Энн сказала мне, что начала слышать голоса, пока была вместе с Мертвой Головой. Такое всегда притягивало ее, но она пленилась голосами, только когда в самом деле услышала их.
Я спросил Энн, хорошо ли она провела время с Гадюками.
— О, они надоедливы. Но время прошло не без приятных моментов.
Энн хотела сказать, что голоса звучали тихо, иногда и вовсе пропадали и настигали ее, даже когда она не находилась под воздействием наркотиков. Произносились странные слова, которые ей приходилось объяснять самой себе.
Поэтому Энн покупала книги по науке о магических числах и изучала их, сидя в постели. Она изучила таро и через некоторое время даже хотела вычертить свой знак, который оказался скорпионом. Квартира, которую я всегда считал мрачной, преобразилась в логово колдуньи. Меня оставили на посту — отвечать на стук в дверь, ночью отправляться на встречу на каком-нибудь углу улицы, — она же в это время все глубже уходила в изучение волшебного озера. Я стал мальчиком на побегушках, принося из одного или другого магазина то, что Энн заносила в длинные списки, пока однажды она вполне серьезно не заявила, что ей понадобится урод, и велела мне отправиться в путь и не возвращаться, пока не удастся найти ей такого.
— Энн, почему бы тебе не бросить это? Урод, вот черт!
Но она посмотрела на меня холодными глазами, словно подводя итог всем нашим отношениям, и мне пришлось уступить.
— Я чувствую себя как Квазимодо. Зачем тебе урод? И какой именно урод?
— Урод мне нужен для церемонии, которую я хочу совершить. Я также хочу задать ему несколько вопросов. Мне нужен урод с руками и ногами, которые являются лишь декорацией. — Энн говорила голосом, в котором звучала безупречная логика, одно четкое предложение следовало за другим, словно она уже стала оракулом. Энн закончила, сказав: — Ты мой Квазимодо.
Однажды вечером она выгнала меня из дома, а мне этого хотелось избежать. Для моего выхода было еще слишком светло, и люди с правильными лицами угнетали меня. Мне хотелось зарычать на них и вцепиться им в глотки. Мне хотелось схватить каждого из них за слишком туго завязанный галстук и повесить на стропиле; схватить скрывавшиеся за ширинками члены и оторвать их; побить этих людей их же собственными ремнями. Увидев меня, им, вероятно, хотелось сделать то же самое, но только чокнутые открыто признаются в этом. Им хватило духа лишь на агрессивное «Почему бы тебе не постричься?», «Его надо отправить в зоопарк» и «Эй, заросшая рожа».
Я купил газету и быстро просмотрел блевотину, расползшуюся по нескольким первым страницам, стараясь подавить тошноту, затем разорвал ее пополам и бросил на дно корзинки для мусора. Я шел по улице, пока не оказался у магазина, где можно было купить наркотическое дерьмо, и зашел поговорить с Максом, своим другом, которого не видел с тех пор, как встретил Энн. Мы уселись на диван напротив магазина, пока его женщина обслуживала клиентов.
— Ты изменился, — сказал Макс с серьезным лицом.
— Ну…
— Ты больше не встревожен. Я хочу сказать, ты не болтаешься кругом, собираясь исчезнуть, — у тебя появились морщины.
— Ты знаешь Энн?
— Вряд ли.
— Сейчас я живу с ней.
— Много ребят живут с множеством девиц.
— Не знаешь, где мне достать урода?
— С уродами туго. Но я мог бы найти тебе карлика.
— Нет, это должен быть парень, у которого почти нет ни рук, ни ног.
— Звучит жутковато.
Я не мог найти подходящего ответа, поэтому встал и подошел к доске объявлений, которая висела на его стороне. Там висело множество объявлений чокнутых. Сиделки, астрология, сбежавшие дети (с фотографиями, разрывавшими сердце), сдавались квартиры, и вот, в нижнем левом углу висела открытка с неровными краями, казавшаяся разорванной пополам. Это была дешево сработанная открытка, на которой от руки было написано «АО Искривленные тела». Далее значился адрес, всего в нескольких кварталах отсюда.
— Как раз то, что надо, — сказал Макс, заглядывая через мое плечо. — Приходил карлик с четками и повесил эту открытку.
Я отдал ему честь и отправился в контору карлика. Вход был с фронтона магазина на авеню А, только что выкрашенный в черный цвет. Единственным указателем была еще одна открытка с неровными краями внутри дверного окошка.
Дверь открылась, стоило мне только слегка постучать по стеклу.
— Да?
Должно быть, это тот самый карлик, которого видел Макс. Он казался довольно симпатичным, хотя его волосы редели. Карлик был хорошо одет, если не сказать эксцентрично. Я смотрел вниз на его яркий череп, сиявший сквозь уцелевшие волосы, и без обиняков сказал:
— Я ищу урода.
— Какого? — Он отреагировал так, будто я покупал буханку хлеба. Я назвал ему характеристики Энн, и он пригласил меня войти. Внутри было полно досок и краски.
— Я открылся всего несколько дней назад, а помощников трудно найти. Как вы сказали, для чего вам нужен этот, как вы выразились, «урод»? Для цирка? Представлений для детей?
— Видите, мне нужен повар. Что-то вроде слуги, — соврал я.
— Для себя? — Он оторвал голову от кучи открыток, которые перетасовывал.
— Нет, нет, не для себя. Для одной леди — моей подруги. Она редко выходит из дома.
— Понимаю. У меня кое-кто есть. Старый эстрадный артист Баском Малком.
— Надеюсь, вы не хотите сказать, что он стар.
— Нет. Он просто опытный человек в шоу-бизнесе — он начал с пяти лет, насколько мне известно. Ему сейчас перевалило за тридцать. Похоже, на последнем месте он продавал протезы.
Он проводил меня до двери, и я, выходя на улицу, погладил его по голове.
— Спасибо, — крикнул он мне вслед. — Большинству таких, как я, это не нравится, но от этого я смотрю на людей добрее!
У меня был адрес Баскома Малкома — меблированные комнаты в верхнем Бродвее — и информация, что он только что влюбился в одну женщину, которая живет с ним. Я пробовал дозвониться до Энн и вспомнил, что телефон отключили. Она все равно не ответила бы.
Его жилище находилось на Бродвее, на 90-й улице на первом этаже гостиницы, из которой не дано выбраться в случае пожара. Я представил, как Баском Малком каждый день скачет вверх по лестнице к своему жилищу, словно пасхальный кролик, перекинув авоську через руку. А может быть, новая любовь тащила его вверх под одной рукой?
Женщина, открывшая дверь, очень беспокоилась о его уединении. Она затворила за собой дверь и встала передо мной, одетая в банный халат, под которым у нее ничего не было. Она знала, как говорить грудями, и я жадно слушал.
«Послушай, — говорил ее левый сосок, просовывая свой язык через ткань, — я хочу, чтобы ты ущипнул меня». А ее правый сосок сказал: «Любовник, позаботься о нас обоих». К сожалению, женщина тоже умела говорить еще громче сквозь испорченные зубы.
— Баском не станет разговаривать ни с кем из департамента полиции или газет, — сообщила она мне. Это была толстая, краснощекая баба, но в свое время она явно добивалась успеха.
— Видите, я не отношусь ни к тем, ни к другим.
— Я так и знала. Вам не надо было мне это объяснять, — сказала она, понизив голос. — Я сказала так ради Баскома, чтобы он не посчитал меня плохой работницей. Вы похожи на писателя… или вроде этого.
— Я не писатель. У меня есть работа для мистера Малкома. Мне можно поговорить с ним?
— Что за работа? О, надеюсь, нечто такое, что приносит много денег. Нам очень нужны деньги. Бедный Баском подумывает о самоубийстве, хотя мне неприятно говорить так. Это мне укор, понимаете?
Женщина перешла на шепот. Я решил, что лучше поговорю с ее сосками. Халат приоткрылся у ее бедер, и я уставился туда, думая об удовольствии. У нее было печальное лицо, но я предпочел замечать не это, а обращать внимание на приятные части ее тела. Такого рода перепады настроения стали частью образа жизни, который я бросил ради нового века.
— Ему не покажется странным, что вы все время находитесь здесь? — спросил я.
— Да, да он удивится, — призналась она, кивнув головой несколько раз как птица, но не сдвинулась с места.
— Я тебя трахну прямо здесь, — заявил я. У нее широко раскрылись глаза от ужаса, а также от удовольствия. Такое прямолинейное заявление обязательно должно было вызвать какую-то реакцию — обычно немедленный и драматический отказ, но иногда оно вело прямиком к повиновению. Похоже, это был как раз тот случай. Она содрогнулась, и ее колени, похоже, чуть подогнулись. Я взял ее соски пальцами и ущипнул их изо всех сил. Она ахнула и обняла меня за талию. Я запустил руку ей между ног и безо всяких вступлений засунул два пальца прямо в щель. Это было все равно что окунуться в горячий клей. Женщина опустила руки мне на зад и притянула мой таз к себе. Я приблизил свое лицо к женщине, словно собираясь поцеловать, но вместо этого схватил ее нос зубами и потянул его вниз. У женщины изо рта шумно вырвался выдох, и она начала скулить от слияния боли с удовольствием, источником чего стал я. Я оглядел коридор, опасаясь, как бы нам не помешали, повернул вялое тело женщины и наклонил ее вперед. Она уперлась руками в стену.
Женщина заплакала.
— Я не собака. То есть не сука. Я видела, что собаки так делают. Пожалуйста, не засовывайте свою штуку в мой зад.
Я крепко ущипнул ее за мягкий зад и сказал:
— Заткнись, черт подери! Уродец может услышать. Если начнешь шуметь, я воткну свой нож тебе в задницу.
Однако ее стареющий зад не привлек меня. Я нацелился на вековое причинное место и вошел словно в горячее масло.
— Ой! — слишком громко воскликнула она. — Ой, ой, ой!
— В чем дело? Разве Баском Малком не удовлетворяет тебя?
— Нет. Ой. Я хочу сказать… эта штуковина похожа на его руки и ноги.
Ее слова возбудили меня. Я начал смеяться, и она среагировала так, что все шлюзы отворились. Начался потоп, а я вонзил в нее свой молот и оставил дневную порцию спермы там, откуда появляются дети. Мне пришлось зажать ей рот рукой, чтобы заглушить крик, который, как мне показалось, был готов вырваться наружу. Женщина опустилась на пол, а я упал на нее.
Когда я привел женщину в надлежащее состояние, чтобы она могла должным образом представить меня уроду, мы вошли в комнату. Это была неприятная комната, обставленная в стиле конца тридцатых годов, и казалось, что с тех пор в ней не произошло никаких изменений. Над чертежным столом у окна на высоком стуле сидел урод. Он печатал с помощью небольшого стержня из металла, прикрепленного ремнем к его сморщенной руке.
— Ш-ш-ш, — произнесла женщина, коснувшись пальцем своих губ. — Он работает над стихотворением.
Мы приблизились на цыпочках.
— Бу, — тихо произнесла она ему на ухо.
Он рывком обернулся и дал ей по уху своей металлической мешалкой напитков.
— Я же просил тебя не делать этого! Как мне сосредоточиться?
Тут он увидел меня и чуть не задохнулся от гнева. Урод быстро забормотал, смотря на нее глазами, которые были способны выжечь дыры на теле супермена.
— Кто это, Лидия? Моя дорогая Лидия, я лично, без чьей-либо помощи, сожгу твое тело и проглочу твой пепел… — глубоким баритоном прозвучал его голос, несший на себе отпечаток многих лет курения и бурбона. Лидия бесстыдно заплакала.
— Но Баском, он собирается нанять тебя. Дорогой, нам нужны деньги.
Это немного сбавило его гнев.
— Работа? Приятель, какую работу ты хочешь предложить мне?
— Видишь, это не я, а моя подруга. Она верит, что ты можешь обладать волшебными способностями.
Эти слова его явно озадачили, и он взглянул на себя, словно ища признаки, которые раньше не обнаружила его преисполненная величия собственная персона.
— …Волшебные способности? Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ну, в некотором смысле это может смутить. Она имела в виду твои руки и ноги.
Из его ноздрей вырывались языки пламени.
— Мои руки и ноги!
— Да, ей нужен урод, — сказал я, чтобы раздразнить его. Еще раз проявился мой черный юмор.
— Значит, леди, на которую ты работаешь, — леди, которой ты поставляешь клиентов, если можно так выразиться, — понадобился урод?
— Дорогой, нам нужны деньги, — вкрадчиво сказала Лидия.
— Заткнись, мерзкая неудачница, — приказал он.
Баском обдумывал предложение, несмотря на гнев — это было заметно. Пока оба уставились друг на друга, я взглянул на бумаги, которые лежали на его столе.
— Хорошо. Думаю, подвернулся неплохой способ проверить эту старую банальную истину. Я стану мучеником ради науки. Может быть, такой калека, как я, действительно обладает волшебными свойствами. Никогда не верил в такую чушь, но если тут есть хоть капля истины, почему бы и в самом деле не применить волшебство?
— Замечательно, — сказал я, — пойдем.
— Минутку. Сколько мне будут платить, если я стану шевелить своими маленькими щупальцами в какой-нибудь церемонии, связанной с черной магией?
Я назвал какую-то абсурдную сумму. К моему удивлению, он поверил и спрыгнул со стула.
— Лидия, принеси мне шляпу.
Женщина подала ему черный котелок, он прижал к себе «дипломат», взял ее руку, как это делает ребенок, и приготовился идти. Он остановился на верхней площадке и сказал мне, что потребуется некоторое время, чтобы спуститься, и спросил, не подожду ли я внизу вместе с Лидией.
— Какая ерунда, — ответил я, подхватил его рукой и сбежал вниз по лестнице, а его маленькие ручонки, которые болтались, словно возражая, щекотали меня всю дорогу.