Зимняя сказка

6

— Как вам удалось отыскать именно тот спектакль, который нам нужен? — Натали почти тащила Гюстава за собой. Муж был явно не в восторге от предстоящего мероприятия, но отвертеться ему не удалось.

— И не вспоминайте, — махнул рукой Шарль. — Всю неделю, пока Жюли лежала в больнице, я каждый вечер обзванивал театры города. Корнель ставится в трех: в «Рекамьере», в «Донуа» и здесь, в «Грамоне». Это, конечно, не «Комеди Франсез», но ничем не хуже. По крайней мере, билеты я достал раза с четвертого. Вероятно, «Горация» давно не ставили.

Жюли шла под руку с Шарлем, но, как она предупредила заранее, только для виду. Чтобы не выделяться — ведь все идут парами. Ради общественного мнения, а точнее, его отсутствия, дабы не привлекать к себе внимания, можно один вечер поиграть во влюбленных.

Улица Четвертого сентября начиналась чуть дальше площади, перед огромным зданием «Гранд-Опера».

— Куда нам сворачивать? — в растерянности обернулась Натали — они с Гюставом шли впереди.

— Прямо, — указал рукой Шарль.

На улицах появлялось все больше и больше дам в вечерних платьях в сопровождении кавалеров. Шикарные наряды, драгоценности, блестящие подобно искрам света на запястьях и шеях, изящные туфли и полусапожки из тончайшей кожи. Кто-то направлялся в оперу, кто-то шел в театр на «Горация» Корнеля.

— Вы знаете что-нибудь об авторе? — решила завязать разговор Натали, глядя через плечо назад.

— Он жил в семнадцатом веке.

— А до или после Мольера?

— Кажется, они современники.

— Что еще он написал?

— Корнель долгое время писал комедии на испанские сюжеты. Легкие и незанимательные. Но потом создал «Сида».

— А «Горация» до или позже?

— Позже.

— Значит…

— Дорогая, — перебил жену Гюстав. — Ты уже всех утомила своими вопросами. Люди идут в театр отдохнуть, а ты мешаешь. Если тебе интересно, возьми книгу и прочитай. Кроме того, сейчас обязательно возьмем программку. В ней обычно дают краткую биографию автора с перечнем главных произведений и историю создания того, которое ставят. Это называется подготовкой к восприятию. Мы обычно раздаем туристам-французам книжки-брошюры с описанием страны, которую они хотят посетить, перечнем достопримечательностей и приблизительными ценами на основные товары.

— Гюстав, — возмутилась Натали. — Ты ничего не понимаешь. Надо же говорить о чем-то. Мы же не можем молчать всю дорогу! Это неприлично. Невежливо.

— Дорогая, ты просто ни разу не пробовала. Уверен, тебе бы понравилось молчать.

— Ах так?! — Натали остановилась посреди тротуара и отняла у мужа руку. — Не хочешь разговаривать — молчи себе как рыба. Или беседуй сам с собой. А я пойду с Шарлем. — Не успел Шарль и слова вымолвить, как Натали ухватила его под руку. — Вот. — Она демонстративно вскинула подбородок. — Можешь идти домой. Мы найдем, кому продать билет.

— О небеса! — тяжело вздохнул Гюстав.

— Нечего охать, сам виноват, — не унималась Натали. — Ты только со своими кактусами разговариваешь. Хочу открыть тебе тайну. Представь себе, им все равно. У них даже ушей нет.

Гюстав подошел к жене и, несмотря на сопротивление, взял-таки ее под руку. Теперь компания перегородила тротуар. Шарль и Жюли молча улыбались друг другу, наблюдая перебранку супругов. Им не нужны были слова. Они говорили глазами и отлично все понимали.

— Давайте побеседуем о… — Шарль не закончил фразу, Жюли его перебила.

— О чем-нибудь вроде Булонского леса, но не о нем. Мне в прошлый раз очень понравилось, если убрать досадное обстоятельство потери сознания. Я хотела бы сходить еще куда-нибудь. В парк. Ведь у вас в Версале много парков?

Натали согласно кивнула.

— Да, я бы с удовольствием показала тебе все лучшие места. Как насчет следующих выходных?

— Могу я… — Шарль снова не договорил, его перебила Жюли.

— Услуги сопровождения?

— Именно.

— Я подумаю над этим вопросом.

— Так вот, — продолжила Натали. — Если все-таки сговоритесь, мы с Гюставом приглашаем вас на пикник на уик-энд. Устроим себе настоящий отдых. Люблю проводить время в компании друзей. Можем пригласить еще и Амели с сыном. В нашем доме хватит места всем.

— Ну? — повернулся Шарль к Жюли. — Вы не можете отказать мне. Я просто необходим там. Версаль спит и видит, как Шатобриан посетит его в следующие выходные.

— Это будет зависеть от вас, — нахмурилась Жюли. — От вашего поведения, сударь.

— Чем ты прогневил ее? — из мужской солидарности спросил Гюстав. — У меня вечно та же проблема: не знаешь, как угодить. Вчера болтал без умолку — велели молчать. Сегодня молчу — обвиняют в отсутствии навыков общения.

— Ты вчера говорил не со мной, а с кактусами, — строго напомнила ему Натали. — Покажи еще хоть одного человека, кому бы это понравилось.

Гюстав мог бы ответить, слова уже готовы были сорваться у него с языка, но не стал, совершенно справедливо рассудив, что выйдет себе дороже.

— Так чем ты не угодил? — Гюстав вернулся к началу, тем самым сняв напряжение.

— Всего лишь сутками напролет торчал в больнице у ее постели. — Шарль изобразил невинную растерянность. Каждая черточка его лица словно говорила: я же для нее старался, глаз не смыкал. И что? Черная неблагодарность!

— Он прогулял целую неделю, — перевела слова Шарля Жюли. — Мне говорил, что идет на работу, а сам — домой спать. Так как ночью он устраивал бдения у моей кровати. Совершенно никому не нужные. И вообще, если бы не он, меня бы выписали еще в понедельник. Поднял на уши всех врачей, а пострадала в итоге я.

— Вот видите, — развел руками, точнее сделал попытку Шарль, руки которого были заняты. — Ни в чем не виноват. Подумаешь, неделя. Ерунда.

— Бедный Луи. — Жюли стала мрачнее тучи. — Не знаю, как ему удавалось покрывать тебя. На его месте я бы тебя просто выгнала.

— Могу лишь отчасти порадоваться, что ты не на его месте, а на этом.

— О! — заметила Натали. — Уже на «ты». Похвально, похвально.

Шарль и Жюли удивленно поглядели друг на друга. Нет. Они не специально сделали это. Так получилось. В глазах Шарля отчетливо читалась радость — еще один уровень пройден. Еще один уровень защиты на пути к женскому сердцу. А вот Жюли не на шутку испугалась. Как так вышло? Она первая или он? Если он — нужно было одернуть, сделать замечание. А вместо этого Жюли ответила тем же. Причем машинально, не задумываясь.

Шарль едва заметно кивнул: мол, согласен. Пусть будет так. Жюли, поскольку сама же только что приняла новые правила игры, одобрительно наклонила голову. Теперь нужно следить. За собой. За ним. И вообще, быть бдительной, иначе ошибки могут загнать ее в угол. До настоящего момента Жюли утешала себя тем, что сама контролирует ситуацию. Теперь же, если пустить дело на самотек, все изменится. Мужчины, они такие, только дай покомандовать! А Шарль, как выяснилось, далеко не безвольный трус. И очень даже может настоять на своем.

— А какой в конце концов вам поставили диагноз, мадемуазель Ренье? — поинтересовался Гюстав, снова желая уйти от неудобной темы.

— Точно никто ничего так и не выяснил, — пожала плечами Жюли. — Я прошла обследование по полной программе. Здорова. Таково заключение почти всех специалистов. Врачи не знают, что со мной было. И я не знаю. Загадочное самоотключение всех систем.

— Вирус, — хмыкнул Шарль.

— А что касается вас, — не осталась в долгу Жюли, — то хуже любого вируса, реального или компьютерного, может быть только мужчина-бездельник. Вот. Если не соизволишь являться на работу как положено, я поеду в Версаль одна. Или нет. Я поеду с Ботом.

— Обещаю выполнить все инструкции, — примирительно заморгал Шарль, пытаясь придать лицу выражение искреннего раскаяния.

Зал сиял огнями, зрители уже рассаживались.

— Сто лет не была в театре! — вздохнула Натали, опускаясь в кресло. — Тем более на Корнеле.

— И я! — Жюли села рядом с ней.

Мужчинам ничего другого не оставалось, как окружить дам, создав обрамление по краям.

— Вот теперь можешь читать программку, — съязвил Гюстав, протянув жене брошюру. Натали в ответ окинула его таким взглядом, после каких обычно долго не живут.

— Помолчите, молодой человек, я разберусь сама. — Ее слова дышали крещенским холодом. В добавление к ним Натали еще заняла подлокотник, абсолютно бесцеремонно скинув руку мужа. А когда тот открыл было рот, чтобы воззвать к справедливости, сказала: — Советую придержать язык. Иначе кактусы сегодня же из оранжереи переедут на улицу. И ничто меня не остановит.

Гюстав только развел руками: видите, с ней совершенно невозможно общаться. Это просто невыносимо. А иногда и опасно для здоровья.

— Здесь сказано, — продолжала Натали, не обращая внимания на кривляния мужа, — что «Сида» раскритиковали в пух и прах.

— Да, — подтвердил Шарль. — Пьеса не отвечала основным требованиям классицизма.

— А это вообще что? — нахмурилась Жюли, давая Шарлю понять, что он слишком увлекся и превратил светский разговор в лекцию.

— Это… — Шарль задумался. — Это такое направление в литературе и искусстве семнадцатого-восемнадцатого веков.

— И что же Корнель сделал не так?

— Многое, по мнению современных ему критиков. Например, было такое правило: действие пьесы должно укладываться в двадцать четыре часа, а у него минимум тридцать шесть.

Натали засмеялась.

— Это кому же в голову пришло установить такие жесткие рамки?

— О! — улыбнулся Шарль. — Если вспоминать всех, кто отстаивал эти самые рамки, не хватит вечера. Корнель одним из первых начал их ломать, за что и поплатился. Его раскритиковали, он уехал в родной город и долгое время не показывался никому на глаза. Хотя у зрителей пьеса имела оглушительный успех. А потом Корнель создал «Горация», где выполнены все требования. По крайней мере, внешние.

В это время свет в зале погас, после нескольких аккордов на сцене появились актеры. Спектакль начался.

Жюли давно не получала такого удовольствия. И почему это ей раньше не пришло в голову посетить театр. Идеальная игра актеров, великолепное музыкальное сопровождение, костюмы, декорации — все это завораживало.

Как давно все это было. Войны Рима… Несчастные женщины, их сердца разрывались между родственными чувствами и любовью. Две пары: Камилла и Куриаций, Сабина и Гораций. Сабина — сестра Куриация и одновременно жена Горация. Камилла — жена Куриация и сестра Горация. Война Рима и Альбы поставила мужчин друг против друга. За кого болеть, кому сочувствовать: любой исход принесет горе. Погибнет или возлюбленный или брат. Сабина смирилась и приветствовала мужа — героя Горация. Горация, спасшего Рим от поражения. Камилла же потеряла возлюбленного. Что ей брат, когда Куриаций сегодня закрыл глаза на веки вечные! На улицах шумит счастливый Рим, Альба повержена… Но разве без возлюбленного все это имеет смысл?!

Несчастная Камилла, обретя в брате героя, перед которым теперь преклоняются и стар и млад, потеряла самое дорогое — любовь. И не смирилась. Ласковая, нежная девушка превратилась неожиданно для самой себя в грозную воительницу. Потому что смерть любимого человека, даже взамен на победу и свободу ее народа, — абсурд, нелепость. Камилла негодовала. Она не могла не высказать брату своих чувств.

Крик! Полный гнева и негодования! Камилла почти обезумела от горя. В стремительном движении она воздела сперва руки к небу, а потом персты ее указали на Горация. Она призывала проклятья на голову брата, на Рим, чья победа обернулась для нее трагедией. Разбитое сердце, истерзанная душа! В ответ Гораций убивает сестру.

Жюли не смогла, как ни пыталась, скрыть волнения. Она давно заметила, что Шарль только делает вид, будто смотрит на сцену. Он следил за ней. В один из решающих моментов воля ослабела и слезы побежали по щекам.

— Платок, — вежливо предложил Шарль.

Жюли посмотрела на него с упреком, но платок взяла.

— Я бы на твоем месте сделала вид, что не заметила. Не всем приятно, если другие обнаруживают их слабости.

— Слабости? — Удивление, которое изобразилось на лице Шарля, не знало границ. — Ты считаешь способность чувствовать и понимать искусство слабостью? Оглянись вокруг, посмотри на эти лица. — Он сделал широкий жест рукой. — Да половина зала вообще не поняла, что произошло между двумя этими людьми, какие силы они олицетворяли. И потому на их глазах нет слез. А ты одна из немногих, кому не нужно читать критические статьи, чтобы проникнуть в суть вещей. И ты считаешь это слабостью?

— Нет, — строго ответила Жюли. — Ты прекрасно понял, что я имела в виду.

— А что? Что тогда?

— Другие разобрались в пьесе не хуже меня, но умеют сдерживаться.

— Это совсем не так! — Шарль махнул рукой.

Жюли никогда не замечала за Шарлем подобного энтузиазма в разговоре. Обычно терпимый к мнениям и образу жизни окружающих, он как-то нехарактерно разнервничался и на самой высокой ноте оборвал себя. Жюли ждала, что за жестикуляцией последуют пламенные речи, но он замолчал с таким видом, будто не собирался распространяться на возвышенные темы перед людьми, которые не в состоянии оценить собственные возможности.

— Ну и?.. — нахмурилась Жюли, приглашая насупившегося собеседника к дальнейшим излияниям.

Шарль оттаял в считанные секунды. Несколько мгновений он продолжал молчать, изображая если не обиду, то по меньшей мере досаду, а потом улыбнулся:

— Вот мы сейчас будем выходить, послушай ради интереса, что говорят люди в фойе. И сравни со своими впечатлениями и ощущениями. Найдешь массу несоответствий. Уверяю тебя.

Жюли пожала плечами.

— Хорошо.

В зале зажегся свет. Еще долго аплодировали артистам, дарили цветы. Наконец народ двинулся к выходу. Жюли невольно прислушалась.

— А как вам отец? Хорош, нечего сказать. — Сын убил дочь, а ему хоть бы что. Нормальная ситуация.

— Нет, тут вообще с убийствами явный перебор. И конфликт какой-то наигранный: стал бы брат убивать родную сестру из-за пары «ласковых» слов. Ну, может, ударил бы. Подобные вещи, я думаю, случались как раньше, так и сейчас, и ничего. Абсурд какой-то.

— А мне понравился актер, который играл Куриация. Почему ему не дали исполнить главную роль?

— Потому что лицом не вышел. Горация должен играть человек с волевым подбородком… А этот так себе. Слишком мягкий.

Жюли не верила своим ушам. Неужели эти люди смотрели тот же спектакль, что и она? Такая гамма чувств, такие эмоции, такой всплеск страстей, а зрители обсуждают внешность актеров и количество убийств, не свойственное якобы показанной ситуации.

— Хуже всего пришлось Сабине, — отметила, выходя из театра Натали. — Ведь Альбу поработили. А это ее родина. Муж убил брата. Короче, просто замечательное положение, не хотела бы в таком оказаться.

— Ты упустила из виду самое главное. — Жюли покачала головой. — Да, ей действительно пришлось хуже всех, но не по тем причинам, которые ты называешь. Прежде всего, она не так уж любит мужа, чтобы преклоняться перед его подвигом. Ей, как и Камилле, не чуждо ничто человеческое, но если та не стала подавлять в себе чувств, то Сабина покорилась мужу и судьбе. Вот в чем ее настоящая трагедия. Дух этой уроженки Альбы восстает против несправедливости системы, но она не в силах бросить вызов Риму, частью которого стала, выйдя замуж за Горация. А ведь ей бы могли простить протест: все-таки родина повержена. Это не Камилла, для которой Рим родной. Сабина подчиняется внешне, а внутренние противоречия остаются неразрешенными. Она чествует мужа, надевая перед ним маску благолепия, а душа ее мечется, инстинктивно чувствуя, что этот человек не достоин ее любви. Она изображает на людях радость, но от этого лишь хуже! Камилла высказала свой протест, тем самым заслужив облегчение — смерть. К чему жизнь без любви? И она бросает вызов, заранее зная, что обречена.

Натали ехидно улыбнулась.

— Я гляжу, пьеса тебя тронула. Давно не слышала из твоих уст таких развернутых монологов.

Жюли смутилась. Шарль, заметив это, тут же пришел ей на помощь.

— Жюли показала себя тонким знатоком искусства. Многие вещи, о которых люди даже не догадываются, она уловила сразу. Именно поэтому пьеса ее тронула. Хотя Корнель не может не задеть за живое. Конечно, если это живое в человеке есть. А как вам спектакль? В целом. Понравилось?

— После того как Жюли сейчас так ловко разложила характер второй героини, я боюсь открывать рот, чтобы не выглядеть убого со своей оценкой. Давайте лучше послушаем ее.

Шарль вопросительно посмотрел на Жюли.

— Я… — засомневалась та. — Я…

— Нет уж, нельзя отказывать, когда просят, — подтолкнул Жюли Шарль.

Даже Гюстав одобрительно кивнул.

— Как вам сказать, я не уверена… — начала Жюли. — Но мне кажется, что все герои разделились на две группы. Первая — Гораций и те, что с ним. Те, кто ставит интересы государства выше своих личных. Те, кто готов пожертвовать собственным счастьем ради главенства Рима. Если не ошибаюсь, здесь показано самое начало. Становление Рима как государства. Война с Альбой относится именно к этому периоду истории.

— Да, — подтвердил Шарль.

— И этот период выбран не случайно, — продолжала Жюли. — Показана политика будущего великого государства. Рим выстроит свои бастионы именно благодаря пренебрежению к частным интересам граждан. Общественное поставят выше личного, выше любви. А человек не может быть счастлив в такой стране. Именно поэтому Камилла обвиняет во всем не своего брата, а Рим. Рим сделал Горация таким! Рим убил ее жениха. Она воплощает вторую группу персонажей. Их мораль — простое человеческое счастье. В семье, в любви. Рим губит душу, отнимая у нее самое дорогое. Он поднимает руку на святыни, которые не терпят неловких прикосновений. Камилла убита. Что она могла противопоставить системе?! Но зритель остается на ее стороне. Ведь все симпатии в итоге достались ей, а не прославленному Горацию. Герою! У Корнеля преобладает мысль: главное — человеческие чувства, личное, но не общественное. Нельзя отобрать у человека семью и любовь. Государство, требующее от граждан полного самоотречения, обречено на гибель.

Гюстав и Натали зааплодировали.

— Блестяще, Жюли, — присоединился к овациям Шарль. — Мне даже добавить нечего.

— Вот с кем нужно ходить по театрам, — улыбнулась Натали. — Признаюсь, я в этой пьесе и половины не поняла. Но теперь все стало на свои места. Буду всем в отделе рассказывать, какой замечательный спектакль. Пусть сходят. А потом ты будешь объяснять что к чему.

Жюли смутилась еще больше.

— Я просто высказала свое мнение. И только. Оно может оказаться неправильным.

— Нет, — возразил Шарль. — Оно абсолютно правильное. И не спорь.

Жюли пожала плечами:

— Я и не собираюсь.

— Так, — вклинился Гюстав. — Это все, конечно, отлично, но нам давно пора было свернуть к автостоянке. — Он укоризненно посмотрел на жену. — Мы благополучно протопали мимо.

— Как ты умеешь все испортить! Просто поразительно, — возмутилась Натали. — Но ничего не поделаешь, мы действительно прошли мимо стоянки, надо возвращаться. До понедельника. Не забудьте о следующих выходных. В пятницу вечером мы ждем вас у себя. Версаль великолепен. Деревья почти зеленые, а если погода постоит хорошая, будет и вовсе как летом.

— Пойдем, — потянул Гюстав жену в обратном направлении. — Оставь людей в покое. Ты же видишь, им нужно побыть вдвоем.

— Гораций! Истинный Гораций! — Натали последовала за мужем. — Он меня сейчас прирежет в темном переулке!

— Дорогая…

— Что еще?

Их удаляющиеся голоса становились все тише и тише. Шарль и Жюли улыбнулись друг другу.

— Вот оно, счастье семейной жизни, за которое погибла Камилла, — усмехнулся Шарль. — Итак, куда мы едем: ко мне или к тебе?

Нет. Вот этого нельзя было стерпеть. Что за бестактная наглость?! Хотя разве наглость бывает тактичной? Наверное, все-таки бывает.

— Я сажусь в метро и еду домой. — В голосе Жюли зазвучали металлические нотки. Она резко развернулась и почти побежала по улице. Нахал. Так откровенно предлагать женщине секс после великолепного вечера. Так неосторожно разбить едва вышедшую из-под руки мастера хрустальную гармонию очаровательных видений. А Жюли уже начала было верить ему. Ко мне или к тебе? Молодец, долго маскировался. Но зачем он создавал волшебную сказку? Так долго и скрупулезно прорабатывал каждую мелочь… Негодяй!

Слезы душили Жюли, она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться прямо на улице. Это смотрелось бы весьма неоригинально, наводя прохожих на мысли на неудачном дне. И чего она так вырядилась? Для кого? Серебристое шелковое платье облегало тонкую фигуру Жюли, подчеркивая, впрочем, ее красоту и изящество.

— Жюли! — Сильная рука коснулась ее плеча. — Постой, погоди.

Жюли рванулась вперед, но Шарль ухватил ее за руку.

— Что я сделал не так? Жюли, подожди, объясни мне.

Она обернулась и посмотрела на него. Вид у него был тот еще. Шарль побледнел, и его лицо в свете уличных фонарей не отражало нежно-желтых лучей, а словно поглощало их, наполняясь сумрачной тоской вечера и умирающего дня.

— Прости, прости меня… — Шарль опустился на одно колено и поцеловал руку Жюли. — Что я сделал не так? Я не знаю. Это получилось невольно.

Жюли хотела отдернуть руку, но у Шарля был такой несчастный вид, что она не смогла оттолкнуть его. К тому же не каждый день в наш век мужчины в прямом смысле слова падают у ног женщины.

— Что ты этим хочешь сказать? — грозно спросила Жюли.

— Что? — не понял Шарль.

— Я спрашиваю, что ты имел в виду, приглашая меня к себе домой или напрашиваясь в гости ко мне.

Шарль не до конца проник в суть вопроса. Это было заметно по отразившемуся в его взгляде недоумению.

— Я… — начал он, запинаясь и озираясь по сторонам, словно пытаясь найти подсказку. — Я хотел… Хотел просто проводить тебя, а… А у себя — показать книги. Или выпить кофе.

Жюли могла бы предположить, что он откровенно лжет, если бы не видела его откровенной растерянности. Теперь сомнений у нее не осталось — у бедного Шарля и в мыслях не было ничего такого. Жюли почувствовала себя неловко. Он ни в чем не провинился перед ней.

— Идем ко мне. — Жюли поманила его за собой. — У меня нет книг, но кофе, надеюсь, найдем.

Шарль поднялся и, по-прежнему ничего не понимая, поплелся за своей сумасбродной нимфой. Желание дамы закон, почему бы не дать ей почудить раз-другой. Он тряхнул головой, словно хотел избавиться от наваждения.

Разговор в такси, в которое Шарль впихнул-таки Жюли, несмотря на ее явный протест, носил самый непринужденный характер. Шарль решил, что не стоит копаться в женской логике: мало того что никаких выводов не сделаешь, так еще свои собственные мысли забудешь, словно их и не было никогда.

— Великолепный спектакль, — мне очень понравилось. — Жюли открыла дверь квартиры и жестом предложила гостю войти.

— Только после вас. — Шарль отвесил поклон.

— Чудак! — Жюли, убедившись в невиновности Шарля, чувствовала себя отлично. Все будет так, как захочется ей, а не ему. А значит, нет причин для беспокойства.

— Да, — согласился Шарль.

Коридор, узкий и длинный, напоминал тоннель. А зеленые, даже скорее болотного цвета обои, увеличивали сходство. Бра, дающее скудное освещение, аккуратные железные крючки… Мрачно, серо, скучно. Жюли заметила выражение неудовольствия, отразившееся на лице Шарля.

— Ты смотришь на мои обои? Согласна, они ужасны. Давно собираюсь переклеить. Руки не доходят. Они остались еще от прежних владельцев квартиры. Проходи, не останавливайся в этой камере пыток.

Шарль оценил шутку и рассмеялся. Еще бы повесить на железные крючки разного рода дробилки костей, клещи — и полный порядок. Инквизитор бы умилился при виде такого замечательного коридора. Шарль двинулся дальше. Комната, в которую он попал, разительно отличалась от предыдущего помещения. Оформленная в голубых и серебристых тонах, небольшая… Настоящий домик феи. Потолок со звездами, которые, вероятно, начинали светиться в темноте, растения, украшающие стены. Цветы цеплялись за натянутые от пола к потолку нити и создавали впечатление сказочного леса. Несколько особенно прытких стеблей уже добрались, обогнув стену и потолок, до самой люстры и свисали теперь вниз, не зная, за что бы еще такое ухватиться. В комнате ничего не было, кроме кофейного столика, двух кресел и дивана. Тоже голубых.

— Садись. — Жюли скрылась за дверью.

Нет, женщины решительно самые загадочные существа на свете: сперва гонят, едва сдерживая слезы, потом тащат к себе домой. Где логика?

Жюли не замедлила вернуться.

— Кофе есть, но только растворимый. Я поставила чайник. Итак, что там с Корнелем? Ты говорил, что его «Сид» не понравился зрителям.

— Ты путаешь. — Шарль удивился возвращению к давно забытой теме. Но, видимо, женский мозг устроен не иначе как по законам акробатики и способен выгибаться и изворачиваться самым невероятным образом, в отличие от логически закостенелого мозга мужчины. — Зрителям как раз все понравилось, а вот критикам нет. Они освистали поэта. На Корнеля обрушились ругательные отзывы.

— Бедные поэты, — вздохнула Жюли. — Обычно им не везет. Их вечно гонят, осмеивают, а потом ставят памятники. Преимущественно после смерти.

— Согласен, — кивнул Шарль.

Оба почувствовали, что вести светскую беседу в столь романтической обстановке совершенно неуместно. А Жюли… После нескольких слов губы ее вспыхнули. Неожиданно их словно коснулась чья-то разгоряченная рука. По спине пробежал холодок предчувствия. Приблизиться к нему?

Шарль, опасаясь, что смотрит на хозяйку дома слишком вызывающе и откровенно, опустил глаза. Если всего час назад она ни с того ни с сего собиралась повернуться и уйти от него, то чем же может закончиться попытка близости?

— Сколько бы поэт ни противостоял миру, толпа всегда оказывается сильнее его. Один в поле не воин. У Шарля Бодлера есть замечательное стихотворение на эту тему. «Аль…

Жюли не дала ему договорить.

— «Альбатрос».

Их глаза встретились. Изумленный Шарль, довольная собой Жюли. Внезапно пали все бастионы Жюли — она поняла, что этот человек создан для нее. Если он знает те же стихи, если восхищается теми же вещами… А Шарль почувствовал. Где-то на окраинах его сознания не физический, а скорее духовный слух уловил звуки трескающейся скорлупы. Настоящая жизнь с настоящими чувствами пробивала себе дорогу в реальный мир. Сказка безжалостно уничтожала разум. Все получилось. Жюли раскрылась, подобно цветку, чей бутон грубый садовник долго скреплял ненавистной резинкой. Два мира соединились, принеся гармонию. И Жюли, ощутив себя словно в каком-то новом качестве, сама поняла это. Не существовало больше запретов. Не существовало ничего невозможного. Последние сомнения растаяли. Она приблизилась к Шарлю, сидевшему на диване, и положила руку ему на плечо.

Шарль повернулся к ней, приложив палец к губам, и продолжил уже шепотом, словно боясь разрушить очарование, наполнившее комнату.

Он нащупал пальцами на ее спине застежку платья. Испуганно взвизгнула молния.

Она задохнулась, поглощенная приступом нежности, едва его руки коснулись кожи. Шарль любовался обнаженным телом возлюбленной, совершенством линий. Губы его шевельнулись, продолжая начатую игру:

Так может любить только настоящий поэт. Он приник к шее Жюли, осыпая страстными поцелуями каждый сантиметр кожи.

Шарль на мгновение выпрямился, чтобы дать раздеть себя.

О! как приятно было дотронуться до сильного, великолепно сложенного тела. Гадкая одежда! Она с удивительной ловкостью выдавала его достоинства за недостатки. Шарль не умел подбирать себе вещи. Тонкий скелет, не свойственный обычно мужчинам. Скорее изящным эльфам. Гибким, стройным, как бамбук, устремляющий листья к небу. Тело Шарля не было создано для этого мира, как хрустальная ваза не создается для мрачных подземелий. Вся его фигура будто дышала силой, но силой не здешней, не земной. Вот почему Жюли померещились у него за спиной крылья в Булонском лесу. Поэт до глубины души, парящий под облаками, он и внешне полностью соответствовал этому образу.

Шарль ласково прикрыл ее губы ладонью и закончил сам:

— Но ведь мы никогда не вернемся больше на землю, — прошептала Жюли. — Обещай мне, что не вернемся.

— Нет, конечно нет. Ты научилась летать гораздо быстрее, чем я… — Он осыпал ее грудь поцелуями.

— Да… — Жюли не могла вымолвить больше ни слова.

Горячее, сильное тело накрыло ее. Тело совершенное, которому хотелось отдаться, с которым хотелось слиться, которому хотелось принадлежать. Шарль понял это желание. Он прочитал его по трепету пальцев, по причудливому узору рассыпавшихся по голубому бархату дивана волос. А желание дамы — закон…