Глава XXIX

Тихо и спокойно, как дитя, которое, наклонившись к плечу матери, засыпает с улыбкой, отдал он душу свою небу, а тело завещал земле.

Гарт

Я видел, что землемер и Урсула старались не смотреть на постель Мильакра, с той минуты как этот упорный грешник перестал существовать, и поэтому я приказал перенести его труп в другую хижину. Пруденс последовала за ним, не оставляя его ни на одну минуту. Лавиния была возле нее. Между людьми, приведенными Ныокемом, было несколько столяров. Они сделали гроб, куда положили тело Мильакра, другие же выкопали яму в середине обширной равнины, на которой старый скваттер уже засеял несколько участков рожью. Ждали только, когда прибудет судья, чтобы начать погребение.

Между тем в хижине, где лежал землемер, царствовало умилительное спокойствие. Мой старый друг ослабевал все больше и больше и почти уже не говорил ни слова. Впрочем, он сохранил память до последней минуты своей жизни. Урсула почти весь день провела в молитве возле его постели. К вечеру мы уговорили ее немного отдохнуть. Когда она ушла, старик Эндрю заговорил со мной.

— Я чувствую, дорогой Мордаунт, что смерть приближается, но пусть она придет, я приму ее с улыбкой, потому что она послана Создателем. Смерть для меня не страшна.

— Да, вы должны привыкнуть к ней, капитан Койеманс, выдержав столько сражений.

— Раньше моим первым желанием было умереть с оружием в руках, как Монтгомери, как Варрен, погибшие на поле битвы. Теперь это желание прошло. Я похож на путешественника, который, перейдя широкую равнину, в конце ее встречает пропасть, и через нее он должен перешагнуть, чтобы продолжать свой путь. И что наша жизнь с ее трудами и заботами перед вечностью? Но я не пугаюсь вечности, потому что Бог просветил мой ум, и в сердце моем одна только любовь к Создателю… Ах, Мордаунт, не покажется ли вам скучным, что я говорю об этом?

— Нисколько, нисколько. Говорите, я буду вас слушать. Ваши слова для меня всегда были драгоценными, а тем более в эту торжественную минуту.

— Благодарю, Мордаунт, благодарю от всего сердца.

Вы знаете, мой друг, как прошло мое детство. Я это вам часто рассказывал, помните, когда мы еще вели бивуачную жизнь. Оставшись очень молодым без матери и отца и не имея ни защитника, ни покровителя, я не знал своего Бога и обязанностей своих к нему — И что же, дитя меня обучило этим обязанностям, научила понимать религию.

Все изменилось во мне с тех пор, как я начал следовать советам Урсулы. Она меня полностью преобразила. Раньше я часто пил ром, водку и другие крепкие напитки, а сейчас видели ли вы когда-нибудь меня со стаканом вина в руке. Это последствия тех разговоров, которые она вела со мной. Вам нравится Урсула, но послушайте, как она рассказывает о Боге, о искуплении мира… Вы тогда найдете ее еще прелестнее, вы примете ее тогда за ангела, посланного с неба для счастья и утешения людей.

Землемер предвидел минуту своей смерти. Никогда я не видел людей, которые бы умирали так спокойно, как он. Впрочем, до предсмертных минут он еще чувствовал страдания, но старался не показывать их. Мне он, впрочем, сказал, что испытывает жестокие мучения.

— Только не говорите Урсуле, — прошептал он, — пусть она ничего не знает.., зачем усиливать ее скорбь?

К вечеру страдания затихли, землемер мог заснуть на некоторое время.

Перед рассветом он пробудился, чтобы вскоре заснуть вечным сном. По временам на него находило забытье. Он повторял одни и те же вопросы, на которые мы уже не раз отвечали, спрашивал где Урсула. Между тем как молодая девушка стояла рядом с его постелью.

— Я здесь, дядюшка, — отвечала Урсула дрожащим голосом, — я стою перед вами.

— Франк, позови ее.., я хочу, чтобы она была возле меня в последние минуты моей жизни.

— Мой добрый дядюшка, это я сжимаю вам руки, — отвечала Урсула громче, чтобы землемер мог услышать ее слова. — Неужели вы думаете, что я оставлю вас?

— А! Это ты, — сказал землемер, поднимая руку и дотрагиваясь до Урсулы. — Ты не забудешь, милое дитя мое, своего обещания насчет Мордаунта. Если он получит позволение от своей семьи, выходи за него, моя дочь.., прими мое благословение… Обними меня, Урсула… О, как твои губы холодны!.. Они не то, что сердце.., обними меня также, Мордаунт… Ах.., теперь хорошо… Прощай, Франк, прощай мой друг, я твой должник, но сестра твоя заплатит за меня… Скажите генералу Литтлпэджу и его жене, что я, умирая, вспоминал о них… Прощай, Франк.., прощай, Урсула… О, мой Спаситель, прими душу мою!..

Это были последние слова, произнесенные добрым землемером на этом свете; с ними остановилась его жизнь.

Нужно было подумать о приготовлении к похоронам.

Урсула, в сопровождении Лавинии, была отведена в другую хижину, пока мы перекладывали тело Эндрю в гроб, приготовленный теми же руками, которые сделали гроб для скваттера. К полудню приехал судья. Все формальности были совершены. В свидетельстве о смерти двух покойников было написано, что землемера убил неизвестный, а Мильакр был убит случайно. Хотя это свидетельство было написано ложно, потому что большинство из нас знали, кто убил землемера, а я, со своей стороны, догадывался, от чьей руки получил удар старый скваттер, однако оно было подписано всеми нами беспрекословно.

В тот же вечер мы похоронили Мильакра. Из всего его многочисленного семейства только Пруденс и Лавиния присутствовали при этой печальной церемонии.

Погребение совершено было быстро. Могилу засыпали, а потом сверху покрыли дерном; все кончилось для старого скваттера! Когда мы тихо удалялись от последнего его жилища, гробовое молчание царствовало между нами: мы не осмеливались говорить, так наши сердца были полны самых разнообразных чувств.

Вдруг это молчание прервалось громким голосом Пруденс. Мы остановились.

— Братья, — вскрикнула эта женщина, представлявшая странную смесь пороков и добродетелей, — братья, благодарю за ваше внимание к тому, кто уже не существует больше для меня в этом мире. Благодарю, что вы помогли мне похоронить покойника. Простите меня, что я обращаюсь к вам так, но соседями я не могу вас назвать, а неприятелями — не хочу!

Эти слова, неожиданно произнесенные, заставили нас невольно содрогнуться.

Когда печальный обряд закончился и все разошлись в разные стороны, я подошел к могиле, возле которой стояла Пруденс.

— Ночь холодная, — сказал я ей, — вы лучше бы вошли в дом.

— Вошла в дом!.. А где он?.. С кем войду я в него?

Аарона больше нет, а дети мои скрылись.., осталась одна Лавиния, но я не считаю ее дочерью, потому что она больше любит всех ваших, чем свою семью… Могила — вот что для меня теперь драгоценнее всего на свете!..

Послушайте, майор, — прибавила Пруденс после минутного молчания, — я хочу попросить вас, чтобы вы разрешили взять мне отсюда кое-какие вещи, которые еще, может быть, пригодятся моим детям… Закон, как мне кажется, не имеет на это право и не может отнять у нас… Еще я хочу попросить вас, чтобы мне отвели небольшое место возле этой могилы, чтобы я могла возвратиться сюда, когда придет мой конец!.. Я недолго проживу после потери Аарона.

— Не думайте об этом, Пруденс, — ответил я, — я не намерен притеснять вас. Вы можете спокойно забрать свои вещи, и я даже прикажу перенести их туда, куда вам будет угодно. Мне кажется, там лодка, на реке, недалеко от мельницы?

— Вы не ошибаетесь… Два года тому назад мои дети построили ее.

— И прекрасно! Все, что вам принадлежит, будет перенесено в лодку. Это сделают мои люди вместо вас завтра утром. Негр и индеец проведут ее несколько тысяч шагов вниз. Там вы можете ее нагрузить, чем захотите.

Пруденс казалась удивленной, это великодушное предложение даже ее тронуло. Однако недоверчивость ее не оставляла.

— Могу ли я положиться на майора Литтлпэджа? — спросила она с сомнением. — Тоби и его братья никогда мне не простят, если я их заманю, понадеявшись на вас, в заранее приготовленную западню.

— Тоби и его братья не должны опасаться измены с моей стороны. Неужели вы не доверяете слову честного человека?

— Для меня достаточно этого слова, я верю вам.

Да наградит вас Бог за это добро, да исполнит Он все ваши желания. Прощайте, мы больше с вами не увидимся.

— Неужели вы не хотите провести ночь в одном из этих домов?

— Нет! Эти жилища не заключают больше в себе того, что я любила. Я буду счастливее в лесу.

— Ночь холодная и вы можете простудиться.

— В этой могиле еще холоднее, — ответила Пруденс, показывая печально на насыпь, покрывавшую остатки старого скваттера. — Я привыкла жить в лесах, и притом я должна найти своих детей. Меня не остановят в этих поисках ни холод, ни ветер. Итак, прощайте, майор.

Благодарю вас еще раз.

— Но вы забыли о своей дочери. Что с ней случилось?

— Лавиния любит Урсулу Мальбон и не может расстаться с ней; я оставляю ее на волю судьбы. Когда же она захочет покинуть своих новых друзей, мать снова примет ее в свои объятия и всегда найдет ее…

Этим закончился наш разговор. Пруденс сделала прощальный знак рукой и медленными шагами пошла по направлению к лесу. Вскоре она скрылась за кустами.

Больше я ее никогда не видел. На другой день я узнал, что скваттеры, пользуясь моим разрешением, забрали большую часть срубленного леса и уехали из нашей страны. Как только показалось солнце, мы занялись приготовлениями, чтобы перенести тело землемера в Равенснест.

Урсула отправилась вперед с Лавинией и братом, чтобы все приготовить к нашей встрече. Они прибыли туда в час до полудня. Мы шли очень медленно, так как день был чрезвычайно жаркий и солнце ужасно пекло; мы прибыли в Равенснест не раньше вечера. Подходя к Равенснесту, я заметил несколько телег и лошадей в стороне от дороги. Я вначале подумал, что это приехали фермеры, чтобы отдать землемеру последний долг уважения, но ошибся: истина вскоре открылась… Приехавшими были мои родные. Впереди всех шли к нам навстречу генерал и матушка, за ними следовали полковник Фоллок, Кэт, Присцилла Бэйярд, ее брат и моя старшая сестра… Позади всех, насколько ей позволяли силы, с трудом шла моя бабушка.

Тут собралось все наше семейство и все искренние, близкие друзья. Франк был вместе с нами. Он, вероятно, предупредил всех о смерти землемера, потому что они не удивились, увидев нашу похоронную процессию.

Кэт мне сказала позже, что эта процессия имела величественный вид. Впереди всех шли Сускезус и Джеп, оба вооруженные. Последний нес топор. Потом шли носильщики, а далее отряд, тянувшийся в правильном порядке. У всех блестели карабины на плечах, а сзади походные сумки. Трое невольников Койеманса шли за гробом своего господина. Они несли компас, цепи и другие орудия землемера.

Шествие на минуту замедлилось во дворе, где мы поставили гроб и немного отдохнули. Потом оно продолжилось в прежнем порядке, но с прибавлением новых лиц. Генерал Литтлпэдж, по просьбе Тома Бэйярда, взял на себя обязанность читать молитвы, как требовал обычай. Так как уже было темно, то Сускезус и Джеп, открывавшие шествие на этот раз, зажгли факелы. Мы все сделали то же. Эти факелы были не что иное, как простые, смолистые лучины.

Джеп, кроме того, нес в руке лопату, потому что он должен был засыпать могилу землемера.

Несмотря на эту остановку, я не перемолвился ни с кем из родных, желая вначале выполнить свои обязанности по отношению к старому другу, а потом уже предаться радости свидания с родными.

Генерал Литтлпэдж шел за гробом с книгой в руках.

За ним следовала Урсула, одетая в траурное платье и опираясь на руку своего брата, дальше — Присцилла и Том Бэйярд и, наконец, я, поддерживая Кэт.

Она нежно пожала мою руку, как бы желая выразить ту радость, которую она чувствовала, увидев меня невредимым и вне всякой опасности.

Могилу выкопали недалеко от скал. На этом месте произошло одно из самых памятных событий в жизни генерала, событие, в котором Джеп и Сускезус играли очень важную роль.

Ни одни похороны, какие только случалось мне видеть в моей жизни, не были так величественны, как эти. Голос моего отца дышал особенной важностью, молитвы он произносил внятно и трогательно, так что они волновали душу. Впрочем, могло ли быть иначе, когда генерал, был не только друг покойного, но истинный христианин?

Сердце мое сжалось, когда первая горсть земли упала на гроб землемера; но размышление успокоило меня. С этой минуты Урсула стала для меня вдвое дороже прежнего. Я чувствовал, что должен был заменить ей дядю.

Ни одно рыдание не вырвалось у Урсулы за все время похоронной процессии. Без сомнения, она проливала слезы, но эти слезы текли в молчании, потому что молодая девушка не хотела показывать перед всеми свою печаль, решив скрыть ее в глубине своей души. Когда все закончилось, мы возвратились в Равенснест.

Франк и Урсула хотели остаться одни и прошли в отдельный дом. Вскоре к ним присоединилась Присцилла, которая хотела поговорить и утешить свою подругу.

Через полуоткрытое окно мы увидели их в объятии друг Друга.

Теперь я был свободен и мог делать то, что повелевало мое сердце. С восторгом я прижался к груди своей матушки, которая нежно обнимала меня, не замечая того, как слезы текли ручьем из ее глаз.

Потом я перешел в объятия своих сестер и наконец очередь дошла до бабушки, которая уже начинала сердиться, что я так долго не подхожу к ней принять ее родственные ласки. За это она меня помучила больше всех… Но эти мучения были так приятны! Я желал бы их испытывать всегда!..

Нас позвали ужинать. Все за столом встретились, исключая Франка, Урсулу и Присциллу Бэйярд. Мы не заметили, как пролетело время. После ужина я рассказал все свои приключения.

— Вот каковы эти янки! — закричал полковник, когда я закончил рассказывать. — Они все на один покрой! Держу пари, что едва ли кто так много нагрешил в жизни, как этот Мильакр. И черт возьми, я уверен, что он воровал из страсти к воровству, а не по нужде.

— Нечестные люди, — возразил мой отец, — существуют везде, как в Нью-Йорке, так и в Новой Англии.

Скваттеры полностью зависят от страны. Когда владения тщательно не оберегаются, то понятно, кто будет уважать их неприкосновенность, особенно если человеку не привиты правила чести?.. Не от народа происходит это зло, и поверь, везде бы происходили подобные хищения, если бы земли были оставлены на произвол судьбы, как это происходит здесь…

— Ну, попадись мне хотя бы один скваттер, — прервал полковник с угрожающим видом (как истинный голландец, он имел постоянное чувство ненависти против янки), — я бы содрал с него кожу, не спрашивая судей!

— Это значит — впасть в крайность не менее пагубную, — ответил мой отец.

— Кстати, — закричал я, желая прервать этот разговор, — я узнал любопытную вещь, и как вы думаете, о ком? О вашем старом знакомом — Ньюкеме.

И тут я рассказал все, что знал про достойного судью.

Генерал слушал меня спокойно, а полковник щурил глаза, ворчал про себя и закончил тем, что начал смеяться.

— Вот вам другой янки!

— Опять за старое, Дирк! Вы, кажется, хотите свалить всевозможные пороки на наших бедных соседей.

Если я и доверял этому человеку, то только потому, что считал его честным. Но что же делать?.. Я обманулся…

Все-таки это не заставит меня сказать, что причиной его низкого поведения было место его рождения и что он оттого подлец, что родился янки…

— Как хотите, так и думайте, но зачем внушать вашему сыну эти ложные мысли? Впрочем, я уверен, что рано или поздно перед ним откроется истина.

— Я буду глубоко огорчен, если мой сын будет верить предрассудкам. Последняя война дала мне возможность познакомиться со многими офицерами из Новой Англии, и я нашел, что они все были отличные люди.

— Уважайте янки, я не возражаю вам, но только скажу раз и навсегда, что эти проклятые вскоре завладеют всеми нашими землями.

Эта маленькая война продолжалась еще некоторое время. Потом, пожелав друг другу спокойной ночи, все отправились спать.

Загрузка...