Землемер

Глава XII

— Я должна рассеять все ваши сомнения, господин Литтлпэдж, — сказала, немного помолчав, Урсула. — Я очень привязана к Присцилле Бэйярд, и она заслуживает вашего удивления и вашей любви…

— Моего удивления, это так, мисс Урсула, но до сих пор я никогда не был соединен с ней никаким другим, более нежным чувством.

Лицо Урсулы заметно прояснилось. Чистосердечная, она поверила мне с первого слова и, казалось, избавилась от какого-то внутреннего беспокойства. Она улыбалась насмешливо и вместе с тем печально, говоря: до сих пор может много значить, когда дело идет о такой молодой девушке, как Присцилла. Слова эти показывают, что то, чего еще нет, скоро может случиться.

— Мисс Бэйярд мила, я согласен, но то, на что я так неловко намекнул, относилось к ее брату, который просил руки младшей моей сестры. Этот предполагаемый брак не тайна, и поэтому я не хочу скрывать это.

— Но он скорее всего может подать мысль и о вашем браке с Присциллой! — сказала Урсула дрожащим голосом.

— И да, и нет, смотря по характеру. Одни найдут эту причину достаточной, другие — нет.

— Вопрос этот занимает меня потому, — перебила Урсула, — что один мой знакомый влюблен в мисс Бэйярд, и признаюсь, я душевно желаю ему успеха. Вы были бы для него очень опасным соперником, тем более, что ваше семейство в тесных отношениях с семейством Присциллы.

— С моей стороны не опасайтесь ничего, мое сердце сейчас так же свободно, как было и в тот день, когда я в первый раз увидел мисс Бэйярд.

Луч радости блеснул на лице Урсулы, потом она снова задумалась.

— Не будем лучше говорить об этом, — сказала она помолчав. — Моему полу присвоены некоторые привилегии, которые я не могу нарушить. Вам удалось, господин Литтлпэдж, приехать в такое время, когда все ваши арендаторы собрались в одном месте, вы всех могли видеть одновременно.

— Я имел еще и другую удачу и всю жизнь не забуду обстоятельств моего приезда.

— Вы, вероятно, очень любите смотреть, как поднимают здания? Или, может быть, вам нравятся сильные ощущения до такой степени, что вы сами хотели бы попасть в силок, как попадают бедные птички, которых ловит иногда мой дядюшка.

— Я говорю ни о подъеме здания, ни о том, что оно могло упасть на нас, хотя смелость и присутствие духа, которые вы показали, не позволят мне забыть этого.

(Урсула опустила голову и покраснела). Мне пришла в голову мысль о песне, которую я слышал; слова индейские, а мелодия шотландская, она дала мне первое понятие о том, что служит украшением этого далекого уголка света.

— Не такого уж и далекого, чтобы его не могла достичь лесть. Приятно слышать, когда хвалят песни, будь они хоть индейские, но, право, гораздо приятней узнать что-нибудь новое о Присцилле, поговорим о ней.

— Могу заверить вас, что мисс Бэйярд вполне разделяет вашу привязанность к ней, она всегда с энтузиазмом говорила о своей дружбе к вам.

— Ко мне! Так она помнит еще меня, заброшенную так далеко от света! Но она так добра, что это еще больше усиливает в ней привязанность ко мне. Она, вероятно, не думает, что я сожалела о прежнем моем положении, я не простила бы ей этого.

— Напротив, она восхищается вами.

— Странно, что Присцилла говорила вам обо мне!

Я сама поступила легкомысленно, наговорив вам так много, и поэтому должна теперь договорить. Впрочем, вы меня извините, если я не обхожусь с вами, как с совершенно чужим человеком, потому что дядюшка по крайней мере сто раз в день вспоминает вас. Вчера еще, на протяжении одного часа, он раз двенадцать заводил о вас разговор.

— Как он добр! Я, право, горжусь привязанностью этого достойного человека! Однако что вы хотели объяснить вашему старому другу, если только смею принять это звание?

Урсула улыбнулась немного насмешливо, но чрезвычайно мило. Потупив глаза, она на минуту задумалась, будто бы какая-то важная мысль занимала ее, потом, вдруг подняв голову, сказала:

— Хочу быть с вами откровенной; я уверена, что выиграю этим в ваших глазах. Не забывайте только, господин Литтлпэдж, что я говорю с вами, как с лучшим другом моего дяди.

— Это звание для меня драгоценно, я всеми силами буду стараться сохранить его.

— Хорошо. Знайте же, что Присцилла Бэйярд в продолжение восьми лет была искренним моим другом.

Взаимная привязанность наша началась еще в детстве и с годами усилилась. Почти за год до окончания войны брат мой Франк, который сейчас помогает здесь дядюшке, часто посещал меня. Полк, в котором он служил, был послан в Олбани, и он имел время посещать нас в пансионе. Видеть меня, значит, видеть и Присциллу, потому что мы были неразлучными, а видеть Присциллу, по крайней мере для бедного Франка, значило полюбить ее. Он сделал меня своей поверенной, и теперь, вы понимаете, как я встревожилась при мысли, что у него может быть такой опасный соперник, как вы.

Эти слова объяснили мне все, хоть я и удивился чрезвычайной простоте или, лучше сказать, силе характера Урсулы, которая заставила ее сделать мне такое странное признание. Когда впоследствии я узнал ее ближе, то я все понял, но в ту минуту не мог не удивиться.

— Обо мне не беспокойтесь, мисс Мальбон…

— Мисс Мальбон! Почему вы не хотите звать меня, как все, Урсулой? Через неделю это и так произойдет; так не лучше ли начать теперь же: вы, наверное, не захотите отличаться этим от других?

— Обещаю вам, мисс…

— Опять? Знаете ли, ведь я могу подумать, что вы нарочно насмехаетесь надо мной, потому что я не более как хозяйка у бедного землемера. Да, господин Литтлпэдж, мы бедны, очень бедны, мой дядюшка. Франк и я.

У нас ничего нет.

Она сказала это не с отчаянием, а самым чистосердечным и трогательным тоном.

— Но у Франка, по крайней мере, есть что-нибудь, ведь вы мне сказали, что он служил в полку?

— Да, он был капитаном, но что же он выслужил?

Мы не жалуемся на правительство; нам известно, что государство теперь так же бедно, как и мы, хотя оно не всегда находилось в таком положении. Я долго была в тягость моим друзьям, нужно было заплатить кое-какие долги. Если бы я знала об этом, дела, может быть, приняли бы другой оборот. Но теперь я не могу иначе отблагодарить их за все, что они для меня сделали, как жить с ними в этой пустыне.

— По крайней мере вы останетесь навсегда здесь, в этом доме? Вам, вероятно, не приходилось жить в хижине, которая стоит в мусриджском лесу?

— Я была везде, где был дядюшка, и буду сопутствовать ему всюду, пока жива. Мы никогда не разлучимся; года его и благодарность за его благодеяния обязывают меня к этому, франк, конечно, мог бы найти занятие повыгоднее, но он не хочет оставить нас. Бедные люди сильно привязываются друг к другу.

— Я просил вашего дядюшку считать этот дом своей собственностью и думал, что он воспользуется им по крайней мере для вас.

— Да. Но когда приходится тащить цепь за двадцать миль отсюда? Каждый раз приходить сюда слишком далеко.

— Ваша обязанность, конечно, состоит в том, чтобы сопутствовать своим друзьям и стараться успокоить их после тяжелой дневной работы, не так ли?

Урсула взглянула на меня и улыбнулась, потом задумалась и снова насмешливо улыбнулась. Я следил за всеми изменениями ее лица с невыразимым участием, потому что нет ничего приятнее, чем наблюдать живые и чистые движения души, выражающиеся на лице хорошенькой женщины.

— Я умею действовать цепью, — сказала Урсула успокоясь.

— Действовать цепью? Боже мой! Вы, может быть, и умеете, но, верно, никогда не делали этого?

Урсула покраснела, посмотрела на меня и, ангельски улыбаясь, наклонила голову в знак подтверждения.

— Так вы делали это, конечно, шутя, чтобы впоследствии иметь право похвалиться?

— Чтобы помочь дядюшке и брату, потому что им не на что нанять лишнего человека.

— Боже мой!.. Мисс Мальбон… Урсула!..

— Называйте меня по имени, оно гораздо приличнее землемерки, — отвечала, смеясь, Урсула.

Она вдруг взяла меня за руку и, видя, какое тяжелое впечатление произвели на меня ее слова, продолжала:

— Почему же вам так неприятно, что я разделяю почтенный и полезный для здоровья труд? Не думаете ли вы, что я хочу состязаться с вами, мужчинами? И разве сестра не может помогать брату?

Урсула отпустила мою руку так же быстро, как и взяла ее, и с каким-то легким трепетом, как будто стыдясь своей смелости.

— Но эта работа прилична только для мужчин, — заметил я.

— Женщина тоже может заниматься ею, и даже с успехом; спросите у дядюшки. В первое время я боялась только того, что не в силах буду сделать много и замедлю работу, но дядюшка и брат были очень снисходительны ко мне. Я ходила только по сухим местам, где не могла промочить ноги, и в лесах, где нет кустарников и колючих растений. Я не хочу скрывать от вас того, что всем уже известно и что вы рано или поздно узнали бы и не от меня. К тому же я не люблю скрывать, особенно теперь, видя, что вы обходитесь со мной как с равной.

— Мисс Мальбон! Ради Бога, не говорите так! Я ничего не знал, иначе никогда бы не позволил вам этого делать.

— А как бы вы это сделали, господин Литтлпэдж?

Дядюшка взял на себя весь труд, за известную цену, а наем работников — было уже его дело. Бедный Франк!

Если дядюшка гордится тем, что считается здесь лучшим землемером, то неужели я должна стыдиться разделить с ним вполне заслуженную известность.

— Но, мисс Мальбон! Разве особа, получившая хорошее воспитание, подруга Присциллы Бэйярд, сестра Франка, находится на своем месте, занимаясь подобной работой?

— Право, трудно решить, какое именно место наиболее прилично для женщины. Без сомнения, место ее — в домашнем хозяйстве, но многое зависит и от обстоятельств. Разве не было примеров, что жены следовали за мужьями на поле битвы? Разве сестры милосердия не оставляют своих обителей, чтобы служить больным и раненым в госпиталях? Я, право, ничего не вижу дурного в том, чтобы помогать своему дяде, когда можно этим предостеречь его от нужды.

— Боже мой! И дядюшка ваш ничего не говорил мне!

Он ведь знал, что я всегда готов помочь ему. И как могли вы переносить нужду среди изобилия, которое господствует в здешнем поселении, которое, как мне писал ваш дядюшка, находится только в пятнадцати или двадцати милях от вашей лесной хижины?

— Съестных припасов там много, я согласна, но у нас не было денег, да к тому же разве труд тяжел?

Дядюшка пробовал день или два употребить на это дело нашего старого негра Килиана, но вы знаете, как трудно вбить в голову этим людям что-нибудь противоположное их обыкновенному занятию. Тогда я предложила свои услуги. Я, надеюсь, довольно понятно говорю, — продолжала она, гордо подняв голову, — и вы не поверите, пока не увидите меня в работе, сколько у меня силы и ловкости для такого простого и легкого дела. Мерить землю не то, что рубить дрова или складывать поленницы.

— Или воздвигать здания, — прибавил я, смеясь (потому что нельзя было не увлечься таким решительным характером). — Признаюсь, я удивился вашей ловкости в этом роде занятий… Однако это должно закончиться. К счастью, я могу теперь предложить господину Мальбону выгодное место, которое позволит ему сделать сестру своей хозяйкой в этом доме и жить в нем вместе с ней.

— Благодарю вас, — сказала Урсула, сделав движение, чтобы взять мою руку, но вдруг остановилась и покраснела. — Благодарю вас! Франк готов делать все, чем только может заниматься с честью. Я знаю, что я ему, бедному, в тягость, без меня он давно мог бы найти выгодное место в городе, но я не могу покинуть дядюшку, а Франк не хочет меня покинуть.

— Добрый и благородный молодой человек. Я его уважаю за привязанность к вам. Это еще больше заставляет меня поспешить привести в действие мои планы.

— Я думаю, что они такого рода, что со стороны сестры Франка не будет не скромным спросить о них?

Между тем как Урсула говорила, в голубых глазах ее выражалось такое нежное участие, что я был совершенно очарован.

— Какая же нескромность! — ответил я довольно быстро для человека, находившегося под влиянием ее обаяния. — Я с большим удовольствием открою вам мои планы. Вот они: мы давно уже недовольны нашим поверенным, и я хотел предложить это место вашему дядюшке, но знаю наперед, что он откажется, под предлогом незнания счетов и вычислений. Брат же ваш этого не может сказать.., всему вашему семейству будет легче, когда Франк займет это место.

— А! Вы назвали его Франком! — вскрикнула Урсула, прыгая от радости. — Это добрый знак. Я надеюсь, что когда буду сестрой вашего нового поверенного, то и меня вы будете называть не иначе, как Урсулой?

Непонятен был для меня характер этой молодой девушки, она переходила вдруг от порывов глубокой чувствительности к веселости самой живой. Как она радовалась счастливой будущей жизни своего брата!

— И это будет скоро, потому что через час Франк получит от меня доверенность. Я предупредил уже об этом Ньюкема письмом, и, как показалось, он был доволен, что освободился от липших хлопот.

— Так это значит, что занятия его были не так выгодны, когда он остался доволен увольнением?

— Я не утверждаю, что он доволен, а сказал только, что мне так показалось, а это большая разница, когда разговор идет об известных людях. Хоть это место и незначительно, но все же принесет такие доходы, которых будет достаточно для того, чтобы избавить сестру Франка от должности землемера и дать ей возможность показать природные свои таланты в занятиях более приличных для ее пола. Во-первых, нужно возобновить все контракты на аренду земель; а так как их больше ста, то вот уже порядочная прибыль; потом, придется делать ежегодно отсрочки. Наконец, я хотел предоставить вашему дядюшке в полное распоряжение этот дом и поместье, все равно сделаю то же и для Франка.

— О! Владея этим домом и поместьем, мы будем богаты! — вскрикнула Урсула, хлопая от радости в ладоши. — Я открою школу для молодых девушек, и вы увидите, господин Литтлпэдж, как, со временем все это будет хорошо. По крайней мере, я всеми силами буду стараться доказать вам свою благодарность за ваши благодеяния.

— Я желал бы, чтобы все молодые девушки, в которых я принимаю участие, не имели никогда других наставниц, чтобы, руководимые вами, они приобрели вашу чувствительность, преданность и доброту; тогда я поселился бы здесь, и это место было бы для меня раем.

Урсула немного встревожилась, как будто испугавшись, что сама проговорилась или услышала от меня что-нибудь лишнее. Она встала, поклонилась мне и начала убирать со стола с удивительной ловкостью.

Такой был мой первый разговор с Урсулой, с которой впоследствии я очень часто разговаривал. Я пошел отыскивать землемера, находясь еще под влиянием глубокого впечатления, которое произвела на меня Урсула. Конечно, одной из причин этого была ее красота, иначе и быть не могло; но меня привела в восхищение также ее твердость, невинность и чистота души. Без сомнения, некоторые ее поступки произвели бы на меня неприятное впечатление, если бы я слышал о них; они могли бы показаться слишком вольными, но при виде Урсулы подобные мысли исчезали, и легко было убедиться, что она вела себя всегда, повинуясь сердечному влечению. Так, например, когда она взяла меня за руку, конечно, она думала в это время о своем брате; если этот поступок, достойный в другом случае порицания, объяснить таким образом, то он представляется трогательным и очень естественным.

Ну как сравнить Приспиллу Бэйярд с Урсулой Мальбон! Конечно, Присцилла была недурна собой и имела все качества хорошо воспитанной девушки; но в Урсуле так много оригинального: при твердых правилах она обладала решительностью и энергией, которые едва ли можно найти из тысячи девушек в одной. Не скажу, чтобы я был положительно влюблен, когда вышел из комнаты; я не хотел показывать вида, что так легко поддаюсь первым впечатлениям, но признаюсь, никогда ни одна женщина не возбуждала во мне и десятой доли того участия, которое я принимал к Урсуле.

Я нашел Эндрю во дворе, проверяющего свои цепи.

Он делал это по временам и с такой же добросовестностью, как будто взвешивал золото. Старик, казалось, не заметил, что я так долго оставался наедине с его племянницей, потому что, едва увидев меня, он сказал, держа свою палку в зубах:

— Извините, что я оставил вас так надолго одних, но мне нужно было заняться. Я не хочу, чтобы впоследствии ваши поселенцы, янки, ругали мою работу. Пусть перемеряют эту землю хоть через сто лет и тогда увидят, ошибался ли старик Эндрю.

— Но отклонение магнитной стрелки всегда покажет небольшую разницу, если только межевщики не будут лучше нынешних.

— Правда, Мордаунт!.. Черт возьми!.. Вы дотронулись до раны. Я долго думал об этом, рассматривал вопрос со всех сторон, и до сих пор ничего не понимаю.

— Что же вы не посоветуетесь с Урсулой, искусной землемеркой?.. Знаете ли что? Ведь вы можете потерять вашу репутацию, так дорого и такими трудами приобретенную.., она перейдет к мисс Мальбон.

— Как! Она уже рассказала вам?.. О, женщины!..

Никогда не умеют хранить тайну! Попробуйте заставить молчать попугая!

— Вы слишком строги!

— Мне досадно, для чего она сказала вам об этом…

Она сделала это против моей воли, Мордаунт… В другой раз я не позволю ей этого. А правду сказать, и вы с удовольствием посмотрели бы, как она занималась своим делом.., какая быстрота! Какой верный глаз! Право, сама природа назначила ей быть землемеркой.

— До тех пор, пока не найдется какой-нибудь бедняк, чтобы занять это место. Право, она не женщина, а ангел!

Многие родственники на месте землемера встревожились бы, услышав такие выражения от молодого человека, но Эндрю был уверен во мне, и я приписываю это больше его характеру, чем моему. Вместо того, чтобы обнаружить беспокойство или неудовольствие, он взглянул мне прямо в глаза с веселым видом; на лице его выражалась вся любовь его к своей племяннице.

— Да, Мордаунт, она прекрасная девушка, жемчужина своего пола, а посмотрели бы вы, как она помогала мне! Немного денег ушло из вашего кошелька в течение того месяца, как она работала… Я платил ей только половину настоящей цены. Но при всем этом я уверен, что с ней мы сделали гораздо больше, чем при помощи самого лучшего работника.

Как все это казалось мне странным! Урсула Мальбон трудилась на меня, и ей платили за работу торгуясь!

Мысли мешались у меня в голове, и между тем я не мог не удивляться благородной девушке. Хотя в первые минуты мне неприятно было узнать, что та, которую я готов был полюбить, вынуждена была заниматься подобным делом, но я скоро убедился в том, что этим самым она приобретала большие права на мое внимание.

Разговор наш был прерван приходом Франка Мальбона. Я с ним увиделся в первый раз. Землемер представил нас друг другу с обычной простотой и добродушием. Через несколько минут мы познакомились. Эндрю спросил его о здании, которое поднимали.

— Я дождался той минуты, когда стали класть стропила, — ответил Франк, — а потом ушел. Праздник должен закончиться балом, как я слышал. Но мне нужно видеть сестру и идти домой, то есть к вам, господин Литтлпэдж; у нас нет другого жилья, кроме того, которое вы нам предложили.

— Между сослуживцами все должно быть общее.

Впрочем я рад, что вы заговорили об этом, потому что я хочу теперь же сделать вам предложение; если вы примете его, тогда я уже буду вашим гостем.

Эндрю и Франк взглянули друг на друга с удивлением. Я пригласил их сесть на скамейку, стоявшую во дворе, и объяснил им в чем дело. Здесь я должен мимоходом сказать несколько слов об этой скамье. Она стояла на конце площадки, образованной скалами со стороны двора, который, со времени взятия Канады французами, был защищен палисадником, остатки которого были еще видны. Урсула, со свойственной ее полу склонностью ко всему прекрасному и изящному, устроила там собственными руками беседку, у подошвы которой посадила деревце. С этого места открывался вид на обширные луга и лесистые холмы. Эндрю сказал мне, что племянница его часто сидит в этой беседке.

Сев между землемером и Мальбоном, я сказал им о своем намерении, то есть что хочу сделать Франка моим поверенным в делах. Чтобы заставить их принять мое предложение, я добавил, что предоставляю им пользоваться домом и поместьем и что на время ежегодных моих посещений для меня достаточно будет тех комнат, которые занимал мой дед. Я прибавил, что поместье обширно и земля довольно плодородна для того, чтобы удовлетворить потребности скромного и привыкшего к умеренной жизни семейства и что от продажи избытков можно приобретать даже иностранные товары, какие только понадобятся.

Одним словом, я развернул перед ними весь свой план, который, правда, принял немного больший объем с тех пор, как во мне родилось желание окружить Урсулу всеми удовольствиями и удобствами жизни, какие могли быть в моей власти.

Читатель не должен предполагать, что я, действуя таким образом, показывал особенное великодушие. Не надо забывать, что в 1784 году земли в штате Нью-Йорк не имели почти никакой ценности, точно так же, как в наше время на берегах Майами, Огайо или Миссисипи.

Поместья подобного рода скорее обременяли, нежели приносили выгоду, и будущее только могло вознаградить владельцев в лице их детей или внуков note 3.

Нужно ли говорить, что предложение мое было принято с благодарностью? Старик Эндрю пожал мне руку, и будущее это было выразительнее всевозможных речей;

Франк Мальбон был тронут до слез, но старался скрыть это: мы все были счастливы. Франк имел при себе чернильницу, а у меня была готовая доверенность с пробелом, в который я хотел вписать имя землемера, а вместо него вписал имя Мальбона. Эндрю служил нам свидетелем; мы подписались, и с этой минуты Франк и сестра его стали временными владельцами дома, в котором мы жили. Я с истинным наслаждением видел, как Урсула, узнав эту радостную новость, бросилась, растроганная и со слезами на глазах, в объятия брата.