Земля бизонов

18

Конечно, безнадежное дело — пытаться уйти от молодых воинов, привыкших управляться с подобными лодками, а потому вполне можно было понять бывших рабов, которые бросили каноэ и взбирались на скалы или искали убежища в небольших расселинах, мелькающих по обе стороны главного русла.

Очевидно, бывшие пленники больше полагались на резвость ног, чем на силу рук.

— Может, нам стоит последовать их примеру и попробовать держать оборону в одной из этих расселин? — рискнул предложить Сильвестре Андухар, задыхаясь от гребли. — Такими темпами, да еще и при попутном ветре, они скоро начнут обстреливать нас из луков, и на середине реки у нас не останется никаких шансов.

Ни на минуту не прекращая грести, канарец понял, что опасения андалузца полностью оправданы, но не ответил, пока не разглядел среди скал каноэ, брошенное беглыми рабами.

— Правь туда! — велел он. — Скорее!

— Зачем?

— Увидишь!

Когда до брошенного каноэ оставалось не более трех метров, канарец проворно выскочил на берег с ножом наперевес и, добравшись до лодки, распорол ее ножом на всю ширину.

Затем, столкнув в воду кормовую часть лодки, взобрался на нос и принялся прыгать, как бесноватый, пока не сломал прутья каркаса, после чего перед ним осталась лишь кожаная обтяжка лодки, напоминающая то ли раскрытую книгу, то ли распоротую вдоль рыбину.

Между тем, преследователи быстро приближались. По расчетам Сьенфуэгоса, они были уже в пятистах метрах, но он, не теряя хладнокровия, забрал остатки разломанной лодки и поплыл к сдвоенными каноэ.

Закрепив на носу одной из них конец любимого шеста, он потянул его на себя, прижав нижнюю часть тонкой кожаной обтяжки, и превратил ее тем самым в маневренный парус, который тут же поймал попутный ветер.

— Держите крепче! — взревел канарец, обращаясь прежде всего к Андухару, но индейцы и сами сообразили, что от них требуется. — Держите изо всех сил!

Он столкнул лодку на воду, забрался внутрь и принялся отчаянно грести, пока они снова не выбрались на стремнину.

Первая стрела упала в воду менее чем в пятидесяти метрах за их спинами.

Кривое и некрасивое изобретение при малейшей перемене ветра грозило перевернуть и без того не слишком устойчивый катамаран, но канарец ловким ударом весла сумел изменить курс так, что ветер надул грубый кожаный парус, передав свою силу лодке, и та помчалась вперед.

— Сработало! — не сдержал ликующего крика ошеломленный Сильвестре Андухар. — Сработало!

— А ты как думал? Вспомни, я ведь учился навигации у самого адмирала Моря-океана, дона Христофора Колумба. Право руля! Туда, осел! направо! И скажи этим, чтобы держали парус изо всех сил, потому что от него зависит их жизнь.

Вообще-то отцу с дочерью не требовалось объяснять, что делать, они и сами быстро поняли, что единственный способ избежать рабства — это всеми средствами удерживать чудной парус, то и дело норовящий выскользнуть из рук.

Их скорость нельзя было назвать впечатляющей, но ее хватило, чтобы сохранять дистанцию с преследователями без необходимости грести как одержимые.

Воины гребли без устали, но ветер не стихал.

Сьенфуэгос знал, что краснокожие недолго смогут тягаться с ветром, ведь в борьбе человека и природы победа почти всегда остается на стороне последней.

И правда, через полчаса, убедившись, что беглецов не догнать, индейцы впали в уныние, и хотя вождь не переставал их подгонять ободряющими криками и даже угрозами, в конце концов, они выбились из сил.

Поражение всегда тем больнее, чем ближе казалась победа.

Когда река сделала резкий виток влево, канарец испугался, что ветер перестанет нести их вперед, но вскоре понял, что ветер в каньоне дует совсем не как на плато, а меняет направление вместе с рекой, словно пленник высоких стен.

После полудня они достигли такой скорости, что с каждой минутой всё больше удалялись от преследователей.

Когда в ущелье воцарилась непроглядная тьма, поскольку туда не проникал даже слабый свет звезд, Сильвестре Андухар заметил, что нужно выбраться на берег — или хотя бы уйти со стремнины, поскольку они рискуют напороться на камни на одном из бесчисленных порогов.

Но вождь навахо сказал, что это будет ошибкой.

— Преследователи не остановятся ни на минуту, — произнес он на языке племен сиу. — Будут плыть и в темноте, и за ночь нас нагонят.

— А как мы сможем вовремя узнать, что приближается порог, чтобы успеть выбраться на берег?

Индеец покачал головой и коснулся ладонью каркаса лодки.

— Когда приближается опасный участок реки — водопад или порог — скорость движения воды меняется, кожа каноэ это улавливает и начинает вибрировать и издавать звук вроде барабанной дроби, предупреждая об опасности. Так что, если услышишь, что каноэ начинает «петь» — изо всех сил греби к берегу и вытаскивай его на сушу.

Кадисец, не удовлетворенный этим объяснением, перевел его слова Сьенфуэгосу, которого оно тоже крайне удивило:

— А ты сам-то что думаешь о поющем каноэ? — спросил он Андухара.

— Я тебе уже не раз говорил: даже дурак о своем доме знает больше, чем мудрец о чужом. А наш приятель дураком не выглядит. Он всю жизнь проплавал на этих дерьмовых лодчонках, и уж если уверяет, что каноэ может петь, то лучше его слушаться и играть по его правилам.

— Представляю, какая ночка нас ожидает!

Андухар молча кивнул.

Трижды им приходилось выскакивать на берег, зажигать факелы, чтобы при их свете наскоро осмотреться, разгружать катамаран, сплавлять его вниз по течению, обходя порог, после чего снова грузить в него пожитки, чтобы продолжить плавание.

К рассвету они совершенно измучились, но враги отстали, а сами они уже наловчились управляться с парусом, так что индианка и Андухар смогли немного поспать, поскольку для управления лодкой хватало и двоих.

К полудню окружающий пейзаж начал меняться прямо на глазах. Скалы стали ниже, а их склоны вместо прежнего красного приобрели серый и зеленый оттенки. Река все чаще разливалась в обширные протоки, открывался все более широкий обзор.

Теперь, когда за спиной не нависали скалы, беглецы решили устроить передышку, собраться с силами и поесть без опаски, что преследовали выскочат из-за угла.

Они ясно различали то место, где каньон расширялся, и вода выплескивалась из него, словно вздохнув полной грудью, когда расстегнули тесный корсет.

Теперь оба берега реки покрывала густая растительность, к тому же здесь водилось немало дичи, так что уже спустя полчаса им удалось подстрелить доверчивого олененка, неосторожно приблизившегося к воде.

Удивленный канарец поинтересовался, почему туземцы, которые преследовали их с такой настойчивостью, предпочли построить деревню на дне глухого ущелья, а не в этих благодатных местах, где они сейчас плывут.

Когда Андухар спросил об этом Шеэтту — так звали вождя навахо — тот ответил, что это всего лишь вопрос безопасности — каждые четыре-пять лет дикие кочевники племени под названием «команчи без теней» спускаются с северо-востока в поисках новых рабов и жен. На открытой местности трудно защититься от нападения, но в неприступном ущелье их набеги редко бывали удачными.

Шеэтта когда-то занимал высокое положение: он был вождем объединенных племен семьи навахо. Однако коварный соперник, мечтавший занять его место, предал его и продал в рабство вместе с женой и дочерью банде команчей без теней, которые вскоре ушли на север, уведя с собой его беременную жену, а их с дочкой продали нынешним хозяевам.

После этого он долгих пять лет высекал каменные топоры и наконечники для стрел, о чем красноречиво свидетельствовали сбитые в кровь руки. Долгих пять единственной его отрадой была дочь, и он мечтал когда-нибудь отомстить тем, кто разрушил его жизнь.

Когда Сьенфуэгос захотел узнать имя девочки, ответ андалузца его по-настоящему озадачил:

— Ее зовут так, как тебе больше нравится.

— В смысле?

— Освободив ее, ты стал ее хозяином и будущим мужем, а значит, можешь назвать, как тебе захочется.

— Что за бред? — растерялся канарец. — Я ей никакой не хозяин и уж тем более не будущий муж.

— Таков закон... — с усмешкой ответил Андухар. — А кроме того, я вижу, что она в восторге от мысли стать женой настоящего полубога, высокого, красивого, смелого и рыжего мужчины. Должно быть, она, как и те сискво, считает тебя колдуном прерий.

— Кончай болтать чепуху! Лучше скажи им, что я женат и мне не нужны новые жены.

— Никого не интересует, нужны они тебе или нет. Это твой долг. Таков закон, и если ты отвергнешь эту девушку, то оскорбишь ее отца и всех навахо на пятьсот миль вокруг. Поверь, мы не в том положении, чтобы наживать себе врагов.

— Да ты свихнулся!

— Вовсе нет, — возразил андалузец. — Вспомни старую поговорку: «Новые места — новые обычаи». Если ты породнишься с такой важной особой, как вождь племени, пусть он сейчас и переживает трудные времена, это даст нам защиту, которая нам нужна как воздух.

— Но она еще совсем ребенок!

— Который очень скоро станет женщиной и с этой минуты будет давать жизнь детям. Я тебе уже говорил, детородный период у местных женщин слишком короток, а потому их готовят к материнству уже в том возрасте, в каком наши девочки еще в куклы играют.

Канарец внимательно рассматривал девочку — маленькую, худенькую, почти скелет с огромными черными глазами и двумя длинными черными косами, спадающими на грудь — если так можно назвать два крошечных холмика. Девочка, заметив, что он ее разглядывает, ослепительно улыбнулась.

— Вот видишь? — подмигнул андалузец. — Вне всяких сомнений, она без ума от тебя!

— Кончай придуриваться! — угрюмо бросил Сьенфуэгос. — Ты посмотри на нее хорошенько! Она же мне в дочери годится, моей старшей столько же лет... — он перешел на шепот, как будто не хотел, чтобы его услышала девочка, хотя она и так не понимала ни единого слова. — А кроме того, ты же знаешь, что я... скажем так, несколько крупноват, и если я лягу в постель с этим хрупким созданием, то просто порву пополам.

Андухар убежденно кивнул.

— Учитывая то, что я видел — признаю, ты скорее всего проткнешь ее насквозь, — согласился он. — Но все равно ты должен сделать вид, что согласен, только твои законы велят тебе подождать, пока она достигнет зрелости, и моли Бога, чтобы к тому времени, когда у нее придут первые месячные, мы были уже далеко отсюда.

— А если не будем? Что мне в таком случае делать? Ты хочешь, чтобы я ее убил?

— Послушай! — ухмыльнулся андалузец. — Если, как говорится, даже верблюд может пройти сквозь игольное ушко, думаю, и ты справишься, когда придет время. — Он весело рассмеялся. — На свете порой случаются и более невероятные вещи!

Больше он не успел ничего добавить, поскольку в эту минуту Шеэтта легонько похлопал его по руке, указывая в сторону вершины горы, с которой они недавно спустились.

Там поднимались в небо три толстых столба дыма — два черных и один белый, сначала вертикально вверх, но вскоре ветер наклонил дым в сторону.

Спустя несколько минут столбы дыма исчезли один за другим, чтобы тут же снова взметнуться в небо. Стало ясно, что кто-то при помощи дыма подает сигналы, как это когда-то делал Сильвестре Андухар. Тот невольно выругался:

— Вот же мать их за ногу! Так мы не договаривались.

— Что там еще стряслось? — встревожился канарец.

— Поняв, что им нас не достать, эти сукины дети просят береговые племена убить нас.

— Да уж, повезло, ничего не скажешь! Из огня да в полымя, как говорится.

— Итак, продолжать плыть по реке — значит обречь себя на верную смерть, — после долгих раздумий произнес Шеэтта, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы андалузец успевал перевести его слова. — Когда при помощи дыма просят кого-то убить, это означает, что убийцы получат в награду столько кукурузы, сколько весят тела врагов.

— Боже! — не удержался канарец от ехидного замечания. — Всегда, сколько я знал, цену измеряли в золоте, а эти дикари — в какой-то несчастной кукурузе.

— Позволь тебе напомнить, что кукуруза — один из немногих продуктов, которые могут храниться долгое время и не портиться, а в таком жарком климате она стоит намного дороже золота, которое годится лишь на пули, которые краснокожим совершенно ни к чему, ведь у них нет огнестрельного оружия. Здесь кукуруза — главная валюта, потому что она долго хранится, ее легко перевозить, а в случае суровой зимы или неудачной охоты именно от запасов кукурузы зависит жизнь племени. Тогда дети и старики питаются кукурузной кашей, а взрослые вынуждены добывать себе пищу, как умеют. Так что, если бы твою ценность измеряли в мясе, шерсти, когтях и костях животных, это не составило бы и сотой доли той стоимости, которую имеет для них кукуруза.

— А вес моей души — что же, не считается?

— Твоей души? — рассмеялся Андухар. — Да я не дал бы за нее ни единого зернышка! А если серьезно, — добавил он, — то спроси у нашего друга Шеэтты, уж кто-кто, а он прекрасно знает, как обстоят дела в этих краях, и говорит, что за каждым поворотом нас могут поджидать лучники. А ведь достаточно пробить стрелой борт лодки, и нам придется несладко. Что ты на это скажешь?

— А что я, по-твоему, должен сказать? Он прав: если река легко может превратиться в ловушку — значит, у нас нет другого выхода, как идти пешком.

— И сколько придется идти?

— Пока не уберемся как можно дальше от этих проклятых мест, где могут поджидать лучники, — пожал плечами канарец с таким видом, словно речь шла о самых очевидных вещах.

— Вот и я сказал то же самое, и Шеэтта со мной согласен.

— В таком случае, учитывая, что река течет с северо-востока и тянется далеко на юго-запад, мы можем либо переправиться через реку, пойти на восток и вернуться назад в прерии, либо продолжать путь на запад, пока не доберемся до края земли или до тех китайцев, о которых адмирал прожужжал все уши.

— Шеэтта говорит, что он никогда ни слышал ни о китайцах, ни о людях с желтой кожей.

— Так я и думал. А он знает, где находится край земли?

— Нет, этого он тоже не знает.

— Итак, мы вернулись к тому, с чего и начали.

— Ну, кое-что все-таки переменилось к лучшему, — с улыбкой ответил Андухар. — В прериях никто не дал бы и мараведи за наши шкуры, здесь же за нас готовы отвалить кукурузы по нашему весу.

— Прекрасное утешение, ничего не скажешь! — хмыкнул Сьенфуэгос. — Ты лучше шагай, не теряй времени даром!

Набив каноэ камнями, они столкнули их в реку, наблюдая, как лодки медленно исчезают под мутной водой. Беглецы уничтожили все следы своего пребывания и вновь двинулись на запад, стараясь ступать по камням, чтобы не оставлять следов.

Ночь застигла их в небольшой укромной долине, покрытой густой растительностью, но они не решились развести огонь, ограничившись на ужин холодными остатками олененка. В скором времени всех сморила усталость. Канарец так хотел спать, что даже не заметил, как девочка свернулась клубочком у него под боком.

Проснувшись, он прежде всего увидел над своей головой неотрывно наблюдающие за ним черные глаза и очаровательную улыбку в два ряда белоснежных зубов.

— Помоги мне Боже! — прошептал он себе под нос. — Ну и проблемка на мою голову!