Золотая середина. Как живут современные шведы

Мой знакомый, бизнесмен Карл Свенссон – владелец двух ресторанов и пяти кафе, – поделился со мной своей заботой. Вот уже месяц, как уволился его топ-менеджер, и он никак не может найти ему замену.

Он вздохнул, посмотрел на меня и шутливо предложил:

– Может, ты пойдешь на эту должность?

– Нет уж, – в тон ответила я. – Во-первых, я плохо разбираюсь в тонкостях кулинарии, а во-вторых, боюсь, я весьма посредственный менеджер.

– Зато у тебя есть одно неоспоримое преимущество, – опять улыбнулся он. – Ты – женщина.

Я сразу его поняла. Потому что уже знала об Актe о равных возможностях, который предписывает соблюдать пропорциональное соотношение работников обоего пола, в том числе и на руководящих должностях. За исполнением этого положения следит Государственный комитет равных возможностей; он состоит из активистов женских организаций, а также из руководителей предприятий.

– А что будет, если вы возьмете мужчину топ-менеджера?

– Да ничего не будет, если, конечно, не выяснится, что на эту должность претендовала женщина с теми же данными. Вот тогда это уже может быть квалифицировано как гендерная дискриминация. При скверном обороте дело может дойти и до суда.

Я и раньше слышала, что Швеция – страна «победившего феминизма» или еще «государственного феминизма». В Стокгольме мне стало ясно, что в значительной степени это мнение оправданно. Судите сами. Из 20 министров 12 – женщины (в России из 20 – только 2). В риксдаге депутатов-женщин 40% (в российской думе – 14).

Из 4 деканов Стокгольмского университета 2 – тоже «слабого пола». Кстати, с одной из них, Гудрун Дал, деканом факультета социальных наук, я познакомилась ближе и узнала историю ее назначения на высокую должность. Много лет она была заместителем декана, а ее муж – профессором того же факультета. Потом их брак распался, но они продолжали работать вместе. Когда умер декан, несколько человек подали заявления на конкурс, чтобы занять его место. В том числе и муж Гудрун, один из самых сильных профессоров. Но однажды ее вызвал к себе проректор и спросил, почему на эту должность не претендует она сама. Мягкая, безо всяких авторитарных замашек, Гудрун очень удивилась, но спорить не стала, заявление подала. И выиграла конкурс. Факультет, которым она руководит, считается в университете одним из самых успешных и дисциплинированных.

На тему равноправия полов я беседую с Биргиттой Ней, заведующей кафедрой женских исследований Стокгольмского университета.

– Я слышала, что в Швеции женщины полностью уравнялись в правах и возможностях с мужчинами, – начинаю я.

– Кто это вам сказал? – перебивает меня Биргитта. – В правах – да, мы этого добились. Но в возможностях – до этого еще очень далеко.

Первую победу феминизм (тогда еще суфражизм) одержал в Швеции в 1921 году: женщины получили право голоса на выборах в риксдаг и на членство в партиях. Это произошло на четыре года позже, чем в России. Вторая волна шведского феминизма докатилась до середины 1960-70-х: тогда наконец удалось облегчить женщине проблему ухода за детьми – были открыты детские сады. К этому времени они уже больше 40 лет успешно существовали в нашей стране.

Третья волна – требование поддержки женщин-политиков – принесла плоды в 1990-х, когда законодательная и исполнительная власти оказались почти наполовину в женских руках.

– Я могу назвать вам и еще несколько достижений феминизма, – говорит Биргитта Ней. – Именно по нашей инициативе кафедры женских исследований открылись почти во всех университетах Швеции. Мы добились и декретного отпуска в связи с рождением ребенка.

– Так чем же вы недовольны? – спрашиваю я Биргитту.

– Тем, что незавоеванных позиций еще очень много. Вот только один пример. Зарплата женщины в среднем отстает от мужской.

– Как же это получается, если закон предписывает выплачивать равную зарплату за равный труд, невзирая на пол?

– Это происходит по двум причинам. Во-первых, женщины традиционно больше работают в сфере обслуживания, образования. А там заработки меньше. Во-вторых, многие из них трудятся неполный рабочий день.

– Но тут-то вы сделать ничего не можете. Не хочет человек работать по восемь часов в день – его право.

– А вы уверены, что именно «не хочет»? Может быть, не может? Потому что по-прежнему большая часть домашних забот лежит на плечах женщины.

– А как же вовлечение мужчин в домашний труд? Ведь шведский прогресс в этом деле известен всему миру.

– Прогресс есть, я не отрицаю. Например, за последние несколько лет женщины тратят на домашние дела почти на час меньше, чем раньше. Но все равно, например, работающие матери уделяют своим детям-школьникам времени в полтора раза больше, чем их отцы.

– Насколько мне удалось наблюдать во всех знакомых мне семействах, супруги делят домашнюю работу поровну. Или мне это только показалось?

– Нет, не показалось. Я думаю, дело в том, что вы знакомы по преимуществу с семьями преподавателей, ученых, во всяком случае, с людьми образованными. А социология показывает, что чем выше уровень образованности, тем равномернее распределяются домашние заботы между супругами. Но вы не забывайте, что Швеция до начала прошлого века была страной сельской, это наложило печать на менталитет, он был очень консервативным. Быстро переделать сознание каждого невозможно. А общие данные такие: женщина выполняет 60% работы по дому, мужчина – только 40.

– Не такие уж плохие данные.

– Ну да, лучше, чем в большинстве других стран. Но в карьерном росте женщины все еще сильно отстают. Смотрите, на первом курсе аспирантуры две трети студентов – девушки. Почти все они, окончив, начинают делать карьеру. И что же мы видим? Профессоров-женщин всего 20%.

– Пятая часть – тоже ведь немало.

– А почему не половина?

– Ну, как-то так уж повелось…

– Вот в этом-то все и дело. Повелось, что для мужчины делать карьеру – это нормально, а для женщины – это исключение. А мы, феминистки, не видим разницы.

Я рассказываю Биргитте о моем знакомом бизнесмене, который ищет женщину топ-менеджера.

– Да ну, бросьте, – говорит Биргитта, – это скорее такое политкорректное кокетничанье: мол, я такой прогрессивный, я тоже за гендерное равенство. На самом деле частный бизнес мало интересуется Актом о равных возможностях. Влиять на него мы почти не можем. В частном бизнесе вы редко встретите женщин на руководящих должностях, что сейчас уже широко распространено в государственных учреждениях. Там мало заботятся о равных гендерных возможностях. Да что долго говорить, посмотрите на список владельцев частных бизнесов. Вы увидите: подавляющее их большинство – мужчины. И у нас, феминисток, нет на них никаких рычагов воздействия.

Тут, я думаю, Биргитта слегка сгущает краски. Вот, например, Федеральный комитет по развитию бизнеса. В нем уже 13 лет работает секция в поддержку женского предпринимательства. Руководитель секции Шерстин Венненберг говорит:

– Мы пригласили специалистов, которые составили программы, помогающие женщине открыть свой бизнес. Они энергично ищут потенциальных бизнес-леди, то есть тех, кто хотел бы открыть свое предприятие, но не знает, с чего начать. Эти женщины приходят к нам в группы, получают начальные знания: в какой области выгоднее всего открыть бизнес, где взять кредит, как приобрести новые технологии, как правильно платить налоги, и многое другое. В эти же группы для новичков мы приглашаем и предпринимательниц с опытом работы в бизнесе. В результате сегодня среди тех, кто открывает свое дело, уже почти треть – женщины.

Однако привлечь женщину в бизнес – полдела. Нужно еще, чтобы она не отступила при первых же трудностях, а трудностей этих много. И вот в каждом муниципалитете открылась должность консультанта, который в течение первых пяти лет помогает женщинам вести свое дело, советует, как решать внезапно возникающие сложности.

Еще одно направление нашей секции – бизнес-образование для школьниц. Традиционно так сложилось, что по окончании школы или университета выпускницы сначала идут работать на службу, и только лет через 10–15 задумываются о собственном бизнесе. Мы же разработали программу «Как стать предпринимателем» для старшеклассниц. Мы очень заинтересованы, чтобы в бизнес пришли молодые девушки, хорошо образованные и энергичные.

«Женщина – такой же человек»

Как вся эта практически уже официальная политика феминизма повлияла на менталитет мужчин? Об этом я спрашиваю Деннис Мальмберг, руководителя Программы женских исследований Упсальского университета. Она говорит:

– Мы много сделали, чтобы укоренить в сознании мужчин, что женщина – такой же человек, только другого пола. Это касается не только трудовых отношений, но и личной жизни. Например, мы добились отмены закона, запрещавшего аборты: женщина получила право распоряжаться своим телом по своему усмотрению. А в 1970-е годы мы боролись со «стокгольмским браком». Мы выступали против чересчур либеральных сексуальных отношений.

– Вот это неожиданность! – удивляюсь я. – А я-то считала, что феминистки – ярые защитницы свободной любви.

– Феминистки прежде всего защитницы интересов женщин. Вначале они, возможно, и поддерживали эту неограниченную свободу выбора сексуальных партнеров. Но на деле оказалось, что это преимущественно свобода для мужчин. Так сказать, социально легализованное разрешение менять партнерш столько раз, сколько захочешь.

– Так ведь легализованное разрешение-то для всех?

– На словах – да. Но на деле иначе. Женщины вовсе не так охотно меняют возлюбленных. Они больше склонны к моногамии. Не говоря уж о том, что, забеременев, женщина и вовсе теряет сексуальную привлекательность. А родившийся ребенок может остаться без отца. Где же здесь равенство? И феминистки энергично сопротивлялись такой «свободе»…

– Теперь о вашем вопросе, – продолжает Биргитта, – как феминистская деятельность повлияла на мужское сознание. Я думаю, что повлияла сильно. Наверное, в этом смысле Швеция по сравнению с другими странами действительно ушла вперед. Конечно, далеко не каждый швед сегодня приверженец женского равенства. Но чем выше интеллектуально развит человек, тем чаще он разделяет идеи феминизма.

Понятно и убедительно эти идеи позже мне излагает молодой профессор Сёдерторнского колледжа Патрик Акер.

Патрик производит впечатление классического интеллигента: вдумчивый взгляд, мягкие интонации, деликатные манеры. Он и впрямь интеллигент – по происхождению и по убеждению.

Родился в самом центре Стокгольма, в семье инженера. Хотел стать репортером, поступил на факультет журналистики. Но скоро понял, что его призвание не практическая журналистика, а наука. Сфера его исследований – роль СМИ в формировании общественного сознания.

Учась в аспирантуре, он познакомился с Льюис, тоже аспиранткой. В начале романа они жили порознь, встречались то у одного, то у другой. Но вскоре стало ясно, что надо снимать общую квартиру.

– Льюис, однако, не сразу на это согласилась, – вспоминает Патрик. – Она была очень увлечена наукой, а совместный быт требует внимания к хозяйству. Льюис опасалась, что это сильно оторвет ее от занятий. Убедил же я ее только тогда, когда прямо сказал: «Льюис, я истинный феминист. Я считаю, что женщина и мужчина должны одинаково развивать свою личность, раскрывать свои возможности. Я обещаю, что всячески буду тебе в этом помогать».

– Вы альтруист? – замечаю я.

– Я эгоист, – возражает он, – я думал не столько о ней, сколько о себе. Ну скажите, зачем мне идти по жизни с человеком, который по своему развитию ниже меня? Мне же это будет в тягость. А я хочу, чтобы мне с моей женщиной было интересно. Я вообще не понимаю, как можно жить с женой, с которой нельзя обсудить новую книгу, или фильм, или политическое событие – словом, поговорить на одном языке. Взаимопонимание, по-моему, то единственное, что соединяет двух людей и скрепляет их союз. Но, если один делает карьеру, а другая забросила свои деловые интересы ради дома, они неизбежно перестают понимать друг друга. У женщины вырабатывается комплекс неудачницы, а у мужчины комплекс вины перед ней.

– И вы реализовали свою концепцию феминизма в жизни?

– Надеюсь, что реализовал. Во всяком случае, я всегда старался вместе с Льюис разделять заботы по дому, наравне с ней заниматься детьми. Через год после того, как мы поселились вместе, у нас родился Сэм, а еще через три года Вилма. Первые месяцы после их рождений было очень тяжело: мы по очереди брали отпуск. Помогать было некому. Потом дети пошли в детский сад, стало немножко легче. В первом классе школы мы определили Сэма в группу продленного дня. И тут начались новые сложности. Выяснилось, что мальчик совершенно не приспособлен проводить досуг в коллективе. Он любил читать, хотел уединения. Его утомляли дети, раздражал шум. А Вилма, лидер по натуре, наоборот, чувствовала себя в детском окружении прекрасно. Пришлось Сэма взять с продленки: он приходил домой, а мы только по телефону его контролировали.

– Патрик, – говорю, – я что-то пропустила: а когда у вас была свадьба-то? Или ее не было?

– Была-была, – смеется он. – Совсем недавно. Хотя идея свадьбы витала с первого дня, как только мы переехали в общую квартиру. Мы обменялись кольцами, то есть как бы совершили обряд помолвки. И собирались со дня на день узаконить свой брак. Но потом жизнь закрутилась в таком бешеном темпе – работа, дети, хозяйство, – что мы просто забыли о своем намерении. И вот год назад наконец-то выбрали время. В церкви Софии обвенчались в торжественной обстановке. Среди приглашенных родных главными гостями были десятилетний Сэм и семилетняя Вилма. Потом мы поехали в свадебное путешествие в Лиссабон. На неделю. Большего времени мы себе позволить не могли. Хочешь быть счастливым – привыкай к перегрузкам.

– И эти перегрузки одинаковы для мужчины и женщины?

– Нет, на деле, конечно, все равно на женщину выпадает больше. Я это хорошо понимаю. И очень сочувствую.

Общество «Обнаженная грудь»

Я уж было хотела поставить в этой теме точку, но вдруг мне на глаза попалась удивительная цифра. На последних выборах в ригсдаг, в 2006 году, партия Феминистская инициатива получила 0,7% голосов. Значит, она непопулярна и у мужской, и у женской половины избирателей. Почему?

Мне объяснили так. Феминистская инициатива вовсе не представляет интересы феминизма вообще. Это лишь леворадикальное крыло движения. Ее главная идея проста: у женщин есть основной враг – мужчины. Это они захватили всю власть в обществе, тянут наверх своих братьев по полу, сплачиваются и совместно не дают туда хода женщинам.

Гудрун Шиман, лидер движения, сравнивает все мужское братство с движением «Талибан»: агрессивным, на грани терроризма. Ее коллега Тиина Розенберг призывает относиться с презрением к женщинам-предательницам.

И кто же они, эти перебежчицы? Оказывается, те, которые спят с мужчинами.

Мои собеседницы, «нормальные» феминистки, просили меня не обращать внимания на радикалов. Я так и собиралась сделать: ясно же, что «симпатизантов» у них мало – 0,7%. Но тут в сентябрьском (за 2007 год) номере газеты «The local» появилась статья «Это всего лишь грудь», которая меня слегка насторожила.

Две девушки пришли в бассейн города Упсала без верхней части купальника. На просьбу дежурного прикрыть грудь купальщицы ответили отказом, за что и были выведены из бассейна. Свое возмущение одна из девушек, 22-летняя Ранхильд Карлссон выразила в интервью газете так:

– Я считаю, что это настоящая дискриминация по полу. Я согласна носить верхнюю часть купальника, но только при одном условии: если мужчины также будут закрывать грудь лифчиками. Это серьезный вопрос неравенства.

Я посмеялась над этим интервью и забыла о нем, как о глупом анекдоте. Но спустя месяц я прочла еще об одном происшествии. В городе Мальмё уже семь женщин нырнули в бассейн, демонстративно скинув с себя верхнюю часть купальника. Через две недели «подвиг» повторили опять-таки семь купальщиц в городе Лунде. И их тоже попросили покинуть бассейн. Они потребовали объяснений. Получив ответ, что они «нарушают общепринятые правила поведения», феминистки бросили клич, собирая своих возмущенных сторонниц со всей страны. И те не заставили себя долго ждать. В конце прошлого года они объединились в общество «Обнаженная грудь». И потребовали обсудить этот вопрос на парламентском уровне.

В шведских СМИ развязалась бурная дискуссия. Значит, не так уж непопулярны леворадикальные идеи?

Зачем же стыдиться?

Пэр Монсон, профессор кафедры политологии Гётеборгского университета, человек несомненно прогрессивных взглядов и сторонник женского равноправия, поделился любопытным опытом. Он много раз бывал в России.

– …И, знаете, я стал замечать: в Москве у меня исчезает комплекс вины, что я – мужчина, – признался он.

– Вины за что? – изумилась я.

– Ну, знаете, у нас так много говорят о борьбе за женское равенство, о мужчинах, препятствующих женской карьере, что я чувствую себя частью этого агрессивного мужского сообщества. Даже сказать о каком-то человеке – предположим, сильном, волевом, что он – настоящий мужчина, считается верхом неполиткорректности. Этим как бы подчеркивается его половое отличие и некоторое превосходство.

– А сказать «настоящая женщина»?

– Можно, конечно. Но только если вы хотите обидеть эту особу. Когда я в Москве первый раз услышал о ком-то из коллег, что она не просто хороший ученый, но и привлекательная женщина, я вздрогнул и оглянулся. Я ждал, что мужчины станут смущенно отводить глаза в сторону, а женщины возмутятся. Но ничего подобного не произошло. И те и другие восприняли это как приятный комплимент. У нас бы это сочли проявлением сексизма.

…И я подумала: «Равенство равенством, но почему мужчина должен стыдиться того, что он мужчина, а женщина того, что она женщина?»