Зеркало души

2

— Скажите, у вас есть глазовыколупывательница?

— Что? — Феликс на секунду оторвался от дороги и посмотрел на пассажирку, которая сидела, прикованная ремнем безопасности, и задумчиво терзала кожаную обивку «Мерседеса». Чудесные глаза смотрели в боковое стекло. Врывающийся в салон ветерок поднимал ее светлые волосы над головой, и они реяли, как нимб.

— Гла-зо-вы-ко-лу-пы-ва-те-льни-ца, — меланхолично повторила странная особа по слогам.

— А что это такое?

Радмила не видела, как водитель «Мерседеса» улыбнулся краешком губ. Она в это время размышляла на тему, что напишут в милицейской сводке, когда обнаружат ее труп. Этот человек, который сейчас рулит слева от нее, маньяк. Но она почему-то поехала с ним, наплевав на элементарное благоразумие.

— Такой прибор, которым извлекают глаза из глазниц. Вам ведь нужны мои глаза? А без этого их не достать.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— По правде говоря, я не думал еще над этим вопросом. Но отец, вероятно, уже знает. Он у меня обо всем успевает подумать. Вам следует спросить у него.

— Обязательно спрошу.

— Вот прямо сейчас и спросите. Мы уже приехали.

«Мерседес» мягко затормозил на стоянке, раскинувшейся перед огромным зданием, число этажей которого наверняка приближалось к трем десяткам.

Радмила на секунду зажмурилась, когда отраженный свет множества окон ослепительно блеснул перед глазами. Она чуть пошатнулась, но крепкая рука поддержала ее за локоть. Длинные смуглые пальцы ухватились и не отпускали. Надо полагать, Феликс Ипатов серьезно опасался, что добыча попытается снова удрать и затеряться на многочисленных этажах.

— Нам на какой этаж? — поинтересовалась Радмила, когда лифт с шипением раскрыл перед ними дверцы.

— На тринадцатый.

Ну разумеется. На каком еще этаже должны обитать нечисть, маньяки и Феликсы Ипатовы?

В лифте было прохладно. Очутившись в маленьком замкнутом пространстве один на один с непроницаемым Ипатовым, Радмила поняла, что, во-первых, он очень высокий, а во-вторых, что ей приходится прилагать усилия, чтобы не таращиться на длинноносое интересное лицо. Лицо — будто скопированное со старинного портрета.

Сколько Феликсу лет? Двадцать четыре? Двадцать пять? Она может оказаться старше его.

Лифт дернулся и остановился. Двери услужливо разъехались в стороны. Феликс вышел первым и галантно предложил свою руку. Однако рука так и осталась висеть в воздухе. Радмила мелькнула мимо, как вспугнутая тень.

13-й этаж.

1113-й офис.

— Это вы нарочно? — Она кивнула на медные циферки.

Живые агаты в сумраке коридора таинственно блеснули. Ипатов очутился почему-то совсем близко от нее. В сантиметре. И можно даже ощутить тепло, которое исходит от его кожи.

— М-м, — проговорил он, наклоняясь к уху Рад-милы. — Лично мне нравится число тринадцать. Оно стимулирует творческую активность.

— Стимулирует?

Радмиле же не понравилось это слово. Оно было каким-то… физиологичным. Ладони у нее взмокли, а коленки дрогнули. Феликс дышал ей в ухо. И это было почти приятно. Надо было срочно действовать, иначе…

Она решительно дернула ручку и распахнула дверь. Ипатов на мгновение остался за порогом в весьма интересном полусогнутом виде. А затем поспешно ринулся вслед за резвой дамой.

В приемной, по-офисному пастельно-невыразительной, за изогнутым кремовым столом, надежно отгородившись от мира компьютером, восседала секретарша — красавица, от вида которой у Радмилы екнуло сердце.

Девица обладала кукольной внешностью, начиная от тщательно уложенных живописными волнами волос нежного розового оттенка, выпуклых голубых глаз, очерченных черным карандашом, блестящих, словно и в самом деле они были пластмассовыми; изогнутых до лба ресниц и губок, вызывающе выпяченных и по-младенчески изогнутых в капризную влажную буковку «О».

Тысячекратно прокрашенные тушью ресницы медленно моргнули.

— Феликс Витальевич?

«И ангельский, должно быть, голосок», — проскочила в голове у Радмилы цитатка. Она поспешно прикусила свой ретивый язык, чтобы не облечь ее в реальные слова.

— Он самый, Светланочка. — Ипатов подмигнул секретарше самым неподобающим образом. — Это снова я. И на этот раз не один.

Пластмассовые глазищи на секунду задержались на Радмиле. Но, похоже, куколка-секретарша нежданную визави не увидела. Принципиальная близорукость — величайшее искусство! Глазищи, полные кукольного бесхитростного кокетства, обратились на Феликса.

— Вы к Виталию Викторовичу?

— К нему, к нему.

— Он собирался уходить.

— Теперь придется задержаться. И надолго. Сам виноват. — Феликс еще раз мигнул секретарше и потащил Радмилу за собой.

Таких кабинетов Радмиле видеть не приходилось. Черно-красных. Она застыла, поперхнувшись воздухом. Потолок был красным, пол — черным, стены — черно-красные. Директорский стол тоже алый, а вся остальная мебель — черная. На этом зловещем фоне было странно видеть зеленые фикусы по углам и высоченный спатифиллум у входа, по левую руку.

И уж вопиющим нарушением цветовой гаммы казалась белейшая рубашка директора, который, стоя у стола, сосредоточенно заталкивал в необъятный кейс кипу бумаг, весьма конкретно чертыхаясь.

На шум открывшейся двери он поднял голову. Даже если бы Радмила не знала, что перед ней отец Феликса, она бы догадалась. По его носу, разумеется. Наверное, у этих Ипатовых хищный нос — фамильная черта. Как и выразительные глаза-агаты.

Нос Ипатова-старшего нависал точно клюв, казался острее и длиннее, чем у сыночка. Но при всем при этом папочка смотрелся куда импозантнее Феликса. И он казался совсем не старым, наверное, лет 45–46. Не больше. Седина на висках делала его чертовски привлекательным.

Радмила тихо выдохнула. Она, оказывается, в своей жизни не видела не только черно-красных кабинетов, но и столь потрясающих директоров.

— А, это ты, пропащий, — проговорил Виталий. — Тебя не за библиотекаршами надо посылать, а за смертью.

Тут агатовые очи Ипатова-старшего разглядели стоящую рядом с Феликсом даму, и директор заметно побледнел. Его взгляд стремительно метнулся по фигурке, прикрытой сверху растянутой футболкой, снизу — длиннющей юбкой-балахоном; скользнул по растрепанным тусклым волосам, торчащим из сползшего на затылок узелка; коснулся лица, на котором не задерживался ни один мужской взор.

— Феликс, что это?

— Это та самая Радмила, папочка. Библиотекарша. Ты меня за ней посылал.

— Здравствуйте, — подала голос Радмила.

Она уже хотела задать вопрос про глазовыколупывательницу, но тут увидела, что лицо директора стало одного цвета с рубашкой. И решила повременить с вопросом.

Директор опустился в роскошное кожаное кресло, жалобно скрипнувшее под ним, и с нескрываемым ужасом уставился на свою ухмыляющуюся кровиночку.

«Кровиночка» плюхнулась в черное кресло возле окна. Радмила осталась стоять посередине дракуловского кабинета, в эпицентре битвы. Отец и сын метали друг в друга огненные стрелы. Каждая убивала наповал, но Ипатовы, видимо, принадлежали к клану бессмертных.

— Феликс, — голос Ипатова-старшего звучал нежно. — Какая болезнь тебя поразила? Глаукома? Катаракта? Ты, бедняжка, совсем ослеп?

— Представь, папа, именно тот же вопрос я хотел задать тебе. — Ипатов-младший откинулся в кресле и заложил руки за голову.

Кадык Виталия Викторовича заметно дернулся под тугим воротничком. Директор расстегнул две верхние пуговицы и глубоко вздохнул.

— Сын мой, — проговорил он еще нежнее. — Я тебя уволю. Прямо сейчас.

— Ну-ну, — хмыкнул Феликс.

Радмилы как будто не существовало в кабинете. Она и в самом деле мечтала исчезнуть. Отец с сыном были так увлечены собой, что ее бегства они, наверное, и не заметили бы.

Она сделала крохотный шажок к двери, но тут же глаза обоих Ипатовых устремились на нее и пригвоздили к месту намертво.

— Ты погляди на нее, — приятный баритон директора перешел в возмущенное сипение.

— Нет, это ты погляди на нее, папуля. И получше.

Феликс рывком поднялся. Позади Радмилы появился черный стул, с выгнутой спинкой. На этот стул она была усажена одним движением. А дальше началось такое…

Ипатов-старший тоже поднялся. Оба остановились над онемевшей Радмилой. Феликс бесцеремонно вздернул ее лицо кверху и сдавил двумя пальцами подбородок. Между отцом и сыном завязался престранный диалог.

— Ты только погляди, какие глаза. Ты у кого-нибудь видел подобный цвет, папочка? Это же настоящий аквамарин. Такой цвет даже в фотошопе не создашь. А при прямых солнечных лучах в них наблюдается фантастическая иризация, они отливают золотом. Я уже проверял. Удивительнейшие глаза.

— Ну-у…

— А форма? Ты только взгляни. Идеальная миндалевидная. Одри Хепберн отдыхает. И размер. В поллица, не меньше. Эти глазки — на миллион долларов. Их лишь нужно правильно оформить. И если «ОптикЛайф» и в них обнаружит изъяны, то мы с полным правом можем послать их куда подальше. На идиотов не работаем.

— Но ее лицо, Феликс. Веснушки, нос уткой, подбородок раздвоенный.

«На себя бы поглядели», — хотела пискнуть возмущенная Радмила, но язык присох к гортани.

Куда она попала?! К кому?! Люди, спасите!

— Ведь это безобразие будет на фотографии вместе с ее прекрасными глазами…

— При чем тут ее лицо. — Ипатов-младший вздернул подбородок Радмилы еще выше, так, что она смогла лицезреть пурпурный потолок, и пару секунд по-профессиональному жестко рассматривал ее лицо.

— У нее красивые высокие скулы, впалые щеки, нежный овал.

— Нос…

— Ну что нос?!

Длинный гибкий палец скользнул по ее носу. У Радмилы подпрыгнуло сердце, и она сама подпрыгнула.

— Нос не идеальный, согласен…

«У самих-то, у самих-то!»

— Однако когда я буду фотографировать, то наложу светотень особым образом, так, что ничего не будет заметно. В центре останутся лишь ее чудесные глаза. Скажем, так, что они только и будут бросаться в глаза.

— Гм…

— Ты сомневаешься в моих способностях, папуля?

— Я сомневаюсь в ее носе, сынуля. Не доверяю ему. Кроме того, волосы.

— Ай, — Радмила вскрикнула, когда Ипатов-старший дернул за прядь.

— Жуть! Я не уверен, что даже кудесница Лена с ними сможет что-либо приличное сотворить. Первостатейная пакля.

«Ипатов-старший — сволочь, я ему сама глаза без всякой глазовыколупывательницы выцарапаю».

— Это только она может сказать.

— Сейчас ей и позвоню. Должна быть еще на месте.

Пальцы, стискивавшие подбородок, разжались. Радмила медленно опустила голову. Шея затекла страшно. И одеревенела. Хотелось орать и ругаться всеми неприличными словами, которые пришли бы на ум. И приходили. Выплясывали на языке бешеный канкан. Если бы она открыла рот, то все эти гадкие выражения мгновенно вылетели бы и разъяренным пчелиным роем устремились на Ипатовых, которые один хуже другого. И как хорошо, если бы этот рой закусал двух паразитов до смерти!

Феликс остался стоять рядом с ее стулом, пока Виталий Викторович торопливо набирал номер телефона. Радмила беспокойно ерзала, терзаясь от близкого присутствия Ипатова-младшего.

— Алло, Леночка? Это Виталий Ипатов беспокоит. Ласточка, можешь сейчас к нам подняться? У нас тут очередная кандидатка для «ОптикЛайф». Ага, еще один глазастик. Но меня грызут сомнения в отношении этого глазастика. С глазами-то у нее все прекрасно, но вот внешность… Понимаешь? Поднимешься? О'кей, жду тебя, ненаглядная.

В кабинете наступила тишина. Виталий Викторович мрачно смотрел на Феликса, тот — в окно, а Радмила — в никуда.

Ей ужасно хотелось домой, в свой тихий мирок, нарушаемый лишь звуком телевизора. Если бы она не опоздала на автобус, то не встретила бы этого кошмарного Феликса и его не менее кошмарного папочку. Сейчас бы сидела дома одна-одинешенька, грызла сухарики и смотрела кино. Все было бы как всегда…

За дверью послышался стук каблучков. Дверь распахнулась и в дракуловском кабинете показалась кошка. Женщина-кошка. С раскосыми горящими зелеными глазами; личиком-сердечком; короткими рыжими кудряшками, из-под которых выглядывали острые вытянутые ушки; с гибкой фигуркой, обтянутой трикотажным платьем а-lа шкура гепарда. Все было мягким и плавным. Ее хотелось нежно погладить по спинке.

«Однако как интересно получилось: в одном офисе одновременно оказались женщина-кукла, женщина-кошка и женщина-дура. Целая коллекция». У Радмилы ядовитый смех булькнул в горле. Она поспешно зажала рот ладонью.

— Ах, Леночка! — Виталий Викторович взвился со стула. — Наконец-то! Посмотри, с этим можно что-нибудь сделать?

Раскосые глаза с голодным кошачьим блеском уставились на Феликса, и Ипатов-старший поспешно уточнил:

— С этим безобразием.

Раскосые глаза мгновенно потухли и сместились на Радмилу. Та вскочила со стула, бурля от ярости:

— Это безобразие уже уходит.

Стоявший позади Феликс молча положил ладони ей на плечи и припечатал обратно к стулу. Радмила захлебнулась собственным горьким возмущением. Руки Феликса остались лежать на плечах, совершенно парализовав. Причем не тело, а мозговую деятельность.

Женщина-кошка приблизилась к Радмиле. Личико-сердечко сделалось задумчивым. Леночка дотронулась до волос Радмилы, чему-то или кому-то кивнула, повертела голову Радмилы из стороны в сторону. Еще раз кивнула и вынесла окончательный вердикт:

— Прекрасный исходный материал. Отличная табула раса. Первосортное сырье.

Сырье? Табула раса? Исходный материал?

Радмила раскрыла рот. И закрыть его не смогла.

— Ты думаешь, все можно исправить? — В голосе Виталия Викторовича звякнула несмелая надежда.

— Несомненно. — Леночка пожала плечами и бросила пламенный взгляд на Феликса. — Отдайте девушку в мои руки, и вы ее не узнаете.

«Ни в коем случае!» — Радмила прокричала про себе, оставаясь сидеть неподвижно, с открытым ртом.

— Вот видишь, отец, как все славно получается. — Феликс отдалился от Радмилы и уселся в кресло.

— Это и беспокоит, — буркнул Виталий Викторович. Он побарабанил пальцами по столешнице. — Ну ладно. Попробуем поработать с этим глазастиком. Все равно выбора как такового нет.

— Вы забыли кое-что спросить. — У Радмилы наконец прорезался голос — тихий, слабенький, едва слышимый.

Виталий Викторович посмотрел на нее как на привидение: испуганно и изумленно, а затем грозно нахмурился:

— Что спросить?

— Согласна ли я.

Выражение лица директора стало диким, Феликс же расхохотался в голос, закрыв лицо руками, а Леночка по-кошачьи фыркнула.

— Драгоценная вы наша, этот вопрос задают в загсе, а не на кастинге. — Виталий Викторович слегка побагровел. — Вас хотят сделать звездой, и не вздумайте нам препятствовать.

— Можете, Радмила, рассматривать это как угрозу, — прохрипел сквозь смех Феликс. — Мой папочка слов на ветер не бросает. Так просто вы уже от нас не отделаетесь.

— Именно. — Виталий Викторович поднял вверх указательный палец. — Извольте, милейшая, подчиниться обстоятельствам.

Радмила грустно посмотрела на старшее обстоятельство, потом на младшее, напоследок на кошачье и вздохнула.

Хуже день закончиться уже не мог.