Знойные ветры юга. Ч. 1

Глава 7

Июнь 632 года. Мец. Австразия.

Венды словно сорвались с цепи. Их набеги терзали Тюрингию и земли подвластных саксов. Мелкие банды дикарей вытаптывали поля, жгли деревни и уводили скот. Да и людей они, по слухам, тоже куда-то уводили целыми селениями. В рабство продавали, не иначе. Сильные отряды налетчиков уже видели в окрестностях Кельна и Маастрихта. Запад Франкии был разорен дотла, теперь настал черед востока. Нужно было бы провести карательный поход, но проводить его было некем. Франки собирали ополчение, но защищали лишь собственные паги[6], наотрез отказываясь удаляться от своих домов. Графы и герцоги только руками разводили, слишком много людей и оружия было потеряно в прошлом году.

Делегация знатных саксов смотрела на короля исподлобья. Они его ненавидели, а он их презирал, и это не было секретом ни для кого из собравшихся в огромном зале старого дворца короля Теодеберта. Двухэтажное здание под крышей из деревянной дранки служило правителям Австразии уже второй век. Крошечные окошки, которые закрывались зимой наглухо, теперь пропускали внутрь толику света. Зимняя затхлость ушла вместе с серой холодной слякотью, а лето принесло, наконец, чистую свежесть в жилище короля. Римский Диводурум растаскивался на камни, но строили из него все больше городские стены, монастыри и церкви. Новые здания были куда меньше и проще, чем римские образцы. Слишком дорого это было по нынешним временам. Старые общественные постройки давно забрала себе церковь, и даже собор святого Петра, который простоит еще полторы тысячи лет, был переделан из старых бань. В городе не нашлось здания лучше, а строить так уже не умели.

Крепкие мужи с длинными светлыми бородами и волосами, расчесанными на пробор, горделиво выпячивали грудь. Германцы были одеты просто, лишь воинские пояса были украшены золотом и серебром. И длинные ножи, что носили имя их племени, имели богатые рукояти, недоступные простым общинникам. Они стояли перед королем без своих мечей, но лишить свободного мужа его ножа было просто немыслимым оскорблением. Охрана поглядывала на саксов с опаской. Их ножи были в локоть длиной, и управлялись с ними северные гости на редкость умело. Послы представляли весь многочисленный и сильный народ саксов, все его четыре племени. Тут были вожди нордальбингов, вестфалов, остфалов и энгров. Все они принесли к королю свои горести и беды. И все они ждали справедливого суда.

— Государь, — почтительно сказали они. — Мы платим дань, которую наложил на нас еще старый король Хлотарь, сын великого Хлодвига, твой прадед. Уже сотню лет наш народ отдает по пятьсот коров каждый год. И эта дань висит у нас на шее, словно тяжелый камень.

— Это так, — Дагоберт кивнул с непроницаемым лицом. — Вы платите то, что должны. А когда перестали платить, то были сурово наказаны.

— Мы помним это наказание, король, — хмуро засопели вожди. — Но должны не только мы. У тебя тоже есть долг перед нами. Защити нас, раз уж берешь с нас дань.

В зале повисло напряженное молчание. Франки волком смотрели на саксов, а саксы на тюрингов, которые в свою очередь поедали взглядом франков. Здесь у всех была одна проблема. Озверевшие сербы, земли которых разорили в прошлом году, пришли вернуть должок с процентами. Проклятые венды перестали быть мальчиками для битья, они отрастили острые зубы.

— В этом году похода не будет, — нехотя выдавил из себя король. — Войско нужно мне здесь. На мои земли тоже нападают враги.

— Тогда будет справедливо, король, что и дани в этом году тоже не будет, — мрачно ответили саксы. — Разве не так?

— Это будет справедливо, — нехотя, сквозь зубы ответил Дагоберт.

— А может быть, будет справедливо и вовсе освободить нас от дани, и мы станем щитом на пути вендов? — вожди пристально, без тени страха, посмотрели на правителя франков. — Что ты думаешь, король Дагоберт? Мы не пропустим вендов на Кельн, а за это не станем больше платить дань.

В их словах насмешка была спрятана очень глубоко. Так глубоко, что ее почти не было видно. А вот на самой поверхности лежала неприкрытая угроза. Угроза пропускать без боя отряды сербов и бодричей через свои земли на беззащитные земли Австразии. Дагоберт исподволь посмотрел на Пипина, который медленно закрыл и открыл глаза. Многоопытный майордом тоже не видел выхода из этой ситуации.

— Милость короля не имеет границ, — произнес Дагоберт с каменным лицом. — Вы освобождаетесь от старинной дани взамен на защиту границ Франкии. Да будет так во веки веков[7].

— Благодарим, великий король, — с достоинством поклонились саксы. — Мы будем молить за тебя Водана и Фрею.

Делегация саксов ушла, и ее сменили тюринги, которые примчали сюда со всех ног, требуя военной помощи. Войско князя Дервана громило их страну, уводя коней, гордость той земли. Куда ни кинь взгляд, путник видел два, три, а то и четыре дыма на том месте, где только вчера была зажиточная деревня или крепкий хутор. Многословные ритуальные приветствия и речи закончились быстро. Слишком серьезен был повод для встречи с королем. Тюрингам надоело перекатывать пустые слова.

— Защити нас, король, — перешли тюринги к сути. — Твои графы дерут с нас три шкуры, собирая подати, но выгнать сербов с нашей земли не могут.

— Король защит вас. Вы получите ответ вечером, на пиру, — ответил Пипин и отпустил делегацию, подмигнув нечего не понимающему Дагоберту.

— Что это сейчас было, Пипин? — спросил король. — Зачем ты даешь такие обещания от моего имени? Мне некем их защитить, ты же знаешь. Мои лейды гоняют банды вендов под Кельном, а воины Нейстрии отказываются уходить из дома наотрез. Идут слухи, что Юдикаэль, эта сволочь, недавно пустил под нож других корольков бретонов. Если это так, то нас скоро ждет большая война.

— Господь любит тебя, мой король, — усмехнулся в усы Пипин. — Ты же помнишь молодого Радульфа?

— Сына камерария Радона? — поднял бровь Дагоберт. — Он-то тут при чем?

— Хочет герцогом стать, — усмехнулся Пипин. — Так хочет, что готов подарок тебе сделать… э-э-э…, — Пипин мысленно вычел свою долю. — В три тысячи солидов![8] Вот и отдай ему Тюрингию. Он наймет за свои деньги войско и очистит ее от вендов.

— Радон богат, — задумался Дагоберт. — Но три тысячи… Неужели он богат настолько, чтобы отдать тысячу коров за должность для сына? Что Радульф возьмет в этой нищей земле?

— Радульф тщеславен, государь, — усмехнулся Пипин. — Пусть попробует. Если у него получится, все будут прославлять твою мудрость. А если не получится, ты его выгонишь и оставишь деньги себе. Ты ничего не теряешь в любом случае, а казна королевства пуста.

— В самом худшем случае он выиграет мне год, — пробормотал Дагоберт. — Да будет так! Мы объявим об этом сегодня вечером на пиру. Воистину, Пипин, ты самый верный из моих слуг!

В то же самое время. Братислава. Словения.

Бегун из урожденного степняка примерно такой же, как клибанарий[9] из ромейского епископа. Воин Айсын, который бежал кросс в десять миль подвернул ногу, и это было совсем скверно, потому что до финиша оставалась еще четверть дистанции. Зачет шел по последнему добежавшему, как и всегда, и перед третьим взводом четвертой роты замаячила неиллюзорная возможность всю следующую неделю провести в нарядах на кухне.

— Вот ты кривоногий, все-таки, — расстроено сплюнул Вячко, сирота из ляхов, который бегал на зависть иному тарпану. Это звучало тем более обидно, потому что было истинной правдой. Айсын отличался особенной, степной красотой, и она была близка не всем. Скошенный череп — признак воина из знатного рода, а потому в любом степном кочевье парень притягивал к себе взгляды девчонок на выданье.

— Я тебе это припомню, когда на конях скакать будем, — виновато понурился Айсын, морщась от боли в поврежденной ноге. Бежать он не мог, тем более, что кросс был по пересеченной местности. Айсын провалился в сусличью нору и хорошо, хоть ногу не сломал.

— Руби жерди! Снимай ремни! — скомандовал Святослав, вынимая из ножен сакс. — Носилки сделаем и понесем. Будем по очереди меняться.

— А, демоны! — разозлились мальчишки, и пошли рубить лесины.

Вскоре из ремней и палок было сделано ложе, которое могли нести восемь человек. Айсын взгромоздился на них, зажмурив глаза от невыносимого стыда, и вцепился в жерди, которые друзья рывком вздели на худые мальчишеские плечи. Кросс продолжился, но теперь уже куда медленнее, чем раньше.

— Полмили, и меняемся, — выдохнул Святослав. Хоть и несли раненого товарища ввосьмером, но бежать было тяжело, тем более, к концу дистанции.

— Сам его тащи, — буркнул Блазень, жилистый парнишка себе на уме. Он не водился ни с кем, будучи сыном какого-то жупана, чего особенно и не скрывал. Его не любили за это, даже колотили пару раз. — Урод косоглазый, по земле ходить не умеет.

— Ну, сука, ты меня достал! — Лаврик передал свою ношу кому-то из ребят и хлестким ударом сбил Блазеня с ног. Паренек, выросший в солнечной Греции, был и горяч совсем не по-местному.

— Зарежу, людин! — вспыхнул Блазень и выхватил нож.

Это было серьезное оскорбление. Людин — свободный общинник, и по статусу был куда ниже, чем воин. Еще ниже стояли смерды, свободные княжьи крестьяне, приведенные из дальних мест и посаженные на государеву землю. Но за это слово могли и вовсе в больничку отправить, и такого, будучи в здравом уме, в Сотне никто не произносил. Лаврик пошел на Блазеня, понемногу наливаясь кровью. Ему было плевать на нож.

— Ты что! — загалдели пацаны, растащив драчунов в стороны. — А ну, спрячь быстро! Прознают, что оружие на своего поднял, погонят из Сотни! Потом разберетесь, парни! Нам сейчас бежать надо. А то вся репа на кухне наша будет.

— А он бы тебя потащил, — укоризненно посмотрел на Блазеня Святослав. — Гад ты, все-таки! Гнилой, как трухлявый пень!

— Побежали! — Вячко потянул княжича за рукав. — Отстаем сильно!

Они все-таки пришли последними, и вскоре стояли в строю, хмуро глядя себе под ноги. Ротный и взводные внимательно осмотрели стопу Айсына, еще более внимательно осмотрели носилки, на которых его принесли, а потом случилось невероятное.

— Третий взвод от наказания освобожден. Дежурства на кухне по обычному графику. Вольно, разойтись! Свободное время, бойцы!

Счастливые мальчишки, весело галдя, потянулись в казарму, а Святослав застыл, повинуясь едва заметному жесту командира.

— Воин Дражко, к боярину Хотиславу! Бегом!

— Слушаюсь! — княжич стукнул кулаком в грудь и побежал к приземистому каменному дому, где боярин и обитал.

Огромное хозяйство Сотни раскинулось в восточном предместье Братиславы. Это был целый комплекс зданий за высоким деревянным тыном. Казармы, дома наставников, конюшни, госпиталь, кузни, оружейные мастерские и, конечно же, дом боярина Хотислава, который стоял одновременно и внутри и снаружи. Он был единственным из всех здесь, что имел сообщение с внешним миром. Попасть наружу можно было либо через покои главы школы, либо через ворота, которые охранялись выпускной ротой. Святослав был тут лишь однажды, когда боярин вызвал его и дал по первое число за побег на речку. Это был единственный раз, когда его назвали тут Святославом. И это был единственный день в жизни, который молодой княжич мечтал позабыть навсегда. Зачем его позвали сейчас? Он терялся в догадках. Никакой вины он за собой не знал.

Святослав готовился к худшему, как и любой солдат, которого вызывает к себе генерал, но высокое начальство он так и не увидел. Напротив, в покоях боярина его ждала незнакомая, богато одетая женщина лет двадцати с небольшим, стройная, миленькая, но вполне заурядной внешности. По местным меркам ее наряд можно было назвать аскетичным. На ней не было того множества украшений, которое обычно носили жены нобилей. Лишь небольшие серьги с кроваво-красными рубинами и золотой кулон на груди, где был выбит профиль его отца. Рядом с женщиной стояла искусно сделанная корзинка, где в вышитых пеленках посапывал пухлощекий младенец. Лишь ощутимая почти физически аура власти говорила, что это не просто богатая баба с каким-то мальцом. Княгиня Мария, вот это кто! Святослава словно молния пробила от макушки до самых пят. О княгине много говорили разного, и хорошего и плохого. Мать не вспоминала о ней никогда, но по слухам, жены его отца не слишком ладили. Чего ей от него нужно? Святослав сжался в комок, словно перед дракой.

— Я приехала сюда, чтобы познакомить тебя с братом, Святослав, — когда княгиня заговорила, она словно стала совсем другой. Куда-то исчез крупноватый нос и близко посаженные глаза. Ее голос обволакивал, а в глазах светилась искренняя симпатия к собеседнику. Мария умела нравиться людям, когда хотела.

— Его зовут Владимир, — продолжила она, — Василий в крещении. Владыка отказался давать имя, которого нет в его пыльных книгах. Правда, смешно? Я даже не знаю, как теперь называть собственного сына!

Мария заразительно засмеялась, сверкнув мелкими белыми зубками, а Святослав улыбнулся ей в ответ. Он не ощущал угрозы, да и мальчишка в люльке был на редкость потешным. Он уже проснулся и теперь смотрел на старшего брата любопытным взглядом ореховых глаз. Глазами он пошел в мать-римлянку.

— Ты должен знать, Святослав, — абсолютно серьезно, как взрослому, сказала княгиня. — Что бы ни говорили люди, какую бы ложь не несли к твоему порогу, пытаясь рассорить семью государя, мы должны всегда держаться вместе. Только так мы победим всех наших врагов. Ты ведь знаешь, что сотня воинов в строю легко разобьет две сотни тех, кто нападает поодиночке?

— Да, нас учили этому, — кивнул Святослав.

— Владимир никогда не станет князем, — продолжила Мария. — Он уедет из Словении и станет королем в чужой земле. Он не соперник ни тебе, ни твоим братьям. Такова воля твоего отца, утвержденная боярами и епископом.

— Для чего ты приехала сюда? Только для того, чтобы познакомить с братом? — прямо спросил Святослав. — Отец знает об этом?

— Он пока не знает о нашей встрече, — княгиня едва заметно поморщилась. — Государь сегодня очень занят, но я обязательно ему все расскажу. У меня нет от него тайн. Ты угадал, Святослав, я приехала сюда не только для того, чтобы познакомить вас. Я хочу сделать тебе подарок. А вот как раз о нем твой отец знает, и даже одобрил его. Смотри! Это создали специально для тебя!

Мария протянула ему небольшую книгу в кожаном переплете, взглядом как бы показывая: Ну же, открой, не стесняйся! Святослав открыл, и ахнул. Слева — текст, выведенный каллиграфическим почерком, справа — картинка, любовно выписанная яркими красками. И так на каждой странице. Святослав полистал книгу и понял, что никогда, никому и ни за что он не отдаст это сокровище. Он влюбился в эту книгу с первого взгляда. Двенадцатилетний мальчишка жадно листал страницу за страницей, разглядывая изображения великих пирамид, львов с человеческими лицами и странных храмов с пузатыми колоннами. Святослав уже не обращал внимания ни на эту женщину, из-за которой плакала по ночам его мама, ни на малыша, которому здесь уже изрядно надоело, и он начал похныкивать. Княжич уже простил Марию. Простил за то, что она только что открыла ему новый мир и подарила настоящую мечту!

— Эта книга будет храниться в местной библиотеке, — мягко сказала Мария. — Ее не стоит таскать с собой, она слишком ценна. Ты сможешь читать ее, когда захочешь. Ты и те, кому ты сам это позволишь. Ребятам скажешь, что отец купил ее по дешевке у разорившегося купца, и подарил тебе за успехи в учебе.

Она смотрела на мальчишку с легкой понимающей улыбкой, обволакивая его своим взглядом, который, казалось, проникал в самую душу. Проникнуть в нее было совсем несложно, ведь на лице Святослава застыло выражение неописуемого восторга.

— Почитай про великого Александра и его друга Птолемея, княжич, — сказала она. — Ведь ты так похож на них обоих. Когда ты прочтешь эту книгу до самого конца, то поймешь, что в жизни нет ничего невозможного. Твой собственный отец лучший пример этому.

Уже перед самым отбоем, глотая страницы одну за другой, Святослав вдруг ясно осознал, что он теперь совсем не тот, кем был еще совсем недавно. Вся его жизнь разделилась на «до» и «после». Именно в тот момент, когда мальчишка закрыл книгу, он вдруг совершенно отчетливо понял, чего хочет на самом деле. Хочет больше всего на свете. У него появилась настоящая мечта, и он осуществит ее! Осуществит, чего бы это ему ни стоило. Или он не сын князя?