Знак И-на

7

Дом, к которому в десятом часу вечера подошел Иван Третьяков, располагался на углу Мичуринского проспекта и улицы Столетова, в пяти минутах быстрым шагом от метро «Ломоносовский проспект» и в пятнадцати минутах на машине от их управления на Кржижановского. Идеальное местоположение, просто на зависть. Вокруг со всех сторон торчали высокие, красивые новые дома – район элитный, до Университета рукой подать, да и вообще. Нет, все-таки Морозов был непростой мужик. Впрочем, дом, в котором он жил с дочерью, оказался старым – длинная восьмиэтажка из широкого грязно-желтого кирпича, такие ставили для партийных функционеров и научной элиты в начале восьмидесятых. Звонить в домофон Иван не стал, постоял у подъезда, перепрыгивая с ноги на ногу, подождал прохожего, который впустил его в подъезд. В доме был лифт – не грузовой, маленький, но Иван поднялся пешком. Нужная ему квартира оказалась на шестом этаже справа от лифта. Света было мало – тусклая лампочка в запыленном стеклянном бра. Два коврика – один простой, резиновый, другой – под добротной, массивной и явно дорогой морозовской дверью – щетинистый, двухцветный, с вытоптанной надписью Welcome.

Иван вдруг подумал, что за все годы, что он знал Морозова, он минимум раз десять бывал у того на даче, они встречались в кабаках, даже пару раз играли в покер на квартире у каких-то знакомых Петровича, но ни разу – ни единого – Третьяков не был в его квартире. И, насколько Иван знал, никто тут не бывал. Святая святых.

Он нажал на кнопку звонка и услышал приглушенную птичью трель внутри квартиры. Хорошо бы она не открыла и не ответила на звонки по телефону, и Иван бы с чистой совестью уехал… куда? Не важно, куда-нибудь. Переночевал бы в машине. Но тут он услышал шорохи за дверью, затем характерный звук открывающегося замка.

Дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, сантиметров на пять, не больше, и с той стороны на Ивана упала полоса яркого света. Затем щель увеличилась, и свет заслонила женская фигура. На Ивана смотрели холодные темные глаза. Правильное овальное лицо, плотно сжатые губы, взгляд острый, пронизывающий. Слез не видно, только очень бледна и печальна. У нее было такое лицо, что печаль подходила ей больше, чем радость, в печали она была хороша, как спящая царевна из сказки. А что до бледности – кто в Москве не бледен к концу декабря? Может быть, капитан Ком не так уж и неправ? Что-то в ней, безусловно, выбивалось из нормы. Иван пытался прочитать реакцию, но глаза смотрели совершенно спокойно, ровно и ничего не выражали. Лицо покериста, подумал Иван. И совсем, совсем не похожа на отца. Иван попытался вспомнить, какого цвета были глаза у Морозова, и не смог, но дело было даже не в этом. Высокая и тонкая, с длинной шеей и идеальной осанкой, стоящая перед ним девушка была породистой, про таких говорят, короче, принцесса. Даже одета так, словно собиралась играть в гольф. Морозов же был другим, скорее, из тех, что пробиваются из грязи в князи. Только не в князи, а максимум в купцы, если уж на то пошло.

– Алиса Андреевна? – спросил Иван, и взгляд девушки похолодел еще больше, минус пятьдесят по Цельсию. Космический холод.

– С кем я говорю? – спросила девушка. Голос оказался неожиданно мелодичным и густым, как мед.

– Майор Третьяков. Я работал с вашим отцом, он был моим начальником. Сочувствую вашей утрате, – Иван сразу зашел с козыря, чтобы массивная металлическая дверь не захлопнулась перед его носом.

– Вы сочувствуете утрате, – протянула нараспев девушка, словно пробуя слова на вкус. – Благодарю – и прощайте. Я уже сказала вашему коллеге, что не стану ни с кем говорить.

– Подозреваю, что он сам это заслужил. – Иван улыбнулся грустной, понимающей улыбкой – и развел руками: жест открытости, жест – демонстрация доброй воли. – Я и сам столкнулся с этим товарищем, и столкновение это было неприятным. Я сожалею, что именно он позвонил вам, но есть нечто, что гораздо важнее наших с вами эмоций. Найти убийцу…

– Наших с вами, – неожиданно повторила девушка. – Между нами нет ничего общего, нас с вами ничего не объединяет, и не нужно навязывать мне эту ложь. До свидания, майор Третьяков.

Девушка толкнула дверь, но Иван успел вставить тяжелый высокий ботинок в просвет, и ногу довольно сильно придавило. Для таких случаев ботинки на рифленой подошве и на шнуровке были идеальны. Ивану приходилось – и не раз – проникать в квартиры, и вот уже много лет он выбирал для работы и жизни именно такую обувь.

– Мне нужно задать несколько вопросов, и я больше не потревожу вас. Неужели вам в самом деле нужны официальные вызовы?

– Так, значит? – нахмурилась девушка. – Вы вламываетесь ко мне в квартиру? Тогда официальный вызов случится прямо сейчас. Я позвоню в полицию!

– Давайте, – устало кивнул Иван, продолжая смотреть ей прямо в темные глаза. – Давайте, звоните, я только за. Могу опросить вас и в присутствии местной бригады, тем более что это наш район – мой и вашего отца, – и я, скорее всего, лично знаю тех, кто приедет. Думаете, отказ разговаривать пойдет вам на пользу?

– Ваш товарищ сегодня по телефону спросил, что я делала с трех до семи вечера и есть ли кто-то, кто может подтвердить мое алиби, – сказала девушка и распахнула дверь. – Вы тоже хотите задать мне несколько вопросов? Пожалуйста, проходите. Чувствуйте себя как дома! – С этими словами она тряхнула копной длинных ореховых волос, развернулась и быстро пошла в глубь квартиры.

Иван заметил, что девушка довольно сильно хромает. Споткнулась на льду? Вывихнула ногу? Стоя в прихожей, Иван огляделся. Квартира уютная, ухоженная, с хорошим ремонтом. Стены светлые, с картинами и фотографиями в подобранных друг к другу рамках. Вдоль всего коридора по внутренней стене тянулся высокий, под потолок, белый стеллаж, полный книг. Сотни, тысячи книг. Многие из них явно куплены еще в советские времена, это ясно по обложкам. Кто бы ни собирал эти книги, это был не Андрей Петрович Морозов. Он ничего не читал, кроме статей по криминалистике и судебной практике. Иван задумался на секундочку, испытав острый импульс – желание разуться: в квартире был светлый, идеально отполированный паркет. Иван посмотрел поочередно на свои подошвы. Ничего хорошего. Внутрь забился и таял снег. Иван чертыхнулся и принялся расшнуровывать ботинки.

– Что вы делаете? – услышал он. Алиса стояла в дверном проеме, в дальнем конце коридора и с изумлением смотрела на Третьякова.

– Наследить не хочу. Полы чистые, – пробормотал он.

Девушка задумчиво посмотрела на него, а затем подошла к шкафу в прихожей, нагнулась, достала оттуда тапки большого размера и протянула их Ивану. По ее лицу пробежала гримаса, и Иван безошибочно понял – почувствовала запах от одежды и, чего уж там, от самого Ивана. Наплевать. Подумаешь, принцесса Несмеяна.

– Спасибо, хоть не придется снова полы мыть. Пройдите в кухню, – сказала Алиса, а ее лицо снова стало непроницаемым.

Иван пошел за ней. Кухня тоже уютная и новая, белая, со стеклянными витринами и фарфоровыми фигурками, которые кто-то явно с любовью собирал. Алиса указала на стул около стола, и Третьяков присел на край. Сама она осталась стоять. Иван невольно продолжал разглядывать девушку. Надо же, какая красивая у Морозова дочь. Наверное, в мать пошла. Мать… Нет, с этого не начнешь, нужно с чего-то другого.

– Почему вы хромаете? Споткнулись на улице? – спросил он, и Алиса обернулась, нахмурилась.

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– У меня работа такая – спрашивать. Я сам пару недель назад поскользнулся, упал и так вывихнул лодыжку, что пришлось мазать каким-то кремом. Или мазью, никогда не понимал, в чем разница. Вот я и подумал, может, вам к врачу надо.

– Не нужно мне к врачу, – ответила она. – Какие еще у вас ко мне есть вопросы? Если про алиби, то у меня его нет, ни до, ни после того, как отец уехал, я из дома не выходила и ни с кем не виделась, так что можете хоть сейчас строить версии, если хотите.

– Я даже в мыслях не держал, – ответил Иван, снова – в который уже раз – мысленно выматерившись. Чертов сержант, о чем только думал. Бывают же такие совершенно пустые головы. – А в какое время ваш отец уехал в Благинино? Это вы можете мне сказать?

– Это могу, – пробормотала девушка, и лицо ее потемнело. – В тринадцать двадцать пять. Вообще он обычно уезжает рано, чтобы не попасть в пробку. Хотел уехать в восемь, но без десяти девять вернулся – забыл свою новую игрушку.

– Игрушку?

– Он купил свистульку, такую, чтобы уток, кажется, подманивать. Не знаю, я в этом не разбираюсь. Никогда не понимала его увлечения охотой. Он говорил, что это – чисто мужское, первобытное, от наших предков, которые жили в лесах. Древляне, кривичи и прочие. В общем, он все хотел победить мамонта… – Она замолчала, на этот раз надолго. Иван ее не перебивал, не спрашивал. Хорошо уже то, что она с ним вообще разговаривает. Хотел было включить диктофон, но передумал – побоялся спугнуть. – Вот за этой свистулькой он и вернулся.

– Он был один?

– Да, один, – кивнула она, но потом нахмурилась. – Нет, я не знаю, но думаю, что один. Я его не видела.

– В смысле? Вы же сказали…

– Я его не видела, я его слышала. Я была в своей комнате, когда он вернулся, и он крикнул мне, что забыл свистульку и что раз так, поедет попозже. Я выходила из комнаты, но он был у себя, разговаривал с кем-то, так что я не стала ему мешать. Только вытерла пол.

– Пол?

– Натекло на пол с ботинок. Вообще, у нас двор убирают ужасно, сваливают весь снег горами на обочину, а тротуар вообще нормально не чистят.

– Ладно, значит, он побыл еще дома и уехал. Так? В час двадцать пять? – Иван переспросил намеренно.

– Когда папа уезжал, он дунул в свистульку, такое получилось кряканье утки. И крикнул, чтобы я не засиживалась у компьютера, но это он всегда мне говорит. А после я слышала, как хлопнула входная дверь.

– У вас были какие-то свои планы на Новый год? Поэтому вы не поехали с ним на дачу? – спросил Иван и удивился, с какой жесткостью девушка ответила на его вопрос:

– Я никогда не езжу на дачу. Никогда.

– Почему? – опешил Третьяков.

– Какая разница? Разве недостаточно вам того, что сегодня меня там не было? Вы же это хотите знать? Я не была на этой чертовой даче ни разу за все пятнадцать лет, и ноги моей там не будет. Скажите, а вы как думаете, его убийцу найдут? Этот ваш товарищ сказал, что это было ограбление. Он называл папу «убитым», – сказала Алиса, голос – как шелест падающих листьев. – «Убитым».

– Сочувствую. Черт! Вот бывают же идиоты, – выпалил Третьяков. Набить бы этому Чертоку лицо, так, чтобы запомнил. И на всякий случай уволить к чертям собачьим.

– Да уж, – согласилась она. – Так что же? Что вы думаете? Найдут?

– Очень на это надеюсь.

– Я посмотрела статистику. Большинство дачных ограблений остаются нераскрытыми, это почти всегда глухари.

– Статистику? – хмыкнул Иван, но Алиса, кажется, даже не заметила его удивления. – Не стоит доверять статистике. Кроме того, именно поэтому я и здесь, пытаю вас этими вопросами, чтобы мы смогли полностью восстановить день вашего отца по минутам. Я как раз хотел спросить вас, было ли что-то особенно ценное в этот раз на его даче, но вряд ли вы…

– Да, я ничего не знаю об этом. Кроме разве этой его новой свистульки, которую он увез с собой.

– А время? Время вы прямо точно помните?

– Да, я точно помню время, – ответила Алиса. – Я же сказала, час двадцать пять.

– Вы посмотрели на часы? Когда? – спросил он агрессивнее. Тоже мне, Алиса – искусственный интеллект. – Именно в этот момент или примерно в этот момент?

– Именно в этот момент, да, – ответила она суше. – Нет, я не смотрела на часы, у меня просто хорошее чувство времени и память тоже – особенно на числа и последовательности. Я всегда могу достаточно точно сказать, который час. К примеру, сейчас двадцать один час сорок три минуты – плюс-минус одна минута. Можете посмотреть на часы, – кивнула она. Иван украдкой бросил взгляд на часы. Время было точное. Вот черт.

– А позже он вам не звонил?

– Он редко звонит мне с дачи.

– Вы не поздравляете друг друга с Новым годом?

– Я очень спокойно отношусь к смене чисел в календаре, и папа хорошо знает это. Он должен был вернуться первого января, – ответила Алиса.

– Скажите, пожалуйста, Алиса Андреевна, а он вам случайно не говорил, кого ждет к себе в гости на Новый год?

– У него было много друзей-знакомых, но таких, чтобы прямо близкие… нет, таких было мало, и почти все – там, в Благинине. Вам надо с Салатниковыми поговорить или с тетей Катей.

– Тетя Катя?

– Когда-то у папы был самый лучший друг, дядя Олег. Тетя Катя – его жена. Она вообще очень любит дачу, папа говорил, она там с ранней весны до поздней осени. Правда, зимой она туда вроде не ездит.

– Дядя Олег… Олег Викторович? Никитин? – спросил Иван, пролистав свои заметки.

– Да, именно он, – удивилась она. – Вам о нем уже известно? А впрочем… Они дружили семьями, его жена, тетя Катя, дружила с мамой. У них, кстати, тоже есть дочка, папа даже говорил, что мы с ней хорошо вместе играли на даче, только я не помню этого, маленькая была. Тетя Катя и дядя Олег сюда к нам тоже часто приезжали, и дочка их приезжала, только она намного меня старше, так что мы так и не стали общаться. Потом дядя Олег умер, и я больше, кажется, их никогда и не видела.

– Кажется? А как же ваша фотографическая память? – не удержался Иван.

Алиса покачала головой.

– Дело не в моей памяти, она, кстати, вовсе не фотографическая. А людей я почти никогда не запоминаю.

Иван сощурился.

– Никого и никогда не запоминаете? Такая избирательная память на числа?

– Почему – никого? Преподавателей и коллег я помню. Просто люди… не являются объектом моих интересов, – пояснила Алиса, и Иван с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.

– Может быть, хотя бы имена друзей отца вспомните? Хоть кого-то? Мое имя, к примеру? Третьяков?

– Почему я должна помнить ваше имя? – нахмурилась Алиса.

– Ну, мы с вашим отцом довольно близко общались, он мне в свое время денег одолжил, очень помог. Вот, я ведь хотел даже у него Новый год справлять. Подумал, может быть, он упоминал – меня, кого-то еще.

– Так вы это не придумали? Вы говорили серьезно? – спросила Алиса, чем поставила Ивана Третьякова в тупик.

– Серьезно – что?

– Про вашу дружбу с моим отцом? – Она сощурилась. – Я думала, вы просто так, чтобы найти ко мне подход. В конце концов, я почти никого не знаю из его друзей. Вы что, в самом деле были его другом?

– Может быть, не лучшим – но другом точно. Я хорошо его знал и очень уважал, – кивнул он. – Мы вместе работали, а когда ваш отец пошел на повышение, продолжали общаться. Я знаю его почти десять лет, и он пригласил меня на дачу на Новый год. Собственно, именно так и вышло, что я там оказался.

Алиса застыла, прямая, как палка, и посмотрела на Третьякова так, будто увидела привидение. Затем она заговорила – через силу, с явным напряжением, медовый голос срывался на хрип.

– Это что же, вы его нашли? Вы лично нашли моего отца? Вы… были там, в Благинине? Вы видели его… тело? – спросила она, это слово далось ей с большим трудом.

Третьяков хотел поправить девушку, напомнить ей о пожарных, которые были на месте раньше него, но передумал. Он расскажет все подробно потом, а пока Иван только медленно кивнул. Алиса сделала непроизвольный глубокий вдох и закрыла лицо ладонями, как закрывают дети, чтобы не видеть страшную сцену в фильме ужасов. Нет, подумал Третьяков. Не железная, хоть и леди.