Золотая роза с красным рубином

9. Сокровищница

Удача выбежал из чрева скалы к разливу солнечного жаркого сияния в котловине, когда стрельцы и казаки уверовали, что орда каким-то образом остановлена, бросились за Лыковым и рассеивали последние островки сопротивления перед жилыми пещерами, врывались в них. Исход был ясен, только страх перед Караханом сдерживал разноплемённых головорезов в одной разбойничьей стае, а теперь нарастал другой страх, и их охватывало смятение, каждый уже искал только личного спасения. Его помощь там была не нужна. И он побежал в другую сторону, где пока ещё было пустынное безлюдье. Ему показалось, что за деревом, прикрывающим вход в спальную пещеру дочери Чёрного хана, взметнулось жемчужное крыло плаща и тут же пропало. На бегу оглянувшись, он убедился, что никто не следовал за ним. Занятым грабежом награбленного и продолжающейся резнёй до него не было никакого дела. Успокаивая дыхание, он приостановился возле неприметного входа, из которого как ошпаренный выскочил ранним утром. Обманчивая тишина властвовала в полумраке, в который он вглядывался несколько мгновений. Он ступил в него и, напрягая слух, быстро пошёл вперёд, туда, где полумрак сгущался, но стук его сердца был единственным звуком, какой удавалось слышать.

С ходу отстранив чуть колышущийся занавес, он снова ощутил запах нежных благовоний и женского присутствия, но в спальном помещении не было ни души. Над курильней в треножнике вился белесый дымок, потрескивала смола настенного факела: огонь горел ровно и невозмутимо, будто давно уже не тревожимый чьими-либо перемещениями по спальне. Не доверяясь невозмутимости пламени и настороженно переступая по напольному ковру, он внимательно высматривал тайный ход в подземелье. Шорох, похожий на шорох крысы, привлёк его к ложу. Рывком подняв край свисающего до пола шёлкового покрывала, он обнаружил под ложем тисовую крышку, сдвинутую с верха ни то ямы, ни то ровного провала в мрачное подполье. Он быстро отскочил к факелу, вырвал его из золотистого кольца и с ним сунулся к провалу, высветил узкий спуск подземного хода. Не раздумывая, спрыгнул туда. Шуршание парчи удалялось, достигало его слуха благодаря отражению звуков от сводов. Как мог скоро он устремился за ним.

Проход сначала был ровным, потом обозначился пологий уклон книзу. Низкий шершавый свод имел острые выступы, и он вынуждено держал огонь так, чтобы видеть их впереди себя, не имея возможности быть столь же внимательным к тому, что было под ногами. Взрыхленная земля под ступнёй неожиданно уступила. Присыпанный ею поперечный штырь бронзовым рычагом вытолкнул круглую подпорку замазанного в стене бронзового столба, и над головой зашевелилась удерживаемая столбом не заметная для беглого взгляда каменная балка. Отбегать назад было поздно. Он отчаянно прыгнул вперёд, затем ещё раз, споткнулся и упал, а за спиной затрещал и тяжело рухнул участок свода. Когда прекратил сыпаться каменный мусор, а гул обвала затих в глубинах подземелья, он тряхнул головой и открыл глаза. Заваленный щебнем огонь слабо мигнул напоследок и погас, и на него навалилась кромешная тьма. Замешкайся он на миг, и был бы погребён под завалом надёжней, чем в могиле.

Он высвободил от щебня ноги. К счастью, они были целы, если не считать нескольких царапин. Поднялся и отряхнул одежду, руки, волосы. Его отрезало от проверенного обратного пути. А впереди была неизвестность. Дальше он стал продвигаться значительно медленнее, вдоль стены, ощупывая её, в напряжении чувств ожидая новых опасностей. Шуршание плаща поглотилось тишиной, и он не мог избавиться от наваждения, что Чёрная Роза могла где-то притаиться, готовая пронзить его стилетом, точно королевская кобра ядовитым зубом. Вскоре он наткнулся на тупик. Убеждая себя не отчаиваться, ведь она прошла этим же проходом, он ощупал другую стену, обнаружил в ней узкую щель. Протиснулся в неё и справа с облегчением увидал дальний отсвет ярко светящего огня.

Этот проход был шире и выше, щиколотки ощущали тёплый сквозняк, попадались чёрные зияния боковых ответвлений, и он совсем ободрился. Пройдя по нему, он очутился перед сводчатым выходом, закрытым пропускающей с другой стороны полозку света ковровой занавесью, за которой приглушённо, как заговорщики, вели семейный разговор два голоса. Он потихоньку отвернул край полога. Опять перед ним был тронный зал главаря разбойников, но увиденный иначе, чем в прошлый раз. Он был теперь в том месте, куда телохранители хана увели оголённого посланника купцов бухарского каравана, причитающего Гусейна и мрачного Сенчу, а затем ушли хан с дочерью. Зал опять был хорошо освещён большим светильником на постаменте и четырьмя настенными факелами. Кроме самого Карахана, присутствовали его дочь и два безмолвных телохранителя: один поджидал их с факелом в руке, второй помогал хану надевать доспехи, отблескивающие чешуйчатыми пластинами из воронёной стали. На постаменте рядом со светильником лежали и сверкали дорогой пояс, тяжёлая сабля и трёхгранный кинжал в украшенных драгоценными камнями золочёных ножнах.

– Ты уверена, что его завалило обвалом? – спросил хан, лицом и голосом обращаясь к дочери.

Удача про себя чертыхнулся, когда услышал её злой ответ:

– Я сама видела, как камнями накрыло его и огонь над ним.

– Поделом собаке, которая привела охотников, – процедил хан сквозь зубы.

Он расправил плечи и выпятил грудь, стоял так, пока телохранитель не затянул на нём ремни доспеха.

– Как ты себя чувствуешь, отец?

Она заботливо подала ему пояс. Он опоясался им, сам стал цеплять ножны.

– Прекрасно. Я спал после твоего отвара непробудным сном, и он вернул мне силы. Вот только проспал врага. Этот сброд всю ночь пропивал своего хана, не раненого даже, а случайно поверженного. Что ж, они получили, что заслужили. Враг порезал их, как стадо баранов.

– Мы тоже многое потеряли, – тихо возразила она. – Наверху рыщут и грабят то, чем владеем мы. Я беспокоюсь, не доберутся ли казаки и сюда?

– Все главные ходы в подземелье завалены. – Уверенность хана передавалась и ей. Отражающаяся на красивом женском лице тревога постепенно рассеялась. – А о тех, которые остались, знаем только мы и несколько наших самых верных людей. Эти ходы тоже обвалятся, если появятся не знающие секретных ловушек чужаки.

Она заметно оживилась.

– Тогда нам нечего ждать, – сказала она нетерпеливо. – На каменоломнях и при строительстве крепости твои верные воины, их человек тридцать. Давай уедем в степь. Наши враги через день-два покинут эти места, и мы вернёмся. Что мы теряем?

В глазах хана недобрым кровавым заревом отразилось пламя светильника, когда он забирал с постамента нож, затем саблю, погружал их остро заточенные клинки в ножны.

– Время. Мы теряем время. Потребуется год, чтобы вновь набрать испытывающих перед нами страх головорезов, восстановить покорность кочевников. Ты молода и не знаешь, что это такое, потерять год, за который благоприятные обстоятельства могут измениться на худшие. И кое-кому из виновных в этом придётся заплатить жизнью.

Он направился к другому выходу в противоположной стене зала.

– Куда ты, отец? – воскликнула она с удивлением непонимания его поступка.

В голосе, каким он ей ответил, была жаждущая сиюминутного утоления жестокая мстительность.

– В сокровищницу.

– Я с тобой.

И она решительно догнала его. Но у самого выхода, где вперёд них шагнул телохранитель с факелом, оба быстро обернулись на приглушённое злобное мычание. Из-за ковровой занавеси спиной к ним медленно выступил молодой гибкий мужчина, и тут же саму ковровую занавесь как будто дёрнуло порывом сильного ветра, с треском оторвало от одного из крючков. Молодой мужчина не сводил глаз с большой сабли и боевого ножа в руках гориллоподобного Ахмеда, который возникал из темноты, медленно переваливался с каждым полушагом, словно растягивал удовлетворение от новой встречи с заклятым и безоружным врагом. Он был на полголовы выше и вдвое шире, вытеснял противника из прохода и наступал, как дикий бык на телёнка. Представлялось невероятным, чтобы Удача мог противостоять ему.

– Он жив и подслушивал нас! – догадалась Чёрная Роза скорее с изумлением, чем с ненавистью.

– Убей его, Ахмед! Раздави, растерзай!

Грубо выкрикнув это приказание, хан жестом указал телохранителю с факелом поспешать, вышел за ним вон из тронного зала подземелья. Следом ближайшей свитой исчезли дочь и другой телохранитель, оставив противников наедине. Ахмед казался неуклюжим, однако ловко бросился вперёд, и Удача едва успел отступить в сторону и увернуться от конца сабли. Выдернув настенный факел из гнезда, он в обход постамента со светильником перебежал к другому, выдернул и тот. И опять увернулся от свиста рассекшего воздух острого клинка, однако в этот раз в ответ махнул пламенем у низколобой головы Ахмеда, заставил его отпрянуть. Мычание прервалось, Ахмед стал нападать заметно осторожнее.

Они кружились вокруг светильника, и каждый выжидал удобного для себя случая. Очередной рывок Ахмеда с саблей в замахе закончился для него не так, как он надеялся. Метко брошенный навстречу факел ткнул широкоскулое лицо, запалил ему кусты бровей, чёрную бороду, отворот халата и заросли волос на груди. Его оглушительный рёв от мучительной боли, казалось, вот-вот заставит задрожать окружающие стены. Нож выпал из руки, которой он неистово сбивал с себя горящую смолу. Юркнув за его спиной, Удача подхватил нож с пола и, не дожидаясь, пока Ахмед затушит волосы и тление халата, кинулся из зала вдогонку хану. Его преследовало усмиряемое расстоянием мычание, в котором угадывались неистовые проклятия и обещания разорвать на куски, когда он попадётся в волосатые лапы слуги дочери Карахана.

Широкий проход был ему знаком. Он уверенно бежал по его подъёму, вспарывая кромешную тьму трепещущим пламенем, и за поворотом к подземной галерее заметил мерцающий огонёк, который удалялся и скрылся. Сбив пламя с факела несколькими ударами о землю, он избавился от дикой пляски собственной тени, словно выпустил её из оков в родную темноту. После чего впотьмах кинулся в том же направлении. Вскоре снова увидел пятно бледного неверного отсвета, затем и порождающий его огонь, который плавно огибал поворот и опять исчезал из виду. Удача добежал до развилки, где проход раздваивался, и осторожно зашагал правым за путеводным отсветом, который скользил по низкому своду.

Подземное помещение, к которому он подкрался, оказалось пустым, прямоугольным и широким, и от земляного пола до свода было не меньше, чем два мужских роста. Телохранитель хана проходил вдоль стен, факелом зажигал один за другим устроенные в нишах светильники, и с вытеснением темноты к боковым углам в большой яме у противоположной входу стены пробуждалось странное шипение. Удача с минуту не мог отвести направленного туда пристального взгляда, – над ямой провисал оголённый по пояс Белый князь.

Его подвесили на двух верёвках, завязанных узлами на кожаных, довольно широких ремнях, которыми были туго стянуты щиколотки ног и запястья вывернутых за спину рук. Накинутые на вбитые в свод железные, изъеденные ржой крючья верёвки другими концами были привязаны к вделанным в стену толстым щербатым кольцам. Голова князя безвольно обвисала, скрытая за взлохмаченными белыми волосами, он был то ли без сознания, то ли мёртв. Если мёртв, то не от двух полученных накануне ран, они казались несерьёзными рубцами на выпирающих рёбрах, покрытыми корочками спёкшейся крови без следов гниения.

Карахан выхватил факел из руки телохранителя, провёл им над ямой, чтобы пламя лизнуло грудь висящему мужчине, как будто ему не терпелось проверить, жив ли его пленник. Удача вздрогнул вместе с князем, но по другой причине. Он вдруг встревожился, так как видел лишь троих из тех, за кем шёл, – дочерь хана куда-то необъяснимо исчезла.

– Вот так же, как барана, на этом же месте будут подпаливать твоего сына, – со зловещей ухмылкой сказал Карахан тяжело приподнявшему голову князю, который посмотрел на него мутными глазами. – Но ты этого уже не увидишь. Зато он увидит твою голову в этой яме. – Не выпуская факела, хан высвободил из ножен клинок сабли. – Я отрублю тебе голову, и она полетит вниз. На радость гадам в ней.

Он высветил глубокое дно, чтобы пленник смог его разглядеть, как следует. Там извивались, наползали одни на других, вытягивали треугольные морды ядовитые змеи, некоторые вылезали из белых черепов, другие заползали на окованные бронзой и серебром ящики, сундучки, тревожились от огня над ними. Капли смолы падали вниз и, если попадали на какую-то змею, её шипение сменялось злобным шипом. В глазах князя постепенно разгорался свет разума, но не от виденного под собой, туда он и не глянул.

– Отпусти сына, – отозвался он дрожащим от напряжения голосом. – Я заплачу. – Он умолк, как будто мучительно переступал через то, что не должен был делать, и продолжил. – Большим красным рубином ... и золотой розой.

Изучающие выражение лица пленника глаза хана постепенно скрылись за щелочками.

– И ты хочешь, чтобы я поверил? – в его голосе послышались и издёвка и удовлетворение от проявленной слабости врага, слабости, какой хотелось насладиться в полной мере. – Тебе, в чьём роду никогда не платили выкуп за хитростью похищенных родичей?

Князь сухо сглотнул, губы его были пересохшими от жажды.

– Это не выкуп, – выговорил он раздельно. – Я вынужден отдать чужое за спасение единственного сына.

Хан вдруг понял, что сказанное им правда. Он вновь приблизил язык пламени к груди князя. Кожа над огнём стала краснеть.

– Ты лжёшь, – Карахан покачал головой.– Откуда они у тебя?

Ответ ему был произнесён сквозь стиснутые, чтобы не издать стон, зубы.

– Не важно.

Хан убрал факел в сторону, и князь судорожно вздохнул, невольно задрожав всем блестящим от проступающих бусинок пота телом.

– Где же они? – сдерживая нетерпение, скорее потребовал, чем спросил Карахан.

– Я их спрятал. Недалеко, в Белых горах. Но я тебе не поверю, пока не отпустишь сына.

– Торговаться?! – вспыхнул хан. – Со мной?!

Сабля резко просвистела над князем, полоснула и разрезала верёвку над связанными руками. Он полетел головой вниз и закачался на стягивающей щиколотки ног верёвке, которая натужно скрипнула на крюке.

– Развяжи узел и постепенно спускай его, – отрывисто приказал Карахан рослому телохранителю. После чего грубо предупредил беспомощного пленника: – Мне некогда возиться с тобой. Пока займусь другим важным делом. А у тебя есть время подумать. Или ты отправляешься со мной без всяких условий, поверив мне, что с сыном ничего не случится и я освобожу его, как только получу эту золотую розу с рубином. Или тебя будут медленно спускать вниз к скопищу змей. Они раздражены и станут тянуться ко лбу, к глазам, к носу, губам, показывая жала и шипя тебе в лицо. Ты сойдёшь с ума. А потом, искусанный ими, корчась, сдохнешь и безобразно опухнешь, пропитанный ядом. Выбирай.

Пока он говорил, по проходу сзади Удачи скоро приближались пятеро невысоких вооружённых степняков в защитных ватных халатах. Удача лихорадочно придумывал выход из положения, в каком оказался. Первый из шедших освещал проход факелом, и сначала он решил, что они из тех, кто относили в сокровищницу выкупы и дань с купцов; потом сообразил, что вышагивали они хоть и мягко, но слишком решительно. Так или иначе, но надо было действовать. Пусть и погибнуть, однако с наибольшим уроном для разбойников.

Прежде, чем хан отошёл от ямы и рослый телохранитель приблизился к кольцу, чтобы развязать конец верёвки, он прыгнул к ним, сверкнув клинком длинного ножа. На мгновение они застыли, но он не смог этим воспользоваться, у хана в руке была тяжёлая сабля, и нож был против неё слабым доводом.

– Расправьтесь же, наконец, с этим дьяволом! – рявкнул хан обоим телохранителям.

– Подожди, Карахан! – В зал настороженно вошли двое сухощавых, но сильных косоглазых кочевников, за ними появился произнёсший эти слова зрелый вождь с лицом вынужденного постоянно сдерживать жадность грабителя, следом показались двое других его людей из личной охраны. – Подожди, Карахан! – повторил вождь, поднимая руку открытой ладонью, останавливая задрожавшего от гнева хана. – Свои дела будешь делать потом. Сначала поспеши рассчитайся со мной за моих погибших людей и за прежние долги.

Хан будто не видел его и не слышал.

– Собака! Предатель! – зарычал он, вперив опасно блеснувший взор в слугу из степняков, который держал факел и вошёл первым. – Ты сдохнешь! Но не сразу! Палач будут сдирать с тебя полосы кожи и бросать мне под ноги! И ты перед смертью будешь видеть, как я отираю о них свои сапоги.

Вождь нагло ступил вперёд и возразил ему, как равный равному.

– Да. Он показал нам дорогу в твою сокровищницу. Но не для того, чтобы я позволил тебе расправиться с ним. Теперь он под защитой моего племени.

– Что ж тебе нужно? – вопрос хана был произнесён с грубой надменностью.

– Четверть моих людей раздавлена в пещерном проходе, – начал вождь со сдержанным вызовом. – Погиб и мой брат, он мчался впереди всех. От твоих же, полагаю, после резни казаков не осталось и полусотни. И тебе не просто будет их найти и собрать вместе. Теперь мои люди и наши сородичи не хотят тебе подчиняться, а я здесь много сильнее тебя. Я мог бы забрать всё. Но предлагаю: разделим сокровища поровну. Ты видишь, я пришёл только с несколькими своими людьми.

Хан презрительно захохотал.

– Ты боялся привести всех, чтобы избежать утечки слухов. Получи ты часть сокровищ, о которых прознали бы соседние племена, тебе пришлось бы только и делать, что защищаться от их нападений. Очень скоро от тебя и твоего племени остался бы только корм для падальщиков. Но этого не произойдет. Не из-за моей любви к твоему паршивому племени жалких предателей. Потому что сокровища мои! Тебе я не дам и пригоршни, пёс!

Он многозначительно приподнял саблю. Быстро окружая своего вождя, выхватили сабли, ножи и кочевники.

– Опомнись, Карахан! – голос вождя стал угрожающе жёстким. – Убьёшь меня, ни тебе, никому из твоих, – он небрежно кивнул на его телохранителей, – не уйти живыми. А мы могли бы ещё понадобиться друг другу. Отдай половину сокровищ. В них есть и моя доля. Я не позволял нападать на купцов. Я приводил тебе много полона, и ты почти всех продавал в Бухаре, отдавая мне крохи.

– Я платил вам довольно, неблагодарные шакалы! Вон! Ничего вы не получите!

Глаза вождя заблестели ненавистью, будто сдерживавшая её плотина воли дала трещину и стала рушиться.

– Тогда мы возьмём всё, – глухо выговорил он, выдергивая свою саблю из кривых ножен. – Где сокровища?!

– Они должны быть в том месте, – подсказал ему предавший Карахана слуга, указав факелом на верхний уступ вырубленного под сводом в тёмном углу широкого углубления. К нему вели прорубленные в стене узкие ступени, но его нельзя было увидеть от входа, и Удача только после слов предателя глянул туда, сообразил, где скрылась дочь хана. Она сама показалась из полумрака углубления.

– Отец! – негромко и многозначительно выговорила она оттуда. – Уступи им. Нам хватит и половины. Покажи им, где сокровища.

Удаче казалось, вождь кочевников не поверил ей. Однако хан опустил клинок оружия, дико расхохотался.

– Сокровища?!

Смех его внезапно оборвался. Он стал холодно сумрачным, убрал саблю в ножны. Отвернулся от готовых шакальей стаей броситься на него кочевников, спиной к ним вернулся к краю ямы.

– Никогда бы вы не получили их, мои сокровища, – глядя в полнящуюся шипением яму, выдавил он из себя точно через силу. – Но я вынужден делиться. – И указал рукой в перчатке. – Вон они.

Ошеломлённые столь необъяснимой уступкой Карахана, степняки вопреки недоверию вместе с вождём приблизились к нему, как если бы хан колдуном зачаровал их этим жестом властной руки. Подобно хану они не желали замечать висящего вниз головой Белого князя, как будто он уже был трупом и это дело их не касалось.

– Змеи? – пробормотал вождь, ничего не понимая. Бешеная злоба волной хлынула ему в голову, у него глаза налились кровью. – Змеи твои сокровища?!...

– Глупец! – резко и грубо оборвал его хан, ни жестом, ни видом не показывая, что, окружённый кочевниками, боится их. – Всмотрись, как следует! Это же мои сторожа. Разве они не самая неподкупная охрана?

Ящики и сундуки под шипящими с угрозами гадами словно подтверждали его слова.

– Ну и Карахан! – с почтительным уважением выдохнул слуга, который привёл степняков. – А я и не догадывался.

– Так доставайте же их, – с издёвкой предложил хан. – Кто смелый? Спускайся. – И предупредил: – Только учтите, моих половина. Больше не уступлю.

Ухмылка, которая скривила короткие полоски тонких губ вождя, когда он повернул жёлтое от света огня лицо к хану, тому не понравилась.

– Ты умён, Карахан, – выговорил вождь кочевников с возрастающей на глазах гордыней. – Но и я не глуп, как считаешь ты. – Продолжая в упор смотреть на него, он распорядился своим: – Арканы! Достаньте сундуки арканами!

Двое его кочевников живо отцепили от поясных ремней смотанные легкие арканы, удобно расположились у края ямы. Петли одна и другая вырвались из их пальцев, хлестнув змей, захлестнули ручки верхнего ящика. Кочевники осторожно затянули петли на ручках.

– Вот так, хан, – заметил тому в лицо вождь, больше не скрывая своей жадности. – Мои бы люди хранили сокровища надёжнее, чем твои гады.

Хан понуро опустил голову, как если бы признал его превосходство, и отступил. Верёвки натянулись, ящик тяжело дернулся, змеи стали неохотно соскальзывать с него. Царапая стену ямы, ящик начали поднимать от дна, на полпути стряхнули последнюю змею. Кочевники допустили большую ошибку, решил Удача, наблюдая, как хан воспользовался тем, что алчность притупила у вождя бдительность и настороженность, тихой поступью удалился к ступеням, где стал подниматься на уступ к дочери.

Ожидая какого-то коварства со стороны Чёрного хана, Удача незаметно отступил от напряжённо следящих за подъёмом тяжёлого ящика ханских телохранителей, шагнул к стене, ближе к князю. Тот узнал его, покрасневшие от напряжения серые глаза, блестящее потом лицо посветлели. Отзываясь на его скрытый жест проявить внимание, князь приготовился действовать.

Наконец кочевники вытащили большой ящик наверх. Толкаясь, они и ханские телохранители принялись в возбуждении открывать крышку. Она не поддавалась, и они просунули в щель тонкие клинки сразу нескольких боевых ножей. Дерево возле замка жалобно затрещало, и крышка уступила их усилиям. Несколько десятков пальцев сунулись в щель, рванули крышку, распахнули ящик. Оцепенение, затем растерянность и разочарование исказили лица всех, кто смотрели в ящик, как будто из него дохнуло гнилостной заразой. Он был доверху заполнен обычным щебнем.

Вождь побелел от ярости и ожесточения, вскинулся с саблей, развернулся к лжецу хану, но поздно. Стрела с лёгким свистом рассекла его дорогой халат, окровавленным наконечником прорвала ткань на спине. Как нанизанный на вертел, он зашатался и повалился перед своими людьми, судорожно заскрёб грязными ногтями затоптанную землю. Хохот, каким мог бы смеяться дьявол, отразился от сводов. Хан выступил из полумрака на широком уступе в угловом проёме и в руке у него был высокий боевой лук.

– Ты, вождь, получил сокровище, какое заслуживал! Смерть от руки Карахана, вот самое подходящее для тебя сокровище. Сокровище для глупого пса!

Вождь сделал попытку приподняться, но рухнул на оперение, и древко стрелы прогнулось, с сухим хрустом обломилось.

– Бейте этих ублюдков, шакалье отродье! – проревел хан телохранителям, сверху повелевая направленной к ним властной рукой.

Будто от толчков в спины, они бросились на кочевников. Хан был так увлечён завязавшейся рубкой, что не сразу вспомнил про Белого князя. А тот рывками тела раскачивал себя, с каждым разом сильнее, с каждым разом оказываясь ближе к протягивающему ему руку Удаче. Хан с досадой отвлёкся от схватки, тщательно уложил отобранную стрелу на тетиву, медленно прицелился, и она просвистела в воздухе, наполненном криками, воплями и лязгом оружия, как ножом, полоснула по туго натянутой верёвке. Верёвка дёрнулась и опасно затрещала.

– Ещё немного! – подбодрил Удача князя.

Пленник сделал отчаянный изворот всем телом, качнулся к другой части ямы. Когда на обратном маятниковом отмахе он подлетел к Удаче, тот вцепился в его предплечье как раз в ту секунду, в какую раздался треск разрывающихся верёвочных нитей. Ноги князя провалились к дну, едва не задели змеиные головы, но, упершись в край у отвесного обрыва ямы, Удача весь напрягся, изо всех сил потянул Белого князя и вытянул настолько, что он перевалиться животом на землю у его колена. После чего ножом распорол кожаный ремень, которым были связаны запястья пленника. Тем же ножом он вмиг рассёк воздух за его спиной, искусно отбил другую стрелу. Высвобожденные руки плохо слушались князя, но он сам выбраться из ямы, и нож молодого товарища быстро разрезал ремни на его связанных щиколотках.

Между тем на поверженного кочевника завалился заколотый телохранитель, так что положение второго ханского головореза стало безнадёжным. Хан вынужден был отвлечься от князя и Удачи, чтобы оказать ему немедленную помощь. Он застрелил степняка, затем другого. Однако израненный телохранитель уже упал с разрубленной головой. В живых оставался только слуга, который предал хана и привёл степняков. Он кинулся к выходу во мрак прохода, но боевая стрела настигла его, подтолкнула на бегу под правую лопатку, и руки его вскинулись, теряя оружие. Он споткнулся о камень, повалился за него и больше не поднялся, ноги его задёргались в предсмертной судорожной пляске.

Когда хан не имел возможности мешать Удаче перемещаться возле ямы, тот успел подобрать саблю, отвязать от спины убитого степняка камышовый щит. И закрыл собой растирающего ноги и руки князя, с изумительной ловкостью отбил последние бывшие у хана четыре стрелы. Чёрный хан отбросил бесполезный лук и сбежал узкими ступенями вниз. Опять яростный язык бьющейся о сталь стали заговорил в подземном зале. Удача передвигался от стены к стене, изматывая противника, и тот ничего не мог с ним поделать, постепенно лишаясь преимуществ большего опыта и неистового напора. Хан, как будто, загнал его на ступени и задел концом лезвия голень, но он спрыгнул вниз и проколол хану бедро. Карахан вспотел, дышал тяжело, а его противник словно только разогрелся.

– Оставь его мне! – вдруг тихим окликом за спиной хана в их схватку вмешался Белый князь.

Хан резко и вполоборота обернулся. Он ждал нападений с двух сторон. Но Удача приостановился, сделал шаг, другой назад к ступеням, и он ринулся к князю, ожидающему его с тяжелой саблей телохранителя.

– А-а! – как безумный, зарычал Чёрный хан. – Ты?! Опять?!

Вверху на уступе послышался шорох парчи. Удача быстро запрыгнул на ступени и взбежал каменной лестницей туда, где был мрачный зев углового проёма. На уступе никого не было. Однако за полукруглым выступом оказался ровно обработанный сводчатый проход. Толстая, обитая бронзой дверь в глубине прохода была распахнута, а за порогом на стене играли разноцветные пятна отблесков яркого неверного света. Так могли сверкать только сокровища, и он настороженно ступил под свод, чувствуя неизъяснимое, будто железо вблизи магнита, притяжение, завлекающее глянуть на них хотя бы одним глазом. Подозрительный своим необъяснимым предназначением чёрный каменный столб в нише у пола заставил его замедлить шаг. Однако видимых признаков ловушки он не обнаружил и, увлекаемый мыслями к сокровищнице, не стал тратить время на его изучение.

По мере приближения к порогу и к двери, казалось, сам воздух начинал мерцать, нанизанный на невидимые дрожащие лучи. Он переступил через порог и очутился у каменных ступеней короткой лестницы, которые вели влево и книзу, в тесный безлюдный подвал с низким потолком. Три больших сундука были распахнуты, стояли у трёх стен против выставленного посредине золотого светильника, над которым высоко и широко поднималось белое пламя коптящего огня. Сияние и бесчисленные отблески драгоценных алмазов, синих и красных сапфиров, зелёных изумрудов среди золотых и серебряных монет разных стран, изделий из золота, украшенного драгоценными камнями и жемчугами оружия слепили и ошеломляли. Казалось, никто не мешал ему спуститься и брать, сколько он сможет унести.

Он невольно шагнул к лестнице, и в последнее мгновение какое-то пронзительно тревожное предчувствие, которого он ожидал, как страж в ножном дозоре близкую опасность, вдруг заставило его живо отступить в сторону и развернуться. Она бросилась на него сзади, точно кошка на добычу. В последнее мгновение перехватив тонкую, но сильную руку, он рывком отвёл клинок трёхгранного стилета от своей левой груди. Прекрасное даже в ярости лицо исказилось белозубым оскалом, она завизжала и ринулась грудью на грудь, когтями свободной руки целя ему в глаза, как будто перед ней был самый ненавистный враг. Он вывернул девичью руку и стиснул пальцами болевые точки округлого локтя. Её стилет и его сабля упали одновременно, звонко покатились к сундукам с переливающимися блеском сокровищами. И тут на шею ему из ниши над входом свалился большой удав.

От неожиданности он выпустил руку неистовой женщины. Удав обхватывал его кольцами, сдавил плечи, в то время как дочь хана разбойников кинулась за стилетом. Холодея от ужаса, Удача бросился вон из сокровищницы и на ходу всеми пальцами вцепился в морду чешуйчатой смерти, сдавил её, что было силы. Так они и появились на уступе. Он задыхался от стягивающего горло и грудь туловища удава, в свою очередь пытаясь душить его самого, а за ним, будто летящая на крыле жемчужного плаща ведьма, неслась вооружённая стилетом красавица. В глазах потемнело, уши заполнял нарастающий звон близкого удушья. Отступая к лестничному спуску, он намеренно опрокинулся и свалился, полетел вниз. Ему повезло, туловище удава, как он и надеялся, превратило для него их падение в мягкое приземление. А израненный до крови и оглушённый этим падением на рассыпанную по земляному полу щебёнку старый удав стал медленно ослаблять хватку. Удача смог судорожно вздохнуть, невольно гадая, послышался ему душераздирающий женский крик отчаяния или она, действительно, закричала. Если да, то отчего? Звон в ушах и туман перед глазами постепенно рассеивались.

– Убей его, Ахмед! – умоляя, жалко завыла сверху вдруг ставшая несчастной молодая женщина, словно из-за него потеряла очень близкое существо или самую последнюю надежду на спасение. – Убей!

Удача поднялся на колено, с трудом встал на ноги и сразу увидел у входа хромающего на левую ногу Ахмеда. Очевидно, евнух вывихнул её и потому нескоро добирался по его следам. Обгоревшее, потому особенно страшное лицо Ахмеда не обещало ему ничего, кроме самой лютой смерти. Сторонясь места продолжающейся у лестницы схватки хана и князя, Удача по дуге, чтобы удлинить гориллоподобному врагу расстояние до неизбежной встречи, отбежал к яме и возле трупа степняка подхватил длинный охотничий нож, который можно было использовать, как боевой. Ахмед ринулся на него, как дикий бык. Продолжая сдавливать пальцами левой руки морду слабеющего удава, он принял размашистый сильный удар сабли на клинок ножа, уклонился вбок, и плечом лишь подтолкнул евнуха под мышку. Не удержавшись с быстрого движения на краю обрыва, гориллоподобный Ахмед, как подкошенный, грузно рухнул в кишащую змеями яму. Безъязыкий жуткий, полный ужаса вопль вырвался оттуда, и оглушённый им Удача рубанул ножом по удаву, ещё и ещё раз, и высвободился из его чудовищных объятий.

Отбросив то, что осталось от удава в ту же яму, он постепенно унял дрожь по всех мышцах тела. Карахан загнал князя наверх, в проход к сокровищнице, и он слабо удивился, куда же делась Чёрная Роза, и неужели её самоуверенность могут надорвать опасные чувства извращённой привязанности к земноводной твари. Он направился к вырубленным ступеням и, переступая сразу через несколько, вновь поднялся на уступ.

Карахан теснил не успевшего восстановить силы Белого князя к распахнутой двери у порога входа в сокровищницу. Возле чёрного столба в боковой нише сабля князя опять серьёзно ранила его в живот.

– Так оставайся же здесь, хранить мои сокровища! – прохрипел хан и с размаху ударил подошвой сапога в основании чёрного столба, выбил каменный клин.

Столб опасно затрещал, покрылся разрастающейся паутиной трещин и продавился от тяжести, какую удерживал. Князь воспользовался секундной возможностью отвлёкшегося на выбивание клина противника сблизиться с ним и полоснул лезвием под левым ухом. Кровь из вены брызнула на доспех хана. Отбив его саблю, князь грудью прижал Чёрного хана к стене, словно в нелепом танце, провернулся с ним на месте, и оттолкнул туда, где был до этого. Трещины змеями из растревоженного клубка расползались по угрожающе хрустящему, словно оживающему своду, от которого посыпалась пыль, каменная труха. Надо было поскорее уходить. Едва князь отступил к уступу, на его глазах рухнула часть свода, заглушая невнятный возглас и сумасшедший хохот Карахана. Трещины продолжали неумолимо ползли за князем от грохочущего обвала, как будто им придало силу ханское проклятие.

– Надо бежать! – перекричал он стук падения камней, увидев перед собой Удачу.

Тот подхватил на руки безвольно сидящую в углу красавицу, прыгая через ступени, быстро последовал за ним. Но опасения князя оказались напрасными. Разветвление трещин прекратилось, словно с последним вздохом раздавленного хана воздействие его проклятия теряло силу. Удача поставил молодую женщину на ноги, схватил за локоть и заставил идти. Она покорно и бездумно подчинилась. Белый князь прихватил факел, и они втроём быстро покинули наполненное мёртвыми телами помещение, заспешили удалиться подальше от его мрачных тайн.