Зеленый человек

Глава 5. ДВИЖЕНИЕ В ТРАВЕ

— Ее физическое состояние опасения не вызывает, — сказал Джек сразу после полудня. — Сейчас она спит спокойным здоровым сном. Никаких признаков сотрясения мозга. Лихорадки нет. Ссадины и кровоподтеки — незначительные. Ну а с точки зрения психики, думаю, нет причин для серьезного волнения, по крайней мере сейчас, хотя я плохо разбираюсь в таком заболевании, как лунатизм. Ты уверен, что она вела себя, как лунатик?

Я отошел от окна ее комнаты.

— Не знаю, это мое предположение, — я решил, что выдвинул наиболее обтекаемую предварительную версию случившегося. — Проснулся от стука парадной двери и увидел, как она идет мимо окна, поэтому спустился и…

— Ты уже говорил. Но что произошло, когда ты ее догнал?

— Я окликнул ее по имени и, видимо, совершил ошибку, но кто же мог предположить, что она с места в карьер пуститься бежать и, обернувшись, споткнется?

— И сильно ударится о землю, головой, но… маловероятно, чтобы удар, причинивший легкую травму, заставил здорового человека потерять сознание. Непонятно. А почему ты был в ресторане, а не в спальне?

— Люблю время от времени там уединяться. Навряд ли кому-нибудь придет в голову искать меня в таком месте.

— Ага. Значит, именно тогда тебе понадобилось уединение. Хорошо. Загляну вечером. Пусть пока полежит в постели. Посмотрим, как пойдут дела дальше. Завтрак легкий. В больнице есть хорошее отделение детской патологии, я могу с ними завтра связаться. Лично я очень сомневаюсь, что она действительно ходила во сне.

— Что же она делала, по твоему мнению?

— Вообразила себя лунатиком. Где-то прочитала об этом.

— С какой стати?

— Ну, чтобы кто-то обратил на нее внимание, — сказал Джек, окидывая меня откровенно критическим взглядом. — Ладно, пока что мне пора уходить.

И нехотя прибавил:

— А как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. Немного устал.

— Поспи после полудня. Маленькие птички больше не летают?

— Нет. Хочешь выпить?

— Нет, благодарю.

Когда он уже стоял в дверях, я спросил, не подумав:

— Как Даяна?

Джек остановился.

— Как? В полном порядке. А почему ты спросил?

— Просто так.

— Не могу не сказать тебе одной вещи, Морис. Считаю, что все должно идти естественным путем. Терпеть не могу хаоса, расстройств или внутреннего разлада. Я ничего не имею против людей, которые развлекаются, как им подсказывает фантазия, но при одном условии — нельзя превращаться в засранцев. Тебе ясно?

— Я придерживаюсь той же точки зрения, — сказал я, задавая себе вопрос, что же Даяна могла ему рассказать. Но с позиции экс-любовника, получившего вчера отставку, ситуация не вызывала у меня бурного интереса.

— Хорошо. Увидимся вечером.

Затем он ушел окончательно. Эми с великой неохотой открыла глаза, но отоспалась явно в охотку. Она улыбнулась мне, а потом пощупала повязку на лбу и провела пальцем по ее контуру. Мы обнялись.

— Папа, я ходила во сне?

— Видишь ли… Возможно, что да. Но не ты одна любишь побродить…

— Я видела странный сон, папа, — продолжала она, — и тебя во сне — тоже.

В первый раз за сегодняшний день она сказала больше, чем пару слов.

— Что тебе приснилось?

— Знаешь, будто лежу я в постели, а ты зовешь. Мол, вставай и спускайся вниз. Я взяла Виктора, он оказался под боком, и спустилась. Решила, что ты не рассердишься из-за кота. А потом ты сказал, чтобы я выходила на дорогу. Где ты сам — понять не могу, но голос твой. Я вышла за дверь, а тебя нет как нет, и я стала оглядываться — вдруг увижу.

— Продолжай.

— Попробую, но вспомнить, что было дальше, — очень трудно. Ты так меня напугал, но ты этого не хотел. Потом появился, велел отпустить Виктора и напрямик бежать в деревню. Я послушалась. И припустила со всех ног. А что было дальше — вылетело из памяти, но какой ты храбрый, папа, помню, как в тумане… За мной кто-то гнался?

— Не знаю, это же твой сон.

— Думаю, никакой это не сон. Ведь я не спала, правда?

Она пристально посмотрела на меня.

— Да, — сказал я, — это было наяву.

— Ты замечательно себя вел, папа, — произнесла она и взяла меня за руку.

— Чего ради?

— Не притворяйся. Ты такой храбрый. Что случилось с тем человеком?

— Он сбежал. И обратно не вернется.

— А что с Виктором? Этот человек убил его?

— Да. Но Виктор умер так быстро, что и не почувствовал.

— Он тоже был храбрый. Но это ведь не ты велел мне встать с постели и спуститься вниз, да? А кто?

— Думаю, кое-что тебе все-таки приснилось. Это плод твоего воображения. Впрочем, не совсем так. Над домом властвовали злые силы, поэтому привидеться и послышаться могло все, что угодно, хотя ничего и не было.

— Ты имеешь в виду тот страшный крик вчера?

— Да, и крик тоже. Но теперь все кончилось, обещаю тебе.

— Хорошо, папа. Я тебе верю, правда. Со мной все в порядке. А где Виктор? Он все еще лежит на дороге?

— Нет, я спрятал его в безопасное место. И скоро похороню.

— Правильно. Иди и возвращайся ко мне, когда выкроишь время.

— Не хочешь, чтобы Джойс или Магдалена посидели с тобой?

— Нет. Со мной ничего не случится. Передай, пожалуйста, тот журнал на столе, он о Джонатане Свифте.

— О Джонатане Свифте? А, вижу-вижу.

На обложке красовалась цветная фотография юнца (по моим представлениям), которому в первый раз в жизни пора побриться и подстричься. Снимок был намеренно некачественным из-за повышенной зернистости бумаги и сделан откуда-то снизу, то ли из подземной камеры, то ли из углубления в грунте прямо у ног модели. Я протянул журнал Эми, и, развернув его, она сразу же принялась за чтение.

— Что ты хочешь к ленчу?

— Гамбургер и жареные бобы, и чипсы, и томатный сок, и консервированный компот из вишен, и сливки, и кока-колу… э-э, пожалуйста, папа.

— А тебе не кажется, что это чересчур? Доктор Мейбари рекомендовал легкий завтрак.

— Ой, пап, я такая голодная. И я буду есть медленно.

— Хорошо. Я распоряжусь.

В поисках Дэвида я спустился вниз и нашел его в баре, где, как всегда в воскресное утро, было очень людно. У стойки толпились мужчины среднего возраста в кричащих разноцветных рубашках, распивающие пиво, и не столь модные дамы в тех же летах, в брючных костюмах с цветочным рисунком, потягивающие «Пимм». Все так громко говорили, словно, перекрывая уличный шум, старались докричаться до человека на противоположном тротуаре, но стоило им заметить меня, как они замолкли на полуслове и уставились в стаканы — либо из сострадания к перенесенным мною несчастьям, либо к моему психическому слабоумию. Дэвид принимал заказ сразу от шестерых клиентов, среди которых затесалась пара одинаково одетых чудаков-двойняшек; видимо, процесс был в самом разгаре, и бедняге приходилось туго, он пугливо со мной поздоровался, не без основания опасаясь услышать просьбу о подготовке комнаты для какого-нибудь графа или графини Дракулы, и страшно обрадовался, когда я всего лишь передал ему пожелания Эми и сказал, что приступлю к работе в шесть часов вечера (так как надеялся к этому времени со всем управиться).

Развязавшись с делами и решив, что Ник с Люси еще не выходили, а Джойс поблизости нет, я взял молоток и стамеску, сослужившие мне службу при корчевании пола в столовой, и положил их в кабину грузовика, рядом с местом водителя. Затем из домика садовника принес Виктора, который лежал там в мешке, куда я его засунул перед завтраком. Не забыл прихватить и лопату с косой. Наиболее приемлемый для меня план состоял в том, чтобы подъехать как можно ближе к воротам кладбища, выгрузить все из грузовика и отогнать тот на безопасное расстояние, чтобы никто не заметил, хотя сейчас и так все разбрелись по пивным или кухням.

Первым долгом — Виктор. Приглядевшись, я нашел укромное местечко неподалеку от кладбищенской стены, откуда могила Андерхилла не видна и где не представляло труда выкопать в почве ямку глубиной около восемнадцати дюймов. Я уложил его туда и забросал землей, размышляя о том, как мне будет недоставать его плохого характера и врожденного чувства собственного достоинства. Пару дней назад я бы, возможно, отнес трупик к ветеринару в надежде узнать, какие силы убили кота, и получить аргумент, проливающий свет на мою историю. Но сейчас прежние представления рассеялись: что видел, то и видел, а убедить в своей правоте других — выше моих сил. Я ладонями пригладил землю.

Второе дело было куда более трудоемким. Я знал направление, но границы поисковой зоны представлял плохо, пришлось полтора часа с лишком расчищать от травы землю на площади около двадцати квадратных ярдов, прежде чем под руку в зарослях ползучего пырея попалась серебряная фигурка. Положив ее на треугольный осколок какого-то надгробного камня и придерживая стамеской, я ударил по ней молотком; металл был мягким, и она сразу же разлетелась на дюжину бесформенных осколков, которые пришлось закопать в разных уголках кладбища. Когда я справился с работой, на душе стало немного спокойнее, хотя чувствовать себя в полной безопасности я не мог. Немало потребуется усилий, чтобы снова обрести присутствие духа.

Я уже совсем собрался уходить, чтобы приняться за новую работу, когда в голове мелькнула одна мысль. Я прошел к могиле Андерхилла и помочился на нее.

— Ублюдок, — сказал я, — как бы ты ни прикидывался, но после смерти у тебя одно было на уме — найти нужного человека среди домочадцев. Ждал, пока Эми подрастет и войдет в возраст, до которого ты большой любитель, а затем принялся разжигать мое любопытство. В твоем нынешнем состоянии ты не мог надругаться над нею, как над другими бедняжками, поэтому забавы ради решил ее убить. По всем правилам бесовской науки. Преднамеренно.

Незаметно, как и прежде, я возвратился к грузовику и поехал по деревне, которая под ярким солнечным светом выглядела сказочно благополучной, словно ее жители были самыми мудрыми и счастливыми обитателями Англии. Я вел машину к жилищу пастора, небольшому, но красивому домику времен королевы Анны, который расположился через дорогу от церкви. Окружавший его садик зарос зеленью и был завален мусором, среди которого валялись картины в рамках, раньше, по всей вероятности, висевшие в доме и изображавшие в основном сельские сцены. Изнутри рвалась в сад неистовая, бурная музыка. Я потянул за ржавую проволоку дверного колокольчика, и изнутри раздался органный перезвон. Не прошло и минуты, как в дверях появилась почти что копия Джонатана Свифта, только лучше причесанная. Что-то дожевывая, она уставилась на меня.

— Пастор дома? — спросил я.

— А вы кто?

— Его прихожанин.

— Его что?

— Прихожанин. Человек, живущий в его приходе. В этой округе. Он дома?

— Сейчас посмотрю.

Он повернулся спиной, но за его плечом ясно просматривалась фигура преподобного Тома Родни, одетого в трикотажную футболку бирюзового цвета и черные хлопчатобумажные брюки в обтяжку.

— Что случилось, Клиф? А… мистер Эллингтон. Вы ко мне?

— Да, мне бы хотелось. Если у вас найдется свободная минутка.

— Э-э, разумеется. Входите. К сожалению, мне придется извиниться за некоторый беспорядок. Ах, да, мистер Эллингтон — это лорд Клиф Освестри.

— Он самый, — вставил лорд Клиф.

— Рад приветствовать, приятель, — сказал я, терзаясь сомнениями — присвоил ли он себе титул по коммерческим соображениям или волей-неволей унаследовал его от предков.

Пока что, судя по его манерам, я склонялся ко второму предположению.

— Не было времени разобрать все это дерьмо, — сказал пастор, — мы возвратились в три утра и только что, валясь с ног от усталости, я отслужил утреннюю мессу. Клиф, дорогой, ты не убавишь немного звук? Знаете ли, мы с Клифом снова помешались на Бенджи. Он никого не оставляет равнодушным, правда.

В этот момент мы вошли в комнату, которая, вероятно, служила гостиной, три стены были оклеены черными обоями, а четвертая — золотыми, там стояла невысокая бамбуковая ширма, которая ничего не закрывала, и несколько шведских стульев. Никакого другого «дерьма» я не заметил, за исключением черепков фаянсовой посуды, которую, скорее, швыряли, чем роняли на пол, и предмета, похожего на инопланетную скульптуру, совершившую вынужденную посадку. Невидимый певец с завидным упрямством старался перекричать грохот оркестра несусветно высокими нотами. Вскоре все это низошло до шепота, видимо, при посредничестве лорда Клифа, которого я больше не видел.

— Итак, какие проблемы вас беспокоят? — спросил пастор, на этот раз почти как настоящий служитель церкви и, вероятно, под давлением традиций, против которых неуклонно боролся, но порой, как сейчас, не без осечек.

— Никаких проблем, — ответил я, ерзая на шведском стуле в поисках более удобного положения. — Есть два обстоятельства, о которых я бы хотел поставить вас в известность. Во-первых, в следующем месяце наступит семисотая годовщина со дня основания моего дома, «Зеленого человека», о чем вы сами наслышаны.

— О да, на днях мне кто-то говорил об этом.

Особой, давшей информацию, вероятно, была матушка «ложь» собственной персоной, так как идея «юбилея» только что пришла мне в голову. С тем же импровизаторским рвением я продолжал:

— Думаю в обязательном порядке организовать прием в честь этого события. Нынешнее лето оказалось очень успешным с финансовой точки зрения и, если погода не ухудшится, я устрою в саду настоящее шоу. Мой дом нередко посещают самые выдающиеся люди, подвизающиеся в шоу-бизнесе, на телевидении, в высокой моде, даже политики, и, полагаю, я приглашу многих из них. Трудно сказать заранее, кто может оказаться в числе гостей. Но как бы то ни было, мне бы хотелось знать, не окажете ли вы честь посетить мой дом, разумеется, с любым приятелем, которого сами пригласите.

Обычно глаза у людей начинают блестеть от слез, но пастор продемонстрировал убедительный блеск и не прибегая к слезам.

— А могу я прийти с епископом? Стариканчик обожает такие вещи.

— Вы вправе привести с собой самого главу Свободной церкви Шотландии, если пожелаете.

— О, шикарно. — Блеск в его глазах пропал. — О чем еще вы хотите рассказать?

— Ах, да. Думаю, вы слышали, что над моим домом тяготеет проклятие. Совсем недавно там произошли неприятные события. Мне бы хотелось, чтобы вы отслужили молебен во избавление от нечистой силы или любой другой напасти.

— Вы несомненно шутите.

— Я говорю абсолютно серьезно.

— О, продолжайте. Вы считаете, что действительно собственными глазами видели приведения? На полном серьезе видели?

— Да, действительно. Иначе не стал бы вас беспокоить.

— Неужели вы думаете, что эта религиозная туфта подействует? Окажет хоть какую-то помощь?

— Не знаю. Но хочу попробовать. Сочту за честь, если вы отслужите молебен прямо сейчас, пастор.

Я намеревался пойти до конца и популярно объяснить, что без изгнания злой силы приглашения на прием ему не видать, но пастор меня опередил. Несомненно, за годы церковной службы он хорошо натаскался в том, чтобы принимать quid pro quo[10], едва он положит на нее глаз, или даже перенатаскался, ибо никакой услуги он никогда от меня не получит. С раздражением, которое так органично вписывалось в конфигурацию его физиономии, он спросил:

— Когда?

— Сейчас. Я вас доставлю туда за три минуты.

— О, по правде говоря… — сказал он без особой горячности и на какое-то время ушел в себя. Могу поспорить, что пастор оценивал степень раздражения лорда Клифа, когда тот узнает, по какой эксцентричной причине я его увожу. — Что ж, хорошо, но должен заметить, у меня не укладывается в голове, как такой высокообразованный человек стал жертвой самых вопиющих религиозных предрассудков.

Однако пастор живо встал со стула.

— Думаю, вам не помешает надеть полное пасторское облачение.

— О, ради… — Тут, как мне показалось, лорд Клиф снова завладел всеми его мыслями, и пастор немного повеселел. — Я придерживаюсь мнения, что нужно добросовестно выполнять работу, пока она вменена тебе в обязанность. Чувствуйте себя как дома. Угощайтесь фруктами. Я вернусь через пару минут.

На столе, поверхность которого представляла необработанный кусок шифера, лежала гроздь бананов, я съел две штуки и убедил себя, что с ленчем покончено. Однако опыт подсказывал, что и после такого легкого завтрака надо промочить горло. Я подошел к сооружению, останавливающему внимание, но не радующему глаз и похожему на буфет, который заметил, как только вошел в комнату. Кроме свечек с ладаном и сигарет с марихуаной (в чем я почти не сомневался) в нем находился джин, вермут, «Кампари» и белый портвейн — вина разных сортов восточного Средиземноморья, но одинаково отвратительные на вкус — сифон с содовой и ни одного стакана. Я отбросил мысль смешать сухое мартини с пеплом стоящей поблизости пепельницы и сделал глоток джина прямо из бутылки. Теплый чистый джин далеко не нектар, но мне удалось загнать его в глотку почти без кашля. Я промыл рот содовой, струю которой волей-неволей пришлось направить внутрь прямо из сопла сифона — еще один несомненный подвиг, — и проглотил пилюлю. И тут меня обожгла мысль: если Андерхилл сумел создать сотни красно-зеленых птичек, сфабриковать одну для него не представляло никакого труда. В самом деле, ему удалось воспроизвести нечто, напоминающее мои гипногогические видения, хотя те посещали меня задолго до переезда в его дом; однако в его версии эти галлюцинации были лишь подделкой, посредственной копией, а птицы, действительно как две капли воды, походили (и это я понял именно сейчас) на ту, которую я увидал в ванной. Опробовать оружие, прежде чем пустить его в ход, — затея вполне в духе Андерхилла. Итак, пока я постепенно забывал и наконец забыл окончательно, как меня напугала эта одинокая птичка, я то и дело тянулся к бутылке и в результате ее половины как не бывало.

Время шло. Напротив стоял большой шкаф, набитый книгами, но, зная, что они приведут меня в ярость, я до них даже не дотронулся. Решил было пойти на новый приступ буфета, когда показался преподобный Том Родни в полном церковном облачении и с покрытым белой накидкой чемоданчиком в руке. Кажется, сейчас он был в хорошей форме и, вдохновленный определенными обстоятельствами во время переодевания, заметно повысил свой жизненный тонус.

— Поехали? — спросил он, вскидывая брови и плечи одновременно.

Я согласился, что пора.

По воскресеньям после трех в ресторане никого не бывает. Мы незаметно туда прошли через кухню, и я сразу закрыл дверь в холл. Пастор деловито поставил чемоданчик на сервировочный столик, вынул из него ритуальные аксессуары или что-то в этом духе, какие-то дополнительные вещи, надел все это на себя и достал книгу.

— Повезло, что она у меня оказалась, — сказал он. — Такие штуки требуются редко.

— Прекрасно. Начинайте, как только все будет готово.

— Хорошо. Однако я считаю, что это бредовая затея. О, нет! — воскликнул он, найдя в книге нужное место.

— Что случилось?

— Здесь написано, что для этой процедуры нужна святая вода.

— У вас она есть?

— А где бы я ее держал, эту святую воду? Полагаете, поставил бы рядом с джином? Подождите минутку, здесь сказано, как ее делать. Нужно… Ради всего святого, неужели вы потребуете, чтобы я ее приготовил? Это займет…

— Если там написано, что вода должна быть святой, значит, так тому и быть. Приступайте. Что вы должны предпринять?

— О, черт! Хорошо. Мне понадобится простая вода и немного соли.

Я принес кувшин из кухни и полил водой соль на тарелке, принесенной из погреба и стоявшей на одном из столиков.

— Очевидно, по какой-то причине она окажет очищающее действие на нечисть. — Он протянул два пальца над тарелкой и прочел — «Я возвращаю тебе чистоту твою, чадо земное, во славу спасителя и святого духа, — здесь он перекрестился, — и да будешь ты избавлено от всех дьявольских ухищрений во имя Господа нашего Адонаи, царя небесного над ангелами и чадами человеческими…»

Я подошел к окну и подумал, не поискать ли еще раз распятие, которое тщетно пытался найти на рассвете? Но меня не покидала уверенность, что его сразу же забрали назад, как только оно выполнило свое предназначение. И я решил ждать. Через пару минут слабый голос, такой тихий, что услышать его в двух шагах от меня было уже невозможно, произнес:

— Зачем ты это делаешь? Хочешь уничтожить меня?

Осторожно, не спуская глаз с пастора, я кивнул.

— Я наставлю тебя на путь, где ты обретешь великое богатство; любая женщина в мире, если пожелаешь, станет твоей наложницей, тебя увенчает слава воинская, а равно и мирская, только останови заклятие.

Я покачал головой.

— «Я уничтожаю семена зла и нечестивые побуждения, — читал пастор. — Я налагаю на них заклятие святой церкви Христовой, и да будут силы зла скованы цепями и брошены в бездну вплоть до дня раскаяния своего и очищения, и да избавит Господь рабов своих от их лукавых происков…»

Когда до меня вновь донесся слабый голос, в него уже закрался страх и нотки мольбы.

— Я кану в небытие, ибо буду вечно отрицать раскаяние. Я превращусь в прах, рассеянный во вселенной. Неужели человек может причинить такое зло ближнему своему? Хотите сыграть роль Господа Бога, мистер Эллингтон? Но Бог, по крайней мере, милосерден к оскорбившим его.

Я снова покачал головой и очень пожалел, что не могу опровергнуть его заблуждения по поводу милосердия Господня к нему лично.

— Я научу тебя, как прийти к миру и покою души.

Новое предложение. Я повернулся спиной к пастору и, кусая губы, невидящими глазами уставился в окно. И представил, что отныне и до конца дней перестану узнавать самого себя, без сопротивления, каким бы тщетным оно ни было, утрачу собственную личность, свою связь с поэзией, искусством, другими людьми, не захочу ухаживать за женщинами, пить. Затем вспомнил о малютке Тайлер, о Канавке, об Эми, о следующей жертве, которую нельзя исключить; ведь лишившись зеленого человека, Андерхилл, безусловно, придумает другой способ причинять зло юным и беспомощным созданиям. Это был убедительный довод, и я уже не сомневался, что не отступлю и выполню свой долг; но впоследствии меня часто мучил один вопрос: вызвано ли мое решение неприемлемостью самой сделки или мы так неразрывно связаны с собственной личностью, что любое, даже самое благотворное, но радикальное ее изменение приводит к саморазрушению? Я отрицательно покачал головой.

Пастор окропил святой водой помещение и продолжал:

— «Во имя Отца, Сына и Святаго духа, в память мучений Господа нашего Иисуса Христа, под семью золотоносными свечами и еще одной, что подобно сыну человеческому стоит среди семи, под знаком святого, кровью обагренного и торжествующего креста, приказываю: сгинь отныне и вовеки веков…»

И тут я услышал такой же слабый, как прежде, но очень явный, один-единственный стон, наполненный отчаянием и ужасом. Еще не угаснув окончательно, он вдруг резко оборвался. Я вздрогнул.

Пастор посмотрел на меня:

— Простите, вы что-то сказали?

— Нет, пожалуйста, заканчивайте.

— Как самочувствие?

— Разумеется, все в порядке, — с яростью бросил я. За последние несколько дней эти вопросы буквально доконали меня. — Скоро конец?

— О да. Осталась парочка заклинаний. «Умоляем тебя, Господи наш, посещай это место, и отводи от него всякий враждебный умысел, и прикажи святым ангелам осенять его крылами своими ради мира и покоя среди нас, и даруй благословение свое. Во имя Господа нашего Иисуса Христа — аминь». Все. Я надеюсь, вы удовлетворены?

— Абсолютно. Благодарю вас. — Я предположил, что заклятие не повлияет на призрак рыжей женщины, которая и впредь будет появляться наверху; ну и прекрасно, у меня не было желания расправляться с этой застенчивой мимолетной тенью. — Значит, все кончено. Я отвезу вас обратно.

Пару минут спустя, когда я собирался сесть в грузовик вместе с пастором, ко мне подошел Рамон.

— Извините, мистер Эллингтон.

— Что случилось?

— Миссис Эллингтон хотела бы повидаться с вами, мистер Эллингтон. Прямо сейчас.

— Где же? Куда идти?

— В контору, под лестницей.

— Спасибо.

Я сказал пастору, что через минуту вернусь. В конторе Джойс говорила по телефону. Бросив в трубку, что должна уходить, она положила ее на рычаг.

— Рамон сказал, что ты хотела меня видеть.

— Прости, Морис, но я ухожу от тебя.

Я видел ее широко открытые ясные синие глаза, но заглянуть в них не смог: она смотрела прямо на меня, но не желала замечать.

— Понятно. А в чем дело?

— Я больше не могу. И пробовать еще раз не стану. Сыта по горло.

— Что пробовать? Заниматься хозяйством?

— Мне это дело не по душе, но я бы не стала возражать против него, было бы все остальное в порядке, я бы слова не сказала.

— Что остальное?

— Я старалась любить тебя, но напрасно — тебе всегда было не до меня. Твои представления о том, что когда и как надо делать, твои взгляды не менялись, ты никогда не обращал внимания на окружающих и на их реакцию. Разве можно любить человека, который постоянно чем-то занят, а тебя просто не замечает?

— Последние несколько дней у меня были…

— Эти последние несколько дней ничем не отличались от предыдущих, да и всех прочих, насколько мне не изменяет память. Более того, смерть отца, вся эта история с приведениями, а теперь с Эми, думаю, у любого человека вызвала бы желание сблизиться, быть вместе.

— Я сегодня никуда не отлучался, но как раз тебя не было рядом.

— А ты пытался меня найти? Нет. Пожалуйста, не говори, что у тебя много срочной работы. Ее у всех хватает. Не было бы работы, придумал бы что-нибудь еще. Не знаю, какого ты мнения о людях, плохи они или хороши, но ведешь ты себя так, будто от них одна морока. Правда, если дело касается секса, то тебе, на некоторое время, — с ними по пути. Ты обращаешься с людьми, как с бутылкой виски — одна кончилось, на помойку ее, подавай другую. Тебе главное что-то затеять и добиться своего. Как у тебя язык повернулся попросить жену лечь в постель с твоей любовницей? Небольшой эксперимент, не так ли? Что здесь такого? Ему потребовались две женщины — пожалуйста, они тут как тут, под рукой, одно удовольствие. А чего стесняться? Будь у тебя больше такта, мог бы обратиться за такой услугой к проститутке или кому-то в этом роде.

— Мне показалось, ты сама получила удовольствие.

— Да, получила, это было замечательно, но не имело никакого отношения к твоему замыслу. Даяна уходит со мной.

Теперь я понял, о чем утром говорил Джек, но ему еще не все сообщили, и это вполне понятно.

— Судя по твоим словам, ты даром потеряла со мной время.

— Я знала, что ничего другого не услышу. Первое, что приходит тебе в голову, — секс. Ничем, кроме секса, ты не интересуешься. Но между мной и Даяной не просто секс. И вообще, к сексу, будь он проклят, это не имеет никакого отношения. Просто рядом будет человек, и у него через две минуты не появится неотложного дела. Эми обойдется без меня. Я не могла ничего ей дать, когда была матерью, ведь ты палец о палец не ударил, чтобы она стала мне дочерью. Я уйду не сразу. Подожду, пока ты подберешь экономку. У нас еще будет время поговорить о разводе.

— Ну а если я попытаюсь что-то изменить?

— Не трудись. Да ты в мгновение ока забудешь о своем обещании.

Вот приблизительно и все. Я снова посмотрел ей в глаза, остановил взгляд на густых желтых волосах, не мягких и не жестких на ощупь, а просто пышных, которые легкой, но упрямой волной окаймляли широкий лоб и падали вниз на сильные плечи.

— Прости, Джойс.

— Все в порядке. Я буду приезжать, и мы еще не раз увидимся. А теперь уходи, прошу тебя.

Я вышел. Услышал, как щелкнул ключ в замке и приглушенные рыдания за дверью. Сейчас я не мог об этом думать, но и сразу выбросить из головы некоторые ее слова тоже не удалось: «Небольшой эксперимент, не так ли? Что здесь такого?» Неужели я действительно так отношусь к вещам и людям и это заложено в моем характере? Если она права, то Андерхилл остановил свой выбор на мне и постарался использовать в качестве удобного орудия не только и не столько из-за Эми: он почувствовал во мне родственную душу. Эта мысль была мне отвратительна, и, медленным шагом направляясь к грузовику, где сидел пастор, я всячески старался ее подавить.

Почтенный служитель церкви был очень возбужден, когда я садился в машину, смотрел на меня еще с большим раздражением, чем обычно:

— Надеюсь, ничего страшного не случилось?

Я включил зажигание и вывел грузовик с места стоянки.

— Том, я бесконечно благодарен вам за то, что вы не пожалели времени и приехали сюда, да еще в воскресенье.

— Воскресенье — не воскресенье, какая разница?

— Как угодно… Ну а воскресная служба? Разве не надо готовиться к проповеди?

— Неужели вы воображаете, что я стану готовиться к проповеди для кучки шведов, которые на нее притащатся? Пора бы понять, что подлинные проповеди канули в вечность вместе с салфетками на спинках кресел и кнопками на ботинках.

— И эволюцией.

— И эволюцией, совершенно верно. Во всяком случае, сегодня вечером я попросил выступить с проповедью Клифа. И не потому, что паства этого хочет… Эй, куда мы едем?

Вместо того чтобы свернуть к деревне и к дому пастора, я вел грузовик вверх по холму.

— Прошу прощения, но нам придется нанести еще один визит.

— Ну, нет. Что на этот раз случилось?

— То же самое. Изгнание нечистой силы. В лесу, недалеко отсюда.

— Вы, конечно, шутите. Я…

— Так что вы сказали о лорде Клифе?

Реплика сработала. Я увидел, как впервые за это время его рот растянулся в улыбке — видимо, он представил, какую лестную реакцию вызовет его продолжительное отсутствие. Когда мы подъехали к роще, я протянул взятую на кухне бутылку с отбитым горлышком, куда без его ведома налил полпинты святой воды. Он взял ее, сосредоточился и начал службу со всем доступным ему рвением. Я переходил с места на место, стараясь подметить, когда зеленый человек начнет материализовываться, а затем разрушаться. И такие признаки имелись: свежий шрам на стволе ясеня, оставленный оборванной веткой, до которой человеческой руке не дотянуться, развороченная груда потоптанных листьев от различных пород деревьев, числом до полдюжины. Все это — строительный материал для конструирования зеленого человека здесь, в лесах Англии; должно быть, его создали и привели в действие в местах, где в основном росли деревья с цилиндрическими стволами и ветками; как бы там ни было, очертания серебряной фигурки, разбитой сегодня вдребезги, по всей видимости, это подтверждали. Но сама фигурка и ее колдовская сила, как доказала жизнь, легко адаптировались к самым радикальным переменам в среде обитания.

В тенистой и пронизанной солнцем роще было очень спокойно. Голос пастора по обыкновению звучал слегка раздраженно и механически.

— «Под знаком ангельского глаза, собачьего зуба, рыбьего рта и львиного когтя я приговариваю тебя, враг света, порождение порока, к вечному изгнанию; через знамение духов черных вод и белой горы, и бесконечных пустынь, волею Иисуса Христа, приказываю тебе: сгинь, куда сам пожелаешь…»

Неожиданно в десяти ярдах отсюда я увидел и услышал, как трава и кусты отчаянно заколыхались под напором яростного и беспорядочного воздушного потока, задувавшего одновременно с разных сторон и поэтому мало похожего на порыв ветра. Расходясь из одной точки, колыхание травы, как мне показалось вначале, стало охватывать новые пространства, однако оно не распространялось концентрично, а меняло направление и скорость, сперва почти незаметно для глаза, затем в ритме прогулочного шага человека, наращивающего темп в направлении, где стоял пастор. Я стремительно обежал накатывающую волну и столкнул пастора с ее пути. Он пошатнулся, чуть было не упал на землю, но, схватившись за ствол дерева, выпрямился и посмотрел на меня.

— Какого дьявола вам от меня нужно, мистер Эллингтон? Вы что, спятили? Я сделал все, что в моих силах…

Пока он выпускал пар, я повернулся к нему спиной и увидел, что волна, все еще набирая скорость, прокатилась по тому месту, где он только что стоял, и скрылась из поля зрения за порослью остролиста. Возможно, получив первоначальный импульс, она уже не могла изменить направления, и само движение в сторону пастора было чистой случайностью, без тайного умысла; но я похвалил себя за предусмотрительность и стал наблюдать за перемещением волны. Теперь она почти докатилась до границы рощи.

— Идите сюда, быстро! — позвал я.

— И не подумаю.

Вырвавшись на открытое пространство, волна шла уже не сплошным фронтом, а стала растекаться, рассеиваться, и вскоре на одном участке размером с теннисный корт задрожала трава. Через минуту все успокоилось. Я почувствовал, как у меня расслабились мускулы, и пошел к пастору, который все еще стоял, обхватив ствол дуба.

— Простите меня, но разве вы сами ничего не заметили?

— Что именно? Я ничего не видел.

— Бог с вами. Во всяком случае, сейчас можно отправляться в обратный путь.

— Но я еще не закончил службу.

— Пусть, но она уже принесла результаты.

— Что? Откуда вы знаете?

Я понимал, что под раздражительностью, сопровождающей любую эмоциональную реакцию преподобного Тома, теперь прятался смертельный страх передо мной, но придумать объяснение, которое не напугало бы его еще сильнее, не удавалось, и я решил, что в любом случае, каков бы ни был источник этого страха, он не помешал ему совершить доброе дело. Я промямлил что-то по поводу своей интуиции, потащил его за собой и на обратном пути терпеливо сносил вначале бесконечные протесты, а потом угрюмое молчание. Уже у дверей своего дома он сказал примирительным тоном:

— Так вы не забудете уведомить меня о приеме?

«Прием? Какой прием? Вы что, спятили?» — хотелось мне завопить и уложить его наповал в стиле лучших шутовских традиций буффонады; нахмурившись, я чуть было не начал розыгрыш, но остановился, решив, что куда забавнее разочаровывать человека постепенно. Как бы там ни было, я сказал, что не забуду о его просьбе, извинился за доставленное беспокойство и поехал домой.

На стоянке я заметил «моррис» Ника с поднятой крышкой багажника, а некоторое время спустя показался и сам Ник с чемоданами в руках, в сопровождении Люси.

Мы уезжаем, папа, по дороге надо заехать за Джо и уложить ее спать.

— Конечно. Ну что ж… благодарю за приезд, за поддержку.

Ник посмотрел на жену и сказал:

— Джойс все рассказала. Нам очень жаль, но я всегда считал, что она тебе не пара.

— Скорее, я не подхожу для нее.

— Ну что ж, как бы там ни было… Приезжай к нам, если выберешь время. Пошли ненадолго подальше все свое хозяйство. Пусть старина Дэвид почувствует бремя ответственности.

— Благодарю. Постараюсь.

— Не надо стараться, — сказала Люси. — Просто соберитесь и приезжайте. Сами знаете, это вполне возможно. Мы будем рады вас видеть. Теперь у нас есть прекрасная комната для гостей, а Джо спокойно спит до восьми утра.

Я поцеловал ее первый раз со дня их свадьбы, но к настоящему поцелую этот имел самое отдаленное отношение. С Ником мы тоже расцеловались, и они сели в машину. Прежде чем отъехать, он опустил стекло со своей стороны и сказал так, чтобы не услышала Люси:

— Я хотел расспросить тебя обо всей этой истории с привидениями. Она все еще… ты меня понимаешь?

— Я сделал все, что требовалось. С ними покончено. Когда-нибудь я расскажу об этом подробнее.

— Не когда-нибудь, а в следующую встречу. До скорого, папа, вечером я позвоню. Да, Эми спрашивала о тебе. Сказала, что хочет поговорить. И ты выслушай, чем бы ей ни пришло в голову поделиться. И обязательно ответь ей. Пожалуйста, папа.

Когда я входил, Эми сидела на кровати. На экране телевизора красовалась пара пустых подсвечников, а старческий голос комментировал:

«Они очень красивы, не правда ли? По моему мнению, вещи датируются последними годами восемнадцатого столетия и, разумеется, выполнены не в Англии…»

— Выключи его, папа, пожалуйста.

Я вынул вилку и присел на край постели.

— Как ты себя чувствуешь, Эми?

— Прекрасно, спасибо! Джойс уходит, это правда?

— Откуда ты знаешь?

— Сама сказала. Пришла узнать, не надо ли чего, мы начали болтать, и я спросила, поедем ли мы, как в прошлом году до моего отъезда в школу, в Истборн, на уик-энд, а она ответила, что мы с тобой, возможно, и поедем, но ее уже с нами не будет. И все мне рассказала. Она очень волновалась, но не плакала, без нюней обошлась.

— Потрясающе. Взяла и рассказала, как ты мне.

— Если бы так. Сам знаешь, она может ляпнуть все что угодно. Ей все равно, что подумают другие.

— Да, знаю.

— Тебе не очень-то везет с женами, да, папочка? Видно, ты не обращаешь на них внимания. Ну да ладно, я сама обдумала, что нам надо делать. Теперь мне тринадцать. До двадцати одного замуж выходить не хочу. Значит, впереди, по крайней мере, восемь лет, а может, и больше, ведь настоящие мужчины на дороге не валяются. Все это время я буду тебе помогать. Готовить уже сейчас умею неплохо, а если ты не запретишь бывать на кухне в свободное время, пригляжусь и всему научусь. А еще я могу принимать заказы по телефону да и другую работу делать. А когда подрасту, то много чего смогу, например счета проверять. Я тебе очень даже пригожусь.

— Спасибо тебе, солнышко, — сказал я и потянулся, чтобы ее обнять, но она откинулась назад и внимательно посмотрела на меня.

— Нет, не надо. Я говорю не для утешения. Это ты хочешь меня успокоить. А я так много думала, что получился целый план. Во-первых, по моему мнению, ты должен продать дом, потому что и дедушка тут умер, и Джойс ушла, и вчерашний ночной гость — не подарок. Нам нужно переехать туда, где я смогу и в школу ходить, и жить дома. В Кембридж, Истборн или в другое место. Как ты думаешь, я права?

— Да. Ты абсолютно права. Здесь нам делать нечего. Но все зависит от того, разумеется, продаются ли отели и гостиницы там, куда мы собираемся переезжать.

— Ну, так ищи сам, это уже твое дело. Затем, когда мы решим, куда ехать, выберем и школу поблизости.

— Я завтра же начну наводить справки.

— Если у тебя будет время.

— Будет, обязательно будет.

Она потянулась ко мне, я поцеловал ее и крепко обнял. На мое предложение перед уходом включить телевизор она ответила отказом и сказала, что хочет подумать. Подошло время принять душ и переодеться к вечеру. Но стоило заняться привычными делами, как я сразу заметил, что все пошло своим обычным будничным ходом. Ну, если не все, то по крайней мере многое. Я снова ощутил напряжение, сердце тяжело забилось, что предвещало близкую дрожь и перебои. Кроме того, с недавних пор я стал все чаще замечать собственную неловкость; так, сейчас я ударился плечом о косяк двери в ванной, содрал кожу на костяшках пальцев, когда нащупывал кран от душа, в трезвом виде опрокинул на пол суп, схватив кастрюлю с такой неожиданной остервенелостью, словно был в стельку пьян или вестибулярный аппарат почти вышел из строя. Эта мысль мучила меня невыносимо, да и другие не меньше: ведь завтра наступит новая неделя и придется звонить в страховую компанию по поводу «фольксвагена», встретиться с адвокатом в связи с завещанием отца, завезти мясо, заключить новые соглашения на поставку фруктов и овощей и подготовиться к неделе, которая придет на смену этой. А еще была Джойс, и продажа дома, и поиски нового, и потребность в женщине, с которой можно переспать.

Намного раньше, чем можно было предположить (и это действительно так), я воздал должное пророчествам молодого человека о том, что такое смерть, и о ее возможностях. Именно смерть была для меня единственным средством без особых хлопот освободиться от тела, населенного фальшивыми симптомами болезней и страхами, от постоянного прислушивания к нему, от самого себя, как от личности безжалостной и сентиментальной, наделенной непродуктивными, неискренними, непрактичными понятиями о добропорядочности, избавиться от хронического пережевывания собственных мыслей, от счета на тысячи, дабы усмирить их, и от лицезрения своей физиономии в зеркале. Он сказал, что пока стоит мир, от него некуда укрыться, но, покончив счеты с жизнью, от мистера Эллингтона я избавлюсь навсегда.

Я надел вечерний костюм, выпил крепкого виски и спустился вниз, чтобы вступить в обычную круговерть.