Змеиный камень

7. Конец Кривого Ахбара

Кривой Ахбар и его люди возвращались из предместья прямиком через степь, сгибаясь под тяжестью увесистых мешков. Вожак оказался прав: обеты, принесенные мертвецу, помогли ворам довольно легко проникнуть в дом судьи и славно поживиться в его кладовых. Такое объяснение редкой удачи казалось шуххрийцам вполне достаточным; они проникли в Северное предместье окольной тропой и не встретили процессию, двигавшуюся на шамашан по главной дороге. Если же быть точным, везение их объяснялось не столько клятвами, данными покойнику, сколько отсутствием должной охраны: мужчины ушли вместе с братьями, женщины тихо сидели на своей половине, а слуги пьянствовали, радуясь, что за отсутствием господ не надо больше изображать тяжкую скорбь по безвременно скончавшемуся судье.

Слуги были спокойны: среди шадизарских воров бытовал обычай не грабить дом умершего, пока его тело не сожжено. Однако в Эр-Шуххре плевали и на писанные законы, и, уж тем более, на неписанные.

Первым шагал здоровый краснорожий туранец. Свою добычу он завернул в бархатную портьеру, сорванную в спальне Козлиного суди, и сейчас то и дело похлопывал снизу лежавший на спине тюк свободной рукой, вызывая этими хлопками приятное побрякивание и легкий звон благословенного металла. Туранец вспоминал, что на шамашане его ожидают зубы судьи и тихонько посмеивался.

Он глянул в сторону темневшего на фоне лунного неба холма и… застыл, выпучив глаза.

Над погостом поднимался столб дыма.

Шедший позади вор ткнулся лбом в спину краснорожего и выругался, потом удивленно присвистнул, тоже заметив дым.

– Погляди, Ахбар, – обернулся туранец к вожаку, – не иначе покойничка нашего сжигают!

Кривой Ахбар опустил мешок и нацелился на холм единственным глазом.

В это время со стороны шамашана донесся жуткий, леденящий душу вой. Воры разом присели, втянув голову в плечи и судорожно сжимая рукоятки ножей.

– Что это? – едва выдохнул молодой шуххриец, обладатель тонкого голоска. – Матерью клянусь, так выть может только нечисть!

Ахбар покачал головой, что-то обдумывая.

– Не знаю, что это за дым, – сказал он, – а только мертвецов никогда не сжигают ночью.

Воры гуськом двинулись дальше. Не успели они сделать и три сотни шагов, как с холма снова долетел протяжный, замирающий вопль.

Молодой охнул и выронил мешок. Туранец забормотал какую-то молитву на своем языке; все остановились в нерешительности, поглядывая на Ахбара.

– Что-то расхотелось мне туда идти, – сказал кто-то, – Нергал с ними, с обетами…

– В животе у меня забурлило, братцы, – пожаловался тонкоголосый.

– И то сказать, чего мы там забыли, – пробурчал туранец, целуя нательную ладанку. – Золото в мешках, так надо уносить ноги побыстрее…

Однако Кривой Ахбар был не из робкого десятка. Он промышлял воровским ремеслом не первый год, и успел понять, что удача сопутствует лишь тем, кто сует свой нос во все щели, особенно если оттуда тянет чем-нибудь зловещим, что отпугивает толстобрюхих лавочников, трусливую стражу и прочих добропорядочных остолопов. Не одна разрытая могила была на счету одноглазого, не один шамашан он почистил, выгребая из золы расплавленные остатки дорогих украшений, и не было в душе его трепета, когда отпетый негодяй роникал в кумирни темных божков где-нибудь в Бритунии или Пограничном королевстве. Ахбар страшился лишь Сета, великого Змея Вечной Ночи, остальные мелкие божества, коим поклонялись не сподобившиеся света Митры племена и народы, были для него лишь кусками дерева или не слишком опасной нечистью, против которой имелись нужные амулеты и заговоры.

Переждав в кустах, пока возвращавшаяся с погоста процессия пройдет мимо по дороге, вожак пинками погнал своих людей в сторону холма. К этим веским аргументам он присовокупил увещевания и ссылки на возможную месть темных сил, обиженных несоблюдением клятв и обычаев.

– Сами помыслите, – говорил он, толкая «братцев» пониже обтянутых грязными халатами спин, – чего нам опасаться? Сыновья, видимо, совершили над покойным какой-то обряд, может быть даже принесли дары неведомым богам, которым судья в тайне поклонялся. Такое бывает. Так не следует ли пойти и удостовериться во всем своими глазами? Подношения могут оказаться весьма ценными. Силам тьмы они ни к чему, а нам в пору. Пока братья подсчитывают убытки в своем доме, мы пошерстим их папашу!

Доводы возымели действие, и шуххрийцы, приободренные заманчивыми речами, резво взбежали на холм и открыли ворота.

В ограде шамашана было тихо.

Воры крадучись направились к убранному цветами алтарю. Тело оказалось на месте, однако никаких даров не было.

– Проклятые скупцы! – воскликнул Ахбар. – Не могли расщедриться на что-нибудь поценнее жимолости и медовых лепешек! Разве так надо почитать родителей?!

Туранец бросил мешок и решительно шагнул под навес.

– Я обещал посчитать ему зубы, – сказал он, протягивая к лицу покойника руку, – и я исполню клятву. Ну и нюхалка у этого законника!

Краснорожий ухватил мертвеца за нос, слегка потянул… И тут же завопил: страшный носище отделился от бледного лица и остался у него между пальцев. Туранец отшатнулся, стукнулся спиной о каменный столб и, указывая на алтарь, возопил:

– О боги! Он смотрит, смотрит!..

Воры отпрянули. Ахбар же не растерялся: он подскочил к туранцу и схватив предмет, который тот сжимал в руку, поднес его к глазам.

– Он не настоящий! – заорал вожак. – Судью подменили!

Крик ужаса раздался у него за спиной.

– Встает… – просипел туранец и заскользил спиной по столбу, опускаясь на землю.

Ахбар взглянул на алтарь. Покойник сидел, ощупывая лицо и часто мигая глазками, с которых упали восковые лепешки. Накладная борода криво висела на его остром подбородке.

– Назад! – рявкнул вожак, заметив, что его люди бросили мешки с добычей и готовы пуститься наутек. – Это подсадная утка, нас заманили в засаду! Готовь оружие!

И, обернувшись к мнимому мертвецу, прорычал:

– Сейчас я отрежу тебе настоящий нос, гаденыш!

– Не так резво, шакалий выродок, – раздался тут из-за спин шуххрийцев сильный молодой голос, – сначала посчитайся со мной!

Воры отступили к алтарю, вытаскивая из-за поясов кривые кинжалы. Они боялись нежити, но человек, стоявший перед ними с тяжелым аквилонским мечом в руках был из плоти и крови, и с ним можно было драться. Или договариваться, смотря как повернется.

Вглядевшись в лицо невесть откуда взявшегося стража, Ахбар признал молодого киммерийца, не так давно объявившегося в Шадизаре, и уже успевшего завоевать известность не только среди обитателей Пустыньки, квартала вездесущих воров и веселых бандитов. С варваром его связывали кое-какие дела, не слишком для Кривого приятные, и потому он предпочел натравить на северянина свору своих прохвостов, чем самому вступать в поединок.

– Убейте его! – завопил Ахбар, размахивая над головой саблей, но не двигаясь с места. – Вы что, не видите, он один?!

Схватка, случившаяся затем на скорбном холме, была короткой и полностью бесславной для шуххрийцев. Их было семеро, но трое сразу же предпочли исчезнуть во мраке, оставив на поле боя мешки с судейским золотом в качестве боевых трофеев Конана. Пришедший в себя туранец атаковал варвара с яростью носорога, однако оказался столь же неповоротлив, как и этот толстокожий обитатель джунглей, покрывающих Черные Королевства. Легко уклонившись, киммериец пропустил краснорожего под руку и успел полоснуть острием меча по спине противника, распоров халат и широкий кушак, поддерживающий малиновые шаровары. Штаны упали, обнажив мощный зад туранца, тут же получивший сильнейший пинок конанова сапога. Незадачливый боец охнул, выронил саблю и, путаясь в штанинах, бросился прочь – только кусты затрещали. Двое воров, попытавшиеся вонзить свои ножи северянину под лопатки, поплатились сломанными носовыми перегородками и вывихнутыми челюстями: киммериец не стал марать о них меч, ограничившись тычками кулака, сжимавшего массивную рукоять. Тонко повизгивая, эти двое исчезли вслед за остальными «братцами».

Настал черед Ахбара. Понимая, что ему столь легко не отделаться, Кривой подбодрил себя душераздирающим воплем и наскочил на киммерийца, как дурной петух на быка. Клинки скрестились, и звон оружия осквернил печальную тишину шамашана. Звон, впрочем, продолжался не долго: сабля одноглазого сломалась, и Кривой оказался на земле, прижатый сверху тяжелым коленом киммерийца.

Ахбар зашипел, как раздавленный гриб-пылевик и стал просить пощады.

– Говори, ублюдок, где мне искать мальчишку, который продавал боевых собак? – спросил варвар, слегка надавливая коленом.

– Не знаю, – захрипел Кривой, – один раз его видел…

– Он сказал, кого именно ты должен уговорить в Шадизаре?

Ахбар промедлил с ответом, и его грудь лишилась очередного глотка воздуха.

– Да, да! – просипел шуххриец. – Он назвал твое имя… Отпусти, ради всего, что ценишь!

– Больше всего я ценю правду, – наставительно молвил варвар, – если назовешь имя прохвоста и скажешь, где его найти, останешься жив.

Кривой задергался, на губах его выступила пена. Нога северянина давила, словно рухнувшая с горных отрогов каменная глыба, перед глазами плыли оранжевые круги.

– Не зна… – выдохнул он, силясь выскользнуть из под страшного груза.

Вдохнуть Ахбар уже не смог.

Похлопав одноглазого по остывающим щекам и убедившись, что шадизарский погост приобрел еще одного обитателя, варвар поднялся и отправился проведать Шелама.

Алтарь был пуст.

Конан окликнул коротышку. Тишина.

Решив уже, что Ловкач задал стрекача, убоявшись попасть под горячую руку шуххрийских воров, Конан собрался поискать приятеля, как вдруг с каменного навеса ему на голову посыпался мелкий мусор. Отойдя на пару шагов, киммериец глянул вверх и обнаружил Шелама, сидящего на фоне звезд в позе вендийского божка. От земли до крыши было не менее пятнадцати локтей, державшие плиту столбы – круглые и гладкие, и как Ловкач оказался на своем месте понять было трудно, если не сказать больше.

– Я зря называл тебя бесхвостой курицей, – сказал Конан, проникнувшись вдруг уважением к невероятным способностям замухрышки, – ты орел, Ши.

– Сними меня отсюда, – жалобно попросил тот, лязгая зубами, – о пантера ловкости и ягуар бесстрашия…

Но даже привыкшему к скалистым горам свой холодной родины киммерийцу не удалось сообразить, как можно взобраться на крышу алтаря без лестницы, веревки с крюком или, на худой конец, крыльев.

Пришлось Шеламу прыгать в подставленные варваром руки.

Оказавшись на земле, Ши по-собачьи отряхнулся, глянул вверх и бодро сказал:

– Ну, отсюда смотрится не так уж страшно.

И, по своему обыкновению, принялся ожесточенно чесаться.

Конану не терпелось заглянуть в мешки, оставленные бежавшими ворами, но он решил поначалу покончить с делом. Приятели отправились к плоскому камню, под которым было спрятано тело Козлиного судьи.

– Водрузим Раббаса на его законное место, а в яму сунем Кривого, – сказал киммериец, приподнимая край плиты. – Потом перетащим мешки за ограду. Когда явятся Чилли с Ахбесом, заберем. Эй, что с тобой?

Ши Шелам стоял на краю ямы, с ужасом глядя себе под ноги. Челюсть его лязгала, глаза остекленели.

Отвалив камень, киммериец тоже глянул вниз.

Давеча они положили тело судьи навзничь. Теперь Раббас лежал на животе. Луна тускло освещала редкие волосы на затылке и скрюченные, унизанные перстнями пальцы, ногти которых утонули в земле, словно мертвец царапал склон ямы, тщетно пытаясь выбраться из-под плиты.

Ши охнул и стал оседать на землю.