Все пострадали. Уже к октябрю выяснилось, что 68 процентов опрошенных вынуждены были сократить повседневные расходы, 37 – отказаться от намеченных было крупных покупок; 27 процентов потеряли в зарплате; 19 потеряли часть сбережений; 13 остались без работы. Только 4 процента собеседников заявили социологам, что кризис их не затронул…
Из месяца в месяц социологи ВЦИОМа (Всероссийского центра по изучению общественного мнения) уже несколько лет подряд фиксировали примерно одни и те же настроения, ожидания, отношения к властям и реформам. Каждый раз примерно треть объявляла, что так жить больше нельзя, терпение иссякло, взрыв неминуем – и все шло по-прежнему, без всяких особых взрывов. В последнем номере «Мониторинга общественного мнения» один из графиков демонстрирует поразительную стабильность и согласованность разных социальных индексов – вплоть до обвала. Специально рассчитанные индекс положения семьи и индекс положения России, индекс ожиданий и индекс настроений протянули свои кривые рядышком через все пространство с апреля 1994 и по сентябрь 1998.
Казалось бы, такая устойчивость и согласованность самых разных аспектов общественного настроения должны свидетельствовать о стабильности в стране: стабильности политической, экономической и какой угодно. У нас об этом и говорить смешно; наша жизнь движется толчками по ухабам то черных вторников, то политических скандалов. Но интересно, что в других странах, куда более успешных в экономике, подобной согласованности как раз и не наблюдается.
Известный социолог Юрий Левада толкует это так: «Одна из характеристик запаздывающей и противоречивой модернизации России – слабая дифференцированность общественных структур, сохраняющая зависимость экономики от политики, личности от государства, частной жизни от публичной и т.д. Поэтому политические потрясения непосредственно сказываются на социальном самочувствии и потребительских ориентациях населения. Этого нет в развитых современных обществах, где дифференциация сфер и структур человеческой деятельности утвердилась довольно давно, и колебания в одной из них мало сказываются на положении в других областях и ее восприятии людьми (примером может служить многолетняя череда политических кризисов в Италии при непрерывном экономическом росте)».
Единый, слабо структурированный поток настроений, ожиданий, конкретных намерений миллионов наших сограждан в девяностые годы условно можно разделить на три этапа. Первый – до 1993-1994 годов – был еще проникнут верой и надеждой, а также привычной «безоговорочносоветской по своему происхождению» (Ю.Левада) поддержкой властей. Расстрел парламента и – в гораздо большей степени – чеченская война завершили этот период, заставив людей сменить поддержку на «критическое терпение»: странную смесь недоверия и отрицания с явным нежеланием еще каких-то переделов и перетрясок. Главной ценностью оказалась хотя бы умеренная стабильность; этим социологи и объясняют победу Ельцина на выборах 1996 года.
17-23 августа 1998 года кончился и этот внешне спокойный период. Президентская власть, показав свою слабость и беспомощность во всех отношениях, перестала быть гарантом той самой столь высоко ценимой умеренной стабильности. Президент немедленно стал «крайним», виновным во всех наших несчастьях: по данным сентябрьского опроса, всю полноту ответственности за обвал люди возлагают на президента и старое правительство (В.Черномырдина). Раздались резонные предсказания скорого поворота назад, в социализм, и/или скорого экономического коллапса. Все созданное, завоеванное, освоенное нами за девяностые годы теперь проходит серьезную проверку на прочность, на жизнеспособность.
Пучок почти прямых линий на графике обламывается, устремляясь отвесно вниз: индекс настроений, индекс «положения семьи», индекс «терпения»…
Но вот что интересно: обвально упали индексы, которые Ю.Левада называет «психологическими»: настроение, общие оценки собственной жизни. Совсем не так круто падение индексов, обращенных вовне: отношение к реформам, оценка числа приспособившихся к переменам в стране. Практически не изменились партийные симпатии; число сторонников КП РФ даже несколько упало. У самых образованных столичных жителей «в момент отчаянного кризиса и всеобщего «обвала» настроений стремление поддержать курс реформ не падает, а даже растет»!
Похоже, настроение у нас у всех после 17 августа резко упало, а ориентации во внешнем мире пока не сильно изменились.
Может быть, действительно – пока? Многие до сих пор не осознали, что кризис – это надолго, на много лет вперед. 17 процентовопрошенных в сентябре полагали, что все как-нибудь рассосется через один-два месяца, цены перестанут расти, вернется изобилие товаров. Каждый третий оценил ситуацию серьезнее и положил на ее преодоление аж целых пол- года-год. Только 38 процентов сразу поняли, что жизнь меняется надолго.
Кстати, Ю.Левада предположил, что именно с этими иллюзиями может быть связано устойчивое отвращение россиян к карточкам и государственному регулированию цен. Если бы не иллюзии…
Впрочем, возможно, за девяностые годы все мы изменились гораздо больше, чем нам самим кажется. Вернемся к оценкам самих отвечавших на вопросы социологов. По их мнению (высказанному в октябре, то есть у них было какое-то время, чтобы оценить масштаб потерь, а не только почувствовать их горечь), уже приспособились к происшедшим в стране переменам 26 процентов их сограждан; в ближайшем будущем приспособятся еще 24 процента; никогда не сможет приспособиться 41 процент.
Какую бы точку отсчета не взять за отправную: путч, либерализацию цен – все равно получается очень даже неплохо: половина населения страны, по мнению этого самого населения, менее чем за десять лет адаптировалась к принципиально новым условиям жизни. И вряд ли захочет назад.
Вот что они сами думают про «назад»: в самый острый момент кризиса, в сентябре, только 12 процентов опрошенных полагали, что через десять- пятнадцать лет Россия вернется в социализм; еще интереснее, что даже среди сторонников коммунистической партии таким «оптимистом» показал себя лишь каждый четвертый. Более половины склонны были думать, что общественный строй будет близок нынешнему или западной демократии.
Но испытания на прочность еще далеко не кончились. В каком-то смысле они только начинаются…
Так менялась длина женских юбок с 1913 по 1953 годы
Софья Тарасова