Знание-сила, 2008 № 06 (972)

Остается только примириться... Императрица Мария Федоровна Часть II

Окончание. Начало в № 5.

«...остаемся только склониться перед Его волею и постараться со всей кротостью примириться...»

Дневники императрицы Марии Федоровны, М. 2005

В Англии Мария Федоровна много болела. В конце января 1923 года она неожиданно получила из Дании от принца Акселя письмо, в котором тот заявлял, что «нужно заниматься еще большей экономией». Каждый раз разговоры о деньгах ее сильно уязвляли. Вскоре, однако, Марии Федоровне становится известно, что в Дании создан специальный Комитет по сбору денег в ее поддержку. «Это очень трогательно, — писала императрица в дневнике, — ...я попросила Акселя передать, что я невероятно этим тронута и очень всем благодарна за такую прекрасную идею, однако принять эти пожертвования не смогу, особенно теперь, когда все в Дании так много потеряли» (имеется в виду крах Ландсманбанка. — Ю.К.).

Позже, в марте 1924 года, граф Алефельд сообщал из Лондона в датское Министерство иностранных дел, что он получил от императрицы письмо, в котором говорилось: «Я не нахожу слов высказать то, как глубоко тронута этим новым свидетельством выражения мне симпатии, и прошу Вас передать Дарителю мою самую глубочайшую благодарность», — писала Мария Федоровна в своем благодарственном письме.

В Англии Мария Федоровна встречалась со многими людьми.

Одной из знаменательных встреч явилась ее встреча 10/23 января 1923 года с бывшим членом Государственного совета, председателем Совета Министров (1916) А.Ф.Треповым. Интересной она была с точки зрения оценки самой Марии Федоровной своего нового положения и той роли, которую она могла бы сыграть в деле сплочения антибольшевистских сил. А.Ф.Трепов не признал отречения царя и в эмиграции пытался сплотить силы для восстановления династии при финансовой и военной поддержке со стороны Германии. Мария Федоровна пишет: «Он (Трепов.— Ю.К.) провел у меня час и говорил много по животрепещущему вопросу — о необходимости держаться вместе, чтобы спасти Россию». Оценивая ситуацию и свое нынешнее положение в эмиграции, Мария Федоровна дала следующую оценку своих возможностей в деле объединения сил, направленных на борьбу за Россию: «Я первая готова отстаивать эту позицию, однако вряд ли теперь смогу сыграть какую-либо значительную роль...»

Находясь в Англии в состоянии постоянного нездоровья, частой депрессии, она возвращалась в мыслях к своим пропавшим сыновьям Николаю и Михаилу, к своим любимым внукам. Сведения, поступавшие в тот период, не были столь противоречивы, как раньше. Уже все реже говорили о том, что царская семья спасена и находится в безопасности под опекой какого-либо государства. Дошли до Марии Федоровны и слухи о расследовании, которое проводил в Сибири следователь Н.Соколов, он пришел к заключению, что царская семья расстреляна в Екатеринбурге. В 20-е годы Соколов жил в Париже в маленькой гостинице вместе со своими помощниками П.Булыгиным и воспитателем царских детей Петром Жильяром. В планы Соколова входила передача всех документов следствия, вывезенных из Сибири, императрице Марии Федоровне. Дальше он хотел продолжать следственную работу под ее опекой. Соколов предпринял попытку встретиться с Марией Федоровной в Англии, но британские власти отказали ему и его коллеге в визе.

Мария Федоровна всегда мечтала жить в Дании, но не имела для этого необходимых средств. Спасение пришло от Большого северного телеграфного общества, которому она, еще будучи молодой императрицей, оказывала помощь и поддержку. В апреле 1923 года руководство общества осуществило сбор денег для финансовой поддержки императрицы. Было собрано 200 тысяч крон, и в конце августа 1923 года Мария Федоровна вернулась в Данию. Возвращение было тяжелым. Мария Федоровна болела и чувствовала себя очень плохо. Утром 16/28 августа на борту парохода «Фальстер» она неожиданно потеряла равновесие и упала, ударившись об острый край дивана, а затем и об пол. «...Я думала, — писала она тогда в дневнике, — что сломала себе спину. Я не могла пошевелиться.» И все-таки, стоически преодолевая боль, она заставляла себя двигаться.

Вся многочисленная родня, близкие и знакомые пришли встретить вернувшуюся на родину вдовствующую императрицу. «На берегу, — писала она в дневнике, — было темно от встречающих. Вся семья поднялась на палубу... Попрощавшись с капитаном и офицерами и взяв себя в руки, и собрав все силы, я одна спустилась вниз по крутой длинной лестнице.»

Императрица поселилась в Видёре со своими двумя лейб-казаками и небольшим штатом прислуги. Она вернулась сильно постаревшей, больной и усталой.

«Надо было Вам остаться в Англии, — сказал как-то ей великий князь Александр Михайлович. — Разлука с сестрой плохо на Вас действует. Вы захандрили». Она покачала головой: «.мы с ней гораздо ближе друг к другу на расстоянии, когда я жила в Лондоне, я чувствовала себя чужой».

Но и в Дании было невесело. Если Марии Федоровне позволяло здоровье, она старалась все-таки выезжать. Как и прежде, продолжала регулярно посещать Русскую церковь Благоверного князя Александра Невского на Бредгаде.

2 ноября 1923 года, накануне годовщины смерти своего мужа, императора Александра III, она сделала в дневнике следующую запись: «Сегодня в 9 отправилась на церковную службу. Пошла к причастию. Я сделала это именно сегодня сознательно — в этот день 20 лет назад Господь забрал к себе моего благословенного Сашу! Господи, прости мне мои несчастные грехи! Помоги мне жить дальше в христианском смирении и покорности!»

Постепенно императрица теряла аппетит и физически слабела, хотя, по словам лейб-казака Тимофея Ящика, «продолжала сохранять прежнюю остроту ума...» Но даже в эти тяжелые дни она не сдавалась. Постоянно кого-то принимает, ее навещают родственники, близкие, просто знакомые люди разных национальностей и вероисповеданий. Она много читает, а во время визитов своих молодых родственников играет с ними в игры-головоломки.

Императрица Мария Федоровна у трапа корабля

Советская миссия в Дании внимательно наблюдала за контактами вдовствующей императрицы, хотя к этому времени она уже потеряла свое прежнее влияние. Об этом, в частности, свидетельствуют сохранившиеся в российских архивах письма советника в России Карла Кофода. Он имел русское гражданство под именем Андрея Андреевича Кофода и прожил в России около 50 лет. И большую часть времени занимал должность государственного советника, принимал активное участие в разработке и проведении столыпинских реформ.

В годы войны и революции Кофод по линии Датского Красного Креста, занимавшегося тогда вопросами положения военнопленных в России (Дания в то время представляла в России интересы Австро-Венгрии. — Ю.К.), объездил Россию с запада на восток и с востока на запад. В июле 1918 года был посажен в тобольскую каторжную тюрьму, где находился до октября 1918-го. Вспоминая свое пребывание в Екатеринбурге летом 1918 года, Кофод писал: «На пятый день путешествия прибыли мы в Екатеринбург, где сидела тогда пленной императорская семья. Я проехал, конечно, несколько раз мимо дома, в котором они были заточены, чтобы хоть мельком увидеть этих знаменитых узников. Но напрасно...»

К. Кофод вернулся в Данию в 1920 году, был очень лоялен по отношению к России и писал только «о хороших сторонах деятельности советского правительства». Однако большевистское правительство в Россию ему вернуться не разрешило. Причина была в том, что большевикам стало известно о визите Кофода к вдовствующей императрице. В декабре 1923 года Кофод рассказывает об этом представителю советской России в Дании Цезарю Гейну: «...последний раз она (вдовствующая императрица.

— Ю.К.) пригласила меня 7-го ноября с.г. Приглашение я получил поздно вечером, а 9-го я должен был поехать в Италию. Значит, заехать я мог только 8-го. Признаюсь, мне даже в голову не приходило, что в таком визите может быть что-нибудь предосудительное...»

«Я видел в ней, как все датчане, несчастную, совершенно безвредную старуху, — писал в своих записках в МИД Дании Кофод, — которая не пользуется никаким влиянием, но зато общей симпатией населения. Я, кроме того, видел в ней человека, который во дни своего величия сделал мне добро. Если бы я сумел предвидеть, какие последствия мой визит может иметь...»

Императрица Мария Федоровна с дочерью, великой княгиней Ольгой

Тяжело встретившая весть о гибели царской семьи, вдовствующая императрица долгое время продолжала верить, что сын ее Николай II и его семья «чудодейственным способом» спасены. Она запретила ближним ей людям служить панихиды по членам царской семьи.

Когда Мария Федоровна вернулась из Англии в Данию, следователь Н.Соколов предпринял новую попытку встретиться с императрицей. Однако и на этот раз встрече не суждено было состояться. В последний момент пришла телеграмма от дочери, великой княгини Ольги Александровны, в которой говорилось: «Уговорите Соколова и Булыгина не приезжать».

Стало очевидно, что встреча была бы слишком тяжела для императрицы, в это время она уже серьезно болела и, конечно, не в силах была бы говорить с человеком, который собирался рассказать ей страшные подробности о смерти сына и всей семьи.

Однако Мария Федоровна через своих близких передала Соколову на продолжение расследования 1000 фунтов стерлингов. И он продолжил расследование, а результаты опубликовал в своей книге «Убийство царской семьи». Наконец-то правда стала достоянием широкой общественности, а для императрицы Марии Федоровны Соколов подготовил специальный доклад, в котором скрупулезно и документально изложил все обстоятельства дела об убийстве царской семьи.

Но мать продолжала по-прежнему ждать известий из России о том, что кто-то из ее сыновей и внуков остался все-таки в живых. Она пыталась получить свежую информацию и от своих соотечественников-датчан, работавших с большевиками в Советской России, в частности, от К.Кофода.

Кофод писал Гейну 17 декабря 1923 года: «.ни одним словом не спрашивала относительно внутреннего положения России, а лишь об убитых в Алапаевске великих князьях и княгинях. Я сообщил ей то немногое, что мне было известно об этом деле по сибирским сведениям, а она сказала, что это совпадает с тем, что ей уже передали...»

И все-таки она верила, что кто-то спасся. И веру в то, что императорская семья еще жива, постоянно поддерживала местная пресса. Была, между прочим, полная убежденность в том, что великий князь Михаил, брат царя, и великая княжна Анастасия живы. Говорили, что Анастасия живет в монастыре на Алтае, даже был известен ее адрес.

Время от времени в датских газетах появлялись статьи, рассказывающие о судьбах членов бывшей царской семьи. В 1924-м газета Berlingske Tidende напечатала серию статей княгини Ольги Путятиной о последних днях Николая II.

В начале 20-х годов газеты всех стран облетела весть о появлении спасшейся в Екатеринбурге младшей дочери царя Анастасии. На одной из берлинских улиц была найдена молодая женщина, которая попробовала свести счеты с жизнью. История ее чудесного спасения выглядела следующим образом. Ее вместе со всеми убитыми членами семьи повезли к месту захоронения, но по дороге ее, полуживую, спрятал какой-то солдат. С ним она добралась до Румынии, там они поженились, а что было дальше — провал. Самое странное, что Анастасию в ней признала Татьяна Боткина-Мельник, вдова доктора Боткина, погибшего в Екатеринбурге, а также сгоряча некоторые зарубежные родственники царской семьи, правда, впоследствии отрекшиеся от этого родства.

Великий князь Михаил

По воспоминаниям современников, Мария Федоровна высказала по этому поводу большие сомнения. В январе 1926 года Берлин посетила младшая дочь, великая княгиня Ольга Александровна, с мужем. После совещания с мнимой Анастасией — «племянницей», которой она приходилась еще и крестной матерью, много общалась с ней и потому прекрасно ее знала, Ольга Александровна наотрез отказалась признать в ней Анастасию.

Вот что она пишет другу семьи: «...пришлось нам съездить в Berlin, смотреть одну особу, о которой настойчиво говорят еще, что она моя младшая племянница. Газеты полны. Я не нашла ни малейшего сходства. Ужасно жаль этой бедной особы, она искренно верит, что она А.Н. (Анастасия Николаевна. — Ю.К.), и все вокруг нее поддерживают это. Пока никак нельзя доказать, кто она, а толков много, вы, наверно, слыхали об этом или читали всякую чепуху».

Однако история с Лжеанастасией еще долго занимала первые полосы мировых газет. С 1933 года проходили судебные процессы, на которых Анна Андерсен (Лжеанастасия) с переменным успехом отстаивала право называться Анастасией Романовой. В 1970 году Верховный суд ФРГ поставил в этой истории точку. В 1984-м портрет Анны Андерсен обошел мировую печать в траурной рамке.

Долгие часы просиживала теперь императрица в Видёре, держа в руках Библию, ту Библию, которую она когда-то получила от матери, королевы Луизы. «Я завидовал своей теще, — писал Александр Михайлович. — Ее слепая вера в истинность каждого слова Писания давала еще нечто более прочное, нежели просто мужество. Она была готова ко встрече с Создателем; она была уверена в своей праведности, разве не повторяла она все время: «На все Воля Божья!»

В 1928 году вдовствующая императрица из Праги получила письмо от русского инженера Николая Ипатьева, владельца того дома, где провели последние дни император Николай II и его семья. В письме содержалась просьба дать ему заем в 500 британских фунтов стерлингов. Автор письма сообщал также, что направил в адрес императрицы две акварели, найденные им в доме после убийства царской семьи, которые, как он полагал, принадлежали кисти великой княжны Ольги Николаевны. Письмо это хранится в Датском Государственном архиве.

Незадолго до смерти Марии Федоровны к ней вернулась удивительная реликвия — икона Божьей Матери «Троеручица» — свидетельница кровавой трагедии в Екатеринбурге. У этой иконы перед смертью молился ее сын Николай и вся его семья в доме Ипатьева. После совершенного преступления убийцы выбросили икону, разбили ее, повредили киот. Нашел ее случайно один гвардейский офицер, попавший в Екатеринбург после ухода большевиков и хорошо знавший великую княгиню Ольгу Александровну и ее мужа.

Императрица Мария Федоровна в Копенгагене среди своих родственников по возвращении из России. Рядом — сестра Тюра, в последнем ряду — брат Вальдемар (второй справа)

После смерти Марии Федоровны икона находилась у Ольги Александровны, а затем перешла к ее внуку Т.Н.Куликовскому-Романову. Незадолго до своей кончины Тихон Николаевич в «Открытом письме соотечественникам» завещал икону русскому народу для возвращения в «Храм-Памятник, долженствующий быть воздвигнутым как покаянная лепта за великий грех, допущенный в нашей истории, грех, за который и поныне страдает наша Родина и мы все с ней, где бы на земле мы ни находимся».

Завещание внука Марии Федоровны было выполнено. Супруга Тихона Николаевича О.Н.Куликовская-Романова, возглавляющая благотворительный фонд «Великой княгини Ольги Александровны», передала икону «Троеручицу» настоятелю воздвигнутого в Екатеринбурге на месте разрушенного Ипатьевского дома храма.

Мария Федоровна умерла 30 сентября (13 октября) 1928 года в Видёре. По свидетельству великого князя Александра Михайловича, императрица «так никогда и не поверила советскому официальному сообщению, которое описывало сожжение тел царя и его семьи. Она умерла в надежде все еще получить известие о чудесном спасении Ники и его семьи».

19 октября состоялось отпевание в Русской церкви Благоверного князя Александра Невского, расположенной в самом центре Копенгагена, неподалеку от королевского дворца Амалиенборг. Отсюда гроб с телом датской принцессы, бывшей императрицы России, направился поездом в город Роскилле к знаменитому Роскилльскому собору, усыпальнице датских королей.

В те траурные дни похорон императрицы в Копенгагене английский король Георг V через бывшего министра финансов России Барка, состоявшего в то время на службе английского двора, предпринял активные попытки завладеть знаменитой шкатулкой с драгоценностями императрицы, переправив ее в Англию. Он стремился опередить датского короля.

По договоренности со старшей дочерью Марии Федоровны Ксенией (младшая Ольга, являвшаяся по завещанию второй наследницей драгоценностей «знаменитой шкатулки», в переговорах не участвовала. — Ю.К.) шкатулка была переправлена в британское посольство в Копенгагене, а оттуда — специальным рейсом в Лондон.

Через семь месяцев, 22 мая 1929 года, в присутствии короля Георга V, королевы Мэй, Ксении, управляющего делами короля сэра Понсонби ларец был вскрыт. Младшая дочь снова не была приглашена на встречу.

Через неделю приглашенный в Виндзорский дворец известный английский ювелир Харди, предварительно оценив драгоценности, предложил Ксении аванс в размере 100 тысяч фунтов (теперь — около двух миллионов фунтов).

Королевская чета высказала мнение о нецелесообразности продажи драгоценностей, что, по-видимому, было прежде всего невыгодно английскому королевскому дому.

История драгоценностей с тех пор окутана густой завесой таинственности, став поистине детективной историей.

Как позже сообщала королева Мэй, на счет двух дочерей Марии Федоровны в банке за купленные английской королевской четой драгоценности было положено 350 тысяч фунтов, однако Ольга Александровна в своих воспоминаниях это отрицала.

Все участники продажи российских драгоценностей на протяжении многих лет вплоть до настоящего времени хранят гробовое молчание. Среди них был и бывший российский министр финансов Барк, супруга которого, однако, не стеснялась появляться в свете в драгоценностях, принадлежавших ранее Марии Федоровне.

В своих воспоминаниях Ольга Александровна рассказала, что суммы, полученной ею от продажи материнских драгоценностей, едва хватило на покупку скромного домика-фермы в Дании, где она жила после смерти матери.

С течением времени, а особенно в 60-х годах, история шкатулки императрицы получила широкую огласку в мировой печати, и Елизавета II, находившаяся тогда на английском престоле, внучка короля Георга V, вынуждена была сделать доплату за купленные тогда королевской семьей драгоценности.

Таким образом, стало ясно, что формально королевская семья уплатила определенную сумму, но в действительности эта сумма никак не соответствовала истинной стоимости уникальных сокровищ российской императорской семьи. Так, если управляющий делами короля Георга V в своих воспоминаниях называл сумму в 350 тысяч фунтов, то в заявлении распорядителя Э. Пикока, к которому обращался за разъяснением писатель Воррес, биограф великой княгини Ольги Александровны, была названа сумма, в три раза меньшая, — 100 тысяч фунтов, та сумма, которую Э. Пикок перевел на счета Ксении и Ольги. Эта история выглядит еще более удручающей, если принять во внимание, что в 1917 году двоюродному брату Георга V, императору Николаю II, английским королевским домом было отказано в получении политического убежища в Англии, в результате чего вся царская семья так трагически погибла.