Зимняя гонка Фрэнки Машины

6

Старый дом – это старый дом, какие все реже и реже встречаются в Сан-Диего, даже в Маленькой Италии, хотя прежде она состояла сплошь из старых добротных домов на одну семью. Но теперь они уступают место кондоминиумам, офисным зданиям, ультрамодным маленьким отелям и необходимым аэропорту парковкам.

Старый дом Фрэнка – красивый двухэтажный особняк в викторианском стиле, белый с желтой отделкой. Фрэнк останавливает автомобиль на узкой подъездной аллее и находит ключ на длинной цепочке. Едва он вставляет ключ в замок, как Пэтти распахивает дверь, словно она услышала шум подъехавшей машины – может быть, и услышала.

– Ты долго, – говорит она и пропускает его внутрь.

Она все еще пилит меня, думает Фрэнк, чувствуя раздражение. И еще он не может не признать, что Пэтти сохраняет свою привлекательность. Немного располнела внизу, но держит себя в хорошей форме, и ее карие миндалевидные глаза ему совсем не безразличны.

– Я же приехал, – говорит он и целует ее в щеку. Потом идет в кухню, где одна половина двойной раковины напоминает прилив где-нибудь в порту Третьего мира.

– Не работает, – говорит Пэтти, входя следом.

– Сам вижу. – Фрэнк нюхает воздух. – Ты готовила ньокки?

– Ну…

– Значит, смыла в измельчитель картофельные очистки? – спрашивает Фрэнк, засучивая рукав и опуская руку в грязную воду.

– Очистки – те же пищевые отходы. Я хотела их раздробить. Разве нельзя?

– Нельзя, потому что не всё поддается дроблению. Например, железные банки. Или ты их тоже смываешь?

– Хочешь кофе? Я сварю.

– Спасибо, свари.

Фрэнк направляется в холл за ящиком с инструментами. Каждый раз одно и то же. Она варит слабенький кофе в кофеварке, которую Фрэнк подарил ей и которой она так и не научилась пользоваться, а потом он из вежливости отпивает глоток во время работы, оставляя почти полную чашку. Однако теперь Фрэнк знает, что такие ритуалы очень важны для сохранения мирных отношений, когда находишься в разводе, – даже важнее, чем для супругов.

Вернувшись, он слышит жужжание кофемолки, а в кухне видит французскую кофеварку и чайник на огне.

– Ты теперь так варишь? Джилл говорила, ты теперь так варишь кофе.

– Да, так.

Фрэнк не говорит ни слова, пока Пэтти наливает кипяток и, не выждав положенные четыре минуты, сразу же включает кофеварку. После этого он так же молча лезет под раковину, укладывается на спину и берется за отвертку, чтобы вынуть застрявший мусор. Тем временем она ставит чашку на пол около его колена.

– Спасибо.

– Прервись на минутку и выпей кофе.

Вот уж чего не могу, того не могу, думает Фрэнк. Ему еще надо вернуться в магазин на пирсе, потому что вечером очередной наплыв покупателей, а потом быстро домой, в душ, бриться, одеваться – и за Донной. Однако об этом он не говорит. Если упомянуть Донну, Пэтти может как будто случайно вылить кофе ему на ногу или на верхнем этаже спустить в толчок целый рулон бумажных полотенец. Или ударить меня по яйцам, пока я тут лежу, думает Фрэнк.

– Мне надо вернуться в магазин, – говорит Фрэнк. Однако он вылезает из-под раковины, садится и отпивает из чашки. Не так плохо, и это удивляет его. Он женился на Пэтти не потому, что она умела готовить. Он женился на ней, потому что она была похожа на кинозвезду Иду Люпино,[4] и она все еще похожа на нее. Но, будучи хорошей итальянской девочкой, она бы не позволила ему перейти границу, не получив колечка на палец. Поэтому Фрэнк почти всегда готовил сам после того, как они поженились, и они уже развелись, когда выражение «все под контролем» вошло в моду. – Вкусно, – говорит Фрэнк.

– Удивительно, – отзывается Пэтти, сидя рядом с ним на полу. – Это я о Джилл.

– Я придумаю, где найти деньги.

– Да не о деньгах я, – обиженно произносит Пэтти. – Просто подумала, неплохо в какой-то момент разделить родительскую гордость.

– Пэтти, ты отлично справилась с ее воспитанием.

– Мы вместе справились.

Из ее глаз капают слезы, да и он чувствует, что его глаза увлажнились. Он знает, они оба вспоминают одно и то же – то утро в больнице, когда после долгих и мучительных схваток Джилл наконец-то появилась на свет. Тогда, как прорвало, младенцы появлялись один за другим, врачи и акушерки совсем замучились. Фрэнк был до того измотан, что залез на каталку и заснул рядом с женой и малышкой, и они долго спали рядом.

Пэтти встает.

– Заканчивай же. Тебе пора в магазин, а мне на йогу.

– На йогу? – переспрашивает Фрэнк, залезая обратно под раковину.

– В нашем возрасте «играй или проиграй».

– Нет-нет, это хорошо.

– Там в основном женщины, – торопливо говорит Пэтти, и Фрэнк сразу же соображает, что если в основном женщины, то есть хотя бы один мужчина.

Фрэнк чувствует укол ревности. Это неразумно и нечестно, говорит он себе. У тебя есть Донна, и у Пэтти тоже должен кто-то быть. И все же ему это не нравится. Он вытаскивает очистки, показывает их Пэтти.

– Видишь? Сырое нельзя сюда бросать, да еще по пять фунтов сразу, ты поняла?

– Поняла, – отвечает Пэтти, однако не удерживается от того, чтобы оставить последнее слово за собой: – И все же им надо было придумать что-нибудь получше.

Фрэнку ясно, что на этом Пэтти не остановится, и если не картошка, то в следующий раз будет что-то еще. И он думает: пусть в следующий раз этим занимается твой приятель. Он ведь йог и без труда сюда залезет.

Накрепко закрутив крышку, Фрэнк вылезает из-под раковины.

– Хочешь ньокки? – спрашивает Пэтти.

– Ты ведь спешила на йогу.

– Могу пропустить одно занятие.

Фрэнк пару секунд раздумывает над ее предложением, потом говорит:

– Нет, пропускать не стоит. Сама говоришь: или играй, или проигрывай.

А тебе это не по вкусу, думает он, когда ее взгляд делается холодным и злым. Глупо было это говорить. Пэтти есть Пэтти, и так просто она тебе это не спустит.

– Тебе бы тоже стоило позаниматься йогой, – говорит она, глядя на его живот.

– Ага, может быть, я и присоединюсь к тебе.

– Вот и отлично.

Фрэнк моет руки и вновь целует Пэтти в щеку, правда, на сей раз она вроде бы делает попытку увернуться.

– Увидимся в пятницу, – говорит он.

– Если меня не будет, оставь конверт в ящике комода.

– Спасибо за кофе. Он и вправду был вкусным.

В свой магазин Фрэнк возвращается как раз вовремя. Малыш Эйб справляется, когда посетителей немного, однако начинает паниковать, едва выстраивается очередь любителей вечерней рыбалки, которые требуют свою наживку, и Фрэнк хочет быть в магазине перед закрытием. Он помогает малышу Эйбу справиться с очередью, закрывает магазин и отправляется принимать душ и избавляться от запаха рыбы.

После душа он бреется, надевает костюм с белой рубашкой, но без галстука, и выводит из гаража «мерседес» вместо пикапа. У него еще остается время побывать в трех ресторанах, прежде чем ехать к Донне. В ресторанах он все делает как всегда: берет тоник в баре и просит о встрече с менеджером или владельцем. Вручая им свою карточку, он говорит:

– Если вас устраивает, как обращаются с вашим столовым бельем, тогда прошу извинить меня за вторжение. Но если не устраивает, тогда позвоните мне, и я расскажу, что могу вам предложить.

В девяти случаях из десяти ему звонят.

За Донной он едет в кондоминиум, большое здание почти на самом берегу. Оставляет «мерседес» на стоянке для посетителей и звонит в звонок, хотя у него есть ключ на случай, если она уезжает, а надо полить цветы, или если он приезжает поздно и не хочет вытаскивать ее из постели.

Выглядит она потрясающе.

Она всегда выглядит потрясающе, и не только для женщины под пятьдесят – для женщины любого возраста. На ней простое черное платье, но достаточно короткое, чтобы показать ноги, и с достаточно низким вырезом, чтобы показать ложбинку между грудей.

В молодости, думает Фрэнк, открывая для Донны дверцу автомобиля, мы называли таких «классными девчонками». Конечно, Фрэнк так больше не говорит, но именно это он имеет в виду. Донна всегда была такой. Танцовщица из Вегаса, которая никого не ловила и никому не навязывалась, которая устояла перед алкоголем и наркотиками, которая просто делала свою работу и копила деньги, зная, что придет ее время. Потом она забрала свои сбережения, приехала на Солана-Бич и открыла бутик.

И теперь неплохо живет.

Они едут вдоль океана к «Чарли».

Это старый ресторан в Кардиффе, который находится почти возле кромки воды, и в такие дни, как этот, брызги долетают до его окон. Хозяйка знает Фрэнка и сажает их за столик возле окна. Шторм надвигается, и волны уже совсем близко.

Донна смотрит в окно. Льет дождь.

– Пожалуй, у меня будет время провести инвентаризацию.

– Ты могла бы пару дней отдохнуть.

– А ты?

Они постоянно обмениваются такими шутками, словно уколами шпаги – два занятых человека, у которых нет возможности уехать даже на пару дней. Донна не любит передоверять кому-то свои дела, да и Фрэнк тоже. Три года назад они провели пять дней на Кауаи и с тех пор смогли вырваться лишь на ночь в Лагуна-Бич и на выходные – в Биг-Сюр.

– Надо остановиться и подышать ароматом роз, – говорит Фрэнк.

– Начни с того, что делай две работы вместо пяти, – отзывается Донна. Тем не менее она почти убеждена в том, что их отношения так хорошо складываются, потому что у обоих не очень много времени друг для друга.

Подходит официант, они заказывают бутылку красного вина и сразу же, чтобы не терять зря время, закуску и главное блюдо. Фрэнк выбирает суп из морепродуктов и креветок скампи, а Донна заказывает зеленый салат без заправки и запеченного палтуса с помидорами.

– Я тоже съела бы скампи, – говорит она, – но масло завтра же на мне скажется.

Она извиняется и уходит в дамскую комнату, а Фрэнк использует предоставленное ему время, чтобы побывать в кухне, поздороваться с шеф-поваром и задать ему несколько обычных вопросов: Как рыба? Есть жалобы? Хороший был желтохвостик на прошлой неделе? А на следующей неделе, чтобы вы знали, у меня будет много креветок, шторм не шторм.

Когда Фрэнк приходит в кухню, Джона Хини там нет.

Фрэнк знает его много лет. Они вместе занимались серфингом, когда у Джона был собственный ресторан в Оушн-Бич. Однако Джон потерял его, сделав неудачную ставку в «Манди найт футбол».

Во вторник, во время Джентльменского часа, Фрэнк стоял на пирсе, когда Джон вышел из воды страшный как смерть – явно с перепоя.

– Что с тобой? – спросил Фрэнк.

– Все поставил, – ответил Джон. – А они проиграли дополнительное время. Черт бы побрал это дополнительное время!

– У тебя есть деньги?

– Нет.

Прощай, ресторан.

Сначала Джон работал в казино, в котором продавали алкоголь, полученный на винокурне Джека Дэниэля. Каждые две недели он выплачивал часть долга, но в конце концов его вышвырнули вон. Джон переходил с места на место, пока Фрэнк не пристроил его к «Чарли».

Что тут поделаешь, думает Фрэнк. Друг есть друг.

Джон неплохо зарабатывает у «Чарли», однако заядлому игроку денег всегда мало. В последний раз Фрэнк слышал, что Джон подрабатывает ночным администратором в «Гепарде».

– Где Джонни? – спрашивает он у другого повара, который кивает на заднюю дверь.

Фрэнк понимает: шеф-повар курит около дампстера и, может быть, выпивает. Позади любого ресторана есть дампстер, в котором можно найти окурки и, не исключено, выброшенные бутылочки со спиртным для авиапассажиров.

Джон мусолит сигарету и всматривается в землю, словно в ней ищет ответ на свой вопрос, и его тощая фигура изогнута, как дешевая скульптура из проволоки.

– Как ты, Джонни?

Джон вздрагивает и выпрямляется. Он никак не ожидал увидеть Фрэнка.

– Господи помилуй, Фрэнк, ты напугал меня.

Сколько Джонни лет? Около шестидесяти вроде. Выглядит он старше.

– Что-то стряслось? – спрашивает Фрэнк.

Джон кивает.

– Дело дрянь, Фрэнк.

– Ты об операции «Подсадная грудка»? В «Гепарде» тоже нечисто?

Джон держит руку под подбородком, ладонью вниз.

– Не дай бог, закроют! Мне нужны деньги.

– Скоро все забудется. Так всегда бывает.

Джон качает головой.

– Не уверен.

– У тебя всегда будет работа, Джон. Хочешь, чтобы я замолвил за тебя словечко?..

Найти Джону вторую работу в приличном ресторане совсем не трудно. Он хороший повар, да и, кроме того, его все знают и любят.

– Спасибо, Фрэнк. Пока не надо.

– Дай знать, когда понадобится.

– Спасибо.

Фрэнк возвращается за столик за пару минут до Донны, радуясь тому, что в дамскую комнату всегда очередь, так как женщинам приходится много чего снимать и потом опять надевать.

– Как там шеф-повар? – спрашивает Донна, когда Фрэнк поднимается, чтобы подвинуть ей стул.

Минутой позже, усевшись, он пожимает плечами с видом оскорбленной невинности.

– Ты неисправим, – говорит Донна.

Дождь полил вовсю, когда они принялись за десерт. Нет, это Фрэнк принялся за десерт – творожный пудинг и кофе-эспрессо, – тогда как Донна заказала лишь чашку черного кофе. Сначала редкие крупные капли бились в оконное стекло, но не прошло и нескольких минут, как дождь полил как из ведра.

В ресторане стало тише, посетители присматривались и прислушивались к дождю. В Сан-Диего не так уж часто идет дождь – реже обычного в последние несколько лет, – а уж такой дождь и вовсе в диковинку. Итак, началась зима, короткий сезон дождей, и посетители, притихнув, неотрывно смотрели в окна.

Фрэнк тоже смотрит на белые пузыри.

Завтра еще не то будет.

Из квартиры Донны не видно океана, окна выходят на другую сторону, поэтому она получит от зрелища лишь процентов сорок. Однако Фрэнку сейчас на это наплевать – когда он приезжает к Донне, то хочет смотреть только на Донну.

У них свой любовный ритуал. Донна не из тех женщин, которые по-быстрому раздеваются и бегут в постель, хотя бы они оба знали, что хотят оказаться в постели. Вот и сегодня, как всегда, они сначала отправляются в гостиную, и Донна ставит пластинку Синатры. Потом она наливает им обоим бренди, и они, сидя на софе, целуются.

Фрэнк думает, что мог бы вечность провести так. У Донны длинная, изящная шея, и от ее духов у него голова идет кругом. Он долго целует ее в шею и тыкается носом в ее рыжие волосы, потом переходит к ее плечу и вскоре обнажает его. Обычно Донна носит черный бюстгальтер, который сводит Фрэнка с ума. Целуя ее груди, Фрэнк медленно проводит ладонью по ее бедру, потом он целует ее в губы и слышит, как она довольно мурлычит. После чего Донна встает, берет Фрэнка за руку и ведет его в спальню со словами:

– Я хочу, чтобы было хорошо.

Донна исчезает в ванной комнате, а он остается одетым лежать на кровати, гадая, в чем она на сей раз выйдет.

У Донны чего только нет.

Донна покупает белье по оптовой цене. Она любит потакать своим причудам. Она потакает моим причудам, думает Фрэнк, снимая ботинки и распуская галстук. Один раз, всего один раз он снял с себя всё и лежал голый в постели, дожидаясь Донны, а она, выйдя из ванной, спросила: «Что это ты надумал?» – и попросила его уйти.

Ожидание длится бесконечно, и Фрэнк наслаждается каждым его мгновением. Он знает, она тщательно одевается, чтобы доставить ему удовольствие, поправляет макияж, душится, расчесывает волосы.

Дверь открывается; Донна выключает свет в ванной комнате и переступает порог спальни.

Не было случая, чтобы она не оправдала его ожидания.

Сегодня на ней изумрудный пеньюар поверх черного пояса с резинками, чулки и туфли на высоких, возбуждающих Фрэнка каблуках. Она медленно поворачивается кругом, давая Фрэнку возможность хорошенько разглядеть себя, а потом Фрэнк поднимается и обнимает ее. Он знает, что теперь настала его очередь повелевать.

Он знает, что с Донной он не «занимается сексом», Донну он любит – неторопливо, внимательно, отыскивая все возможные возбуждающие точки на ее потрясающем теле и медля расставаться с ними. Так как она танцовщица, то ей нужен танец, и она поднимается над ним грациозно и эротично, как настоящая танцовщица, неутомимо «работая» руками, грудями, ртом, волосами, пока раздевает и возбуждает его. Потом он укладывает ее на кровать и целует, поднимая пеньюар и обнажая надушенные бедра, хотя они неотразимы и без духов, думает Фрэнк.

Он не спешит. Это ни к чему, да и свое собственное желание он может сдержать, он хочет сдержать, потому что так будет лучше.

Это как океан, думает он, отдыхая. Как волна, которая сначала набегает, а потом убегает. Еще и еще, а потом океанская волна взметается ввысь, тяжелая, душная, набирающая скорость. Ему нравится смотреть на ее лицо, когда их соединяет страсть, на огонь в ее зеленых глазах, на приоткрытые в улыбке изящные губы, а сегодня еще и слушая шум дождя за окном.

Они долго лежат, внимая дождю.

– Это было прекрасно, – говорит Фрэнк.

– Как всегда.

– Тебе хорошо?

Фрэнк привык оценивать свою работу.

– О да, – отвечает Донна. – А тебе?

– Я кричал.

Фрэнк лежит, не двигаясь, словно готов лежать вечность, однако Донна знает, что ему уже не по себе. Ну и ладно; она же не малолетка, да и утро скоро, а ей лучше спится одной. Итак, она произносит привычную реплику:

– Мне надо в душ.

Это означает, что он может одеться, пока она в ванной комнате. Когда же она возвращается, они совершают еще один привычный и приятный ритуал.

– Ах! Ты уходишь?

– Да. Пора, пожалуй. Завтра тяжелый день.

– Можешь остаться, если хочешь.

Фрэнк делает вид, будто обдумывает ее предложение.

– Нет, пожалуй, я поеду.

Они обмениваются нежными поцелуями.

– Я люблю тебя, – говорит Фрэнк.

– Я тоже люблю тебя.

Потом он уходит. Он едет домой, чтобы немножко поспать и начать все сначала.

Таков распорядок его жизни.

Однако этот день заканчивается не так, как всегда.