Скажите, сколько живет в вашем городе татар? Украинцев? Азербайджанцев? Чеченцев? Нет, нет, не смотрите в справочники. Оцените навскидку, как вам кажется...
Ну вот, а теперь можете посмотреть в справочники (если они есть под рукой). Но я вам и так, без него скажу: в среднем по стране в таких случаях ошибка составляет два порядка. Точнее, — в разных регионах и оценивая величину разных этнических групп — ошибаются в 192 раза.
Американский социолог русского происхождения, профессор университета в Сан-Диего Михаил Алексеев предпринял специальное исследование, чтобы понять, насколько люди склонны преуменьшать или преувеличивать размеры разных этнических групп, живущих в их родном городе. Выяснилось, что преуменьшать эти размеры не склонен никто — только преувеличивать. И, как вы видите, намного. Но, конечно, по-разному: оценки, опять же в среднем, различались в 2,5 раза. И, разумеется, многое зависело от того, о какой именно группе шла речь. «Средняя по госпиталю» вырастала, например, до преувеличения в 885 раз, когда речь шла о китайцах. Процент узбеков назывался в 53 раза выше официальных данных переписи, казахов — в 35, а чеченцев — в 120 раз, хотя, по тем же данным, их примерно одинаково мало (0,09 и 0,08 соответственно).
Опрос проводился в восьми больших российских регионах, как «приграничных» (Краснодарский край, Волгоградская и Оренбургская области, Приморский край), так и «внутренних» (Москва, Московская область, Татарстан). Обнаружилась еще одна закономерность: чем однороднее этнически был состав населения региона, тем более собеседники ученого были склонны преувеличивать число живущих рядом с ними людей иных национальностей. В Московской, Волгоградской и Оренбургской областях и в Приморском крае «завышали масштабы миграции по всем этническим группам» (в среднем примерно в 300 раз), а в этнически куда более пестрых Москве, Краснодарском крае — в 55 раз. Парадоксально?
Зато укладывается в известную теорию американских ученых: чем более однородно население этнически, тем быстрее и резче оно реагирует на присутствие этнически «чужих» как на угрозу своему стилю жизни, своей идентичности. Вдобавок в нашем случае эти этнически однородные регионы граничат с территориями, откуда, по представлениям жителей, и следует ждать наплыва мигрантов: Казахстан и Китай для Оренбурга, Казахстан и Кавказ для Волгограда, Китай для Приморского края и город Москва для Московской области. На самом же деле во всех этих четырех областях уровень миграции за последние пятнадцать лет был значительно ниже, чем, например, в Краснодарском крае и в Москве.
Жду возражений: так это же официальные данные — неизвестно, чего они стоят на самом деле, но веры им нет никакой. Все знают, что нелегальная миграция велика, но никто не знает, насколько. Как пишет демограф Василий Филиппов, изучавший этнический и конфессиональный состав населения Москвы с XVII века до наших дней, «фактически отсутствуют достоверные данные об этносоциальной, этнодемографической, этноконфессиональной структуре населения столичного мегаполиса...». Такая неопределенность питается кровными интересами слишком многих.
Ведущий научный сотрудник Института географии РАН Ольга Вендина, изучая перемены последнего десятилетия в «этническом ландшафте Москвы», тоже в основном опиралась на данные последней переписи, но прибавила к ним цифры, добытые весьма остроумным путем: по записям загсов о смертях и рождениях. Эти два главных события в жизни человека и его семьи официально фиксируются всегда и неуклонно, независимо ни от наличия или отсутствия регистрации, ни от гражданства. Исследовательница не обнаружила слишком драматических расхождений с данными переписи (которая, между прочим, тоже фиксировала всех подряд, кто попадался «счетчикам» — но, конечно, нелегальные мигранты на всякий случай старались не попадаться, хотя теоретически это им ничем не грозило)
По данным Ольги Вендиной, в постсоветские годы число русских в Москве действительно уменьшилось, и на заметную величину: на 5-7%. Но это не изменило сугубо русского лица города: этнически русские составляют 85% населения столицы многонационального государства, в котором в целом их доля меньше. Если уж вообще обращать на это внимание, естественно было бы ожидать большего соответствия этнической структуры страны и ее столицы.
В любом случае реальное положение дел может отличаться от данных официальной статистики в разы, но никак не на порядки.
Одну из задач своего исследования Михаил Алексеев видел в «демистификации» некоторых игр с цифрами. Кто и зачем играет в эти игры — особый разговор. Интересно, однако, что Москва по данным его исследования принадлежит к регионам, менее других склонным впадать в панику по поводу вторжения «инородцев». Что же тогда происходит в этих самых «других», если Василий Филиппов фиксирует различие в оценках числа нелегалов в Москве от 900 тысяч до 3 миллионов. Три миллиона никем не учтенных «пришельцев» в девятимиллионной Москве — это каждый третий...
Вы готовы допустить, что это так? Ежемесячное обозрение «nationalkaru» идет куда дальше, начиная один из своих выпусков утверждением: русских в Москве не более трети. Что, разумеется, обосновывает целым каскадом цифр, наверняка, «из самых достоверных источников». Мне бросилась в глаза в этих подсчетах прямая экстраполяция высокой рождаемости в глухих деревнях и аулах Средней Азии и Северного Кавказа на выходцев оттуда, ставших москвичами, и на много лет вперед. Между тем общеизвестно, что уровень рождаемости гораздо больше зависит от образа жизни в крупном городе (тем более — в мегаполисе), чем от этнического происхождения горожан. Относительно большее число рождений в семьях недавних переселенцев из регионов с высокой рождаемостью связано с тем, что в их семьях, как правило, больше молодежи, чем в семьях коренных горожан — этот фактор постепенно сходит на нет. Опросы показывают, что идеалом представителей этнических диаспор, живущих в столице, быстро становится семья с двумя детьми — точно так же, как и у подавляющего большинства москвичей.
Достаточно некоторое время посидеть в интернете, чтобы усомниться в справедливости вывода М. Алексеева о пониженной ксенофобности москвичей. Но на самом деле он, вероятнее всего, прав: истерической ксенофобией, отягощенной невежеством, с высыпанием в интернете и острыми приступами насилий в темных переулках больны немногие москвичи, это далеко не массовая эпидемия. Допускаю, что в поименованных ученым регионах она не так остра, зато более распространена и упорна.
Обзор страшилок из цифр и апокалиптических предсказаний можно продолжить, но изобличением черной статистической магии прекрасно занимаются профессиональные демографы в нашей рубрике «Лиса» у Скептика». Все это мифотворчество заслоняет реальную картину этнической пестроты мегаполисов. Между тем неплохо было бы разобраться, что приносит в жизнь города эта, несомненно, возрастающая пестрота.
Судя по опыту других стран, даже благополучных Соединенных Штатов, Франции или Германии, последствия могут быть достаточно сложные: этнические кварталы, куда опасно заходить «чужакам» из других кварталов, беспощадные драки между ними, беспорядки в общедоступном центре города с пожарами, перевернутыми автомобилями и самодельными бомбами в урнах, экстремистские выходки националистов. Кое-что из этого у нас уже происходит. Возможен ли такой поворот событий в полном объеме в наших крупных городах — в Москве, например?
В любом российском городе есть более и менее престижные районы, но с этническим составом населения это не связано. Хотя определенные закономерности в том, как складывается этнический ландшафт города, и, в частности, столицы, есть, они, по мнению той же О.Вендиной, производны от других факторов — социально-профессионального положения (и, следовательно, образования) в диаспорах.
Исследовательница сопоставила расселение москвичей разных национальностей с данными об их образовании, профессиях и социальном положении. Их распределение по разным районам столицы оказалось в гораздо большей зависимости от их социально-профессионального статуса, чем от этнического происхождения. Так сложилось еще в советские времена, когда все мы были равны, но некоторые весьма существенно «равнее», что самым непосредственным образом сказывалось на расселении. Наиболее престижные районы: вдоль Кутузовского, Ленинского и Ленинградского проспектов, а также в центре с прилегающими к нему территориями вдоль основных трасс — занимали в основном москвичи с высшим уровнем образования и определенным должностным положением. Партийная и хозяйственная элита жила вдоль правительственной трассы — Кутузовского проспекта. Арбат, Тропарево-Никулино, Тверской, Обручевский районы всегда отличались повышенной долей гуманитарной интеллигенции. Кунцево, Люблино, Капотня, Северное Медведково, Метрогородок, Можайский район — в основном заселены рабочими.
О. Вендина сопоставила с этой картой города число людей с высшим образованием в разных национальных диаспорах. По переписи 1989 года на тысячу москвичей-русских старше 15 лет приходилось 255 дипломированных специалистов, украинцев — 332 на тысячу, армян — 487, евреев — 604, татар — 147. В слое партийно-государственной элиты был заметный перевес украинцев, русские и евреи делили второе место. В московской гуманитарной интеллигенции много армян, грузин, украинцев и евреев. Соответственно, украинец — «большой начальник» вероятнее будет жить на Кутузовском проспекте, украинец-художник или философ — в местах относительного скопления гуманитарной интеллигенции, ученый-физик — где-нибудь у Сокола или на Ленинском проспекте, украинец-рабочий — в одном из рабочих кварталов. В советские времена квартиры получали не по национальному признаку. Таким расселение осталось в основном и поныне: важнее национальности оказываются профессиональные связи, дружба и взаимопомощь одноклассников и однокурсников, единство интересов и образа жизни. Рабочие кварталы остаются рабочими, а не русскими, татарскими или азербайджанскими.
Массовые выезды из страны уменьшили среди москвичей и абсолютное, и относительное число евреев, немцев, прибалтов. Зато возрос приток приезжих, прежде всего из других регионов России. Легальных и нелегальных мигрантов поставляет столице Центральный район во главе с Московской областью; второй по значимости источник мигрантов — Северный Кавказ. Среди граждан России, приехавших в Москву поработать, пожить и, возможно, остаться, больше всего русских (72%), потом с большим отрывом следуют украинцы (5%) и армяне (4,4%); на долю татар, белорусов, евреев, грузин и азербайджанцев приходится примерно по одному проценту. Из стран СНГ, прежде всего Украины и Закавказья, опять-таки приезжают в основном русские, в два раза меньше украинцев и армян, представителей других национальностей еще меньше. Все вместе они составляют примерно треть потока мигрантов. Из стран дальнего зарубежья прибыло примерно 7% новых жителей столицы.
Выходцев из Закавказья и с Северного Кавказа за постсоветские годы стало больше почти в пять раз: они теперь составляют 4,5-5% жителей столицы. Однако они настолько разные и часто действуют в настолько далеких друг от друга сферах, что просто непонятно, зачем их объединять в одну группу. Например, армяне, среди которых специалистов с высшим образованием в процентном отношении больше, чем среди русских, и особенно много гуманитарной интеллигенции, постепенно занимают места уехавших евреев в центре столицы, в то время как азербайджанцы тяготеют к окраинным рабочим районам, к окрестностям больших рынков, которые они обслуживают.
Центр города всегда был наиболее многонационален. Сегодня его этническая неоднородность возросла, но все же не так, как на юге и юго-востоке города, где в большинстве районов совокупная доля национальных меньшинств выросла с 5 до 15%. Примерно то же происходит и на северных окраинах, и в ближних пригородах. Соответственно, резко обозначился контраст с другими районами города, значительно более однородными.
Но пестрота центра города и его окраин, «прижатых» к кольцевой дороге, принципиально разная. В центре в основном живут и часто бывают люди состоятельные. Они не просто терпимы к этнической пестроте района, они рассматривают ее как преимущество: богатство красок, вариантов обслуживания, культурное разнообразие. Окраинные районы куда беднее, там больше социальных проблем и, соответственно, отношение к пришлым несколько иное, порой напряженное.
Разделение районов на «богатые» и «бедные» идет полным ходом. Если прежде для того, чтобы продемонстрировать изменение своего статуса, достаточно было сделать евроремонт в квартире, то теперь это чаще всего предполагает переезд в другой район. Серп наиболее дорогих кварталов города вытянут с северо-запада на югозапад, накрывая своей широкой частью центр.
«Возникает своего рода замкнутый круг, — пишет О. Вендина: — чем откровеннее в пространстве города проявляется обособленность социального благополучия, тем острее становится социальный психоз, вызванный страхом соприкосновения с чуждой социальной средой». Живущие в этих районах издавна, но не преуспевшие, постепенно выталкиваются из них — чаще всего по собственной воле, поскольку цена их квартиры позволяет не только улучшить свои жилищные условия, продав ее, но еще и существенно поправить свое финансовое положение. А «чуждая социальная среда» формируется на окраинах. Именно там селятся новоприехавшие мигранты.
Расселение мигрантов резко отличается от географии размещения в городе давних москвичей тех же национальностей. Сегодня основной мотив миграции из других регионов России и из стран СНГ — экономический, и приезжие готовы перетерпеть многое в надежде «зацепиться» или хотя бы подзаработать. Оседают они не рядом со своими сородичами, давно обосновавшимися в Москве и расселившимися по ней в соответствии со своим социально-профессиональным и финансовым положением, а в наименее престижных кварталах. Для самих исследователей стало неожиданностью, что иммигрантов меньше всего в самых многонациональных районах города — в том же центре, например.
Однако О. Вендина обратила внимание на одно очень странное обстоятельство в расселении национальных меньшинств, и особенно недавних мигрантов, по Москве. Известно, что застройка районов, примыкающих к кольцевой дороге, шло примерно в одно время и примерно по одним и тем же проектам — то есть качество жилья в них, можно сказать, одинаковое. Тем не менее, юго-западный сектор столицы резко отличается от «спальных районов» юга и юго-востока: с самого своего возникновения он считался более престижным, и именно это обстоятельство сформировало состав населения в нем. Дальше это особое положение района только укреплялось: здесь появились хорошие школы, детские сады, развивалась система более или менее элитарного обслуживания; соответственно, росли и цены на жилье. Это, в свою очередь, отсекало москвичей (и особенно экономических мигрантов), финансовые возможности и социальные связи которых не позволяли им здесь поселиться. Так образовался особый район, тоже прижатый к кольцевой дороге, но почти лишенный иммигрантов: его создала исключительно репутация.
Итак, иммигранты, в том числе и принадлежащие к национальным меньшинствам, концентрируются в определенных местах столицы. Наиболее социально благополучные районы их как бы выталкивают. Социальный статус и престиж района становятся фильтрами, препятствующими проникновению иммигрантов.
«Самое контрастное расселение, как и следовало ожидать, характерно для граждан Азербайджана, — продолжает описывать этнический ландшафт столицы О. Вендина. — Для них город расколот по оси север-юг на две неравные половины, в одной из которых азербайджанцы сравнительно малочисленны и не образуют сколько- нибудь значительных компактных групп, за исключением самых удаленных окраин, зато в другой наблюдаются прямо противоположные тенденции. По ту сторону невидимого барьера отмечаются наиболее высокие значения плотности, свидетельствующие о наличии внешних обстоятельств, подталкивающих азербайджанцев к компактному проживанию. Картина расселения мигрантов из Грузии и Армении имеет заметное сходство с описанной для азербайджанцев, но без столь резких контрастов. Армян гораздо больше в центре».
Так что, все-таки движемся к образованию этнически однородных кварталов национальных меньшинств, к своеобразным этническим гетто, появляющимся как бы стихийно?
Сталкиваются два пучка факторов, действующих в противоположных направлениях. С одной стороны, москвичи разных национальностей, как показывают многочисленные опросы, считают себя, прежде всего, москвичами, потом — россиянами и только потом — представителями своего народа. Не желая признавать себя «чужаками», представители национальных меньшинств часто сохраняют «реликтовую советскую идентичность», то есть называют себя советскими людьми. Мегаполис многими сторонами образа жизни подталкивает их к полной интеграции в новую среду при потере прежних ориентиров: в многоэтажных домах, школах, в транспорте и магазинах они только москвичи.
С другой стороны, в огромном мегаполисе легче выжить и обустроиться вместе с выходцами из своих мест, особенно поначалу: они говорят на родном тебе языке, помогут найти работу и жилье, посоветуют что-то полезное. Не те, кто давно живет в столице, а такие же иммигранты, как ты, но уже имеющие какой-то опыт или просто более разворотливые, удачливые. Их толкают друг к другу не только общность занятий и биографий, но и неприязненное отношение к ним местных жителей.
Когда в одном месте волей-неволей концентрируется бедность, острые социальные проблемы легко принимают облик проблем межнациональных.
Итак, произойдет ли в столице — и, по той же логике, в других городах страны — этническая сегрегация? И не приведет ли это к сокрушительным для города последствиям?
До такого поворота событий, казалось бы, далеко — все-таки на 85% Москва остается русским городом. Если же прибавить к ним украинцев и белорусов, детей от смешанных браков, говорящих только по-русски и считающих себя русскими, то город следует признать еще более этнически однородным.
Тем не менее, специалисты не исключают в будущем именно такого сценария. Для взрыва межнациональной розни вовсе не нужно, чтобы люди определенной национальности составили большинство или половину жителей какого-то района или квартала. Наибольшая нестабильность настроений в локальном сообществе, утверждают социологи и демографы, наблюдается при доле «нерусских» 10,5-11,5%, и доле «кавказцев» 3,54,5%. Это — наблюдение, справедливое, как они утверждают, для большинства районов Москвы.
Что эксперты предлагают? Разумеется, повышать толерантность самих москвичей. А для этого — бороться с бедностью, решать социальные проблемы. Короче говоря, добиваться, чтобы люди в городах жили хорошо и не жили плохо.
И еще одно: не следует допускать, чтобы доля интеллигенции и представителей так называемого среднего класса опускалась в районе ниже 30%. Эти люди наиболее толерантны и в состоянии влиять на обстановку в квартале. И именно вымывание их из района в сценарии, по которому развивались события в некоторых городах Европы, начинает процесс его «этнизации».
Место уехавших в более благоприятные места жителей среднего класса занимают низкоквалифицированные рабочие и иммигранты (это в Москве уже началось). Район обретает «плохую репутацию»; жилье в нем относительно дешевеет, что ускоряет уже начавшийся процесс. «Когда доля «новоселов», отличающихся от большинства населения района, причем не обязательно по антропологическим признакам, — описывает этот сценарий О.Вендина, — достигнет примерно 10-11%, в их среде начнется процесс межгрупповой дифференциации и заработает механизм избирательности. Следующая стадия наступит, когда, в результате пространственного перераспределения представителей этнических меньшинств, доля неприязненно воспринимаемой группы, роль которой в Москве играют «кавказцы», достигнет в отдельных районах роковых 17% — поворотного момента, после которого происходит быстрая этнизация кварталов».
Она считает, что подобный сценарий может осуществиться в южных и юго-восточных, относительно неблагополучных районах города. Центр ждет другая сегрегация, имущественная.
Объявленная во второй половине 90-х годов всенародная кампания по поиску национальной идеи провалилась. Зато вполне успешно утверждается идея националистическая, редуцирующая основы национальной идентичности к этническому признаку. Одна из основных причин формирования именно этнической идеи нации кроется в отсутствии иных сколько-нибудь значимых символических характеристик или объединительных оснований гражданского характера, которые могли бы скрепить разобщенное и дезорганизованное большинство населения.
Анастасия Леонова.
«Мигрантофобия и ксенофобия: срез общественных настроений»
В 2004 году больше половины опрошенных россиян (55%) положительно ответили на вопрос социологов: «Русские в России должны иметь определенные преимущества перед другими народами?», и 83% согласилось с утверждением: «Россия сейчас страдает от засилья «кавказцев».
(Статью Анастасии Леоновой см. в электронном варианте бюллетеня «Население и общество» — «Демоскоп-Weekly» на сайте http://demoscope.ru/weekly/2005/0203/tema01.php)
Иммиграция в Россию представляет собой еще одну форму «неоколониализма»... Поэтому такая иммиграция чрезвычайно выгодна странам-реципиентам, а нелегальная миграция выгодна вдвойне, по той простой причине, что именно бесправный нелегал особенно удобен для эксплуатации без всяких ограничений. Выгоды от иммиграции дисперсны, их ощущает каждый, кто сталкивается с иммигрантом как работодатель, арендодатель, потребитель услуг, даже «правоохранитель».
Владимир Мукомель.
«Российские дискурсы о миграции»
Централизованная борьба с иммиграцией, в том числе и нелегальной — пустой звук, потому что эта борьба против очевидных интересов собственного населения, а такую борьбу не удавалось еще выиграть ни одной власти.
Наконец, специальные исследования ставят под сомнение распространенные и «очевидные» представления о негативных последствиях незаконной миграции, в частности — о повышенной криминогенности иммигрантов. Статистика преступлений среди них отличается по структуре, но не более того. Опросы же работников правоохранительных органов продемонстрировали, что среди них преобладают представления о более низкой преступности среди мигрантов, чем среди местного населения.
(Статью В. Мукомеля см. по адресу: http://demoscope.ru/weekly/2004/0179/tema02.php)
Ныне в мире существуют три главных центра притяжения трудовых ресурсов.
Во-первых, это Западная Европа (в особенности ФРГ, Франция, Великобритания, Швейцария), где уже сложилась значительная прослойка рабочих-иммигрантов из ряда стран Южной Европы (Италии, Испании), Западной Азии (Турции) и Северной Африки; в 90-х годах значительно возрос также приток мигрантов из Восточной Европы и стран СНГ.
Во-вторых, это США, где только легальная иммиграция (преимущественно из стран Латинской Америки, Азии и Европы) составляет примерно 1 миллион человек в год, а нелегальная — и того больше.
В-третьих, это нефтедобывающие страны Персидского залива, в общей численности населения которых трудовых мигрантов (из Египта, Индии, Пакистана и других стран) намного больше, чем местного населения. Странами со значительной иммиграцией остаются также Канада, Австралия, но еще большей степени Израиль, население которого на 2/3 увеличивается за счет иммиграционного притока в значительной мере из России и некоторых других стран СНГ.
(Подробно ознакомиться с характеристикой современной трудовой миграции в мире и ее историей можно на сайте http://www.ymk.ru/theory/geography/work2/theory/t-w2-t5.html)
В 2001 году к власти в Дании пришел альянс трех партий — либеральной, консервативной и ультраправой. Дания сегодня единственная в Европе страна, в парламенте которой заседает неонацистская партия, больше того, входит в парламентское большинство и правительство. Уже десять лет Датская народная партия ведет агрессивную кампанию против «раковой опухоли иммиграции». За минувшие четыре года иммиграционное законодательство Дании стало фактически антииммиграционным.
С трех до семи лет увеличен срок для получения вида на жительство. Связать свою судьбу с иностранцем этнические датчане могут теперь только по достижении 28 лет. В результате мусульманские женихи и невесты уезжают от своих возлюбленных датчан в соседнюю Швецию, где иностранцы составляют больше 10 процентов населения — это самая высокая пропорция в Европе. А в Дании, где иммигрантская община и раньше была немногочисленна, всего 200 тысяч человек на 5,4 миллиона населения, она тает на глазах. Это единственная страна в Европе, которая прогоняет иммигрантов.
(Об агрессивной антииммиграционной политике Дании и ее результатах см. на сайте http://demoscope.ru/weekly/2006/0237/gazeta07.php)
Александр Кирпий