Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

Валерий Цуркан Монумент

С Ленцем Скороходом я познакомился, когда мне стукнуло пятнадцать лет. И не просто стукнуло, а пришибло основательно, в таких условиях оказался в день своего пятнадцатилетия. Я остался совсем один, без жилья, без гроша в кармане, на чужой планете.

К началу двадцать третьего века старушка Земля превратилась в настоящий гадюшник. Люди насиловали природу, она отвечала им тем же. Население росло, еды на всех не хватало и это, конечно, не способствовало улучшению нравственного климата. Если кто-нибудь, подкравшись сзади, долбанул вас дрыном по затылку и забрал продуктовую карту, знайте — это может быть только землянин.

Мой отец имел неосторожность родиться в Москве, но когда ему исполнилось двадцать лет, он исправил эту ошибку. Купил билет на Марс, истратив все свое состояние, нажитое тяжелым трудом за пять лет работы портовым грузчиком. Денег хватило только на почтовый транспорт и ему пришлось лететь в скучном обществе мешков и коробок.

С головой у папаши было все в порядке, и на Марсе он неплохо устроился. Начав с простого торговца синтезированной пищей, мой предприимчивый предок накопил немного деньжат, пустил их в оборот и солидно поднаварился на перепродаже бытовых киборгов. Выкупив фирму своего работодателя, он ее расширил, но вскоре понял, что в ней ему уже тесновато. Мой будущий родитель построил фабрику, на которой стал выпаривать воду из метеоритного льда. Некоторое время спустя папа уже был монополистом — вся питьевая вода на Марсе разливалась в емкости с лейблом «Сорокин и Компания». Потом он женился и сделал меня, и, как говорил впоследствии, товар вышел на славу при весьма низкой себестоимости.

В конце концов, его заела тоска по родине, он передал дела своему помощнику, которому, как ему думалось, можно было доверять, и мы всей семьей полетели на Землю. Дядя Юз ввязался в какие-то махинации, в результате чего компанию отца продали молотка.

Отец признал себя банкротом. Ранним майским утром, когда пелена смога опускается на город, он вышел на балкон семидесятого этажа в последний раз полюбоваться видом на Кремль и исчезающую в синеватой дымке Москву-реку. Я не знал, что у него есть пистолет. Робот-уборщик долго соскребал его мозги со стены. Мать умерла два месяца спустя то ли от болезни, то ли от горя, то ли от страха перед тяготами предстоящей нищеты. Когда платить за номер стало нечем, меня вытурили из гостиницы, и я оказался на улице. Жить было негде, есть было нечего, а растущий организм тринадцатилетнего мальчишки нуждался в хорошей поддержке. Я привык каждый день по два раза принимать душ, съедать по две порции настоящего мясного супа на обед и ужин и пить кофе на завтрак. Но приходилось спать под мостами у вонючей реки и питаться отбросами.

На работу меня никто не брал — на Земле было полным-полно дешевой рабочей силы. А с малолетним мигрантом, у которого к тому времени была просрочена туристическая виза, связываться никто не хотел.

Зверский голод терзал меня и днем, и ночью. Первую кражу я совершил в гипермаркете, невдалеке от гостиницы «Интерпланет». И сразу же, как неопытный дебютант, попался. Содержать меня в городской тюрьме не собирались, депортировать на Марс тоже, и через месяц я был на свободе. Два года я этим и существовал. Пожив месяц-другой на улице, я устраивал себе каникулы. За украденный кусок хлеба меня сажали в кутузку, и пару месяцев о пропитании можно было не думать. Но потом полиция сменила тактику. В очередной раз, попавшись на воровстве, я рассчитывал отдохнуть на нарах и поесть дармового хлеба. Но патрульные, поймавшие меня, не позволили моей мечте воплотиться в жизнь. Они попросту отметелили меня и, оттащив в сторонку, бросили у мусорного контейнера.

Я лежал рядом с отходами, источающими одуряющий аромат, в котором, если разобрать его на составляющие, можно заметить довольно приятные запахи искусственных яблок, груш и других фруктов. По отдельности они отлично пахнут, но стоит все это смешать, дать немножко подгнить под ярким солнцем — и получается вонь городской мусорки. Неповторимый, незабываемый запах, преследующий меня в последние два года. Настолько противный, что ни один уважающий себя бомж не станет копаться в этой куче отбросов, разве что кто-нибудь из начинающих.

Я лежал и печальными глазами смотрел в небо, затянутое пеленой дыма. Мне было о чем печалиться. Хотелось есть, все тело ломило от боли, и не было сил подняться на ноги.

— Эй, паренек, ты кто такой?

Надо мной склонился высокий и широкий в плечах дядька лет сорока, одетый по последней моде вольных торговцев. Легкая клетчатая рубашка, штаны с десятком накладных карманов и тяжелые ботинки. Его короткоостриженная голова приблизилась к моему лицу.

— Тебе-то какое дело? — огрызнулся я. — Лежу, никого не трогаю.

Он пожал плечами.

— Я тут подумал, может быть, ты поесть хочешь?

Я ухмыльнулся.

— Поесть я никогда не против. Да кто же меня накормит?

Вольный торговец помог мне подняться, отряхнул от пыли мою потрепанную куртку и протертые до дыр штаны.

— Меня зовут Ленц Скороход, — сказал он, и я вспомнил, что где-то слышал это имя. — У меня не так уж много времени, и если желаешь перекусить, то иди за мной.

— Ты бесплатно накормишь меня? — недоверчиво спросил я.

«Бесплатно» и «еда» — это были два волшебных слова, с помощью которых меня можно ввести в гипнотический транс.

Ленц хлопнул меня по плечу, едва не сбив с ног.

— Бесплатных обедов не бывает. Ответишь на пару вопросов, и мы в расчете!

Мы вошли в недорогое кафе, из дверей которого меня не раз выволакивали за уши полисмены и пинками вышибали охранники. Бармен за стойкой, похожий на вопросительный знак, злобным взглядом посмотрел на меня, но, увидев, что я с вольным торговцем, промолчал. С вольными все предпочитали обходиться вежливо, наслышавшись о их крутом нраве.

К нашему столику подкатил сияющий никелем киборг и принял заказ — два псевдобифштекса и две бутылки пива. Спустя минуту напитки и закуска были на столе. Не успел я проглотить первый кусок искусственного мяса, Ленц задал обещанный вопрос.

— Ты случайно не встречал здесь паренька-марсианина? Его зовут Игнат Сорокин.

Когда незнакомый человек называет твое имя, да еще спрашивает, где тебя можно найти, есть риск подавиться куском псевдобифштекса. Я закашлялся и облился соусом. Если бы он сказал мне это два года назад, я заорал бы от радости, но теперь я стал осторожным. Открываться первому встречному, который ищет меня неизвестно для чего, я побоялся. Но и ответить отрицательно — значит остаться голодным. Я решил поиграть со своим новым знакомым и разузнать, чего ему от меня нужно.

— Кажется, я с ним встречался, — ответил я, проглотив огромный кусок мяса. — Такой высокий, светловолосый?

Ленц пожал плечами и глотнул пива.

— Не знаю, у меня нет его снимков.

— Зачем он тебе? Он вор, как и я. Если сейчас не в тюрьме, то делает все возможное, чтобы туда попасть. Может быть, сегодня я с ним встречусь.

— Скажи, чтобы он нашел меня, вот моя визитка, — Ленц протянул мне пластиковую карточку. — Пусть он меня не боится. Я был хорошим другом его отца.

Визитку я взял, но знакомить Ленца с Игнатом Сорокиным, то есть с самим собой, не торопился. Мне нужно было время, чтобы разведать о вольном торговце все, что только можно вытянуть из таких же, как я, бездомных ребят. И понять, почему его имя так знакомо звучит.

— С луны свалился? — сказал мне первый попавшийся бродяга. — Ленц Скороход? Да это же самый известный звездный торгаш! «Скороход», это один из лучших звездолетов подобного класса, стоит сейчас в порту. Я летал на таком, пока меня не выгнали за воровство.

И я вспомнил, где слышал это имя. Когда мы с отцом жили на Марсе, имя Ленца Скорохода было на слуху, о нем то и дело появлялись сообщения. Но я никогда не видел его рядом с отцом, а торговец говорит, что они были друзьями.

Узнал я так же и то, что он покинул Землю около двадцати лет назад, года три провел на Марсе и, разбогатев там, арендовал звездолет и ушел в свободную торговлю. Спустя пять лет он выкупил «Скороход» у прежнего владельца, обновил систему гиперпрыжка и продолжил заниматься торговлей.

Три дня я морочил Ленцу голову, обещая устроить встречу, на четвертый решил открыться. Никак не мог понять, для чего я ему нужен, но если у него имеются материальные вопросы к моему отцу, то мне бояться нечего — с меня ничего не возьмешь. А отрабатывать отцовские долги я был бы только рад — хоть хлеб воровать не придется.

— Ладно, — сказал я ему. — Открою тебе правду. Игнат Сорокин — это я.

— Я так и думал, — ответил Ленц. — Вчера я раздобыл твою фотографию двухлетней давности, ты очень изменился с тех пор. И теперь у меня нет сомнений. Собирайся, мы отправляемся на «Скороход». Ты зачислен в команду. Звездолет вылетает завтра в шесть утра.

— Ленц, можно задать один вопрос? — спросил я и получил утвердительный кивок в ответ. — Ты говорил, что был другом моего отца. Это правда? Я тебя совсем не помню.

Мы шли в сторону космопорта, Ленц положил руку на мое плечо.

— Мы с твоим отцом познакомились на Марсе, и работали там вместе. Когда пошли хорошие деньги с продажи воды, я выбрал романтику Космоса, а он решил остаться на планете. Перед смертью он послал мне сообщение, в котором просил, чтобы я позаботился о его семье. Но в то время у меня были большие проблемы с земной таможней, так что я не мог даже близко сюда подобраться. Но теперь тебе нечего опасаться.

В моей жизни произошла еще одна перемена, на этот раз со знаком «плюс». Сработал простой арифметический закон жизни — слишком много минусов обязательно трансформируется в плюс. Кто-то там, на небесах, снова перетасовал колоду и сдал карты. В моих руках оказались пять козырных тузов и три джокера, я решил воспользоваться ситуацией и сыграть. Впрочем, выбора у меня не оставалось — Ленц взял меня в тиски, и вырваться при всем желании я бы не смог. Он обещал отцу, что позаботится обо мне, и, пусть с опозданием, но выполнил свое обещание.

Звездолет был похож на готовую к прыжку лягушку. Если кто-нибудь станет рассказывать вам сказки о белоснежных лайнерах, бороздящих космическое пространство — не верьте. Даже пассажирские звездолеты, даже спейс-яхты олигархов снаружи ничем не отличаются от угольщика. Корпус «Скорохода» обгорал в атмосферах разных планет и этот загар не смоется никакими дождями.

В тот же вечер с меня смыли грязь московских улиц, одели в красивую и удобную униформу вольного торговца. Это были не рубашка в крупную клетку и свободного покроя штаны, в которых вольные красовались в портовых барах. Настоящая униформа — с нашивками, шевронами, звездочками и кокардой на кепи. Запах чистой одежды напомнил мне о матери, и я едва не расплакался.

Меня накормили, и после ужина я познакомился с помощником Ленца, навигатором Ченом, китайцем венерианского происхождения.

— Он будет работать с тобой, — сказал ему Ленц. — Ты откроешь ему все свои приемы, ты обучишь его азам своей науки.

Чен задал мне несколько профессиональных вопросов и философски заключил:

— Мой дед был навигатором. Мой отец был навигатором. Мои девять двоюродных братьев тоже навигаторы. У нас, можно сказать, клан навигаторов. Когда мне было восемь лет, отец лупил меня, если я не отвечал на один из вопросов, которые сейчас были заданы тебе. Вывод делай сам.

— Китайская мудрость, да? — спросил я его. — По-твоему, меня полагается убить на месте? Ведь мне давно не восемь лет и я не то, что не смог ответить на твои вопросы, я даже смысла их не понял.

Чен сощурив и без того узкие глаза, усмехнулся и сказал мне:

— Придется тебя обучать, — он вопросительно посмотрел на Ленца. — Ведь придется?

Ленц подтвердил его опасение.

— Через месяц он будет готов к поступлению в школу навигаторов, — Чен заулыбался, будто получил бесплатный обед.

Ранним утром лягушонок по имени «Скороход» подпрыгнул до орбиты и, совершив пару оборотов вокруг Земли, взял курс на знойный Меркурий.

— Я, конечно, понимаю, всем хочется отправиться куда-нибудь в другую галактику, — говорил по громкой связи Ленц, вглядываясь в экраны, где кроме черноты, испещренной светляками звезд, ничего не было видно. — Всем хочется снова вырваться из тесноты Солнечной Системы, полететь, куда глаза глядят! Отработаем этот контракт и уйдем в долгий и более интересный рейс. Клянусь своей будущей лысиной, нам всем поставят памятник из чистого золота!

Вообще, впоследствии я часто слышал от Ленца эту фразу. То ли он шутил, то ли действительно мечтал о памятнике, изображающем его со своей командой на фоне «Скорохода».

— Поставят нам памятник, как же! — бурчал Чен, склонивший голову над электронной картой Солнечной Системы, разделенной на множество секторов. В одном из них пульсирующее светилась маленькая точка, отдаляющаяся от Земли.

Я стоял за спинкой кресла и через плечо наблюдал за его быстрыми пальцами. Мне было непонятно, что значат эти хаотичные переключения тумблеров. Но я надеялся, что когда-нибудь буду так же непринужденно манипулировать этими таинственными кнопками и рычажками.

Чен повернулся ко мне и с легкой полуулыбкой заметил:

— Этой тягомотиной тебе придется заниматься ежедневно, если ты выберешь профессию навигатора. Не слушай никого, когда тебе станут вешать на уши лапшу о романтике. Никакой романтики я в этом не вижу. Понятно?

— Понятно, — со вздохом ответил я.

— Раз ты такой смышленый, то идем играть в карты. Автоматика доведет «Скороход» до Меркурия, мы понадобимся лишь перед посадкой. Наша основная работа проводится перед стартом, мы должны рассчитать траекторию пространственного полета и гиперпрыжка, а все остальное — за автоматами.

Меня научили играть в звездный покер. За два дня полета я проиграл месячное жалование, а потом половину отыграл.

На Меркурии я думал выйти на поверхность и побродить по космопорту, но Ленц никого не выпустил. Мы быстро разгрузились, взяли новый груз и отправились на Венеру. Там было то же самое, что и на Меркурии. Киборги с коробками сновали по трапам, перетаскивая товар, потом забили трюмы «Скорохода» рудой, и мы полетели на Сатурн.

За месяц мы два раза побывали на Венере, три раза на Меркурии, и четыре раза на Сатурне. «Скороход» летал между этими планетами, как пчела промеж цветов. Ленц называл эти рейсы тараканьими бегами, ведь он больше привык к межзвездным перелетам. Но раз подписал контракт, то надо было его отрабатывать.

Обычно «Скороход» ходил по таким маршрутам, по каким осмеливались летать лишь такие же, как и Ленц, волки-одиночки из вольных торговцев. Торговые корпорации в эти отдаленные уголки Вселенной старались не лезть даже с эскортом из боевых крейсеров.

— Последний рейс по Солнечной Системе, и надоевший контракт закончен! — объявил как-то Ленц. — Я уже почти договорился с одним дельцом, махнем в созвездие Ворона. Скучать не придется, я вас уверяю.

Я был рад больше всех. Еще бы! Пройти легендарным маршрутом Ленца и Чена, который они проторили лет десять назад! Увидеть звезды, которые отсюда и в самый мощный телескоп не разглядеть! Скоро мы долетим до Нептуна, а там «Скороход» загрузится по самое не могу, и мы уйдем в дальнее плавание! Я чуть не бросился обнимать Ленца от наплыва чувств.

— А тебе, Игнат, придется немного пожить на Плутоне, — охладил он меня. — Я уже подал заявку в школу навигаторов. Чену нужен толковый помощник.

Я был так расстроен, что даже не заметил, как оказался пассажиром лайнера «Звезда», следующего маршрутом Нептун-Плутон. А «Скороход» растаял в черноте Космоса, оставив меня в одиночестве.

В школе навигаторов ко мне относились с уважением, ведь меня направил сюда сам Ленц Скороход, а он не станет рекомендовать кого попало. Это было лучшее учебное заведение подобного рода в Солнечной Системе, и без его протекции меня бы не приняли. Мне не очень-то хочется вспоминать о годах учебы — ничего интересного там не происходило, а рассказывать, как я сутками корпел над математическими расчетами, мне абсолютно не интересно. А если кто захочет узнать — каково это, пусть летит туда и попробует поступить сам. Или хотя бы попытается разобраться в названиях учебных приложений, которыми нас пичкали по десять раз в день. В общем, эту школу смогли закончить только законченные (простите за каламбур!) романтики космоса и такие бедолаги как я, которым некуда было деваться.

В эти пять лет не произошло решительно ничего примечательного, кроме того, что я вырос и превратился в статного молодого человека с модной на Плутоне остренькой бородкой. Еще одна перемена касалась моих мыслей. Теперь я не думал, я высчитывал ходы — каждодневные навигационные вычисления научили меня видеть окружающий мир в системе координат. Чтобы, например, взять бокал пива со стойки бара, я мысленно называл его координаты (причем, делал это чисто автоматически), и только потом моя рука приходила в движение и дотягивалась до него. Но стоило мне покинуть школу, это стало проходить. Да, в том же баре на Плутоне это свойство мне очень пригодилось. Я ждал лайнер до Юпитера, где месяца два спустя должен пришвартоваться «Скороход» с грузом аж со звездной системы Тринидад. Лайнер задержали, и я, коротая время в баре, с непривычки напился и ввязался в драку с каким-то матросом. Он был на голову выше меня, здоровый такой детина. Я его почти не видел в пьяном дыму, но мысленная сеточка координат помогла мне свалить его тремя точными ударами. Матроса увезли в госпиталь, а со мной провели воспитательную беседу после трех таблеток реактивного отрезвителя. Оказалось, что каждый выпускник нашей школы в ожидании транспорта напивается в стельку, затевает потасовку и выходит из нее победителем. После процедуры покаяния меня отпустили, я едва не опоздал на свой лайнер.

На Ио, спутнике Юпитера, я ошивался два месяца. По барам ходить опасался. Если на Плутоне я считался выпускником элитной школы, и мне многое могло сойти с рук, то здесь я был всего лишь еще одним транзитным пассажиром, которого за пьяную драку упрячут в каталажку и не взглянут на диплом с высокими оценками.

Умирая от скуки, я накупил газет и целыми днями лежал в гостиничном номере и просматривал новостные ролики. Изредка появлялись сообщения о Ленце Скороходе. В них говорилось, что «Скороход» потерпел аварию при подлете к одной из планет Тринидада, попав в плотный метеоритный поток. Но Ленц доставил груз в полной сохранности, подлатал свою посудину, набрал товара и возвращается в Солнечную Систему.

Когда «Скороход» вошел в зону юпитерианского региона, несколько кораблей бросились навстречу. Как я хотел оказаться на одном из них, чтобы первым встретить звездолет! Я места себе не находил и шатался как неприкаянный по космопорту, каждую минуту поглядывая на часы. Время остановилось, и сдвинуть его с мертвой точки казалось мне безнадежным делом. Я пытался представить себе, что же чувствовали мои друзья после столь тяжелого рейса, но картина получалась бледная — нужно самому все это пережить, чтобы понять. К базе Ио «Скороход» подходил с внушительным эскортом. Когда он опустился на посадочном поле, я увидел, что звездолет пребывал в плачевном состоянии после прохождения метеоритного потока, и у меня защемило сердце. Сильно же их потрясло!

Ленц и Чен были рады мне, но этот рейс измотал их. Проявление радости, когда я оказался на звездолете, заключалось во фразе «привет, Игнат!», после чего вся команда впала в продолжительную спячку.

Когда они, отдохнувшие, стали расспрашивать меня о том, как я провел эти пять лет, то рассказывать, в сущности, было нечего. О чем я мог им рассказать? О том, как днями и ночами корпел над учебным материалом? Они, в свою очередь, тоже неохотно вспоминали о последнем рейсе. Все, что я смог вытянуть из них, было мне уже известно из новостных роликов.

На ремонт «Скорохода» ушло полтора месяца, после чего мы совершили ничем не примечательный рейс на Меркурий, затем такой же неинтересный полет на Венеру. На Венере Ленц загрузился товаром, и мы полетели на Марс. Ленц пообещал, что потом мы отправимся куда-нибудь в дальний космос.

— Мы еще побороздим Вселенную! — говорил он. — Нам еще памятник поставят!

— Поставят! — скептически отвечал Чен. — Как Гагарину.

Я даже сейчас не могу понять, что это было — просто традиция такая, о памятнике в свою честь говорить, или он на самом деле мечтал об этом. Но памятника Ленц все же дождался. Не такого, какой хотел, но дождался.

…Итак, мы на Марсе. Пока автоматы занимались разгрузкой, Ленц отпустил меня и Чена погулять по городу. Это был огромный купол, примыкающий к космодрому. Таких стандартных станций по всем планетам Солнечной Системы разбросано неизвестно сколько. Мы с отцом жили в Марсограде, городе, связанном со столицей Марса длинной кишкой-коридором, по которой то и дело летали скоростные грузопассажирские транспорты. Здесь, в столице, которая, кстати, так и называется, Столица, обитает около миллиона жителей, а лет сто пятьдесят назад жило всего лишь несколько специалистов. И никакой столицей город еще не был. Обычная научная станция. Города, как и люди, растут и размножаются.

Все постройки были типовыми, как и на Плутоне, но все равно, прогуливаясь по закоулкам города, я вспоминал свое детство. Мы с отцом часто бывали в Столице, и я ничего не забыл. Многое, конечно, изменилось, но город продолжал напоминать мне беспечное время, проведенное с отцом и матерью. Где-то за этим поворотом должен быть ресторан, хозяином которого был старый еврей. Мы дошли до поворота. Ресторана не было. Я стал расспрашивать прохожих и один из них сказал, что еврей давно помер, а его дети продали ресторан и улетели на Землю.

К нам подошел невзрачного вида клерк.

— Простите, а вы за кого голосуете?

— Мы неместные, — вежливо отмахнулся Чен, но взял несколько рекламных дисков.

— О, да у вас демократия? — догадался я.

— Да, у нас демократия! — гордо заявил марсианин. — А вы с какой планеты, если не секрет? На марсианских выборах могут участвовать даже сторонние избиратели.

— Мы вольные торговцы, — сказал Чен. — Мы принадлежим сами себе, наше государство умещается в нашем звездолете.

— Вы, наверно, со «Скорохода?» Как интересно!

— Ничего интересного, — пробурчал Чен. — Прожить бы годик без приключений на свою голову, это было бы интересно. Пойдем, Игнат! — он уволок меня в подвернувшийся проход.

— Завтра на главной площади состоится карнавал в честь выборов президента! — прокричал нам в спину этот смешной человечек. — Обязательно побывайте на Карнавале, вам это надолго запомнится!

Чен волочил меня за собой со скоростью курьерского поезда.

— Не так быстро! — попросил я. — Дай мне не спеша пройтись по этим улочкам. Я вспоминаю свое детство, мы с отцом часто здесь бывали.

Чен сбавил скорость и замолчал, не мешая мне. Коридор за коридором врывались в мою голову, распечатывая память. Здесь я однажды заблудился и долго не мог найти отца, а здесь меня поколотили местные мальчишки. Каждый шаг взрывался цветными картинками.

Все-таки Чен увел меня на звездолет. Я вернулся на «Скороход» полный воспоминаниями десятилетней давности. Разгрузка была закончена, команда отдыхала. Ленц ушел в город договариваться о следующем контракте. Перед уходом он дал нам с Ченом задание — рассчитать траекторию гиперпрыжка до планеты Джабраил, вращающейся вокруг звезды Эдем из созвездия Око Дракона. Именно туда мы должны будем доставить новый груз. Звездолет выйдет за орбиту Марса, нырнет в гиперпространство и выйдет из него за миллион миль от окраины планетарной системы звезды Эдем. Небольшая ошибка в вычислениях и мы теряем ориентиры и оказываемся невесть где, откуда никогда не выбраться. Или врезаемся в одну из планет Эдемской Системы при выходе из подпространства. Или вообще попадаем в другую Вселенную, если таковые существуют. Иные вселенные — древний миф, основанный на куцых знаниях природы вещества. Ведь если существует ноль-пространство, то должны существовать и вселенные, которые оно объединяет, служа коллектором для них. Никто этих миров не встречал. А если кто бывал в них, то остался там навечно. На эти мифические дубль-вселенные списывают все пропавшие без вести звездолеты. Это удобно для тех, кто не желает отвечать за неисправные гиперпространственные генераторы и за ошибки в вычислениях.

К вечеру мы закончили предварительные расчеты для гиперпрыжка. Поздно вечером объявился Ленц и сообщил, что контракт подписан, «Скороход» завтра становится на погрузку и на рассвете следующего дня отчаливает. Я едва его уговорил, чтобы он отпустил меня на карнавал. Он упирался, но Чен замолвил за меня словечко, сказав, что я свою часть работы выполнил, осталось только сверить расчеты.

Остаток вечера, ночь и утро я провел в предвкушении карнавала, я никогда не бывал на подобных грандиозных праздниках. Ночью мне снились салюты и фейерверки.

Утром я надел выходную форму вольного торговца и ушел, оставив своих товарищей на звездолете. Пистолета я брать не хотел, но Ленц настоял на этом, таковы правила. Правила есть правила, тут ничего не поделаешь, и мне пришлось нацепить под китель кобуру с дальнобойным пистолетом.

В городе было полно народу. Праздник начинался. Всюду продавали дешевые карнавальные костюмы, и я приобрел мантию и колпак звездочета. Мне пытались всучить длинный пластиковый телескоп, но в мои планы не входило таскаться по площади с этим тубусом. Я надел мантию и натянул колпак так, что из-под него торчала только моя бородка. Золотые звезды на черном фоне — этот наряд явно был мне к лицу. Правда, идти сквозь толпу в колпаке, закрывающем глаза, было неудобно, и я регулярно наступал на ноги разным сказочным персонажам.

Люди вокруг меня веселились, толкались, какой-то средневековый рыцарь больно ткнул меня копьем в зад, и, вежливо извинившись, исчез в разноцветной толпе. Кого здесь только не было! Одних только Красных Шапочек разных моделей и покроев я насчитал штук пятьдесят.

Громко играла музыка. Рядом со мной мирно беседовали Сталин, Гитлер, Наполеон и Чингисхан. Демократия! Невдалеке стояли мушкетеры и инопланетные чудища. Чудищам в их громоздких костюмах было жарко и они постоянно чесались. Одно из них обратилось к мушкетеру с просьбой одолжить на время шпагу и принялось скоблить себе спину.

Вечер начинался, людей становилось все больше и больше, они мощными потоками выходили из нескольких коридоров. Солнце померкло, сквозь прозрачный купол стали видны звезды. Где-то высоко зажглись огни, ярко освещая площадь. В разных углах какие-то затейники устраивали всевозможные игрища и конкурсы, меня втянули в хоровод и заставили петь песню, слов которой я не знал. Едва я вырвался из их цепких рук, как меня взяли в оборот два клоуна, с которыми мне пришлось станцевать какой-то диковинный танец.

Но вдруг все игры стихли, и после минутной тишины раздался восторженный глас народа, оглушивший меня. Никогда раньше я не слышал, чтобы люди так фанатично встречали кандидата в президенты.

— Сограждане! — мощные колонки разнесли его голос над площадью. — Я безмерно благодарен вам за доверие, оказанное мне. Когда я стану президентом, то первым делом избавлю вас от безработицы. В этом квартале заканчивается строительство нового завода по переработке метеоритного льда, мы уже начали набирать персонал.

Голос кандидата в президенты показался мне слишком уж знакомым. Я пробился поближе к оратору и всмотрелся в его лицо. Я узнал его! Это был тот самый человек, который оставил меня без родителей, благодаря которому я едва не помер с голоду! Это был дядя Юз. Я выхватил у соседа рекламный буклет и, пролистав его, вернул обратно. Меня озарило. Юзеф Штерн, кандидат в президенты, владелец заводов, газет, пароходов. А, главное, владелец фабрик по переработке метеоритного льда, которые по праву принадлежали моему отцу. Бедный мой отец, как сильно он заблуждался, думая, что крах его компании был вызван ошибкой управляющего! Нет! Юзеф все рассчитал, он сделал это намеренно, он планомерно лишил моего отца всего, что у него было!

Слепая ярость волной окатила меня. Моя рука бессознательно выхватила из-под мантии пистолет и направила его на будущего президента, а палец несколько раз нажал на спуск. Не договорив фразу, Штерн покачнулся, схватился руками за грудь и повис на тумбе с разложенными листками бумаги. Листки вспорхнули как испуганные бабочки и разлетелись в разные стороны. Стало тихо.

Вокруг меня образовалось свободное пространство. Люди смотрели на меня кто с удивлением, кто со страхом. Они еще не поняли, что произошло. Первым опомнился Гитлер.

— Вот он! — он показал на меня пальцем, усики его дрожали. — Этот звездочет, держите его!

Он бросился на меня, но натолкнулся на мой кулак. Размахивая пистолетом, я проторил дорогу к выходу и побежал по коридору, который вел к стартовой площадке. В голове моей стоял туман, я не соображал, куда и зачем бегу. Кто-то схватил меня за полу плаща и сорвал его с моих плеч.

— Это торговец! — услышал я за спиной.

— Торговец со «Скорохода»!

— «Скороход»! «Скороход»! — раздавались крики позади меня.

Я добежал до коридора и увидел, что на меня несутся трое рослых полицейских. Машинально ударил первого пистолетом под дых, и он свалился на пол. Подхватив его дубинку и, размахивая ею, я ракетой пролетел между двух его товарищей. Пробежав несколько метров по коридору, свернул в боковое ответвление. Несколько раз я спотыкался и падал, но вскакивал, и бежал дальше. В конце концов, преследователи от меня отстали, а сам я заблудился в хитросплетениях марсианских коридоров. Я нашел какой-то темный закуток, что-то вроде рабочей подсобки, и упал на пол, не в силах перевести дыхание.

Отдохнув минут десять, я смог, наконец, оценить ситуацию, в которую попал. Что же я натворил! Я убил человека! Ведь не хотел же брать этот чертов пистолет! Я со злостью отбросил оружие, и оно, глухо ударившись о стену, упало в какую-то коробку. Что же мне теперь делать? Как пробраться на «Скороход»? Да нет, теперь о «Скороходе» и думать нечего! Нужно переждать, пока уляжется шум, но к тому времени «Скороход» уже улетит.

«Скороход» стартует завтра утром. Может быть, стоит попробовать проникнуть на него этой ночью? И тут вдруг я понял — если всем известно, что Штерна убил человек из экипажа «Сорохода», то Ленц попытается улететь прямо сейчас! Одно из двух — или он улетит сегодня, или его задержат здесь надолго.

Я вдруг вспомнил наши с Ченом расчеты гиперпрыжка. И только сейчас заметил, что в мои вычисления закралась ошибка. А если «Скороход» вылетит именно сейчас, то у Чена не будет времени перепроверить наши записи! Гиперпространство ошибок не прощает, я должен сообщить им об ошибке, чего бы мне это не стоило!

Я пошарил рукой в коробке и нашел упавший в нее пистолет. Там же лежал чей-то грязный комбинезон. Не долго думая, я натянул его поверх своей униформы. Приоткрыв дверь подсобки, я осторожно выглянул в коридор. Никого не было. Вспомнить бы дорогу, я бежал такими лабиринтами, что немудрено было заблудиться.

Я побежал в обратном направлении, изредка останавливаясь, и прислушиваясь к звукам в коридоре. Наверняка это были коридоры, по которым к космопорту подвозили грузы. Раза два, услышав чьи-то голоса, я успевал прятаться в боковых ответвлениях.

Наконец, я добрался до основного терминала, связанного со стартовой площадкой. И, едва повернув в него, я увидел толпу полицейских, кучкой стоявших у входа в тот самый рукав, который вел к «Скороходу».

— Откройте входной люк! — говорил один из них в мегафон. — «Скороход» не сможет взлететь, на орбите его ждут два боевых крейсера, которые разобьют его при попытке старта!

Я натянул на голову капюшон и вцепился в попавшуюся под руки тележку, нагруженную какими-то тюбиками. Медленно стал приближаться к толпе полицейских.

— Стой! Куда?

— Провиант для «Скорохода»! — ответил я.

— Ты что, ничего не слышал? Сюда нельзя!

Я продолжал медленно приближаться к ним, стараясь не делать резких движений — они были на взводе.

— У нас на складе киборг сломался, мне велели отвезти это на борт «Скорохода».

— Стоять на месте! — завизжал полицейский, но я не остановился.

Он вытащил из кобуры пистолет и направил его на меня.

— Ты что, глухой? Остановись немедленно, или я стреляю.

Я подошел к ним уже достаточно близко. Резко толкнув тележку, я сбил с ног полицейского, затем подлетел ко второму и выхватил у него из рук мегафон.

— Чен!!! — закричал я что было сил. — Ошибка в расчетах! Проверь…

Несколько пуль вонзились в мою спину. Падая, я смог только прошептать:

— Проверь… проверь. проверь… ошибка.

Пистолет мне так и не пригодился, да я и не хотел больше стрелять в людей. Ведь это чертовски больно!

В себя я пришел в тюремном госпитале. Сознание было затуманено. Вокруг меня хлопотали роботы-хирурги, только что закончившие операцию. Я увидел, как один из них выбрасывает в урну пули. Заметив, что я открыл глаза, другой киборг подкатил ко мне и вкатил в мою вену какое-то зелье, от которого мне стало хорошо, и я снова уснул.

Когда мне стало получше, в мою палату ввели капитана полиции, и он провел допрос.

— Кто заказал вам убить Юзефа Штерна? — спросил он.

— Никто, — ответил я.

— Как вы мотивируете это убийство? — продолжал капитан.

— Личные мотивы, — сказал я.

— Никакой политики? — недоверчиво спросил он.

— Политика тут ни при чем.

— Каковы же мотивы?

— Если даже я и расскажу вам, вы все равно не поверите.

— Рассказывайте. Учтите, что каждое ваше слово будет запротоколировано. Поэтому лгать я вам не советую.

Я выложил ему все. Кто я, кем был мой отец, что сделал Юзеф Штерн с моей семьей.

— Вы должны были рассказать об этом прессе, вместо того, чтобы совершать преступление, — заметил капитан.

— И кто бы мне поверил? Вот вы, например, верите этому?

Он промолчал. Я расписался в документах, он спрятал их в кейс и ушел.

Решением суда мне дали пять лет по марсианским законам. Адвокат скостил год, ссылаясь на то, что, увидев человека, из-за которого погибли мои родители, а я сам вынужден был нищенствовать на чужой планете, я впал в состояние аффекта.

Меня переправили в тюрьму на Фобосе, где я и должен был провести оставшиеся три с половиной года. Там мне разрешили наблюдать за новостями, и я узнал, что «Скороход» стартовал сразу же после событий на карнавале, был обстрелян на орбите двумя крейсерами, сильно поврежден, но успел уйти в подпространство, и пропал без вести. До Джабраила звездолет не добрался, и никому не известно, в какой части Вселенной он оказался. Он просто исчез. И я знал, что это случилось исключительно по моей вине. Если бы не эта спешка, вызванная убийством Штерна, то Чен успел бы обнаружить ошибку в расчетах гиперпрыжка. Звездолет пропал, и один только я мог догадаться, где его можно найти. У меня была хорошая память на цифры, и я помнил все координаты, которые мы с Ченом записывали в тот день. Я раздобыл звездную карту и стал думать, где мог оказаться звездолет Ленца. Пролежав без сна несколько ночей, я вычислил место, где следует их искать. «Скороход» не может быть на Джабраиле. По тем ошибочным расчетам, что делал я вместе с Ченом, он должен был в режиме гиперпрыжка пройти сквозь систему звезды Эдем и вынырнуть в центре системы Дельты Хвоста Дракона. Планетарная система к жизни не пригодна, поэтому туда редко кто заходил. Я узнал расположение планет на расчетное время выхода из гиперпрыжка, и вычислил планету, с которой звездолет просто не мог не столкнуться. Это была планета с грустным названием Уныние.

Адвокат навещал меня еще несколько раз. В результате этого по его совету я подал заявление в суд на покойного Штерна.

Год спустя он по секрету сказал мне, что заводы, принадлежавшие раньше отцу, а так же все остальное состояние Штерна суд, скорее всего, решит передать в мои руки.

— А вам-то это зачем? — спросил я его однажды.

— Я юрист. Закон для меня важнее всего.

Еще через полгода состоялся суд, и мы выиграли дело.

— У Штерна есть семья? — спросил я судью, когда он зачитывал приговор покойнику.

— Да, — ответил он мне. — У него большая семья.

— В этом случае я отказываюсь от всех фабрик и заводов, которые Штерн обманом отнял у моего отца, — мой адвокат схватился за голову, и я понял, что для него важнее были не законы, а нажива. — Я не хочу, чтобы кто-то пережил то же, что и я на Земле. Я согласен на половину состояния. И еще мне нужен звездолет. Это должен быть грузовик класса А, со сроком эксплуатации не больше двух лет. К моменту моего освобождения он должен стоять на стартовой площадке космодрома Столицы с полной заправкой. Покупку звездолета и снаряжение произведите за счет моих денег. Остальное пусть остается семье убитого мной Штерна.

На душе стало спокойно. Теперь у меня будет звездолет, и я смогу найти «Скороход». Не придется ни перед кем унижаться, и ничего не нужно будет объяснять.

…В тюрьме я познакомился с Резаном и со многими другими людьми и понял, что с командой у меня проблем не будет. Я, конечно, не объявлял, что стану набирать экипаж для своего звездолета, а приглядывался к людям и понравившимся мне предлагал работу после освобождения. Подбирал экипаж из тех, кто закончит свой срок примерно вместе со мной.

— Ты оказался в нужном месте, — часто говорил мне Резан. — Здесь много профессионалов, которые случайно или намеренно преступили закон. Многие в этом раскаялись, вот из них тебе и следует набирать команду. Пусть в твоем экипаже будет лишь один убийца, и никаких воров. Лучше уж парочка таких, как я, аферистов, чем один вор.

Резан, штурман с одного из боевых крейсеров, попал сюда за то, что избил своего командира — тот отказался вернуть ему карточный долг. Азартные игры — не самый худший порок, а вот врожденное чувство справедливости меня привлекло. Резан стал моим первым помощником. Он и помог мне с подбором людей. Он знал многих матросов и офицеров, и хорошо разбирался в людях.

Когда после нашего освобождения команда была в сборе, мой «Скороход» наконец-то покинул Марс. Мне говорили, что нельзя называть звездолет в честь погибшего судна, но я не был суеверным. Мне говорили, что искать пропавший без вести грузовик — бесполезная трата денег и времени, но я верил в то, что найду Ленца. Я просто обязан был его найти, ведь он же нашел меня, когда я едва не умирал от голода, холода и регулярных избиений, пусть с опозданием, но нашел!

Полгода мы кружили по Солнечной, отрабатывая подписанный мной контракт. Я не мог сразу отправиться на поиски Ленца. Главной причиной того, что я не бросился сразу в систему Дельты Хвоста Дракона, было не стеснение в средствах, а то, что я не изучил, как следует, возможности звездолета. Необходимо привыкнуть к машине, определить ее сильные и слабые стороны, и лишь потом можно было рисковать. Освободившись от обязательств, обкатав, как следует звездолет, мы решились обследовать планетарную систему Дельты Хвоста Дракона. Особенно меня интересовала планета Уныние. Я полагал, что «Скороход» Ленца должен быть именно на этой планете.

Расчеты гиперпрыжка я делал с особой тщательностью, чтобы не произошло еще одной катастрофы. Если я поставил перед собой цель найти Ленца, то меня искать будет некому.

Во избежание случайных огрехов, я вывел «Скороход» за пределы Солнечной Системы и лишь потом совершил гиперпрыжок. Какое-то мгновение спустя мы уже были у окраины Дельты Хвоста Дракона. За пару дней мы добрались до Уныния.

«Скороход» повис на орбите, и мы стали изучать планету. На второй день я заметил странный шпиль в центре пустыни. Это был звездолет Ленца. Он был целым и невредимым, если не считать того, что его носовая часть вместе с жилым отсеком оказалась впаянной в поверхность планеты. И это неудивительно — в гиперпрыжке скорость отсутствует, и звездолет, вынырнув из гиперпространства, не разбился о планету, а влился в нее. Если бы точка выхода из гиперпространства находилась под поверхностью, то мы бы никогда не нашли «Скорохода».

Покружив над планетой, я принял решение опуститься невдалеке от металлического монумента. Ленц не раз говорил о памятнике, но он не знал, что воздвигнет этот памятник сам.

Голубое солнце светило холодным ровным светом, тускло отражаясь в обожженном и отполированном временем металле. Я стоял в тяжелом скафандре у подножия металлической скалы, и, задрав голову, пытался разглядеть ее верхушку. На мое плечо легла ладонь Резана.

— Это они? — голос его слегка исказился в повышенном радиационном фоне планеты.

— А кто же еще?

— М-м-да. Навигатор ошибается только один раз, — медленно произнес Резан, убрав металлизированную перчатку с моего плеча.

— Но это же была моя ошибка, — с горечью ответил я.

Я взял приготовленную пластину и принялся прикреплять ее к монументу. Металл скрипел под плазменным буром, не хотел поддаваться. На каждое отверстие ушло минут по двадцать. Крепкий металл.

Закончив делать дырки, мы закрепили пластину алмазными винтами, и отошли от скалы. В каменистой пустыне безводной и лишенной атмосферы планеты, эта скала выглядела абстрактно. Толстый цилиндр, расширяющийся к верху, на этом унылом фоне смотрелся, как говорится, ни к селу, ни к городу. Не место ему здесь, не здесь он должен находиться. Надпись на пластине была видна с большого расстояния, но можно было ничего не писать — планету Уныние навряд ли кто-нибудь посетит. Она была геологически бедной, здесь нечем поживиться. Только этот металлический монумент и мог привлечь чье-нибудь внимание.

Мне стало грустно, я так много потерял в своей жизни. Да, моя маленькая жизнь состоит из больших потерь. Нашел вот этот монумент, но поздно. Очень поздно.

— Пойдем, Игнат? — Резан потянул меня от скалы.

Я послушно пошел за ним, распихивая инструмент по карманам массивного скафандра. Еще несколько раз оглянулся, затем остановился, снял на камеру это памятное место, незаметно для Резана перекрестился и двинулся дальше.

«Скороход» ждал нас, готовый к старту.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1971 году в Алма-Атинской области. С 2004 года живет в России, в городе Сызрани Самарской области.

Первый фантастический рассказ написал в третьем классе. На данный момент есть публикации в литературном приложении «Знание-сила: Фантастика», в журналах «Искатель» (Москва), «Млечный Путь», «Химия и жизнь», «Очевидное и невероятное», в двух сборниках «Звезды Внеземелья».

⠀⠀ ⠀⠀

Владимир Яценко Экипаж демиургов

Маруф Доган потер пальцем раструб воздухораспределителя и недовольно нахмурился: мохнатый иней, густо поросший на меди, ломался, но не таял. Вместо капель на лицо посыпалась снежная пыль. Из диффузора тянуло лютым холодом, и было понятно, что обычной перезагрузкой кондиционера не обойтись.

«Датчик термостата скапутился, — решил Маруф, вытирая влажную руку о комбинезон. — Придется лезть в техотсек…»

Этого не стоило делать.

Техотсек служил тамбуром к реактору, а оттуда рукой подать до двигателей. Показывать студентам дорожку к машинному отделению было делом рискованным, даже опасным. Особенно этой троице. «Разумные твари, — с одобрением подумал Маруф. — Даже чересчур. Но если не заменить регуль температуры, через сутки они начнут мерзнуть…»

Решившись, он вернул на место декоративную плиту подволока, спрыгнул на палубу и двинулся к запретному отсеку. Набрав на пульте двери код доступа, повернул кремальеру и, переступив высокий комингс, первым делом отключил связь замка с центральным постом. В рубке сейчас никого не было, но воспоминания об истерических звонках и проблесках оранжевых маячков напрягали и тревожили. А так… тихо на пульте — спокойно в душе.

Доган отыскал комплект запчастей к жизнеобеспечу и за минуту заменил неисправный датчик. Проверив выставленную температуру (восемнадцать градусов), осмотрелся. Пахло маслом и нагретым пластиком. В полумраке тускло маячили «зеленым» индикаторы состояния систем, тонко жужжали сельсин-моторчики, придавая акселераторам нужное положение в каналах двигателя. Время от времени щелкали релюшки, отключая или приводя к жизни системы управления кораблем.

Маруф подошел к массивной отсечной двери с задраенным свинцовой крышкой иллюминатором. Поперек заслонки шла надпись: «Не поднимать — убью!», а гайка-барашек, удерживающая крышку, была густо смазана солидолом.

«Специально для блудливой ручонки студента, — ухмыльнулся Маруф, радуясь своей изобретательности. — Сюда желторотики вряд ли полезут».

Пачкать руки и самому не хотелось. Удовольствие того не стоило. Реактивной дугой, обеспечивающей равновесие моста Эйнштейна — Розена, лучше любоваться на экране монитора. Причем делать это во всем оптическом диапазоне: от ультрафиолетового до инфракрасного.

— Капитан, — проворковал в клипсе гарнитуры нежный голос, — Адель никак не может решить: к пакори подавать греческий соус или чатни?

Маруф не знал, что такое «пакори». Что такое «чатни», он не знал тоже. Бесконечные ребусы и шарады младшекурсников давно стояли поперек горла. Но он держался. В конце концов, не маленький — преддипломник. Трое суток как-нибудь стерпит.

— Спроси у Леки, Фрея, — посоветовал Маруф. — Мне все равно.

«Приятная девчонка, — Доган поджал губы и пятерней пригладил бритую голову. — Жаль, что я ей не нравлюсь». Прислушался: гарнитура отчетливо доносила перезвон столовых приборов и ворчание раскаленного мяса на сковороде.

— Алексей заперся в кубрике и на стук не отвечает, — отозвалась Адель. — Мы его уже несколько раз звали.

— Тогда греческий, — не раздумывая, ответил Маруф.

Безотказный прием: если тебе все равно, а вопрос содержит «или», выбирай первый вариант — угодишь тому, кто спрашивает. Если, конечно, ты симпатичен собеседнику.

— Шлехт! — буркнула Фрея, ее следующая фраза прозвучала едва слышно, будто она прикрыла клипсу пальцами: — В бенгальской кухне капитан понимает меньше, чем в прическах…

«Плохо», — перевел для себя Маруф, но оправдываться не стал, сообщение Адели показалось более важным:

— И давно он молчит?

— С утра, — сказала Адель. — Я пошла на вахту, а он остался в кубрике.

«Достанут они меня, — обреченно подумал Доган. — И система безопасности не поможет. Повадился кувшин по воду… К черту зачет! И диплом туда же! Жизнь дороже. В прошлый раз едва не погасили реактор. В норе!!!»

Уничтожить учебно-исследовательское судно было непростой задачей, но посильной. Как показывал опыт, способы существовали, и после двух лет преддипломной практики Доган считал себя специалистом по каждому из них. Но даже он не мог дать гарантии, что очередная группа не придумает что-то новенькое. Такое, с чем он не сможет справиться.

— Зайду за Лекой и сразу к вам, — решил Маруф, — от запахов вашей пакори в глазах темнеет.

— Врете! — рассмеялась Фрея. — Пакори — «они», а не «она». И хороши пакори только хрустящими, когда с пылу-жару. Мы их поставим на огонь, когда вы с Лекой придете…

— А может, пусть лучше он придет в себя? — недовольным тоном предложила Адель. — Не каждый день из-за нашей любознательности гибнут люди.

— «После этого» не значит «вследствие этого», — возразил Доган. — Кроме того, есть Устав. Каждый член экипажа обязан отвечать на прямое обращение по личной связи.

— Если он не спит, — напомнила Адель.

— Или не в гальюне, — хихикнула Фрея.

— Лека предупреждал, что проспит вахту? Или кто-то видел, как он шел в гальюн?

Девушки промолчали: в наушнике слышалось бормотание чайника и постукивание ножа о разделочную доску.

— Понятно, — с раздражением сказал Маруф и вышел в тесный коридор.

Затворничество Алексея можно было понять, но не одобрить.

«Трагедия», конечно, придумана садистами-экзаменаторами, а доверчивые желторотики принимают все за чистую монету… но это же не повод так раскисать!

У кубрика студентов Маруф не замедлил шаг: привычно ударил ладонью верхний левый угол двери и шагнул через порог. «Пусть знает, кто в доме хозяин!»

— Какого черта?! — недовольно тряхнув гривой роскошных льняных волос, загудел Алексей.

— Жив? Здоров? — преувеличенно взволнованно всплеснул руками Маруф. — А я уж не знал, что и подумать… места себе не находил.

— Как вы открыли? — Лека поднялся с кресла, подошел к двери и пощелкал замком. — Было заперто.

— От кого? — усмехнулся Маруф и тут же перешел на официальный тон: — Мне не нравится твое отношение к службе, студент. Мы живы, пока работаем командой. Но если кому-то нужно вытирать сопли — это не экипаж, а детский лепет на лужайке.

— Я думал…

— Думать нужно вместе, и в местах для того предназначенных. В кают-компании, например. Девушки расстарались на праздничный обед. Выходит, у них есть душевные силы о тебе позаботиться, а у тебя нет? Слабак!

— Празднуем гибель десяти человек? — насупился Лека. — Или предвкушаем убийство трех сотен?

— И даже этот вопрос нужно обсуждать командой, — спокойно ответил Доган. — Почему не пойти в кают-компанию? Пообедаем и поговорим.

— Погибло десять человек! — угрюмо повторил Алексей. — А вы только о жратве.

— Присаживайся, — Маруф, удобно разместившись в кресле, кивнул на койку. — И я не столько о жратве, сколько о нашем выживании.

Он с удовольствием отметил, что Лека все-таки сел.

— Когда кто-то из экипажа истерит, команда перестает думать, начинает жалеть и сочувствовать психопату. Это называется «человеческий фактор». Современные корабли могут справиться с любой проблемой, кроме человека. Нас убивают не звезды, а мы.

— Я не психопат! — обиделся Алексей. — Погибли люди…

— Мы тоже умрем, если ты не возьмешь себя в руки. Наша смерть как-то поправит дело? Кому-то станет лучше?

К удивлению Маруфа, у Алексея был ответ:

— Следующая цель — Денеб. Там уже не десять — три сотни человек.

— Верно, — кивнул Маруф. — Мы везем им почту и какую-то хрень в ящиках. Ты против?

— Нет, конечно, — вздохнул Алексей, стискивая ладони коленями. — Но меня трясет от мысли, что у каждой звезды есть свой детонатор. Десять человек можно списать на несчастный случай. Но три сотни, капитан! Это уже не курсовая работа. Это массовое убийство!

Маруф смотрел на дрожащие руки Алексея и завидовал: «Мне бы треть его адреналина. Испугаться по-настоящему, справиться со своим страхом и выполнить задачу. Мне никогда не сдать эту чертову практику. Пока декан не поймет, как я буду вести себя в полуобморочном состоянии, к диплому меня не допустят. Кому нужен исследователь с неизвестной реакцией на страх?»

Природное хладнокровие и давнее увлечение аутотренингом помогли Догану блестяще пройти множество испытаний и тестов, но сыграли злую шутку на «полигоне ужасов». Биометрия раз за разом рапортовала «спокоен», и показать здравомыслие в неадекватном состоянии Маруфу никак не удавалось. Даже открытие устройств, которые при попытке контакта уходили в фотосферу и превращали звезду в сверхновую, не потревожило его душевное равновесие.

— Твои опасения кажутся справедливыми, — сказал Доган. — Но обсуждать их нужно всем экипажем. Коллективный разум предлагает лучшие решения, чем размышления одиночки.

— Например? — Лека с надеждой поднял голову. — Какое решение вам кажется возможным?

— Например, можем вернуться на Землю и слить инфу по черной орбите деканату. Пусть сами разбираются.

— Но если вокруг Солнца крутится детонатор, и какой-то идиот решит проверить это… на выходе получим тотальное уничтожение человечества. Экстремалов на всю голову хватает, и у каждого второго — БМВ с запасом хода под сотню световых лет. Что им пятнадцать сотых тераметра от Земли до Солнца?

— До сих пор детонаторы мы находили только у крупных звезд, не имеющих планетной системы, — заметил Доган.

— Может, сменим курс и поищем детонаторы у звезд, рядом с которыми нет космических баз? — неуверенно предложила Адель.

Маруф вопросительно поднял брови и, приглашая к ответу, направил открытую ладонь на Алексея. Потом понял, что тот сидит без гарнитуры и радиоконференции не слышит.

— Адель предлагает отправиться к звезде, рядом с которой нет поселков. Выходим на черную орбиту и убеждаемся в отсутствии детонатора. В этом случае ты позволишь отвезти на Денеб имущество поселенцев?

— А если мы взорвем и эту звезду? И следующую?

Маруф обратил внимание, что голос Алексея стал тверже, его руки больше не тряслись.

— Рад, что ты успокоился. А теперь, пока снова не разволновался, подумай: ты по-прежнему полагаешь, что замыкание в себе и в кубрике — более эффективный способ поиска решения, чем беседа?

Алексей с минуту молчал, потом неохотно признал:

— Вы правы, командир. Прошу прощения за нервозность. Можете отразить мое поведение в аттестации.

— Ты мне будешь указывать, что я могу отражать в твоей аттестации?

— Нет, конечно, — смутился Алексей. — Я хотел сказать…

— Мне наплевать на то, что ты хотел сказать — жестко перебил его Маруф, — важно только то, что ты говоришь на самом деле. Что говоришь и что делаешь. Запомни это, студент. А теперь отвечаю на вопрос: если мы отыщем третий детонатор, то соберемся в кают-компании и продолжим обсуждение. Принимать решение буду я, лично и под свою ответственность. Но процесс решения — только командным способом, что значит сообща… И надень, черт подери, гарнитуру!

— Да, капитан.

— Хорошо, — сдержанно качнул головой Доган. — А сейчас мы вернемся к женщинам и совместим прием вкусной пищи с выбором звезды, которую разнесем в глухом, безлюдном месте…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Выйдя из небытия в обычный космос, Доган не стал медлить: вплотную подвел корабль к «черной» орбите и стабилизировал движение в обратном вращению звезды направлении.

— А если в этой системе детонатор движется против шерсти? — спросил Алексей.

— Сделаем десяток витков и развернемся, — сухо ответил Маруф.

Неожиданно он понял, что все произойдет именно сегодня. Он понял это, и успокоился. В конце концов, что желторотики могут? Вывести из строя навигационную систему и отправить судно к черту на рога? — Было! Так поступила группа, которую техники убедили в заражении неизвестным вирусом с неопределенным инкубационным периодом. Тим-лидер студентов математически доказал, что все население Земли будет инфицировано за три года, а потом в течение ста лет вымрет. Студенты сумели добраться до комп-навигатора и стереть из его памяти карты червоточин. Хорошо, что схема корабля располагает дублирующим навигатором, который взял управление на себя и вернул корабль на Землю.

Или когда группа была уверена, что по кораблю расползлись нанороботы, которые затаились и ждут встречи с механизмами людей, чтобы вернуть человечество в первобытное состояние.

«Незабываемо, — с уважением подумал Доган. — Заморочили автомоториста настолько, что он был готов вынуть управляющие стержни, не выходя из норы. Если бы у них получилось, корабль размазало бы по Метагалактике с плотностью один атом на кубический парсек».

Ему стало холодно. Маруф зябко повел плечами. Он покосился на боковые кресла, где девушки, склонив головы, шептались. Лицо Фреи терялось в полумраке, но Догану казалось, что он запомнил его на всю жизнь: ямочки на щечках, чуть вздернутый нос, пушистые ресницы и пронзительной голубизны глаза… «О чем они все время шушукаются? Зажимают пальцами клипсы и болтают без устали. Девчонки знакомы с детства, в Москву приехали из Швейцарии, родились в одном кантоне с непроизносимым названием и смешной численностью населения в пять тысяч душ… откуда они берут темы для бесконечного разговора?»

— Регистраторы активности фотосферы включены, — сообщил Лека. — Фрея, подработай фокусировку, сканер внутренних потоков «плывет».

«Так-то лучше, — одобрительно подумал Доган. — Спасение человечества дело нужное, но от сдачи курсовой работы не освобождает».

Темы курсачей, с которыми пришла эта троица, на оригинальность не претендовали: аномально высокая температура короны, пульсации звездных оболочек, смерчи и вихри в фотосфере. Что и говорить: загадки докосмической эпохи.

Доган придирчиво осмотрел состояние индикаторов — всюду «норма», следящие и контролирующие системы не усматривали ничего заслуживающего внимания человека.

Он перевел взгляд на главный экран. Бурление фотосферы гипнотизировало. Кипящая плазма лопалась огненными пузырями, чтобы через минуту изменить цвет с голубого до остывшего коричневого и уйти на глубину, уступая место более теплым гранулам. Ядерное варево поплевывало красными вспышками, адский котел занимался привычной работой, которая ни на секунду не прекращалась уже несколько миллиардов лет.

— Вижу объект! — тревожным шепотом сообщила Фрея.

— Где?! — неприятным фальцетом отозвался Алексей.

«Что-то быстро, — оценил Маруф. — Второй встречи ждали несколько часов. Может, они как-то переговариваются между собой? Знают о нас?» И тут же себя одернул: «Господи, о чем я думаю… это же все спектакль! Вдобавок, как они могли бы общаться? Вспышку второго детонатора отсюда можно будет увидеть только через десять тысяч лет, а способов передачи сигналов по ЭР-мосту не существует…»

— Командир? Переключить картинку на главный экран?

— Картинками пусть занимаются в детском саду, — недовольно проворчал Доган. — Уточните параметры орбиты и сколько можно вытяните по свойствам. Все остальное — в запись. В норе полюбуемся… впрочем, обозначьте положение маркером и дайте отсчет расстояний.

На холмистой поверхности фотосферы появился белый круг с красной точкой посередине.

— Расстояние пять — двести.

Маршрут объекта обозначился черной ниткой: пройденная часть — сплошной линией, а путь, который детонатору предстояло пройти, — пунктиром.

— Четыре — восемьсот.

— Для нас критичны три с половиной тысячи, — напомнил Лека. — На этом сближении объект спускается в фотосферу.

Доган прислушался к его словам:

— Рабочие места в состояние авральной готовности, — приказал он. — При необходимости уйду с орбиты без предупреждения.

Кресла экипажа в считанные мгновения «обросли» противоперегрузочными коконами.

— Четыре — шестьсот.

Короткая пробежка пальцев по клавишам — и навигатор подтвердил готовность системы экстренно покинуть космос.

— Четыре — двести.

Доган привлек к управлению автоштурмана. Теперь ориентация корабля непрерывно менялась, чтобы в любой момент стартовать к норе по оптимальной кривой. Он удивился, насколько легко и буднично все получалось. Их первый побег от огненного фронта сверхновой выглядел совершенно иначе…

— Четыре тысячи.

…Тогда за фотосферой никто не следил, об опасности сообщила автоматика. Хорошо, что хватило ума уходить с орбиты по касательной, а не терять время на разворот и тупой отрыв. Повезло, что червоточина оказалась рядом. Впрочем, мосты всегда рядом. Будь по-другому, человечество до сих пор вошкалось бы со своими химическими ракетами в границах солнечной системы.

— Три — восемьсот.

Странно только, что самого Догана не предупредили о страшилке, которую приготовили студентам на этот раз. Сценарии практических занятий капитанам показывают, конечно, не всегда, но ведь и звезды не всякий раз взрывают!

«Почему бы и нет? — подумал Доган. — Сотни миллиардов галактик по сотне миллиардов звезд в каждой. Одной больше, одной меньше… Даже если каждую секунду взрывать звезды тысячами, до тепловой смерти Вселенной всех звезд не погасить».

— Командир! — голос Алексея. — Объект изменил направление движения.

Доган посмотрел на главный экран, но в масштабе экспозиции траектория белого круга казалась гладкой.

— Уточните.

— Три — шестьсот.

Нога легла на педаль аварийного выхода из космоса.

— Он пройдет точно под нами, командир!

— Три — четыреста.

Доган почувствовал, как на щеку со лба переползла капля пота. Было неприятно, но он совершенно забыл о свободной левой руке, а потому только тряхнул головой… Потом опомнился и вытер лицо рукой.

— Три — двести.

«Волнуюсь? — поразился Доган. — И ведь я знаю, что все это подстроено. Каково же студентам?»

— Он обманул нас! — закричала Фрея. — Объект начал спуск, в момент детонации мы будем над ним!

Доган надавил на педаль. Противоперегрузочный кокон обхватил его одновременно с уходом с орбиты. Теперь все решала автоматика. Объективы по-прежнему были нацелены на звезду. Мерцание и бурление гранул замедлилось, а через секунду они осветились изнутри нестерпимо яркой фиолетовой вспышкой. Свечение в одно мгновение упорядочило хромосферную сетку в подобие пчелиных сот. Узлы сетки полыхнули белым, мощные выбросы плазмы кинжалами раскроили пространство. Казалось, корабль вот-вот окажется под ударом яростной стихии, но и на этот раз обошлось: экран обесцветился, перешел в серо-коричневые тона, и когда фотосфера, дрогнув, начала стремительно разбухать, противоперегрузочные коконы сложились, освобождая людей от своих тесных объятий.

На какое-то мгновение экран зарябил, палубу тряхнуло, чуть повело в сторону… и все успокоилось. Автомат отключил главный монитор и зажег освещение.

«Будто на волну из-под воды посмотрели, — подумал Доган. — Обошлось».

Обошлось?

Доган покачал головой. Судя по всему, только теперь и начиналась работа.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

— Мы хотели поговорить с вами, командир.

— Разумеется, — охотно отозвался Доган. — Жду вас в кают-компании.

— Нет. Я буду говорить по радио. Нам кажется, так будет лучше.

Доган вздохнул. Что ж. Совсем неплохо: Алексей заперся в рубке управления не сам, а с девушками. Экипаж примкнул к лидеру, и объединился против слабого звена. Нет сомнений: решение принято командным способом, зачеты и бонусы, — за примат совести над дисциплиной. Остался сущий пустяк: вернуть студентов к их зачеткам.

— О чем ты сегодня хочешь поговорить? — скучным голосом психотерапевта спросил Доган.

— Мне показалось неэтичным уничтожать корабль, пока вы спите. Я решил сообщить вам о нашем решении самоликвидации.

— Вы с нами? — нерешительно спросила Фрея.

— Нет, — фыркнул Маруф. — Выйду, покурю на лавочке, пока вы не закончите. И как вы собираетесь меня убивать?

— Направлю корабль на звезду, — обиженным тоном сказал Лека.

Казалось, его уязвили насмешки Догана.

— Ты не сможешь этого сделать, — сказал Маруф. — Корабль не последует по маршруту, который ему покажется опасным. Ты не сможешь корабль бросить на звезду. Ты не можешь корабль взорвать. Ты не можешь разгерметизировать судно ни в космосе, ни в норе… Но, главное, а нужно ли это делать?

— Мы обладаем знанием, которое уничтожит человечество. Как только информация о детонаторе станет всеобщим достоянием, человечество прекратит свое существование. Всегда найдется идиот, который приблизится к черной орбите либо в исследовательских целях, либо в геростратовских. Поэтому я отыщу детонатор здесь, в глубоком космосе, и подойду к нему. А когда звезда взорвется, не позволю кораблю уйти из космоса.

— Ты не сможешь, — упрямо повторил Маруф.

— Почему? В рубку вы не войдете, техотсек я заблокировал. В вашем распоряжении только жилые помещения корабля. Вы не сможете нам помешать!

— Ошибаешься, — сказал Маруф, припоминая бесчисленные системы безопасности. К сожалению, использование любой из них означало очередную пересдачу — зачет за штатное решение нештатной проблемы ему не поставят. — Но прежде чем я объясню твою ошибку, скажи: почему сразу крайние меры? Почему быстро?

— Пока не передумали, — простодушно ответил Алексей. — Суицид — дело настроения.

— А если к тому моменту, когда вы передумаете, я соглашусь с твоими доводами и сам решусь на уничтожение корабля, ты не впустишь меня в рубку? Я ведь тоже, знаешь ли, не заинтересован в гибели человечества. И об идиотах, которые вопросы жизни и смерти решают по настроению, знаю не понаслышке.

Алексей не ответил. Догану показалось, что удар достиг цели, но неожиданно вмешалась Фрея:

— Почему «идиотах»? Лека дело говорит. И поступает правильно, по-мужски. С такой инфой мы не можем вернуться. Кто угодно захочет глянуть на солнечный детонатор. А что из этого выйдет, мы все знаем.

— Я и не предлагаю возвращаться, — миролюбиво пояснил Маруф. — Почему не исследовать этот феномен? Запас свободного хода нашей посудины не ограничен, а еды и воздуха хватит на несколько лет. Зачем самоубиваться немедленно? Давайте немного поживем.

— Он объяснил, — глухо сказала Фрея. — Вполне возможно, что через год нам не хватит духу на такое… или часть экипажа погибнет, а уцелевшие будут думать только о своей шкуре.

«Это она на меня намекает?» — удивился Доган.

И вдруг он понял, что стоя перед закрытой рубкой управления, выглядит жалко и глупо. Сейчас он должен находиться совсем в другом месте…

Круто развернувшись, Доган прошел коридором к трапу и поднялся на самый верх.

«Техотсек они заблокировали… — с раздражением подумал Маруф, поворачивая кремальеру. — Желторотики!»

У распредщита он уже занес руку, чтобы отключить связь машинного отделения от центрального поста, когда чудовищное подозрение заставило замереть. «А что, если все это по-настоящему? — с ужасом подумал Доган. — Что, если мы действительно отыскали семейство артефактов, оставленных працивилизацией? Кто-то с незапамятных времен не заинтересован в распространении разумной жизни. И детонатор — это предохранитель, который взрывает звезду, как только цивилизация выходит в космос. Нам повезло, что первым мы нашли артефакт не у себя, а у чужих звезд. Но если бы он был обнаружен у Солнца…»

— Нашла, командир, — воскликнула Адель. — Я нашла! Эврика!!!

Доган на всякий случай промолчал, а Лека хмуро поинтересовался:

— Что ты нашла?

— На этой орбите вокруг Солнца долгое время крутилась станция по изучению подвалов солнечного ветра, десять тысяч душ! Детонатора не обнаружили. Возле Солнца нет детонатора, Лека! Отбой воздушной тревоги! Мы будем жить!

— И сколько они пробыли на этой орбите? — недоверчиво спросил Алексей.

— Файл в корневом каталоге, — сердито сказала Адель, — называется «никто не умрет». Сам читай.

В наушнике послышался чей-то плач и шелест клавиатуры.

— Восемь лет?! — воскликнул Алексей. — Поселок крутился по черной орбите восемь лет?

Доган все-таки отключил двигатель от центрального поста.

«Плачет Фрея. Ребята чересчур взвинчены. Лучше не рисковать…»

И вдруг он почувствовал бешенство. «Они не должны были доводить ее до слез! Девушки не должны плакать! Какое свинство…»

— Командир? — неуверенно обратился Алексей. — Вы сказали, что я не смогу задержать корабль в обычном космосе, когда звезда превратится в сверхновую.

Доган не мог сразу ответить. У него пересохло в горле и сбилось дыхание. «К черту все! Я ненавижу свою работу». Ему стало плохо. Скрутило так, что пришлось сесть на палубу, оперевшись спиной о распредщит. Он бы и лег, но здесь было слишком мало места.

— Командир?

— Нет. Я говорил другое, — проскрипел Доган. — Я сказал, что ты не сможешь приблизиться к звезде.

— Почему?

— Потому что центральный пост отсечен от двигателей. Привычное пространство недоступно. Ты не управляешь кораблем.

Знакомый шелест клавиш и громкий стук. Наверное, Алексей ударил кулаком по пульту.

— Не ушибся, дорогой? — с нервным смешком спросила Адель.

Маруф пожалел студента: «Не стоит перегибать палку, никто не знает, где граница последней капли». Лицо заливал пот, но Маруф уже начал приходить в себя.

— Но как вы смогли меня отключить? — закричал Алексей. — Когда? Я заблокировал техотсек!

— Ты забыл, как я открыл дверь в твою каюту? — напомнил Маруф. — Это мое судно, студент. Для меня здесь нет запертых дверей. И только я решаю, кому жить, а кому жить долго и счастливо.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Раскрытая зачетка уставшей птицей лежала на столе декана. Даже отсюда, с пяти шагов, было видно, что записи и отметки покрывают почти всю последнюю страницу.

«Почти, — горько подумал Доган. — Для свободы не хватает единственной записи. Последний зачет… почему бы не поставить его сегодня, сейчас?»

— Как они приняли сообщение об отсутствии детонатора в солнечной системе?

— С оптимизмом, — вздохнул Доган. — Полагают себя демиургами, создателями трех миров.

— Демиургами? — удивился декан. — Что за фантазии?

— Оставшееся время они посвятили курсовым и космогонии. Им понравилась теория возникновения планетных систем после взрыва звезды-предтечи. Желторотики полагают, что возле Солнца нет детонатора, потому что он уже сработал пять миллиардов лет назад. Земля и ее биосфера существуют благодаря этому взрыву. Вот они и решили, что взорванные звезды послужат материалом для возникновения планетных систем и жизни.

— Интересно! — декан покачал головой. — Но ведь если это и произойдет, то не раньше чем через пять миллиардов лет. Это может служить поводом для радости?

— Я же сказал: «с оптимизмом», — пожал плечами Маруф. — К примеру, я рад, что жив, и не беру в голову, что обязательно умру. Такое отношение к жизни я называю оптимизмом.

У него сильнее забилось сердце: декан взял ручку и покатал ее в пальцах.

— Последний вопрос. Ответишь правильно, поставлю зачет.

У Догана закружилась голова: «А ведь он не шутит!»

— Как получилось, что замок хозотсека был отключен от рубки управления?

«Вот тебе и раз!» — подумал Доган. Но годы муштры беспристрастного доклада не позволили ему хоть что-то присочинить к минувшим событиям:

— Случайно, — признался Маруф. — Ремонтировал кондиционер и, уходя, забыл подключить замок двери к центральному посту.

Декан размашисто поставил подпись в графе предмета «Человеческий фактор», но насладиться счастьем не дал ни секунды:

— А как тебе самому эта теория демиургов?

— Нормально, — пожал плечами Маруф, протягивая руку к зачетке. — Знавал концепции бредовей…

— Вот и хорошо, — сказал декан. — Потому что это будет темой твоей дипломной работы.

— Что? — не понял Доган. — Что будет темой?

— Выяснишь, кто взорвал предтечу Солнца. Разве тебе не интересно, что произошло здесь, у нас, пять миллиардов лет назад? Да и сами детонаторы представляют интерес. Устройство, ТТХ, изготовитель. Выберешь вопросы по вкусу, вот и будет тебе тема диплома.

Доган провел ладонью по щетине на голове.

— Так это все по-настоящему? Взаправду?

— А ты думал, что ради тебя мы будем зажигать звезды? — скупо улыбнулся куратор. Улыбка показалось натянутой. Наверное, он вспомнил о погибших во втором взрыве людях. — Ты уже пригласил ее куда-нибудь?

— Кого? — не понял Маруф, но через секунду дошло: — Так вы из-за Фреи мне зачет поставили?

— Разумеется. Твоя биометрия так зашкалила, что хватило бы не на один, а на десять зачетов. Не теряйся, студент. Звезды ждали тебя с начала времен. А вот девушки ждать не будут.

У Маруфа было время убедиться в правоте преподавателей по многим вопросам. Но сейчас он все-таки решил подождать. По крайней мере, пока не отрастут волосы…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1962 году в Одессе. Выпускник физико-математической школы. После окончания в 1984 году с красным дипломом Одесского Технологического Института Холодильной Промышленности (специальность инженер-теплофизик) работал стаже-ром-преподавателем, а в 1986-ом году поступил в аспирантуру (ОТИХП). На сегодняшний день водитель автобуса и большегрузных автомобилей в Одессе.

Литературной деятельностью занимается с 1999 года. Автор четырех книг. Два романа («Десант в настоящее», 2000 и «Пленники зимы», 2005) выпущены Одесским изд-вом. Две книги: сборники рассказов и повестей «Бог одержимых» (2011) и «Ржавая Хонда» (2012) — изд-вом АСТ (Москва).

⠀⠀ ⠀⠀

Вадим Ечеистов В плену грядущего

Сквозь частое сплетение хвойных крон тончайшими иглами сквозили лучи восходящего светила. Алексей вдохнул полной грудью свежесть редкого лесного тумана, и выдохнул вверх, стараясь задеть потоком воздуха побольше трепещущих хвоинок, усыпанных мелкими искрами росы. Густая смесь лесных ароматов вызвала короткое и приятное головокружение. Алексей направился в чащу, наслаждаясь редкими для городского жителя минутами покоя и тишины.

Это была его первая вылазка на природу за последние одиннадцать лет. Да, он любил свою работу. Да, его настолько увлекло построение личной карьеры, что он по возможности отказывался от отпусков. А когда все-таки брал неделю-другую отдыха, уже накапливалась масса дел в городе: то ремонт в квартире, то что-то еще.

Когда об этом узнал его сослуживец, он, парень довольно эмоциональный, вскочил со стула:

— Леха, так нельзя! Через год-другой так можно до инсульта доработаться. — Да, ладно, Сеня, можешь не агитировать: я уже и сам готов куда угодно сбежать из городской душегубки. А куда? — вяло взмахнул рукой Алексей.

— Куда?! Да я же тебе говорил, что год назад дачу в ста километрах от Москвы прикупил. Домик, конечно, развалина, но зато вокруг — лес прямо за калиткой, тишина, воздух.

— А грибы есть? Я когда-то любил по грибы ходить.

— Леха! Ну, какой же лес без грибов. Значит, завтра принесу ключи, атлас с отмеченным маршрутом, чтобы ту деревню-то тебе найти. И на выходные дача в твоем распоряжении вместе с лесом.

Алексей выехал в пятницу, сразу после обеда. Добрался уже затемно, зашел в ветхий домишко друга и, не раздеваясь, повалился на скрипнувший пружинами диван. Несмотря на то, что с собой у него был мобильный телефон с таймером-сигналом, он завел стоявший на тумбочке огромный и тяжелый будильник. Под мерное тиканье этого громоздкого механизма он мгновенно заснул.

Нехитрый, но яростно-оглушительный звон будильника, прогнал здоровый сон с глаз Алексея, когда за окошком только начинало светать. Закатав штаны, чтобы не намочить их росой, он босиком добежал до колодца с журавлем и наполнил два ведра прозрачнейшей водой.

Вернувшись, из одного ведра он, отфыркиваясь, окатил себя ледяной струей воды, из другого наполнил флягу и чайник. Выпив две кружки горячего чая с припасенными бутербродами, Алексей схватил корзину, рюкзак и отправился в лес.

Грибов, правда, оказалось не так уж и много, а, может, Алексей уже разучился их находить в пестроте лесной подстилки. Но его это совсем не расстроило — он просто бродил по сосновому храму с изумрудными сводами, и рыжеватыми колоннами стволов. Иногда продирался через низинки, поросшие осинником, где ему удавалось кинуть в корзину грибок-другой.

Алексей настолько погрузился в блаженное созерцание лесных красот, что не замечал усталости. Корзина уже заметно оттягивала руку, когда сосны сменились сумрачным ельником. И, чем дальше углублялся грибник в еловый лес, обходя упавшие стволы, и вывороченные с корнями пласты земли, тем сильнее сгущалась тьма. Плотные лапы еловой хвои практически не пропускали солнечного света. Странно, но здесь смолк даже вездесущий птичий пересвист.

Алексею стало тревожно. Он собрался повернуть обратно, когда увидел мелькнувший среди стволов солнечный лучик. Воспрянув духом, он пошагал в сторону просвета, и вышел на совершенно удивительную полянку. Окруженная чуть склонившимися к центру, вековыми елями, овальная лужайка имела совершенно уникальную особенность: в самом центре располагалось правильной формы кольцо, образованное крупными мухоморами с кроваво-алыми шляпками.

Мухоморы стояли так часто, что практически «наползали» друг на друга. Кольцо было огромно — метров тридцать в диаметре. Внутри этого «частокола» была абсолютно голая, будто выжженная земля, без единой былинки, и лишь в самом центре кольца располагался круглый, метра три в диаметре, пятачок ровной, как на газоне, травы.

Алексей застыл в полнейшем изумлении. Ему никогда не приходилось воочию сталкиваться с таким чудом. Нет, он, конечно, читал о подобных явлениях в энциклопедии. Там о них говорилось, как о «ведьминых кругах», «кругах фей», «чертовых кольцах». В старину считали, что эти «ведьмины круги» связаны с нечистой силой. Ходили даже легенды о том, как люди пропадали в «хороводах фей» и возвращались через десятки лет, хотя для них проходили всего несколько дней.

Но Алексей, конечно, знал, как грибник-любитель, что это просто особенности разрастания грибницы. И, судя по размеру «Ведьминого круга», он рос в течение не одной сотни лет. «Удивительно, сколько лет сюда не ступала нога человека! Люди стали ленивы и не любопытны, им чуть дальше в лес пройти тяжело!» — подумал Алексей и с трепетом ступил внутрь «чертова хоровода».

Насколько все-таки сильны еще дремучие суеверия предков в наших генах. Вот и Леха, образованный человек и циничный реалист, шагнув в кольцо из мухоморов, невольно втянул голову в плечи. И тут… Совершенно ничего не произошло. «Ничего и не могло произойти. Такой большой, а все в сказки веришь.» — усмехнулся про себя парень и пошел к островку травы.

Удивительно, но в центре круга росла совершенно одинаковая и по размеру, и по виду травка. Потому и напоминала она аккуратно выстриженный городской газон. И еще эта трава была гораздо темнее, чем поросль вне ведьминого кольца.

Леха провел по траве ладонью — нежные стебельки мягко стлались, как ворс дорогого ковра. Он решил присесть на этот «газон»: только сейчас дала о себе знать усталость, вызванная ранним пробуждением и непривычно долгой прогулкой по лесу. Он посидел, посидел еще, потом прилег на спину и, незаметно для себя, задремал.

Разбудил его рокочущий гул. Алексей открыл глаза и увидел фиолетовую тучу, заслонившую небо над поляной. В глубине тучи глухо урчал гром, а по ее рваному «брюху» буйно скакали ослепительные всполохи зарниц. Порывами налетал ветер, бросая в лицо сухие еловые иглы. Вершины елей шевелились, как мохнатые щупальца чудовищных размеров паука.

«Вот так вздремнул! Сейчас гроза как шарахнет! Надо хоть под деревьями укрыться», — Алексей стал спешно подниматься с мягкой травы. Вдруг раздался настолько сокрушительный удар грома, что его подбросило вверх и швырнуло на спину. В глазах потемнело, будто рои черных мух стали кружить перед лицом. Леха с трудом отдышался: «Похоже, прямо в ведьмин круг молния попала! Хорошо, что хоть жив остался».

«Мухи» в глазах уже не роились, но оставалась странная белесая дымка, сквозь которую было видно, как на фоне деревьев вырастают ровные серые стены. «Похоже, галлюцинации, вызванные шоком от близкого попадания молнии.» — пытался найти реальное объяснение происходящему Алексей, прежде всего, чтобы успокоить самого себя. В это время, стены сомкнулись над ним на высоте около десяти метров, образовав пологий свод. Леха оказался в большом сером зале, на твердом полу в центре большого, слегка дымящегося круга.

Он несколько раз моргнул, потом потряс головой, но видение не исчезало. Оттолкнувшись рукой от твердого, гладкого пола, он встал и подошел к ближайшей стене. Протянутая рука не прошла сквозь стену, а наткнулась на прохладную, слегка шероховатую поверхность. Последняя надежда на то, что произошедшее является плодом его воображения, развеялась.

За спиной послышался слабый шелест. Алексей обернулся, и застыл в изумлении: в появившийся в стене круглый проем вошло странное существо — ростом в половину человеческого, огромная безволосая голова, серая кожа, щуплые трехпалые руки, маленький безгубый рот и хлипкое тельце.

Уродливый карлик держал в ручонках плоский приборчик, и периодически поглядывал то на Алексея, то на экран устройства. Леха испуганно вздрогнул, когда гротескный коротышка открыл рот и начал говорить противным скрипучим голоском:

— Рад, что ты попал в наш центр приема смещающихся по временным тоннелям. Ты должен пройти за мной в другое помещение, чтобы не помешать возможному следующему смещению. Оно может произойти в любой момент. Мы уже не можем их прогнозировать.

Алексей безвольно, подобно сомнамбула, проследовал в соседнюю, меньшую по размеру комнату, и присел на указанный «головастиком» выступ в стене. Присев, он решился наконец-то задать вопрос, так интересовавший его:

— Вы кто?

— Я? Человек.

— Но вы никак на человека не похожи.

— Хорошо, объясняю. Ты сместился по временному тоннелю, и попал в будущее. Твое положение в пространстве изменилось незначительно — ты по прежнему на Земле, а Землю по прежнему населяют люди. Просто мы, люди, за прошедшее время заметно эволюционировали, стали лучше.

— И вы разговариваете по-нашему?

— Нет, мы обладаем телепатическими способностями, и способны говорить на языке любого существа, спустя буквально секунды после установления контакта.

— Почему же вы говорите, используя голос? — Алексей не мог не спросить об этом, уж очень коробило его от звуков голоса этого «человека будущего».

— Потому и говорю, что ты не обладаешь способностями к телепатии.

— А сколько лет прошло после «моего» времени, то есть века, в котором я живу.

Человечек взглянул на экран плоского приборчика, и проскрипел:

— Согласно сканеру, твое время располагается за чертой достоверного исторического соответствия, а это значит не менее пятидесяти тысяч лет. Точнее сказать не могу.

Далекий «потомок» Лехи пристально сверлил его выпуклыми глазками, и от этого становилось как-то совсем неуютно.

— А как вы, то есть мы, люди, стали такими? — Леха кивнул в сторону собеседника — Вы, извините, больше похожи на инопланетного гуманоида, чем на человека.

— Инопланетяне, эльфы, гномы, цверги, демоны — как только не называли нас пришельцы из других времен, стоящие на той же ступени эволюции, что и ты. Что тебя удивляет в моей внешности? Мозг приобретал большее значение для успешной жизни, поэтому и увеличивался, за ним увеличивался и череп. Всю работу стали выполнять машины, абсолютно всю. Потому и мышечная масса стала сокращаться за ненадобностью, а из пяти пальцев уже в твое время большинство пользовалось только тремя. Со временем мизинец и безымянный палец уменьшались, пока не исчезли совсем. Окончательно исчезли такие рудименты, как волосы и ногти.

— Но как вы путешествуете во времени?

— Мы уже давно не путешествуем. Только принимаем случайных гостей, вроде тебя. Как я уже сказал, десятки тысяч лет всю работу за нас выполняют машины, в том числе и научными изысканиями занимаются. Около десяти тысяч лет назад группа научных мыслящих машин организовала сеть трансвременных тоннелей. Некоторое время мы тоже посещали другие эпохи, потом перестали, так как переход требует колоссальных затрат энергии, а с этим у нас все хуже и хуже, особенно со времени Одухотворения Машин. Поэтому рассчитываем только на приток случайных посетителей, вроде тебя. Так как сеть тоннелей довольно широкая, то стабильное поступление людей, находящихся на низшей ступени развития, из старых времен у нас и так есть.

Алексей вспомнил, что переход произошел во время грозы. Вот откуда тоннель получил достаточно энергии. Ходы с их стороны, со стороны времени, в котором проживал Леха, похоже, выглядят, как «ведьмины круги» или еще какие-нибудь «нечистые» места, которые люди инстинктивно старались обходить стороной. А источниками энергии для путешествий во времени служат грозы, сдвиги плит земной коры, вулканические процессы. Стоп! А как же легенды о людях, вернувшихся от «эльфов»? Значит, они все-таки могут вернуть его обратно?

— А когда я смогу вернуться обратно? Мне что, надо ждать в том помещении, куда я прибыл, когда рядом пройдет сильная гроза? — Алексей с надеждой посмотрел на человека будущего. Коротышка, казалось, задумался, подыскивая нужные слова для ответа:

— Боюсь, придется тебя огорчить, но вернуться ты не сможешь.

— Почему? — Леха не хотел верить в услышанное. Он никак не желал провести свои годы среди этих низкорослых уродцев.

— Видишь ли, как я уже говорил, на протяжении десятков тысяч лет все на земле делали исключительно машины. Это обусловило не только нашу эволюцию, но и отбор, и развитие среди самих машин. Они постоянно совершенствовались, они могли воспроизводить себе подобных с качественными улучшениями, и превратились практически в самостоятельную расу. Расу, существующую исключительно для улучшения жизни человека. Семь с лишним тысяч лет назад произошло то, что мы называем «Одухотворение Машин»: они научились чувствовать, испытывать эмоции. А потом они научились умирать! Просто в определенный момент включалась программа, перемыкавшая самые важные узлы, и машина превращалась в груду хлама. А спустя некоторое количество поколений «умирать» машины стали чаще, чем собирать себе замену. Почему? Мы не знаем, ведь изучением различных проблем занимались также машины. И вот с каждым годом роботов становится все меньше и меньше.

— Но разве нельзя исправить как-то эти неполадки?

Серый карлик нервно фыркнул:

— А кто исправит? Это могут сделать только ремонтные машины, а они также подвержены этой заразе. А секретов своего строения они не раскрывают. Вообще, машины нас хоть и обслуживают, но давно относятся к нам с высокомерием, считая слабыми и бесполезными.

— Так, а я-то вам зачем? Я машины будущего ремонтировать не умею.

Коротышка поморщился и раздраженно проскрипел:

— Понимаешь, люди на твоей ступени развития еще умеют обходиться без машин. Работать руками. А нам нужно, чтобы кто-то для нас производил еду, обслуживал нас. В общем, вы — наши живые роботы.

Алексей, услышав это, вскочил, сжав кулаки в ярости. Тут же его голову жестоко сдавили раскаленные щупальца боли. Казалось, еще мгновение, и его мозги, лопнув, вытекут через уши, глазницы и ноздри. Из безгубого рта раздался скрип:

— Я не сказал тебе сразу, но в ходе эволюции наши способности развились настолько, что мы можем усилием воли доставить тебе очень сильную боль. Твой примитивный мозг еще не имеет защиты от подобных воздействий. То, что ты ощутил сейчас, было всего лишь легким шлепком. Не заставляй меня наказывать тебя по-настоящему.

Когда боль слегка ослабла, Леха обнаружил, что сполз с сидения и стоит на коленях. Взглянув в оказавшиеся на уровне его взгляда мутные глаза самодовольного потомка, он вспомнил пару мыслей из прочитанных некогда фантастических романов. Помассировав виски и тяжело приподнявшись, он выдавил сдавленным голосом:

— А как же временной парадокс? Ведь, вырвав меня из моего времени, вы можете вызвать катастрофические последствия у вас, здесь?

Тут же слух Алексея резануло серией отрывистых, визгливо-хрюкающих звуков. Стало ясно, что его оппонент смеется.

— Да, от ваших иногда приходится слышать этот бред. Но, во-первых, временной парадокс — это всего лишь сказочка из доисторических эпох, когда наука только начинала зарождаться. А, во-вторых, тебя никто из твоего времени не вытаскивал — ты сам сюда попал. С тем же успехом ты мог бы провалиться не в трансвременной тоннель, а в старый колодец и сломать себе шею. Уж нам от твоего путешествия во времени точно никакого вреда не будет, только польза — лишние рабочие руки. И хватит попусту время тратить. Сейчас лето, так что определю-ка я тебя пока на полевые работы — там сейчас горячая пора. Давай, выходи! — большеголовый махнул костлявой рукой в сторону с шелестом раздвинувшегося в стене, круглого отверстия.

— Иди, не заставляй снова тебя наказывать.

Алексей еще не до конца отошел от прошлого «воздействия» на его мозг, поэтому нехотя, но пошел к выходу.

Снаружи сильно жарило огромное солнце. Вокруг грандиозного здания из серого гладкого материала вальяжно прохаживались несколько групп серых большеголовых существ — людей будущего. Внешне они были совершенно одинаковы, во всяком случае, Алексей не смог рассмотреть никаких явных отличий. Будто все нарисованы под копирку. Некоторые из них обернулись и с нескрываемым высокомерием рассматривали своего далекого пращура.

Зной щипал кожу, подобно тысячам пчелиных жал, и Алексей был даже немного рад, когда его втолкнули в металлический куб фургона. Около получаса ушло на дорогу. Транспорт неизвестной Алексею природы двигался мягко и бесшумно.

Остановка. У открывшихся дверей, его ждали двое большеголовых коротышек. Один из них приказал выйти. Леха вышел и оказался посреди огромной плантации, поросшей неизвестными ему растениями с темными, узкими листьями и толстыми, с частыми шипами, стеблями. Тут и там на поле, согнувшись, работали одетые в лохмотья люди. Нормальные люди, такие же, как сам Алексей.

«Да, ужасная перспектива! Но ничего, сломаю паре этих хлипких карликов шеи, и рванем все куда-нибудь подальше…,» — Леха не успел закончить мысль, так как в его голову проникли раскаленные прутья, которые начали шевелиться, разрушая его мозг. Не в силах вытерпеть страшную боль, парень провалился в тьму беспамятства.

Очнулся он лежащим среди колючих стеблей, в противно мокрых брюках — похоже, непроизвольно обмочил их во время нестерпимой пытки. Над ним, ухмыляясь, стояли люди будущего.

— Ты забыл, что мы — телепаты? За одни только мысли о мятеже, непослушании ты будешь жестоко наказываться сразу. Помни это!

Второй карлик показал на мокрое пятно на штанах Алексея и проскрипел:

— А через пару дней отвезем тебя к одному из еще работающих медицинских автоматов: он тебя откорректирует так, что про болезни забудешь навсегда. Работать сможешь лучше и проживешь не менее трехсот лет.

Триста лет! Три века рабства и мучений! Алексей был в отчаянии. Он решил, что до поездки к электронному чудо-доктору надо постараться умереть. Он решил было выбрать подходящий способ ухода из жизни, когда почувствовал глубокий, болезненный укол в затылок. Леха обернулся и встретил пустой взгляд серолицего надсмотрщика.

— Это — предупреждение. Еще одна подобная мысль, и ты будешь наказан. А теперь иди, работай. Хорошо работай. Мы следим за тобой!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1973 году в городе Кимры Тверской области. Окончил Республиканский заочный политехникум. В данный момент занимается индивидуальной предпринимательской деятельностью в Москве. Пишет в жанре фантастики, хоррора, мистики. Имеется ряд публикаций: журнал «Смена» (2008), альманах «Порог-АК» (2009), три рассказа вошли в сборник русскоязычных авторов «Десятка» («Умная книга», Харьков, 2009), газета «Тайная власть» (№ 10, 2010, № 16, 2012), журнал «Техника молодежи» (№ 6, 2011), журнал «Полдень XXI век» (№ 8, 2012), литературное приложение «Знаниесила. Фантастика» (№ 2, 2012). Множество рассказов опубликовано в литературном приложении на DVD-дисках журнала «Мир фантастики» (2009–2012), а также распространяется по всемирной сети в прогрессивном формате аудио-книги порталом «Фантаскоп».

⠀⠀ ⠀⠀

Кирилл Берендеев Наказание

Наступил тихий час. Шум и гомон в саду разом затихли, я выглянул в окно кабинета посмотреть, как нянечки, в корпусе напротив укладывают ребятишек. И краем глаза увидел три фигуры у ворот детсада. Сердце кольнуло. Нетрудно догадаться, почему эти трое оказались здесь. Я поднялся и пошел навстречу, преодолевая вязкое сопротивление сгустившегося воздуха. Чтобы никто еще не увидел ни тех троих, ни самой нашей встречи.

Подошел; хотелось что-то сказать, но никто из нас так и не произнес ни слова. Недолго постояли друг перед другом, покуда майор разглядывал поданные мной документы. Короткий жест, меня пригласили в машину.

Десять минут дороги, и мы на месте. Все это время я следил по часам, сам не знаю, зачем. Машина свернула с широкого, зеленого проспекта в подворотню, остановилась у крылечка. Старая табличка с надписью «Городское отделение внутренних дел, спецчасть». Серым по синему. Мы вошли, меня проводили до двери пятого кабинета, двое составили компанию, шофер, оставшись в машине, уехал. Возможно, за следующим.

Кабинет был пуст и душен, редкая герань на окнах, цветущая ржавым, не загораживала палящего солнца, занавесей не было. Стол, заваленный бумагами, два стула, еще один у окна, шкаф, вешалка. Еще бумаги, сложенные на полу у входа. И режущий слух скрип занимаемого стула. Майор кивнул, велев садиться. Вошедший следом капитан расположился у окна.

— Вы понимаете, почему вас вызвали? — произнес майор безлико. Я медленно кивнул; почему-то очень старался сидеть тихо, чтобы стул подо мной не скрипел более. — Речь пойдет о наказании.

Я снова кивнул, стул предательски скрипнул, я содрогнулся, на лбу выступил пот.

— Как вы знаете, решением нынешнего правительства пенитенциарная система возвращается к прежней практике отправления наказаний. Согласно статье 22 пункту «б», закон имеет обратную силу в случае тяжких и особо тяжких преступлений, направленных… — майор устало взглянул на меня. — Словом, в вашем случае, — коротко закончил он. — И вы это знаете.

— Да-да, я понимаю, — первые слова, произнесенные в кабинете, были жалки и тщедушны. На лбу вновь выступила испарина. Вытереть ее я не решился.

— Вас осудили на резекцию памяти ввиду особых условий совершения преступления и согласно заключению городской медкомиссии, посчитавшей вас социально неопасным до и после случившегося. В определенном смысле, вам повезло, вы не находите? Впрочем, в любом случае, все подвергшиеся резекции памяти, теперь обязаны пройти процедуру наказания. Согласно новому закону, — прибавил майор, теребя замусоленные листы бумаги. Я немедленно узнал их — перед ним лежало мое дело.

— Прошло восемь лет, — зачем-то произнес я. И добавил: — Извините.

— Наказание не имеет срока давности, — произнес майор и смолк. Диалог словно проигрывался задом наперед.

Пауза продлилась долго. Майор пристально смотрел на бумаги; не шевелясь, я искоса разглядывал его замершие пальцы, покрытые седыми волосками. Капитана я не видел, он сидел чуть позади, надо было повернуть голову, а я не мог оторвать взгляда. Пока тот не заговорил.

— Новое правительство совершенно право, утверждая необходимость несения наказания. — Я так и не понял, к кому он обращался в этот момент. — Это главнейшее условие для раскаяния. Возвращения к прежней жизни. Без должного возмездия угрызения совести не мучают так.

— Ты это где вычитал? — спросил майор.

— Книга доктора Штерна «Естественное искупление», рекомендована к ознакомлению сотрудникам МВД и ГУИН.

Майор кивнул неохотно. Посмотрел на меня.

— Резекция не способ искупления, но попытка загнать болезнь внутрь. С весьма печальными последствиями, как для преступника, так и для…

— Несмотря на давность содеянного? — неожиданно спросил я.

— Тем более, если давность значительна. Пустота, оставленная после резекции, неизбежным образом заполняется псевдовоспоминаниями, иллюзиями, которые, тут приводится статистика за прошлое десятилетие, приводят к печальным последствиям. Начиная с суицида и заканчивая…

Майор нахмурился, капитан невольно замолчал.

— Вам необходимо почитать эту книгу, — неожиданно продолжил капитан. Майор не сводил с него взгляда. — Ну конечно, уже позже. После свершения наказания.

— И раскаяния, — добавил майор.

— Разумеется, и раскаяния.

Я не знал, что им ответить. Оба пристально смотрели на меня, тоже отчего-то не решаясь потревожить наступившую тишину. Наконец, я смог отвести взгляд от стола майора, от листов своего дела, на котором сейчас покоились его руки. Заставить себя пошевелиться на стуле. И сказать:

— Почти год назад правительство приняло постановление о наказании. Некоторые подались в бега, но их поймали. А потом стали приходить за теми, кто, как и я, ждет — все это время.

Майор не дал мне закончить:

— Ни один преступник не должен уйти от ответственности перед новым законом. Потому сперва с усердием искали и нашли всех, кто пытался скрыться, удрать за границу, схорониться в глуши. С каждым пойманным, прошедшим процедуру наказания, уверенность в его неизбежности, да и необходимости, росла. Особенно в мыслях тех, кто еще скрывался. Когда таких не осталось — нам стало легче приходить к тем, кто, как и вы, ждет. И к тем, кто успел за время действия закона стать преступником.

— Ваша система в этом плане кажется безупречной. Но я не понимаю другого. Чего же я жду все это время?

Майор не успел ответить.

— Позвольте, лучше я расскажу. Одну минуточку… да где ж это…. — капитан усердно хлопал себя по карманам, наконец, извлек из нагрудного сложенную до размеров спичечного коробка статью. Бережно развернул. — Вот, я всегда ношу с собой. Это статья доктора Гарифы Айбулатовой. Она опубликована за два года до Белой революции, когда новое правительство еще было в глубокой оппозиции. Послушайте: «Резекция памяти, как единственный способ становления преступников на путь вливания в социум, проповедуемый в течение последних десяти лет, имеет много отрицательных качеств. И главное — отсутствие личностной оценки происшедшего. Человек не может вспомнить свершенного, и, как следствие, не в состоянии осознать его качество и в отношении себя, и применительно к окружающим. Память стерта, казалось бы, все начнется с чистого листа. Но, увы, мои данные, накопленные за этот срок, показывают иное», — я хочу заметить, — в скобках сказал капитан, — тогда доктор Айбулатова работала в реабилитационной группе при ГУИН. Оказывала экстренную психологическую помощь резектированным.

Майор кашлянул, капитан оглянулся и продолжил цитирование бережно развернутого газетного листа:

— «Мы живем далеко не в идеальном мире, как нам порой пытается доказать правительство. Да даже будь оно так, прошедшие резекцию воспринимают его несколько иначе. Человек со стертыми воспоминаниями всегда старается чем-то заменить их. Либо переживаниями сегодняшними — а если он попадает в тот же социум, из коего был взят на резекцию, это означает лишь одно, ремиссию. Либо возвращается к более ранним переживаниям, пытаясь ими закрыть пробел. Что часто снова подталкивает его ко все той же ремиссии, ведь при резекции невозможно проследить весь процесс зарождения преступления, всегда что-то останется незатертым, но задействованным в становлении на причинный путь совершения преступления. Некоторые индивиды, слабые волей, не в силах пережить прогалину в памяти, пытаются уйти от реальности через наркотики, алкоголь, а то и суицид. Правительство называет цифру в два процента, уверяю, она занижена как минимум в шестеро. И каждый двадцатый резектируемый выбывает из общества навсегда.

«Конечно, можно винить всегдашнюю неготовность нашей пенитенциарной системы к революционным нововведениям, но ведь за те двенадцать лет, что проводится резекция, поменялось многое. Даже общество смирилось и теперь принимает стирание памяти как неизбежность, шестьдесят процентов, как показывают последние опросы. Вроде бы все на стороне нового порядка. Кроме самого человека».

— Пожалуйста, покороче, — сказал майор, не поднимая головы.

— Я подхожу к главному. Э-э, вот. «Наиболее неприятным моментом резекции является утрата переживаний, связанных с совершением преступления. Резекция, в данном случае, является своего рода индульгенцией, причем бесплатной, для преступника. Я что-то совершил, но я не помню этого, значит, можно сказать, я ничего не совершал. Примерно так действует человеческая логика. Не находя ответов, она отрицает выводы. И это отрицание»… — капитан снова бросил взгляд на майора и перешел к новой колонке. — «Так что единственным способом напомнить человеку о тяжести проступка может лишь наказание. Расплата за грехи, как ни покажется странным в нынешнее время это словосочетание. И разумеется, искупление совершенного преступления. А это уже на совести самого индивида. Не помнящий о преступлении не способен раскаяться, а это немаловажно именно для убережения и его, и общества в целом от повторных попыток».

Майор кашлянул, шевельнувшись на стуле, но даже его пристальный взгляд на капитана не дал никаких результатов. Молодой человек продолжал читать:

— «Поэтому я говорю о наказании как о единственно возможном способе искупления преступления, как перед самим собой, так и перед обществом, в которое, рано или поздно вернется осужденный. Конечно, пенитенциарная система дискредитировала себя в прежние десятилетия тотальной деградации общества, именно поэтому ГУИН и был реформирован. Шаг, безусловно, радикальный и имевший определенный смысл в те годы, — ведь волна беспредела в тюрьмах, колониях и поселениях сразу пошла на убыль. Но это помогло лишь отчасти — закон использовался в отношении осужденных по тяжким и особо тяжким статьям в первую очередь, а так же рецидивистов, и лишь затем стал применяться для всех категорий осужденных. Но когда первая волна сошла, за ней последовала новая, заставившая увеличить число резективных статей. В той, следующей, волне было немало из числа подвергшихся резекции. Ведь среду обитания этих людей никто не собирался реформировать столь же кардинально».

Капитан откашлялся сухо, посмотрел на меня. Я опустил взгляд, сам не понимая почему.

— «Неоднократно я обращалась с просьбой о пересмотре закона и назначении наказания, но тщетно. И дело не только в высвобождении такого количества трудоспособного населения, сколько в боязни повторения прежнего кошмара — бесконечных бунтов в колониях, погромов в тюрьмах, распространения различных болезней, в особенности туберкулеза и сифилиса. Мои попытки».. Ну, тут о проведенной реформе мест заключения. Ведь теперь доктор Айбулатова, как министр внутренних дел, курирует эту программу, — майор хотел что-то сказать, но капитан его опередил. — В двух словах, что предстоит осужденному — это труд и одиночество. Осужденный должен работать, зная, что труд его не бессмыслен, и иметь время на себя. Свои мысли. И чем тяжелее преступление, тем больше времени отводится ему на ежедневное размышление над собой. В критичном случае бессрочного заключения. гм.

— Мы его не рассматриваем, — заметил майор, бросив взгляд на меня.

Снова тишина. И тут уже мы все трое прятали друг от друга глаза. Капитан, пригладив молодецкие кудри, принялся бережно складывать вырезку, майор перелистывал дело, а я… просто смотрел на герань на окне. Трудно сказать, сколько времени это продолжалось. Наверное, долго. Каждый не хотел прерывать тишину, но кто-то должен был продолжить разговор.

— Мне предстоит заключение, — это был не вопрос. Суждение, невольно сорвавшееся с моих уст.

— Да, — ответил майор. — Заключение. Помните, перед резекцией вам давали синюю таблетку — препарат Горелова? — я помотал головой. Все, что происходило в спецчасти, осталось для меня позабытым сном. Равно как ему предшествующее. — Теперь мы предложим вам красную.

— По методу Лисовского-Бергера, — уточнил капитан. — Это просто, вы принимаете таблетку, затем вас отводят в камеру, где и начинается ваш путь к искуплению.

— Мое наказание, — уточнил я. Оба синхронно кивнули. — И как долго…

— Оно продлится? Трудно сказать. В каждом случае по-разному. Но все это время вы пробудете в камере, — добавил капитан.

— Если будет необходимость, вы сможете ознакомиться с материалами вашего дела. Хотя, — майор поколебался немного, — обычно все это вспоминается сразу.

И встал. Следом за ним встал и капитан, подходя к столу. Они окружили меня, все еще сидящего; я смотрел на них, на красную таблетку на ладони майора, только что вытряхнутую из тубы. И никак не мог подняться. Сердце заколотилось, таблетка вдруг стала внушать какой-то животный ужас. Страх прозрения. Кажется, так писалось о действии метода Лисовского-Брауна. Еще что-то о первой фазе, самой сложной, самой действенной на психику наказываемого, но сейчас я не мог вспомнить этой статьи. Хотя читал ее совсем недавно.

Пальцы едва слушались, зубы застучали о поднесенный стакан воды. Глоток. Стало немного легче, неотвратимое уже пройдено, осталось только ждать.

— И все же. Сколько примерно ждать?

— Действие начнется через полчаса-час, в зависимости от скорости обмена веществ. Вы обедали?

— Еще нет.

— Тогда полчаса. Пройдемте, — капитан все же заставил меня встать и почти вытолкал в безлюдный коридор. Майор замыкал шествие, отставая с каждым шагом.

Мы добрались до самого конца, капитан открыл железную дверь, впуская меня в новый коридор. До самого конца его, до последней двери.

Она открылась бесшумно моему взору. Я вошел, следом, мимо капитана, протиснулся майор. Некоторое время я разглядывал стены, к моему удивлению они были покрыты какой-то странной гелевой субстанцией.

Прохладной на ощупь и мягкой: палец легко продавливал ее, и тут же встречал нарастающее сопротивление.

Этим гелем было покрыто все, вплоть до крана в умывальнике. Увидев его, я осознал, что мое пребывание в этом месте может и затянуться. Насколько — кажется, неизвестно и приведшим меня сюда. Все зависит от наказываемого, еще одна выдержка из той, смутно вспоминаемой нынче статьи. От его желания. От стремления высвободиться….

— Пожалуйста, выньте все из карманов, — я послушно передал майору ключи от машины, квартиры, несколько безделушек, бумажник, записную книжку, ручку, платок. Он взглянул на мои туфли, чему-то улыбнулся про себя и добавил: — И ваш галстук.

Я послушно снял его, уже догадавшись о причинах просьбы. И почему-то добавил:

— Знаете, я все же признателен резекции.

Майор кивнул.

— Ведь иначе я не мог стать тем, кем стал. Директором детского сада.

— Я понимаю, — сказал он.

— Скорее всего, меня ждала бы работа дворника или…

— Вы правы.

— Я работал по специальности и…

— Действие препарата уже скоро начнется. Извините, нам придется оставить вас одного.

— И это приносило пользу, — они вышли. — Не только мне, — добавил я совсем уже тихо.

Дверь бесшумно закрылась, отрезая меня от внешнего мира, я даже не слышал удаляющихся шагов. Тишина окутала, словно байковое одеяло. И только слабый шум, доносящийся из-за решетки, проникал в камеру.

Я встал на топчан и, приоткрыв форточку, ухватился за железные прутья, попытался заглянуть в оставленный мир. Нет, ничего не получилось. Только белесое небо и несколько облачков. И тишина. Опустившись, некоторое время сидел, глядя на закрытую дверь. Затем, мне кажется, чуть освоившись в новой обстановке, снял пиджак, положил его под голову и прилег. Жестом, показавшимся мне странно знакомым, узнавание промелькнуло и исчезло тотчас. Я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Кажется, это сейчас было самое правильное.

И через некоторое время заснул.

А проснулся с клубком червей, кишащих в мозгу. Таблетка подействовала, было первое мое осознавание, а уже за ним последовало все остальное. Я стремительно вспоминал — сперва события суда, затем, медицинского консилиума, настаивавшего на резекции, затем, самого следствия. Моих допросов, моих невнятных путающихся, пугающих меня самого ответов. И только под конец, когда следствие подошло к своему началу, когда я обнаружил перед своей дверью людей в синей униформе, только пройдя через все это, наконец, я вспомнил, почти долгожданно, с чего это все началось. Этот почти годовой кошмар — сперва ожидания, а затем допросов, встреч с адвокатом, психиатром, родителями и друзьями, и, наконец, вердикт суда, решительный и беспощадный, разом отсекший меня ото всех них, с той поры забытых, затертых резекцией настолько сильно, что лишь сейчас я постиг масштабы потерь.

Потерь и перед резекцией, и после нее. Таблетка сработала великолепно: только сейчас я погрузился в кошмар одного августовского дня, позднего дня, когда, вернувшись с работы, я обнаружил спальню, залитую кровью, себя в этой спальне, и два трупа — жены и моего лучшего друга, обнаженных, лежащих на темно-красных простынях. И снова себя, сперва ожесточенно размахивающего ножом над бездвижными телами, наносящего удары, с силой, заставлявшей нас, — и меня, и трупы, — содрогаться, затем с каким-то странным шипом, брызнувшую на обои кровь, окрасившую ее полосой, медленно стекавшей по тисненым алым розам. Крики моего друга, он получил удар последним и упал на труп жены, чего я никак не мог позволить, а потому мстил ему особенно яро. Дверь и голоса за дверью, о чем-то тревожно шептавшиеся, пока я с безумными мыслями и не менее безумным выражением лица вышел из спальни на кухню, застав их вдвоем. Неслышно войдя в квартиру — я чувствовал, я еще раньше подозревал это, а теперь решил вернуться пораньше — зачем? Чтобы удостовериться или чтобы отомстить? Я приоткрыл дверь, этого хватило бы, может быть, но она сказала, чтобы я шел к черту, а я извинился машинально, а затем, распахнув дверь, потребовал от них обоих самим убираться куда подальше. А ноги уже несли в кухню, и нож заблестел в руке, широкий шеф-нож с удобной нескользящей ручкой, жена им, широким, тяжелым, с самозатачивающимся лезвием, боялась пользоваться, и обычно я кромсал им мясо и рубил кости. И в тот день — кромсал и рубил — именно так, как привык уже это делать. Почти как всегда. Ведь недаром же мне в самой сердцевине избиения показалось, что передо мной не люди, и что я не в спальне… А затем все вернулось на круги своя, и я продолжил свою работу. А завершив, вышел, аккуратно прикрыв дверь, приняв душ и переодевшись, — я все искал фартук, запачканный кровью, временами все искал тот клеенчатый кухонный фартук, что всегда надевал при разделке мяса, — я собрал вещи и уехал. Сам не зная, куда.

Остановился в гостинице, затем сменил ее, устроившись в частном доме, а через три недели дверь в мою комнату отворилась, обнажая скрывшихся за ней пятерых хорошо вооруженных милиционеров. Боящихся каждого моего движения или предупреждающих его, я так и не узнал. Меня поместили в точно такую же камеру, где пребывал сейчас я, и раз в неделю разрешали встречаться с родными. Мама плакала, я молчал, почти всегда молчал, не зная, что ответить ее покрасневшим глазам и серому лицу. Отец пытался что-то спросить, наверное, о том вечере, но так и не смог, лишь уверял, что будет ждать и надеяться. Да, соглашалась тогда мама, мы будем надеяться. И смотрела на меня так, что я отворачивался и просил завершить свидание. Адвокат провожал меня, он почти все время был рядом, родители наняли, будучи уверенными, что он сможет заступиться за меня, что я не наговорю на себя в суде, и что приговор позволит им лелеять надежду.

Наверное, приговор они сочли благоприятным. Не знаю, кажется, с той поры я не виделся с ними. Или видевшись, уже не узнавал. Не чувствовал.

Переехал в другой город, нашел хорошую работу — не без участия адвоката, вот его я хорошо помнил, к вящему своему удивлению, вроде бы, не должен, но помнил. Он объяснял, что такое иногда случается, а потому предложил мне то, что на его взгляд, было сшито по моей мерке. Он оказался прав, той работой я дорожил как никакой другой. Восемь лет, что я провел вместе с ней, кажется, ни на мгновение не отлучаясь. Она стала мне всем, и заменила все. И теперь, когда я понял, что именно она мне заменила… И на своем опыте осознал, почему все предметы в камере покрыты слоем мягкого геля. Надежного. Я не поранился и не повредил себе ничего. Правда, понял это лишь, когда остался совсем без сил. Наедине с разверзшейся мне пропастью прошедшего, бесследно канувшего в пучине головного мозга, стертого, а ныне, безжалостно выдернутого наружу. Снова как в первый раз.

И я снова, как в первый раз, переживал все прошедшее. И нежданную, но ожидаемую встречу в спальне, и нож над телами, и первый шип крови, исторгнутой ножом из разрубленной артерии. И окровавленные простыни, и поиск фартука, и бессмысленное бегство, и почти долгожданное обнаружение. И все последующие формальные и неформальные процедуры судопроизводства, вплоть до последней, оставившей меня наедине с собой: тем, что был, но каким не являлся. Иллюзорным фантомом, обретшим признаки существования в другом городе, на другой работе, на восемь лет, до следующего обнаружения. Тоже почти долгожданного. Вернувшего мне все оставленное далеко позади, но разрушившего ту мою сущность, которой был, на которую надеялся и в которую верил, все это долгое время. Вернувшегося на круги своя, но с таким запозданием, что заржавленная колея показалась узкой и тяжело скрипела и вздрагивала на разошедшихся стыках.

День давно ушел в вечер, тот уступил место ночи, а ночь, благодатно захолодив предрассветьем мои расторгнутые раны, незаметно отошла к зарождающемуся утру. И только поднявшийся алый диск вернул мне счет времени, отвернув затянувшуюся череду мыслей от однообразного прокручивания знакомых, давно забытых, и с болью и кровью утверждающихся в памяти сызнова моментов моей биографии. Срок боли и крови которых давно уж истек. Наверное.

Ведь я даже сейчас, с дрожью и ужасом вспоминая себя самого, приняв снова свою вину, трепеща перед ней, не мыслил о наказании большем, чем то двойное отлучение, что было свершено за прошедшие годы — и вчера днем. Не мыслил, хотя должен был, обязан. Или то говорила за меня химическая реакция, развернувшаяся в мозгу. По методу Лисовского-Бергера.

Я не знал. Не понимал. Ощущал что-то, но не мог постичь, откуда исходят чувства, где источник боли и страха — уже не только и не столько перед собой, узнанным, вспомненным, но и перед наступающим, уже наступившим, обретшим силу, завтрашним днем. В котором я…. А кто я в наступившем завтра?

И, не в силах постичь ни мыслей, ни чувств, ни переживаний своих, тихо попросил о помощи.

Она пришла, быстро, насколько это было возможно. Минута или миг канули, дверь медленно, без единого шорохи и скрипа растворилась, майор и капитан снова предстали предо мной. Будто и не было истекшей ночи, будто я покинул их эту самую минуту назад — и теперь, испуганный, измученный, изможденный прошу их вернуться и не оставлять меня здесь.

Единственная разница, не сразу бросившаяся в глаза — майор переодел рубашку и где-то оставил галстук. Капитан был одет, как прежде, лишь серое лицо его говорила о несладкой ночи. Впрочем, наверное, я не один был в эту ночь. И в это утро не первый, кто просил о помощи. Вот только о какой именно? — я и сам не знал.

Майор вошел и немедля подсел ко мне. Вид у него был, наверное, схож с моим, он устало вытер платком лоб и тихо проговорил:

— Вас настигла вина за происшедшее. — Слово «вина» было произнесено впервые за все время пребывания меня в их обществе. — Я видел. Через камеру. — Он кивнул под потолок, но камеры я не увидел, видимо, была слишком мала, да и скрывалась в тени наступившего завтра.

— Я… я бессилен перед ней, — слова дались с трудом, я попросил воды, капитан подал мне пластиковый стаканчик, налив из покрытого гелем крана. — Не перед собой даже, именно перед ней.

— Что вы этим хотите сказать? — тут же спросил капитан, майор бросил на него предостерегающий взгляд.

— Я и прежде знал, кто я такой. Знали и те, кто нанимал меня воспитателем в детсад восемь лет назад. И они, и я черпали свое знание из одного источника — информационного листка психиатрической экспертизы, выданного мне в качестве пособия по трудоустройству. Там значилось «социально безопасен». Теперь я не могу сказать о себе подобного.

— Когда-нибудь вы должны были осознать это.

— Скорее раньше, чем теперь.

Капитан пожал плечами.

— К сожалению, мы тут бессильны. Программа, как вы знаете, началась меньше года назад, так что особой разницы.

Майор хотел что-то сказать, но опоздал.

— Вы так и не поняли, что сотворили. Вы ничего не поняли. Вы вырвали меня из одной жизни и вбросили в прежнюю. В тот самый момент, из которого я уже давно был должен уйти. Ведь восемь лет прошло, как известно время лечит и не такое. За эти годы, а у меня внезапно не оказалось этих лет. Вообще никаких лет, ведь я теперь лишен и моего нового прошлого, которому восемь лет от роду, и старого, вытертого из моей памяти резекцией. Мне хотелось бы вернуться к родителям, о коих я только сейчас и вспомнил, но я не могу сделать этого, год назад мне стало известно, что их нет. Тогда я не испытал ничего, ведь мне казалось, что их нет уже слишком долго. А теперь я… кажется, обрел и лишился их в один и тот же миг. И это в том числе ваша вина, — резко добавил я.

— Что? — беззвучно произнес капитан, дернув головой, словно от пощечины.

— Именно, что. Ваша таблетка…

— Вы не понимаете, — вмешался майор, но я его не слушал.

— Резекция убила во мне частицу меня, да я признаю это. Далеко не лучшую часть, ведь делалось это из блага ко мне и к обществу. Но еще она убила во мне всех тех, кто, так или иначе, был причастен к моему преступлению. Пускай одним лишь напоминанием, одной лишь памятью об их участии в деле, присутствии на процессе. Я не говорю о друзьях, их давно нет. Резекция вычистила даже моих родителей. Я оказался лишен всех, кого знал, а кто знал меня, тот встречал во мне лишь пустоту. Я вынужден был покинуть город и искать убежища для моей новой жизни. И я нашел его. И прожил в нем восемь долгих лет. Я стал частью нового общества, я даже почувствовал себя нужным ему и годным для него. Мне казалось, несмотря на потери, я начал жить. И тут пришли вы, и отняли мои восемь лет. Именно, мои восемь лет, выстраданные и обустроенные. Вы вернули меня туда, откуда я бежал. Откуда я должен давно был уйти. Ведь даже по нынешним или давнопрошедшим законам мне не дали бы восьми лет за двойное убийство. Суд признал действие в состоянии аффекта, вы помните, — горячась, продолжал я, — а это значит, мне дали бы шесть, может, даже пять лет. А может, направили бы на принудительное лечение. В любом случае, сейчас я был бы свободен. Давно свободен.

Они молчали.

— Конечно, я не был бы тем, кем стал сейчас, никогда не смог бы стать, это понятно. Но я постарался бы, и помогли мне те, кого я вспомнил только этой ночью. Они помогли бы, я не сомневаюсь. И это дало моим родителям лишние годы жизни, а моим друзьям — веру в случайность происшествия. Я бы ушел от всего, виденного мной в эти сутки. И создал бы свои уже не восемь, а большее число лет. Других, в которых все было, все были…

— Кроме тех двоих, что вы изволили убить, — холодно ответил майор. — Вы как-то удивительно спокойно говорите о них.

— Потому что я их пережил. Даже сегодня, я пережил их и не хочу возвращаться снова. Хватит. Это слишком тяжело, это невыносимо. И видеть, и вспоминать. Тем более, переживать заново. Вы не можете представить, что это такое. А ведь я любил ее… И она, наверное, по-своему любила меня. Иначе не прожила бы со мной и года, а не все семь лет. Не поддерживала в трудную минуту, не помогала, не защищала… и он… Его я тоже любил. Он был мне как брат. Я доверял им обоим самое сокровенное, из того, что можно рассказать другу, и о чем поведать любимой. И что же? — перед смертью они признались, что имели связь больше года. Вот так просто признались, перед тем, как я пошел в кухню. Они даже не предполагали, он посмеялся, она велела мне убираться. Они не понимали, что разрушили.

— Вы разрушили больше.

Я вопросительно посмотрел на майора.

— Потому вам проще винить их в своем преступлении. А не себя.

— Мне достаточно пережитого. И я уже повинился: и перед ними, и в особенности, перед теми, кого потерял. — Капитан хотел вмешаться, но майор остановил его жестом. — И я не представляю, как мне искупить все совершенное, и мной, и теми, кто определил мне наказание… Да, наказание.

При этом слове я замолк и воззрился на майора, ожидая от него немедленного ответа. Он в ответ просто смотрел на меня, не отводя глаз, смотрел, пока я не уткнулся взглядом в пол.

— Каково оно будет, мое наказание? — глухо спросил я, не поднимая глаз. — Что вы мне отмеряли?

Какая-то часть моей жизни была прожита в этой ватной тишине. Покуда майор не произнес тихо:

— Наказание определяете вы сами для себя. Мы приданы помочь вам в его исполнении, и только. Именно так действует метод Лисовского-Бергера для резектированных. Действовал, — добавил он, спустя еще несколько секунд тишины. — Я не знаю, что вам сказать. Вы не определились с выбором.

— У меня его нет. Вернее есть, но только один — мне придется начинать все заново. Который уж раз.

Тишина. Не решаясь смотреть им в лица, я оглядел камеру.

Майор поднялся. Следом за ним встал капитан.

— Пойдемте, — сказал молодой человек. — Я вам выпишу пропуск и поставлю отметку о прохождении возвратного метода в ваш сопроводительный лист.

Он снова взглянул на майора, но тот не сказал ни слова. Взгляд его не выражал ничего. Видимо, майор очень устал после свершившейся ночи. Открывая дверь, капитан немного замешкался. Его старший товарищ подошел, положил руку на плечо, тот, не оборачиваясь, резко распахнул дверь. Оба вышли в коридор, оставив меня одного в камере. На выходе майор повернулся. Глядя в пустоту, произнес:

— Ну что же вы, идемте. Капитан вам все подпишет, — и, не оборачиваясь более, пошел по коридору, тяжелой, шаркающей походкой. Только тогда я медленно поднялся с лежака, зачем-то закрыл форточку и на ватных ногах сделал первые шаги вслед за ними.

— Наказание.

Но мне никто не ответил. Через несколько минут я был свободен.

Спустился с крыльца, огляделся. И пошел, не разбирая дороги. Вернее, думал, не разбирая, ведь уже через полчаса, когда силы иссякли, и я остановился немного отдохнуть на скамеечке, услышал шорох детских шагов и знакомый голос:

— Дядя Сережа? А нам сказали, вы уже не вернетесь.

Ноги вернули меня к детскому саду, еще вчера я сказал бы «моему». Теперь это было не так.

Я оглянулся, жестом пригласил Павлика присесть. Но того ждали приятели, он уселся на самый краешек и оглядываясь, нервно побатывал ногами. Через месяц ему стукнет шесть лет. Совсем скоро в школу.

— Я уже не вернусь, Павлик, — ответил я. Он перестал болтать ногами и всем телом повернулся ко мне, разом забыв о незаконченной игре. — Так получилось, я больше не вернусь. Вам все расскажут… потом.

— Дядя Сережа, но… нам говорили. И что говорили… было плохо. Как же вы будете? — задал он совсем недетский вопрос. — И как мы будем — без вас.

На этот вопрос у меня не нашлось ответа. Я смотрел на мальчугана, открывшего большущие глаза навстречу. Вот только поднять руку и потрепать его по непослушным вихрам, как прежде, не получилось. Рука окаменела, недвижно лежа на жестких досках скамьи.

Как-то в одночасье я понял, что это и есть обещанное наказание. Точнее, только самое его начало.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился 17 августа 1974 года. Окончил МИРЭА в 1998 году. Литературой начал заниматься достаточно давно, до настоящего времени написал большое число коротких и длинных произведений.

Публиковаться начал с 1998 года в украинском журнале «Порог». До настоящего времени печатался в журналах: «Континент», «Слово», «Московский вестник», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Искатель», «Бурда-Мини», «Мир фантастики», «Человек и закон», «Машины и механизмы» и некоторых других, менее примечательных. «Альфа-книга» выпустило рассказы вышеозначенного, так же сборник «Галилеи-2007» с участием К. Берендеева вышел в украинском издательстве Либуркина. В декабре 2009 года в издательском доме «Флюид» вышла книга автора, содержащая фантастический роман «Осколки».

⠀⠀ ⠀⠀

Николай Шмигалёв Хроника обратного отсчета

Раскаленная звезда, оставляя в вечернем небе яркий огненный шлейф, с оглушительным гулом пронеслась над засыпавшими девственными джунглями юной планеты и, снизив скорость, упала в предгорье заросшей горной гряды. Несколько длинношеих ящеров, идущих по болотистому берегу безымянной реки, подняв головы к небу, проводили падающую звезду безразличным холодным взглядом и продолжили свой путь…

⠀⠀ ⠀⠀

Записи на электромагнитном хранителе сообщений цифрового бортового журнала межгалактического исследовательского судна «Академик Ниоби-Тэо»:

⠀⠀ ⠀⠀

(День аварийной посадки)

«Сообщение. Тип: Служебное, кодированное. Гриф: Секретно. Дата отправки: 34.05. Время отправки: 27:864 (третий галактический пояс). Адресат: Диспетчерский Центр Главного Управления Исследовательских Экспедиций. Отправитель: капитан межгалактического звездолета Иллиори-Чэо. Текст: Настоящим докладываю, во время прохождения зоны метеоритного тайфуна, в результате сбоя программы в компьютере контроля систем безопасности произошло несанкционированное отключение защитной энергетической подушки звездолета. Исследовательское судно «Академик Ниоби-Тэо» бортовой номер 333II7Y851Z-SS8, получило тяжелые повреждения корпуса, силовой установки и иллюминаторов главной рубки. Во избежание гибели личного состава экспедиции, мной было принято решение об аварийной посадке корабля на ближайшую планету в галактической системе SDF-12X57, ранее изученную нами и имеющую практически идентичные параметры основных экосистем обжитых нами миров. При прохождении верхних слоев атмосферы произошла разгерметизация трех отсеков семнадцатого уровня. Личный состав, находившийся в отсеках погиб. Сама посадка прошла в штатном режиме. Личный состав проверен. По списку 2744, погибших 89. Также несколько членов экспедиции имеют легкие травмы и ранения. Им оказана помощь, в госпитализации не нуждаются. На данный момент проводим полную проверку и тестирование всех систем корабля. О полученных результатах сообщу дополнительно. Прошу дать ответную квитанцию. Конец связи».

⠀⠀ ⠀⠀

(Пять дней спустя)

«Сообщение. Тип: Служебное, кодированное. Гриф: Секретно. Дата отправки: 39.05. Время отправки: 4:111 (третий галактический пояс). Адресат: Диспетчерский Центр Главного Управления Исследовательских Экспедиций. Отправитель: капитан межгалактического звездолета Иллиори-Чэо. Текст: Настоящим докладываю, проверка и тестирование модулей и систем звездолета окончена. Полученные данные показали о выходе из строя систем поддержания кислородного и температурного режима, повреждение навигационного оборудования, а также о полном разрушении семи двигателей силовой установки. Ремонт и восстановление данных неисправностей в полевых условиях своими силами невозможен. Прошу отправить аварийно-спасательные команды с необходимым оборудованием и запасными частями. Перечень материалов и запчастей, а также приблизительные координаты солнечной системы, для определения района поисков, передаю шифрованным сообщением. При получении ответной квитанции произведу включение аварийного маячка. Конец связи».

⠀⠀ ⠀⠀

(Тринадцать дней спустя)

«Сообщение. Тип: Служебное. Гриф: Для служебного пользования. Дата отправки: 6.06. Время отправки: 78:23 (третий галактический пояс). Адресат: Диспетчерский Центр Главного Управления Исследовательских Экспедиций. Отправитель: капитан межгалактического звездолета Иллиори-Чэо. Текст: Настоящим докладываю, по моему решению проведено расширенное совещание экспедиционного корпуса. Согласно Положению о чрезвычайных ситуациях, на совещании был избран Чрезвычайный Совет звездолета, в который вошли командиры боевых и охранных отрядов, а также главы научных отделов экспедиции. В виду отдаленности места аварийной посадки от военно-космических баз Управления, отсутствия вблизи торговых трасс, почтовых и других маршрутов, членами Чрезвычайного Совета принято решение не включать аварийный маячок до получения обратной квитанции, в целях экономии энергии. Службой прогнозов представлен отчет о приблизительном времени прибытия аварийно-спасательных команд. С учетом всех вероятностных показателей среднее время ожидания составило 32 цикла. Запасов пищевой сыворотки на борту для команды осталось на 25 полных циклов. Чрезвычайным Советом поставлена задача химическому и биологическому отделам провести опытное получение сыворотки из подходящих экземпляров местной флоры, на предмет возможного пополнения запасов сыворотки. Медицинской службой окончен анализ местных вирусов и бактерий, проводится изготовление противовирусных препаратов. Сегодня вновь произошло землетрясение, сила землетрясения — 7 баллов по общей шкале. У подножия горного хребта появились трещины. Обратная квитанция нами не получена. Надеемся на вашу помощь. Конец связи».

⠀⠀ ⠀⠀

(Тридцать четыре дня спустя)

«Сообщение. Тип: Информационное. Гриф: Для служебного пользования. Дата отправки: 32.06. Время отправки: 45:81 (третий галактический пояс). Адресат: Диспетчерский Центр Главного Управления Исследовательских Экспедиций. Отправитель: капитан межгалактического звездолета Иллиори-Чэо. Текст: Довожу в качестве информации, полученная нашими учеными пищевая сыворотка от четырех видов злаков и семи видов фруктов успешно прошла проверку. У двоих из трех добровольцев, получивших инъекцию сыворотки, отклонений в состоянии организма не наблюдалось. Третий доброволец предъявил жалобы на легкое головокружение и тошноту, но его состояние через небольшой промежуток времени улучшилось. Таким образом, мы сможем обеспечить всю экспедицию необходимыми питательными веществами до прибытия аварийно-спасательного отряда. Чрезвычайным Советом поставлена задача биологическому отделу по подготовке инструкции для остальных отделов по посеву и выращиванию злаков и сбору урожая. Отряду тяжелого вооружения и инженерному взводу поставлена задача на расчистку посевных площадей для выращивания соответствующих культур. Параллельно проводится разведка полезных ископаемых для изготовления простейших сельхозмашин. Два дня назад на блокпост было совершено нападение большой стаи одного из видов местной фауны. Огнем из легкого вооружения хищники уничтожены. Усилены меры безопасности при выходе личного состава из корабля. Личный состав полностью привит. Ждем от вас квитанцию. Конец связи».

⠀⠀ ⠀⠀

(Триста шестьдесят пять дней спустя)

«Сообщение. Тип: Информационное. Гриф: Для служебного пользования. Дата отправки: 34.04. Время отправки: 51:122 (третий галактический пояс). Адресат: Диспетчерский Центр Главного Управления Исследовательских Экспедиций. Отправитель: капитан межгалактического звездолета Иллиори-Чэо. Текст: В качестве информации, нами собран первый урожай злаковых для получения сыворотки. Также геологоразведкой установлено, что наш корабль находится на стыке двух геопластов этой сейсмоопасной зоны. За данный период произошло четыре сильных землетрясения и большое количество легких толчков. По решению Чрезвычайного Совета часть запасов сыворотки и других материальных средств перенесено из хранилищ звездолета в полевой лагерь биологического и технического отделов. Еще одно важное событие — на данной планете родился первый ребенок, точнее двойня. В семье астробиологов Уоху-Коу пополнение, в ближайшее время ожидается прибавление еще в нескольких семьях. Личный состав экспедиции ждет вашего сигнала. Ждет и надеется! Конец связи».

⠀⠀ ⠀⠀

(Четыреста один день спустя)

«Сообщение. Тип: Открытое. Гриф: Несекретно. Дата отправки: 12.09. Время отправки: 17:65 (третий галактический пояс). Адресат: Всем кто меня «слышит». Отправитель: председатель Чрезвычайного Совета аварийного звездолета «Академик Ниоби-Тэо» капитан Иллиори-Чэо. Текст: Время ожидания обратной квитанции истекло. Чрезвычайный совет принял решение выходить в эфир на открытых частотах. Включаю аварийный маячок. Ждем помощи! Сканеры радиостанции работают на прием!».

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Выдержки из дневника члена Чрезвычайного Совета, лейтенанта Вэлио-Рэа, возглавившего Совет после гибели капитана Иллиори-Чэо:

⠀⠀ ⠀⠀

(Год и восемь месяцев спустя)

«Прошло 611 местных суток со дня нашей посадки и 12 суток со дня гибели звездолета. Я, лейтенант Вэлио-Рэа, назначен председателем Чрезвычайного Совета или Совета Девяти общим голосованием на третий день после гибели нашего судна «Академик Ниоби-Тэо». Я продолжаю вести бортовой журнал нашего судна и экспедиции в своем дневнике. Коротко об обстоятельствах катастрофы. Во время последнего сильнейшего землетрясения произошел сдвиг пластов, и звездолет с находившимися на его борту членами экспедиции — всего 430 человек — провалился в образовавшуюся расщелину. Среди них находился и капитан Иллиори-Рэо. Звездолет затонул в жидкой раскаленной лаве. У тех, кто находился на корабле, не было ни одного шанса. Основную массу экипажа спасло то, что они находились на сельхозработах, на большом удалении от корабля и образовавшейся расщелины. Все мы, оставшиеся в живых, собрались недалеко от расщелины, поглотившей звездолет, почтить память наших коллег и друзей. За исключением нескольких почти разряженных бластеров и ультразвуковых пугачей, мы остались без оружия, без снаряжения, а главное, без основных запасов пищевой сыворотки. Все считают, что мы обречены на медленную смерть от истощения (о хищниках пока никто не вспоминает). Мое первое распоряжение: продолжать проведение опытов по получению сыворотки из местной флоры».

⠀⠀ ⠀⠀

(Два года спустя)

«Судя по моим зарубкам, сегодня прошли 744 сутки нашего пребывания «в плену» планеты. Очень тяжело без электрических приборов, точных инструментов и бытовых роботов. Люди продолжают оплакивать гибель корабля, многие сдались и раскисли. Лучше всех справляются с этими лишениями ученые, держатся молодцом, хотя даже некоторые солдаты и офицеры проявляют слабодушие, отказываются выполнять свои обязанности, нарушая присягу. Мне стоит больших усилий держать их в дисциплине, чтобы они окончательно не потеряли человеческий облик. Пришлось внести на рассмотрение Совета Девяти предложение по введению трибунала. Потеря всех благ цивилизации практически раздавила, сломила волю нашей экспедиции. Только вера в помощь наших собратьев, которые наверняка, уже осуществляют поисковые мероприятия, дает мне самому силы не сломаться и помогать другим, хотя я понимаю, что без радиомаяка они могут искать нас не одну сотню циклов в этой части галактики, но надежда всегда остается»

⠀⠀ ⠀⠀

(Четыре года спустя)

«Прошло четыре местных цикла. Это условное название, так как местный цикл гораздо короче среднего цикла наших колоний. Как и рассчитали наши ученые сразу же после приземления на планету, она действительно делает оборот вокруг своей оси за 48 наших часов, также эта планета делает 365 оборотов вокруг своей оси, пока совершает полный оборот вокруг звезды. Таким образом, сегодняшний день можно считать днем четвертой годовщины по местному времяисчислению, как мы находимся здесь. Дата не вполне круглая, но уже можно подвести итоги. Мы живы, и это главное. Наш доктор Юэли-Хое вычитал в одной из старых книг, взятой им из библиотеки звездолета еще до катастрофы, способы термической обработки злаковых для получения пищевой добавки под названием — «КАША». Проведя эксперимент, доктор без уведомления Совета на себе испробовал полученную пищу. Несколько дней этот «естествоиспытатель» находился в пограничном состоянии, но выжил. Хотел объявить ему выговор, передумал — все-таки доктор старается для всех. Да и какой от этих выговоров прок.

На всякий случай приставил к нему охрану. Это доктор продавил в Совете свое Медицинское предписание, и теперь он и нас заставляет принимать параллельно с пищевой сывороткой по нескольку ложек «каши» в сутки, как он говорит, для привыкания организма. Я думаю, это он в отместку, хотя и утверждает, что это очень питательно. Кому-то плохо от этого, а лично мне вкус «каши» нравится. Доктор говорит, что когда запасы пищевой сыворотки закончатся, мы сможем питаться этой «кашей». Хорошо, если так».

⠀⠀ ⠀⠀

(Восемь лет спустя)

«Давно уже не веду счет времени, но, приблизительно, прошло уже где-то циклов восемь-девять. Судя по последней дате, в журнале я тоже давно не производил записей. Много проблем в лагере. Неделю назад небольшие запасы сыворотки закончились, но мы этого и не почувствовали. Основной рацион в нашем меню уже давно состоит из каш, а также печеных и вареных овощей и свежих фруктов. Наши желудки справились с давно позабытыми видами пищи. Теперь основная задача, выстоять против здешних плотоядных ящеров, которые не дают покоя нашим лагерям. Стаи хищников то и дело нападают на группы наших сотрудников, все бластеры уже полностью разрядились, но мы приноровились защищаться от них с помощью огня, которого ящеры ужасно боятся. Единственный уцелевший из тяжелого вооружения, программируемый самоходный огнемет, при опасности позволяет быстро поджигать припасенные загодя факела и поленницы. Нашу «Зажигалочку», как нежно его прозвали солдаты, мы бережем как святыню. Если им грамотно пользоваться, то огнемет прослужит еще долго. Надо будет попросить главного инженера перепрограммировать его на экономичный режим.

К сожалению, за эти циклы уже много товарищей из нашей общины погибло от когтей и зубов хищников. Плохо все-таки без нашей крепости, без корабля, вечная ему и погибшим с ним товарищам память. Видимо, мы так и не были услышаны».

⠀⠀ ⠀⠀

(Двадцать три года спустя)

«Я уже и не помню, кто предложил попробовать сварить мясо животного, убитого нами в битве, но первый попробовавший его смельчак умер в ужасных муках. Хорошо, что это был не Юэли-Хое. Возможно, мясо животных ядовито, хотя вернувшийся из дальнего селения доктор утверждает, что наши организмы еще попросту не готовы переваривать эту пищу. Я не знаю, кто прав, но пахнет вареное мясо очень вкусно. Правда, попробовать я все-таки не решился.

Эта смерть не омрачила радостной вести. У нас вновь пополнение. Уже в который раз в наших семьях рождаются двойни, мальчик и девочка. Я атеист, но эта странная планета заставляет и меня начать верить в сверхъестественное — на одного умершего или погибшего она дарит нам двух, а то и трех маленьких человечков взамен. Порой мне кажется, будто планета живая, хотя я разумом понимаю, что такое просто невозможно, но от этой фантазии — что за тобой кто-то присматривает, — становится легче. Возможно, когда-то «живая планета» станет родной для наших потомков. А сейчас я помышляю, не придумать ли для людей бога, чтобы им было легче переносить здесь тяготы и лишения. Надо будет посоветоваться с доктором».

⠀⠀ ⠀⠀

(Пятьдесят семь лет спустя)

«Это последняя запись в нашем «Бортовом Журнале». Хоть я и старался делать записи только о самых важных вещах и событиях, журнал закончился, больше в нем не осталось ни одного неисписанного листа. Здесь собраны все рецепты приготовления безопасной пищи, все наши наблюдения за природой и окружающим миром, все наши знания и советы доктора Юэли-Хое. Кстати, этот беспокойный старик однажды сварил-таки мясо, попробовал его и… не умер. Теперь он ест его периодически и предлагает попробовать остальным. Некоторые последовали его примеру, но большинство пока боится принимать мясо в пищу. Видимо, мы еще не совсем готовы.

Нас уже несколько лагерей. Все лагеря расположены вдоль Звездной Реки. Название ей дал я. И еще, мы продолжаем бороться за выживание и ждать «божественных братьев» из Космоса. Трепетная вера в пришествие «братьев-богов» переносится гораздо легче, чем томительное ожидание спасательных команд. Но мы, первопоселенцы, наверное, уже не дождемся их. Нас осталось всего несколько дряхлых стариков. Я чувствую, что скоро и моя очередь «уйти к звездам».

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Рунические письмена старосты Мифона на летописных свитках Инженерской общины:

⠀⠀ ⠀⠀

(Четыреста тридцать лет спустя)

«Сто седьмое лето от полуденного затмения.

Завещал нам мудрый знахарь Полимевр, прямой потомок Инжерия Головатого, чтить корни наши. Сказывал он, что предки наши с небес сошедшие, оставили опосля себя Великую Книгу Жизни, именуемую «Бордовый Журавль». Никто не ведает, где сия книга схоронена и была ли она в самом деле, а раз не ведомо, значит никому не надобно.

Забывает божественные корни люд наш. Не хочет ко мне в ученики никто идти, азбуку многомудрую постигать. Не хочет никто писания древние изучать. Последний я из чтецов-летописцев остался. Дурно в некогда светлых весях стало. Враждуют общины друг с другом. Намедни дружина Механчан истребила два селения Химичей, всех девиц в полон угнала. Дурно это — на братьев и сестер руку поднимать. Благо еще в Зажигальный Месяц перемирие ни единожды не нарушалось, когда со всех общин к Матери-Зажигалле посланцы приезжают за священным огнем для очагов и костров. Никто святыню к рукам не прибрал, и то ладно. Означает сие, что остался ум у сородичей…»

⠀⠀ ⠀⠀

(Четыреста сорок семь лет спустя)

«Сто двадцать четвертое лето от полуденного затмения.

Горе постигло землю нашу. Сего дня не подарила Мать-Зажигалла огня своего, отвернулась от отпрысков своих, разгневалась за дела их черные. Нет теперь у общин огня, нет защиты, нет тепла и еды. Отвоевались воины, отрожали матери. Будут знать, как кровь пускать братьям в Зажигальный Месяц. Тьма пришла на селенья наши. Тьма и погибель от хлада, от глада, от зверя лесного и болотного гада. Выходит, не брехал юродивый бродяга Таховал, пророча, дескать, многие новорожденные дети, шерстью покрытые, дурной знак — предвестник лихих времен…»

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Петроглифы жреца Кон-Ха высеченные на Треножнике — каменных валунах, обрамляющих жертвенный алтарь в устье Звездной Реки:

⠀⠀ ⠀⠀

(Восемьсот семьдесят лет спустя)

«Пришло время Холодного Ветра. Племя Великого Кап-Тахи оставило свою стоянку. Племя ушло на восход Слепящего Ярга. Гул-Хэ повел племя туда, где много вкусных кореньев. Племени Великого Копитахи хватит прокормиться до прихода времени Теплого Вздоха».

«Племя Могучего Лийт-Нахи своими жалкими подношениями рассердило Божественных Духов Предков, смотрящих на нас с Ночных Небес. Духи Предков накрыли землю белой шкурой. Духи Предков затянули большую воду каменной чешуей. Боги требуют горячей крови».

«Трижды Слепящий Ярг сходил в свою могилу и воскресал, а время Теплого Вздоха так и не пришло. Никто не идет к Кон-Ха. Никто не несет подношения Божественным Духам Предков. И племена, и боги отвернулись от Кон-Ха. Кон-Ха проклинает людей и сам ложится на жертвенный алтарь. Не сошли боги с небес. Кон-Ха сам идет к ним».

⠀⠀ ⠀⠀

(около трех тысяч лет спустя)

Юный Кхэ мчался через заросли колючего кустарника и в порыве охотничьего азарта не чувствовал его острых шипов. Он оставлял на его колючках клочки своего меха и не жалел об этом, он знал что его молодое сильное тело быстро восстановит волосяной покров, благодаря которому он и его собратья могли спать на снегу как саблезубые хищники, плыть подо льдом, подбираясь к жертве, или привлекать самых красивых самок из своей стаи. Слева и справа от Кхэ с громкими криками и рычаньем бежали его кровные братья Уло и Гуэ. Они дружно загоняли ушастого великана к обрыву, чтобы тот упал на острые, как их ножи, камни. Если охота будет удачной, то их семье можно будет, не беспокоится о пропитании до самого рождения ручьев.

Великан выскочил на открытую площадку перед обрывом и, развернувшись навстречу преследователям, остановился, выставив вперед огромные бивни. Кхэ, не замедляя бег, метнул копье в морду великану, пронзив каменным наконечником его хобот. Взревев от боли и ужаса, великан развернулся и помчался на верную гибель…

Кхэ, стоя на краю обрыва, весело скалился. Его хитрая идея — загнать жертву на верную смерть — сработала. Когда подошли его братья, он указал им на большую груду мяса, лежавшего под скалой. Ударив себя в грудь кулаком, он протяжно завыл и стал ловко спускаться вниз с выступа. Кхэ должен был первым испробовать теплое мясо великана. Это было право сильнейшего.

Достав нож, Кхэ, одним движением отрезал небольшой кусок мяса с ребра великана, поднес теплую плоть ко рту и замер. Запах свежего сырого мяса просто сводил его с ума. Не выдержав искушения, он с рычанием вонзил в него свои острые зубы. Во избежание взбучки, его братья ждали приглашения, сидя на корточках поодаль. Спустя несколько минут Кхэ покончил со своим обедом. Сытно рыгнув, он развалился на теплом, но начинающем остывать теле огромного животного и гортанным криком пригласил своих братьев отведать свежины.

Подкрепившись и нарезав несколько больших кусков мяса, охотники насадили их на копья, с каменными наконечниками. Оставив Гуэ присматривать за добычей, Кхэ и Уло отправились в пещеру к стае, порадовать вожака-отца, мать, маленьких братишек, сестренок и других самок нежным сочным мясом молодого великана.

Вечером, когда все засобирались ко сну, Кхэ вышел из темной пещеры и уставился на небо, откуда на него неотрывно смотрели холодные глаза его предков. Он слышал от одного из стариков легенду, что когда-нибудь к ним спустятся на летающих великанах великие предки и заберут их племя в другое место, где много мяса и самок, за которых не надо драться и кусать братьев.

«Глупая легенда, ушастые великаны не летают, — подумал Кхэ, — а мне и здесь хорошо».

Вдруг один из небесных глаз стал увеличиваться в размерах и, превратившись в большое светящееся пятно, выпустил длинный ровный хобот, как у ушастого великана, только намного больше. У Кхэ от волнения учащенно забилось в груди. Он прижался к стене пещеры, наблюдая за светящимся великаном. На какое-то мгновение ему почудилось, что это их великие предки вернулись за ним и его племенем. Он хотел выскочить и помахать им, но ноги его не слушались. Через несколько секунд светящийся великан с ярким хоботом, сделав небольшой круг, исчез за черным горизонтом неба. Яркая точка растворилась среди бесчисленных мириад глаз их предков.

Пытаясь запечатлеть увиденное, Кхэ схватил лежавший у входа камень и стал чертить на стене пещеры образ Огненного Великана. Несколько искр от камня попали на его лежанку из сухих листьев и травы. Лежанка вспыхнула, озарив волшебным светом пещеру. Вся семья вскочила и, испуганно скуля и повизгивая, отпрянула вглубь пещеры. Только Кхэ стоял на месте, зачарованно глядя на огонь. Пытаясь потрогать странное животное, Кхэ протянул к нему руку и обжегся. Он не стал злиться и бить его, он присел рядом и, догадавшись, что его новый знакомый любит есть сухую траву, дал ему лежанку Уло. Спрятавшийся за камень Уло, не возражал.

Получив еще порцию еды, новый друг стал сильнее и выше, осветив своды пещеры и ее дальние уголки. Кхэ понял, что его теплый товарищ хочет, чтобы он закончил свой рисунок при свете его дружелюбных языков.

Кхэ в несколько штрихов дорисовал увиденного им Огненного Великана с гигантским хоботом и повернулся к семье. Все, включая его отца, сидели на корточках, покорно склонив головы к коленям. Это означало рождение нового вождя. Семья признавала за ним это право.

Эволюция дошла до точки своего перигея — Человек начинал творить, вступая на долгий обратный путь к звездам.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Окончил Республиканскую военную школу им. Б. Момыш-улы, 1995 год, г. Алматы; Военно-космическая академия им Т.К. Жукова, 2001 год, г. Тверь. Увлекся художественной прозой в 2003 году. Публиковался в казахстанской военной газете «Сарбаз» с рядом статей, а также со стихотворениями на военную тему в 2006–2007 годах. Печатался в казахстанском литературном журнале «Нива» в 2008 году с рассказом «Бирюзовая юрта», в 2010–2011 годах в нем же с повестью «Не от мира», в 2012 с повестью «Почти как три богатыря». Лауреат литературного конкурса «Большой финал-2012» в номинации «Руслан и Людмила» (1-е место за стихотворение-поэму «Предание о серебристом волке»), и в номинации «Полнолуние» (2-е место за рассказ «Бирюзовая юрта»).

⠀⠀ ⠀⠀

Эдуард Бобров Триста лет тому назад

Авдеев не любил кошек. Во дворе его дома их было множество, они часто переходили ему дорогу, никогда не уступали, и, если он шикал на них, стараясь пройти первым, они только приседали на лапы, сузив глаза, внимательно смотрели на него, и, поняв, что он никакой опасности не представляет, неспешно шествовали дальше. Он, как человек суеверный, чертыхался, и, чтобы не было беды, незаметно для других заплетал палец за палец и три раза сплевывал через левое плечо. Со стороны, вероятно, казалось смешно, но ведь он делал это незаметно, чтобы другие не видели. Сам себя ругал за суеверие, за отсталость взглядов, но ничего не мог с собой поделать.

Зато и кошки отвечали ему полным безразличием. Они были независимы, горды, передвигались медленно и с достоинством, и вообще вели себя как настоящие хозяева двора. При встрече с ним на их мордах появлялось недоумение: что это он ходит тут, мешая их жизни? Кто этот человек, выходящий из дома утром и возвращающийся вечером в свой подъезд? Зачем он здесь? Какая от него польза?

На даче, куда Авдеев только что переехал на летние месяцы, была кошка. Хозяйка, сдавшая ему комнату в своем доме, звала ее Муськой. Муська была ободранная и тощая, серая шерсть клочьями торчала на теле, но и она имела независимый вид, гуляла сама по себе, не разрешала гладить и на Авдеева смотрела всегда настороженно и подозрительно, нисколько не считаясь с ним. Она любила нежиться на крыльце перед его дверью, и он, чтобы войти в свое жилище, должен был аккуратно подвинуть ее носком ботинка. Муська лениво поднималась, агрессивно выгибала спину, шипела и недовольно спрыгивала с крыльца. Потом отходила в кусты и оттуда, сверкая зрачками, следила за непонятным существом, помешавшем ее отдыху.

— Брысь! — привычно прогонял он ее, но Муська не уходила, понимая, что в кустах он ее не достанет, не погонится за ней, тут она защищена.

Из своего укрытия она настороженно следила за каждым его движением, глаза недобро сверкали, так что Авдееву оставалось только сплюнуть с досады.

— Тьфу! Чтоб тебя!..

— Авдеич, — вдруг услышал он голос хозяйки за спиной, — к тебе приятель заходил.

— Какой приятель?

— Такой тощенький, маленький… фамилия еще такая странная. Ты мне говорил, да я не запомнила.

Хозяйка дачи, немолодая женщина в грязных резиновых сапогах, вышла из глубины садового участка и, защищаясь ладонью от солнца, посмотрела на него.

— Волосы у него седые, торчат во все стороны. Да знаешь его, через два дома живет.

— А… — догадался Авдеев, — Биль-Белоцерковский.

— Во, он самый. Сказал, чтобы зашел к нему сегодня в гости. Говорит, разговор важный есть.

— Спасибо. Зайду.

— Биль, — смешливо покачала она головой, — напридумают же люди себе чудных фамилий. Еврей что ли?

— Почему еврей? — Обиделся за друга Авдеев.

— А как же иначе? Биль — не наших кровей.

Авдеев был интернационалистом. Что же тут чудного, подумал он, отец Биля — немец по фамилии Биль, а мать из Белоруссии — Белоцерковская, вот и соединили две, получилось как-то по аристократически красиво. Помнится, писатель был такой в тридцатых годах. Может, потомок? Хотя вряд ли, приятель не имел никакого отношения к литературе, никогда об этом не упоминал и вообще был далек от изящной словесности. Да и какая разница, Биль-Белоцерковский или, например, Авдеев. Сам он давно не обращал внимания на необычную фамилию друга, привык.

Но хозяйка дачи, видно, не была интернационалисткой.

— Биль!.. Хм, Биль!.. — возмущенно приговаривала она, счищая грязь с резиновых сапог. — Да еще Белоцерковский!

— Да что вам далась эта фамилия, — наконец, не выдержал Авдеев, и значительно добавил: — Зато умница. Он микробиолог!

— Микро… чего? — не поняла женщина.

— Профессия такая есть — микробиолог.

Хозяйке это ничего не говорило.

— А с чем эту профессию едят? В смысле, чем он занимается?

— Ну… — в замешательстве ответил Авдеев, — изучает молекулярность, клетками занимается.

Тут уж ненавистница сложных фамилий несказанно удивилась.

— Какими еще клетками? Для кроликов что ли?

— Это трудно объяснить… — ушел от ответа Авдеев, поскольку сам смутно представлял, чем занимается микробиология, но сдаваться не собирался, попытался объяснить. — Видите ли, человек состоит из клеток, где каждая отвечает за свой участок… Вот он и пытается навести в них порядок. Впрочем, это сложно объяснить.

Хозяйка небрежно махнула рукой, словно сразу осилила все премудрости этой непонятной науки.

— Да поняла я, поняла. Это как у меня на участке. Ты думаешь, почему я в таких сапогах хожу, а потому что навожу порядок. Грязь вывожу, навоз собираю. Одни свиньи сколько отходов дают… Зато когда уберусь, сама рада, на душе спокойнее. Так, видно, и у твоего Биля…

Авдеев больше не хотел спорить и согласился.

— Ну, в принципе, похоже…

— Вот именно, похоже. А то все умница да умница. Навоз вывозить каждый сможет, тут ума особого не надо.

Авдеев постарался побыстрее скрыться в своей комнате, чтобы не продолжать неприятный разговор. Возмущению его не было предела. Как же можно так о микробиологии говорить! Это же… это же вершина… вершина чего? — не сумел закончить он фразу. Короче, вершина науки, вдруг нашелся он, и победно поднял палец. Да! Сколько еще у нас необразованных людей, подумал он. Темнота кругом.

В гости к другу решил пойти сразу же, дело шло к вечеру и посидеть за дружеской беседой с умным человеком было приятно. То, что Биль был умным человеком, у него не вызвало сомнений. Вдруг по этому поводу вспомнил старый анекдот. Встретились за кулисами театра два пожарника, один говорит, наш трагик — умный человек, всегда что-нибудь новенькое сообщит. Другой спрашивает: а что, например? Да вот, отвечает первый, вчера сообщил, что земля-то, оказывается, вертится». Авдеев сам себе улыбнулся. Конечно, шутка, просто вспомнил при случае. Впрочем, может то, что для микробиологов обычное дело, для него, как для того пожарника — открытие. В микробиологии Авдеев был профан, слышал только, что ученые творят чудеса, но какие — понятия не имел.

У Биля расположились в полисаднике, в теньке. Авдеев захватил с собой бутылочку коньяка и, едва присев на деревянную лавку, выставил ее на стол. Он не сомневался, что микробиологи тоже любят выпить. Особенно коньячку.

Естественно, встал вопрос о закуске. Биль засуетился, сбегал несколько раз в дом, принеся кое-какой снеди. Авдеев следил за его беготней и невольно улыбался. Биль был уже давно не молод, но сохранил энергичную подвижность, быстро семенил мелкими шагами, и волосы на ходу колыхались от ветра. Они были все еще густыми, но совершенно седыми, как у Эйншейна на известных фотографиях, стояли торчком, как ни приглаживай.

Наконец на столе разместилась нехитрая закуска, правда, мало подходящая к благородному напитку из солнечной Армении: огурцы, помидоры, холодные картофелины и только что сорванный с грядки лук. Сойдет, подумал Авдеев, не в ресторане ведь. А коньяк — он под любую закуску коньяк.

Налили по первой, только произнесли тост, но выпить не успели. Биль вдруг сорвался с места.

— Извини, забыл…

Через мгновение он исчез в доме, но очень скоро вышел, неся на плече увесистую сумку. Бережно поставил ее на лавку рядом с собой. Авдеев несколько удивился такому повороту, но расспрашивать не стал. Раз Билю надо, чтобы сумка была рядом, значит, пусть будет. Может, там еще бутылочка припасена или закусь какая.

Выпили с удовольствием. Поговорили про погоду, про международное положение, про соседей по даче, про виды на урожай и о всякой другой всячине.

После третьей стопки Авдеев почувствовал, что захорошело. На душе стало приятно, он расслабился, не хотелось никуда спешить, а Биль показался близким и почти родным человеком, хотелось обнять его, и, прислонившись к его плечу затянуть какую-нибудь народную песню. Вот только песни он вдруг сразу все позабыл, не мог вспомнить ни одну.

Зато Биль, хотя и выпил наравне с Авдеевым, пьяным совершенно не был. Не брал его коньяк. А все потому, что он был настроен на важный разговор, требовавший ясности головы, рассудочности и серьезного отношения к теме.

— Так ты чего позвал меня, дорогой? — наконец вспомнил Авдеев. — Разговор что ли какой есть?

— Есть, Авдеюшка, серьезный разговор есть.

— Тогда еще по одной, и за дело, — предложил гость, лихо опрокинул рюмку в рот, но заметил, что хозяин не стал выпивать, а сосредоточенно поставил рюмку на стол, готовясь к важному разговору.

— Вот что, дорогой. Разговор очень важный. Только дай слово, что ничему не будешь удивляться.

В сумке, стоящей рядом с Билем, что-то зашевелилось, она вдруг как-то странно покачнулась, будто в ней кто-то был. Авдеев удивленно посмотрел на сумку, подумал, что много выпил, не может сумка сама собой шевелиться. Еще раз взглянул на нее, но теперь она стояла не шелохнувшись. Показалось, подумал Авдеев, надо меньше пить.

— Представь себе, Авдей, — начал свою речь Биль, — что ты живешь на свете уже триста лет. Можешь такое представить?

Авдеев невольно гоготнул.

— Это сколько же коньяка можно выпить за триста лет? Целое море. Еще сопьешься.

— Я ведь предупредил, чтобы ты отнесся к моим словам серьезно, — обидчиво сказал хозяин стола. — Соберись с мыслями. Итак, можешь представить себе, что ты прожил триста лет?

— А зачем? — все еще принимая разговор за розыгрыш, заулыбался Авдеев.

— Ну как бы тебе это объяснить, — раздосадованно отреагировал Биль. — Я говорю это в качестве гипотезы, понимаешь? Предположим, понимаешь?

— Не-а, — уже более серьезно ответил Авдеев. — Кто там правил триста лет назад?

— Ну, Петр Первый, потом Анна Иоанновна…

— При Петре Первом ни за что! — вдруг горячо высказался Авдеев. — Смутное время, опричнина, стрелецкая казнь, варварские запреты, Петр за бороды своих бояр дергал… Жестокое было время. Нет, не уговаривай. Тогда даже телевизора не было. Футбола не было! Да ты что, зачем мне такое кино? Скукота, а не жизнь.

Биль вскинул голову и энергично продолжал.

— Ну хорошо, может, это не совсем удачный пример. Но вот триста лет, начиная с этого дня, хотел бы ты еще прожить?

Авдеев задумался. Чудит что-то друг, завиральные идеи провозглашает. Может, свихнулся малость на своей науке? Говорят, ученые они все такие — не от мира сего. Да ладно, подумал, разговор-то чисто теоретический, тем более после третьей рюмки. Тут не только триста лет предложишь, тут можно бог знает до чего договориться.

— Ну, может, и захочу… не знаю, — вяло откликнулся Авдеев. — Вообще-то интересно, что там будет через триста лет? Открытия всякие произойдут, техника достигнет неимоверных высот, новые войны начнутся… С Белоруссией к тому времени, может, объединимся. А вот, правду, например, говорят, — вдруг загорелся он, — что Москва скоро может под землю опуститься?.. Потому что метро под всем городом прорыли. Знаешь, я верю.

— Слушай, Авдеев, о какой ерунде ты говоришь! Я тебя серьезно спрашиваю, хочешь ты прожить триста лет или нет? Ведь это огромное удовольствие — видеть этот мир, вдыхать запах трав, встречать рассветы и закаты, любить женщин, пить вино, наконец…

— Да, это хорошо… кто спорит. Только ведь за триста лет даже и вино надоест.

Черная сумка опять зашевелилась. Теперь Авдеев ясно почувствовал, что там кто-то есть. Кто-то скребся, двигался, издавал непонятные звуки, будто стремился вырваться наружу. Авдеев ошалело уставился на сумку: что за чертовщина? Неужели там кто-то живой? Может, Биль — скрытый маньяк, истязающий младенцев? Боже мой, только этого не хватало.

— Что у тебя там? — испуганно спросил он, боясь подтверждения страшной догадки.

— А, это Багира, — равнодушно ответил приятель. — Проснулась, наверное.

— Какая еще Багира? — похолодел Авдеев.

Биль расстегнул молнию на сумке, и оттуда показалась голова кошки.

— Фу, как ты меня напугал! Зачем же ее в сумке держишь. Пусть по травке побегает.

— Нельзя. Это очень дорогая кошка.

— Порода, что ли, особая? Сколько стоит?

— Не в этом дело. Багира — мой эксперимент, — загадочно ответил Биль.

Кошка встала во весь свой немалый рост, оказавшись довольно крупной особью. Черная шерсть, без малейшего светлого пятна отливала шелком, ухоженная и чистая, видно было, что ее хорошо и правильно кормят. Багира потянулась, как человек, проснувшийся после сна, прогнулась, разминая затекшие члены. Большие зеленые глаза сощурились, потом широко открылись, она осмотрелась, словно оценивая обстановку и, медленно, аккуратно поднимая лапы, вышла из сумки. Но тут оказалось, что на шее у нее надет изящный маленький ошейник, а от ошейника ведет тонкий кожаный поводок, намертво прикрепленный ко дну сумки.

Авдеев смотрел на это чудо во все глаза. Что все это означает? Почему кошка в сумке, почему на поводке, что за эксперимент проводит с ней Биль, почему не отпускает на волю? Вопросы, один загадочнее другого, роились в его голове. Он недоуменно уставился на друга. А тот, почувствовав в его взгляде немой вопрос, ответил:

— С некоторых пор я вынужден не отпускать ее от себя ни на шаг.

— Но почему? Что в ней особенного?

— Видишь ли, когда я начал эксперимент, то свободно отпускал ее на волю, она бегала, где хотела. Но иногда по ночам она пропадала, являлась домой лишь через сутки, а я места себе не находил. Где она? Что с ней? Потом на нее однажды чуть не наехала машина… Я был в ужасе, ведь эксперимент может сорваться по чистой случайности. Я так и не увижу результатов. Поэтому решил охранять ее жизнь, чтобы не произошло чего-нибудь непредвиденного.

— Но зачем тебе это? — все еще ничего не понимая, удивленно спросил Авдеев.

Багира посмотрела на Авдеева широко открытыми глазами, потом согласно сощурилась, будто понимая, о чем сейчас поведет речь хозяин, и призывая Авдеева слушать внимательно. Он удивился, неужели Багира все понимает? Или спьяну показалось? Он еще раз внимательно посмотрел на кошку, а она, удобно устроившись на лавке рядом с Билем, умиротворенно закрыла глаза. Слушай, мол, и не перечь умному человеку.

— Так вот, я решил обезопасить свою Багиру от случайностей, — продолжил рассказ Биль, — я даже стерилизовал ее, чтобы она не пропадала по ночам. А вот скажи, Авдеич, сколько живут кошки? В среднем?

— Не знаю, — неуверенно проговорил визави, — лет восемь, кажется, или десять.

— Правильно. Если по человеческим меркам, то получается в среднем лет семьдесят. А она прожила у меня в пересчете на человеческую жизнь триста лет. Представляешь, триста!

— Как это? — расширил от удивления глаза Авдеев.

— А-а, — удовлетворенно протянул Биль, — заинтересовало! Вот теперь слушай дальше. Правда, придется растолковывать тебе довольно трудные материи, но ты постарайся сосредоточиться.

— Может, для начала еще по одной? — кивнул головой на початую бутылку Авдеев, — лучше понимать буду твои материи.

— Давай, — согласился Биль. — Мне тоже надо набраться храбрости, чтобы рассказать все. Практически никому об этом не говорил. — И добавил: — Кроме академика Амбарцумяна.

Довольно крякнув, Авдеев поставил пустую рюмку на стол.

— Теперь валяй про своего академика.

— Да, — с некоторой печалью в голосе продолжил Биль, — Амбарцумян был выдающейся личностью. Генетик, микробиолог, химик, генный инженер — все это соединилось в одном человеке. Я боготворил его. На биофаке был моим научным руководителем, он и оставил меня в аспирантуре, приняв под свое крыло.

— Не слыхал про такого.

— Эх, дорогой, откуда тебе знать! О нем знал довольно узкий круг людей, его работы были засекречены, потому что он занимался проблемой генной инженерии, перестаивал коды клеток… Впрочем, не буду засорять твою голову научными терминами.

Багира вдруг напряглась, стремительно встала во весь свой кошачий рост, сделала несколько быстрых шажков по деревянной лавке, насколько позволял поводок, и вгляделась в заросли травы. Что она там увидела? Авдеев отметил необыкновенную грациозность кошки, совершенство ее тела и изящность движений. Может, подумал он, триста лет жизни научили ее спокойствию и сдержанности, отточив каждое движение, выработав безупречный инстинкт? Багира, между тем, присела на лапы у самого края скамейки и внимательно вгляделась в заросли травы. Он проследил за взглядом кошки и заметил, что трава в том месте, куда она смотрела, шевельнулась. Поначалу ничего не увидел, и только спустя некоторое время, обнаружил, что в кустах сидит Муська. Как она здесь оказалась? Впрочем, она ходит по всем участкам, для нее нет заборов и загородок. Свободолюбивая кошка, хозяина не имеет, вот и лазает, где угодно. Авдееву показалось, что Муська с любопытством разглядывает черную красавицу, завистливо отмечая ее грацию и безупречные формы. Несколько мгновений длилось скрещение взглядов, но вскоре Багира, разглядев в кустах ободранное серое существо, презрительно прищурила глаза. Такая уродина, да на нее и смотреть противно. Плебейка. Поняв, что сопоставление с черной красавицей не в ее пользу, Муська обиженно удалилась, не понимая, почему та не хочет подойти к ней.

— Так вот, — не обращая внимания на интерес Авдеева с Багире, продолжал Биль, — я занимался под руководством Амбарцумяна, мы много экспериментировали в области геронтологии, имунной системы, обнаружению ключевых генов… Поверишь, я был его любимчиком, потому что мог работать по двадцать четыре часа в сутки, неординарно мыслить и сопоставлять несопоставимое.

— А зачем сопоставлять несопоставимое? — удивился Авдеев. — Какой в этом смысл?

— А затем, дорогой мой, что самые невероятные открытия случаются иногда там, где преодолевается инерция мышления, где ломается стереотип, установившиеся теории, догмы…

— Ну и что, сломал… догмы?

— Да, — уверенно подтвердил Биль, — кое в чем я добился определенного успеха.

— Например, в чем? — спросил Авдеев чтобы только поддержать тему, но в принципе, отвлеченный разговор его все меньше и меньше интересовал.

— Доказательство моих открытий — вот эта кошка, — убежденно сказал он и любовно погладил ее по лоснящейся шерсти. — Она прожила несколько кошачьих жизней, что в человеческом перечислении равно трехстам годам.

А почем я знаю, что ей триста лет? — засомневался Авдеев. Кошка хоть и хороша, но обыкновенная, во дворе его дома таких черных тварей полным полно. В этот момент он взглянул на Багиру, и сердце его дрогнуло. Она смотрела на него по-человечески осознанно, смотрела прямо в глаза, впилась в него взглядом строго и жестко, словно возмущаясь его сомнению. В ее глазах блеснул недобрый огонек. Авдеев похолодел. Чертова ведьма, ведь смотрит так, что сердце в пятки уходит.

— Ладно, верю, — отведя взгляд от Багиры, согласился он, — что дальше?

Он плеснул себе в рюмку внеочередную дозу спиртного и, стараясь восстановить душевное равновесие, мигом опрокинул ее.

— А дальше, дорогой, начинаются настоящие чудеса. Просиживая за микроскопом ночами напролет, я вдруг обнаружил то, что искал. Я открыл ген старения!

— Это как? — удивленно уставился на него Авдеев.

— Если говорить популярно, то в каждом из нас от природы заложены гены, отвечающие за тот или иной участок, процесс. Вот, например, тебе известно, что левое полушарие нашего мозга отвечает за память, а правое за речь?

Авдеев округлил глаза.

— Неужели! — удивился он. — Значит, если меня долбануть колом по правой стороне головы, то я речи лишусь? А соображать еще буду?

— В общем, так, — согласился ученый. — Но сейчас не об этом речь. На ген старения я наткнулся случайно. Ученые ищут его десятилетиями, а я нашел сразу. Попал, как говорится, пальцем в небо. Такое в науке бывает, когда новички дерзко попирают общепринятые законы. Я залез туда, где этот ген не должен быть. Амбарцумян сказал, что меня сам Бог поцеловал в макушку.

— Ишь ты! А знаешь, — загорелся вдруг Авдеев, — это и со мной было однажды. Честное слово. Я недавно в своей собственной квартире потерял кошелек. Денег там, правда, было немного, но до получки они бы меня спасли. Обыскал все, нигде нет. Как будто испарился. И тогда я просто так, на всякий случай, заглянул в мусорное ведро. И что ты думаешь, кошелек оказался там! Вот какие чудеса на свете бывают. Как он туда попал, ума не приложу… Видно и у вас в науке такое случается.

— Не надо упрощать, Авдеев, — досадливо тряхнул головой ученый, — мы ведем речь о высоких материях. О генной инженерии! Ты представляешь, какие открываются горизонты!

— Не-а, не представляю.

Багира во всю ширь раскрыла глаза и испепеляющим взглядом посмотрела на простоватого Авдееева. «Бывают же такие недалекие люди — возмущенно подумала она. — Этот Авдеев дальше своего носа ничего не видит».

— Короче, — снова вступил в разговор Биль, — когда мы с академиком Амбарцумяном поняли, какое открытие сделано, он сразу сказал, что мне светит Нобель.

— Какая еще нобель? Нобель-шнобель…

Биль-Белоцерковский вдруг рассмеялся.

— Темный ты человек, Авдеев, — и смахнув после смеха слезу, добавил: — Но, честно сказать, именно за это я тебя и люблю — за непосредственность, искренность, простоватость, если хочешь. За незамутненный ум, нормальные человеческие эмоции, неискушенность… Ты как раз тот человек, который мне нужен. Эксперимент должен быть чистым.

Ох и мудрит этот Биль, беззаботно подумал Авдеев. Задумал какие-то свои научные эксперименты, а я тут при чем? У меня свои планы. Вот сейчас допьем бутылку, и мне надо домой. Там краля из соседней дачи, наверное, все глаза проглядела, его дожидаючись. Ведь пообещал вечерком заглянуть, неудобно женщину обманывать. А что выпил слегка, так это хорошо, для боевого настроения самое оно.

Но в бутылке оставалась еще одна треть, поэтому Авдеев не спешил уходить. Он был убежден, что оставлять спиртное на дне — большое зло, это противно человеческой природе. Поэтому он, торопя события, налил и себе и Билю еще по порции. Но тот был настолько увлечен своим рассказом, что даже не заметил наполненной рюмки.

— Да, это могло быть открытием века, самым важным научным событием двадцатого столетия. А дальше события разворачивались стремительно. Раз обнаружен ген старения, то необходимо было изобрести сыворотку, нейтрализующую этот ген. Но это была уже не такая трудная задача. В этом направлении у медицины есть большие успехи. Я снова сутками сидел в лаборатории, и через год у меня была готова сыворотка.

— А что такое сыворотка?

— Ну, попроще сказать, лекарство такое. Медики показали свои исследования, и оказалось, что человеческий организм заряжен природой на триста лет. Да-да, именно на триста. Но болезни, отвратительная еда, несчастные случаи, неблагоприятная среда обитания и стрессы укорачивают жизнь до шестидесяти. Так что мое открытие носит эпохальный характер.

— Так за чем дело встало! — простовато гоготнул Авдеев. — Впаривай свою сыворотку людям, и пусть себе живут триста лет.

— Э-э, нет, дорогой, — остановил его оптимизм ученый. — Все не так просто. Для того, чтобы рекомендовать мое средство для широкого употребления, надо провести тщательный эксперимент на живых существах.

— Но кто же даст использовать себя в качестве подопытного кролика? А вдруг твоя сыворотка не так сработает, а, например, в обратную сторону будет действовать.

Биль согласно кивнул головой, радуясь тому, что Авдеев, наконец, понял суть.

— Вот! Теперь мы подошли к главному. Когда была найдена сыворотка, встал вопрос о проверке ее действия. И я решился использовать для этого Багиру. Мне принесли ее совсем маленьким котенком, и я рассчитал, что если она проживет семь жизней, то есть, до трехсот человеческих лет, то я еще успею застать это время и убедиться в правомерности своих выводов. Сейчас мне почти семьдесят, и Багира жива. Сам видишь, она в отличном состоянии и не ощущает старости.

Авдеев с удивлением, новыми глазами посмотрел на кошку. Неужели она действительно прожила семь кошачьих жизней? По ней этого не скажешь, обыкновенная кошка, в самом расцвете сил. Он верил и не верил этому, во все глаза рассматривая ее, стараясь обнаружить признаки старения. Но нет, шерсть была гладкой, лоснящейся, не было старческой усталости и безразличия, вялости движений. В этот момент Багира, которая, казалось, спала, приоткрыла один глаз. В зеленом зрачке мелькнул бесовский огонек, и Авдееву показалось, что она, понимая человеческую речь, как бы в подтверждение слов хозяина, согласно наклонила голову. Неужели она все понимает, заполошенно подумалось Авдееву, но он тут же отверг эту мысль. Какая чертовщина! Чтобы обыкновенная кошка понимала нашу речь — этого не может быть, потому не может быть никогда.

Багира вдруг встала со своего места, ей надоели человеческие разговоры, в которых не было для нее ничего нового, и медленно, будто осознавая свое значение, пошла к черной сумке. Понюхав что-то внутри, она ловко забралась в нее и, поворочавшись, удобно улеглась на дне на мягкую подстилку.

— Вот и умница, — проговорил в ответ на ее действия Биль и закрыл верх сумки на молнию, — там тебе хорошо.

— Слушай, — опасливо спросил Авдееев, — а она там не задохнется?

— Ну что ты! Видишь, — повернул он сумку другим боком, — не задохнется.

Авдеев действительно увидел, что торцовая сторона сумки, состоящая из плотной кожи, вырезана, и на это место вшита матерчатая вставка в крупную сетку.

— Хм, — довольно хмыкнул он, — хитро придумано.

Человеческие голоса стали доноситься до Багиры все глуше и глуше, она погружалась в дрему, в далекие воспоминания. А что еще ей оставалось делать, как не вспоминать юность? Сейчас ей не о чем заботится, хозяин полностью обеспечил ее жизнь, питание и безопасность. Довольство и нега были ее привычным состоянием, но иногда ностальгия по молодости, по сумасшедшим дням, когда ее жизнь каждую минуту подвергалась смертельной опасности, были приятны, бодрили душу. Она вспоминала себя молодой, гибкой и стремительной, упругие молодые мускулы позволяли ей далеко прыгать, быстро бегать, может, быстрее, чем другие. К тому же, она безусловно выделялась среди других свой грацией и красотой, привлекая всеобщее внимание, не только кошек, но и людей.

Правда, это было еще до того, как ее стерилизовали. А перед этим она каждую ночь исчезала из дома и гуляла там, где хотелось. Мир вокруг нее был огромен и прекрасен. Она свободно бродила в зарослях травы, высматривая собратьев по роду-племени. Майские ночи уже были теплыми, спать совершенно не хотелось и она, подчиняясь инстинкту, неспешно прохаживалась в зарослях травы, нежно и призывно мяукала, испытывая сладкую истому и разгорающуюся страсть. Постепенно собиралась целая кошачья стая. Коты и кошки не торопились, приглядываясь друг к другу, выбирая предмет своей страсти.

Багире сразу приглянулся огромный рыжий кот, с нахальными желтыми глазами, чувствующий свою силу и непобедимость. Он неспешно прогуливался между присевшими в ожидании кошками, внимательно рассматривая будущую жертву. Однажды он уселся совсем рядом с ней. На его морде царило показное равнодушие, но Багира всем сердцем чувствовала, что понравилась ему. Взгляд его был наглым и уверенным, она понимала, что если он захочет ее, то она не станет сопротивляться, а отдастся ему с удовольствием и нескрываемым желанием. Она предвидела, что он будет мучить ее долго и бессердечно, и она, изнывая от усталости, не будет сопротивляться. Сузив глаза, она призывно смотрела на него, ожидая, когда же он приступит к делу.

Но наутро произошло непредвиденное. Хозяин, весь белый от волнения и бессонной ночи, увидев ее, наконец, возле дома, тут же схватил ее на руки и, больше не выпуская из рук, повез в ближайшую лечебницу.

Мужчина в белом халате спокойно выслушал хозяина и, погладив блестящую шерсть Багиры, согласно кивнул головой. Через несколько минут она впала в забытье и больше уже ничего не помнила.

Несколько дней после этого она была вялой, голова кружилась, аппетита не было. Она не понимала, что с ней происходит, но чувствовала, что мир вокруг нее как-то сразу потускнел, стал безразличнее и спокойнее. На свидание с рыжим котом она больше не ходила.

— Послушай, — вдруг вспомнил Авдеев, — а что ты начал про нобеля-шнобеля?..

— А-а, — откликнулся молчавший до сих пор приятель, — потом произошли грустные события. Академик Амбарцумян умер, и я остался один на один со своей проблемой. О Нобеле я тогда уже не мечтал… Нобель — это премия такая, очень престижная.

— И много платят? — тут же заинтересованно подхватил Авдеев.

— Много, — горько усмехнулся Биль. — На целую жизнь хватит.

— Ух ты! Обидно.

— Не в деньгах дело, Авдеич. Я лишился главного — поддержки в научных делах. Без Амбарцумяна, без его научного веса и авторитета, меня тут же смяли. Мое открытие признали шарлатанством. — Он помолчал, вспоминая давно прошедши дни, но друг гордо поднял голову. — Но я решил не сдаваться. Вот тогда я и ввел свою сыворотку Багире. А сейчас я почти счастлив, ведь опыт с ней подтверждает мое открытие. Барига жива!

Авдеев посмотрел на бутылку, там осталось разлить совсем немного. Надо заканчивать, подумал он, ведь уже стемнело, вдруг его краля перестанет ждать и уляжется спать. Тогда рандеву сорвется.

Он разлил последнее.

— Ну, дорогой, поздравляю с успешным окончанием эксперимента! — он поднял свою рюмку, ожидая, что Биль чокнется с ним.

Но тот вдруг запротестовал.

— Подожди, подожди! Сейчас я скажу самое главное, для этого, собственно, тебя и позвал. — Он помолчал, значительно поглядел на приятеля и торжественно сказал. — Я хочу продолжить свой эксперимент. Но теперь уж на человеке!

— А что, правильное решение, — простодушно поддержал его Авдеев. — Чего добру пропадать.

Биль-Белоцерковский, проницательно посмотрев на него, и, дотронувшись до его рукава, торжественно провозгласил. — Этим человеком станешь ты.

Авдеев чуть не порперхнулся, хорошо, что не успел выпить до дна, а то бы быть беде. Он судорожно сглотнул остатки коньяка, и оторопело уставился на друга.

— Я?!

— Да — уверенно сказал Биль. — Я так решил.

— А почему, собственно, я? Разве других мало?

Биль удивленно уставился на него.

— Да пойми ты, чудак, я дарю тебе долгую жизнь. Это бесценный подарок. Любой другой ухватился бы за эту идею руками и ногами.

— А что же ты сам на себе не попробовал? — резонно задал вопрос Авдеев.

Биль немного помолчал, обдумывая, как бы точнее и убедительнее ответить, потом продолжил.

— Видишь ли, дорогой, я уже стар. Мне семьдесят, у меня куча болезней и психологических проблем… А ты относительно молод, тебе всего тридцать, ты здоров, оптимистичен, болезни еще не коснулись тебя и ген старения можно задавить в самом начале. Ты естественен, как растение, не испорчен образованием, у тебя нормальные человеческие инстинкты — именно такой экземпляр мне и нужен.

— Ты на что намекаешь? — возмутился Авдеев. — Я техникум строительный закончил… Это, брат, в наши времена немало. Многие мои кореша и этого не имеют. Так что, гляди, скоро бригадиром стану, дело к тому идет.

— Ну, извини, извини, не хотел обидеть. Просто хотел сказать, что естественная, нормальная жизнь индивидуума для моего эксперимента больше подходит. Вот тебе сейчас тридцать, так что я дарю тебе возможность прожить еще лет двести шестьдесят. Неужели тебя это не прельщает?

Авдеев скосил глаза на бутылку и увидел, что она пуста. Надо сваливать, подумал он, больше здесь делать нечего. Да и стемнело уже, пора к аппетитной дачнице наведаться.

— Не знаю, не знаю… — вяло сопротивлялся Авдеев, но чтобы не огорчать друга и закончить, наконец, эту тягомотную историю, вдруг сказал: — Впрочем, попробовать можно. Неси свою вакцину.

— Вот и правильно, вот и молодец, — заулыбался во весь рот Биль. — Это будет единственный в истории случай, это будет прорыв в неизведанное, ты войдешь в аналы!

Хрен ли мне твои аналы, подумал в этот момент Авдеев. Еще неизвестно, будут ли мне пенсию триста лет платить. Скажут, таких денег в государстве нету, в бюджет не заложены, вот и крутись потом триста лет.

А Биль между тем сбегал в дом и теперь медленно и торжественно выходил из двери, бережно держа что-то в руках. Издалека Авдеев не разглядел, что тот нес, но когда Биль приблизился, стало ясно, что в руках он держит небольшую стеклянную колбу с белой жидкостью.

— Вот она, вакцина! — торжественно сказал он. — Это труды почти пятидесяти лет.

Авдеев внимательно разглядывал содержимое, но оно его не впечатлило. Какая-то мутноватая жидкость с хлопьями чего-то не растворившегося. Может, подумал Авдеев, Биль все это выдумал? Выпьешь, а ничего и не будет. Они там в науке большие фантазеры, в облаках витают. И Багира, может, обыкновенная кошка, а не старожил.

— Ладно, давай свою вакцину, — торопясь поскорее уйти, сказал он. — Только как ее принимать? Перед едой или после?

— Чудак ты человек, это же не лекарство, это… впрочем, не важно. Можно выпить в любое время. Но только сразу, не растягивая. Одним глотком.

Биль опасливо наблюдал, куда Авдеев положил колбу, надежно ли пристроил в карман пиджака, не прольется ли содержимое по дороге, не разобьется ли. Но Авдеев заверил, что не разобьется. Как только вернется на свою дачу, сразу же вынет из кармана и поставит в укромное место. Потом они простились.

А Биль-Белоцерсковский еще долго смотрел ему вслед, как бы оберегая своим взглядом, боясь, чтобы тот в темноте не спотыкнулся. На лице его застыло тревожное ожидание.

До своего дома Авдеев дошел быстро. А чего тут идти, всего пять минут, колба была в целости и сохранности. Едва войдя в дом, он тут же поставил ее на верхнюю полку, спрятав за посудой, и аккуратно прикрыл створку шкафчика. Все, теперь пусть до утра постоит, там разберемся. Сейчас главное, со своей кралей увидеться.

Он тут же вышел на крыльцо, посмотрел на окна соседнего дома. Но они были темными, видно, дачница так и не дождавшись, легла спать. Сорвалось свидание, огорчился Авдеев. А во всем виноват Биль! Заговорил его, замучил своим открытием, вот время и ушло.

Вчера только познакомились, она, молодая, приятной пухлости женщина, сияла белозубой улыбкой, многообещающе поводила уже загоревшими плечами, кокетливо улыбалась, не отвергая его ухаживаний. Сегодня договорились встретиться, как только стемнеет. А когда он сказал, что у него есть бутылочка армянского коньяка, она ответила, что у нее давно без дела пропадает бутылка водки, так что приносить ничего не надо. После этого разговора у него весь день пела душа, настраиваясь на райское наслаждение.

И хотя окна в ее доме были уже темными, он все-таки решил обойти с другой стороны. Оказалось, одно окно ярко светилось. Значит, не спит, обрадовано подумал он. Ждет!

Он вошел в калитку и постучал в окно. Занавеска отодвинулась и она, узнав его, открыла дверь

Стол был уже накрыт, они тут же сели и, за шуточками да прибауточка-ми, незаметно осушили полбутылки. Настроение было приподнятое, и Авдеев решил, что пора приступить к делу.

Но вместо этого, довольно хохотнув, спросил:

— А вот скажи-ка, дорогуша, хотела бы ты, например, прожить триста лет?

Дачница округлила глаза.

— А зачем?

— Как зачем! — завелся вдруг Авдеев. — Ведь любопытно узнать, что там будет дальше…

— А что будет? Что было, то и будет.

Авдеев продолжал гнуть свое, как будто возжа попала ему под хвост.

— Странная ты женщина. Триста лет, ведь это мечта человечества. Неужели не любопытно?

Дачница возмутилась.

— Да ты представляешь, какой я буду в триста лет! Старая карга с клюкой, морщинистая, с ввалившимися губами… Бр-р-р! Нет, не хочу я этого. Пусть лучше в свое время умру.

Но Малеев не унимался, ему казалось, что в его руках ее счастье. И он мог подарить его ей.

— Детишек сколько нарожаешь, — убеждал он ее. — Это же для женщины счастье.

— Спасибо за такое счастье. Я с одним-то едва справляюсь. Зареклась больше рожать. А за триста-то лет сколько можно нарожать? — она посчитала в уме и продолжила: — Предположим, раз в три года рожать, это будет… Сто штук! Ты что, из меня машину родильную хочешь сделать? Во что я превращусь тогда?

— На одной кошке эксперимент такой провели, и ничего, хорошо выглядит, — доказывал он.

Дачница вдруг словно взбеленилась.

— Я думала, ты нормальный мужик, выпьем, удовольствие получим, а ты меня с кошкой хочешь сравнить. Слушай, а может, ты шизик, без царя в голове?

— Ну вот, — обиделся он, — я тебе хотел царский подарок сделать, а ты злишься.

— Точно, шизик, — как будто прозрев, сказала она. — Крыша поехала. Ты вот что, дорогой, — уперла она руки в боки, — убирайся-ка по добру, по здорову. Проваливай. На хрена мне твой царский подарок. Вали отсюда!

Пришлось Авдееву уйти, не солоно хлебавши. Эх, подумал, сорвалось свидание.

На лавочке рядом со своим крыльцом увидел хозяйку в домашнем халате, одиноко сидевшую в темноте.

— Не спится? — спросил он, присаживаясь рядом.

— Да как тут уснешь, кошки как недорезанные ревут, спать не дают. Полно их тут развелось, и все больше рыжие. Откуда они — ума не приложу. Правда, несколько лет назад появился у нас один рыжий кот, здоровенный, наглый, от него и пошла порода. Сейчас рыжих вокруг полным полно.

Неподалеку в кустах раздался душераздирающий кошачий вопль, как будто из кого-то выдирали кишки.

— А! А-а… а!

— Слышь! — осуждающе покачала головой хозяйка, — разве под такие вопли уснешь. — Что б их там черти разодрали.

— А-а! — благим матом орала невидимая кошка. — А-а… а!

— Ну и концерт, — подтвердил Авдеев.

— Сдается мне, что это Муська кричит как резанная. Никак не нагуляется, шалава.

Да, это действительно была Муська. Сначала она, спрыгнув с хозяйского крыльца, осторожно прошлась по травяным зарослям, потом, издалека обнаружив других кошек, приблизилась к ним. Несколько минут они приглядывались друг к другу, как бы выбирая себе пару. Наконец, к ней подошел здоровенный рыжий котяра, нагло посмотрел на нее и присел рядом, словно сделав окончательный выбор. У нее сладко замерло сердце. Котяра был рослым, сильным, от такого не отвертишься. Но она и не думала отвертется. Она покорно ждала, когда он начнет действовать. А котяра, обойдя ее сзади, вдруг уверенно насел на нее, небольно прикусил холку, чтобы она не вертелась под ним, и со всей страстью молодой силы впарил ей, так, что у нее даже в глазах на мгновение потемнело. Сладкая мука затрясла тело, она блаженно закричала дурным голосом, будя окрестности. Рыжий кот был здоровенным и сильным, он неутомимо прижимал ее к земле, казалось, что от его усилий раздирает все ее внутренности. Но ей было не больно, душа ее блаженно замирала, падала куда-то вниз, испытывая неземное блаженство, только дикие кошачьи возгласы сладострастно вырывались из ее груди, заставляя сидящих рядом подруг испуганно шарахаться в сторону.

— Ну и стерва! — возмущенно отреагировала хозяйка. — И ведь так всю ночь… Чтоб ее разорвало!

— Май месяц, — примирительно сказал Авдеев. — Что ж с ними поделаешь.

— Уж я их шугаю, шугаю, а они опять у моего дома кажную ночь собираются. Как будто их здесь медом кормят. А все рыжий котяра, кобелина проклятый!

Но Авдеев ее не слушал, его все мучила одна мысль, поэтому он опять заговорил о своем.

— Слушай, — уже с некоторым опасением начал он, — а вот скажи-ка мне, не хотела бы ты прожить на свете триста лет?

Она посмотрела на него, как на чудика.

— Ты че, парень, видать, перегрелся сегодня на солнце. Я после одного-то дня еле до кровати добираюсь, рученьки-ноженьки болят, так ухайдакаюсь на своем участке, что свет не мил. А ты говоришь, триста лет терпеть. Как только у тебя язык на такое повернулся.

— Да ладно, не бери в голову… — сник он. — Пошутил я.

— Если сам сдвинулся, — грубовато ответила женщина, — то других не дури.

Авдеев, посидев еще немного рядом с хозяйкой, пошел спать.

Улегся в постель, долго ворочался, не спалось. Но не из-за кошек, конечно, а от впечатлений сегодняшнего дня. Колба с мутноватой белой жидкостью волновала, не давала покоя. Что с ней делать? Выпить? Или не стоит? Ведь что такое триста лет? Надоест, наверное, все одно и то же из года в год. Ну, женится он, проживет какое-то время в мире и согласии, потом начнутся раздоры, свары, ведь редко встречаются счастливые семьи. Потом дети, сорванцы, будут проказничать, с ними уйма забот, тревог и беспокойства. Потом все они умрут, а он все будет продолжать жить. Потом женится еще раз, потом еще… И опять тревоги, заботы, болезни и смерть близких. И так триста лет. Кошмар какой! Лоб Авдеева покрылся холодным потом. Да на фига мне такая морока, подумалось ему. Мне бы свои семьдесят прожить, и хватит.

Где-то рядом опять мяукнула кошка, это была Муська, но голос ее теперь был почти неузнаваемым — довольным и счастливым, как ему показалось. Тут же в голове мелькнула шальная мысль: а что если Муське сыворотку влить? Пусть подольше проживет. Но тут же отверг эту мысль. Недостойна она этого, да и вид у нее тощий, ободранный, злой, ей бы только с рыжим котом всю ночь шляндраться. Да и Биль, вероятно, обидится.

Поворочавшись с боку на бок, он попробовал здраво рассудить про свою будущую жизнь. Ну, хорошо, подумал, предположим, жениться не буду, проживу свободным человеком, без жены и детей, без горя и забот. Предположим, каждые полгода буду менять женщину, чтобы не приелась. Это сколько же за триста лет получается? Шестьсот человек! Ого, целый полк. Сумею ли с ними справиться? Ведь так и импотентом сделаешься. Ну, это ладно, рассуждал он, импотентом тоже можно жить, а вот что люди скажут, когда обнаружится, что триста лет прожил? Будут таскать на всякие комиссии и обследования, шагу не дадут ступить свободно, ведь как под колпаком будет жить, каждое движение будет отслеживаться. Да на фига козе баян! — возмутился он. Разве семьдесят лет мало? Все радости и горести жизни хорошо пережить один раз. Пусть он только один раз ощутит радость отцовства, любовь и разлуку с любимой, болезни и смерть близких, пусть один раз ощутит одиночество, безнадежность мечтаний и надежд, пусть один только раз ощутит холод приближающейся смерти. Этого вполне достаточно для одной, пусть и короткой жизни. Переживать это многократно слишком тяжело.

Он поворочался с боку на бок, закрыл глаза, но уже знал, что не уснет сегодня, нечего и стараться. Взглянув на окно, увидел, что уже светает. Он вдруг резко откинул одеяло и сел на кровати. Все, принял он решение: никаких триста лет, гори они синем пламенем. Мне хватит и того, что Господь отпустит. Моментально оделся, достал колбу с зельем и вышел за калитку. Шел быстро, не оглядываясь по сторонам и ничего не замечая вокруг.

Подходя к дому друга, он еще издали с удивлением заметил, что Биль стоит у забора и выжидательно смотрит в его сторону. Странно, подумал он, неужели он тоже не спал? Ему показалось, что тот специально поджидал его, словно предчувствуя, что Авдеев обязательно придет спозаранку. Биль еще издали с тревогой и надеждой вглядывался в лицо подходившего.

— Ну, что? — с опаской спросил он. — Выпил?

Авдеев бережно достал колбочку и решительно протянул ее Билю.

— Нет, дорогой, не могу. Спасибо, конечно, а только триста лет мне ни к чему. Своего хватит.

Биль взял колбу в руки, долго молча, потом печально произнес:

— Не зря Амбарцумян говорил мне, чтобы я хорошо подумал, прежде чем решусь на эксперимент. Он был мудрым человеком. А я был молодой, горячий, мне казалось, что я спасу мир, что осчастливлю человечество.

Он в последний раз поглядел на свою колбу и вдруг со всего размаху бросил ее на землю. Авдеев только ахнул. Стеклянная колба тут же разлетелась вдребезги, белая жидкость струйками потекла по земле и, впитываемая влажной почвой, тут же уходила под землю. Через минуту земля только чуть темнела в том месте, где растеклась чудодейственная вакцина. А еще через несколько мгновений почва высохла, будто на ее поверхности ничего и не было.

Авдеев изумленно посмотрел на лицо Биля, и увидел, что тот, сморщившись, готов заплакать. Ему вдруг стало безумно жаль этого маленького смешного человечка, который лелеял надежду изменить мир.

— Не надо, дорогой, не горюй, — обнял он его. — Ведь ты же для людей старался…

Биль, уткнулся в грудь своего приятеля и, уже не сдерживая слез, согласно затряс головой.

— Да… — едва слышно проговорил он, — сердце мне подсказывало, что академик был прав. Почему я его не послушался?

Со стороны, наверное, показалось бы странным, что двое взрослых мужчин в четыре часа утра обнявшись, плачут. Никто бы не понял, что произошло.

А между тем уже разгоралось утро, подул легкий ветерок, зашелестели, будто проснувшись, деревья, запели ранние пташки. Мир наполнили первые лучи солнца.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Первый рассказ опубликовал в 1965 году в газете «Волжский комсомолец».

Посла окончания театроведческого факультета ТИТИСа увлекся театром, писал пьесы. Были публикации в журналах «Театр», «Театральная жизнь», «Современная драматургия», а также в периферийных журналах. Пьесы ставились в Москве, в других городах страны. Издано три сборника пьес — в издательстве «Советский писатель», «Советская Россия», «Мир искусства».

Многие годы пишет прозу — рассказы, повести, романы. Издано 11 книг прозы, среди наиболее известных — «Трезы Мэрилин», «Звезды видят все», «Кража века», «Вырваться из ада», «Начать сначала», «Вещий сон» и др. Рассказы публиковались в журналах «Юность», «Мы», «Наша улица», «Кольцо А», «Чудеса и приключения», «Эолова Арфа» и др., а также в газетах «Московский комсомолец», «Литературная газета», «Неделя» и многих других.

Член Союза писателей с 1983 г. В настоящее время секретарь Союза писателей Москвы. Заслуженный работник культуры РФ.

⠀⠀ ⠀⠀

Пётр Ртищев Пакостник

Владимир Дёминский Искушение Гейзенберга

Вернер Гейзенберг откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул. Бросив взгляд на календарь, показывающий январь 1944 года, великий физик нахмурился.

— Сколько сил потрачено, — еле слышно прошептал он. — И что теперь?

Вот уже неделю ученый не выходил из своего кабинета. Работал. Наконец, после стольких лет неудач, в его исследованиях наметился серьезный прорыв.

За эти дни на столе накопилась огромная куча бумаг, мелко исписанных цепочками символов. Лишь изредка среди них встречались слова: уран 235… медленные нейтроны… расщепление… уран 238?.. критическая масса.

Разведка любой страны отдала бы все за эти сведения. Однако бумаг еще не видел никто. Даже коллеги из института физики ничего не знали об их существовании!

Гейзенберг потер глаза и протяжно зевнул. Сколько же он не спал? Физик встал и прошелся по кабинету.

— Что теперь? — повторил он.

Расчеты проверены и перепроверены несколько раз. Ошибки нет. В тридцать девятом году он пошел по неверному пути, но теперь все, наконец, встало на свои места.

Физик подошел к камину и посмотрел на огонь. На какое-то мгновение перед глазами все расплылось, но затем пламя вновь обрело привычную форму. Гейзенберг потянулся, с неудовольствием почувствовав, как затрещали суставы. А ведь раньше такого с ним не было. Когда-то он неплохо играл в теннис. Правда, это было давно, еще до войны.

Гейзенберг тряхнул головой. Хотелось спать, но он знал, что как только коснется подушки, сон как рукой снимет. Уже сколько раз так было! Ученый подошел к рабочему столу и уселся обратно в кресло. Склонившись над бумагами, он начал их перекладывать. Внезапно заболело в висках. Прикрыв глаза, Гейзенберг обхватил голову руками. Минуты две, наверное, так просидел, но вроде бы отпустило.

— Хватит! — резко выдохнув, он встал. Ученый шагнул было к двери, ведущей в коридор, но замер и медленно обернулся. В комнате что-то неуловимо изменилось, вот только что?

Гейзенберг прищурился. Пламя! Его языки замерли в причудливых позах, словно неведомый художник изобразил их на холсте и вывесил перед камином.

— Что это?.. — заинтересовавшись странным феноменом, ученый подошел поближе и наклонился.

Зрение его не обманывало. Пламя действительно застыло, даже его контуры не дрожали!

— Интересно, — задумчиво пробормотал исследователь и принюхался. В воздухе комнаты витал едва уловимый запах. Кажется, это была сера.

— Здравствуй, Вернер, — раздался за его спиной тихий голос.

Ученый едва не подпрыгнул от неожиданности, но взял себя в руки, спокойно повернул голову и взглянул на говорящего. Возле двери стоял высокий человек, одетый в бесформенный черный балахон с капюшоном.

— Кто вы? Как сюда попали? — резко спросил Гейзенберг. Он попытался разглядеть лицо незнакомца, но это ему не удалось. Несмотря на то, что кабинет был хорошо освещен, незваный гость словно в тени стоял.

— Не бойся, — человек в черном приблизился к Вернеру. — Я не трону тебя.

Он даже двигался не так, как обычные люди, а словно плыл над полом!

«Да это же сон! — понял Гейзенберг и с облегчением вздохнул. — Надо же так заработаться! Утром расскажу Элизабет, она не поверит».

Между тем незнакомец остановился на расстоянии вытянутой руки. Несмотря на такую близость, его лицо все равно не удавалось рассмотреть. Под капюшоном клубился сгусток мрака, лишь изредка пронзаемый серебряными искорками. Впрочем, Гейзенберг уже не боялся, ему стало даже интересно, что будет дальше.

— Я чувствую смятение в твоей душе, — негромко сказал незнакомец. — Ты полон сомнений и никак не можешь решить, какой путь избрать.

Гейзенберг нахмурился. Когда-то давно ему попалась под руку парочка статей одного австрийца, где тот пространно рассуждал о скрытых и явных сновидениях. Тогда он не обратил на них особого внимания. А может быть, зря?

— Фрейд обманул сам себя, — человек в черном словно подслушал его мысли. — Впрочем, не важно. Самое главное это твое открытие.

— Теперь я знаю, как заставить работать урановую машину! — с гордостью произнес Гейзенберг. — Но…

— Нам ничего не остается, кроме как обратиться к простым вещам: надо добросовестно исполнять свои обязанности и задачи, которые жизнь ставит перед нами, не спрашивая слишком часто, почему да зачем… А затем надо ждать, что произойдет… реальность трансформирует себя сама, без нашего участия, — процитировал гость. — Твои слова?

— Да, — удивленно ответил физик. — Я написал это в сорок втором году.

— Так что теперь изменилось? Почему ты сомневаешься?

— Война. — прошептал Вернер. — Все пошло совсем не так, как я думал. Каждый день с фронта приходят все новые списки погибших, гестапо арестовывает немцев целыми семьями, и они навсегда исчезают! Мы боимся выходить на улицу, не хотим разговаривать друг с другом, пишем доносы, не доверяем даже своим женам и детям. Что стало с нашей страной и с нами?!

— Ты что, не желаешь победы Германии? — быстро спросил незнакомец.

— Я. — начал было говорить физик и осекся. Своим вопросом гость мастерски загнал его в угол.

— И что вы за люди такие? — незнакомец тяжело вздохнул. — Посмотри мне в лицо.

Что-то в его голосе заставило Гейзенберга подчиниться. Водоворот серебристых искорок во тьме капюшона притянул к себе взгляд и больше не отпускал. Их становилось все больше и вскоре весь кабинет залил призрачно-белый цвет.

Физик моргнул, и видение исчезло. Гейзенберг огляделся по сторонам. Оказалось, что он стоит на крыше дома, у самого края. Ученый посмотрел вниз и непроизвольно сделал шаг назад.

«Этажа три, не меньше, — подумал он. — Какой странный сон. Но все-таки, где я?»

Вернер прищурился. Архитектура города ничуть не напоминала немецкую, а идущие по мостовой люди были одеты по-летнему. И это в разгар зимы! Хотя о каком холоде может идти речь, когда вон горожане в одних рубашках разгуливают!

Гейзенберг присмотрелся внимательнее. Их лица ему показались не очень похожими на европейские. Глаза были какими-то неправильными, узкими, что ли?

Откуда-то с неба раздался нарастающий гул, и Вернер поднял голову. Как раз вовремя, чтобы заметить пролетающий самолет. От воздушного судна отделилась темная точка и начала медленно падать вниз.

Вернер следил за ней с нарастающим интересом. Да и чего можно бояться в своем собственном сне?!

В небе словно разом зажглась тысяча солнц. Ослепительная вспышка резанула по глазам, но Гейзенберг не отвернулся. И смог разглядеть поднимающееся с земли облако в форме гигантского гриба! От его основания во все стороны хлынул мощный вал земли, перемешанный со строительными обломками. Несущаяся с огромной скоростью волна захлестнула дом, на крыше которого стоял ученый.

— Невероятно! — потрясенный Гейзенберг оперся рукой о стол. Его ноги дрожали, а со лба градом катился пот.

— Помнишь твой последний разговор с Бором? В сентябре 41-го?

Вопрос прозвучал риторически. Еще бы ему не помнить! Тогда в Дании, как только Гейзенберг сказал, что работает для своей страны, Бор перестал его слушать. С тех пор их отношения оказались навсегда испорченными.

— Что скажет теперь этот старый болван, когда узнает о твоем успехе?! — прошипел незнакомец.

— Я должен подумать… — Гейзенберг буквально рухнул в кресло. Его бросило в жар, это наверняка поднялось давление.

— Не о чем думать! — рявкнул человек в черном и уже тише добавил. — Возьми меня за руку.

Гейзенберг с сомнением покосился на затянутую в кожаную перчатку ладонь, но все-таки ответил на рукопожатие. На мгновение перед глазами все померкло.

— Герр Гейзенберг, герр Гейзенберг, — горячо зашептал кто-то прямо в ухо. — Взойдите на трибуну, ваш выход.

— А? Что? — ошеломленно спросил физик.

Он стоял в огромном зале, раза в три больше того, что в Рейхстаге. Повсюду, куда ни падал взгляд, находились люди. В основном в парадных военных мундирах, но попадались и гражданские в строгих костюмах. Гейзенберг шел по бархатной дорожке, ведущей прямо к украшенной нацистскими флагами трибуне, а на ней…

Вся верхушка Третьего Рейха! Изрядно постаревшие, но по-прежнему узнаваемые лица. Едва дыша, он взошел на трибуну. Зал разразился шумными рукоплесканиями, которые, впрочем, быстро смолкли. Начал говорить фюрер.

— Десять лет назад, в этот день, мы обрушили на жидо-большевистские полчища оружие возмездия! Под сокрушительными ударами непобедимой германской армии красная орда откатилась за Урал! Так была одержана великая победа в войне! Мы помним о том, кто дал нашей нации это грозное оружие! — Гитлер воздел руки. — Достойный сын великого народа, истинный ариец, Вернер фон Гейзенберг!

Толпа взорвалась аплодисментами и приветственным ревом.

— Триумф! — громко и отчетливо произнес человек в черном. — Разве ты его не достоин?

Вернер молчал. В его голове царила полная каша. Не слишком ли много для одного сна?!

— Твой народ должен получить новое оружие, — гость наклонился к нему так близко, что Вернер отчетливо ощутил исходящий от него стойкий аромат серы. — Ты сделаешь это!

— Довольно! — со стороны двери раздался новый голос.

Гейзенберг устало посмотрел на очередного гостя. С некоторым трудом ему удалось разглядеть неясный колеблющийся силуэт, своими размытыми очертаниями лишь отдаленно напоминающий человеческую фигуру.

Облако клубящегося тумана подплыло ближе.

— Самюэль! — в комнате словно гром пророкотал. — Что ты делаешь?!

— Уже ничего, о Посланник, — сухо ответил гость в черном. — Всего лишь напомнил человеку о свободе выбора.

— Тебе ли говорить о свободе, Отец лжи? — облако застыло, окончательно приняв форму человеческой фигуры. Правда, вместо лица был сплошной белый овал. Смотрелось, надо признать, весьма жутковато.

«Отец лжи?! — в голове Гейзенберга словно что-то щелкнуло. — Да что тут вообще происходит?!»

— Избавь меня от своих проповедей, Посланник, — Самюэль взмахнул рукой. — Я сказал все, что хотел, и он меня услышал.

Несколько томительно долгих секунд оба визитера молча глядели друг на друга. Затем тьма под капюшоном Самюэля начала медленно таять.

— Помни о своем долге! — откуда-то издалека до Гейзенберга донесся голос черного гостя. Спустя мгновение Самюэль исчез. Вернер остался один на один с Посланником.

— Оставьте меня все в покое! — визгливо вдруг крикнул физик и ударил ладонью по столу. — Я хочу проснуться.

— Потерпи, — спокойно ответил гость. — Наш разговор не займет много времени.

«Да чтоб вас всех!» — обреченно подумал Вернер.

— Самюэль недаром заслужил свое прозвище. Искусно мешая правду и ложь, он способен смутить даже самые сильные умы, — сказал Посланник и медленно подошел к окну.

— Он показал мне… будущее моей страны… — Гейзенберг пристально взглянул на своего собеседника.

— Будущее не совсем такое, — гость покачал головой. — Но я покажу тебе прошлое. Его уже не исправить и не изменить. Смотри.

Он указал на окно. Стекла тут же побелели, словно покрывшись жгучим морозным узором. Затем то тут, то там начали появляться темные пятна. Это таял иней. Очень скоро поверхность полностью очистилась и глазам ученого предстала удивительная картина.

В заснеженной голой степи стояли сотни работающих станков! За каждым трудились люди. Худые и плохо одетые, они вытачивали какие-то детали. Хмурые и обветренные лица рабочих озаряла мрачная сосредоточенность и решимость. Среди них было много женщин. Закутанные в платки, они трудились наравне с мужчинами.

— Казахстан. В 41-ом Советский Союз эвакуировал часть производственных мощностей в эту республику. Станки выгрузили прямо в степи и начали работу, не дожидаясь возведения стен, — тихо сказал Посланник.

Стекло снова покрыл иней и видение исчезло. Но ненадолго. Гейзенберг рассмотрел обледенелую улицу и толпу изможденных людей, стоящих в очереди. Они еле передвигали ноги! Вдруг один из них прислонился к стене, его глаза закатились, и он стал медленно сползать на землю. Окружающие полуживые люди не обратили на это никакого внимания. Не было сил.

— Ленинград. Блокада. Город осаждали более двух лет.

Картинка снова сменилась. Теперь Гейзенберг видел огромный заводской цех, полный сложных механизмов. С потолка на цепях свисали танковые башни.

— О, майн готт! — потрясенно прошептал ученый.

За некоторыми станками стояли дети лет двенадцати — четырнадцати, не больше! Из-за невысокого роста, чтобы добраться до управляющего механизма, им приходилось приставлять к станку ящик или просто деревянный чурбан, а затем взбираться на него.

— Ленинградский тракторный. Многие рабочие ушли на войну. За станки стали их сыновья.

У Гейзенберга сжалось сердце. Он сам был отцом.

Бумм! Откуда-то раздался глухой разрыв. Потом еще один и еще. Картина на стекле немного сместилась. Теперь Вернер видел тот же самый цех, но с другой точки. Оказалась, что в стенах прорублены широкие проемы, через которые наружу выставлены стволы пушек.

— Линия фронта проходит в четырех километрах. Завод ведет бой и продолжает работать, — сказал Посланник.

Стекла опять покрылись инеем.

— Хватит! Не могу больше! — хрипло произнес Гейзенберг.

Посланник ничего не ответил, зато в окне появилась новая картина. С высоты птичьего полета Вернер увидел озаряемый пожарами город, стоящий на берегу широкой реки. Там, внизу не было ни одного целого дома!

Груды щебня и бетонных блоков, поваленные столбы, ошметки телеграфных проводов, сожженные автомобили и остовы танков, все это смешалось в дикую кучу! Казалось, что там не осталось ничего живого.

Гейзенберг пригляделся. Сквозь обломки пробирались небольшие группы солдат в зеленой форме. На руках они тащили пушки и минометы. Несмотря на бьющие откуда-то издалека артиллерийские орудия и сыплющиеся сверху бомбы, солдаты упорно занимали позиции.

— Сталинград. Город на Волге. Немецкая армия понесла невосполнимые потери, но так и не смогла его захватить.

Страшным усилием воли Гейзенберг смог заставить себя отвести взгляд от окна.

— Зачем… ты показал мне… все это?

— Чтобы ты понял — война проиграна. Твое открытие лишь приведет к новым смертям и только отсрочит неизбежное. Этот народ не победить.

— Но.

— Уничтожить их всех? Включая стариков, женщин, детей?.. Выбор за тобой, — жестко сказал Посланник. — Прощай.

В отличие от Самюэля, гость исчез без всяких театральных эффектов. Только что стоял возле окна, а тут раз и нет его! Как будто и не появлялся в кабинете никогда.

Гейзенберга замутило. К горлу подкатил тугой ком, голова закружилась. Он попытался встать, но внезапно навалившаяся слабость не позволила ему сделать это. Физик рухнул на стол.

Когда он открыл глаза, огонь в камине почти угас. Значит, прошло немало времени. Ученый потрогал рукой лоб. Вроде холодный. Да и чувствовал он себя отлично, словно проспал часов двенадцать, не меньше!

Гейзенберг подошел к камину и подкинул в него дров. Глядя на разгорающиеся языки пламени, физик грустно усмехнулся. Он вернулся к столу и сгреб с него все бумаги. Бросив их возле камина, Вернер уселся на пол рядом с ними.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1982 году в семье учителей. Закончил механико-математический факультет Ростовского Государственного Университета. Несколько лет работал преподавателем высшей математики. Автор ряда статей посвященных проблемам высшего образования и математической подготовки студентов. В настоящее время живет в Ростове-на-Дону и работает аналитиком в транспортной компании.

В жанре фантастика издан рассказ «Демоны Сталинграда» (сборник «Настоящая Фантастика 2010», ЭКСМО) и рассказ «Встретимся» (журнал «Венский литератор», № 16, международный конкурс «Литературная Вена 2010»). Во втором номере за 2010 год литературного приложения «Знание-Сила: Фантастика» опубликован рассказ «Оружие победы». Также этот рассказ напечатан в сборнике «Антология МиФа» (издательство «Шико», Украина, 2011). В девятом номере за 2011 год журнала «Веси» опубликован рассказ «Последний урок». В первом номере за 2012 год литературного приложения «Знание-Сила: Фантастика» опубликован рассказ «Белый камень». В сборнике «Наше Дело Правое. Исправленному верить» (ЭКСМО, 2012) напечатан рассказ «Дождешься».

⠀⠀ ⠀⠀

Иосиф Письменный После возвращения

Раиса Яковлева Новая игра

У мальчика были каникулы. Это был большой мальчик. Он окончил десятый класс. Это был умный мальчик. Он хорошо учился в школе, читал научную литературу и знал все законы мироздания.

Друзья мальчика разъехались кто-куда… У отца мальчика были проблемы на работе, он задерживался там допоздна и не сумел организовать для сына интересную поездку на время каникул.

Мальчик сел за свой новый многомерный компьютер и начал играть в компьютерные игры. Но он уже не раз играл в эти игры и ему было неинтересно. Тогда он решил создать новую игру. Это будет его мир, который он создаст по своим законам и правилам. Эта мысль увлекла мальчика.

День первый. Он начал с того, что создал небольшой шарик с огромной плотностью вещества и взорвал его. Мельчайшие частицы вещества с колоссальной скоростью разлетались в разные стороны и образовывали скопления звезд эллиптической, спиральной и неправильной форм. Мальчик с интересом наблюдал процесс, пока его не утомило это зрелище. Тогда он пошел на кухню, сделал себе бутерброд с сыром, выпил чай и, не дожидаясь отца, лег спать.

День второй. Когда на следующий день мальчик подошел к компьютеру, он обнаружил, что его вселенная обрела определенные очертания, хотя и продолжала расширяться. Скопления звезд, которые он назвал галактиками, вращались по эллиптическим орбитам вокруг центра вселенной. Многочисленные звезды в каждой из галактик вращались вокруг центра своей галактики. Вокруг отдельных звезд некоторых галактик возникли системы планет, вращающиеся вокруг своей звезды. Мальчик завороженно смотрел на движение галактик и звезд внутри них. Новая игра ему явно нравилась.

Вскоре вернулся с работы отец. У него был усталый вид. Мальчик обнял отца, прижался к его груди.

— Ты очень устал? — спросил он.

— Понимаешь, — ответил отец — мы монтируем новый навигатор космических кораблей, отвечающий современным требованиям. У него совершенно иная технология сборки, поэтому приходится попотеть. Надеюсь, ты не скучаешь?

— Сначала скучал, потом решил создать новую компьютерную игру.

— Вот и хорошо, — сказал отец. — Давай поужинаем и на боковую. Завтра мне рано вставать.

День третий. Картина вращающейся вселенной увлекала мальчика. Но чего-то в ней не хватало. Он решил на некоторых планетах, в избранных им галактиках, создать благоприятные условия для возникновения и развития жизни. Первым делом он создал на этих планетах резервуары воды произвольных форм, которые образовали океаны и моря. Затем установил диапазон температур и другие условия, необходимые для жизни живых существ. Это была нелегкая работа.

День четвертый. Проснувшись, мальчик быстро позавтракал и поспешил к компьютеру. Ему не терпелось увидеть, что происходит в его Вселенной. Он увидел, что в морях и океанах на избранных им планетах вслед за возникновением простейших одноклеточных появились водоросли различных видов, конфигураций и окрасок. Вслед за водорослями стали появляться рыбы и морские животные разных форм и размеров. Подводный мир был удивительно красив.

Отец вернулся домой поздно, усталый, и уснул, не успев поговорить с сыном.

День пятый. В этот день мальчик решил создать жизнь на суше избранных им планет. Сначала он создал растительный мир, на каждой планете свой, особенный. Затем вывел из воды земноводных, которые обладали способностью жить и в воде и на суше. После этого на суше каждой из избранных планет появился свой животный мир. Это был мир животных, способных жить только на суше. И в завершение всего он создал обладающего разумом, способностью мыслить и созидать, развиваться самому и изменять окружающий мир — Человека. Разумеется, Человек на каждой из планет, где он был создан, имел свои особенности, соответствующие особенностям планеты.

Отец вернулся домой повеселевшим. Он похлопал сына по плечу, улыбнулся и сказал:

— Похоже, мы нашли ключ к схеме и технологии сборки. Если все пойдет хорошо, завтра закончим свою работу, и я, наконец, получу отпуск. Давай поедем с тобой к бабушке в деревню, вырвемся из городской суеты. Будем ходить в лес, купаться в реке. Помнишь, какие там маслята в лесу, а ягоды? Один запах чего стоит!

— Это было бы здорово! — сказал мальчик. — Хочешь, я расскажу тебе о своей игре?

— Рассказывай!

И мальчик рассказал папе о своей игре. Отец призадумался.

— Это не просто игра, — сказал он. — С тех пор, как там появилась жизнь и, тем более, Человек, ты несешь ответственность за свою Вселенную, особенно за живые существа в ней и, главным образом, за людей. Ты — их создатель.

— Я не думал об этом, — признался мальчик, — но теперь понимаю, что ты прав. Что же делать?

— Ты должен внимательно следить за происходящим в твоей вселенной, направлять ее развитие в сложных ситуациях по верному пути, а развитие человеческих цивилизаций направить по пути добра и справедливости. Это необходимо, чтобы не допустить катастрофы.

День шестой. Проснувшись утром, мальчик первым делом подумал о том, что изменилось в его вселенной за ночь. С нетерпением сел он за компьютер и стал наблюдать, что происходит на планетах, населенных людьми. А люди, не теряя времени, стали обживать свои планеты. Они строили себе жилища, выращивали пригодные в пищу растения, приручали животных. Благодаря постоянному труду, их мозг развивался, расширялась сфера деятельности, появлялись новые технологии, увеличивались возможности. На каждой из планет это происходило по-своему, но с той же закономерностью. На одних планетах стали появляться города, на других люди предпочитали жить в небольших поселках ближе к природе. На некоторых планетах большие группы людей объединялись в страны, на других предпочитали жить в общающихся между собой отдельных городах и поселках. На одних планетах появились торговые денежные отношения, на других — сохранился натуральный обмен производимыми продуктами.

Мальчик решил посмотреть, как поведут себя люди в сложных ситуациях. На одной из планет галактики Альфа он организовал засуху в одной из стран и стал следить за происходящим. К Правителю страны стали приходить люди и жаловаться на засуху. Того урожая, что им удалось собрать, не хватит, чтобы прокормиться до следующего урожая, говорили они. Правитель обещал подумать. Он собрал своих помощников и поручил им проанализировать ситуацию. Через несколько дней помощники сообщили, что ситуация действительно тяжелая. Тогда Правитель принял решение распределить часть своих продовольственных запасов между нуждающимися районами страны, а также обратиться за помощью к соседним странам. Соседние страны не остались равнодушными и передали попавшим в беду соседям излишки своих продовольственных запасов. Таким образом, проблема была решена.

В галактике Бэта на планете населенной людьми произошло цунами. На берег одной островной страны набежала волна высотой 3 метра. При этом пострадал рыбацкий поселок. Детей успели вывезти вглубь острова. Взрослые не успели далеко уехать, их накрыло волной, и два автобуса унесло в море. В район бедствия вылетели вертолеты, но не всех удалось спасти. 50 детей остались без родителей. Осиротевших детей взяли в свои семьи родственники и друзья погибших, окружили теплом и заботой, помогли пережить потерю родителей. Поселковый совет стал решать, как защитить поселок в будущем от подобных бедствий.

На обитаемой планете галактики Гамма люди жили, в основном, в крупных городах. Ученые в союзе с инженерами и рабочими создали высокопроизводительную сельскохозяйтвенную технику, так что небольшое количество людей без труда справлялось с работой по обеспечению горожан продуктами питания. Одна группа ученых занималась теорией колебаний. Оказалось, что колебания лежат в основе многих явлений. Волны одних частот люди воспринимают как звук, других — как свет. Нервные импульсы, биоритмы, сокращения мышц основаны на колебательных реакциях. Часть ученых этой группы задумалась над тем, чтобы вычислить такую частоту колебаний, которая сделает всех людей счастливыми.

Идиллическую картинку мальчик наблюдал на обитаемой планете галактики Дельта. По грунтовой дороге, держась за руки, шла пара молодых людей. Светило ласковое солнце, легкий ветерок обвевал их лица, они улыбались, разговаривая о чем-то приятном. Впереди бежала их трехлетняя дочь, ей не терпелось увидеть озеро, лесную поляну, усыпанную цветами. Наконец, все трое вышли на поляну.

— Давайте искупаемся в озере, — предложил папа.

— Я хочу собирать цветы, — сказала девочка. — Мне так нравятся белые ромашки, синие васильки, красные маки!

— Тогда мы с папой поплаваем, а ты собери букет, — разрешила мама. — Только, пожалуйста, никуда не уходи с этой поляны. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась девочка и побежала к цветам.

Когда ее родители, вышли из воды, они не увидели на поляне своего ребенка. Их лица вытянулись в недоумении и тревоге. Они стали звать девочку, прошли по лесу вблизи поляны. Ребенка не было. Тревога родителей нарастала. Они углубились в лес, продолжая звать девочку по имени, и прислушивались. Издали донесся знакомый голосок. Родители побежали на него. Через несколько минут перед ними предстала такая картина. Их дочь беззаботно играла с волчатами. Они весело бегали, прыгали и были так увлечены игрой, что не замечали взрослых. А в стороне лежала волчица и спокойно наблюдала за происходящим. Когда родители окликнули девочку, она не хотела уходить от своих новых друзей, и только обещание вернутся к ним через несколько дней позволило увести девочку домой.

В галактике Эпсилон внимание мальчика привлекла пара пожилых людей. Это были супруги, прожившие достойную жизнь. Они честно трудились, вырастили детей, помогали растить внуков, дождались правнуков. Когда они состарились, дети купили для них просторный дом в дачном поселке. Муж и жена с удовольствием работали на земле. Они выращивали овощи, фрукты, ягоды. Делали из них соленья, варенья, компоты. В свободное время ходили на прогулки, общались с друзьями, слушали музыку. Когда приезжали дети и внуки, дом оживал, наполнялся радостью. Дети рассказывали родителям о себе, внуки о себе. Родителей захватывала волна молодой, интересной жизни, фонтанирующей событиями, бьющей через край энергией. Они были счастливы. Родители решили оставить детям и внукам историю своих семей, в которых они родились и выросли, начиная со своих бабушек и дедушек. Человек должен знать свои корни — считали они. Когда заканчивалась работа по сбору урожая и заготовке продуктов впрок, супруги писали свои воспоминания. Вся их жизнь проходила перед глазами, переживалась заново и передавалась детям.

Мальчик с интересом наблюдал за происходящим и думал о том, что ему есть чему научиться у своих созданий. В целом, он был доволен.

Только одна планета в галактике Мега вызывала его беспокойство. Мальчик назвал эту планету Z. На ней не было гармонии. Животные одного вида охотились на животных другого вида и поедали их. На планете процветали злоба, ненависть, агрессивность. Побеждала сила.

Большие общности людей на планете Z объединялись в страны по территориальному признаку и в государства по форме правления. Между странами-государствами постоянно происходили войны. Войны с целью захвата земель, полезных ископаемых, водных ресурсов; порабощения народов других стран и получения дешевой рабочей силы, освобождающей коренное население от тяжелой работы. Государства стремились производить все больше и больше оружия с возрастающей разрушительной силой. Сначала чтобы защитить свои страны от нападения врагов, потом чтобы внушить врагам страх своей мощью, и чтобы диктовать свою волю более слабым странам.

Мальчик стремился посеять на этой планете зерна добра и сострадания. Некоторые группы людей проникались этой идеей и стремились передать ее другим. Однако, это были капли в море злобы и ненависти, борьбы за власть и жажды наживы. Даже близкие, родные люди часто не умели и не пытались понять друг друга. Вместо того, чтобы помочь и поддержать близкого человека, они начинали нервничать, кричать и ругаться, что приводило к обидам, отдалению, а иногда и к разрыву отношений. «Как научить этих людей любви и состраданию?» — думал мальчик. «Что сделать, чтобы они поняли, что быть счастливым возможно только, когда даришь счастье другим?» — спрашивал он себя. Ответа не было.

День седьмой. Утром отец с сыном быстро позавтракали, собрали вещи и отправились в деревню, где их с нетерпением ждала бабушка. За окнами вагона мелькали рощи, луга, озера. Знакомые пейзажи радовали глаз, и отцу казалось, что его душа взмывает к небесам. Взглянув на сына, он понял, что тот не разделяет его чувств. Мальчик сидел грустно задумавшись.

— Что с тобой, сынок? — спросил отец. — О чем ты думаешь?

И мальчик рассказал папе о планете Z, о своей беспомощности изменить ситуацию.

— Не вешай носа, создатель! Проблема очень серьезная, и решить ее не просто. На Земле ее до сих пор не удалось решить. Давай думать вместе. Вдруг найдем решение…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

В 1971 году окончила МИСиС по специальности инженер-металлург. Работала в г. Чебоксары в ПКТИ «Промтрактор» инженером-конструктором. С 1994 года живет в Израиле.

Фантастику пишет недавно. Рассказ «Новая игра» — первая публикация.

⠀⠀ ⠀⠀

Алексей Карелин Дикари

Темно. Не помешал бы фонарик. Шуршание одежды. Конус света распорол черноту. Влево, вправо… Бетонные стены. Влажные. В слизнях. Вверх, вниз. Все те же бетонные плиты. С потолка из щелей капает вода, звонко ударяется о лужи.

Надо идти. Вперед, только вперед.

— Рони, несносный мальчишка! Ты что, не видишь, клиент приехал?

Долговязый конопатый мальчишка спрыгнул с ящиков с песком, сунул игровую консоль в карман и помчался к стоящему у колонки черному «Кадиллаку».

Низенький, лысеющий старик с пухлым животом, не переставая бурчать, вернулся в магазин.

— Вам полный бак, сэр? — спросил Рони.

Водитель, неприятный, не внушающий доверия тип, обнажил керамические зубы, сказал слащаво:

— Да, мальчик.

— Может, стекла помыть?

— Разве моя малышка запачкалась?

Рони пожал плечами, открыл крышку бензобака и вставил пистолет. На дисплее колонки побежали цифры.

Рони со скучающей миной облокотился о крышу «Кадиллака», подпер щеку.

— Э-э, парниша, — тут же отреагировал мужчина. — Тебе руки некуда деть?

Рони выпрямился и куда-то уставился. Челюсть потихоньку съезжала вниз.

— Мля, парниша! Ты куда льешь?! О, небеса!

Рони вздрогнул. Из бака течет. Под ногами лужа.

Мальчик отпустил рычаг и повесил пистолет. Взгляд вновь к чему-то приклеился.

— Надрать бы тебе уши. На, держи. А чаевых не заслужил.

Рони не пошевелился. Водитель впихнул деньги в ладонь, завел машину и прислушался.

— Мля, что это гудит? Слоны трубят тише.

Мальчишка все еще куда-то пялился, за багажник, вдаль. Водитель зашептал что-то о засилье идиотов в стране, о «светлом» будущем и интернатах, вылез из машины и повернулся на гудящий звук. Замер. Выпучил глаза. Прошептал:

— Доллар животворящий…

Дон Дуглас, хозяин бензаправки и продавец захудалого магазинчика при ней, вышел из-за прилавка. Глаза неотрывно следят за остолбеневшим мальчишкой и бритоголовым клиентом.

— Что там, мессия сошел с небес? — проворчал старик и поплелся к двери.

Порог он не переступил.

Глаза расширились, челюсть затряслась. Перед бензаправкой опускался огромный летательный аппарат стреловидной формы.

— Мать честная!

Дон Дуглас вернулся к кассе, взял в углу двустволку — «винчестер» девяностых годов.

Снаружи между тем уже слышались вопли бритоголового. К нему тянулось черное щупальце. Бритоголовый нырнул в «Кадиллак», взревел двигатель, завизжали шины, автомобиль пулей сорвался с места.

Рони спрятался за колонку. Щупальце потянулось за мальчишкой.

Дон Дуглас бросился на помощь. Правда, годы не прыткие. К тому же страх подгибал ноги.

Из корабля появился высокий пришелец. Темно-серая кожа, четыре узловатых руки, кошачьи зеленые глаза, на плечи спадают стержни черных косичек.

На секунду Дон Дуглас обмер. Спохватился, вскинул двустволку и пальнул.

Пришелец пригнулся, что-то закричал.

Дон Дуглас перезарядил дробовик, надавил на крючок — в дуло воткнулся нож — левый глаз опалило жаром. Старик вскрикнул, «винчестер» загремел об асфальт. Дон Дуглас закрыл ладонью обожженную половину лица и припустил в магазинчик. Скорей, к телефону!

Набирая номер полиции, Дуглас увидел, что корабль взлетает.

По пустынному техасскому шоссе разливался вой сирены. Несколько полицейских «фордов» свернули к невзрачной автозаправке и затормозили.

Навстречу полицейским выскочил Рони.

— Он там. Он ранен. Вы без «скорой»? — протараторил он, чуть не хватая законников за рубашки.

Двое полицейских вошли в магазин, с Рони остался полноватый шериф с пышными рыжими усами. Он снял солнцезащитные очки и представился:

— Шериф Келли. Успокойся, парень. Разберемся.

— У него, кажется, один глаз не видит.

— Стоп, стоп. Давай о главном. Что случилось?

— К нам, это, НЛО прилетало.

Брови шерифа поползли наверх.

— Да, да. Такой большой корабль. Я смотрю: в небе точка. Растет-растет… А потом и этот, на «Кадиллаке» увидел.

— С вами был кто-то еще?

— Мужчина один. Заправлялся.

— Ну, ну.

— Значит, видим мы: опускается махина. Пыли подняло. Глядим, щупальце выпустило, а оно к нам. К бритому, то есть. А, может, и не к нему вовсе. Он посередине стоял.

— Между кем?

— Мной и кораблем.

— Ну, ну.

— Он визгу поднял.

— Корабль?

— Бритый. В машину, и по газам. А щупальце ко мне. Я за колонку. Гляжу, патрон с дробачом. Прицелился. Думаю, неужто щупальце решил перебить. Старый ведь. Читает в очках. Из-за колонки глядь, а там ужо мордоворот страшенный. К патрону идет, значит. Тот и бабахнул.

— Кто?

— Патрон.

— А пришелец?

Рони поджал губы, пожал плечами.

— Не попал мистер Дуглас, наверно. Урод и не покачнулся. Но напугался. Присел, заверещал что-то по-своему. Патрон, значит, снова дробач на исходную А тот.

— Дробовик?

— Пришелец. Раз!

От резкого «раз» шериф аж вздрогнул.

— Ножик, гад, метнул. Ну, у патрона и разорвало одно дуло-то.

— Что, вот так и попал?

— Как есть говорю, сэр.

— А сколько между ними было расстояния?

— Ну, ярдов семь, наверно.

— Хм. Значит, пришелец ножиком попал в маленькое дуло, а сноп дроби в целого «мордоворота» — нет.

— Сэр, ну я ж брехать не стану.

Шериф внимательно посмотрел мальчишке в глаза. Цыкнул.

— Не станешь. Говори, чего тут обкурились?

— Сэр, бензаправка же. Как можно?

— Ну да, ну да.

Шериф призадумался и сказал:

— И ты хочешь, чтобы я поверил в эти бредни?

— Сэр. — обидчиво протянул Рони. — Но ведь мистер Дуглас. Глаз. Дуло разорвало. А там нож.

— Прославится, небось, решили? Народу мало, а так пресса пропиарит.

— Сэр, как можно?

Шериф помрачнел.

— Значит, так, шефа твоего забираем. В больницу. А ты поедешь с нами в участок. По пути советую придумать историю поправдобнее.

— Ну? — Шериф Келли оперся локтями о стол. — Что у вас там произошло?

Рони сидел на стуле, сдвинув колени, потирая их ладонями. Нервничает. Смущен.

— Шериф, я вам ведь все уже сказал.

— Ты это брось, парень. Скажи, как все было. Патрон в тебя стрелял. Что ты натворил? А?

Рони вскочил.

— Сэр, я бы ни за что…

— Сядь.

Повторил уже с угрозой:

— Сядь. Отказываешь в помощи следствию? Нехорошо, парень, нехорошо.

Рони насупился.

— Сэр, я…

Задребезжал телефон.

Шериф погрозил мальчишке кулаком и поднял трубку.

— Шериф Келли слушает. Добрый день, генерал Мак-Кинли. Чем обязан? Не приходили ли ко мне? С чем, простите? О странных явлениях в небе? Вы не о НЛО случаем говорите? А радары в исправности?

Шериф покраснел.

— Извините. Так неопознанный объект. На связь не выходит. Хм. Я понял. Вам крупно повезло, генерал. Прямо передо мной сидит человек, видевший… хм… объект вблизи. Сейчас он вам все расскажет сам.

⠀⠀ ⠀⠀

Пара остроносых F15 рассекает воздух. Впереди темнеет неопознанный объект. Установить связь не удается. Истребители-перехватчики стремительно нагоняют тяжелую махину, плетущуюся еле-еле. Пилоты считают секунды до сближения.

Неопознанный объект остался таковым и вблизи. Подобных самолетов американцы еще не видели. Пилоты вновь попытались связаться с неизвестным. Предупредили: откроют огонь, если молчание продолжится.

— Генерал, объект не выходит на связь. Похоже, ускоряется. Уничтожить?

— Там флаг есть?

— Есть что-то, но я его не узнаю. Лев в лучах солнца на зеленом фоне.

— Хм. Попытайтесь еще раз. Не ответит — тогда будем говорить по-другому.

— Вас понял, генерал.

Все старания пилотов оказались тщетны: связь оставалась односторонней.

— Майлс, ты знаешь, что делать, — сказал пилот напарнику.

Истребители отлетели в хвост неопознанного объекта, на безопасное расстояние. Прицелились. Огонь! Две ракеты заскользили по воздуху. На спине металлической громадины расцвели тюльпаны. Неопознанный объект продолжал двигаться как ни в чем ни бывало.

Пилоты на некоторое время потеряли дар речи.

— Роуз, — раздался голос генерала Мак-Кинли, — что там у вас? На радарах по-прежнему…

— Он цел, генерал. Мы попробуем еще раз.

Очередные ракеты полетели вдогонку загадочного объекта. Результат тот же.

— Я… я не понимаю, генерал. На нем нет ни царапинки!

— Как?!

Истребитель Майлса нырнул вниз. Ушел в пике.

— Майлс, ты что творишь?

— Я ни при чем! Самолет не слушается!

— То есть как.

Роуз осекся.

Приборы точно с ума посходили. Мотор зачихал, заглох. F15 на секунду замер, накренился и начал падать.

— Роуз! Майлс! Что случилось? — разрывался Мак Кинли.

— Самолеты выведены из строя, генерал. Мы вынуждены катапультироваться.

В стороне Роуз заметил, как распустился парашют Майлса.

Земля приближалась.

В небе появилось одним одуванчиком больше. Пилоты плавно опускались, глаза провожали стреловидный самолет.

⠀⠀ ⠀⠀

Квар Мельдар сидел в кресле второго пилота и прижимал к синякам компрессор.

— Ну и психи же эти люди! — воскликнул первый пилот Квар Эрчильд. — Дикари, честное слово! Неужели они не знают такой вещи, как гостеприимство и помощь ближнему?

Эрчильд взвинтился не на шутку. Мельдар с опаской поглядывал на штурвал, который напарник то и дело отпускал.

— Может, я поведу?

— Сиди, калека.

— Включи тогда автопилот.

— Я и сам вполне справляюсь. Тем более мы не знаем, куда лететь. Хвали Барга, что я надоумил тебя включить бронеполе. А то кормил бы скризов.

Мельдар виновато опустил голову. И тут же вскинул. Датчики сигнализировали о приближающихся объектах.

— Похоже, у нас кто-то на хвосте, — с тревогой заметил Эрчильд.

— Оторвемся?

— Ты что, у нас топлива совсем ничего. Говорил тебе, давай заправимся на Центавре. Нет, тут на карте еще населенная планета. На Центавре дорого.

— Ой, гляди какие!

По бокам корабля возникли небольшие самолеты. Их пилоты подавали какие-то знаки.

— Чего они хотят?

Мельдар еле удержался от того, чтобы не почесать затылок.

— Учитывая предыдущую сцену, наверное, чтобы мы убирались отсюда.

— Думаешь? По-моему, они ждут ответа.

— Они нас не видят. Окна же затемненные.

— А, ну да. Связаться, может, с ними?

— Пробую. Не выходит. У них, наверное, другой метод связи. Или наши частоты не поддерживаются.

— Дела…

— Кажется, улетают.

— Ага.

Эрчильд чуть прибавил скорости.

— Поскорей бы найти заправку.

— Эрч, их теперь уже четверо.

— Как? Да они атакуют нас!

— Скорей! Силовое поле!

Щелкнул переключатель.

— На полную?

— Лучше перестраховаться.

Эрчильд провернул тумблер до последней отметки.

— Их снова двое, — удовлетворенно заметил Мельдар.

Через некоторое время число объектов удвоилось.

— Опять?

— А, пусть балуются, — пренебрежительно сказал Эрчильд, — поле им не пробить.

— Да, но запас энергии лучше экономить. Без топлива и энергии мы загнемся на этой захудалой планетке.

— Ты тоже заметил? Ладно, сейчас мы от них отделаемся.

Защелкали переключатели. Бурая кнопка вжалась в панель.

— Магнитные волны?

Эрчильд кивнул.

⠀⠀ ⠀⠀

Жаркое полуденное солнце палит головы. Кругом пустыня. Асфальт, как раскаленная сковорода.

На обочине стоят двое молодых людей. Голосуют. В руках — емкости, напоминающие канистры. Изредка мимо проносятся машины.

— Эрч, а наш корабль не найдут? — спросил голубоглазый блондин атлетического телосложения, в точности как на рекламном щите напротив.

— Ты видел уровень их развития? Только если лбом стукнутся, — ответил худой брюнет среднего роста с темно-серыми серьезными глазами. Именно такой актер был изображен на недавно проехавшей фуре с компьютерным оборудованием.

— Если машины не шарахаются от нас, — продолжил брюнет, — значит, маскировка отличная, а у аборигенов нет различителя. Наш корабль для них — равнина песка.

— Слушай, а как они поймут, что нам надо?

— На пальцах объясним. Вспомни Церион. Племя Маду.

— А если их топливо не подойдет?

Эрчильд нахмурился, сунул руки в карманы брюк.

— Тогда придется ставить маяк SOS и надеяться, что нас найдут.

— На это уйдет время.

— Немало.

Помолчали.

— Выглядим мы, как они, — сказал брюнет. — Прикинемся иностранцами. Из каких мы только передряг не вылезали. Прорвемся.

— Гляди, гляди, притормаживает!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1990 году в с. Митьковка Брянской области. Закончил Брянский политехнический колледж по специальности «Программное обеспечение ВТ и АС», учится заочно в Брянском государственном техническом университете. Служил в РВиА (Ракетные войска и артиллерия) во Владимирской области.

В 2011 году — лауреат премии им. П. Л. Проскурина. География публикаций: США, Австралия, Казахстан, Дагестан, Финляндия, Новая Зеландия, Германия, Украина, Беллоруссия, Россия. Публиковался в литературных журналах «Простор» (Алма-Ата), «Нива» (Астана), «Воин России» (Москва), а также журналах «Вселенная. Пространство. Время» (Киев, Москва), «Искатель» (Чикаго), газете «Красная звезда» (Москва), «Наш Техас» (Хьюстон) и др.

⠀⠀ ⠀⠀

Олег Кожин Война войной, а телеабсорбция по расписанию

— Видел?! Даже оружия нет! — прошептал Дигби, со смесью почтения и легкого страха поглядывая в сторону строящейся на плацу роты.

— Видать совсем звери, — так же шепотом откликнулся Анасис. — Голыми руками русских рвать будут.

И он представил, как молчаливые парни в пехотной форме совершенно безэмоционально отрывают конечности беззащитным «иванам», и отряды русских в ужасе бегут, бросая свои глупые «Kalashnikoff».

— А может они телепаты? Я про такое читал в «Ридерз дайджест». Там говорили, что еще во время второй мировой экспериментировали по созданию специального подразделения боевых телепатов…

— Твою мать! — восхищенно выругался Анасис. — Это реально круто! Даже жаль, что это всего лишь учения.

Картинка, нарисованная живым воображением рядового, была не менее кровавой, но более гуманной: спецподразделение просто шло вперед, пристально вглядываясь в нестройные ряды пьяных русских, и под этими взглядами головы в шапках ушанках лопались, как перезревшие фрукты.

— Я одного не пойму, — Дигби задумчиво почесал подбородок, глядя, как таинственные солдаты неторопливо выстраиваются в две шеренги, — чего они все такие жирные-то?

— Орлы! — окинув цепким взором шеренгу бойцов, негромко сказал полковник Мак-Манус своему личному адъютанту Джефри Козлофски.

Глядя, как строятся тучные, одышечные пехотинцы (Господи Иисусе, да какие они пехотинцы!? Эти и километра пешим ходом не пройдут!), как утирают они платками раскрасневшиеся потные лица, Козлоффски энтузиазма своего шефа не разделял, но из чувства субординации помалкивал. Будучи хорошим адъютантом, Джефри давным-давно научился держать свои мысли при себе. Пусть начальство думает, у него работа такая. А его, Джефри работа, заключается в исполнении приказов. Но, господи, до чего же тяжело было удержаться от едких замечаний, глядя, как «орлы», тяжело раскачиваясь на колоннообразных ногах, толкаются, пытаясь комфортно разместиться на плацу.

— Зря вы так недоверчивы, Джефри, — заметив смятение своего подчиненного, полковник хитро улыбнулся в пышные седые усы. — Эти парни — будущее нашей великой армии.

— Но сэр, я решительно ничего не понимаю! А как же хорошая физическая форма? Я хочу сказать — ведь именно этому нас и учили, так? Хороший солдат — солдат подтянутый, и никак иначе!

— Вы, Джефри, живете в двадцатом веке, — и полковник молодцевато выпятил грудь, глянув на подчиненного сверху вниз. — Тогда, как на дворе уже двадцать первый! В наше время побеждает не тот, чьи солдаты дальше бегают и лучше дерутся, а тот, у кого самые передовые технологии.

— Сэр, а как же боевой дух?! Ведь эти парни унылы, как сельская вечеринка! Первая же атака русских заставит их расплакаться! Со всем возможным почтением, но их сомнут, сэр!

— Не сомнут, Джеф… Не сомнут. Эти бравые парни не будут воевать на передовой. Они поразят войска противника прямо отсюда. Так что — и я говорю это абсолютно серьезно, — к Дьяволу боевой дух! Победу приносит телеабсорбция!

И полковник Мак Манус, невероятно гордящийся своими прогрессивными взглядами на новейшие методы ведения боя, довольно потер свои огромные ладони.

— Будьте уверенны, Джефри, эти учения мы выиграем!

Место для обеда Степан выбрал идеальное — пологий холм надежно защищал его от снайперской пули (буде снайпер решит тратить боеприпасы на обычного бойца) и ветра. К тому же, солнце уже основательно прогрело траву и землю, создавая дополнительный комфорт — такой редкий, и так ценимый солдатами в походных условиях. Повар Михалыч, пожилой усатый толстяк в замацаном переднике, сегодня пребывал в хорошем настроении, и от души сыпанул Степану в миску не два, а четыре половника чудеснейшей, ароматной гречи с тушенкой. Что ни говори, а на свежем воздухе есть хочется вдвое больше.

Довольно оглядев нехитрую сервировку — на расстеленной клеенке стояла алюминиевая миска с погнутыми краями, «сиротская» эмалированная кружка на пол литра чая, четыре кусочка черного хлеба и пара крошащихся печенюх — Степан улыбнулся и нырнул в вещмешок, за ложкой. Вилки он не переваривал на генетическом уровне, равно как и новомодные «вижки» — уродливые зубастые гибриды всех возможных столовых приборов. Ложка у Степы была старая, деревянная, разрисованная вдоль и поперек полустертым хохломским узором. Своего рода семейная реликвия, передаваемая из поколения в поколение служивыми людьми. Прабабушка сказывала, что этой самой ложкой, края которой уже тогда были изрядно обгрызены, прадед Карп Васильевич лопал трофейную немецкую тушенку во взятом Кенигсберге.

Ловко крутанув прибор между пальцами, Степан запустил маленькую деревянную лопату в густую рассыпчатую кашу, блестящую прожилками тушеного мяса и, вдохнув прекрасный аромат горячей пищи, с наслаждением отправил ложку в рот.

Из окон казармы плац просматривался отлично, но вот зычного полковничьего голоса и рева полусотни жирных глоток слышно не было — радисты накрыли этот сектор лагеря электронным щитом, создав, своего рода акустическую яму, из которой не доносилось ни звука.

— Хоть бы краем уха услышать, что там происходит! — чернокожий Анасис недовольно оттопырил и без того огромную нижнюю губу. — Вот так служишь-служишь, а приедешь домой, и рассказать нечего. Кому интересно, что я из окна на секретное подразделение глядел?

Старый Мак-Манус разошелся не на шутку, потрясая в воздухе воздетыми к небу жилистыми кулаками и тыкая пальцем в полощущий на ветру звездно-полосатый флаг, точно призывая его в свидетели. В эту минуту Анасис многое бы отдал за умение читать по губам.

Но вот на плацу обозначилось какое-то шевеление. По мановению командирской руки первая шеренга толстяков сделала шаг вперед и, с видимым усилием, дружно опустилась на одно колено. Словно вся рота вдруг решила попросить руку и сердце старого полковника. Вторая шеренга слаженно сорвала свои походные рюкзаки и почти синхронно вынула из них миниатюрные портативные компьютеры. Дигби успел принести полевой бинокль, и теперь сослуживцы, поочередно припадая к прорезиненным окулярам, спешили рассмотреть необычных бойцов во всех деталях.

Вблизи «солдаты будущего» оказались еще более нелицеприятными. Рыхлые лица, с глубоко запрятанными мелкими глазками, толстые, округлые словно сардельки, пальцы, темные пятна расплывающегося пота подмышками и вокруг шей. Но старый ирландский ублюдок Мак Манус смотрел на них с плохо скрываемым восхищением, и это приводило наблюдателей в замешательство.

Вторая шеренга, тем временем, накинула на плечи лямки, надежно устроив лэптопы на своих выпирающих животах. На пухлые руки были мгновенно натянуты специальные перчатки, с тонкими стилосами, расположенными наподобие когтей — толстые пальцы были не в состоянии работать с маленькими клавишами. Толстяки первой шеренги опустили руки на пояса, и сделали такое движение, словно вынимали меч из ножен. Только вместо меча в их округлых кулачках были зажаты блестящие на солнце…

— Что за черт!? — Дигби отстранился от окуляров, недоуменно выгнув брови.

Анасис молча принял бинокль, долго вглядывался в него, после чего положил на стол и, удивленно посмотрев на друга, пробормотал:

— Ничего не понимаю!

В округлых кулачках жирдяев были зажаты блестящие на солнце… ложки. Обычные столовые ложки, какие можно встретить на кухне любого дома или заведения общественного питания. Ну ладно, не совсем обычные: при детальном рассмотрении Джефри удалось увидеть и тонкие проводки, тянущиеся от ручек в отверстия лэптопов, и мигающие ровным зеленым светом диоды на основаниях, и даже пару кнопок с неразличимыми пиктограммами. По очередной громогласной команде полковника, в левых руках бойцов первой шеренги появились неглубокие миски, также украшенные каким-то футуристическим техномоддингом.

Чувствуя себя персонажем телерозыгрыша, Козлофски, впервые за все годы службы, с трудом сдерживался, чтобы не засыпать начальника неуставными вопросами, касающимися, в основном, его, начальника, психического здоровья. Но въевшаяся в характер субординация не позволила Джефри раскрыть рот. К счастью, прежде чем противоречие между любопытством и субординацией окончательно свело его с ума, полковник Мак-Манус наконец-то приподнял завесу тайны.

— Запомните этот день, Джеф.

Стоя под реющим на ветру полотном старины «звездно-полосатого», полковник был столь патриотичен, в своей новенькой форме, с многочисленными знаками отличия на широкой груди и благородной сединой на висках, что хоть сейчас на агитационную брошюру! Глядя на гордую композицию, что составляли старый вояка и еще более старый флаг, ни один обдолбанный крэком хиппи-уклонист не посмел бы сказать, что армия США — это плохо!

— Потому что о нем вы будете рассказывать своим детям и внукам! Это день, когда армия Соединенных штатов навсегда доказала свое военное превосходство над всеми армиями мира.

— Но сэр, осмелюсь заметить, что в учениях принимают участие только США и Россия.

— Над всеми! Русские станут нашим демонстрационным макетом, как когда-то Хиросима. Все дело в том, Джеф, что благодаря нашим орлам, — полковник широко обвел рукой тучных бойцов, — мы лишим противника самого ценного — еды. Толстый воин вовсе не плохой воин. А вот голодный воин — это очень плохой воин.

— Прошу меня простить, сэр, но я весьма сомневаюсь в способности этих солдат добраться до кухни русских.

— Телеабсорбция, Джеф! Доверьтесь телеабсорбции! Благодаря новейшим разработкам нам подвластно пространство!

Степа не сразу заметил, что горка вкуснейшей наваристой гречи стремительно уменьшается без всякого его участия. Он успел зачерпнуть лишь пару ложек каши, а тарелка опустела уже на четверть. Задумчиво облизав расписной узор, Степан недоверчиво посмотрел на перемазанные жиром разваренные крупинки. Гора каши постепенно оседала.

Не будучи сторонником пословицы «Обед раздели с товарищем», Степан быстро сообразил, чем грозит ему нежданная аномалия. Мозг еще думал, а руки уже действовали, оправляя в рот ложку за ложкой. Точно два спортсмена, русский солдат и невидимка, соревновались в скорости поедания гречневой каши. И в этом состязании Россия явно проигрывала.

Как не лихо орудовал деревяшкой Степа, невидимый противник опережал его по всем статьям. Пока солдат зачерпывал одну ложку, кашевор успевал украсть две, а то и три! Наконец Степан понял, что просто не успевает прожевывать гречку, и торопливо запив ее чаем, горестно взвыл в светлое весеннее небо. И точно по команде, со всех сторон донеслись отчаянные крики объедаемых бойцов.

На плацу творилось нечто совершенно фантастичное. Передние ряды солдат монотонно опускали свои ложки в тарелки, но вместо того чтобы звякнуть о поверхность, черпало проваливалось, как в воду, и возвращалось до краев заполненное дымящейся кашей, которая тут же отправлялась в рот солдатам. Вторые ряды методично барабанили по клавишам своими когтистыми перчатками, исполняя роль наводчика. Это было поразительно, но Козлофски твердо решил больше ничему не удивляться.

— А это обязательно? — поинтересовался он.

— Что? — полковник недоуменно приподнял седые брови.

— Заставлять их есть? Я думаю, в этом и заключается проблема ожирения личного состава?

— Больная мозоль, — сокрушенно покачал головой полковник. — Высоколобые настояли на непременном поедании отнятых у противника продуктов. Их, видите ли, заботит равновесие Вселенной — якобы нецелевое использование добытого может вызвать какое-то там возмущение, вследствие которого мы можем совсем лишиться нашего уникального оружия… К тому же, — Мак Манус улыбнулся и хитро прищурился, — где вы видели едока лучшего, чем оголодавший толстяк, а?

Тарелка опустела наполовину, и остатки каши продолжали стремительно исчезать. Протестующее урчал Степин желудок, а сам боец от досады скрежетал зубами. Он уже готов был плюнуть на все, и хотя бы допить чай с хлебом, но в этот момент на дне тарелки что-то неуловимо быстро блеснуло. От неожиданности Степан даже отпрянул, но мгновенно собрался и принялся пристально следить за новой аномалией, стараясь не обращать внимания на витающие над российским лагерем крики и отборнейший мат.

Вот вновь мелькнул блестящий предмет, и тут же исчез, унося с собой вожделенную гречу. И еще раз. И еще. И только когда каши осталось едва ли на четверть Степа распознал в похитителе хищное острое черпало стальной ложки.

— Ах ты, зарррраза! — Степан так поразился нахальству невидимки, что совершенно неосознанно воткнул свой столовый прибор в тарелку и едва не заорал, когда он провалился в нее почти до половины. Но как только нечто начало выдавливать семейную реликвию Степы обратно, он сообразил, что это воровская сталь вновь пытается пробиться к его обеду. И страх исчез. Если есть ложка — значит, на другом ее конце есть и человек. Нечистой силе такие тонкости ни к чему, значит, это происки врага! И Степан, поднатужившись, навалился на свою заслуженную деревяшку всем весом.

На этот раз в тарелку провалилась вся рука целиком, и боец, крепко сжав свое импровизированное оружие в кулаке, что было силы, ударил им невидимого противника. За десятки километров его спонтанный удар достиг цели. И ощутив это, Степа что было мочи, заорал:

— Братцы, мочи кашекрадов!

И чтобы слово не расходилось с делом, еще раз активно двинул кулаком подлому противнику.

— Дьявол, да это самая настоящая бойня! — восхищенно присвистнул Анасис.

— Доигрались, — хмуро подтвердил Дигби.

То один, то другой боец неожиданно падал на землю, сраженный невесть откуда появляющимися руками, с зажатыми в них ложками. В одно мгновение солдаты будущего превратились в стадо перепуганных, бесконтрольных толстяков, по нелепой случайности выряженных в военную форму. Не сговариваясь, друзья закрыли жалюзи на окнах — смотреть на поражение их соотечественников не было никакого желания.

В том, что это именно поражение, не было никаких сомнений. Боеспособными остались лишь наводчики из второго ряда, но и они с опаской поглядывали на сослуживцев, зажимающих расквашенные носы, или недоверчиво щупающих наливающиеся синевой кровоподтеки. Полковник Мак Манус беспомощно смотрел на разбитые войска и старательно гнал от себя мысль о самоубийстве. Лишь полное непонимание происходящего все еще удерживало его в этом мире. Полковник очень хотел разобраться, что же произошло?

— То, что должно было, сэр, — тактично отозвался Козлофски, и Мак Манус осознал, что думал вслух.

— Решительно ничего не понимаю, — горестно покачал головой полковник. — где мы допустили ошибку?

— Боевой дух, сэр. Все очень просто — он либо есть, либо его нет. И побеждает всегда тот, у кого его больше. У наших ребят была техника, но не было воли к победе. А без нее любое, даже самое современное оружие — ничто.

А в тридцати километрах от них рядовой Степан выскреб остатки гречки из миски и, старательно облизав деревянное черпало, отправился к кашевару Михалычу. Сегодня повар был в хорошем настроении, и вполне можно было рассчитывать на добавку… Повар не хуже других понимал, что хороший солдат — сытый солдат.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в городе Норильске в 1981 году. Сейчас живет в Петрозаводске. Окончил ЛГОУ им. А. С. Пушкина по специальности «Связи с общественностью». Профессиональная деятельность преимущественно связана со средствами массовой информации или молодежной политикой.

Пишет около семи лет в жанре хоррора и мистики, гораздо реже — фантастики. Публиковался в журналах «Полдень, 21 век», «Машины и механизмы», «Знание-сила: Фантастика», «Уральский следопыт», «Север», «Реальность фантастики», «DARKER», а также в межавторских сборниках.

⠀⠀ ⠀⠀

Кристина Каримова Типичный представитель

— Стой, Олли! Остановись!!!

Раздался резкий скрип тормозов, и темные очки, сигареты, зажигалка, одним словом, вся полезная мелочь, успевшая скопиться за поездку, полетела с полочки на пол. Хорошо хоть сзади на трассе никого не было, а то без аварии бы не обошлось.

— Что случилось, милая? — полуобернувшись к супруге, заботливо вопросил Олли, не выказывая ни малейших признаков возмущения. Я потерла ушибленный локоть и с завистью подумала, что мой муж, вздумай я проделать такой фортель, сейчас бы громко вещал о безответственности и истеричности женщин.

— О, дорогой! — Линда со счастливым выражением на лице уткнулась окно. — Ты только посмотри, какая прелесть!

«Прелестью» был деревенский мужичок на обочине, держащий под уздцы пегую, с грязными боками, лошаденку, впряженную в облезлую телегу. Телогрейка селянина лохматилась клочьями вылезающей ваты, на ногах кривовато сидели неровно обрезанные по верху валенки, веревочки шапки-ушанки уныло свисали вдоль впалых щек. И весь этот прикид — в тридцатиградусную летнюю жару! Я мысленно застонала. Поставил же бог этого мужика на нашем пути, когда до города с уютной гостиницей, мягкой кроватью и горячим душем осталось не больше часа езды! Сколько Линда и Олли уже пересмотрели, этих «прелестей» в убогих глубинных деревушках с покосившимися доживающими последние годы домиками!

Линда — пухленькая, похожая на пуфик с дивана, вечно восторженная итальянка. Олли — длинный, тощий, невозмутимый финн. Линда постоянно увлекается чем-либо, а Олли потворствует любым желаниям супруги. В первый раз эта сладкая парочка приехала в Россию изучать русские народные промыслы и наняла меня через агентство как гида-сопровождающего. Во второй раз я собирала вместе с ними местный фольклор. А на этот раз супруги желали общаться с представителями русского народа в их естественной среде. В связи с этим мы уже месяц мотаемся по самым драным деревенькам нашей необъятной родины, и оба моих подопечных получают массу удовольствия. Чего, к сожалению, я не могу сказать о себе. Основательное погружение в нашу русскую действительность уже стоит у меня поперек горла.

— Я просто обязана это запечатлеть! — Линда, несмотря на свой немаленький объем, подобно бабочке выпорхнула из машины. «Подобно бабочке моли, отъевшейся за лето забытыми в шкафу шубами», — прокомментировал мой ехидный внутренний голос.

Пока Олли, будто гигантский богомол, неторопливо, буквально по частям аккуратно выбирался из машины, Линда, взмахивая мощными крылами, успела несколько раз облететь понравившийся ей объект.

— Ах, какой типаж! Какой колорит! — щебетала Линда, нарезая круги. — Позвольте вас сфотографировать? Не беспокойтесь, все ваши труды непременно будут оплачены!

Мужик, тупо глядя куда-то вдаль, промолчал, а лошадь, видимо, посчитавшая себя ответственной за диалог с иностранцами, протяжно всхрапнула. Линда, восприняв это как знак согласия, сорвала с груди фотоаппарат и активно защелкала. Фас, профиль, снизу, сбоку, сзади…

— О-о-обожаю Россию! Обожаю россиян! — с чувством восклицала Линда время от времени. Лошадь осторожно косила глазом, Олли умилялся, а я, криво улыбаясь, переминалась с ноги на ногу. Фотосессия длилась, длилась и длилась.

— Благодарю Вас! — с чувством воскликнула итальянка в тот момент, когда я уже начала смиряться с мыслью, что в гостиницу нам сегодня не попасть. Порылась в карманах и сунула мужичку целую двадцатку. Тот с тупым удивлением уставился на зеленую бумажку. «Глупо, — с грустью подумала я, упаковываясь в автомобиль. — Пропали денежки. Этот убогий и долларов-то никогда не видел. Лучше бы отдали мне.» Меня, однако, никто не спрашивал, и я скромно промолчала. Автомобиль тронулся, и Линда активно замахала рукой. Колокольчик на шее лошади нежно тренькнул нам вслед.

Машина скрылась за поворотом, и лошадь осторожно пихнула мужика мордой. Тот оторвался от созерцания зеленой бумажки и перевел взгляд на животное.

— Слушай, — пожевав губами, грустно вопросила коняка. — Ты уверен, что мы ничего не напутали? По-моему, на нас как-то странно смотрели.

— Так. — мужичок почесал пятерней свалявшиеся под шапкой волосы. — Кто ж знает. Эксперты советовали.

— Эээээ. Эксперты! — протянула лошадь презрительно. — Может, подкорректировать? Аборигенов мы уже увидели, да и средство передвижения, — лошадь осуждающе покосилась на кособокую телегу. — Можно будет улучшить.

— Хорошо, дорогая, как скажешь. — покорно согласился мужичок.

Менее часа спустя, новенький белый кабриолет, на скорую руку сварганенный из старой телеги, весело мчался по просторам России. Двое ученых с Альдебарана, приняв облик типичных представителей региона высадки, приступили к циклу исследований недавно открытой планеты. На шее активной толстушки, сидящей радом с тощим невозмутимым водителем, весело позвякивал передатчик сверхдальней связи, ловко замаскированный под популярное в этой местности украшение.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родилась в 1974 году в г. Кирове. Два высших образования: педагогическое и финансовоэкономическое. С 1993 года по 2010 год работала преподавателем. В настоящее время коммерческий директор туристической компании. Хобби — путешествия. Девиз — жить должно быть интересно.

Писать начала в 2011 году. Публиковалась в таких журналах, как «Уральский следопыт» (2012), «Фантаскоп» (2012), «EDITA» (2011, Германия), а также в сборниках «Аэлита/008» (2012) и «РБЖ Азимут» (2012).

Финалист конкурса «Альтернативная реальность» (журнал «Если», 2012), второе место в номинации проза в областном литературном фестивале «Зеленая улица» (Кировская область, 2012).

⠀⠀ ⠀⠀

Анатолий Радов Нежданные гости

Геннадий Сергеевич Бердышев, генерал-майор, главный человек на Плесецком военно-испытательном космодроме, спешно, размашистым шагом, почти бежал к своему кабинету. На его лице читалось неподдельное беспокойство, и особенно оно было заметно в глазах. Они взволнованно сверкали, наполненные какой-то смесью страха и удивления. Геннадий Сергеевич чувствовал сам, что он сейчас на взводе. Но этому было объяснение. Ситуация на космодроме, мягко говоря, была внештатной.

Он вбежал в свой кабинет и ринулся к телефону с гербом России на корпусе. Поднял трубку, и прислушался. Через секунды три, на том конце провода уставший мужской голос спросил — Да?

— Мне президента, — резко бросил Геннадий Сергеевич. — Срочно!

— Вы что, пиццу заказываете? — спросил недовольный голос.

— Я генерал-майор Бердышев, командующий Плецеским военно-испытательным космодромом. У нас контакт.

— В смысле, контакт? — спросил голос.

— В прямом. Пятнадцать минут назад на стартовую площадку космодрома приземлился инопланетный корабль.

— В Плесецке? Генерал-майор, не говори ерунды. В этом случае, нас давно бы предупредило ПВО…

— Значит, не засекли их ваши ПВО, — перебил Бердышев, повысив голос. — И вы мне не тычьте. Я вам не мальчик с улицы.

— Не кричите, — спокойно сказал голос. — Я тоже не с улицы. И что это значит — ваши?

— Сейчас не время придираться к словам, — зло бросил Бердышев в трубку.

— Хорошо, — медленно произнес голос. — Через пару минут соединю.

Геннадий Сергеевич держа трубку возле уха, присел в кресло.

Взволнованно забарабанил пальцами по столу. Ждать. «Как же ждать, когда такое?» — думал он, разглядывая двуглавого орла на телефоне. Время не спешило, как черепаха. Он перевел взгляд на часы. Одна секунда, две, три, так было еще медленней. Он снова уставился на орла.

В телефоне царила тишина. Потом пошли мягкие сигналы.

«Наверное, соединяют», — подумал Бердышев.

— Я вас слушаю, генерал-майор, — узнал Бердышев знакомый голос.

— Товарищ главнокомандующий, — начал генерал-майор. — Сегодня, в четырнадцать сорок по московскому времени на территории Российской Федерации совершил посадку управляемый инопланетный корабль с представителями другой цивилизации на борту. — Бердышев шумно вдохнул.

В трубке на несколько секунд вновь повисла тишина. Геннадий Сергеевич стер пот со лба, и заметил, что рука дрожит.

— Да-а, — наконец заговорил знакомый голос — Угроза существует?

— Нет, — ответил Бердышев. — Они явно прилетели с мирными целями.

— Почему вы уверены?

— Они просто приземлились на стартовую площадку, вышли из корабля и ждали нас. Никакой агрессии.

— Их не засекают наши ПВО. — Голос президента слегка помрачнел. — А что, если возле Земли полно их кораблей? Что, если это только отвлекающий маневр с их стороны?

— Не знаю. — Бердышев задумался. — В таком случае, мы ничего пока не можем сделать. Только ждать.

— Вы правы, генерал-майор, правы, — торопливо проговорил президент. — Спешить сейчас абсолютно незачем. Так что, как говорится, не будем гнать лошадей. Через два с половиной часа я лично буду у вас.

Бердышев вернулся в командный пункт. Встретился взглядом с майором Ладовым. Кивнул головой. Майор, пробираясь сквозь столы с мониторами, и задевая офицеров, заспешил к командиру.

— Ну что? — спросил он, подходя.

— Все по плану. Никакой спешки, и никакой самодеятельности. Через пару-тройку часов здесь будет сам президент. А пока, я не знаю, поместите их в какое-нибудь комфортабельное помещение. Но главное, оградить их от информации. — Бердышев постучал пальцами по груди майора. — От любой информации, Миша. Иначе, ты сам понимаешь, что может произойти.

— А что президент?

— Президент взял этот вопрос под свой личный контроль. Наши послы во всем мире сейчас предупреждают руководителей остальных держав.

— Может, мы слишком переживаем по этому поводу? — спросил майор.

— Слово слишком в таких случаях неуместно, — ответил Бердышев — Мы должны продумывать все варианты. Они неагрессивны… пока. Но что мы о них знаем? Ничего. Хотя, нет. Мы знаем, что если они сюда долетели, то и оружие у них, ну ты сам все понимаешь.

— Да, опасные черти, — согласился майор.

— А потому, не будем гнать лошадей, как сказал президент. И никакой информации. Никакой, — повторил Бердышев.

— Что там? — спросил советник по вопросам безопасности.

— Что-что. Контакт, черт его дери.

Президент устало откинулся на спинку кресла. На его плечи легло многое. Подъем страны с колен, вытаскивание экономики из бездны, а народа — из великого коллапса. Благодаря его работе, страну стали снова уважать, как прежде, во времена социализма, во времена Петра первого, во времена Святослава, во времена… И вот теперь такое. Это посложней всяких там бездн и коллапсов. Здесь чужеродное сознание, и как оно будет реагировать на человека и на историю Земли, одному Богу известно.

— Боевая готовность номер один по всем регулярным частям, — приказал президент. — Это первое. Второе, передать полную информацию во все посольства. Пусть предупредят президентов, шейхов, премьер-министров, и прочую верхушку. Третье. Нам немедленно нужно вылетать на место.

— Может, стянуть к этому самому месту пару-тройку дивизий? Или лучше армию? — спросил советник.

— Это лишнее, — отклонил президент. — Основная угроза сейчас может прийти только из космоса. Пусть уже прошарят окрестности Земли. — Президент повысил голос. — Что, у нас такое тупое ПВО, что вообще не заметила этих инопланетян?

— Совершенно другие технологии, — сказал советник, разведя руками.

— Да, я понимаю.

Бердышев глупо смотрел на пришельцев. Те неловко сидели в черных креслах из кожи, и с ничего не выражающими лицами смотрели на людей.

— Что делать? — наклоняясь к Бердышеву, шепотом спросил майор.

Бердышев пожал плечами: а откуда ж он знает? По нему, так лучше б и не было этих пришельцев, этого контакта.

Один из инопланетян заговорил. Все молча слушали его речь. Сама речь не отличалась от человеческой, в ней было только больше шипящих звуков, а так, ни какого свиста, ни какого прищелкивания, ни какой телепатии. Он просто что-то говорил на непонятном языке, время от времени утвердительно кивая головой.

— Интересно, о чем он там? — подумал Бердышев — А речевой аппарат у них видимо схожий с нашим. — у Бердышева вдруг в голове мелькнула мысль. — Значит, наш язык они быстро смогут выучить, а мы их. И тогда они доберутся до всей информации, и тогда… что тогда? Кто знает, как они отреагируют? Может, им глубоко по боку будет. А может, натолкнет их информация на те же мысли, что и нас с майором. И тогда…

Инопланетянин все говорил и говорил. Люди молча стояли. Пока нужно стоять и молчать, не проявляя агрессии. Может быть, уже завтра с ними начнут работать лингвисты, а через неделю, мы будем понимать друг друга.

Бердышев незаметно похлопал майора по спине, тот обернулся, и Бердышев мотнул головой. Они медленно вышли в коридор.

Бердышев вытащил пачку сигарет и, предложив майору, закурил сам. Майор взял, сжал пальцами белую гильзочку «русского стиля», и, поместив ее между губ, щелкнул зажигалкой.

— Глупо как-то все, — проговорил Бердышев, выдыхая струйку дыма. — Он что-то говорит, а мы молчим, как идиоты. Еще не хватало, чтобы они нас по-настоящему за идиотов посчитали.

Майор усмехнулся.

— А как вы хотели? Это вам не в фантастических рассказах, только прилетели, и сразу: здравствуйте, Земляне, мы с альфы Центавра, хотели бы с вами дружить.

Бердышев тоже хмыкнул.

— Да-а, все не так просто, как в книжках и кино. А ты заметил, что речь у них почти как наша? Если на ихнем разговаривать, то и язык особо ломать не надо.

— Да, есть такое, — согласился майор.

Бердышев бросил окурок на линолеум коридора и растер его подошвой ботинка.

— Ну что? Нужно идти туда и стоять, — то ли спросил, то ли констатировал он и открыл дверь в комнату для отдыха. Лучшего места для временного размещения пришельцев они пока не придумали. Майор затушил сигарету пальцами и положил в карман. Они молча вернулись обратно.

Говоривший пришелец уже молчал. Все трое внимательно смотрели на рассказывающего им о Земле лейтенанта.

— Черт! — буркнул Бердышев — Майор, ну-ка быстро заткни этого придурка. Я его козла в стройбат отправлю.

Майор ринулся к лейтенанту, и грубо схватил его за локоть.

— Заткнись, придурок, — прошипел он ему в самое ухо.

Лейтенант обернулся и недоуменно уставился на майора.

— А что такого? — спросил он, испуганно захлопав глазами — Я им просто историю Земли рассказываю. Как она формировалась.

— Ты баран, в стройбате будешь дальше служить, ты понял? — пугающим шепотом выдохнул прямо ему в лицо майор.

Лейтенант потупил глаза и торопливо ретировался в дальний угол. Майор вернулся к Бердышеву.

— И откуда такие болваны у нас? — спросил Бердышев — У нас тут что, обычная мотострелковая часть, что ли?

Правительственный кортеж подъехал почти к самому самолету. Президент выбрался из автомобиля и, окруженный охранниками, зашагал к трапу. Справа от него бежал советник.

— В посольства уже сообщили. Они работают. У нас тоже все правоохранительные структуры занялись проблемой. Командующие ракетными войсками стратегического назначения ждут ваших указаний. Боевая готовность номер один.

— Хорошо, хорошо, — президент кивал головой в такт шагам. — Но информация не должна просочиться не только к ним, но и к журналистам о них. Нам абсолютно не нужно, чтобы кто-то об этом знал. Только военные. Только верхи. Иначе начнется такая заваруха…

— Само собой, — громко говорил советник, с трудом поспевая за уверенным шагом президента. — Этим журналюгам дай мелкий повод, так они. А здесь, целое пришествие.

Президент легко поднялся по трапу и скрылся в салоне самолета. Вслед за ним в салоне, один за другим, стала скрываться охрана и всевозможные советники.

Когда последний из них вошел в самолет, трап медленно отъехал, и дверь, поднявшись вверх, плотно прижалась к арке входа.

Борт номер один, вырулив на взлетную полосу, остановился, и на месте набрав обороты, резко ускоряясь, рванул вперед. Метров через двести переднее шасси оторвалось от асфальта. За минуту до этого, с военного аэродром, расположенного в сорока километрах от Внуково, поднялись в воздух две тридцатых СУшки.

Часа через полтора самолет приземлился на взлетную полосу, находящуюся на территории закрытой зоны Плесецкого космодрома. Президент ступил на землю и заворожено посмотрел на корабль инопланетян. Тот был размером с хрущевскую пятиэтажку. Черного цвета, без каких-либо иллюминаторов, он походил на огромное животное. Президент невольно поежился. Да. Эти ребята чертовски опасны, и если они вдруг решат, что…

— Господин президент, — перебил его размышления советник по вопросам безопасности. — Нам лучше уйти отсюда в здание. От этой махины наверняка исходят вредные излучения.

— Да-да, — быстро сказал президент.

Из здания вышел Бердышев и заспешил к главнокомандующему.

— Добрый день, — заговорил он громко издалека. — Мы вас уже заждались. Совсем не знаем, что делать?

Президент подошел к Бердышеву, пожал ему руку.

— Ну, ведите нас к своим зеленым человечкам, — натянуто улыбнулся он. — А они и вправду зеленые?

— Вправду, — ответил Бердышев. — Только не человечки. Под два с половиной метра ростом.

Вся делегация поспешила к зданию.

— Один из них что-то говорил, но мы естественно ничего не поняли. Нужно направить сюда лучших лингвистов и языковедов, пусть начинают с ними работать, — докладывал Бердышев, шагая рядом с президентом по коридору. — Как там насчет проблемы, о которой я вам говорил?

— Все уже решается, — ответил президент. — Но мы не можем сделать так, чтобы об этом молчали все, это невозможно. Есть один способ, это держать их пока здесь. Может, они и не захотят ничего узнавать о нашей планете. Побудут здесь немного, да и улетят себе восвояси.

— Лингвисты, лингвисты нужны, — возбужденно продолжал Бердышев. — Иначе мы никогда не узнаем, зачем они прилетели. А может они уже знают? — спросил вдруг Бердышев, остановившись. — Мы же в космос спутник отправили с полной информацией!

Президент тоже остановился и посмотрел на генерал-майора.

— Будем надеяться, что нет, — проговорил он задумчиво. — Да и вообще, может, они и не обратят на это никакого внимания.

— Может, они уже требуют, — медленно произнес Бердышев, посмотрев в глаза президенту. — Откуда мы знаем, что он там целых десять минут говорил?

Они еще с секунду посмотрели друг другу в глаза, и быстро зашагали к комнате отдыха.

Президент вошел в комнату, бросив охране, чтобы те оставались в коридоре. Вслед за ним вошли Бердышев и советник по вопросам безопасности. Они втроем посмотрели на пришельцев. Пришельцы заинтересованно уставились на них.

«Да они похожи, очень похожи, — подумал президент. — Только меньше, и на двух ногах. Больше похожи на этих, как же их?»

Он взял Бердышева под локоть.

— Мы постараемся сделать все возможное, чтобы они ничего не узнали, — проговорил он шепотом и, развернувшись, вышел.

Президент зашагал по коридору к выходу. Охрана молча последовала за ним вдоль стен.

«Нечего мне сейчас тут делать? Пусть работают лингвисты, шифровщики. Пусть разбираются в их языке, пусть учат их и учатся сами», — размышлял он.

Вслед за ним из комнаты выскочил советник по вопросам безопасности, и недоуменно засеменил следом.

— Вспомнил, как их, — президент щелкнул пальцами. — Диплодоки. Да, больше всего они похожи на диплодоков. Такие же длинные, дурацкие шеи. Сколько там лет назад динозавры жили? — спросил он у поравнявшегося с ним советника.

— Точно не помню, — советник виновато улыбнулся. — Несколько десятков миллионов лет, по-моему. А может и сотен. — Тут советник округлил глаза.

«Да, много, — напряженно думал президент. — А мы сколько? Тысяч сто? Двести? Генерал-майор прав. Да-да. Нежданные гости. Вдруг им и вправду придет в их динозавровые головы заявить свои права на Землю, когда они узнают, что миллионы лет она принадлежала таким же, как они. А с их технологиями эта заявка окажется очень серьезной. Нужно, чтобы эта информация никогда до них не дошла. Придется археологам и Спилбергу забыть о своих работах. Хотя, эти их долбанные динозавры сами виноваты, слабыми оказались, вот и вымерли. А мы, люди, здесь абсолютно не причем. Мы просто идем вперед. Эволюционируем…»

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в городе Невинномысске в 1978 году. Закончил Невинномысский энерготехникум Поэт, писатель, работающий в жанре нереалистической прозы. Печатался в газете «Массаракш! Мир наизнанку», фэнзине «Шалтай-Болтай», журналах «Полдень 21 век», «Наука и Жизнь», «Порог», «Искатель (Москва)», «Искатель (Чикаго)», «Магия ПК», «Супертриллер», «Веси», «Тьма», «Техника Молодежи», «Уральский следопыт», «Чудеса и приключения», «Очевидное и невероятное», «Мир Фантастики». В № 2 за 2012 год «Знание-сила: Фантастика» напечатан рассказ «Идущие на смерть». Романы и серии романов на данный момент издаются в издательстве «Альфа-Книга».

Сергей Бугримов Финишная кривая

Шеф главного стратегического управления Комитета Галактической Безопасности Валеф Хомич вот уже как минут сорок пребывал в состоянии глубокого размышления, выкуривая сигарету за сигаретой, и при этом, не делая хоть какого-нибудь минимального перерыва. Ему просто было не до этого. Рука автоматически засылала в пепельницу очередной окурок, затем так же автоматически доставала следующую сигарету, а легкие в том же автоматическом режиме всасывали и выпускали обратно клубы сизого ароматного дыма. Импульсно-молекулярная пепельница еле успевала очищаться, раскладывая окурки и прочее содержимое на атомы. Еще одна затяжка, и струя дыма, образно выражаясь, попала не в то горло. Валеф Хомич закашлялся, что помогло ему выйти из задумчивости. Он тут же вызвал начальника Секретной Службы Рогена Айка. Тот, в свою очередь, заставил себя ждать лишних несколько минут.

— В чем дело, полковник? Где вас черти носят?! — зарычал шеф, окинув подчиненного испепеляющим взглядом.

— Прошу прощения, сэр! — спокойно и четко прозвучало в ответ. — Опять какой-то шутник сообщил, что лифт заминирован, поэтому пришлось подниматься пешком.

— Небось, снова проделки этого сопляка! — хмыкнул Валеф Хомич, имея в виду сына Верховного Магистра, который не брезговал такими розыгрышами, чувствуя, исходя из статуса родителя, абсолютную безнаказанность.

— Не могу знать! — отчеканил полковник. — Однако подозреваю, что это предположение самое верное. Кто ж еще рискнет заниматься подобными глупостями! Искать приключение на свою… кх… пятую точку!

— Да, это точно, — констатировал шеф. — Ладно. Теперь к делу! Наша славная агентура — Z разнюхала очень существенный фактор. Изобретен некий приборчик, который способен трансформировать любое биологическое существо в биологическое существо любого вида. К примеру, вас, полковник, можно элементарно превратить, как в какое-нибудь безмозглое безобидное травоядное, так и в коварного хищника, пожирающего все, что только шевелится. Как вам такая перспектива, Роген Айк? Заманчива?

— Не очень, — ответил тот. — Мне бы что-нибудь романтичнее: Птица-Удачи с планеты Тук, или, допустим, Змей-Искуситель с Визуальной Туманности. А лучше всего трансформироваться конкретно, в самого Господа Бога, и сразу решить все свои проблемы.

Полковник был одним из немногих, если не единственным, кому Валеф Хомич в общении с ним позволял несколько больше, чем остальным подчиненным. Он у него был, что-то вроде любимчика, которому прощалась некая ограниченная фамильярность. Со своей же стороны Роген Айк очень хорошо чувствовал границы этических норм и не выходил за рамки дозволенного.

— Рискованно, — ухмыльнулся шеф. — А вдруг Он не существует! И трансформируешься в Ничто! Как, согласен?

— Что ж, риск, как говорится, дело благородное. Либо все, либо ничего! По-моему, вполне справедливо. — И полковник щелкнул каблуками.

— Ну, достаточно! Пошутили, и хватит! — Взгляд начальника стал серьезным и колючим, как всегда, когда дело касалось глобальных масштабов национальных приоритетов. — Этот приборчик я хочу лицезреть на своем столе… — он посмотрел на часы, на мгновение задумался, почесал в затылке, затем, хитро прищурившись, подвел итог, — как можно скорее. Задание понятно?

— Так точно, сэр!

— Вот все необходимые данные, которые вам понадобятся, — протянул Валеф Хомич полковнику клочок бумаги. — Запомнить, и сразу сжечь. Вопросы есть?

— Никак нет!

— Тогда, с Богом!

— Которого нет? — не удержался Роген Айк, чтобы не съязвить.

— Который, не смотря ни на что, может быть! — махнул рукой шеф, выпроваживая подчиненного.

⠀⠀ ⠀⠀

Салеман Кох проснулся от зуммера видеофона. Он протер глаза и бросил взгляд на часы: те показывали глубокую ночь. Пробурчав дежурное проклятие, он потянулся к пульту и нажал кнопку связи. На экране появилось растерянное лицо заместителя главного военного консультанта Вернера. Его губы несли какую-то несуразицу.

— Извините, но у нас… это. ЧП. Исчез «Бионатор». Вернее, он вроде есть, и в то же время это не он. Совершенно другие позывные!.. И главное — не работает!.. Внешне очень похож; однако, только внешне. Внутри явно чего-то не хватает. Мы проводили секретное испытание. Последнее. Генеральное. Пригласили нашего основного стратегического партнера. И вот!.. Пропуск на ваше имя уже готов. Вас ждут. Еще раз прошу извинить, что пришлось потревожить вас в столь поздний час.

Салеман Кох еще не успел окончательно проснуться, а посему суть сего монолога осталась за пределами его сознания. Он лишь понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее, иначе как еще объяснить столь вежливое к нему обращение со стороны этого выскочки, этого заместителя, этого карьериста, который готов даже по трупам идти, только бы подняться по служебной лестнице на ступеньку выше.

— Я сейчас, — сухо бросил он, и отключился.

Уже по дороге в «Центр» до него дошел весь трагизм положения. Впрочем, паниковать было еще рано. Мало ли что померещилось этим дилетантам! «Бионатор» — прибор специфический, и вполне мог закапризничать. А те сразу и шум поднимают! Как за его спиной испытывать его же родное детище, так это нормально! А чуть что не так — сразу к нему, катастрофа мол! Ну, ничего, теперь он их подоит! Найдутся средства и на новую лабораторию, и на прочие идеи, которые все они считают сумасшедшими… Вряд ли с прибором что-то серьезное! Скорей всего, он самотрансформировался. Сработала защитная реакция. Да, похоже, что именно так оно и произошло.

С этими ободряющими мыслями Салеман Кох и предстал перед очами узкого круга избранного генералитета во главе с главнокомандующим и, разумеется, не менее значительной фигуры, главного военного консультанта. Все посмотрели на вошедшего с какой-то крохотной надеждой, пробивающейся сквозь еле заметную щель в царствующей обреченности. Один из присутствующих протянул ученому прибор.

— Надеюсь, профессор, вы сможете всех нас успокоить!

Салеман Кох взял протянутый ему предмет, и тут же, по моментально изменившемуся выражению его лица, всем окружающим стало ясно, что подтверждаются самые худшие предположения.

— Что это?.. — хрипло выдавил профессор, не узнавая собственный голос. — Вот этот жалкий кусок криомассы и есть то, над чем вы ломаете голову? И вы пытались еще что-то вымучить из этого?! Это же просто бездарно слепленный макет! Настолько бездарно, что я не в силах понять, как вообще его можно было хоть на секунду принять за оригинал!

— Бездарно то бездарно, — авторитетно изрек главный военный консультант, — однако сам-то оригинал похищен в высшей степени профессионально. Я бы даже сказал, гениально! Все до единого, кто хоть отдаленно теоретически мог быть причастен к этому делу, уже подверглись экстрасенсорному допросу, включая и присутствующих здесь, и никто, как говорится, ни сном, ни духом. Внутренний враг не обнаружен. Стало быть, эту сверхнаглую акцию, каким-то совершенно непонятным образом, провернул абсолютно посторонний субъект. Что ж, уже то хорошо, что хоть предателей в наших рядах не наблюдается. Ладно, полное расследование данного инцидента оставим на потом, сейчас нет времени. Сейчас основная задача — вернуть «Бионатор». Любой ценой! И перво-наперво, необходимо перекрыть все возможные лазейки в контролируемой нами зоне, через которые можно незаметно улизнуть. Понятно, что похититель еще не успел покинуть границ наших владений. Однако времени в обрез. Задача ясна?.. тогда, за дело!..

⠀⠀ ⠀⠀

Джебра Моут своей легкой воздушной походкой бесшумно впорхнула в отсек управления. Вилт Хабар, почувствовав знакомый аромат, оторвался от пульта и повернулся к ней.

— Кажется, мы немножко не успели, — поставил он ее перед фактом. — Все варианты отхода, как запланированные, так и запасные, блокированы. Мы в кольце. И даже эта симпатичная вещичка, — вытянул он руку, на ладони которой покоился, весело играя световыми бликами, «Бионатор», — не поможет нам. И почему эта штука не в состоянии сделать нас невидимками! Надо будет пожаловаться в Комитет Новейших Технологий! Куда они только смотрят! Невозможно же работать! Как ловить нас, так здесь технологии постоянно усовершенствуются, а как нам уходить от преследования, так приходится самостоятельно заниматься изобретением, сразу же внедряя в практику те или иные новшества!.. Ну, что будем делать?

— Для начала, я бы выпила кофе, — грациозным движением поправила свою прическу Джебра. — Ты не находишь, что я несколько поправилась? — бросила она мимолетный взгляд на отражение в зеркале.

— Ничуть, — оценивающе посмотрел на нее Вилт Хабар. — Ты в полном порядке. Кофе, разумеется, натуральный? — нажал он одну из кнопок сервисного обслуживания.

— Разумеется.

Девушка сделала глоток, второй, поставила блюдце с чашкой на стойку, и та исчезла вместе с посудой, оставив лишь соблазнительно расслабляющий запах свежеприготовленного напитка.

— А теперь можно подумать и о тех мелочах, на которые ты так акцентируешь внимание, — лукаво улыбнулась она, эротично проведя розовым язычком по тонким обворожительным губкам, слизывая остатки кофе. — Тут недалеко, на одной планетке, скоро состоится старт гонки «Формула Люкс». Финиш в четвертом квадрате Девятой Галактики, в системе Тройной Звезды.

— Ясно, — как-то без особого энтузиазма отреагировал Вилт Хабар. — Ты намекаешь, что мы можем кому-то из гоночных экипажей упасть, так сказать, на хвост, и контрабандным образом выбраться из опасной зоны. Не хочу разбивать твои иллюзии, но, к сожалению, придется. Аппараты «Формулы Люкс» рассчитаны строго на определенную вместимость. Лишнего места ни на йоту. Да и не только этот нюанс присутствует, хотя он и определяющий. Если бы даже и нашлось какое-нибудь крохотное местечко, то заполнить его дополнительным весом, значило бы наверняка проиграть. А заранее отказаться от победы в столь престижной гонке, нужно быть полным идиотом. Да ни за какие деньги никто с нами и говорить об этом не станет! Можешь мне поверить! А скорее всего, обратись мы с подобным предложением, нас тут же сдадут властям. Конечно, идеально было бы воспользоваться этим коридором, потому как в процессе гонок он будет менее всего подвластен пограничному контролю, но…

— Ох уж это твое «но»! — плюхнулась Джебра Моут в кресло, забросив точеные ножки на пульт управления. Каблучок случайно нажал на какую-то кнопку, и на экране появилась планета, со всеми соответствующими характеристиками.

— Осторожней! — выпалил Вилт Хабар. — Это еще что такое? — уставился он на экран.

— Смотри, как удачно! — восторженно воскликнула девушка. — Это и есть та самая планета! Тебе не кажется, что она настоятельно приглашает нас к себе в гости? Это знак! Добрый знак!.. К тому же, я давно уже мечтала познакомиться с многократными чемпионами «Формулы Люкс» Волом дер Кюи и Лэтом Сити. Ну, если не познакомиться, то, хотя бы, воочию увидеть их вблизи. Я ведь с детства их фанатка. Ну, а об остальном подумаем уже на месте. Уверена, в твою умную голову как всегда залетит блестящая мысль. — И она хитро подмигнула.

⠀⠀ ⠀⠀

Старт гонки «Формула Люкс» сопровождался в этот раз небывалым ажиотажем. Это был юбилейный старт, и организаторы решили ознаменовать сие торжественное событие ярким незабываемым шоу. Собралась уйма народа; прибыли даже те, кто никогда раньше не интересовался подобными соревнованиями. Еще бы, пропустить такое зрелище! А зрелище и впрямь было грандиозное! Естественно, что всем желающим места не хватило, и тем, кому не посчастливилось, пришлось довольствоваться, как и остальным, галотрансляцией. Разумеется, все это мероприятие освещала значительная армия журналистов, как самых прожженных, так и еще совсем начинающих.

Вол дер Кюи производил генеральную техническую проверку двигателей, когда появился его напарник Лэт Сити.

— Слушай, Вол. Тут одна журналистка очень хочет взять у тебя интервью. Такая настойчивая, что…

— Пошли ее подальше! — отмахнулся тот. — Сколько можно! Надоели они все!

— Но.

— Что, уже успел пообещать?

— Честное слово, держался до последнего, сколько мог! Да только она победила! Даже не знаю, чем она меня взяла. Что-то в ней есть такое, что не позволяет отказывать ей.

— Как зовут?

— Какая-то Ласта Би-Шу.

— Первый раз слышу.

— Я тоже. Скорее всего, начинающая. Однако уже чувствуется профессиональная хватка. Наверняка далеко пойдет!

— Ладно, — сдался Вол дер Кюи, — ублажим практикантку. Давай ее сюда! Только, предупреди, чтоб на длительную беседу не рассчитывала. Несколько вопросов, и все.

Через мгновение Ласта Би-Шу в сопровождении своего оператора вошла в предстартовый блок, куда, в принципе, посторонние не допускались, но для нее было сделано исключение; уж очень она просила взять интервью в спокойной обстановке, без лишних глаз, мотивируя это чрезмерным волнением дебютантки.

⠀⠀ ⠀⠀

— Ну что, поехали! — развернулся Вол дер Кюи в штурманском кресле к пульту управления, снял блокировку с кнопки запуска, и, как только табло отсчитало последние секунды и прозвучал сигнал, запустив двигатели, рванулся со старта. Видеовизор, по которому шла прямая трансляция гонки, взорвался ликующими возгласами болельщиков. Комментаторы, перебивая друг друга, соревновались между собой, кто лучше ведет репортаж; и от этого репортаж, как таковой, нельзя было назвать идеальным, но на фоне непрекращающихся салютов, фейерверков, и прочей пиротехники, сей незначительный нюанс, просто растворялся в общем восприятии.

Лэт Сити разобрался, наконец-то, с электронным бортовым журналом и переключился на анализ маршрута.

— Ты там как, без меня пока ориентируешься? — спросил он Вола дер Кюи, не отрываясь от дорожной кристаллограммы.

— Да вот, плетемся последними, — сухо ответил тот, пребывая явно не в восторге от подобного факта. — Как-то непривычно видеть перед собой чей-то зад; больше пристало уносить на полных парах собственный. Давай-ка, поскорее вводи данные, да пора начинать настоящую гонку!

— Сейчас… Еще секундочку… Готово!

— Отлично! — азартно осклабился Вол дер Кюи. — Ну, голубчики, держитесь! Сейчас я вам преподам урок пилотирования!

То, что произошло в следующий отрезок времени, вполне могло бы войти в учебники. «Фаворит» (так называлась посудина действующих чемпионов) включил гидрофорсаж, и почти впритирку вклинился между «Призраком» и «Принцем». Те, с перепугу, метнулись в стороны, и чуть было не вылетели за пределы трассы, что автоматически привело бы к их дисквалификации. Именно, исходя из этого, Вол дер Кюи и не пошел на обгон по краю, а решил действовать наверняка, в своем духе. То есть, не взирая на степень риска, идти самым оптимальным путем. Оптимальным, понятно, с его точки зрения; многие другие расценили бы подобный шаг, как чистое безумие. Для него же это был всего лишь еще один повод, чтобы проверить свое мастерство; и не только проверить, но, и, по возможности, повысить его. Что, в принципе, и получилось. В такой тесный коридор, когда борт чуть ли не касается другого борта, да еще с двух сторон одновременно, он вклинился впервые. Поэтому не удивительно, что с его уст сорвалось еле слышное, удовлетворенно-расслабленное: «Ух!»

— Ну, кто у нас следующий? — с напускным вызовом воскликнул Вол дер Кюи, потирая свои огромные волосатые лапы. — Ага, вижу!

«Формула Люкс», в отличие от других гонок, представляла сложность еще и в том плане, что ограничения существовали не только слева и справа, но так же сверху и снизу. Нарушить дозволенные границы, и тем самым лишиться права на дальнейшее состязание, с одинаковым успехом можно было, совершая обгон, как над соперником, так и под ним.

«Мыслитель» и «Ангел» шли таким же аналогичным тандемом, как и предыдущая парочка, зорко следя друг за другом, и выбирая момент для рывка. «Фаворит» сделал их так же легко и непринужденно; те только и успели, что проводить взглядом удаляющийся хвост.

Оставив позади себя, практически играючи, еще нескольких участников гонки, Вол дер Кюи вывел «Фаворит» на третье место. Впереди маячило лишь двое соперников. Один из них, «Старатель», пока что безуспешно пытался обойти лидера, который, удачно маневрируя, не предоставлял ближайшему преследователю такой возможности. Наконец-то «Старатель», уловив некоторую оплошность соперника, успел заполнить появившуюся на миг лазейку. Так они и понеслись, нос к носу, отбросив всякую стратегию, и имея только одну цель: первым дойти до финиша.

«Фаворит», уже не так стремительно, тем не менее, приближался к основным конкурентам на победу. Ставка была на то, что и здесь особых проблем не возникнет. Вол дер Кюи произвел необходимые расчеты и уже в уме почти отсчитал старт для ускорения, однако действия соперников в это время заставили его вполне конкретно выругаться и нервно сплюнуть. После чего, он расслабленно откинулся на спинку штурманского кресла.

«Армагеддон», бывший единоличный лидер, а ныне делящий сей статус со «Старателем», подлетел ближе к соседу, намекая, что в споре за данный чемпионский кубок третий, то бишь «Фаворит», явно лишний. «Старатель», в свою очередь, намек понял, и тут же сделал аналогичный ход. Оба экипажа, уже владея информацией, как Вол дер Кюи разбирается с соперниками, особенно, когда те следуют бок о бок, пришли к единому мнению, что первым делом нужно не допустить, чтобы он вырвался вперед, а уж потом, когда эта проблема перестанет быть такой актуальной, и финиш появится на горизонте, решить уж тогда между собой судьбу главного приза. Они сблизились настолько, что даже теоретически проскочить по центру было нереально.

— Может, попробуем обойти с краю? — после непродолжительной паузы подал голос Лэт Сити.

— Вряд ли получится, — не меняя расслабленной позы, ответил Вол дер Кюи. — Эти ребята настроены решительно. Вот, смотри!

Он вильнул сначала в одну сторону, и тут же «Армагеддон» сделал то же самое, преграждая «Фавориту» путь; затем вильнул в другую сторону, и аналогичный маневр изобразил уже «Старатель».

— Да-а, — глубокомысленно изрек Лэт Сити. — Ребята настолько решительно настроены, что вполне могут перестараться, не рассчитать и столкнуться с нами. А это уже будет похуже, чем просто лишиться дальнейшего участия в гонках.

— Что же придумать? — как бы в пустоту, задал вопрос Вол дер Кюи.

— А что тут думать! — отозвался напарник. — Кажется, у нас еще должно было остаться один или два заряда галюцинера.

— Да, есть один.

— Вот и отлично! Его и используем.

— Ха-ха! — восторженно гаркнул Вол дер Кюи. — точно! Как же эта мысль сразу не посетила мою голову!

— Это вполне объяснимо, — улыбнулся Лэт Сити. — Головы у нас две, а мысль всего лишь одна. Пришлось ей выбирать. Вот она и выбрала, более рациональный вариант.

Вол дер Кюи иронично хмыкнул, почесал за ухом, хотел, было, ответить на сей острый выпад, однако достойной альтернативы не нашлось, и поэтому ему ничего другого не осталось, как проглотить и забыть.

Галюцинер, помещенный в капсулу с детонатором, пронесся между двумя лидерами, удаляясь от них все дальше и дальше. Детонация сработала в запрограммированное время; капсула взорвалась, выпустив содержимое наружу.

Огромный астероид настолько неожиданно вынырнул из космического пространства перед «Армагеддоном» и «Старателем», что те даже не успели задаться вопросом, почему не сработала система предупреждения. И тому и другому пришлось продемонстрировать все свое мастерство, чтобы избежать гибельного столкновения. Однако этот блуждающий кусок некогда развалившейся планеты был настолько большим, что полностью заполнил собой объем гоночной трассы. Обоим экипажам ничего не оставалось, как нарушить дозволенные границы и получить дисквалификацию. Гонка для них на этом закончилась.

«Фаворит» прошел сквозь астероид, как сквозь масло, после чего тот просто растворился, как будто его и не было.

— Вот это другое дело! — удовлетворенно подытожил Вол дер Кюи. — А не плохо получилось, да?

— Неплохо-то неплохо, — философски заметил Лэт Сити, — да только не совсем по-спортивному. Обязательно было использовать галюцинер на максимальном восприятии?

— Да ладно тебе! — несколько сконфуженно отмахнулся Вол дер Кюи.

— Возможно, я чуть-чуть и переборщил. Так поставь меня за это в угол! Просто хотел, чтоб уж наверняка. Все-таки, единственный заряд!.. И вообще, если хочешь знать…

До конца выразить свою мысль ему помешал довольно таки ощутимый удар в борт.

— Что это?!

Оба в недоумении бросили взгляд на экран общего обзора.

— Ого! — констатировал Лэт Сити. — Это уже по-настоящему! Давай-ка выбираться из этого потока!

На пути гонки материализовался метеоритный дождь; а так как аппараты данного класса не обладали автоматической защитой, то маневрировать нужно было в ручном режиме. Для более-менее толкового пилота такая задача не составляла особой сложности.

«Фаворит» с легкостью уходил от встречи с крупными и мелкими метеоритами, как бы играя с ними, и в то же время не теряя концентрации. В сущности, уровень участников «Формулы Люкс» отличался настолько высоким профессионализмом, что на самих соревнованиях столь естественное космическое явление практически никак не могло отразиться. Все вполне успешно преодолели это препятствие. Единственное, что уже было ясно, так это то, что победитель фактически определился. «Фаворит» далеко вырвался вперед, и догнать его, даже теоретически, представлялось просто фантастикой. Разве, только, вмешается Его Непредсказуемость Случай. Или.

— Мы в нейтральном пространстве, — сказал Лэт Сити с нотками облегчения в голосе. — Время делать крутой вираж и сматываться.

— Эх, жаль! — выплюнул искренние оттенки огорчения Вол дер Кюи.

— Как раз вышли на финишную прямую!

— Ничего. Будет финишная кривая, — с иронией парировал Лэт Сити.

— Ладно, сворачиваем. Держись крепче!

«Фаворит» резко изменил направление, покинул пределы гоночной трассы, и исчез с поля зрения.

Достигнув запрограммированной точки координат, остановился, мерно покачиваясь средь космических волн безграничного океана вселенной.

— Все, финиш! — дал заключение Вол дер Кюи. — Думаю, пора возвращаться в себя.

⠀⠀ ⠀⠀

Лэт Сити, углубившись в созерцание своего отражения в зеркале, утвердительно кивнул.

Через мгновение в зеркале появилась Джебра Моут.

— Привет! — поздоровалось отражение с оригиналом. — Прекрасно выглядите, мисс!

— Простите, что прерываю ваши комплименты друг другу, милые дамы, — бегло оглядывая себя, подал голос Вилт Хабар, — но не трудно ли будет вам взглянуть, все ли у меня на месте, и не осталось ли чего от предыдущего образа?

— Ты в полном своем соответствии, — улыбнулась девушка, оторвавшись от зеркала и повернувшись к молодому человеку. — Хотя на твои лохматые зеленые уши я просто наглядеться не могла!.. А вот и наши протеже! — обратила она внимание на трансляцию репортажа по видеовизору. — Ну-ка, сделай погромче!..

«…и каково же было его удивление, когда пострадавшие оказались, не кто-нибудь, а Вол дер Кюи и Лэт Сити, знаменитый экипаж «Формулы Люкс». Подумать только! «Фаворит» стартует, участвует в гонке, обходит соперника за соперником, а в это время чемпионы лежат в тесной кладовке для туалетного инвентаря, в бессознательном состоянии, и связанные. Если бы уборщик, у которого закончилась смена, уходя домой, не заглянул, на всякий случай, в кладовку, дабы еще раз убедиться, что ничего не забыл, неизвестно сколько бы им еще пришлось вдыхать ароматы разнообразных дезинфицирующих средств. Однако, я вижу, герои нашего сюжета уже в состоянии самостоятельно ответить на некоторые, интересующие, как многочисленных поклонников спорта, так и просто любопытных индивидуумов, вопросы. Я правильно понимаю?..»

— Ну вот видишь! — сказал Вилт Хабар, после того, как Вол дер Кюи начал что-то полувнятное лепетать. — С ними все нормально. А ты волновалась! Я же обещал упаковать их, как можно аккуратнее, без лишних травм… Да-а, неплохое дельце провернули! — достал он «Бионатор» и окинул его оценивающим взглядом. — И гонорар очень даже приличный. Кое-кто спит и видит эту игрушку в своем распоряжении. А игрушка стоит того, чтобы из-за нее потерять сон! Особенно в военных целях. Представляю, что можно натворить с помощью этого приборчика! Я бы, например, такого наворотил, что. Аж дух захватывает!.. Это же. Даже не знаю. Что-то мне… как-то… Что-то меня смущает. Может… это?.. Как ты думаешь?..

Джебра Моут еле сдержала улыбку; на лице молодого человека застыла смесь решительности с растерянностью, и это выглядело довольно таки комично.

— Ну что ты на меня так смотришь? — ответила девушка на этот многозначительный взгляд. — Я об этом подумала, еще, когда мы только стартовали на «Фаворите». И полностью поддерживаю. В конце концов, сколько той жизни!

— Действительно! — воодушевленно воскликнул Вилт Хабар и нажал желтую кнопку.

«Бионатор» полетел в мусорный отсек. Через минуту он уже плавал в открытом космосе, превратившись в точку, которая, плавно удаляясь, становилась все меньше и меньше.

— Нет, так не пойдет. Вдруг кто-нибудь выловит, — спохватился молодой человек и направил на точку лазер.

Микровспышка ознаменовала окончательную ликвидацию «Бионатора».

— Теперь, порядок! — удовлетворенно заключил Вилт Хабар, одновременно с этим издав вздох сожаления. — Слушай, а что у нас там на очереди?

Джебра Моут на секунду задумалась…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1964 году в г. Киеве. Образование среднее. Служил в военном оркестре. Имеет несколько профессий. Занимался шоу-бизнесом. На данный момент работает в фирме, имеющей отношение к медицине. Писать начал сравнительно недавно, около пяти лет назад. Публиковался в журналах: «Шалтай-Болтай», «Супертриллер», «Техника молодежи», «Очевидное и невероятное». В приложение «Знание-сила: Фантастика» вышли рассказы «Вынужденная остановка» (№ 8 за 2008 г.), «Последние новости» (№ 13 за 2011 г.), «Клетка особого назначения» (№ 15 за 2012 г.).

⠀⠀ ⠀⠀

Майк Гелприн Камикадзе

Кирилл Берендеев Мы остаемся здесь

Я поднял голову, медленно огляделся по сторонам. Следом за мной это движение повторили и те, кого я вывел на планету. Двери, открывшие нам дорогу, были техническими, пятидесятиметровый обруч, через который семьдесят или больше лет тому назад, на 1273 проходила многоэтажная техника, готовая немедля начать терраформирование планеты. Человек на ее фоне выглядел крохотной букашкой, ничтожеством, которое тоже терраформируется вслед за всем остальным, стоит только начать работу.

Впрочем, на фоне природы даже громада врат терялась.

Я неотрывно смотрел вверх: предо мной и всеми, вышедшими следом, на невообразимую высоту вздымался величественный реликтовый лес; сто, нет, куда выше, полуторастометровые дерева распростерли могущественные кроны, сплетая единый полог над головой, воздушные корни, спускавшиеся с высоты нескольких человеческих ростов, колоннами упирались в землю. Покрытые толстой корой, они, поддерживают то размахавшиеся ветви, то разломившиеся от старости стволы, служа им надежной, хотя и временной опорой, покуда само вековечное древо либо не выбросит новые спасительные подпорки, либо окончательно не сопреет в жарком, влажном воздухе тропического марева — и только тогда сойдет на нет, продолжая свою жизнь, в ветвях, в воздушных корнях, обратившихся в соседние дерева и, узревши свободное пространство, незамедлительно рванувшие туда новые отростки, не давая пологу ни на мгновение прорваться, пропустить на жирную черную землю хотя бы луч солнца. Вокруг темных, почти черных стволов над головой порхали не то маленькие птички, не то огромные бабочки, а может, и те, и другие, яркие, раскрашенные всеми цветами радуги, отовсюду слышалось пощелкивание, поскрипывание, свист, клекот, уханье, завывание, казалось, то звучат голоса самих дерев, столь сильно довлели они над всеми прочими обитателями леса, что допустить иного толкования этих звуков казалось немыслимым. Кислорода в атмосфере было в избытке, он, ударяя в голову, заставлял ее кружиться тем больше, чем дальше вглядывались мы, аборигены других планет, выбравшиеся из технических врат, что закрылись немедля за нами, бухнув створками; — тем более прекрасным и чуждым казался нам этот мир, и это сочетание одуряющей красоты и абсолютной чуждости вломившимся под своды странникам казалось совершенно естественным. Как и то, что иного пути у странников не сыскалось.

Мимо меня пролетела целая стайка шустрых… наверное, стрекоз, размером в добрую ладонь, гулко жужжа жесткими парами крыльев, они описали дугу над вошедшими в их мир и скрылись в выси баньянового леса. Покуда я провожал их взглядом, мое плечо почувствовало чье-то прикосновение, я стремительно обернулся, ожидая увидеть еще какое-то чудо здешних мест, но нет, то был лишь сын старейшины племени. Пристально вглядываясь мне в глаза, он спросил:

— Это и будет наш дом?

Я кивнул в ответ, он помялся, потоптался, удостовериваясь, что никакой ошибки не произошло, нерешительно подошел к отцу; некоторое время они переговаривались гортанным языком, свойственным жителям оставленной ими 4089: старик плохо понимал русский, так что сын служил ему еще и переводчиком. Объяснив ситуацию, он почтительно склонился перед отцом, помогая ему подняться с носилок, старейшина был совсем плох, события последних месяцев нанесли неизгладимый и, вполне вероятно, непоправимый, отпечаток в его сердце. Оглядел племя и взяв у сына копье, тяжко вздохнул и немощной рукой воткнул его в жирную черную землю, из которой не произрастало ничего, кроме могучих стволов местного баньяна, и произнес одно лишь слово:

— Алабама.

Вслед за словом, над головами, высоко-высоко, в невидимой глазу выси там, где кроны дерев расходились, образуя просветы, там, где можно было увидеть солнечный диск и вдохнуть воздух, напоенный ароматами неведомых растений, принесенных с дальних уголков позабытой земли, прошелестел ветер, словно подтверждая слова почтенного старца, люди, прибывшие на 1273 через технические врата, подняли вверх руки и воскликнули вслед за вождем племени то же слово. «Алабама!», прозвучало из их уст, не стесненно, но и без радости, на языке поселенцев оно означало «мы остаемся здесь». Изрекши его, люди стали поднимать свои немногочисленные пожитки, отходить от врат, оглядываясь по сторонам и решая, где и как лучше обустроить новое свое житие.

Старик устало вернулся на носилки, лег, и попросил меня подойти, когда я приблизился, он прошептал лишь три слова «чужой мир, тяжело» и затих, погрузившись в сумрачные свои дремы, столь же тенистые и неприветливые, как и полог величественного реликтового леса, неохотно принявшего их племя под свою сень. Ко мне снова подошел его сын, слов на его языке вертелось куда больше, и прежде всего он пытался понять, как же так получилось, что их перебросили именно сюда, но мои объяснения показались ему недостаточны. А большего сказать, дабы не причинить этим людям новую боль, я не мог.

Да и в самом деле, как мне, тоже человеку уже немолодому и много за свою жизнь повидавшему, растолковать двадцатилетнему юнцу, каковы истинные причины, заставившие моих руководителей отдать приказ об эвакуации племени с 4089 подальше, да при этом так, чтобы лишний раз не ущемить молодецкую гордость, присущую не только второму лицу в племени, но и любому юноше любой цивилизации, где бы она ни находилась, и что бы ни мнила о себе.

Центр терраформирования планет давно заприметил 4089 в качестве места активной разработки, последние геологические исследования нижних слоев литосферы посулили немалую выгоду — на стокилометровой глубине обнаружились громадные запасы сырья и технических минералов, из тех, что еще трудно производить в заводских условиях, а потому цена за килограмм, даже за грамм превышала мыслимые пределы — как теперь превышала выгода от вскрытия и распотрошения планеты. Разумеется, после такой процедуры ничего живого даже в самых смелых мечтах остаться на ней не могло. Но поскольку планета оказалась не просто обитаема, но населена кочевыми племенами, их решено было удалить с глаз долой и как можно скорее, дабы иметь возможность проникнуть в заветные недра, сорвать покров 4089 и запустить загребущие лапы агрегатов, способных в кратчайшие сроки принести неслыханную прибыль — перед такой даже уничтожение жилой планеты, да еще с изначально идентичной с земной атмосферой и гравитацией — чего прежде на роду человеческом не случалось, — не казалось кощунством и варварством. А потому в спешке уже не смотрели, куда и как надобно отправить племена, подыскали первую попавшуюся из терраформированных планет, давно заброшенную, но на которой тоже некогда жили туземцы, да, тоже занимавшиеся охотой и собирательством, и отрядили аборигенов туда. Меня же назначили в проводники: по всем возникающим после переезда вопросам степнякам следовало обращаться именно ко мне, либо пока вопросы не кончатся, либо пока год не пройдет: мой новый контракт был составлен именно так.

Люди разбрелись прочь от ворот, впрочем, не сильно удаляясь, видимо, подсознательно надеялись, что они вскорости откроются и выпустят их в другой мир, более приспособленный под их непоседливый образ жизни. Но через пару часов по прибытии все же принялись обустраивать нехитрый свой быт, приспособляя его под изменившиеся условия, ставя времянки среди зарослей воздушных или обычных корней баньяновых дерев. Вечером, когда шум работ затих, сын старейшины снова подошел ко мне удостовериться еще раз, что «хотя бы в этом мире им не причинят новой боли» — я немедля кивнул, 1273 давно считалась необитаемой.

Первая ночь прошла беспокойно, моя палатка устанавливаться не желала ни в какую, пришлось переночевать в юрте, возводимой женщинами племени — ими водительствовала дочь старейшины, молодая, лет двадцати пяти, стройная, как стебелек ковыля, с тугими косами, заплетенными вокруг головы и украшенными какими-то пестрыми ленточками. Девушки долго хлопотали вокруг моего устройства, покуда дочь старейшины не прогнала их прочь, занявшись мной единолично. Наконец, мы устроились, выяснилось: это было ее ночное убежище; прежде, чем погрузиться в сон, немного поговорили. Она приподнялась с ложа, так что сквозь тонкие одежды мне виделось ее стройное тело, выхваченное из сумрака патентованным ночником ЦТП, расспрашивала меня о далеких мирах, о неведомых планетах, о путешествиях на космических кораблях, ведь они до сих пор еще бороздят просторы галактики, о чем-то бескрайнем, недостижимом, видимо, всегда ее волновавшем, но прежде не срывавшимся с уст. Я отвечал как мог подробнее, видя, с какой жадностью она принимает мои слова, право же, будь я лет на пятнадцать моложе, непременно бы воспользовался ситуацией, благо и дочь старейшины активно тому потворствовала. Но я почему-то остановился на рассказе; да, она слушала меня, не прерывая, с ненасытным интересом, впитывая, точно губка, каждое слово, но в душе… слишком очевидно то, что творилось у нее в душе в этот миг. Кажется, в их мифологии было распространено такое суждение: женщине достаточно провести ночь с героем, чтобы постичь и его силу и его подвиги; безо всякого сомнения и стеснения она хотела именно этого, а мои 64… ее отец на семь лет меня моложе. Я глупо ухмыльнулся, на что девушка отреагировала немедля, смутилась и попросила оставить рассказ, видя мое нежелание сливаться с ней, передавая со страстью часть своего «я», того, что открывало бессчетные двери в бесконечное разнообразие миров, столь пленявших ее воображение. И после этого мы уже заговорили о наступающем дне, она попросила присутствовать на церемонии освящения статуи — каменной бабы весом в центнер, богини плодородия, которую степняки взяли с собой, надеясь, что она не забудет их и здесь. На оставленной ими территории не водилось крупного рогатого скота, а мелкий они не приручили, потому среди зарослей ковыля, от горизонта до горизонта, они бродили на своих двоих, таская возки с самым необходимым, от одного колка к другому, ища воду и припасы и выслеживая мелких копытных или хищников, составлявших мясную часть их скудного рациона. Я не стал отказывать ей, лицо девушки осветилось. Она пожелала мне спокойной ночи, и мне подумалось, странно, ей уже 25, а она до сих пор незамужем, а ведь старшая дочь старейшины.

С этими мыслями я провалился в глубокий сон. А наутро участвовал в церемонии освящения бабы, водруженной на спешно возведенный деревянный помост среди земляных хлябей; перед ритуалом старейшина пожаловался на отсутствие ориентиров, ведь богиня должна стоять на вершине холма, видная издалека, особенно небесам, а как тут добраться до неба, когда ветви вечно скрывают солнце, и пусть его лучи кое-как пробираются до земли… Сам устав от скорбных излияний, он попросил меня узнать, есть ли где на этой планете солнце, его сын, недовольный тем, что я провел ночь с сестрой, и, вполне возможно, передал ей какие-то знания и умения нехитрым способом, переводил его речь, напряженно сжав губы, побелевшие от плохо скрываемого напряжения, а когда настала его пора удалиться, сделал это с превеликой неохотой, вслух жалея, что отец не может присутствовать на церемонии, перелагая на женщину некоторые свои обязанности, что уже из ряда вон. Старейшина попросил его помолчать, он покорствовал, но не слишком охотно и далеко не сразу. А затем, издали наблюдая за ходом церемонии, все так же покусывал губы и косился на меня.

Когда обряд закончился, мне повязали пеструю ленту на шею и на правый рукав, как очевидцу таинства, тем самым обязав хранить в молчании увиденное — когда бабу водрузили на помост, и девичий хор запел а капелла церемониальные песни, со склона холмика, на котором расположился жертвенник, внезапно забил родник, ширясь и усиливаясь с каждой минутой. Это тоже стало добрым знаком, и жрице расплели косы и перевили их заново, вплетя золотые нити. Немногим позже девушка подошла ко мне, раскрасневшаяся, радующаяся и доброму знаку, соизволению богини остаться в этих местах надолго, и необходимостью поговорить со мной, спросила, немного потупившись, какие плоды дерев можно потреблять в пищу, какие — нет, есть ли здесь крупные животные: все вопросы она задавала, даже не ожидая моих ответов. Я обещал все вызнать, отправился к воротам, поскольку технические ворота открываются только в случае крайней необходимости, мне пришлось воспользоваться коммуникатором, чтобы связаться с банком данных и выяснить подробности жизни на 1273.

Впрочем, выглядело это совсем по-жречески, как и полагалось. Я вроде бы обратился к магии ЦТП и получил ответы на все интересующие племя вопросы. О чем не преминул рассказать дочери старейшины. Хотел, собрав их вместе с сыном, поделиться информацией, но за время, прошедшее с переселения, меж кровными родственниками успела пробежать искра. Сын говорил со стариком касательно обряда, но понимания не нашел, возможно, разговор, коснулся и меня, я не понимал их речи, но косые взгляды оказались красноречивее слов. О чем отвечал старик, я тоже мог догадаться без перевода — по тому уже, как резко отошел от него сын и сколь долго беседовал со своими товарищами. А потом каждый разошелся по своим делам, делая вид, будто занят чем-то. Вечером они выступили на первую охоту, а отец попросил к себе во времянку дочь. Кажется, ее поведение все же встревожило старейшину, в особенности мое пребывание в палатке, почетному гостю, насколько я понимал, не возбранялось находиться в ней до трех дней кряду, но сейчас особый случай, и раз я так и не воспользовался им, и не дал знания, а лишь на словах обозначил их суть… Девушка вышла расстроенная и немедля уединилась в юрте. Я вспомнил о давешнем своем желании узнать об исчезнувших туземцах с 1273 и снова уединился перед техническими вратами с коммуникатором. Вздрогнул, когда легкая рука легла на мое плечо.

— Отец сердится, — тихо сказала дочь старейшины. — Нам нужны твои знания, проводник, очень нужны. Люди доедают последние припасы, вся надежда на сегодняшнюю ночную охоту. Ведь ты сказал, что лучше выходить ночью, так это делали те, что были до нас. Скажи, а что случилось с теми, кто был до нас?

Я вздохнул. И подвинулся на камне, давая ей знак присесть. Ее хрупкое тело оказалось рядом с моим, меня обдал запах молодости, запах чисто вымытой в родниковой воде кожи, запах… на мгновение мне показалось, что это иллюзия, и я сам иллюзия, а на деле все происходит где-то в ином месте, в очередном парке развлечений очередной планеты, где я встретил очередную девушку своей мечты и…

Мечта потухла столь же быстро, как и появилась. Я повернулся к той, что присела рядом. Покачал головой.

— История не слишком весела, чтобы рассказывать ее сейчас.

— Это как-то связано…

— Нет, не с планетой. Только с теми, кто изменил ее. Давно, почти семьдесят лет назад.

— Ты помнишь? — я невольно улыбнулся.

— Я не настолько стар, поверь мне. Об этом рассказали…

— …ваши духи, — закончила за меня она. И помолчав, добавила: — Чем же здешние люди провинились перед ними, проводник?

Голос стал суше и строже. И рука, касавшаяся меня, исчезла, подобно мягкому дуновению ветерка. Или мне только казалось, что я все это время ощущал ее на плече?

Я снова вздохнул. Попытался перевести разговор на другое, но она настаивала. Тогда я вспомнил об обряде.

— Я передам тебе знания другим способом.

Она улыбнулась, выдохнула с облегчением, и… да, я как малое дите смотрел, не мог оторвать взгляда от ее улыбки. Да что же со мной стало, право же, — я сам не мог понять происходящего. Ведь ничего подобного не происходило так давно, наверное, лет тридцать, или нет, даже больше, — с той самой поры, когда я впервые попал на планету единого бога, там жила одна девушка, как же ее звали, ведь это имя не должно было выветриться из моей головы, никак не должно, хотя бы потому… Или не любил? Тогда что же все, все прежнее?

Я прогнал прочь мысли, но они никак не желали уходить. Крутились подле меня, пользуясь всякой возможностью, дабы напомнить о себе. Влезали, непрошенные, в голову и уютно расположившись, начинали свой сказ, — и тогда уже никаким образом невозможно оказывалось выкурить их оттуда. Только перебивать чем-то иным. Иной. Той, что целовала меня, шепча ласковые слова на своем языке, ласкала, снимая одежды, вперемежку мои и свои, клала руки на плечи, прижималась бедрами и со странным целомудренным бесстыдством весталки жаждала прикоснуться не просто ко мне, но ко мне, как к источнику знаний и… я зачем-то сказал ей изречение какого-то допотопного мыслителя, отставшего от своей-то жизни, не то, что от нашей, напомнил, что многие знания — многие скорби, она, пышущая здоровьем расцветшей молодости, она не слушала меня, не поверила мне. Наверное, правильно, ведь что такое слова, когда желания куда сильнее. И совсем неважно, как называть эти желания, главное, найти им источник.

Вот только его не оказалось. Он пересох, нежданно, негаданно, оказался перекрыт мучившими меня мыслями, нет, не следовало мне узнавать историю 1273 и тем более, не стоило вспоминать былое — ведь так проще, так удобней, так надежней. Я смог бы, наверняка смог бы, но сейчас мысли, проклятые воспоминания, ах, ну почему же они вдруг стали прокляты! — они не давали мне ни покоя, ни разрядки. Я словно бы остыл на самой середине действа.

А она подумала, что я разыгрываю. Нет, хуже, что я издеваюсь, ведь с проклятьями я произнес то имя, вертевшееся на кончике языка в незапамятные времена, когда я произносил его с придыханием и той нежностью, на кою вообще когда-либо мог сподобиться. Поднялся на ложе, сбросив девушку с себя, та вскочила, нагая, длинноволосая, взглянула на меня глазами дикой кошки и выбежала из юрты в сгущавшиеся сумерки. А через мгновение вернулась обратно. Молча села у входа на кожи и неожиданно заплакала; горькие слезы омывали ее лицо, покуда я не подошел и сдавленным голосом не попросил прощения.

— За что? — глухо спросила она. — Ведь это духи не позволили тебе передать знания.

— Я думал не о тебе. О другой…

— Это не имеет значения. Духи затмили твои чувства, накрыв их болью. Затмили память, заставив вспоминать казалось бы давно позабытое и пережитое. Я все это знаю, я пережила подобное, — и помолчав, добавила, — Ведь я тоже когда-то была матерью.

Я взглянул, нет на лицо, оно способно лгать, на соски, в самом деле, те утратили девичью форму, став цилиндрическими, они еще вытягивались навстречу мне, еще жаждали меня, — несмотря ни на что, противоестественно желали; я обнял девушку. Она порывисто прижалась ко мне и тут же отстранилась.

— Напрасно я заговорила об этом. Теперь настал мой черед просить прощения.

— Давно это случилось?

Она кивнула, протянув вперед вытянутую кисть с пятью пальцами, и затем сжав их в кулак, показала еще четыре, девять лет. Примерно в это же время началось терраформирование 4089. Или я намеренно ошибаюсь? Мучительно захотелось прижать ее к себе, успокоить и затем уже узнать подробности, главное, узнать подробности, будто всадить себе еще одно острие в сердце. Как будто в наказание за чужое прошлое, попытавшись сделать его своим.

Я внове постарался исполнить задуманное, она снова отстранилась, нет, семь, подсказала мне глупая память, словно в издевку над нами обоими становясь проворной и легко доступной. И больше того, уже не мешая мне вожделеть эту странную, тонкую, нежную, но со стальным стержнем внутри, девушку. Жаль только, что момент оказался упущен: она поднялась, наспех оделась и сказав: «к отцу», вышла из юрты. Мне оставалось только сидеть на разобранном, распростанном ложе и ждать, чего? — я и сам не знал этого.

Выбираться наружу не хотелось, я сидел и смотрел в сторону входа, без нее юрта казалось неуютным нагромождением войлочных тряпок, разглядывая стены, я нашел в углу логотип ткацкой фабрики ЦТП, значит, все же берут нашу продукцию, и не только туристы. Чему-то усмехнулся, наверное подумав, что именно сейчас с одной из дверей в промышленном зале центра снимается табличка, ведь сегодня начинается снос дома этого племени, этого и других племен, что жили на 4089; пара месяцев, и планета окажется очищенной от кожуры тектонических плит, словно мандарин. И будет покинута уже навсегда. Просто перестанет существовать.

Ночь перевалила экватор, когда она вернулась. Без слов ткнулась мне в шею, обняла, стала торопливо расстегивать рубашку. Третья попытка, механически подумал я — но пересилил собственные мысли, и наконец-то излился в нее, а потом, подобно опостылевшему мужу, повернулся спиной и через несколько минут услышал ее ровное дыхание. Обряд исполнен, она заснула, удовлетворенная если не мной, то хотя бы чувством выполненного долга. Хотя искони, я усмехнулся, этот долг принадлежал мужскому полу, ну да здесь многое иначе. Первобытное сообщество, по-своему простое и сложное, похожее и столь сильно разнящееся с нашей цивилизацией.

Она ткнулась мне в плечо, я замер, нет, не проснулась, просто прижалась, не желая отпускать и во сне. Потихоньку я забылся медленным, непамятным сном. А утром не обнаружил ее рядом с собой. Когда выбрался, увидел за странным ритуалом: всякому вернувшемуся с охоты, она лила воду из ладоней на голову, затем насухо вытирала руки и возлагала их на чело, а после стремительно убирала. Охотник, склонившись, отходил, его место занимал следующий, и так до тех пор, покуда тридцать или сорок человек не прошли этот обряд. Кажется, мои прежние наставления плохо помогли им, охота вышла скверной, они почти ничего не принесли в поселение, несколько тушек грызунов, шмыгающих по земле меж корней, да это был едва ли не единственный вид живых существ, кто обитал в самой чаще леса, за всеми прочими надлежало отправиться на деревья. Вот только как это сделают жители бескрайних равнин? — они и не смогли сделать. Ко мне подошел один из охотников, я заготовил объяснение, сказал, что буду добиваться перевода их на другую, более подходящую планету, пустые слова, но он поклонился и поблагодарил за дарованные знания и умения. Я не понял его, впрочем, ответа ему и не требовалось, он лишь кивнул и смешался со своим родом, коему был старший мужчина. Я не совсем понимал структуру этого племени, степняки жили семьями, человек по пять-десять, изредка снимались с места и кочевали в поисках лучшей доли, охотясь и собирая плоды, коренья и травы. Объединиться им пришлось только под угрозой с севера, они, никогда не нападавшие на людей, были сметены и выдавлены с обжитых просторов к полноводному океану иными кочевниками, научившимися ковать железо и обучившимися владению верховой ездой, благо на севере крупных животных водилось в избытке. Бегство не могло продолжаться вечно, но и ответить хоть чем-то они не были способны. Если бы не вмешательство ЦТП, вот ведь жестокая ирония судьбы, обнаружившего колоссальные запасы столь нужных и столь дорогих ископаемых, степняки попросту исчезли бы с карты. Что же стало с нападавшими, трудно сказать, скорее всего, их не внесли в список сохраняемых, вполне возможно, они прознали об этом, и в последнюю ночь пребывания моих подопечных, попытались проникнуть в купол, где находились технические врата. Мужчины ушли в последнюю охоту — дань традиции, нежели лютая необходимость, северяне проникли внутрь, устроив резню. Прежде, чем их перестреляла охрана, они собрали свой урожай смерти и увели в небытие множество детей и женщин. Поминки заняли почти неделю, несмотря на все уговоры, степняки не торопились прощаться со своими навек оставляемыми надеждами. И только исполнив все таинства, вошли за мной в технические врата, те захлопнулись, оставив в чреве своем, в пустоте меж миров, около трех сотен человек — все оставшееся население южан, а затем, через неуловимый миг, открылись, представив изумленным взглядам потрясающую в своей чужеродной красоте картину дивного нового мира. К которой теперь приходилось как-то приспосабливаться. Привыкать к самому непривычному, и сломав себя еще раз, пытаться выстроить все заново. С самых азов. Насколько это возможно, я представлял себе плохо, старался вообще не думать об этом, не загадывать на завтрашний или тем паче, послезавтрашний день, в котором мои подопечные, вверенные мне и раз поверившие моим словам люди, окажутся все-таки бессильны перед очевидным — и вот тогда все будет зависеть только от силы их воли.

Хотя… ведь она улыбается сейчас. И охотники, подходящие и отходящие от нее, они улыбаются тоже. А ведь совсем недавно они были готовы убить меня, особенно тогда, вернувшись с последней охоты, они попытались объявить еще одну. Но на мою сторону встал старейшина и его сын, сейчас последний, мне кажется, выговаривает за это отцу, тот устало кашляет в ответ. И молчит, потерянный. Я его понимаю отчасти, за несколько месяцев навалилось всего; а тут еще последняя охота сына не удалась, тот вовсе не сумел ничего поймать. И теперь принципиально не прошел обряд у сестры, и далеко не он один.

Я постоял у входа в юрту, чувствуя себя неприкаянным, и пошел разбираться со своей палаткой. Без толку, попросил еще одну в ЦТП, ответом же было молчание. А затем привычное легкое прикосновение, она присела передо мной и положила голову на колени.

— Спасибо, — тихонько произнесла она. — Теперь мы будем жить. Странно, непривычно, не как раньше, но точно будем.

Я хотел обнять ее, но девушка уже поднялась и поспешила к себе, у юрты толпилось несколько ее товарок, задержавших дочь старейшины на несколько минут, я сидел и смотрел, как она внимательно слушает их, что-то отвечает, смеется столь заразительно, что улыбка невольно посещает и мое лицо. И тихо угасает на нем.

Я встряхнулся. Не зная, чем себя занять, обошел селение. Странно, если не сказать, дико, выглядели юрты здесь, в глухих, отгороженных от всего мира джунглях: первый день их строили прямо возле дерев, для защиты от возможного нападения диких зверей, позже выяснилось, что еженощно в этих местах идет дождь, а потому вода, не пробивая развесистые кроны, стекает по стволам. Новая работа захватила всех, и покуда я обходил владения племени, на меня косились, кто с восторгом, кто неприязненно. Против воли удалившись в девственный лес, я понял, что еще немного, и заблужусь в перекрестье ветвей и воздушных корней, образовывавших чем дальше от технических врат, тем большие лабиринты, сквозь которые пробраться можно было только используя плазменный резак — им я и пользовался, прорубая себе дорогу. Он ярко светил в сырой полутьме вечных сумраков леса; по часам пора бы сгущаться сумеркам, но я не замечал перемены в свете, столь незначительны они оказались. А когда пришло время возвращаться, голод погнал обратно, я увидел удивительную картину, ту, что проспал прошлой ночью, и о которой, вполне возможно, столь судачили в поселении — на своем языке, тем самым, снова отгородившись от меня. Хотя им так было привычней.

Когда солнце зашло за незримый горизонт, а лес ненадолго затих — одни звери погружались в сон, другие выходили на охоту за первыми — я увидел странное сияние, исходившее от молодых, не одревесневевших еще воздушных корней, свисавших отовсюду, слабое свечение, подобное свету ночника, разом наполнило лес, будто в него снова вернулось солнце, на этот свет слетались мотыльки и мошки, и сами кружились вокруг или садились на ветви, начинавшие медленно пульсировать; танцы вокруг них все убыстрялись, по мере того, как быстро возрастала и снижалась яркость, все больше букашек прибивалось на этот свет, разбуженные им, влекомые неведомой силой, сокрытой в корнях, они садились на пульсирующие отростки, облепляя их. Я стоял в самом центре этого свечения, всматриваясь в его переливы, сам застигнутый и ускоряющимся ритмом и все более ярким светом, исходящим от корней: никогда прежде я не видел ничего подобного. Невольно сделал шаг к ближайшему, дабы рассмотреть столь удивительное явление. Какая-то жидкость потекла сверху, распространяя пряный аромат; некоторые насекомые успевали взлететь, но иных она попросту поглощала, увлекая за собой, к тугим шишковидным отросткам на концах корней — этот баньян оказался еще и хищником.

Когда жидкость достигла наростов, пульсация замерла, почти одновременно окрест меня. Лес принял свою жертву и теперь благодушествовал. А через час огни снова зажглись, но теперь сияли ровно, тускло, безразлично к тем, кто вальсировал вокруг них.

Я вспомнил исчезнувших жителей 1273. Будучи симбионтами, они приносили жертвы богини дерев, живя в кронах, почти никогда не спускаясь на враждебную им землю, кормились плодами, охотились в пологе, видели солнце; они благоденствовали в уютном для них мирке, отдавая малость, получали все или почти все. Но теперь их не стало, а вот баньян выжил. Нашел ли он новый симбиоз или предпочел остаться вовсе без него, решив сбирать малую жертву еженощно, я не стал уточнять в справочной. Вернулся в поселок.

Охотники отправились сызнова в лес. Двумя группами, те, которых благословила дочь старейшины, двинулись вверх, по следу своих предшественников, иные, водительствуемые его сыном, снова пошли на поиски земной пищи, на этот раз вниз по ручью. Они надеялись найти реку и наловить рыбы — едва ли представляя, какими полноводными здесь, в вечных тропиках, могут оказаться даже ручьи. Дочь старейшины внезапно, словно из ниоткуда, оказалась на моем пути, она вглядывалась в спины уходящих, в племени было принято молча смотреть, как уходят близкие, неважно, на часы или навсегда. Прощаться лишь мысленно, ни словом, ни жестом не выдавая скопившегося внутри, чтобы их душа ушла легко и свободно.

— Что это? — спросила она, указывая на плазменный резак; я объяснил как мог и умел, сущность его работы. Подал, чтобы она попробовала сама, но девушка только головой покачала.

— Наш мир мягок, — едва слышно сказала она. — Мягок, тепл и раним — в отличие от этого, от вашего. Вам привычно рубить себе торную дорогу, мы привыкли искать обходные пути. Наверное, так.

И замолчала. Спохватившись, вспомнила, что старейшина просил зайти к нему. Я кивнул, поблагодарив, нежданно взял ее руку, чтобы поцеловать тонкие пальцы, но не успел, девушка увернулась и скрылась в полусумраке наступающей или уже наступившей ночи.

Старик принял меня; поблагодарив за подаренные их народу через его дочь знания, пожелал «удачного путешествия» — благопожелание, ставшее двусмысленным в переводе. Особенно потому, что дочь его, хотя и снова приняла меня в своей юрте, напомнила, что это последняя ночь, и что завтра мне надлежит обрести свое жилище. В себя же не пустила вовсе, а ведь я почти умолял о снисхождении. Но кажется, мое предназначение было уже исполнено, и я снова обратился в гостя. А посему, едва рассвело, едва свечение дерев сошло на нет, покинул юрту — тем временем подошли и охотники с куда более пристойной, нежели в прошлый раз добычей, я удивился, сколь легко и непринужденно бродили они по ветвям, будто я и вправду смог передать им что-то, до поры, до времени сокрытое — и даже не в себе самом, а в той обретенной магии ЦТП, ради которой волхвовал незадолго до этого.

Часа два спустя прибыл и сын старейшины со товарищи, в двух километрах отсюда им встретилась река, ручеек, по меркам 1273, где водилась кистеперая рыба, набили острогами ее порядочно, так что брат мог гордиться собой, победив сестру на ее территории. И снова к отцу, передав ему самую большую рыбину, около полуметра длиной.

Через несколько минут он выбежал от отца едва не в слезах. Как я понял, дар не был принят с должной благосклонностью, возможно, вообще старик не стал его принимать. Его сын, ни с кем не поговорив, ушел к себе и не появлялся до самого обеда. Затем уходил куда-то, но немедля возвращался, снова шептался со своими охотниками, а потом…

Служанка пулей вылетела из юрты старика с воем и причитаниями — старейшины не стало. Немедля наступила тишь — кажется, даже вечный гомон джунглей замолчал на полувздохе. Люди медленно выбирались из своих убежищ, осторожно подходили к юрте, те, кто посмелее или у кого нервы покрепче, заглядывали внутрь и немедля отшатывались. Детей разогнали по домам, оставив сидеть с бабками и дедками, остальное племя собралось возле юрты, насколько это позволяли джунгли. Стояли во много рядов и шелест шепотов передавался по толпе из края в край.

Некоторое время я безучастно смотрел на них, потом подошел сам. В юрту, за те полчаса, что истекли с известия о смерти старейшины, никто не осмелился зайти. Когда я подошел к толпе, люди сошли с моего пути, я всего лишь хотел постоять подле, но мне освободили дорогу к откинутому пологу — и по живому коридору, вдоль которого несся нескончаемый шелест голосов, я проследовал к юрте, последним, кого я видел, был сын старейшины, он плакал, не скрывая своих слез. Впрочем, многие не могли сдержаться. Заходя в юрту, я еще раз обвел глазами собравшихся, снова встретился с сыном главы племени и, не найдя его дочери, вошел внутрь. Полог опустился за моей спиной, что это было — дань традиции, уважение к моим знаниям, долженствующим прояснить ситуацию, или просто боязнь мертвого, — трудно сказать.

Я огляделся. Старейшина лежал на ложе, в его одежде ничего не переменилось, за исключением сорванного ворота и ожерелий на шее — их теперь заменяла тонкая веревка, которой удушили немощного старика; у того не достало сил оказать хоть какое-то сопротивление. Я наклонился снять веревку, к моему удивлению, так сползла легко, словно была предназначена лишь для украшения, но на тонкой почти цыплячьей шее старейшины, остался темный рубец — по всему видно, действовали неумело, да и кто мог похвастаться умением убивать в этом племени, в их, как подметила девушка, мягком мире — душегубство, привилегия других, удел этих людей, либо принимать оное, либо постараться избегнуть его.

Я еще раз оглядел труп. Вот так казалось бы просто все и свершилось, у кого-то хватило не только и не столько сил, сколько чужой, чуждой сему миру внутренней мощи, хладнокровия и жестокости, дабы умертвить старейшину, путь он и дряхлый немощный старик, со скверной памятью и привычками, однако, неоспоримый лидер, и беспрекословный авторитет. Кто мог решиться, а потом, почти бравируя новообретенными навыками, оставить место преступления в идеальном виде для возможного следователя. Я спохватился, а ведь надо будет все объяснить центру, вызвать детектива, ничего не поделаешь, мои дни на 1273 завершились.

Я вышел из юрты и объявил о насильственной смерти старика. Никто не понял, в их словаре не оказалось достойного слова, чтобы постичь смысл сказанного мной. Смерть дело привычное, но вот убийство… по толпе прошел ропот: «северяне, северянское дело», — вот тогда все стало на свои места. Народ отшатнулся от юрты, мои предупреждения, чтобы внутрь никто не заходил, не понадобились, мгновенно вокруг нее образовалось пространство шагов в десять. Я отправился к техническим вратам и вызвал ЦТП по экстренной линии. Ответили мне не сразу, а когда я уже собирался перезванивать на номер замдиректора.

— Оператор слушает.

Он выслушивал сбивчивую речь, потом некоторое время соображал, видимо, кому меня спихнуть, спихнул, там выяснилось, что я попал не по адресу, переменив еще пару контактов, добрался до замдиректора ЦТП, который и разъяснил позицию контракта об ответственности за вверенных мне аборигенов — все действия, направленные на поддержания мира и стабильности, возлагались на меня как на исключительную персону, проводника между вот этим коммутатором и заселенной планетой. После чего связь прервалась.

Я вздохнул, набрав в легкие побольше воздуха. Сел на камень подле врат и долго думал, не замечая, что уже вокруг меня начало собираться племя, лишь от прикосновения я поднял голову и обернулся, но это была не она, сын старейшины. Молодой человек почтительно склонился ко мне и спросил, о чем поведали духи, знают ли они, кто из северян смог проникнуть сюда, каким образом, и кто защитит его племя от него. Я еще успел улыбнуться, когда он сказал про северянина, от коего надобно защищать племя, но тут его речь была прервана.

— Твое племя? Уже твое? — наконец-то я увидел ее. Пусть с искаженным от гнева лицом, с растрепанными в горе волосами, с потемневшими глазами. — Дня не прошло со смерти отца, а ты… ты… Как ты смеешь заявлять о подобном! Он даже не похоронен, он даже не прошел обряд очищения… да ты… — и резко отвернувшись, замолчала. Товарки успокаивали девушку, странно, в отличие от многих, на ее лице я не видел слез. Видимо, прежняя потеря научила дочь вождя многому, и в том числе главному — чисто женской способности терпеть до последнего предела, а когда он пройден, терпеть и после.

Ее брат смутился, стушевался, отступил. Но лишь на шаг, он по-прежнему стоял подле меня, ожидая разъяснений духов. На белом лице не осталось ни кровинки, и лишь руки были обагрены кровью — с такой силой он сжимал кулаки, что ногти впились в ладони. Мне стало не по себе, я попросил юношу пройти вместе со мной в юрту старейшины. Он покачнулся, но выдержал удар. Завеса за нами закрылась, молодой человек снова вздрогнул, точно пойманный в тенета, беспокойно обернулся по сторонам, а затем подошел к отцу. Склонился над ним, бережно укладывая растрепавшиеся волосы. Что-то шепча на своем языке. Я пристально смотрел за его действиями, а затем спросил:

— Веревка, которой его удушили, для чего она обычно используется?

Он резко обернулся, помолчал, но все же произнес:

— Для ловли птиц. Но только в этом мире нет наземных птиц, а те, что есть… — он нежно погладил шею старика, и спросил, будут ли у меня еще вопросы.

— Будут. У каждого охотника есть такая веревка?

— Да. Я не знаю насчет тех, кто подпал под влияние сестры, но… да нет, у них тоже должна. Хотя на ветвях силок не поставишь.

— Именно. Значит, им веревка стала без надобности.

— Ты кого-то хочешь обвинить в душегубстве, проводник? — слово далось ему с трудом, я еще раз пристально посмотрел на сына старейшины. — Кого-то, о ком мы знаем, — и тут же сдавленно добавил:

— Из наших?

— Северян здесь нет, — тихо ответил я. — Никого другого не остается.

— Твоя магия лжет! — выкрикнул мне в лицо он, и тут же, пожалев о своей горячности, принес извинения и мне и моим духам. Впрочем, в нем говорило лишь воспитание, но никак не подлинные чувства.

— Моя магия не может лгать, на этой планете лишь ваше племя да я. И никого больше.

— Даже этих полузверей? Тех, что были до нас.

— Даже их. А почему ты называешь их полузверями?

— Люди никогда не станут жить на деревьях, проводник. У них может быть один лишь дом, — остро оттачивая каждое слово и бросая его в меня, ответил молодой человек, пытаясь еще и испепелить взглядом. Я молчал, отвечая его взору, юноша не выдержал первым, он дернул край юрты, открывая полог, и вышел. И когда он оказался среди своих, я спросил:

— А где твой силок, старший охотник?

Он схватился за пояс, обычно у охотника всегда с собой несколько веревок, но тонкой в его комплекте не оказалось. Народ, все еще пребывающий у юрты, нервно зашептался: он стал свидетелем какого-то важного действа, смысл коего ускользал от собравшихся.

Юноша ничего не ответил, лишь раздвинул стоявших у него на дороге и стремительно скрылся в своей юрте. Его жена стояла на пороге, едва он попытался войти, как она немедля обняла его, осыпала поцелуями, что-то заговорила на своем языке, чтобы войти внутрь, ему пришлось втащить и ее на себе. Кто-то из племени откровенно хмыкнул, иные недовольно зацокали языками, впрочем, их немедля оборвали.

— Что ты хочешь, любовь, — послышался последний голос.

Меня тронули за плечо, снова это мягкое, едва заметное прикосновение, снова не она, когда-нибудь я перестану чувствовать и если в тот момент коснется та…

— Начинать ли обряд ухода, проводник?

Я покачал головой. Раз уж назначили, придется изучить все, а затем попробовать самому сделать вывод. Ничему подобному меня не учили, но я прочел слишком много книг подобного жанра, посмотрел слишком много фильмов, а потому попросил привести служанку.

Через минуту она предстала предо мной — со встрепанными волосами и в мятой одежде, на вид лет пятьдесят, а на деле около тридцати пяти. Здесь быстро стареют, и дабы что-то в скоротечной жизни успеть, еще быстрее становятся на ноги. Своего дома у нее не было, разве что юрта старика, куда подросшие сыновья отдали свою мать несколько лет назад, возвратиться к ним она не могла, и теперь маялась в одиночестве; но внове оказаться со своим обожаемым хозяином, даже вместе со мной, женщина не смогла.

Я поискал место поспокойней, но нас преследовали толпы любопытствующих, пришлось попросить разойтись, толку мало, понадобилось выйти за пределы поселения, но там она чувствовала себя незащищенной, ведь ей не дозволено моралью племени уходить от юрт.

Ничего путного я от нее не добился: в тот день к старику приходили многие, разговоры только и велись об охоте, среди тех, что проходили обряд, и тех, что не пожелали пройти. Сын выставил служанку во время разговора с отцом, подробности она не запомнила, поняла лишь, что речь зашла о верховенстве в племени: ведь, по законам, именно он должен был унаследовать племя в случае смерти, но дочь всегда казалась старику надежней и уверенней в себе, не могущей поступиться, в то время как сам юноша, несмотря на то, что давно имел семью, в глазах не одного только старейшины воспринимался едва не ребенком.

— Жена им верховодит, — доверительно прошептала служанка и немедля обернулась по сторонам, проверяя, не слушает ли кто еще ее речи. Я спросил насчет силка, разумеется, она не запомнила. Как не могла вспомнить, кто же последним входил в юрту, тем более, когда это было.

— День стал другим, проводник, ни конца, ни начала, — отвечала она. — Я вообще перестала разбирать его, вот деревья замерцают, тогда, значит, ночь. А до нее никак не сообразишь, что приготовить хозяину и как подать, — вспомнив, что старейшины больше нет, она залилась безмолвными слезами. Задав еще пару вопросов и поняв, что юрта в тот день была проходным двором, особенно во время отсутствия служанки, я отпустил женщину. Та недоуменно посмотрела на меня, потом сказала: «да куда ж мне теперь от хозяина» и потихоньку пошла к юрте, к скоплению народа.

Все ждали начала церемонии. Покосились на меня, завидев приближение. Я кивнул в ответ и по привычке прошел к юрте той, что меня всегда принимала, только у самого полога вспомнив, что срок уже вышел. Обернулся, не зная, куда податься, и чем себя занять на эту долгую ночь.

Снова прикосновение — я обернулся, даже вздрогнул. Но слова сказать не дали, потянули за собой внутрь, полог неслышно хлопнул по кошме, я оказался на ложе, она, прильнув всем телом, целовала и одновременно пыталась избавить нас от одежды: неловко и в то же время настойчиво; мучительное желание поднялось во мне и опрокинуло ее на простыни.

Я очнулся только от постукивания в полую деревяшку, висевшую у полога — что-то вроде звонка. Девушка спросила, кто там, ей ответил голос ее товарки, она, не одевшись, подошла к пологу, пригласив ее внутрь, долго шепталась, потом окликнула меня.

— Ты должен присутствовать во время ухода. И сказать свои слова прощания. Ведь мой отец так хорошо относился к тебе, — все это время я спешно искал трусы, после начал торопливо одеваться, едва я застегнул рубашку, девушка выпихнула меня из юрты: товарки жрицы богини плодородия мне на голову повязали пепельную ленту, такие же на руки, над нами гремела гроза, где-то в далеком верху лил дождь, но в серой мути нижнего яруса джунглей стояли вечные душные сумерки, смазавшие времена года и не отличающие погожий день от дождливой ночи.

Сын старейшины подошел ко мне, лицо его непривычно белело в сумерках, он отвел меня подальше от любопытных глаз и произнес:

— Ты был прав, проводник. Я не могу найти свой силок.

Я хотел спросить, понимает ли он, что говорит в эти минуты, но нас немедля отвлекла сестра, откинувшая полог и жадно впившаяся в юношу недобрым взглядом. Тот смутился, попросил прощения, сказал, что обязан исполнить свой долг и скрылся.

Наверху начинался привычный ночной дождь. Сын, и еще несколько охотников, кажется, только его товарищей по охоте, вынесли погребальное ложе на сложенные ветви, старейшину переодели во все белоснежное, только иссеченное временем лицо темнело; вверху гроза разыгралась не на шутку, грохот стоял оглушительный, женщины затянули прощальную песнь, но слышно ее не было. Баньян начал медленно пульсировать, наливаясь светом, в этот раз как-то особенно ярко, многие смотрели вверх, ожидая, может, хоть сегодня на них прольется дождь, столько ночей шедший, но так и не добравшийся до палаток, лишь стекавший по стволам весело щебечущими ручейками. Без толку, ни единой капли не пролилось на лица, разве что стало еще душнее, еще невыносимей.

Грозы скоротечны, вот и эта, едва плакальщицы окончили свой скорбный напев, завершилась, последнее ворчание пронеслось над пологом, где-то совсем далеко, когда уже юноша взял факел, зажженный от кремня старшей плакальщицей, и поднес к ложу. Нежданно его прервали, в тот самый момент, когда рука вытянулась по направлению к старейшине.

— Так значит, ты?

Он дернулся, факел упал, попав все же на промасленный хворост. Тот нехотя начал разгораться.

— Ты решил сделаться старейшиной племени?

Минутная пауза, молодой человек оглядел собравшихся, однако, не услышал даже шепота.

Гроза ушла окончательно, наступила мертвая тишина, только треск разгорающегося погребального костра пытался прорвать ее.

— Так положено по закону, — выдавил он не слишком уверенно. — Ты сама знаешь, мы не можем отступать от закона наших предков, тем более сейчас. И тебе не удастся….

— Ты говорил с отцом? — молчание. — Я тебя спрашиваю, ты говорил с отцом, повтори всем, что он сказал тебе.

— Я не обязан давать ответ женщине, пусть это будет даже моя сестра.

— Зато я обязана. Слушайте, люди, он лжет, — костер разгорелся в полную силу, пламя облизало ложе, еще минута, и оно сокрыло старейшину от посторонних глаз навсегда. — Не знаю, кто надоумил, возможно, его дражайшая супруга, — девушка исковеркала эти слова нарочно, на манер своего брата, чтоб больнее ударить. И в самом деле, юноша дернулся, не выдержав, его еще и опалял жар занявшегося костра. Молчание толпы не прерывалось.

— Слушайте все, — продолжила она. — Я говорила со своим отцом незадолго до гибели. Он обещал мне, слышите, мне, после своей смерти право вести вас за собою, да это отступление от правил, он соглашался, но сегодня хотел вынести на суд племени это отступление. И чтобы помешать ему, моего отца убили. Тот, кто более всех был заинтересован во власти, именно тот, кто.

— Ты сама лжешь, стерва! — не выдержал молодой человек. — Не смей оскорблять моего отца, он никогда бы не посмел сказать ничего подобного. Я столько раз говорил с ним, но в его речах не сквозило и тени сомнения. Пусть я и слаб духом, как многие решили для себя, я постараюсь доказать обратное. Ведь я сын человека, который привел вас сюда и с бескрайних просторов наших равнин, который защищал вас в самые тяжкие минуты.

— А теперь нас будет защищать твоя жена? — сделала неожиданный ход девушка. — Раз ты не в состоянии. Верно, будешь обучаться у нее.

По толпе прошел ропот. Многие стали переглядываться. Меж тем пламя погребального костра достигло ветвей, опалив их, свечение баньяна разом погасло, джунгли погрузились в непроглядную тьму, только языки огня светили жарко, потрескивая; окрест разнесся прогорклый запах горелого мяса.

— А что предлагаешь ты? — ударом на удар ответил он. — Залезть на деревья, подобно тем полузверям, что жили до нас — и ждать милости от их духов. Видишь, сила огня способна прогнать морок дерев, наша сила, земная. Ты же предлагаешь.

— Я обучила воинов тем умениям, что позволят нам не только выживать, но и воспрянуть духом в этом мире. А ты, что будет с тобой, когда ручей пересохнет — ты придешь плакаться своей дражайшей супруге, ждать от нее наставлений, как быть?

— Я не допущу чтобы мой народ постигла судьба этих дикарей.

— Ах, все равно твой?

На охоту так никто и не вышел в ту ночь, слушали своего старшего охотника и жрицу верховной богини. А они еще долго спорили и ругались над погребальным костром, покуда голоса не осипли, покуда сам костер, прогорев, не стал угасать. Я не смог внимать им долее того места, когда они заговорили о дикарях, повернулся и пошел прочь, но голоса в этом лесу распространяются удивительно далеко, я заблудился, и блуждал бы долго, все слушая и слушая хриплую перебранку девушки со своим братом, пока ноги сами не вынесли меня к ручью. Там было немного спокойней, и главное, почти ничего не слышно. Лес, хотя и вымер, но здесь полнился звуками лопочущего о чем-то своем, бесконечно далеком от мирских забот, ручейка. Тут водилась рыба, я поискал на поясе плазменный резак, чтобы срезать острогу, но не нашел его. Неприятный холодок пробежал по коже, я поспешил вернуться.

Уже светало. Баньян так и не осветил дорогу, сегодняшняя его боль была так похожа на мою, я блуждал в почти полной темноте, спотыкался и падал, едва не наощупь ища тропу к обратно поселку — и только шум голосов, резких, настойчивых, крики и брань, привели меня обратно.

Когда я дошел до места, все стихло. Она подошла ко мне первой, отряхнула жирную землю с лица и одежды, подала бадейку, дабы я умылся. И не дав мне вымолвить слова, произнесла:

— Он затеял побоище у погребального костра. Ему это не простят. Главы родов сегодня будут держать совет.

На ее лице я разглядел глубокую царапину. Осторожно коснулся ее, девушка поморщилась.

— Зачем тебе это все? — тихо спросил я.

— Разве может такой человек, как он, возглавить племя? Убийца! — хрипло изрекла она и тут же, потемнев лицом, отвернулась.

— Ты так уверена…

— Ты сам сказал мне об этом.

— Но то лишь подозрения.

— Пока тебя не было, духи твоих догадок обрели плоть, — больше она ничего не сказала, затащила к себе в юрту и плотно закрыла полог. И предала меня себе. И я отдал ей свои тревожные мысли, погрузившись в беспамятство. А когда очнулся, сызнова не нашел ее подле себя.

Собрался совет племени, представители всех родов пытались устроиться в юрте старейшины, но сколь ни была она широка и просторна, места для пятидесяти человек не хватило, пришлось снять войлочные стены и устраиваться под открытым, вернее, под вечно закрытым листвой небом. Подойти к ним никто не смел, но говоры все равно эхом разносились, отражаясь от стволов и воздушных корней, лес никак не хотел глушить разговоры, превращая интимную беседу в ярмарочный гомон. Странно, но совет разговаривал на русском, дань ли то уважения единственному его носителю или, я слышал, диалекты некоторых родов весьма запутаны для понимания иных собравшихся. Дочь и сын так же присутствовали на совете, но голоса не имели, больше того, через некоторое время их вынудили оставить юрту.

День подходил к концу, пропитание так же — часть женщин вынуждена была отправиться сама добывать пропитание, покуда старшие родов все проводили диспуты, пытаясь найти общий язык; мне и до того рассказывали, разногласия в племени случались весьма часто, ведь столь крупного объединение до сей поры у степняков не случалось, но их гасил авторитет старейшины, теперь с его уходом, тем паче насильственным, хуже того, совершенным одним из членов общины, мучительно затянувшийся спор никак не мог прерваться и длился и длился, свиваясь, подобно силку, вокруг спорящих. Я уже привык к их гортанной беседе, больше того, стал разбирать отдельные слова, чаще всего звучали «необоснованная мягкость» и «изгнание», значит, дело стало намертво.

В этот момент снова легкое прикосновение, я обернулся и погас лицом, да когда же научусь отличать одно от всех остальных, наконец! Меня решился обеспокоить сын старейшины. В эти минут он не походил сам на себя: бледное осунувшееся лицо, нечесаные волосы, изгвазданная одежда, ощущение было, будто он бродил по лесу, крепко вцепившись в голову, и постоянно терял равновесие. Вроде бы степняки не пили.

— Наверное, я упреждаю события, — проговорил юноша неразборчиво, мне пришлось переспросить. — Совет все заседает, исхода нет, я думаю, будет лучше, если несогласные отделятся от вас, ведь ты с ними, с ней, а я…. Мне надо уходить из этого леса. Несколько семей пойдут с нами, если ты дашь слово, что ни северяне, ни полузвери не обеспокоят нас.

— Да нет здесь ни тех, ни других. Я одного не пойму, почему ты решил уйти. Ведь неизвестно…

— Мне известно. Ты плохо знаешь мою сестру, хотя и возлегаешь с ней каждую ночь. Или она уже опоила тебя своими чарами, она умеет опаивать людей, это у нее от духов. Но только умение… нет, — оборвал он себя, — я действительно скверный старейшина, раз уже сейчас иду на поводу и согласился на собственный исход из совета до разрешения вопросов. И еще не могу найти свой силок… Я же помнил, что он… но ты все равно не поверишь мне.

Я неохотно кивнул. Молодой человек хотел было повернуться и уйти прочь, но затем передумал — и столь же резко приблизился.

— Я боюсь худшего и потому хочу уйти сейчас. Скажи, проводник, куда мне и другим родам со мной можно уйти, чтобы удалиться от сестры как можно дальше и выйти из леса?

— Никуда. Мы находимся на острове, и весь этот остров занимает вот этот баньян. Не знаю, сколько он здесь растет, сотни тысяч лет, наверное.

— И эти полузвери столько лет… Но раз это остров, значит, можно уплыть.

— Ты не сможешь даже добраться до его края. Площадь острова, третьего по величине на планете, составляет около двух миллионов квадратных километров, а мы в самой сердцевине его. Вокруг так же есть острова куда меньше, но все они заняты тем же баньяном. Он всюду на этой планете, от полюса до полюса, на каждом острове, если это не атолл и не скала, — он молчал, не зная, что сказать, на человека, у коего выбили почву из-под ног смотреть было тяжко, я продолжил: — Терраформирование 1273 прошло неудачно, уровень моря поднялся на двенадцать метров, из всей растительности сумел приспособиться к новым условиям только баньян. Если здесь он рос изначально, то на полюсах… там когда-то были другие джунгли. Но степей в этом мире не было никогда.

— Так нам век по деревам лазить да солнца не видеть теперь! — он не выкрикнул эту фразу, прохрипел, хотя вложил в нее последок сил. И на ватных ногах отошел, не ведая дороги, брел, точно пьяный, от одного одресневевшего воздушного корня до другого, цепляясь за них, покуда я мог видеть его.

А совет все заседал, до самого вечера. И лишь тогда был разогнан — одной лишь фразой девушки, пришедшей к юрте и крикнувшей: «Вы и теперь намерены сидеть, покуда ваши женщины добывают вам еду?». Мужчины встали, некоторое время стояла тишина, а затем площадная брань разорвала ее, точно гнилую тряпку. Кричали в несколько голосов, спорили друг с другом отчаянно, готовые вцепиться в глотки — разговор шел на их языке, больше того, на каком-то арго, мне совершенно неясным, я не разбирал ни слова, понимал лишь, что еще минута.

Она наступила — кто-то из представителей рода ударил другого по щеке в знак полнейшего к тому презрения. Их успели, сумели разнять, еще одной схватки удалось избежать только одним словом — «расхождение», произнесенным, словно в презрении, на русском. Члены совета разошлись от юрты подальше, не оборачиваясь, четко разделившись на два лагеря — одни подошли к жрице богини плодородия, стоявшей подле помоста с каменной бабой, увитой цветами с вершин дерев и поклонились ей, другие, числом меньшим, отправились искать сына старейшины. Восторженные крики означили его находку, видимо, сил у молодого человека совсем не осталось после разговора со мной, его попытались торжественно внести в юрту старейшины, — а вот и наступила схватка, отсроченная на краткое время. Первенствовали в ней сторонники девушки, числом своим превосходя противника, да и настроены оказались куда как решительнее, когда кулаков оказалось мало, в ход пошли ножи и веревки. Та сторона не стала возражать против подобного решения вопроса, кажется, за сутки проведенные в юрте, нервы всех представителей родов дошли до последнего предела. И он случился — битва внезапно остановилась, на земле лежал труп одного из защитников девушки. Противники стояли в немом изумлении, не понимая, как такое вышло, и затем, подавленные отошли подальше от юрты, ставшей корнем злосчастий, девушка выбежала навстречу несущим бездыханное тело, заплакала в голос, забилась, упав на землю. А затем, не прошло и пяти минут, пошла к противникам своим. Тут только я очнулся, прежде стоявший в стороне и предпочитавший почему-то не вмешиваться в ход баталии, хотя это вменялось мне в обязанности контрактом, я ожил, бросился за девушкой; кто-то из «своих», так он представился, странно было слышать такое слово, непривычно — в этом-то мире, — задержал меня, крепко вцепившись в руки. А девушка, тем временем, подошла к брату своему и коротко приказала: «Уходи!». Но тот, сам обессиленный, опустошенный всем свалившимся на него за истекший день, лишь покачал головой. «Уходи!», — повторила она, но брат не слушал ее, больше того, пытался возражать.

— Ты убиваешь племя! — воскликнула она.

— Ты не права, — тихо ответствовал он. — Это ты убиваешь его, взяв власть силой. Женщины…

— Твоя дражайшая супруга — это она надоумила… — в этот момент жена сына старейшины появилась перед девушкой, какое-то время обе сверлили друг друга взглядами, наконец, девушка не выдержала и ушла к себе; проходя мимо юрты, с силой ударила по кошме кулаком, так что подпорка треснула и накренилась. Не обратив внимания, она ворвалась в стан своих и долго искала взглядом кого-то. Только выделив из толпы меня, решительно пошла навстречу.

— Ты нужен мне.

— Только за этим?

— Не смей так говорить. Он хочет развалить племя, развалить, забрать мужчин и уйти, я не позволю этому свершиться, — она говорила, не переводя дыхания, слегка оглушенный, я смотрел на ее раскрасневшееся от негодования, но невыразимо прекрасное и в истовом гневе лицо. — Ты должен, ты обязан помешать ему. Неважно как, поговори с ним. Убеди его, ведь он тебя слушал.

— Он сам хотел уйти.

— Так пускай катится куда подальше.

— Он изначально хотел уйти не один. Чтобы предотвратить трагедию.

Она не ответила мне, скрипнула зубами и круто развернувшись, ушла к себе. Я не посмел тревожить ее; подступала ночь, и баньян снова заиграл переливами воздушных корней. Решив переночевать где-то в другом месте, сам не зная, почему, оказался подле юрты сына старейшины. Услышал голоса, радостный детский смех, от которого потеплело на сердце, шепоты, затем, через несколько минут, протяжную колыбельную песнь.

Горло сдавило, я побрел по поселку, сам не понимая, куда несут меня ноги. Нежданно встретился с товарками девушки, они немедля отправили к ней; нерешительно я переступил порог ее юрты, девушка молча уложила меня подле себя и долго всматривалась в мои глаза при свете лучины. А затем загасила ее. И теперь я видел только блеск ее темных, словно сама ночь, нездешняя, степная ночь, глаз. Нерешительно потянулся, секунду мне показалось, что кроме глаз от нее ничего не осталось на ложе, она растворилась во мраке юрты и только этот неяркий блеск, словно я вглядываюсь в зрачки дикой кошки, разделившей со мной постель и тьму. И почему я никак не мог оторваться от нее?

Девушка молчала, моя рука, дотянувшись, скользнула по ее бедру. Она осторожно накрыла ее своей, и когда мои пальцы скользнули ниже, отвела их, так, наверное, делают с заигравшимися детьми. Минута или две прошли в полном молчании; затем она произнесла:

— Пожалуйста, убеди его, — и тонкие пальцы коснулись моей груди, заставив меня вздрогнуть. И согласиться. Что я мог ей ответить, что противопоставить, да, молодой человек был прав, когда говорил, о ее чарах, но сейчас не хотелось ни вспоминать, ни рассуждать; я вышел из палатки и медленно побрел в сторону зарослей. Пока не поговорю, не докажу, мне ничего не стоило ожидать, а так хотелось, странно, прошло всего несколько дней, уже несколько дней, а мне по-прежнему хочется погрузиться в ее глаза, прижать к себе стройный стан, наконец, извергнуться в нее. Банальные мужские желания, ну насколько прежде мне хватало одной? — как максимум на неделю, если она не туземка, если я не отдыхаю на чужой планете. У меня только однажды был шанс, слишком молодым я оказался для него, и для шанса, и для выбора, что давался вкупе с ним. Оказался неспособен сделать — и позорно бежал. Всякий раз бежал, оставляя после себя — что? Быть может, хоть что-то? Хоть какую-то крупицу…

Вот только сейчас не смог убежать. Некуда, врата не откроются, контракт не позволит бросить народ на произвол судьбы иначе, как перед лицом физической угрозы, форс-мажорных обстоятельств. Да, для меня они таковыми и являлись, вот только бежать к техническим вратам и включать коммуникатор я не спешил. Несмотря на то, что посеял плазменный резак, и теперь он может быть невесть где и у кого, несмотря на еще одно убийство, и возможность его повторения, несмотря на многое, о чем кричал я своим духам, а те молчали, лишь изредка горделиво снисходя до меня. Сейчас они не нужны мне были, нужна лишь она, ее глаза, ее тело, ее смех, волосы.

Я снова оказался подле юрты сына старейшины. Тихо стукнул в дощечку, служившую заместо звонка, меня будто ждали — мгновения не прошло, как жена молодого человека отогнула полог и встала предо мной. Белая рубашка светилась в неярком сиянии баньяновых корней.

— Я надеюсь, не потревожил тебя. — Она покачала головой. — Всего несколько вопросов… Когда твой муж заговорил о возможности уйти из племени?

Молчание. Она насторожилась, но совсем по иной причине, ей показалось, там, в юрте, зашевелился ее первенец. И тут же вернулась ко мне.

— После первой же стычки. Он пытался договориться с другими родами, но те не хотят раскола в племени, вернее, не хотели. Теперь…

— Ты советовала ему что-то?

— Дражайшая супруга обязана что-то советовать своему мужу, — голос дрогнул. — И помогать ему. А мне не удалось, — неожиданно произнесла она. — В тот раз, когда я увидела его силок в юрте, на шее, служанка как раз выбежала, у меня было несколько мгновений… Я не посмела, посчитав, что ты разберешься во всем, несмотря на то, что чужой, — в это слово она вложила столько смыслов, что я вздрогнул и часто закивал.

— Где он сейчас? Твой муж?

Она не знала. Я повернулся и побрел прочь, в нескольких шагах остановился, обернулся. Она все так же стояла, провожая меня взглядом. Ожидая последних слов.

— Наверное, — медленно выдавил я, — вам все же следует отправиться в изгнание.

В ответ она вздохнула тяжело и потянула полог, скрываясь в юрте. Еще секунда, и колыхание замерло, снова тихие шепоты, и убаюкивание. Я покусал большой палец, хотел вернуться, что-то сказать, что-то вертевшееся на языке еще миг назад, но промолчал.

Молодого человека я обнаружил нежданно скоро, он бродил в одиночестве подле ручья, того самого, возникшего подле поселения во время освящения статуи богини плодородия. Присаживался на корточки и снова поднимался; оглянувшись по сторонам сызнова, увидел меня и резко выпрямился.

— Странный ручей, — сказал он. — Ночью, когда влага сочится с дерев, он почти пересыхает, днем же, напротив, усиливается.

— Так и должно быть, — ответил я. — Почвы не сразу пропитываются водой. Нужно какое-то время, чтобы…

— Ты от нее? Прости, я слушаю тебя.

— Да. Она хочет, чтобы ты ушел. Один. Я говорил с ней, но иного выхода она не видит, — мне вроде как послышался шорох за спиной, только по насторожившемуся лицу молодого человека и придал ему внимание, впрочем, он ведь охотник. — Она тоже не хочет разваливать племя.

— У нас никогда не было племени. До северян каждый жил своим родом. И сейчас она жила бы своим родом, я своим, и мы никогда бы не пересеклись более. Тем паче, в таких обстоятельствах. Возможно, вообще бы не оказались в этом мире, где самая мысль о сокрытом навеки солнце непереносима. Знаешь, проводник, мне больше всего хочется, чтобы ты вывел нас отсюда, далеко-далеко, к морю, может быть там, на самом краю мира дерев и волн, я смог бы примириться с ней. Но никак не ближе. Сколько, ты говоришь, лет этому великому дереву?

— По прикидкам около трехсот пятидесяти тысяч.

Молодой человек вздохнул, цифра действительно невообразима.

— Вот видишь. Один род ушел, другой пришел, а он даже этого не заметил. Приспособился и теперь ловит мошек… Скажи, те, что были до нас, они как… воевали меж собой?

— Да, а жертвы отдавали ему. Или пленных. У них был договор.

— От нас он этого не получит, — он усмехнулся недобро. — Слишком малая жертва выйдет. Пусть ловит и дальше. Если только она. — он замолчал на полуслове, обернулся, и вздохнув добавил: — Жаль, что ты так подпал под ее влияние, что теперь она стала твоим духом и ведет тебя кривой дорогой. Жаль, что она так решила, не из-за себя жаль, из-за жены и дочери., впрочем, тебе не понять. Твой мир, — он вздохнул тяжело, — он видимо таков, что может позволить себе всякую подлость. Даже такую.

Молодой человек еще раз вздохнул глубоко. Раскинул руки — и в этот миг его грудь оказалась поражена полудюжиной стрел. Он всхрипнул, дернулся всем телом и плашмя рухнул в ручей. Черные воды потекли вниз.

Я стремительно обернулся, но единственное, что успел заметить, так это волнение листьев на ветвях дерев и тени, исчезающие среди пульсации баньяна. Или они лишь показались моему разгоряченному воображению, разом прилившей к глазам крови, в чьей пульсации потонули убийцы сына старейшины? Я бросился в поселок, ворвался в юрту.

— Так это ты?

Она кивнула. Я заметил, что на ней не повседневная одежда, но наряд жрицы.

— Ты убила отца? — уточнил я.

Снова кивок.

— Не переживай, через час о новой смерти станет известно всем. А пока ты можешь…

— Зачем ты убила его?

Она увлекла меня, но я пока еще сопротивлялся, потому переспросил.

— Он хотел развалить племя. Все дело моего отца.

— А его?

— Он отдал право безоговорочного наследования… этому. Не могущему ничего создать, ничего сохранить.

— А ты?

— Я сохраню все. Я преумножу. Я… ведь я впитала все твое через тебя.

Невольно я вздрогнул.

— Скажи, какого его было душить?

Она помолчала мгновение, будто вспоминая, или скорее, подбирая слова.

— Он не сопротивлялся, — все же, голос дрогнул, — как будто… Как будто в этом была необходимость. И он не противился. Совсем. Я даже. — и замолчала разом и истово, сдавленно всхлипнув, поцеловала меня. Запах крови на губах… чей? — он заволок мне рассудок. Срывая одежды, я погрузился в блаженное неистовство следующего часа.

А по его прошествии началась гражданская война. Думаю, именно в те минуты, когда я выплывал из мучительной истомы блаженства обладания ее телом, все началось и закончилось разом. Девушка поднялась стремительно, недовольная, что ее обеспокоили, прервали ход удовольствий, мыслей и чувств, еще больше, что принесли дурную весть. Она приказала созвать охотников, тех, кто пришел за ее братом, и поинтересовалась телом — как и обещано, труп отдали баньяну. Я спешно поднялся, однако единственным жестом она велела мне отправляться обратно на ложе. Не смея противоречить, униженный перед теми, кто стоял тогда перед ней, я вернулся, бессильно ожидая ее действий. Ее приказов. Кажется, только в этот момент я окончательно понял, насколько подчинил себя ей. И… даже не содрогнулся. Только холодок пробежал легким порывом мартовского ветра — и исчез. Будто так и должно было быть. Так и должно. Все происшедшее, происходившее и долженствующее произойти, все это уже где-то когда-то и кем-то предопределено и реализуется с неспешной настойчивостью, от которой не уйти, не бежать, не укрыться. Бессмысленная, беспощадная греческая трагедия — она охватила нас, чтобы уже не отпустить.

Я тем не менее, вышел; отдернув полог, долго стоял, всматриваясь в ритуал передачи знаний жрицей богини плодородия воинам. Девушка спешила, ее защитники тоже, когда я подошел, никто не прервал действа. Я выбрался и пошел, затем побежал к юрте сына старейшины, полагая самое худшее, на входе стояли несколько воинов, тех самых, с черными повязками сынов земли, они окружали юрту со всех сторон, и первому, кому не позволено было войти внутрь, или хотя бы вызвать молодую вдову, так это мне.

— Ты чужой, — коротко объяснил мне один из оцепления. — Ты стал чужим для нас с той поры…

Дальше я не слушал, все разом поняв. Племени не существовало больше, только разрозненные кое-как связанные кровными, кровавыми узами роды. Мир оказался разрушен, наверное, еще можно было предотвратить неизбежное, но разве можно помыслить о таком, противопоставить себя поступательному движению рока, все подминавшему под себя с величавой медлительностью и только-только обретшему ход и несуразную сноровку. Подмявшему и меня заодно, раз уж я оказался столь податлив и сговорчив — столь мягок, что проникся этой мягкостью, пусть всего одной из племени, но самой важной, самой дорогой, самой… можно было измыслить множество слов, и все они подходили той, которая нежностью своей задушила меня, превратив в тень, в правую руку, в предмет необходимости, в нечто, без чего можно прожить, но стоит ли — ах, я еще надеюсь на свою избранность, загораживаюсь званием, контрактом, особым положением. Все это зря, совершенно напрасно, зависимость полная и рассуждению не подлежит. Особенно после всего, что я сделал для нее и против себя, против всех остальных… вот только меня это уже не волновало и не тревожило. Исключительно она одна; жажда и томление, мои двадцать лет пришли мне не тогда, когда я остался наедине со светом одинокой звезды, но сейчас, сегодня, когда я стал орудием для устранения неугодного отца и брата. Когда она, напитавшись мной, убила сперва сама, а потом подослала убийц, шедших за мной по следу, выманивая на меня, как на манок, ни о чем не подозревавшего охотника, с безразличием взиравшего на свою участь.

Стоит ли говорить, что случилось с манком далее? В двух словах разве что: он внове был введен в лоно, получил жаждаемое, и угождал по мере. Он несколько раз выступал перед теми, кто еще сохранял верность или теми, кто ее терял, он давил авторитетом, а готов был — камнями, если бы потребовалось, да тяжелыми, двухпудовыми камнями для пыток, о, и они понадобились вскоре. Ей всего было мало. Воистину она впитала не просто меня, но меня как проводника всего народа моего от пещерного человека, грызущего горло близкому своему, с коим не поделил скудную добычу на промерзшей земле предков, до охранника купола технических врат, с бедра крушившего кочевников, устроивших бойню, а потом за стопкой, шутившего на ту же тему. Или уборщика, с присущим только ему безразличием убиравшего еще подающие жизни тела в печь и промывавшего кафельный пол, с которого так легко и бесследно сходят кровавые пятна. Через меня она познала всех их — до последнего. И познала она с чувством, с расстановкой, неторопливо принимая каждого за каждым. И столько ей было разом дано, воистину никто бы не сдержался, не нашлось человека, смогшего постичь и не воспользоваться, ни один святой ни одного мира не искушаем был столь изощренно и расчетливо.

А я помнил ее, Гораций, совсем другой. Еще робкой, неумелой, пусть и многое повидавшей на своем веку, но умеющей терпеть, покоряться и покорствуя, ждать, сколько потребуется и чуть больше. Воистину она была женщиной. Она женщиной и осталась, но сбросив одежды, восстала настолько в ином качестве, что сжимая ее в объятьях, я порой искал ту, потерянную, и мнилось мне, что потерял ее так давно, лет сорок назад, совсем на другой планете и под другим именем, и когда подобные мысли били меня в лоб, обжигая холодом, я в порыве страсти выкрикивал имя ее так и не состоявшейся соперницы, исторгая в лоно свое семя, насыщавшее разум и душу совсем другой совсем другим, а в ответ она исходила смехом, удовлетворенная. И испытывая меня, и подпитываясь мной, она менялась, столь же быстро, как менялась жизнь вокруг — или она менялась быстрее, подгоняя ту под себя всякий раз? Я сомневался в столь поразительной способности, но не сомневался в иных ее возможностях. Тех, что даровали ей и власть, и силу — и не только надо мной. Над многими, почти надо всеми.

Она собрала новый совет — и он, подобно мне, покорствовал жрице богини плодородия; никому уже не казалось странным, что через сколько недель… месяц? — каменной бабе стали приносить человеческие жертвы. Совет, состоявший из глав родов поддержавших ее, единогласно одобрил разделение племени, имущества племени, отторжения от богини не прошедших обряд, наконец, смерти дражайшей жены и дочери — все, кто осмелились не уйти в добровольное изгнание, погибли в тот же день. А остальные примерно через неделю, ибо в этом лесу им идти было некуда. Воины жрицы, а теперь и старейшины оставшейся части племени, обрушивали копья и камни на головы беглецов, принося жертвы баньяну, когда стало понятно, что баньян не приемлет жертв, отвык или изменился, вспомнили про каменную бабу. Тела сжигали тут же, головы закапывали у ручья. Этот конвейер работал очень быстро, всего несколько дней и противник исчез навеки. Вот только конвейер не мог работать на холостом ходу, ему непременно требовалась нагрузка, тем большая, чем меньше оставалось явных врагов старейшины, и чем больше тайных.

И тогда головы полетели уже со своих, тех, кто поддержал неявно или неясно, и надо было разобраться, что он прятал под одеждами, когда приносил присягу. А этому способствовала только пытка — публичная, чтобы другим неповадно, вот только других становилось все больше и больше. И когда жизнь в кольце незримых врагов вознесла ее авторитет, казалось, на недосягаемую высоту, главы родов подняли мятеж. Не все сразу, а потому у нас — ее и меня — оказалось примерно десять часов на бегство. Вот только.

— Алабама, — холодно произнесла девушка, услышав известие. Теперь она жила в юрте своего отца, вернее, это уже был шатер, состоявший из трех или четырех юрт, с двумя входами, у каждого из которых стояло по два охранника из разных родов — она не доверяла никому. Только мне, но лишь потому, что я всегда оставался мягкой игрушкой в ее руках.

Я не поверил своим ушам, я переспросил, она промолчала; только тогда осознав все, немедля начал уговаривать, лишь к концу этих уговоров заметив, что стою на коленях в жидкой грязи и обнимаю ее бедра, старательно к ним прижимаясь, и их пытаясь вразумить. Мы находились у ручейка, располагавшегося чуть ниже статуи богини плодородия: решением последнего совета, каменную бабу решили свергнуть с насеста, и теперь она валялась неподалеку, наполовину забросанная землей. Девушка прошла мимо, даже не обернувшись, поспешила вниз вдоль ручья, заметив перед этим на все мои расспросы о дальнейших поступках, что поток начал пересыхать, богиня гневается, недовольная решением совета не поклоняться более истукану, а поминать только духов рода, безвидных, но проникающих всюду, все знающих и все могущих. На них в этом мире только и оставалась последняя надежда.

Уже не на нее больше. У нас оставалось совсем ничего времени перед тем, как случится неизбежное. Но девушка медлила. Резко отстранившись, так что я едва не упал в грязь, впрочем, куда уж падать, я и так весь в ней, но девушка покачала головой, изрекая:

— Мой народ не понимает опасностей нового мира, он ждет милостей от природы, но никогда не дождется ее. Он считает себя способным на многое, но не видит ни предателей, ни трусов, а, если и видит, то не хочет расправиться с ними немедля. Нас столько лет гнали… вся моя жизнь прошла в изгнании, я не помню тех мест, где родилась, мой брат не знал их вовсе. А ведь там осталась моя мать, кто теперь попирает ее прах тяжелыми сапогами? — Я хотел напомнить, что 4089 уже не существует, но не решился. Девушка продолжала: — Мать моего брата… да она погибла, готовая уйти в этот мир, кажется… совсем недавно. А кажется, это было века назад, — она перевела дыхание: — Тут все измеряется веками, как можно человеку прожить в мире, где годы даже не идут в счет?

Я что-то заговорил в ответ, напомнил о своей планете, об ее бесконечной истории, о катастрофах и трагедиях. Она не дала мне закончить. Да и не слушала.

— Вы сами творите свои катастрофы. Мы — свои. Этому научились от вас. Но я не виню тебя. Ты был нужен племени. Ты и сейчас нужен племени… нет, — она скривилась от внезапно пришедшей боли, — не племени… Мне. Неважно. Ты не слышал этого.

— Я слышал, и я не забуду. Нам надо уходить, тебя, верно уже ищут. Ведь отдан приказ.

— Ты мешаешь мне говорить. Все могло быть иначе. Мать моего брата, мягкая простая женщина, никогда не знавшая ни кнута, ни доброго слова, она стала бальзамом сердцу отца. Она могла уговорить его на наш брак. Мы бы стали супругами, и тогда я… родила бы снова, наверное… Я стала бы достойной и… не так, как сейчас. Не так, как пришлось.

— Ты любила его?

— Это неважно. Теперь все неважно. Он никогда не любил меня.

— Я говорил о брате.

— Я говорила о них обоих. Он дразнил меня возможностью занять его место старейшины, и тут же обрывал, указывая на место женщины в законах племени. Он никогда не просил прощения. Он просто играл, все оставляя недостойному. А он… даже женился лишь потому, что на ту указал мой отец. Дражайшая супруга так походила на меня, но мной не была. Сильная, но знающая место. Идеальная жена. Не то, что я.

— Ты удивительная, ты неподражаемая, ты та…

— Ты хотел бы стать моим мужем? — неожиданно спросила она. Я смешался, прежде чем ответить, подобного разговора никогда меж нами не случалось. И не дав мне слово сказать, добавила: — Ну вот, и ты медлишь. Ты весь предо мной, ты хочешь забрать меня отсюда, но все равно медлишь. Скажи, зачем я тебе?

— Я жить не могу без тебя. Ты для меня все.

Она пристально посмотрела мне в глаза. Помолчала.

— Это пройдет, — наконец, произнесла девушка.

В этот момент она словно стала меньше, сжалась и ссохлась как-то. Я подумал, что мое молчание так сильно подействовало на нее… может и так, но спустя миг ее спину пронзило копье.

— Пройдет, — прохрипела она, медленно валясь мне на грудь. Я пытался ее удержать, но не смог. Еще одно копье, пущенное откуда-то сверху меткой рукой, пронзило ключицу, острие остановилось в сантиметре от моей груди. Я поднял голову: шевеление листьев, ничего больше, только тени, едва видные в свете разгорающегося сумеречными переливами баньяна.

— Уходи. Я отпускаю. Ты… больше не нужен, — с величайшим трудом выговорила она, прежде чем окончательно остаться здесь. Я уложил девушку в грязь, но прежде сорвал рубашку и подстелил под исходящее последними судорогами тело. Через несколько минут она затихла, я опустился на колени, ожидая… чего? — ее самых последних слов, о нас, о ней, обо мне… но она и так сказала много больше, чем требовалось нам обоим. Я поднял бездвижное тело, огляделся. Наверняка, за мной следили десятки глаз. Я медленно пошел к техническим вратам. Вынуть копья так и не посмел, как не посмел и остановиться. Ожидал ли удара в те минуты, когда, задыхаясь тащил на себе мертвую владыку в холм? — вряд ли думал об этом. Осознание пришло много позже, когда я через коммуникатор назвал код безопасности, врата, помедлив немного, отворились, высыпав из недр своих десяток охранников, вооруженных до зубов. Ночь пульсировала истошной люминесценцией баньяна, я зажмурился, готовый ко всему, вот только в этот миг осознав, кто и что находится за моей спиной. Баньяновый лес трепетал огнями, полыхал, мне казалось, сами дерева вибрируют в смертном хороводе, созывая на последний праздник великую гекатомбу. Мимо меня промелькнули сотни и сотни мотыльков, влекомые на жертвенный огнь, только теперь я обернулся, и не в силах больше держать в руках бездвижное тело, передал его старшему. Тот осторожно положил девушку, по-прежнему лицом вниз, у самых технических врат, отдал команду к отступлению, и через мой коммуникатор сообщил об успешно проведенной операции. Когда врата захлопнулись, мир так же захлопнулся передо мной.

Наутро, кажется, не на следующее, меня вызвали к шефу, я получил выговор, понижение в должности, и штраф за сорванный контракт, который мне предстоит выплачивать лет эдак пять-шесть. Через месяц после моего возвращения на 1273 прибыла комиссия по расследованию причин происшествия. Дело закрыли за неимением свидетелей и потерпевших. 1273 снова оказалась пустой, как и семьдесят лет назад. Кажется, и обстоятельства схожи, говорили мне немногим позже. Но я уже не слушал. Работа поглотила мой мир, и лишь однажды, когда мне приснился сон, я выкрикнул среди ночи имя, мучившее меня так сильно и столь долго… но через минуту, стряхнув с себя остатки сна, понял, что это было имя другой девушки. И снова повалился на кровать.

Впрочем, ни заплакать, ни заснуть снова мне так и не удалось.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1974 году. Окончил МИРЭА.

Литературой начал заниматься достаточно давно, до настоящего времени написал большое число коротких и длинных произведений, больше коротких, чем длинных. Написаны они в совершенно разных стилях: от аллегорических и лирико-сентиментальных до фантастических и мистических. Также пишет стихи, пробует свои силы в переводах чужих стихов на русский с английского и латыни. Но предпочтение отдает прозе, а так же критическим и обзорным статьям.

Публиковаться начал с 1998 года в украинском журнале «Порог». До настоящего времени печатался в журналах: «Континент», «Слово», «Московский вестник», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Искатель», «Бурда-Мини», «Мир фантастики», «Человек и закон», «Машины и механизмы», «Север». «Альфа-книга» выпустило рассказы, а сборник «Галилеи-2007» с участием Берендеева вышел в украинском издательстве Либуркина. В декабре 2009 года в издательском доме «Флюид» вышла книга автора, содержащая фантастический роман «Осколки». В № 1 за 2013 г. «Знание-сила: Фантастика» напечатан рассказ «Наказание».

⠀⠀ ⠀⠀

Анна Михалевская Программа максимум

Была авария, взрыв. Яркая вспышка ослепила Джея, он утонул в языках пламени. Огонь ворвался в тело, что-то непомерное вывернуло Джея наизнанку. Вспышка прошла насквозь. Судорога. Теперь Джей знал — это называется боль…

Только не отключаться. Он должен помнить, кто он. Какие-то люди положили его на носилки, втиснули в вертолет. Джей очнулся в тихом белом помещении. Пахло болезнью и слабостью. Он рванулся, но тут же без сил упал на подушку. Он не знал, что дальше делать. Снова пришла боль. Джей должен был встать, но не мог двигаться. Мысли спутались. Он в ловушке. Блеклый луч солнца просочился сквозь больничные жалюзи, медленно полз по голой стенке.

Теряя сознание, он видел другую жизнь. Шумный город с блестящими домами и узкими, усеянными мертвецами улицами. Его рук дело? В той, другой жизни он знал, но, вернувшись, забывал ответ. После таких прогулок он медленно приходил в себя, смахивал капли пота с горячего лба, смотрел в пустой потолок. Он не хотел возвращаться. И не хотел оставаться здесь.

В одну из ночей Джей решился. Сжал зубы, рывком встал — сам, впервые за долгое время. Ноги сделали шаг, другой — пошатываясь. Джей вышел в коридор.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Начальнику отдела внедрения, корпорация «Новая жизнь», Анастэ.

⠀⠀ ⠀⠀

Программа «максимум» успешно стартовала. Объект J-3 был задействован в военном конфликте с другими объектами, согласно сценарию программы его самолет потерпел крушение. J-3 получил серьезные, впрочем, излечимые для его уровня травмы. Сейчас он находится при ведомственном госпитале…

Блокировка эмоционального фона J-3 полностью снята, контур чувств восстанавливается — J-3 испытал боль, страх. Психика относительно уравновешена. Объект ведет себя естественно, реакции неотличимы от человеческих.

⠀⠀ ⠀⠀

Куратор экспериментальной программы, Земля.

Под кроссовками хрустел гравий, камешки отлетали, катились, падали в воду. Порыв ветра ударил в спину — Джей ускорился, принимая игру. Утренние пробежки у озера стали правилом. Тело требовало движения, он привык к жесткой дисциплине, к большим нагрузкам. Там это было важно. Где именно — Джей не помнил. От прошлой жизни остался только тусклый металлический браслет на запястье. Сны не в счет. Город мертвецов был так же нем, как и его память… Джея не отпустили из госпиталя — поселили в гостевом флигеле, оставили под наблюдением.

Он заметил художницу еще в первый раз. Глаз привычно выхватил детали. Яркое свободное платье. Ловкие пальцы в разноцветных кляксах. Взъерошенная соломенная челка. Серьезные серые глаза. Пожалуй, слишком серьезные. Девушка сидела, упершись спиной в камни грота, и сосредоточенно работала. Она отвлекалась лишь на миг — бросить внимательный взгляд на Джея, и снова возвращалась к мольберту. Девушка не нравилась Джею, она была лишней, неправильной. Хотелось выхватить из ее рук карандаш, порвать лист. Внимательные взгляды, недоговорки — ему катастрофически не хватало информации. Он подавил вспышку раздражения. Девушка не виновата. Пусть рисует.

Постепенно раздражение сходило на нет. Через неделю Джей уже не представлял себе озеро без девушки в ярком платье. Пришло новое ощущение. Ощущение было приятным — силы прибавилось, он отвлекся от тревожных мыслей, перестал тяготиться пристальным вниманием врачей. Утром та девушка смотрела на Джея, и он невольно задерживал взгляд, рисуя портрет художницы в своем воображении. Каждый день добавлял новый штрих — родинка у брови, выгоревшая прядь волос, заложенная за маленькое ухо, мягкий детский профиль, нитка голубых бус… Когда она не пришла, Джей понял свою ошибку, но было поздно. Он слишком часто думал о ней, привык заполнять ею всего себя, жадно впитывать новые ощущения. Теперь она исчезла, и он почувствовал себя сломанным, неполноценным.

Он стоял возле озера, неизвестно на что надеясь. Ее не было неделю. Джей осел на землю, облокотился на стенку грота. Букет красных маков валялся у ног бесполезным веником, цветы стремительно вяли. Глупо было рвать маки. Так же глупо, как думать о ней. Это было неправильно. Он ввязался не в свое дело. Авария его изменила. Он никогда не будет прежним…

Высоко в небе глухо зарычал военный самолет. Джей вздрогнул — надо уходить. Он не стал подбирать цветы, нехотя встал, свернул на тропинку вглубь парка.

Джей услышал крик и тут же сорвался с места. Перемахнул через заграждение, скатился по склону. На дороге, раскинув руки, лежала девушка, беспомощно крутилось колесо перевернутого велосипеда, белые листы веером рассыпались по земле. Воспоминание вспышкой запульсировало в голове. Площадь смертников. Распростертые, неподвижные тела. Джей стряхнул наваждение. Он подошел к девушке, наклонился, убрал со лба непослушную челку. Кажется, дышит! Он наклонился еще ниже.

— Целоваться собрался? — Ее глаза пристально смотрели на него.

Джей отпрянул. Девушка пошевелила рукой, попыталась приподняться. Ойкнула, снова повалилась на землю. Джей подхватил ее, помог встать. Осмотрел руки, ноги — кажется, цела. Пару раз глубоко вдохнул, выдохнул, кое-как унял нервную дрожь. Ей повезло. И ему — тоже. Он вдруг понял: его место здесь. Не надо будет больше рисовать портреты в мыслях. Гораздо приятнее быть рядом.

— Я тебе цветы нес… — невпопад сказал он.

— Правда? — в серых глазах зажглись и погасли звездочки.

Джей растерялся, почувствовал, что краснеет, засуетился, собирая выпавшие рисунки. Подобрал один из них, застыл с листом в руках. Сердце сжалось — глухой удар. Джей задохнулся от вспышки новой боли. Эта боль не угрожала телу — хуже. Она уничтожала все, что он о себе знал. Джей не хотел быть таким. Он не хотел убивать. Но его желания ничего не решали. Рисунок жил. Снова был город мертвецов — его город, его мертвецы. Джей идет по телам двойников. Они лежат, скрючившись, тянутся к нему дрожащими пальцами. Он с наслаждением пинает тех, что еще живы, втаптывает их сапогами в грязь.

— Отдай! — девушка попыталась вырвать рисунок из рук, но он спрятал лист за спину.

— Где ты видела это? — Джей скомкал рисунок, швырнул в сторону.

Город мертвецов — его личный кошмар, запертый на десять замков от всех. Даже от пытливых врачей.

— Не рассказывай никому… Я не должна была.

Она сжала его руку, пальцы коснулись браслета. Джей вздрогнул. Его бросило в пот, стало страшно, как сразу после аварии.

— Что ты знаешь обо мне?

Девушка молчала. Он ведь знал, что с ней что-то не так. Она — враг. Ярость накатила волной. Джей медленно двинулся на девушку. Она в панике оглянулась, отступила. Боится? Пусть. Джей схватил ее за плечи, с силой тряхнул… На виске пульсировала жилка, голубые бусы рассыпались, застучали по гравию… Джей знал, что будет дальше. Тысячи таких лиц мелькали перед ним. Он больше не хотел.

— Извини, — Джей разжал пальцы, опустил глаза.

— Ничего. Я понимаю. — девушка попыталась улыбнуться дрожащими губами.

Джей огляделся, подобрал скомканный рисунок, старательно расправил, положил в карман. Чтобы помнить. Он не должен повторить.

— И даже не спросишь, как меня звать?

— Я прочитал на рисунке внизу. Грета?

Она кивнула и неожиданно легко рассмеялась.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Начальнику отдела внедрения, корпорация «Новая жизнь», Анастэ:

⠀⠀ ⠀⠀

…Состояние объекта J-3 в пределах нормы. Хотя контур долгосрочной памяти отключен на 90 %, объект успешно адаптировался к окружающей среде. По нашим расчетам это должно освободить достаточно ресурсов для переживания всего эмоционального спектра. Эмоциональный фон несколько повышен, но легко поддается контролю… Негативный рефлекс на событие «самоликвидация» закреплен.

Браслет личности протестирован. Система немедленного обнаружения, контроль поведения и база информации в норме. Реакция на приближение к браслету других объектов ожидаемая — страх, агрессия.

⠀⠀ ⠀⠀

Куратор экспериментальной программы, Земля

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

— Джей, завтра вылетаете на Анастэ! — ни один мускул не дрогнул на жестком лице посетителя.

Джей едва поборол первый импульс безропотно подчиниться приказу.

— Это невозможно! Уходите!

Он сжал кулаки — вряд ли у него получится одолеть гостя, но если его решат забрать силой, будет сопротивляться.

— Нет, возможно. Просто поверьте на слово, — отчеканил гость.

— С какой стати?

Мелко завибрировал браслет, Джей сделал еще шаг, и тут же взвыл от головной боли, повалился на кушетку. Дверь с резким стуком захлопнулась — гость ушел.

Он видел этого человека первый раз. И он был готов к его словам. Сознание хотело подчиняться и слушать приказы. «Просто поверьте на слово», — посетитель знал, о чем говорит. Так надо… Кому надо? Вопрос эхом разнесся в дребезжащей болью голове. «Мне!» — отвечал металлический голос со знакомыми интонациями недавнего гостя.

Анастэ… Анастэ. Джей переключил браслет, ввел запрос. Он вспомнил, как обращаться с этой штукой, еще когда лежал с травмой. Браслет много чего знал, но не все рассказывал. Скупые строчки бежали по голографическому экрану: Анастэ — вторая планета системы альфы Кентавра, атмосфера идентична земной, в прошлом веке открыт экспериментальный проект. Браслет пискнул. «Доступ к информации ограничен» — экран мигнул и погас. Такое сообщение он читал не первый раз. Очередной эксперимент? Он пойдет против приказа, и не полетит туда.

Они встречались с Гретой каждый день. Она вскользь спросила о прошлом, но что Джей мог сказать? Он лишь показал браслет — он весь там, в этой железке. Наверное, только благодаря браслету его сумели отыскать после аварии. Эпизоды, неизвестные имена, чужие лица обрывками всплывали в памяти. Удивленный взгляд, женщина медленно оседает по стенке. Красивая женщина в дорогом костюме, глава совета директоров. Цель уничтожена. Площадь смертников, и он в самой гуще толпы. Рядом смеется ребенок, обнимается парочка. Механизм бомбы уже запущен. Джей уходит не оглядываясь. Грета увидела его изнанку. Но пусть тот Джей навсегда останется на бумаге. А потом он испугался. А вдруг изнанка и есть он сам? Что Джей знает о себе? В любую минуту он может сорваться. Кто его остановит? Он же знал, что влез не в свое дело. Его дело — смерть. Джей не пойдет больше к Грете. Ради нее же самой.

Джей сунул в карман рисунок и вышел в ночь. Он брел, не разбирая дороги, с единственной целью — уйти, скрыться. Мокрый после дождя асфальт блестел серебром, редкие прохожие шарахались от Джея. Он видел страх на лицах и молча отступал в тень.

Его ничто здесь не держит. Ничто и никто. Джей резко остановился. Ему нужен вокзал. Браслет выдал кратчайший маршрут и Джей уверенно зашагал по улицам. Он уже видел серые башенки вокзала, огромный циферблат часов, считающих минуты его беспамятства. Джей толкнул стеклянную дверь, подошел к автомату. Сверился с картой, нашел маленькую точку на севере, подтвердил выбор. Автомат тренькнул, требуя оплатить билет. Джей растерянно моргнул. У него ведь не было денег. Проклятье! Джей стукнул кулаком по мигающему табло. Проходящий мимо человек в военной форме резко оглянулся, неодобрительно глянул на Джея. Снова западня!

Он выбежал на перрон. Перед носом пронеслись составы уходящего поезда. Джей набрал полные легкие воздуха и помчался следом. Он знал, сил не хватит, но он должен сделать хоть что-то… Поезд уже давно затих вдали, когда Джей наконец остановился, упал без сил на землю.

На скамейке рядом с автоматом сидел его старый знакомый.

— Не делайте так больше… — глаза смотрели тускло, неприятно, — Ее зовут Грета? — и он развернул сложенный вчетверо листок.

Джей хлопнул себя по карманам. Неужели выронил, когда бежал за поездом? Она просила никому не рассказывать! Сердце заныло, пропустило удар. Он должен защитить.

— Оставьте ее в покое! — Руки сами сжались в кулаки.

— И что вы сделаете? Ударите меня? — Улыбка не коснулась пустых глаз.

Кулаки разжались. Человек с жестким лицом все правильно рассчитал.

Джей не сможет причинить боль. Рисунок не должен ожить.

— Джей, соберитесь, Вам завтра лететь!

Листок упал к ногам, Джей подобрал его, спрятал в нагрудный карман.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Начальнику отдела внедрения, корпорация «Новая жизнь», Анастэ:

⠀⠀ ⠀⠀

…Произошел первый сбой программы. Объект J-3 попытался самовольно поменять поле эксперимента. Попытка неудачная, но, по нашему опыту, за ней последуют другие сбои. Агент на Земле получит дополнительный инструктаж.

Тем не менее, настаиваю на полной активации контура чувств. У объекта J-3 осталось еще несколько не пройденных диапазонов эмоций. Вы же знаете, чем заканчиваются недоработки в этом плане. Объекты должны быть устойчивы к сильным эмоциональным воздействиям, включая так называемые «высокие чувства». Самоликвидация J-1 и J-2 прямо на задании отнюдь не способствовала росту нашей популярности среди местных клиентов.

⠀⠀ ⠀⠀

Куратор экспериментальной программы, Земля.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

— Грета! — Джей облизал пересохшие губы.

Она обернулась, серые глаза округлились, мольберт полетел на землю.

— Что случилось, Джей?

Он спешил защитить Грету, сберечь от безликого человека, который теперь «знает». Но увидев ее, забылся. Стоял перед ней в перепачканной землей рубашке, не в силах сдержать неуместную улыбку. Ведь это их последняя встреча. Джей осторожно взял ее за руку, почувствовал, что краснеет — как некстати. Голос звучал издалека, Джей не сразу понял, что говорит он сам:

— Они видели рисунок, спрашивали о тебе. Грета, уходи.

Порыв ветра принялся неистово трепать легкий сарафан. Ткань доверчиво прижалась к тоненькой фигуре. Грета, не мигая, смотрела на Джея.

— Так скоро?

Она отвернулась, пошла вглубь парка. Джей подхватил мольберт, направился следом. Погода портилась: в парке носились клубы пыли, ласточки черкали небо острыми крыльями, воздух стал плотным, влажным. Свинцовая туча клубилась на горизонте, и они с Гретой шли прямо в ее пасть.

Он заговорил первым.

— Я улетаю. Скоро. Завтра…

Девушка вздрогнула, резко обернулась.

— Джей! — ее лицо вытянулось, упали капли с ресниц-стрелочек, — Ты можешь отказаться. Мы сбежим, они не найдут.

— Не могу, я должен. — Он не верил, что говорит эти слова.

— Джей, прости.

Внезапно Грета оказалась совсем близко, вжалась в него вся — цветочным ароматом, соломенными волосами, глухо бьющимся сердцем. Джей боялся пошевелиться. Растерянно замолчал металлический голос, его вечный советчик. Город мертвецов исчез — пробивая асфальт тонкими стеблями, потянулись к небу красные маки.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Земля давно перестала быть точкой отсчета — даже глазам. В иллюминатор смотрели тусклые звезды. Джей не знал, что будет так трудно. Грета звала его остаться. Она доверяла Джею. А он не верил даже себе. Металлический голос в голове набирал силу, скоро он сольется с его собственным. Рисунок жег нагрудный карман. Джей помнил — нельзя повторить, ни в коем случае. Надолго ли хватит сил? Надо вернуться. У него ничего больше нет. У него нет даже себя. Только Грета — настоящая.

Что это? Джей схватился за голову, скорчился в кресле. Боль стучала тяжелыми молотками, глушила слетевшую с катушек память.

В иллюминаторе плавно рос серый диск планеты. Металлический голос вырвался на свободу и теперь громыхал на весь командный отсек. Он не хотел слушать! Джей разнес пульт, сбил костяшки пальцев — но сообщение автоматом включилось снова. Он опустился в кресло, закрыл лицо руками.

⠀⠀ ⠀⠀

Добро пожаловать на Анастэ! Вас приветствует корпорация «Новая жизнь»! Не совершайте резких движений, успокойтесь, выпейте оздоровительный коктейль! Память скоро полностью восстановится, и Вы почувствуете облегчение…

⠀⠀ ⠀⠀

Джей поправил воротник униформы — резкие края врезались в шею, до чего же неудобно. А раньше не замечал… Бесконечный ряд серебристых мобилей — Джей поискал глазами свой номер, побрел к машине. Скоро он будет в ячейке.

Над небоскребами бушевал ураганный ветер, вот-вот разразится мощный дождь. Как похоже на их с Гретой последнюю встречу. Рука снова дернулась к воротнику — Джею стало нечем дышать. Что с ней теперь? Он показал Грете браслет — таких свидетелей корпорация не оставляет в живых. Почему он не вспомнил тогда? Так было надо. Впереди блестящей свечкой высилось здание корпорации. «Новая жизнь» — переливались красным огромные буквы. Джей отвернулся, сел в мобиль.

Он летел на Землю сдавать экзамен — его обучение в корпорации закончилось. Джей был готов к любому заданию. Брать штурмом стены небоскребов, пилотировать корабли, рассеять толпу, лишить город коммуникаций — все выполнимо. Тогда казалось, что выполнимо. Сейчас Джей уже не был так уверен в себе. Серая масса одинаковых униформ — безликая армия корпорации. И он среди них. Он такой же. Джей вспомнил рисунок. Нет, он другой, он лучше… Джей схватился за холодный металл, с силой рванул браслет. Грета. Родинка у брови, выгоревшая прядь волос, нитка голубых бус. Грета верила в него, а он подставил под удар самое дорогое. Он должен защитить, спасти. Джей потянул рычаг на себя.

Серебристый мобиль, копия тысяч других, каплей отделился от общего потока, набрал высоту. Огненным цветком взорвалась серая точка, здание корпорации дрогнуло, но устояло — лишь стекло верхних этажей дождем посыпалось вниз.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Куратору экспериментальной программы, Земля:

⠀⠀ ⠀⠀

…Нам только что сообщили, что J-3 снова избавился от браслета личности и сбежал из закрытой лечебницы, куда он был помещен после инцидента с атакой здания корпорации. Одновременно пропал наш рейсовый корабль. Ожидайте — J-3 прибудет на Землю в ближайшее время.

⠀⠀

Начальник отдела внедрения, корпорация «Новая жизнь», Анастэ.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Ветер рвал тучи в клочья, выл диким зверем. Глава корпорации устало откинулся в кресле, взгляд упал на бушующую за окном непогоду. Он потянулся за кофе, взял в руки теплую чашку, с удовольствием сделал большой глоток. Войны всегда были и будут. Их никто не отменит. Люди придумали, что они стали лучше, мудрее, правильнее. Нет, они просто выиграли свою маленькую войну с природой. И предусмотрительно забыли о цене этой победы. Трусливо прячутся по благоустроенным норам. Он хмыкнул, поставил чашку на стол.

Чего стоит цивилизованный человек, столкнись он нос к носу с первобытной неуправляемой агрессией? Человек разучился драться. А клоны — нет! Этим парням все равно, назовут их хорошими или плохими. Чувства клонов атрофированы — солдату они ни к чему. На счету у его армии не одна миротворческая миссия. Он покатал на языке слова, поморщился. Чего уж там. Клиенты корпорации любят красивые слова. Но они и не скупятся — за это можно потерпеть немного фальши. На носу очередной вооруженный конфликт — счета уже оплачены. Он пролистнул отчеты. Военный отряд укомплектован — новые солдаты готовы, «бывалые бойцы» прошли профилактику, все отделы дают отмашку. Отличненько!

Когда-нибудь и программа «максимум» принесет свои плоды. Он вздохнул. С новым поколением клонов не все так гладко — вчера сбежал J-3. Его, конечно, за пару дней поймают — Грета не даром считается лучшим агентом корпорации. J-3 сотрут память, отправят на карантин. Пока не поймут, где закралась ошибка. Новым клонам не гасят чувства — только воспитывают. Они неотличимы от людей, пригодны для заданий высокого уровня сложности. Отряд из десяти таких объектов сможет нейтрализовать целую страну. Примитивная сила первых клонов не откроет всех дверей. Врага надо знать в лицо, чувствовать кожей, иначе — как уничтожить?

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родилась в 1975 году в г. Одессе. В 2004 году окончила Одесский государственный университет им. Мечникова, специальность психолог. После окончания занялась частной психологической практикой, направление сказкотерапия. Начала писать авторские сказки. В этом же году были напечатаны отдельные очерки на тему сказкотера-пии в журнале «Эниология». Больше нигде не печаталась. Как писатель чувствует себя органично в жанрах фэнтези, магический реализм, притча, сказка.

В настоящее время работает техническим писателем в ИТ компании «Комодо».

Лонг-лист конкурса «Активация слова», повесть «Марсиане» и цикл рассказов «По ту сторону от этой». Шорт-лист конкурса «Детское время», номинация «сказка», сказки «Колпак историй», «Сказка про Ганса», «Храбрый воин Сулиман». Финалист конкурса мистического рассказа Луганского клуба фантастики «Лугоземье», рассказ «Мартин и Марта».

⠀⠀ ⠀⠀

Алексей Карелин Профи

Спуститься в канализацию, пройти по смердящим каналам несколько километров, выбраться наверх на территории Корпорации Сетевого Контроля, проскочить незаметным мимо камер, амбалов с автоматами и холеными догами на поводке, систем идентификации личности, лазерных растяжек, подземных пружин и прочих устройств защиты и контроля, по пожарной лестнице забраться на крышу административного здания — всего лишь двадцать этажей, — влезть в вентиляционную трубу, по памяти проползти сей лабиринт на четвереньках, увидеть мощнейший на планете компьютер через вентиляционную сетку, оказаться в кабинете богатейшего на Земле человека, разобрать его ноутбук и одолжить винчестер, после чего повторить пройденный путь с точностью наоборот — все это пришлось совершить не мне. К сожалению. Или к счастью. Да, скорее последнее. Если побороть брезгливость и тошноту в канализации я бы, пожалуй, смог, то остальные препятствия заставили бы повернуть обратно. Или погостить неопределенный срок в тюрьме строгого режима. Моя стихия — компьютеры. Серебряный свет мониторов мне милее дневного..

Вот и сейчас передо мной три компьютера, и каждый грызет защиту украденного у КаСКи винчестера. Хоть я и не видел логово наноимперии даже издалека, ее прихвостни ищут именно меня. Возможно, прозвучит пафосно, но в моих руках судьба мира. Конечно, КаСКа сделает все возможное, чтобы не дать мне изменить историю. Мне в свою очередь надо сделать все возможное, чтобы опередить ищеек КаСКи.

Вырос я в простой законопослушной семье. С детства увлекся компьютером, подавал надежды стать отличным программистом. Родители уже видели меня работающим на КаСКу, но у меня были свои планы на будущее. Работа на корпорацию — это жизнь в золотой клетке. Платят много, но держат на коротком поводке: ни уехать из страны, ни даже из города. Заявление об увольнении рассматривается как покупка билета на тот свет или в сумасшедший дом. Пенсия высокая, но опять-таки под строгим присмотром и с подпиской о невыезде. Да и дожить до нее сложно: пенсионный возраст — семьдесят, продолжительности жизни — шестьдесят два.

Не по годам во мне развилось чувство справедливости. Я отказывался принимать прослушивание телефонов, аресты за критику власти, контроль переписки. СМС, общение в чате, на форумах, в социальных сетях сканируют машины, реагируют на определенный набор слов. При обнаружении слова повышенного риска, делается более тщательный анализ переписки. Если и он не развеет подозрения, то текстом занимается сотрудник Корпорации Сетевого Контроля. Разжигание национальной или политической розни, призыв к мятежу или иной запрещенный смысл влечет за собой удаление сообщения с портала, а СМС, ММС просто не доходят до адресата. Автор сообщения получает предупреждение, после рецидива банится или лишается мобильной связи, третий же проступок грозит тюрьмой. А зона нынче не та, что раньше — настоящий Ад. Весь срок заключенный пребывает в анабиозе, а его разум — в цифровом Аде. Степень тяжести преступления определяет степень мук, через которые придется пройти. Наивысшая мера наказания — семь кругов Ада. Если человек не умрет, то уж точно свихнется.

Таким образом, Интернет стал рафинированным. Побороли сетевое пиратство, троллизм, свободу слова и печати. Блоги и другие постоянно обновляющиеся информационные порталы приравняли к СМИ. Отсюда: плати налог и неси полную ответственность за размещаемый текст или прекращай деятельность. Теперь врать властям никто не мешает.

В старших классах я познакомился с анархистом, он открыл мне мир подпольщиков. Они вообще не люди. Никто. Пустое место. Несмотря на это, я проникся их идеями и сбежал из дома.

Как и все подпольщики, я не проклеймен, не прошел чипизацию. В четырнадцать лет каждый становится гражданином — человеком, который может участвовать в развитии страны, влиять на него. Устаревшая формулировка. Сейчас настоящие гражданине — это подпольщики. Те же, кто надел ярмо, просто марионетки.

В наш век развлечений полно. Большинство из них разжижают мозг, отчего «гражданин» превращается в тупое быдло. Зачем это государству? Все просто: управлять образованными умными людьми проблем не оберешься. Все решено и продумано за нас. Мы только поддерживаем мираж выборов, мираж демократии. Хотя многим уже параллельна политика, ничто их не оторвет от телевизора и банки пива, даже выборы президента. Ну, а кто-то просто понял бессмысленность бить ноги до избирательного участка.

Конечно, не все так плохо. Наука прогрессирует, в развитии на уровне двенадцати классов остановились не все. Но система образования построена так, что гений в одной области знаний в остальных окажется совершенным простофилей. Нас легко обмануть, ввести в заблуждение там, где мы плохо ориентируемся. Мы же не знаем своих прав. Разве что юристы.

Сейчас гражданин — это человек, который официально зарегистрирован в стране, имеет полный пакет документов, то есть чип. Если вы не являетесь гражданином ни одной из стран, не находитесь на попечительстве граждан, то вы и за человека не можете считаться. Вас просто нет.

Чип вживляется под кожу на запястье. Он содержит все необходимые данные: паспортные, свидетельства о рождении, страховки, пенсионной карточки, визы, реквизиты счета в банке. С помощью чипизации человечество избавилось от вороха бумаг. Все всегда при вас и не теряется, не забывается. Нужно подредактировать, обновить информацию? И это возможно. Только не подхватите вирус, иначе запросто можно превратиться в пустое место. Тогда никто ничем не поможет. Даже побираться теперь невозможно: мы просто не видим наличных. В такси и то соответствующее устройство обращается к вашему чипу.

Я не считаю чип благом. Человек стал слишком уязвим.

Как я уже сказал, есть злоумышленники: мошенники, жаждущие получить доступ к вашему расчетному счету, или хакеры, которым в кайф ломать человеческие судьбы. С ними борются, но они есть.

Соль и в том, что чип выдает ваше местонахождение. Да, полезно, если вы потерялись. Звоните в службу навигации, и порядок. Может спасти жизнь в экстремальной ситуации. Подаете сигнал SOS, авось, спасатели успеют.

С другой стороны, чувствуете, чем пахнет? Мы под колпаком. Любого гражданина легко найти. Преступников и нелегалов стало гораздо меньше. Все бы ничего, но у правительства свои взгляды на то, кто является правонарушителем. Набедокурил в Сети — физический адрес персонального компьютера не так-то сложно вычислить. Остается только считать данные с чипа оператора, находящегося в данный момент по этому же адресу. Конечно, результатом поиска может быть целая семья, но что эта мелочь по сравнению с земным шаром?

Вот так вот навели порядок в Интернете. Да здравствует жесткая цензура! Был как-то случай: местный писатель занялся изучением самодельных взрывчатых веществ и их применением. Поисковик все запросы фиксирует. Информация дошла до КаСКи. Писателя обвинили в подготовке теракта. И смех, и грех.

Кстати, подозрение в терроризме может возникнуть на любом основании, фантазия безгранична. Оно же дает право на обыск вашего жилья без ордера, на арест на продолжительный срок, пока не докажешь свою невиновность. Именно: пока не докажете вы. Государству достаточно желания упрятать вас за решетку или припугнуть. Акт о терроризме значительно расширил возможности полиции.

Наконец, неугодных людей могут просто исключить из информационной базы, вырубить чип. Все! Вы — никто, и звать вас никак. Беспомощны, что мышь. Без бумажек — документов и денег — человек не жилец. Хотя есть исключения, как и у всякого правила. Без чипа вы либо труп, либо готовящийся стать трупом бомж, либо подпольщик.

Я — подпольщик. Нас ищут, нас изводят, как тараканов, но и мы не только прячемся. Успешный поход в КаСКа тому доказательство. Осталось взломать защиту, и у нас будет информация на вес золота. Мы сможем разрушить электронное рабство, отключить все чипы разом и научить жить по законам, законам народа. Рискуем ввергнуть страну в анархию? Да, но из беспорядка всегда возрождается порядок, более прекрасный и организованный, чем до разрушения. Утопию нам не создать, но вернуть демократию в наших силах.

Только бы успеть до того, как меня найдут. Если я и заходил раньше в Сеть, то не засветился ни разу: IP-адреса постоянно меняются, после каждого ответа с сервера. Сейчас я и вовсе в оффлайне. Даже если подпольщик, укравший винчестер, попал в видеокамеру, его лицо ничего не даст, а система идентификации личности покажет, что такого человека не существует. Найти меня можно только через него. Если его схватят, язык развяжут. Ищейки КаСКи пыток не чураются.

Правда, мы встретились на моей старой квартире, настоящих имен друг друга не знаем, так что… ищейкам придется сильно попотеть, чтобы отрыть меня. Разве что винчестер снабжен маяком. Нет, проверил, кажется, нет.

— Васька, отстань. — Вот любопытный кот. Все лезет к дисплею. Интересно же, что за циферки мельтешат да стрелочка какая-то бегает. Брысь! Вот настырный. Как сгоню, посидит рядом и снова на стол. Разбойник. Сбежал из дому, нашел непонятно как. Уже четыре года со мной по подпольям путешествует. Если б не он, свихнулся бы от одиночества. Бывают тяжелые периоды. Как сейчас.

Стоп! Дом. Я же звонил родителям! Значит, установление моей личности — дело времени. Будем надеяться, что я сильно изменился и пацан в семейном фотоальбоме не даст меня выследить. Камеры-то сейчас повсюду, в каждом заведении. А подпольщики не все с грядки воруют.

Да и пусть знают героя в лицо. Найти будет сложней. А родителям не позвонить не мог. В последний раз ведь видел. Да и то из телефонной будки напротив дома.

— Васька, пшел вон!

В последний раз — тут и сомнений быть не может. Когда пароль будет подобран, установленная на винчестере системная оболочка затребует соединения с «Атлантом» — главным компьютером корпорации. Через него я должен буду деактировать чипы и запустить программу самоуничтожения — устроить бабах в административном здании КаСКи. Естественно, соединение не окажется незамеченным. У меня будет где-то полчаса, может, чуть больше. Возможно, этого хватит, чтобы отыскать в файловой системе необходимую информацию, отослать ее по зашифрованному каналу лидеру подпольщиков и положить начало хаосу. А для последнего надо освоить приложения, интерфейс которых не рассчитан на рядовых пользователей. Нда, попыхтим.

— Васька, итить колотить! Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, знаешь?

Эх, кто о тебе позаботится без меня? Хватит ли у тебя мозгов вернуться домой? Мышей поди здесь всех выловил.

Страшно ли мне? Страшно, но, как я уже говорил, во мне слишком остро развито чувство справедливости.

Так, одна ломалка сдалась. Зеленая линия прогресса достигла ста процентов, а толку ноль. Мигающий курсор в строке ввода, точно пожимание плечами. Кого ты спрашиваешь, меня?

Хорошо в фильмах показывают: минута — и готово. На деле простенькую почту так не взломаешь.

Пойду, попью чайку. Подпитаю сахаром мозги. Они еще понадобятся. Им предстоит марш-бросок. Да и ты, Васька, небось проголодался? Извини, но у нас только позавчерашний борщ. Ты ведь не привередливый?

Есть у подпольщиков умельцы, провели незаметно от общей линии в подвал и газ, и воду, и свет. Напор слаб да свет мерцает, но не жалуюсь. Блага цивилизации за бесплатно.

У нас в подпольщиках только умные. Дураков не держим. Таким просто в голову не придет взбунтоваться, понять свое истинное положение в стране.

— Васька! Где ты пропал? Борщ уже ждет тебя, едрить колотить! Куда взгромоздился? Брысь с клавиатуры. Что, азбуку осваиваешь, хакер полосатый? Ну-ка, говорят, рыжие коты приносят счастье? Посмотрим, что наколдовал. Энтер.

— ?!..

— Н-ну, ты профи… Ну да, пей чай, мне теперь некогда. Время пошло.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1990 году в с. Митьковка Брянской области. Закончил Брянский политехнический колледж по специальности «Программное обеспечение ВТ и АС», учится заочно в Брянском государственном техническом университете. Служил в РВиА (Ракетные войска и артиллерия) во Владимирской области.

В 2011 году — лауреат премии им. П. Л. Проскурина. География публикаций: США, Австралия, Казахстан, Дагестан, Финляндия, Новая Зеландия, Германия, Украина, Беллоруссия, Россия. Публиковался в литературных журналах «Простор» (Алма-Ата), «Нива» (Астана), «Воин России» (Москва), а также журналах «Вселенная. Пространство. Время» (Киев, Москва), «Искатель» (Чикаго), газете «Красная звезда» (Москва), «Наш Техас» (Хьюстон) и др. В № 1 за 2013 г. «Знание-сила: Фантастика» напечатан рассказ «Дикари».

⠀⠀ ⠀⠀

Алекс Гор Семь кругов ада

Александр Уразов Интеллект 3000

За те пятнадцать минут, что я сижу в своей машине, дождь начинался и заканчивался уже два раза. Обычный осенний дождь, который сам не знает, пойдет он или просто покапает несколько минут и перестанет. Перед глазами один из стандартных дворов спального района, поэтому смотреть особо не на что. Я курю сигарету за сигаретой и смотрю на капли воды на лобовом стекле. Полупустая пачка лежит на «торпеде» неновой «Хонды». Обычно я так не делаю — не люблю, когда что-нибудь там валяется. Но сейчас не до того. Не тот случай. Пусть лежат.

В это время уже темно. В сумраке я вижу, как время от времени проходят мимо немногочисленные прохожие. Идут к себе домой, чтобы там, в тепле и сухости съесть ужин, посмотреть телевизор, а потом лечь спать. Ну, может быть, что-нибудь другое поделать — попить пива, там, или еще чего. Банальные, обыденные вещи. Ничего интересного. Но с каким удовольствием я сейчас бы поменялся с ними местами! Как же я не хочу делать то, что должен…

Ну, да ладно. Каждому, как говорится, свое. Кто-то будет сейчас пить пиво и думать о том, как хорошо, что кончилась рабочая неделя. Ну, а мне нужно сделать кое-что очень важное. Решить кое-какую проблему. Вообще, если посмотреть беспристрастно, то хорошо, что еще есть такая возможность. Ее могло и не быть.

В бардачке лежит нож и пара силиконовых перчаток. Остается чуть меньше часа, чтобы окончательно все взвесить и принять решение. Очень непростое решение. Я должен быть уверен, что поступаю правильно.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Время уже шло, наверное, к обеду, когда в коридоре раздался звук торопливых шагов. Затем моя дверь распахнулась, и на пороге возник высокий молодой человек в белом халате — наш лаборант.

— Дмитрий Иванович! Дмитрий Иванович! Посмотрите на результаты тестов!

— Саш, а что, стучаться перед тем, как зайти к заведующему, уже не надо? — спросил я, подняв голову от ноутбука. Однако выражение Сашиного лица заставило меня подняться с места и, не задавая больше вопросов, проследовать за ним в лабораторию.

— Я вколол крысам номер 233, 234 и 235 образец В14. Вот, результаты, глядите!

— Не вижу ничего феноменального…

— Да вы не туда смотрите! Смотрите на этот показатель.

Показатель впечатлял.

— Это что, они лабиринт № 7 теперь за 5 секунд в среднем проходят?

— И не только седьмой. Я дал им десять различных лабиринтов, и они их все прошли и запомнили. Но это, вы сами понимаете, — ерунда! Суть не в этом, а в том, что, пройдя какой-то лабиринт единожды, во второй раз они бегут не задумываясь. Запоминание улучшилось в несколько раз. Кроме того, на тесте Вайнсона способности к анализу просто шокирующие!

Мы с Сашей работаем в лаборатории одной фармакологической компании. Занимаемся разработкой нового препарата, стимулирующего умственную деятельность. Такие препараты, конечно же, существуют, но нашей задачей стоит создание более сильного и безопасного средства.

Мне тридцать восемь лет, я женат и имею двух детей — мальчика и девочку, хотя называть их так уже язык не поворачивается — ему скоро тринадцать, а ей одиннадцать. Большие уже. Для меня очень важно добиться успеха в разработке. В случае положительного результата, возможно, я, наконец-то, смогу позволить себе собственное жилье. Пока что приходится ютиться в съемном. Чертов квартирный вопрос! В нашем городе он практически нерешаем. А я уже немолод — скоро стукнет сорок, зарплата заведующего лабораторией не так уж велика, а мне нужно кормить семью, нужно думать о будущем своих детей. Эти мысли постоянно навязчиво крутятся в голове и, наверное, из-за них я, в отличие от большинства людей моего возраста, не обзавелся животиком — признаком спокойной жизни.

Что касается Саши, то он тоже женат, только детей не имеет; так же, как и я, живет с супругой в съемной квартире. Но он-то, я думаю, не так сильно переживает по этому поводу. Еще достаточно молод и наверняка полон надежд. Ему двадцать два или двадцать три — не помню точно. Работает у нас и учится на заочном отделении местного института. По городу передвигается на отечественном автомобиле марки ВАЗ две тысячи лохматого года выпуска. Саша, на мой взгляд, очень неплохой парень. Чуть молчаливый, простой и довольно умный — самые подходящие черты для того, чтобы хорошо сработаться. Работает недавно, но уже полностью во всем разобрался. В общем, очень хороший помощник. Мы с ним даже внешне, кстати, похожи, но не лицом, а комплекцией, только он еще более худой. Килограммов шестьдесят пять — семьдесят, наверное, весит при росте чуть ли не под метр девяносто.

Обычно я большую часть времени работаю у себя в кабинете, а Саша почти постоянно находится в лаборатории. Так было и в этот раз, когда он прибежал ко мне.

Сейчас мы стояли в лаборатории, где у нас находился «полигон» для подопытных животных — для крыс, то есть. Мы кололи им опытные образцы, а затем заставляли проходить различные тесты и фиксировали результаты.

Я слушал лаборанта, смотрел результаты опытов, и сердце мое билось все чаще и чаще.

— Слушай, Саш, а ты никому, кроме меня, не говорил об этом?

— Нет, пока только вам.

— Хорошо. Ты пока что не распространяйся на эту тему, договорились?

— Но почему же? Ведь…

— Дело в том, что мы с тобой натолкнулись на что-то совершенно новое, интересное и, судя по всему, полезное. Стой, не перебивай! Но мы же с тобой хотим не просто так принести человечеству счастье? Хотя, конечно, это в любом случае хорошо и здорово, но, я полагаю, было бы неплохо заработать на этом денег, верно? А при нынешнем уровне промышленного шпионажа наша информация — словно вода, которую мы пытаемся удержать в ладонях. Стоит только хотя бы обмолвиться словом не тому, кому надо, и потеряем все. Сейчас, когда опыты не доведены до конца, мы не можем получить патент, который дал бы необходимые гарантии.

— Да, Дмитрий Иванович, да, конечно, вы правы. Я сразу не подумал…

— Я даже скажу тебе больше. Как ты знаешь, я представляю руководству еженедельный отчет о результатах исследований. Так вот, даже их я не предполагаю пока что вводить в курс дела. Понимаешь всю серьезность нашего с тобой открытия?

— Я даже не представлял, насколько это все.

— Да, именно на столько!

Сашины глаза округлились. Я мысленно улыбнулся — все-таки простой он парень.

— Поэтому еще раз говорю — никому и ни при каких обстоятельствах!

— Все понял, Дмитрий Иванович! Даже жене ни слова!

Мы продолжили работу и в течение последующего месяца добились следующих результатов. Во-первых, нам удалось, путем добавления некоторых веществ дополнительно, сделать полученное соединение более устойчивым. Во-вторых, анализ показал, что вещество выводится из организма подопытных животных полностью в течение 20 часов после употребления. НО! Эффект, оказанный им, остается и впоследствии не ослабевает! В-третьих, выяснилось, что передозировку препаратом получить очень трудно. По крайней мере, вводя крысам максимально возможную дозу, ограниченную, можно сказать, лишь тем условием, чтобы их не «разорвало» от объема вводимого раствора, мы не получили ни одного летального исхода среди подопытных. Каких-либо патологических изменений в поведении или физиологии также замечено не было.

И еще один интересный момент. Мне показалось, что животные настолько увлеклись решением предлагаемых нами задач, что иногда между едой и решением новой задачи они выбирали последнее. Хотя, скорей всего, это — ерунда, наверное, просто крысы не бывали в тот момент голодны…

Затем настал черед более высокоорганизованных животных. Это, вообще-то, запрещено в нашей стране с 2012 года, но, тем не менее, после моей просьбы нам привезли нескольких собак. То, что я увидел во время последующих опытов. В общем, какое-то время после того, я был уверен, что разучился удивляться.

Примерно три месяца назад мы увидели первые ошеломляющие результаты. С тех пор произошло еще много удивительных вещей, которые заставили меня поверить в то, что разрабатываемый нами препарат будет настоящим прорывом в науке. Судя по результатам исследований, он должен был сделать человека в несколько раз более восприимчивым к новой информации. Препарат значительно улучшал память и логическое мышление. Все это лишь сухие слова, которые не в состоянии передать всю грандиозность нашего открытия. Достаточно было взглянуть в глаза собакам, которые принимали участие в экспериментах и у вас бы не повернулся язык назвать их животными.

Я весь жил этой разработкой. Я перестал спокойно спать, так как чувствовал небывалый прилив сил и энергии, которые мешали мне засыпать по вечерам. Мой труд должен был привести меня к славе, признанию (может быть, даже в мире) и, самое главное, к нормальному уровню жизни — со своей квартирой, хорошей машиной и обеспеченным будущим.

Так я жил до сегодняшнего вечера.

Сегодня, заходя в лабораторию, я услышал, как лаборант говорит кому-то по сотовому:

— …Да, я думаю, нужно встретиться на этих выходных и все обсудить. До свиданья!

И он отнял телефон от уха. Его слова совершенно неожиданно заставили меня замереть на пороге. Какой-то непонятный холодок пробежал у меня по коже. Саша сидел спиной к двери, и я остался для него незамеченным. Я вернулся к себе в кабинет, немного выждал, затем набрал внутренний номер лаборатории.

— Да, Дмитрий Иванович, слушаю вас! — раздался в трубке жизнерадостный голос лаборанта.

— Саша, зайди, пожалуйста, ко мне, — прохрипел я внезапно севшим голосом.

— Да, конечно, одну секунду.

Через полминуты он стоял в дверях. Я сказал:

— Сходи, пожалуйста, к Семену Леонидовичу и попроси его, чтобы он немедленно зашел ко мне.

— А почему вы не позвоните?

— Не нужно, чтобы кто-то знал, что я с ним разговаривал, а телефоны у нас прослушиваются, — соврал я. — Только иди прямо сейчас. Это очень срочно!

— Хорошо, Дмитрий Иванович. Сейчас схожу.

И он вышел из кабинета.

Я подождал несколько секунд, затем схватил со стола лист бумаги и карандаш и выскочил из кабинета. Затем подошел к двери, ведущей во двор, и тихонько приоткрыл ее. Сашина спина бодро удалялась по направлению к главному корпусу. Я закрыл дверь и бегом побежал в лабораторию.

Насколько я заметил, у лаборанта была привычка оставлять телефон в верхнем ящике стола. И этот раз не был исключением.

— Так, — от волнения я заговорил с собой вслух, — список последних звонков. Ага, значит, что у нас… Вот он!

Звонок на городской. Я взял карандаш и быстро записал номер. Затем вышел из меню, положил телефон на место, закрыл ящик и побежал к себе в кабинет. Через несколько минут ко мне вошел лаборант.

— Дмитрий Иванович, Семен Леонидович в командировке — мне сказали. Что делать будем?

— Что делать. — конечно, я знал, что «безопасник» в командировке, — без него тогда решим. Плохо это, но ничего, справимся.

— Может, помощь, какая нужна?

— Нет, Саш, спасибо. Все нормально, — ответил я, не решаясь взглянуть ему в глаза, чтобы не выдать себя.

— Ну, ладно. Раз все нормально, то и хорошо, — пожал он плечами и ушел.

А я кинулся в интернет, где забил в поисковике номер, который записал на бумагу.

«…-фарм» — увидел я ссылку на экране ноутбука. Такая же фармацевтическая компания, как и мы. Наш конкурент.

Я все понял.

На сердце как будто разом навалили десять мешков с цементом. Я ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу у рубашки, откинулся в кресле и попытался дышать медленно и глубоко. Тяжесть нехотя отступила.

— Ублюдок! — прошептал я.

Саша хотел продать нашу разработку конкурентам. Это было более чем понятно. И я был просто полным дураком, когда упустил это из вида. Слишком увлекся работой. Ну, да ладно, похоже, есть немного времени, чтобы что-то придумать. Но все же — как он мог так долго изображать из себя простака? И зачем? Хотя, зачем — это, пожалуй, понятно. Если бы я в нем сомневался, то отстранил бы от участия в работе. А так — мне даже в голову не пришла подобная мысль.

Почему я обратил внимание на слова лаборанта, сказанные им по сотовому — это для меня самого было загадкой. Одно можно сказать точно — это была счастливая случайность, может быть, даже знак судьбы. «Ну, что ж… Раз судьба на моей стороне, значит надо действовать смело и решительно», — подумал я.

Конечно, самый простой вариант был обратиться к руководству — думаю, оно бы нашло способ решить эту проблему, но тогда пришлось бы показать реальные результаты работы, а не то, что я приносил все это время. Это, безусловно, привело бы к тому, что все заслуги за открытие получили бы наши учредители — это ясно как божий день. А мне, наверное, дали бы тринадцатую зарплату. А, может быть, уволили бы к чертовой матери, так как я водил их за нос все это время. И этот вариант, кстати, более вероятен. Поэтому у меня был только один выход — дождаться конца всех опытов, скрывая реальные факты от руководства. И когда все результаты были бы у меня на руках — вот тогда я бы мог что-то с этим делать. Правда, какие дальше нужно было бы предпринимать шаги, я не знал точно. Но, в конце концов, можно было просто продать информацию конкурентам. Бог с ней — с этой славой и прочей ерундой. Мне хватит и просто денег. Больше ничего не надо. Заехали бы с женой в новую хорошую «двушку» полноправными хозяевами…

Самое время помечтать. Я невесело усмехнулся. Того и гляди останусь ни с чем. У меня могут отнять мою единственную надежду на достойную жизнь. Этого нельзя было допустить. Никак нельзя.

Я достал из кармана сотовый и набрал Сергея.

— Привет!

— Привет, Дим.

— Серег, есть одна просьба.

— Ну, давай, выкладывай.

Мы с Серегой вместе служили. Вместе воевали в одной из горячих точек. И однажды так получилось, что я спас его — вытащил раненого из-под огня. Я не считал, что поступил как-то там геройски, все могло быть наоборот, и тогда он вытащил бы меня. Так я ему потом и сказал, но Серега вбил себе в голову, что теперь в долгу передо мной.

Мы родом из одного города. И поэтому после «дембеля», оказавшись в родных краях, не потеряли связь друг с другом. До сих пор часто с ним видимся — обычно берем жен, иногда детей, и идем все вместе в кино. Иногда в забегаловки какие-нибудь. Короче, дружим.

Если вам спасли жизнь, то сколько времени вы будете помнить об этом? Точнее, важен другой вопрос. Сколько времени вы будете чувствовать себя обязанным спасителю? Похоже, настало время получить ответ для частного случая.

— Серег, я хочу, чтобы ты купил два билета сегодня на девять вечера в «киношку».

— Почему сегодня, почему только два? Кто пойдет?

— Подожди, сейчас все объясню. Возьми два билета на этот новый фильм — «экшен» какой-то, мочилово, короче. А потом… В общем, мне надо, чтобы ты сходил на этот фильм без меня, но взял бы два билета и потом любому, кто тебя спросит, сказал бы, что я ходил с тобой. Если что — мы встретились с тобой уже в кинозале. Ты пришел первым, я — чуть позже. Понимаешь?

— Дим, ты что задумал?

— Не могу тебе сказать. Но мне очень нужна твоя помощь. Поможешь? — несколько секунд трубка молчала, а потом Серега ответил:

— Я не знаю, что ты там придумал, но я сделаю, что ты просишь. И если даже меня будут спрашивать под присягой, скажу, что будет нужно. Можешь на меня рассчитывать… — снова пауза, — Будь осторожен!

— Спасибо, Серег! Ты мне очень поможешь этим.

Я положил трубку. Затем открыл несколько файлов, просмотрел их и скинул на компьютер в лаборатории. Набрал лаборанта.

— Саша, зайди, пожалуйста, в папку «Срочное».

— Зашел, Дмитрий Иванович.

— Видишь три новых файла?

— Да.

— Мне нужно, чтобы ты… — я дал инструкцию, что нужно сделать с информацией. Вообще-то, эта работа была никому не нужна. Но этого, конечно, лаборант знать не мог.

— Дмитрий Иванович! — взвыл Саша. — Здесь же работы до завтрашнего утра! А сегодня пятница.

— Понимаю тебя, но мне очень нужно, чтобы ты это сделал. Я сейчас должен уехать по делам. К девяти часам сбрось мне хотя бы то, что успеешь, на электронную почту и отзвонись. Это очень важно, Саш. Очень важно!

— То есть, по крайней мере, в девять я могу уйти? — голос выдал его злость и обиду на начальника, который заставляет работать допоздна в вечер пятницы.

— Я надеюсь, ты успеешь раньше.

— Хорошо, постараюсь, Дмитрий Иванович.

Я положил трубку. Постарается он! Там, на самом деле, до завтра не разгрести. Он, конечно, обнадеженный продажей разработки, может просто проигнорировать мое указание, но не думаю, что Саша пойдет на такое, пока все еще не до конца ясно.

Так, ну, вроде, все звонки, которые нужно было — сделал. А, стоп! Еще один. Я набрал номер.

— Алло. Привет, дорогой!

— Привет, Солнц! Я сегодня вечером с Серегой в кино иду на девятичасовой сеанс.

— А почему без меня и, вообще, так неожиданно?

— Не знаю, Серега попросил меня одного прийти. У него, похоже, проблемы какие-то в семье — не знаю. Другой бы на его месте меня пиво позвал пить, а Серега же киноман. Он, похоже, даже в таких случаях предпочитает сначала кино хорошее посмотреть. Может, потом пойдем чего-нибудь выпьем. Короче, чувствую, ему нужна мужская компания. И я ему хочу ее составить. Ты не обидишься?

— Да нет, конечно! Давай, там как-нибудь помоги ему разобраться. Ты же знаешь, я за него тоже переживаю.

— Ну, думаю, вдвоем-то мы все разрулим.

— Ну, ладно, давай, Дим, тогда, до вечера!

— Пока, Солнц!

Я люблю свою жену. Она у меня просто золото. Наверное, нет на свете больше таких женщин. Мне очень повезло с ней. И она не должна жить так, как мы сейчас живем.

— Скоро, Лен, у нас все будет хорошо, — тихо сказал я.

В базе данных сотрудников хранилась информация, где живет лаборант. Я нашел на карте города его дом, посмотрел, как к нему проехать. Саша однажды говорил, что добирается домой после работы примерно минут за двадцать, если пробок нет. Пока он тут закончит, пока лабораторию закроет, туда-сюда… Значит, сегодня он должен быть там что-то около половины десятого. Понятно.

Я подъехал на место в восемь двадцать шесть. Впереди было около часа свободного времени. Стояла поздняя осень, и в это время было уже темно. Снег еще не выпал, а во дворе работал лишь один фонарь, так что освещение, можно сказать, просто отсутствовало. Все складывалось самым благоприятным образом. Я вышел из машины, прошелся, осмотрелся. Прикинул, как вероятней всего будет подъезжать Саша (однажды он упоминал, что оставляет свое авто на ночь под окнами, так как оно слишком старое, чтобы кого-то заинтересовать). Затем вернулся в машину и переставил ее в соседний двор. Это было нужно для того, чтобы случайные свидетели не видели ее и, соответственно, не могли потом опознать. Я оставался в автомобиле, выкуривая сигарету за сигаретой, до тех пор, пока не раздался звонок мобильного:

— Дмитрий Иванович, я не успел все сделать. То, что успел, отправил вам на «мыло».

— Хорошо, Саш. Молодец! Домой сейчас?

— Конечно, домой, сейчас уж никуда сил идти нету! — лаборант плохо скрывал раздражение.

— Ладно. Спасибо! Ты мне сильно помог.

— Пожалуйста. До свиданья!

— До свиданья, Саш!

Я достал из «бардачка» пару силиконовых перчаток и носовой платок. Платок положил на «торпеду» а перчатки натянул на руки, затем достал опять же из «бардачка» только что купленный в магазине нож. Нож был с упором для кисти, с лезвием толщиной миллиметра три и длиной сантиметров пятнадцать. Единственное, что давало ему право не быть холодным оружием, была его твердость — так мне объяснил продавец. Я решил, что твердости мне должно хватить. По дороге сюда я еще заехал в маленький киоск, где мне этот самый нож хорошо наточили за весьма скромные деньги.

Я закрыл «бардачок», взял носовой платок и тщательно вытер нож, уничтожая все отпечатки пальцев. То же самое проделал и с прилагавшимися ножнами, хотя это было, пожалуй, не обязательно. Затем «надел» одно на другое и положил получившуюся конструкцию в карман пальто. Потом вышел из автомобиля, закрыл его и пошел к Сашиному подъезду, засунув руки в белых силиконовых перчатках в карманы.

Меня трясло. Я был на войне, но там все было по-другому. Одно дело стрелять в боевика в условиях идущих боевых действий и совсем другое — здесь, в мирной жизни, когда прошло уже почти двадцать лет. Убить. Ножом. Человека, с которым я проработал бок обок несколько месяцев. Это — совсем другое. А я же не убийца какой-нибудь или маньяк. Просто — человек, попавший в трудную ситуацию и решивший, что лучше пойти на такой шаг, чем оставить все как есть. Самое, наверное, страшное, что у меня до сих пор не было уверенности в готовности к такому шагу.

Я подошел к подъезду и встал в тень, благо — ее здесь было много. Тень была настолько густой, что даже если бы меня кто-то и увидел, то лица разглядеть он бы точно не смог. Пришла мысль, что «уработавшийся» лаборант — это очень хорошо. Он устал, у него замедленны рефлексы, он туго соображает. Я еще раз отметил, как удачно все складывается. Где-то в глубине меня сейчас кричала совесть. Все человеческое, что было в моей душе, протестовало против моего намерения. Пришлось собрать все силы, чтобы поставить барьер на пути этих мыслей так, чтобы до сознания докатывалось лишь малая их толика.

Я не думал о том, как буду действовать, я уже все знал. Мне хватило времени придумать план, пока я курил в машине. Поэтому сейчас я, чтобы не нагружать психику и не «перегореть», думал о всякой ерунде — что было бы неплохо купить новую стиральную машину, что надо бы заменить батарейку в будильнике (а то он, похоже, дохнет), что надо будет сразу же после «дела» ехать в кино, к Сереге. Говорить ему, что случилось, конечно же, не стоит. Узнает — так узнает, а не узнает, так ему легче жить будет. В любом случае, он меня не сдаст. Это уж стопроцентно.

За такими мыслями прошло какое-то время, а потом… Потом я увидел машину лаборанта.

Я стоял в тени возле подъезда и смотрел, как он подъезжает, как паркуется и выходит из машины, как всегда одетый в свою дурацкую белую куртку. И в этот момент вся нервозность ушла. Я вспомнил, как это бывало иногда раньше — наступало простое осознание: ты делаешь то, что надо и ничего больше. Никаких эмоций. Тело перестало трястись, посторонние мысли исчезли.

Я понимал, что, когда внезапно окажусь перед Сашей, он испугается и может что-нибудь «выкинуть». Подкрасться сзади тоже был не вариант — скорей всего просто не удалось бы. Поэтому оставался единственный выход.

Саша закрыл машину и направился к подъезду. Когда до подъезда оставалось несколько шагов, я вышел из тени и сказал:

— Саша! Наконец-то! Сколько можно ждать?!

Лаборант опешил на пару секунд, и этого времени как раз хватило, чтобы я подошел вплотную и воткнул ему в живот, заблаговременно извлеченный из своего «убежища», нож. Мне показалось, что лезвие натолкнулось на что-то твердое и не проникло достаточно глубоко. Саша охнул, согнулся и схватился двумя руками за мою кисть. Я попытался вытащить нож и ударить лаборанта еще раз, но он крепко держал меня. Я уперся свободной рукой ему в плечо и потянул захваченную руку к себе. В итоге мне удалось освободить ее, но нож остался в теле. Лаборант рухнул на колени, а затем повалился вперед и на бок.

— Э! Что там у вас такое?!

Я обернулся на крик. Освещение было более чем скудным, но его хватило, чтобы разглядеть силуэты трех приближающихся полицейских. Каковы были шансы, что наряду станет скучно ходить по освещенным улицам, и они решат зайти во дворы? Рано я обрадовался, когда думал, что все удачно складывается — полицейские спешили ко мне со стороны двора, где я оставил автомобиль. Я крикнул: «Человеку плохо! Я за лекарством!» и метнулся к выходу со двора. Судя по раздавшимся крикам и топоту, полицейские не «купились». Хорошо, что я еще не так стар и иногда занимаюсь в зале. Я добежал до угла и свернул. Это было не очень хорошим решением, так как я оказался недалеко от перекрестка двух довольно оживленных улиц. Но был в этом и свой плюс — зеленый сигнал на моих глазах начал мигать. «Успею проскочить, а поток машин задержит преследователей», — решил я и кинулся через дорогу, обегая стоящие автомобили…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Лаборант заворочался и сел. Перед ним стоял полицейский.

— Э, ты что, пьяный, что ли?

— Если бы пьяный, — Саша поднялся, — я хочу сделать заявление о покушении на мою жизнь.

— Тебя этот мужик ранил, что ли?

— Нет, не ранил, но доказательства есть — вот нож, а вот порез на куртке.

— Повезло тебе, — сказал сержант, разглядывая дыру на куртке, — точно не ранен?

Саша не ответил, а только улыбнулся. Он улыбался потому, что дело приняло самый благоприятный оборот. Его прогнозы оказались верными. Заведующий повел себя именно так, как лаборант и ожидал. Дмитрий Иванович ничего не знал, только подозревал, но подозревал совершенно правильно. На самом деле, Саше уже заплатили часть денег за информацию о разработке. И заплатили более чем хорошо. Он же в свою очередь специально затягивал тестирование средства всевозможными способами. Это позволило конкурентам подготовить все необходимое для получения патента. Оставалось лишь несколько дней до момента, когда лаборант заявил бы о своем уходе. Но он знал, что заведующий, несмотря на все его вежливое, мягкое общение — решительный человек, в свое время повоевавший, и догадывался, что от него можно ждать чего угодно. Вся его вежливость и деликатность не усыпили бдительности молодого, но очень амбициозного лаборанта, который, придя в первый раз в лабораторию, сразу же каким-то внутренним чутьем почувствовал, что именно здесь должно произойти нечто такое, что в один момент поднимет его до уровня, о котором он мечтал.

Получив аванс, Саша сразу же купил нетяжелый и незаметный под свитером (а потому очень дорогой) бронежилет и повсюду ходил в нем, чем вначале немало перепугал жену. Пришлось ему что-то там выдумать. Сейчас он даже не помнил, что именно. Но сегодня покупка себя оправдала в полной мере. Теперь Саша мог позволить себе расслабиться и улыбнуться. «Интересно, где я дал промах? — думал он, — Наверняка, это было в тот момент, когда завлаб послал меня за «безопасником». Как я мог так ошибиться? Оставил сотовый в столе — дурацкая привычка… Чуть не убила меня. Но, как бы то ни было, я сделал тебя, Иваныч. Наверное, не стоит старперам играть в такие игры».

А в этот самый момент, через ближайший перекресток, автомобиль черного цвета неустановленной марки, с молодым любителем «стрит-рейсинга» за рулем, проехал со скоростью близкой к 90 км/ч на едва успевший загореться желтый сигнал светофора. И в этот же самый момент заведующий лабораторией по разработке новых лекарственных средств Гошко Дмитрий Иванович, перебегавший дорогу в неположенном месте — в 15 метрах от пешеходной «зебры», выскочил из-за дожидавшейся зеленого сигнала грузовой «ГАЗели» прямо перед водителем, грубо нарушающим ПДД. Водитель, вполне закономерно для данной ситуации, не успел ни затормозить, ни отвернуть в сторону. Удар подкинул, чуть закрутив, Дмитрия Ивановича вверх на высоту около полутора метров, после чего заведующий лабораторией упал на асфальт и остался лежать неподвижно. Машина нарушителя, не снижая скорости, скрылась с места ДТП. На проезжую часть начала вытекать темно-красная густая кровь из пробитой головы заведующего лабораторией. Это была быстрая, а потому безболезненная смерть.

Лаборант Саша стоял и улыбался. Он не мог знать, что через несколько дней, когда покинет старое место работы и придет на новое, владелец предприятия — человек, тесно связанный с криминальными структурами, — скажет ему примерно следующее:

— Александр, мы очень неплохо заплатили вам за ваше чудо-средство, но поскольку у нас нет времени на поиски добровольцев, то опробовано оно будет в первую очередь на вас. Уж не обессудьте. Да и что там говорить — если у него вдруг окажутся серьезные побочные действия, и его нельзя будет продавать, то (не буду скрывать) для вас все кончится очень печально. Вы заварили все это, Саша, так расхлебывайте до конца, договорились?

Так что, Александру, ставшему заместителем исполнительного директора, придется опробовать препарат, который к тому времени будет носить пошлое и безвкусное, зато звучное название «Интеллект 3000», на себе. И в этом не будет ничего страшного. Средство действительно не будет иметь никаких побочных эффектов. Кроме одного.

Хотя точно не известно, будет ли это побочный эффект «Интеллекта» или же усилившаяся работа мозга и тяга к новой информации сами по себе вызывают сильное повышение уровня нравственности у человека. Так или иначе, через шесть месяцев после смерти Дмитрия Ивановича, Саша, не выдержав угрызений совести, покончит с собой.

За это время произойдет несколько важных событий.

Во-первых, «Интеллект» будет запатентован и сертифицирован. Во-вторых, он поступит в аптеки. Конечно, протестированный в кратчайшее время на небольшой группе людей препарат не может быть ни сертифицирован, ни, разумеется, запущен в продажу, но если вы знаете, где подмазать и у вас есть чем подмазать, то вы обязательно поедете.

В общем, препарат окажется в аптеках. Цена будет не просто высокой — она будет грабительской. Но рекламная кампания сделает свое дело и «Интеллект» начнет расходиться.

Ну и, наконец, в-третьих. В-третьих, лаборант Саша пятничным вечером самой обыкновенной рабочей недели, дождавшись, когда уйдут все сотрудники, напишет записку о том, что собирается сделать в ближайшие несколько часов и оставит ее в своем кабинете на видном месте. Он вынесет с территории предприятия два десятка килограммов неразбавленного концентрата в виде сухого порошка. Сделать это будет несложно — к тому времени весь проект по «Интеллекту» будет находиться под его контролем и, поставив подпись в соответствующих документах, он мог бы вынести практически что угодно. Саша поедет к реке, питающей городское водохранилище, вода в котором, в отличие от большинства других водохранилищ нашей страны, пригодна для питья даже в некипяченом виде. Там, не найдя нормального подхода, он не смутится этим обстоятельством и пройдет прямо по грязи, продираясь сквозь заросли неизвестной ему травы и едва не утопив свои лакированные туфли, к воде. Достанет из сумки пакеты с «Интеллектом» и высыплет его в реку. Постоит несколько минут, глядя, как течение уносит растворяющийся порошок, потом развернется и пойдет обратно к машине. Усевшись на водительское сиденье, он достанет из «бардачка» несколько коробок сильнодействующего снотворного. Какое-то время будет потрачено на то, чтобы все таблетки выщелкнуть из блистеров и собрать в один пакетик. Затем молодой, но уже успевший зарекомендовать себя заместитель директора возьмет бутылку минеральной воды и начнет горстями кидать в рот таблетки, запивая минералкой. Через несколько часов бывшего лаборанта Саши не станет.

Последними мыслями в его засыпающем мозгу станут: «Пожалуйста… Хотя бы одно хорошее дело в моей жизни. Пусть раствор беспрепятственно пройдет через все системы очистки. Хотя бы одно. Дело. Пожалуйста. Хотя бы одно.»

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Андрей Владимирович Хворостов, токарь четвертого разряда предприятия «Гидромаш», проснулся по случаю выходного дня на час позже обычного. Жена уже ушла на работу, так как у нее был посменный график. «Вот и хорошо, — подумал Андрей Владимирович, — не будет с утра никто пилить. Дети — в деревне, у бабушки. Можно спокойно отдохнуть в свое удовольствие, купить бутылочку пивка (не одну, конечно, это так, выражение такое — «бутылочку пивка») и не спеша с расстановкой выпить ее — для начала одну, можно даже без закуски. Хотя, пожалуй, соленая рыбка тоже была бы хороша. Кстати, после вчерашнего-то, ох, как ровно все это ляжет! Андрей Владимирович потянулся и улыбнулся во весь рот от удовольствия.

«Но для начала было бы неплохо хотя бы воды попить, а то во рту уж больно гадостно», — подумал он. Встал, протопал босыми ногами на кухню, набрал из-под крана воды в большую пивную кружку и жадно, большими глотками выпил. Опустил кружку, с наслаждением выдохнул и внезапно почувствовал некоторый дискомфорт. Такое иногда бывает, когда чересчур перестараешься с выпивкой вечером предыдущего дня. Кажется, что внезапно просыпается совесть, которая начинает тебя мотать и трепать, и потом уж и не знаешь, куда от нее деться. Только через несколько часов «отпускает».

«Надо еще воды выпить, чтоб скорей прошло», — подумал Хворостов. Набрал еще раз полную кружку и вновь выпил. Дискомфорт усилился. Откуда-то появилось желание разобраться в своей жизни и все расставить на свои места. Он внезапно чуть ли не физически ощутил, как живо работает его мозг. Пива уже не хотелось…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1982 году в Миассе Челябинской области. Инженер-конструктор, закончил Аэро-космический факультет ЮУрГУ (2006), позднее получил диплом специалиста по традиционным системам оздоровления в «Национальном институте здоровья» (Москва, 2011). Имеет аккредитацию от РАМН по комплексным системам оздоровления. Также закончил Курсы по переговорам. Работал тренером-инструктором, менеджером по снабжению, руководителем отдела, руководителем направления, в настоящее время менеджер по продажам и коуч.

Опубликован рассказ «Старатель», в издательстве «Центрполиграф» готовится в изданию книга «Картина мира господина Хо».

⠀⠀ ⠀⠀

Елена Зарецкая Телепортация с сюрпризом

Виктор Ларин Феномен

— Дорогой, мне больно это тебе говорить…

— Ни слова больше, дорогая! Все уже сказал за тебя частный детектив. Кстати, этот парень превосходный фотограф. Вот, прислал мне счет, хочешь, посмотреть?

— О.

— Ничего страшного. А, снимки? Полагаю, в рамках благопристойности. Если это послужит некоторым утешением, сознаюсь, что мне ужасно жаль. Ведь и я тебе тогда солгал: не было никакой поездки к деловому партнеру… Ты понимаешь, что я хочу сказать!

— О да! Правда рвется из нас наружу вопреки разуму… Боже мой! Что с нами!

Так началось у многих странное психическое расстройство, длившееся целые полгода. Это было хуже всякого умопомешательства. Люди были в совершенной растерянности. Никто не знал, куда спрятать затаенные мысли. Язык так и рвался на свободу, что, разумеется, к хорошему не приводило. У дверей адвокатских контор выстраивались очереди: эпидемия разводов захлестнула цивилизованные страны. (В странах, менее цивилизованных, вопрос решался побитием камнями, либо кастрацией — зависело от пола изменщика и сложившихся традиций.)

Интернет подхватил новость первым; лишь спустя некоторое время телезрители и читатели газет на обоих полушариях были официально оповещены о действительном значении этого необычного Феномена. «Будьте осторожны со словами!» — такие заставки появились на экранах, полностью вытеснив сюжеты о стиральных порошках и радикальных средствах от недугов. Пешеходы на тротуарах теперь старались обходить стороной высотные здания рекламных агентств, чтобы не быть покалеченными падающими из окон телами. Когда вслед за заходом солнца в городах наступала ночь, на улицах появлялись какие-то люди, старательно прячущие лицо. Оглядевшись вокруг — не видит ли кто? — они карабкались по стенам домов с ножом в зубах. Бедняги подвергали себя опасности сорваться вниз, когда в безумном неистовстве полосовали красочные полотнища. Это внезапное пробуждение совести не вызывало восторга у уборщиков улиц. Не Бог весть какое счастье, очищать по утрам тротуары от обломков рекламных щитов.

— Всем на пол! Это налет! — кричали дюжие парни в масках, врываясь в торговые залы магазинов. Товары — банки, косметика, подгузники — все летело в большие брезентовые мешки. Мешки тотчас вытаскивали наружу и бросали в кузов мусоровоза. «Фуфло! Красивые этикетки, рассчитанные на дураков! — внушали насмерть перепуганным покупателям парни, размахивая дубинками. — Вы тут все болваны, глупые пескари, клюнувшие на приманку! Хозяин так и велел передать!»

Владелец антикварного салона сидел в своем кабинете, отодвинув в сторону калькулятор: его убытки были уже подсчитаны. В бутылке еще оставалось немного виски, — последнего средства, которое помогало ему сохранять некоторое присутствие духа. Весь день он диктовал своему белому от ужаса секретарю письма, начинавшиеся стандартной фразой «Милостивый государь, я мошенник», и затем тотчас же подписывал очередной чек. Ему казалось, что его рукой водит неподвластная ему сила. «Неизвестный Сезанн! «Ранний» Ван-Гог — это придумать же… — бормотал он, засовывая чек в конверт. — Боже мой, это конец! Я разорен! Что бы сделать? Мой эксперт по картинам постимпрессионистов, подписывавший бумаги, подтверждающие их «подлинность», кажется, выход нашел! Но это так неэстетично — висеть на подтяжках с вывалившимся языком. Спущусь-ка в гараж… На автострадах осталось еще немало столбов от рекламных щитов. Да, пожалуй, это стоящая мысль!»

В большинстве мировых столиц ночи напролет не гас свет в окнах правительственных зданий. «Все заседают!» — восклицали толпившиеся на площадях люди. Какой-то подвыпивший гражданин, поглядев на огни, бормотал в виде самоутешения: «Не мешало бы им высидеть Закон, запрещающий болтать правду, — ведь тоже, наверное, люди женатые. Впрочем, все равно: язык себе не отрежешь. А домой идти, однако, надо».

Хонист Бой, кандидат от оппозиции, встав рано, чтобы подготовиться к предвыборному выступлению, ухмыльнулся, когда через окно своей штаб-квартиры увидел все еще желтевшие огни за стеклами Большого Дома. «Сидите? Ну, ну! Недолго вам осталось сидеть, — говорил он, массируя руками лицо. — Скоро я стану Президентом Державы. И тогда почищу вашу авгиеву конюшню. Уж будьте покойны!»

Он повернулся к большому зеркалу на стене и ободрительно улыбнулся своему отражению.

— Дамы и господа! — заговорил он своим приятным баритоном. — Вы знаете мое имя^[5]. Это имя… имя… Что за черт? Ведь еще вечером зубрил, как тупой школяр.

В голове у него что-то щелкнуло.

Иначе он не мог это описать. Именно щелкнуло. Как будто кто-то нажал клавишу «мышки» и открыл требуемый документ. После мгновенной паузы Хонист Бой расхохотался.

— О! Ну и шутник мой родитель! Вы же знаете, как они сентиментальны, эти старые мафиози, для которых семья…

Настойчивый стук в дверь прервал экскурс в золотое детство Хониста Боя.

— Ну что еще? — неохотно откликнулся он.

— Открывай, Хони. Нам пора ехать. Пресса уже ждет.

Хонист Бой неохотно отпер дверь.

— Арчи, у меня нет желания куда-либо ехать! И вообще, я болен.

Пресс-секретарь жестко улыбнулся и, шагнув через порог, положил руку на плечо Хониста Боя.

— Ничего, Хони, я помогу тебе выздороветь.

Хонист Бой отступил, пропуская пресс-секретаря в комнату.

— Ты не поверишь, Арчи, но я говорю тебе правду, — уныло сказал он.

— В это действительно трудно поверить. Ты часом не напился? А то у меня есть таблетки…

— А от правды у тебя нет таблетки? — с надеждой спросил Хонист Бой.

Часом позже, лежа на кушетке в кабинете своего психоаналитика, он безуспешно пытался вспомнить, где и как подхватил заразу. (К слову сказать, именно Хонист Бой первым заговорил об инфекционной природе Феномена.) Когда пострадавший от правды политик очнулся от столбняка, в который был ввергнут неожиданностью и необычайностью случившегося, то первой его мыслью было: террористическая атака. Но тут он вспомнил карту из телевизионных новостей, дававшую вполне наглядное представление о масштабах предполагаемой «атаки», и его немного смутило, что такое вообще могло прийти ему, человеку здравомыслящему, в голову. «Вздор! Это сколько зараженных фанатиков надо было пораскидать по странам, чтобы провернуть такое! Наверняка дело рук вояк в белых халатах. Раззявы!..»

А в городах, где эпидемия правдолюбия свирепствовала особенно, воцарилась паника, словно перед концом света. Многие священники той или другой церкви закрывали свои храмы, осаждаемые многотысячными толпами ополоумевших людей; все рвались исповедаться, даже те, кто никогда не верил в Бога. В конце концов, пришлось вмешаться стражам порядка. Камеры в полицейских участках были переполнены. Вперемешку там сидели и те, кого взяли за попытку таранить трамвайным рельсом двери церкви, и те, кто явился в полицию добровольно: неразоблаченные преступники, изнемогавшие от распиравших их признаний. Усталые охранники успокаивали их, как могли, дубинками.

Судопроизводство пришлось поставить на поток. Слишком много открылось дел. И служители Фемиды, верные своему долгу, работали не покладая рук, то есть судейского молотка. Странные это были сцены суда — всегда странно смотреть, как обвиняемый помогает обвинителю. Обычно бывает как раз наоборот. У законников в отношении этих необычных подсудимых, так охотно и так по детски непосредственно рассказывающих присяжным, каким образом престарелая тетушка сверзилась со ступенек, была не совсем чиста совесть. С одной стороны: явка с повинной. Обстоятельство, смягчающее наказание. Но вот вопрос: насколько добровольно явились с повинной эти типы? И были ли они вполне вменяемыми, когда свидетельствовали против себя? У судей потели головы под париками. Когда в одной из европейских стран Коллегия юристов обратилась с запросом в Департамент юстиции, оттуда пришел ответ: «Сошлитесь на прецеденты». Как видно, невменяемыми могут быть не только преступники!

Между тем экономика многих стран шла под откос. Упал во всем мире спрос на товары, и виновником этого были сами производители со своей антирекламой. Конкуренты в непринужденной беседе по телефону запросто выбалтовали друг другу финансовые и промышленные тайны, что никак не прибавляло им ума и не шло на пользу делу. Вдобавок, банки стали отказывать в кредитах предпринимателям, слишком нелестно отзывавшимся о собственном бизнесе. Воочию подтверждалась древняя истина: «Язык мой — враг мой»! Правительства стран были в растерянности. Газеты и телевидение непрестанно вещали о падении кабинета министров в том или другом государстве и развлекали публику кадрами драки в парламенте: депутаты, отчаянно лягаясь, лезли на трибуну, чтобы заявить на весь свет, каких недостойных мерзавецев избрал народ.

Впрочем, утверждать, что свихнулся весь мир — от Японии до Аляски, — было бы преувеличением. На Земле оставалось немало мест, которых Феномен не коснулся. Райские уголки под тропиком Козерога. Там жили счастливые люди, не знавшие лжи просто от природы. Если бы кто-нибудь спросил кучерявоголового эдемца, как часто он лжет, тот ни за что не ответил бы «никогда», потому что это действительно было бы ложью. А ложь — это нехорошо, можно и бамбуковой палкой по голове схлопотать. Бесхитростное лицемерие эдемцев сродни инстинкту самосохранения. Не потому ли Феномен их пощадил?

Пока вконец растерявшиеся ученые анатомировали и томографировали тела несчастных самоубийц, мир готовился к катастрофе. Как раз вышла в свет книга Хониста Боя под названием «Надпиливание опор на случай будущего демонтажа». (По совету своего доктора, Хонист Бой сменил трибуну оратора на письменный стол; его оружием теперь стало перо, более послушное, чем предательский язык.) «Черт побери! — восклицали люди, прочитавшие книжку. — Нас что, теперь колонизуют марсиане с щупальцами? Этого только не хватало!»

Забегая вперед, нужно сказать, что Хонист Бой буквально попал пальцем в небо. Но об этом он никогда не узнает.

Видимо, ученые не зря кромсали замороженные трупы. ВИРУС все-таки обнаружился! Собственно, даже не вирус, а некое субмолекулярное создание неизвестной природы, предположительно занесенное на Землю метеоритом. Чип. Во всяком случае, эта штука воздействовала на работу левого полушария головного мозга — полушария, отвечающего за речь. Так вот почему люди-левши, у которых в голове все перевернуто, не утрачивали счастливой способности лгать, в отличие от невезучих правшей.

Когда результаты изысканий были опубликованы, мир вздохнул с облегчением. Повсеместно создавались фонды. Задача облегчалась тем, что в силу сложившихся обстоятельств, спонсоры теперь уже могли доверить свои деньги на благое дело, не опасаясь мошенничества. На какое-то время измученный правдой мир затих в ожидании.

И вот — Благая Весть! Вакцина получена! Это произошло в одной из медицинских лабораторий какого-то заштатного городка в центре Европы. Надо сказать, что в ней работали отнюдь не нобелевские лауреаты, тем не менее, результат их поисков произвел потрясающий эффект. Первого человека, испытавшего на себе действие вакцины, потом еще не раз показывали по телевидению. С экранов он исчез лишь после того, как был посажен в тюрьму за подделку векселя.

Поначалу стоимость вакцины была баснословной, пока в дело не вмешались власти. Воистину драконовские антимонопольные законы возымели свое действие. Народ не должен страдать из-за алчности сметливых фармацевтов! Во многих странах в срочном порядке создавались специальные Службы Спасения (ССС), которые и занимались проведением тотальной вакцинации населения. Из-за загруженности полиции (в городах вновь вспыхнули бунты), дело передали в ведение армии, этой извечной «палочки-выручалочки». Солдаты в белых халатах, натянутых поверх хаки, особенно не церемонились, хватали на улицах прохожих и приказывали оголить плечо; если на плече гражданина отсутствовал чернильный оттиск «вакцинирован», доставали из ранца армейский шприц-тюбик. Во многих аэропортах можно было увидеть молодых людей с огромными рюкзаками, набитыми упаковками ампул и шприцов, — волонтеры, они отправлялись оказывать помощь жителям менее благополучных стран. (Позднее туда же направились вертолеты с вооруженными десантниками: вожди некоторых племен посчитали подобную благотворительность излишней, и даже оскорбительной.)

В мегаполисах, с их многомиллионным населением, вирус оставил особенно ядовитые посевы в виде правдоборческих сект, члены которых противились восстановлению статус-кво. Улицы, по которым проезжали пятнистые грузовики ССС, нередко перекрывались пикетами людей с плакатами «НЕ ОТДАДИМ ПРАВДУ!»; в знак протеста многие натягивали на себя белые халаты с тремя буквами «с», одна из которых была символически зачеркнута; на людных площадях фанатики приковывали себя к фонарным столбам цепями. Тут и там пылали автомобильные покрышки. Кое-где — увы! — власти вынуждены были пустить в ход водометы, резиновые пули и слезогонку. Неблагодарное дело — спасать Цивилизацию! Солдаты со шприцами носились по задымленным кварталам за разбегавшимися бунтарями и приходили в ярость. Те, кто приковался к оградам и столбам, получили, по-видимому, не по одному уколу. (Можно было только догадываться: политиками они стали впоследствии или изворотливыми мошенниками? Сыворотка действовала безотказно.)

Ничего не известно о судьбе сектантов, которым удалось уйти от погони. Но, скорее всего, они все-таки сдались позже властям. Во всяком случае, в столицах новых вспышек инфекции как будто бы не отмечалось после тех памятных дней.

…Где-то в горах два крепких парня в шипастых ботинках и с рюкзаками за спиной вытаскивали из пещеры чумазого отшельника. Старик упирался.

— Не брыкайся, папаша. Это, как укус комарика.

Парни знали толк в своем деле. Один держал отшельника за ворот рясы, пока другой закатывал ему рукав и вонзал в плечо иглу шприца.

— Ну вот, а ты боялся, папаша. Все тип-топ. Мюнхгаузен теперь может отдыхать.

Спускаясь в долину, волонтеры молчали. И только, когда приблизились к лагерю, один вдруг сказал другому:

— Нильс, а у старика очень странная кожа, будто чешуя у ящерицы.

— Не моется. Цыпки.

— Гм. Может быть, и цыпки. — Парень гадливо вытер руки о штаны.

Поздно вечером двое пастухов, пасших в горной долине овец, стали свидетелями необычного небесного явления. Что-то взлетело к небу из туманного мрака над горами и быстро поднялось кверху; что-то плоское и круглое: вроде перевернутой тарелки.

— Гляди-ка, отец! Опять эта штука!

— Да… летает…

— Больно уж часто она летает.

— И то верно. Подбрось-ка кизяка в костер, что-то мне зябко.

А между тем инопланетный диверсант, проваливший свою цивилизаторскую миссию на планете с таким труднопроизносимым именем — Земля, направлялся со сверхсветовой скоростью к далекому созвездию. Он очень остро переживал свою неудачу. Надо сказать, что это существо с чешуйчатой кожей было не менее эмоционально, чем земной человек. «Как они меня подвели, неблагодарные! — огорченно думал он. — Ведь я хотел сделать их мир чистым и счастливым.»

Что ждет его на родине? Разжалование? Ссылка на примитивные миры?

Шершавой ладонью он погладил правое плечо — все еще ноет. Где-то на краю его сознания шевельнулась диковинная мысль: действительно ли надо всегда говорить правду?

Оказалось, что вакцина, впрыснутая против его воли безжалостными волонтерами, вовсе не бесполезна в иных ситуациях.

Он это смог осознать, когда по прибытии на родную планету был представлен за успешно проведенную операцию к Ордену Правдоносца I степени — высшей награде космического миссионера.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Родился в 1946 году в Одесской области. Окончил Московский гидрометеорологический техникум. 1971–2002 гг. работал на полярных станциях, где и начал писать фантастику. Работает инженером-метеорологом в Верхне-Волжском Управлении по гидрометеорологии, г. Нижний Новгород.

Публикации. Журнал «Юный техник», рассказы: «Особые рекомендации» (2001 г.), «Казнить нельзя помиловать (2002 г.), «Пожирающий время» (2003 г.), «Памятник» (2005 г.). Журнал «Искатель»: рассказ «Воспоминание о будущем» (2006 г.), повесть «Звезда» (2007 г.) Есть пара публикаций в местных журналах «Нижний Новгород» и «Черный Пруд» (2000 г. и 2007 г.). В приложении «Знание-сила: Фантастика» № 5 за 2007 г. и № 7 за 2008 г. публиковались рассказы «Воскресный пикник» и «Эстафета».