Злобные чугунные небеса

49

— Такова жизнь, юноша. — Я помахал перед его носом бутербродом и откусил небольшой кусок. — Или ты станешь говорить со мной, хорошим парнем, явившимся тебе на выручку, или тебе придется беседовать с охранниками, когда они явятся сюда наводить порядок. Я знаю, что ты парень крепкий. Последние пятнадцать лет ты в своих мечтаниях готовился именно к этому. Но на сей раз все будет покруче рядовой мечты. Охранники явятся сюда не одни. Они непременно притащат с собой какого-нибудь обитателя Холма. А ты прекрасно знаешь, что ребята с Холма в случае необходимости раздавят тебя, как таракана.

Я заглянул Кипу в глаза, чтобы получить представление, каким ему видится любимый сын мамы Гаррет. Любимый сын мамы Гаррет, судя по взгляду юного героя, представлялся ему вовсе не тем, на что я смел надеяться. Скорее всего он видел во мне мелкого негодяя, потирающего руки, перед тем как приступить к пыткам, призванным развязать язык ему, спасителю мира.

Главной проблемой для меня становился недостаток времени.

Я не знал, как содрать с Кипа образ героя, порожденный его же фантазиями. Кажется, оставался единственный способ. Его волю следовало сломить, потому что я не видел способа, как он может выйти из ситуации, сохранив образ благородного борца за святое дело. Его больное воображение представит все так, будто он совершил предательство.

В итоге, прикинув, как скоро может прибыть вызванная мною помощь, и решив, что, учитывая обычный темп работы бюрократической машины, время у нас еще есть, я оставил Кипроса Бесстрашного наедине с его страданиями, а сам погрузился в раздумье. Мне хотелось понять, почему мой внутренний голос настаивает, чтобы я непременно нашел Ластира и Нудисс.

Когда я начинаю думать в попытке обнаружить скрытые мотивы своего поведения, время останавливается. Я понимаю, почему Морли, имея дело со мной, так часто выходит из себя.

Марша развел костер. Дорис ему помогал. Он оправился настолько, что ни разу не рухнул в огонь. Я собрал у камелька, если так можно выразиться, всех своих любимых друзей.

Паленую. Плеймета. Плоскомордого. Кейзи. И по одному делегату от каждого экипажа. В голом виде эльфы являли собой жалкое зрелище. Эльфы мужеского пола больше всего смахивали на усохшие, сморщенные сливы позапрошлогоднего урожая. Или на мумии. Одна из дам выглядела столь же малообещающе. Вторая была лишь немногим привлекательнее. Впрочем, нельзя исключать и того, что во мне проснулись расовые предрассудки.

Меня не оставляла надежда на то, что кто-нибудь из них оттает и поведает, что здесь произошло до нашего прибытия.

Дорис и Марша без колебаний отправили Дожанго в царство молчания. Дожанго никогда не говорил ничего такого, на что стоило бы обращать внимание. Его речь являла собой образчик потока бессознательного.

Первым очухался Плоскомордый. Настроение у него было, как у голодного хищника. А может, и того хуже.

— Помираю голодной смертью, — первым делом объявил он.

— Пострадай еще немного, — сказал я. — Мне трижды пришлось побывать в подобном состоянии. Если чего-нибудь съесть, станет еще хуже.

— Позволь мне учиться на собственном горьком опыте, — сказал он, и его желудок громко подтвердил требование хозяина.

— Как хочешь. Но единственный съедобный продукт здесь — виноград на холме. И имей в виду, если бы он был зрелым, его бы давно убрали.

Логика или здравый смысл Плоскомордого никогда не интересовали, но наталкиваясь на непреодолимую преграду, он никогда не пытался колотиться об нее лбом.

— Ну и ладно. Тогда я еще посплю.

Этому трюку он, наверное, обучился в армии. Дрыхни пока можешь. Дрыхни до тех пор, пока злая судьба, пролетая над тобой, не заденет тебя крылом, призывая к бою.

— Но не засыпай слишком крепко. Я послал за Охраной и не хочу, чтобы люди Тупа увидели тебя спящим. Да и вообще видеть им тебя ни к чему.

— Значит, у меня еще есть время. Я верю, что мой добрый друг Гаррет ткнет меня ногой под ребра, когда увидит, что охранники перевалили через холмы. А пока отстань. Моя голова вот-вот разлетится на куски.

Я успел послать улыбку Плеймету еще до того, как тот обрушил на меня свой гнев. Оказалось, что во всех его страданиях, включая головную боль и беспамятство, виноват я.

Как будто не он отправился на идиотские поиски Кайен Проуз, которая на самом деле вовсе не была Кайен Проуз.

Паленая изо всех сил старалась быть со мной милой, но и она не могла примириться с тем, что никакой жратвы не осталось.

У меня создавалось впечатление, что я слушаю это нытье всю свою жизнь.

Наверное, мне следовало податься в священники. Но я для этого либо слишком циничен, либо наоборот — мне этого самого цинизма не хватает.

— Если ты почувствуешь, что голод становится нестерпимым, говори, не стесняйся. Мы слопаем нашего друга Кейзи.

Кейзи, хотя уже и пришел в себя, на мои слова никак не отреагировал.

Создавалось впечатление, что ни один из эльфов, пребывая в голом виде, на общение не способен.