Глава 4


Если любой из вас знает причину или только препятствие, по которой эти два человека не могут соединиться в святом супружестве, он должен объявить это.

Оглашение брака


Если бы его попросили предсказать чье-нибудь будущее, например Терезы Пейнтер, что он ей предсказал бы? Дети, похожие на малышку Пейнтера, размышлял Уэксфорд, даже оправившиеся от первого потрясения, начинали жизнь запятнанными. Оставшийся родитель, благонамеренные родственники и жестокие соученики часто еще более ухудшали дело. Уэксфорд посчитал бы удачей, если бы Терезе Пейнтер удалось анонимно стать чернорабочей, возможно уже с парочкой симпатичных приговоров.

А вместо того Тереза Пейнтер, очевидно, достигла самых больших благ цивилизованной жизни: ум, наилучшее образование, красота, дружба с людьми вроде этого викария, возможный брак с его сыном.

Уэксфорд мысленно вернулся к первой из всего-то трех встреч с миссис Пейнтер. Это было в четверть восьмого в то сентябрьское воскресенье. Они с сержантом постучали в дверь у подножия лестницы каретного сарая, и миссис Пейнтер впустила их. Что бы ни являлось модным в то время в Лондоне, но молодые женщины Кингсмаркхема все еще делали прическу в виде большого начеса надо лбом и плотных локонов, спадающих на плечи. Миссис Пейнтер не стала исключением. Она была натуральной блондинкой с припудренным лицом и скромно подкрашенными губами. В 1950-м респектабельные провинциальные матроны не употребляли косметику для глаз, и миссис Пейнтер казалась вполне респектабельной. Она была респектабельна до кончиков ногтей. На ее сухой тонкой коже уже начали появляться морщинки, возле губ обозначилась пуританская складка, подбородок оскорбленно вздернут.

Она к полиции относилась так же, как к жукам или мышам. Пока они поднимались по лестнице, миссис Пейнтер, отвечая на очередной их вопрос, опять и опять повторяла, что появление полиции в ее доме — это позор. У нее были самые пустые, самые большие и глупые голубые глаза, какие Уэксфорд когда-либо видел. Ни разу, даже когда они уводили Пейнтера, его жена не выказала ни капельки сожаления или страха, только навязчивый страх перед тем, что скажут люди, когда узнают, что полиция допрашивала ее мужа.

Возможно, она была не так глупа, как он думал. Где-то в этой хорошенькой респектабельной мышке и том огромном куске недочеловека, ее муже, должен находиться какой-то источник, из которого их дочь позаимствовала ум. «Вполне интеллигентная девушка», — неопределенно сказал Арчери. Слава богу, подумал Уэксфорд, Хотя помнил, как он гордился, когда его собственная дочь более или менее благополучно перешла на восьмую ступень. Слава богу! Но что значит «современная классика»? Это то же самое, что мода, или имеются в виду современные языки? У него появилась смутная мысль, что такое название тайно и умышленно дано философии или политической экономии. Но он не может показать Арчери свое невежество. Философия! Он чуть не присвистнул. Дочь Пейнтера читает — да, такой вариант возможен. Но философию! Есть над чем хорошо подумать. Однако вызывает сомнения…

— Мистер Арчери, — спросил он, — вы вполне уверены, что речь идет о дочери Герберта Артура Пейнтера?

— Конечно уверен, старший инспектор. Она сказала мне. — Он глядел на Уэксфорда почти вызывающе. Очевидно, думал, что полисмен засмеется над его следующими словами. — И она такая же хорошая, как и красивая. — Выражение лица Уэксфорда, однако, не изменилось. — Она приехала к нам на Троицын день. Тогда мы увидели ее в первый раз, хотя, естественно, наш сын писал нам о ней. Мы к ней сразу привязались. Времена изменились с тех пор, как я окончил колледж, старший инспектор. Мне следовало быть готовым к тому, что мой сын может встретить в Оксфорде девушку, возможно, захочет на ней жениться в возрасте, в котором я считал себя еще мальчиком и когда до посвящения в сан была еще целая жизнь. Дети моих друзей женились в двадцать один, и я хотел сделать что-то для сына, дать ему кое-что для начала жизни. Все, на что я надеялся, — это что мы будем любить ее и понимать. Мисс Кершоу — я буду называть ее так, если вы не возражаете, — есть именно та, кого я сам для него выбрал бы, прекрасная, изящная, с хорошими манерами, простым приятным разговором. О, она не жалеет сил, чтобы спрятать свою внешность под тем, что они все в наше время носят, длинные лохматые волосы, брюки, широкое черное байковое пальто — ну, вы знаете этот стиль. Но они все так одеваются. Загвоздка в том, что она не может спрятаться. Моя жена немного импульсивна. Она намекнула на свадьбу, когда Тереза сутки провела у нас. Я не мог понять, почему молодые люди сомневаются. Письма Чарльза были хвалебными одами, и я видел, что они оба очень влюблены. Потом она рассказала нам. Совершенно открыто — я помню каждое ее слово: «Я думаю, вы должны кое-что обо мне узнать, мистер Арчери. Мое имя по отцу Пейнтер, и он был повешен за убийство старой женщины». Моя жена сначала не поверила. Она подумала, что это такая игра, но Чарльз сказал: «Это правда, которая, однако, не имеет значения. Человек таков, каков он есть, а не каковы его родители». Потом Тереза — мы зовем ее Тэсс — сказала: «Это не имело бы значения, если бы мой отец это сделал. Но он не убийца. Я расскажу вам, почему он был повешен». Потом она заплакала.

— Почему она называет себя Кершоу?

— Это фамилия ее отчима. Он, должно быть, замечательный человек, старший инспектор. Он инженер-электротехник, но… (Уэксфорд раздраженно подумал, что весь этот хлам подробностей совершенно ни к чему) он, наверное, самый интеллектуальный, проницательный и добрый человек. У Кершоу двое собственных детей, но, насколько я понял, он относится к Тэсс с не меньшей сердечностью, чем к собственным сыну и дочери. Она говорит, что именно его любовь помогала ей переносить то… ну, что я мог бы назвать пятном от преступления ее отца, о котором она узнала в возрасте двенадцати лет. Отчим следил за ее успехами в школе, всячески поощрял ее и поддержал ее желание получить стипендию.

— Вы сказали «пятно от преступления ее отца». Но вы говорили, она думает, что он не совершал его?

— Мой дорогой старший инспектор, она знает, что он не совершал его.

Уэксфорд медленно заговорил:

— Мистер Арчери, я уверен, что не должен бы такому человеку, как вы, напоминать о том, что когда мы что-то утверждаем, то подразумеваем, что нам известен факт, то есть нечто, действительно не вызывающее сомнений, и что другие люди также знают его. Другими словами, это — общепринятая истина. — Он помолчал. — Сейчас же и я, и лорды, и официальные записи, и то, что ваш сын называет истеблишментом, знают, что, вне всяких сомнений, Пейнтер убил миссис Розу Примьеро.

— Ей говорила это ее мать, — ответил Арчери. — Она говорила, что лично и абсолютно неопровержимо знает, что отец Тэсс не убивал миссис Примьеро.

Уэксфорд пожал плечами и улыбнулся:

— Люди верят в то, во что хотят верить. Наверное, мать считала, что для дочери это самое лучшее. На ее месте, смею сказать, я говорил бы то же самое.

— Не думаю, чтоб на то было похоже, — упрямо сказал Арчери, — Тэсс говорила, что ее мать — женщина, не поддающаяся эмоциям. Она никогда не рассказывала о Пейнтере, вообще никогда не обсуждала его. Просто совершенно спокойно сказала: «Твой отец никогда и никого не убивал» — и больше ничего.

— Потому что ничего больше сказать не могла. Знаете, сэр, я думаю, у вас слишком романтический взгляд на все это. Вы видите Пейнтеров как преданную пару, своего рода беззаботных крестьян, любовь в доме и все такое. Это не так. Поверьте мне, Пейнтер не стал для нее потерей. В глубине души я уверен, что у него была привычка бить ее, как только ему придет в голову такая фантазия. Она являлась просто его женщиной, которая готовит ему еду, стирает его одежду и, ну… — добавил он жестко, — ложится в его постель.

Арчери ответил так же жестко:

— Не вижу в этом каких-либо фактов.

— Кроме нескольких минут, когда Пейнтер возвращался в каретный сарай, чтобы вымыть руки, — и, кстати, спрятать деньги, — он ни минуты не оставался наедине с нею. И ничего не мог сказать ей тогда. Он не мог сказать, вы понимаете меня? Он не мог сказать ей, что сделал это, и не мог сказать, что не сделал. Потом пришли мы. И нашли пятна крови в раковине и слабые пятна крови на стене кухни, там, где он снимал пуловер. Как только он вернулся, он снял бинт с руки, чтобы показать нам порез, и отдал бинт жене, но он не говорил с нею, даже не обращался к ней за поддержкой. Он только один раз сослался на нее…

— Да?

— Мы нашли пояс с деньгами под матрасом их кровати. Почему Пейнтер не сказал жене, что ему утром дали деньги? Вот, в вашей стенограмме: «Я знал, что моя жена захотела бы получить их. Она всегда приставала ко мне, чтобы купить вещи для квартиры». Это было все, что он сказал, он даже не глядел на нее. Мы предъявили обвинение, и он ответил: «О'кей, но вы делаете большую ошибку. Это сделали бродяги». Пейнтер пошел прямо вниз по лестнице. Он не поцеловал свою жену, не попросил разрешения зайти попрощаться с ребенком.

— Она навещала его в тюрьме?

— В присутствии тюремного офицера. Видите ли, сэр, вы явились, чтобы удовлетворить свое любопытство по поводу всего того, что вас беспокоит. Несомненно, это важно, но вы должны извинить меня, если я не могу с вами согласиться.

Арчери молча вынул из бумажника снимок и положил на стол. Уэксфорд поднял фотографию. Похоже, на ней был снят сад возле дома священника. На заднем плане росла большая магнолия, частично скрывавшая такой же высокий дом. Вся в восковых чашках цветов. Под ее ветвями стояли юноша и девушка. Мальчик оказался высок и строен, он улыбался. Это явно был сын Арчери. Уэксфорда он не заинтересовал.

На лице девушки была спокойная печаль. Она невозмутимо смотрела в объектив большими глазами. Светлые волосы падали на лоб и на плечи. Типичное для последнего курса спортивного покроя платье, блеклое, туго подпоясанное, с легко мнущейся юбкой, у нее была тонкая талия и пышный бюст. Уэксфорд снова увидел мать, только эта девочка вместо окровавленной тряпки держала руку мальчика.

— Очень хороша, — сухо признал он. — Надеюсь, она сделает вашего сына счастливым. — Старший инспектор вернул фотографию. — Почему бы и нет.

Смесь гнева, боли, обиды заплескалась в глазах священника. Уэксфорд с интересом наблюдал за ним.

— Не знаю, чему или кому верить, — печально сказал Арчери, — но пока я не убежден в невиновности Пейнтера, то не могу благословить этот брак. Нет, это слишком мягко сказано, — он горячо потряс головой, — я категорически, категорически против…

— Чего вы боитесь, мистер Арчери?

— Наследственности.

— Очень сомнительная вещь, эта наследственность.

— У вас есть дети, старший инспектор?

— Две дочери.

— Они замужем?

— Одна.

— И кто ее свекор?

В первый момент Уэксфорд почувствовал себя выше этого священнослужителя. Своего рода легкий фрейдизм овладел им.

— Он — архитектор, фактически здесь он — член совета тори северной палаты.

— Понятно. — Арчери склонил голову. — А ваши внуки уже строят дворцы из деревянных кубиков, мистер Уэксфорд?

Полисмен сказал, что нет. Единственный признак существования его первого внука пока проявляется только в утреннем недомогании его матери.

— Я буду от самой колыбели следить, чтобы они не тянулись к острым предметам. Кстати, если опустить возражение по поводу наследственности, что вам помешает представить невесту как мисс Кершоу? Кто будет знать?

— Я буду знать, — возразил Арчери. Глядя на нее, я буду видеть Пейнтера. Вместо ее губ и ее глаз я буду видеть его толстые губы и его кровожадность. Кровь, старший инспектор, ту же кровь, что смешалась с кровью миссис Примьеро на иолу, на одежде, на раковине. Эта кровь будет в моем внуке. — Он вдруг остановился, осознав, что позволил себе увлечься, покраснел и зажмурил глаза, словно сам испугался того, что описал.

Уэксфорд вежливо сказал:

— Я и хотел бы помочь вам, мистер Арчери, но дело закрыто, закончено. Я ничего не могу сделать.

Арчери пожал плечами и процитировал:

— «Он взял воды и вымыл руки пред народом, и сказал: невиновен я в крови человека сего…» — Он, подавленный, вдруг резко поднялся. — Простите меня, старший инспектор. Я говорил ужасные вещи. Могу я сообщить вам, что намерен делать?

— Понтий Пилат — это я, — сказал Уэксфорд, — так что в будущем можете выказывать мне больше уважения. — С тем они и расстались.

Появился Берден:

— Чего именно он хотел, сэр?

— Во-первых, чтобы ему сказали, что Пейнтер мог быть наказан несправедливо, но это было не в моих силах. Черт побери, это было бы равносильно признанию, что я не знаю своего дела. Это мое первое дело об убийстве, Майк, и мне повезло, что оно оказалось таким простым. Он собирается сам поставить точку в этом вопросе. Безнадежно после шестнадцати лет, но говорить ему об этом бесполезно. Во-вторых, он хотел получить мое разрешение на то, чтобы обойти и опросить всех свидетелей. Чтобы я поддержал его, если они начнут приходить сюда с жалобами или с пеной у рта.

— На все это он идет, — задумчиво сказал Берден, — ради наивной веры миссис Пейнтер в невиновность своего мужа?

— А это ерунда! Сплошная чушь. Если бы на вас было клеймо, разве сказала бы Джин Джону и Пэт, что вы виновны? Разве моя жена сообщила бы девочкам? Это естественно. Пейнтер не сделал никаких последних признаний — вы знаете, что в обязанности тюремных властей входит наблюдение за вещами такого рода. Нет, она мечтала об этом и убедила себя…

— Арчери видел ее когда-нибудь?

— Нет еще, но назначил день. Она и ее второй муж живут в Пели, и он получил приглашение на чай.

— Вы говорили, что девушка рассказала все мистеру Арчери на Троицу. Почему он ждал так Долго? Должно быть, пару месяцев.

— Я спросил его об этом. Он сказал, что они с женой в первую пару недель пустили все на самотек. Думали, что сын одумается. Но нет. Он заставил отца добыть стенограмму судебного разбирательства, изводил его до тех пор, пока тот не связался с Грисуолдом. Конечно, он — единственный ребенок и избалован, как это всегда бывает. В результате Арчери пообещал сунуть нос в это дело, как только получит свой двухнедельный отпуск.

— Так он вернется?

— Это будет зависеть от миссис Пейнтер, — сказал Уэксфорд.

Загрузка...