столовую вмѣстѣ съ Суриковымъ. — Будьте добры присядьте и отвѣтьте мнѣ на кое-какіе вопросы. Я говорю съ вами въ качествѣ офиціальнаго сыщика. Скажите: когда вы пріѣхали въ замокъ и въ ожиданіи ключа отъ комнаты сидѣли съ вашей матушкой на скамейкѣ, о чемъ вы оба бесѣдовали?

— Съ мамой? — Жоржъ удивился. — Право, не помню.

Онъ бросилъ на мать тревожный взглядъ. Та сидѣла не двигаясь.

— А вы вспомните, будьте добры. О чемъ шла бесѣда?

— Я не старался запомнить. Спросилъ, кажется, о дядѣ. Гдѣ онъ… Мама сказала, что въ Женевѣ.

— А еще?

— Говорили о томъ, что было бы пріятно мнѣ провести здѣсь отпускъ, если бы не ужасная исторія съ Сергѣемъ. Затѣмъ о погодѣ… Много ли дождливыхъ дней…

— И это все?

— Какъ будто все. А въ чемъ дѣло? По какому случаю вамъ интересно знать содержаніе частныхъ бесѣдъ?

— По какому случаю? — Рато улыбнулся. — А вотъ по какому. Никакихъ разговоровъ объ отпускѣ и о погодѣ не было, смѣю васъ увѣрить. А что было, — это вы сейчасъ увидите и услышите. Николай Ивановичъ, будьте добры вставить вилку провода въ штепсель, онъ сзади васъ. Благодарю. Верхнюю лампу я потушу, чтобы было ярче. Ну, вотъ. Прошу вниманія.

Въ аппаратѣ раздалось шуршаніе. Завертѣлся валикъ съ лентой кинематографа. И на экранѣ появилось двѣ огромныхъ головы рядомъ: Ольги Петровны и Жоржа.

— Ну, что? — раздался изъ аппарата женскій голосъ. — Не ожидалъ, что все будетъ такъ хорошо?

— Да, конечно. Хотя и жаль его, но я все-таки радъ.

— Теперь старикъ не выдержитъ, умретъ. И все его состояніе цѣликомъ перейдетъ къ тебѣ. Ты подумай: какое счастье!

— Да… Недурно.

— Теперь можешь бросить службу… Жить въ свое удовольствіе. Вздохнемъ оба. Наконецъ-то! Ты знаешь, сколько у него? Около двухъ милліоновъ фунтовъ.

Голоса въ аппаратѣ продолжали звучать. Головы на экранѣ двигались, улыбались. Но Вольскій и Суриковъ не могли уже разобрать, о чемъ шелъ разговоръ. Ольга Петровна вскочила со стула, топнула ногой, стала что-то выкрикивать истерическимъ голосомъ.

— Гнусность! Подлость! — воскликнулъ Жоржъ, подбѣгая къ матери. — Мама! Мы сейчасъ же уѣдемъ! Ни одной минуты здѣсь больше!

— Ну что, мсье? — спросилъ сыщикъ Вольскаго, когда Жоржъ, взявъ мать подъ руку, увелъ ее изъ столовой. — Желаете, чтобы я продолжилъ сеансъ?

Павелъ Андреевичъ съ отчаяніемъ посмотрѣлъ на дверь, на Рато, и умоляющимъ голосомъ проговорилъ:

— Нѣтъ… Ради Бога… Я уже убѣдился.

— Какъ угодно. — Сыщикъ выключилъ токъ и снялъ экранъ со стѣны. — Хотя жаль, что не хотите, — добавилъ онъ, убирая со стола аппараты. — Послѣ этого они говорили о томъ, какъ устроятъ свою жизнь… Между прочимъ, голоса эти конечно, принадлежали не имъ. На такомъ разстояніи я, къ сожалѣнію, не могъ записать звуковъ, и самъ наговорилъ слова на пластинку. Но за достовѣрность словъ безусловно ручаюсь. Запись вполнѣ совпадаетъ съ движеніями губъ. Можно сказать — идеально синхронистична.

— Да… Синхронистична… — Вольскій устало провелъ рукой по лбу. — Николай Ивановичъ, посмотрите, гдѣ Сергѣй. Я боюсь, чтобы Жоржъ чего нибудь съ нимъ не сдѣлалъ. Да… Синхронистична. Но все равно. Я умру ночью. Завтра вы меня похороните.

Къ полуночи Ольги Петровны и ея сына уже не было въ замкѣ. Уложивъ вещи, они вызвали по телефону автомобиль и уѣхали въ ближайшую гостиницу, чтобы съ утреннимъ поѣздомъ отправиться въ Парижъ. На слѣдующій день Томъ тоже покинулъ замокъ, получивъ отъ Сурикова жалованье за мѣсяцъ впередъ.

Противъ своего ожиданія, Вольскій ночью не только не умеръ, но хорошо выспался и явился къ утреннему завтраку въ недурномъ расположеніи духа

— Какъ вы думаете, Николай Ивановичъ, — спросилъ онъ секретаря, — но плохое ли это предзнаменованіе, что я сегодня себя слишкомъ хорошо чувствую?

— Не думаю, Павелъ Андреевичъ, — весело поблескивая очками, отвѣчалъ Суриковъ. — Хорошее самочувствіе иногда просто указываетъ на удовлетворительное состояніе здоровья. Да, кстати, долженъ сообщить вамъ, что Рато собирается сегодня же ѣхать. Можетъ быть, вы захотѣли бы произвести съ нимъ расчетъ лично?

— Нѣтъ, нѣтъ, сдѣлайте все сами. И вотъ что: сверхъ того, что онъ попроситъ, я подпишу ему чекъ еще на сто тысячъ. Въ видѣ подарка. Не легко дается бѣднягѣ работа при глухотѣ и хромотѣ.

Вольскій, вдругъ, прервалъ свои слова и внимательно оглядѣлся по сторонамъ.

— Надѣюсь, онъ не слышитъ сейчасъ насъ, какъ вы думаете? — тревожно добавилъ онъ.

— Все возможно. Хотя теперь мнѣ кажется, онъ смѣло можетъ подслушивать. Кромѣ хорошаго ничего не услышитъ.

— Да. Славный малый. Правда, я не совсѣмъ разбираюсь въ его методахъ. Они мнѣ немного напоминаютъ пріемы фокусниковъ… — Павелъ Андреевичъ снова оглядѣлся и понизилъ голосъ. — Однако, результаты замѣчательные. Кто бы могъ подумать про Ольгу Петровну, что она — отравительница? А кстати: гдѣ Сергѣй и Викторъ?

— Уже позавтракали и пошли въ подземелье.

— Какъ? Опять въ подземелье? Сегодня же, Николай Ивановичъ, вызовите изъ города рабочихъ и замуруйте это гнусное мѣсто. Поняли?

— Слушаю.

Передъ отъѣздомъ Рато спустился на террасу прощаться. Неожиданная щедрость владѣльца замка его сильно растрогала, но онъ все же стѣснялся братъ добавочный чекъ. Пока Вольскій благодарилъ его за услугу и уговаривалъ не возражать противъ подарка, молодые люди вернулись изъ подземелья. Сергѣй ждалъ телефоннаго звонка отъ Наташи, съ которой хотѣлъ условиться относительно совмѣстной поѣздки на автомобилѣ; что же касается Виктора, то, узнавъ объ отъѣздѣ Рато, онъ искренно огорчился и отправился переодѣваться, чтобы проводить сыщика на станцію.

Покончивъ со своимъ туалетомъ, Шоринъ вышелъ въ коридоръ и направился къ комнатѣ Рато, думая, что тотъ уже вернулся къ себѣ и укладываетъ вещи. Подойдя къ двери, онъ осторожно постучалъ. Отвѣта не послѣдовало. Предполагая, что сыщикъ не разслышалъ стука, Викторъ слегка пріоткрылъ дверь и крикнулъ:

— Мсье Рато! Къ вамъ можно?

Внутри никого не было. Посреди комнаты лежало два большихъ чемодана, на стульяхъ висѣли неуложенные еще костюмы, а у окна стоялъ на треножникѣ страннаго вида гигантскій бинокль съ фотографической камерой на одномъ изъ объективовъ.

— Подзорная труба? — удивленно произнесъ Шоринъ, прикрывая дверь. — Онъ возитъ съ собой подзорную трубу?

До прихода поѣзда оставалось пять минутъ. Рато и Шоринъ сидѣли на (перронѣ станціи и дружески бесѣдовали.

— Ну, что же? — весело спросилъ сыщикъ. — Значитъ, у васъ въ замкѣ скоро будетъ свадьба?

— Нѣтъ, не теперь, а только въ будущемъ году, когда Сергѣй окончитъ университетъ, — пренебрежительно улыбаясь, отвѣчалъ Викторъ. — Конечно, я принципіальный врагъ женщинъ. По-моему, все что мужчина дѣлаетъ глупаго, все это подъ вліяніемъ женщины. Однако, отговаривать Сергѣя я не намѣренъ. Пусть женится и самъ узнаетъ на практикѣ, что лучше: жена или старый испытанный другъ. А скажите, все-таки, мсье Рато, кто могъ Подложить ему яда?

— Не знаю, дорогой мой, не знаю. Спросите Вольскаго, онъ, навѣрное, догадывается.

— Понимаю. Просто не хотите сказать. Старикъ и Суриковъ тоже ничего не говорятъ намъ, скрываютъ. Неужели это Ольга Петровна? Мы съ Сергѣемъ вчера слышали крики ея и Жоржа. Кромѣ того, не спроста они такъ внезапно уѣхали. А, вотъ, кстати… Вы меня извините, я не хотѣлъ входить въ вашу Комнату, но сегодня нечаянно заглянулъ. Къ чему вы возите съ собой подзорную трубу?

— Какѣ? Вы увидѣли мой инструментъ? — сыщикъ недовольно посмотрѣлъ на Виктора. — Ну, знаете… Это нехорошо съ вашей стороны.

— Даю вамъ слово — вышло случайно. Скажите: а какъ же при помощи подзорной трубы вы подслушали Мой разговоръ съ Николаемъ Ивановичемъ? Навѣрно, у васъ, кромѣ того, ставится еще микрофонъ?

— Вы очень любопытны, мой другъ, — хлопнувъ по плечу собесѣдника, проговорилъ Рато. — Однако, сказать правду, вы мнѣ нравитесь. Обѣщайте только хранить въ тайнѣ то, что я скажу.

— Клянусь!

— Дѣло очень просто, мой милый. Мальчикомъ двѣнадцати лѣтъ, еще въ Россіи, послѣ скарлатины я оглохъ на оба уха и до двадцати семи лѣтъ совершенно ничего не слышалъ. Однако, знаменитый лондонскій профессоръ Дрю въ концѣ концовъ меня на половину вылѣчилъ: я сталъ недурно слышать на одно ухо. А до этого своего излѣченія я научился узнавать многія слова по движеніямъ губъ. Эге! поѣздъ уже показался. Давайте саквояжъ.

— Ну, и что же? — Викторъ поднялся съ мѣста.

— Ну, и вотъ. Хотя я сталъ слышать, однако, рѣшилъ какъ слѣдуетъ усовершенствоваться въ чтеніи чужихъ словъ по губамъ на русскомъ, французскомъ и англійскомъ языкахъ. Занимался я этимъ въ теченіе многихъ лѣтъ, и въ результатѣ сталъ безошибочно узнавать почти всѣ слова. А когда мнѣ пришла мысль соединить эти показанія съ подзорной трубой и съ фильмами, получилась интересная комбинація. Я смотрю вдаль на говорящихъ и угадываю слова. А въ наиболѣе важныхъ случаяхъ одновременно снимаю фильмъ и провѣряю по нему, вѣрно ли понялъ.

— Какъ геніально! — Викторъ пришелъ въ восторгъ. — Замѣчательно! Но будьте покойны: я никому не скажу. Въ какой вагонъ? Сюда?

— Да. Ну, всего хорошаго. Между прочимъ, съ осени я бросаю свое ремесло, переѣзжаю въ Лондонъ и открываю тамъ школу для сыщиковъ. Если хотите, запишитесь ко мнѣ въ ученики. Прощайте, голубчикъ.

— Счастливой дороги, мсье Рато!

Викторъ въ грустномъ настроеніи возвращался со станціи въ замокъ. Вотъ и кончилось все! Какъ было интересно, какъ занимательно — будто въ превосходномъ американскомъ фильмѣ въ пять тысячъ метровъ! А теперь — теперь опять прежняя будничная жизнь, безъ всякихъ встрясокъ, безъ романтизма. Конечно, можно было бы еще что-нибудь придумать для развлеченія, чтобы незамѣтно скоротать остатокъ лѣта въ Савойѣ. Но что именно? Да и какъ въ настоящее время раскачать Сергѣя на какое-нибудь новое приличное предпріятіе, если тотъ по уши влюбился въ эту жалкую Наташу и не захочетъ отойти отъ нея ни на шагъ?

Шоринъ вздохнулъ, равнодушно взглянулъ на протянувшуюся впереди горную цѣпь. Солнце немилосердно палило, надъ долиной поднимались раскаленные токи, охватывая знойной дрожью поля и сады. Кое-гдѣ изъ-за горъ всходили золотыми гирляндами облака, стремясь перевалить черезъ неприступныя скалы. А надъ ближайшимъ къ замку ущельемъ Зловѣще вились сѣрыя тучи, обволокли вершины, дымной завѣсой окутали зеленые склоны.

— Какая глупая вещь — любовь! — думалъ Викторъ. — Занятіе, совершенно неподходящее для истиннаго джентльмена. Уничтожается все: дружба, чувство собственнаго достоинства, предпріимчивость, смѣлость, ясность сужденій. Какія тупыя лица обычно у этихъ влюбленныхъ! Въ глазахъ идіотская мечтательность. Щеки горятъ. Въ каждой улыбкѣ, въ каждой складкѣ на лбу, возлѣ губъ, позорное выраженіе блаженства. То ли дѣло человѣкъ, презирающій женщинъ, свободный отъ всего, равнодушный ко всѣмъ… Вотъ, это, дѣйствительно, царь природы. Высшее существо. Могучее. Сильное.

— Сережа?

Шоринъ съ удивленіемъ остановился, увидѣвъ быстро мчавшійся навстрѣчу автомобиль, а въ автомобилѣ — своего друга. Куда онъ? Неужели потерялъ стыдъ и несется уже на свиданье?

Автомобиль остановился. Взволнованный Сергѣй поднялся съ сидѣнья.

— Витя! Поѣздъ ушелъ?

Сергѣй съ тревогой посмотрѣлъ въ сторону станціи.

— Да. А что?

— Вотъ досада! Телефонъ не дѣйствуетъ… Папа просилъ задержать Рато… Чтобы тотъ поѣхалъ къ тетѣ и извинился. Оказывается… Оказывается… все раскрылось! Понимаешь? Бетси случайно выяснила…

Сергѣй слѣзъ съ автомобиля, сказалъ Джеку, чтобы тотъ возвращался съ машиной назадъ и сообщилъ Вольскому, что Рато уже уѣхалъ. А самъ опустился на траву возлѣ дороги и сталъ объяснять, что случилось за время отсутствія Виктора изъ замка.

— Понимаешь… Рато только напуталъ. Поссорилъ папу съ тетей Олей… Папа въ такомъ негодованіи… Говоритъ, что не желаетъ больше отдыхать, черезъ недѣлю собирается въ Лондонъ. Ты подумай: сто тысячъ напрасно подарилъ сыщику! За ссору съ тетей!

— Да въ чемъ же дѣло, несчастный? — не выдержавъ, сердито воскликнулъ Викторъ. — Что ты бормочешь? Говори яснѣе, чортъ побери!

— Хорошо. Ну, вотъ. Дѣло въ томъ, видишь ли, что никто мнѣ не давалъ отравы. Это я самъ… Понялъ? По неосторожности. Кстати — зачѣмъ ты покупалъ у Наташи соду? Изъ-за твоей мерзкой соды все и случилось. Когда ты уѣхалъ на станцію, отецъ попросилъ меня показать подземелье… Бетси пошла съ нами, чтобы взять оттуда мои вещи… И на полкѣ рядомъ съ консервами и съ крысинымъ ядомъ нашла твой мѣшочекъ съ содой. Мѣшечекъ оказался нетронутымъ, перевязаннымъ лентой, а, между тѣмъ, я… Я его не перевязывалъ. Хотя позавчера ночью, когда писалъ романъ, почувствовалъ отъ консервовъ изжогу и принялъ въ стаканѣ воды двѣ ложки соды и запилъ виномъ, чтобы противно не было… Теперь ясно: принялъ я совсѣмъ не соду, а ядъ. Спуталъ. Пакеты другъ на друга похожи.

— Очень хорошо, очень… — съ досадой въ голосѣ проговорилъ Викторъ. — Очевидно, тебѣ нужно было посадить туда няньку, чтобы она за тобой присматривала. Смѣшать пакеты! Вѣдь, на каждомъ написано, что тамъ внутри! Эхъ голова, голова! А я-то думалъ…

Шоринъ разочарованно посмотрѣлъ въ сторону станціи, вспомнилъ про Рато, про его подзорную трубу, про удивительный методъ… И пренебрежительно добавилъ, не глядя на Сергѣя:

— Нѣтъ, братъ. Видно, съ тобой нельзя предпринимать ни одного серьезнаго дѣла. Мой планъ съ зелеными дьяволами ты провалилъ. Сыщика съ трубою подвелъ. Ну, на что ты послѣ этого годенъ? Видно — одна тебѣ только дорога — жениться! Идемъ!

Солнце скрылось подъ серебрянымъ краемъ тяжелаго облака. Потемнѣла изнуренная зноемъ долина. Все вокругъ насторожилось, предчувствуя приближеніе грозы. И въ дымномъ ущельѣ, гдѣ, накопляя силы, клубились хмурыя тучи, тихо пробормоталъ свое первое предостереженіе громъ.

lmp. de Navarre, 5, rue des Gobelins, Paris XIIIe.