Золотая середина. Как живут современные шведы

Этот термин я взяла из стокгольмских газет. Так журналисты называют людей старше 65, то есть пенсионеров. Питер Берлин, как всегда остроумно, пишет и о стариках. Правда, иногда его юмор идет «на грани фола» и даже слегка заезжает за эту грань. Так и в этом случае автор шутит где-то близко к дозволенному, а возможно, уже за его пределами. И тем не менее я его процитирую:

«Во времена викингов дожить до старости и умереть в своей постели считалось большим позором. Если у старика были сыновья, он мог попросить их избавить его от этого позора. И те сбрасывали родного батюшку с высокой скалы. Сегодня число пенсионеров возрастает значительно быстрее, чем работающая часть населения. Так что старый обычай скоро, я думаю, снова войдет в жизнь».

Прошу прощения за этот черный юмор, но факт, давший повод для рискованной шутки, является неоспоримым. Сегодня около 20% населения Швеции составляют граждане старше 65. По прогнозу демографов, к 2035 году рост числа пенсионеров обгонит рост числа работников. И кто же тогда будет обеспечивать безбедную старость?

Власти, конечно, об этом задумываются, и в печати обсуждаются различные варианты выхода из положения. От увеличения возраста выхода на пенсию до сокращения государственных пособий и расширения частных пенсионных фондов.

Но это все в будущем. Сегодня же старики живут так, что не нуждаются (или почти не нуждаются) в помощи детей. Пенсия состоит из двух частей: так называемая народная плюс служебная. К этому надо добавить еще доплату за жилье и проезд в транспорте. В общем, жить можно. Правда, время от времени старики выражают недовольство уровнем своей обеспеченности и требуют этот уровень повысить. Выражают свой протест организованно – через Национальную организацию пенсионеров и Ассоциацию пожилых граждан.

Старики в толпе

Впрочем, для меня важны не столько все эти цифры, сколько внешнее впечатление. В стокгольмской толпе стариков много, и от них исходит аура благополучия. Они красивы. Держатся прямо, даже когда опираются на палку. Хорошо одеты. Они позволяют себе более броские сочетания цветов, чем молодые. На них желтые, или васильковые, или ярко-зеленые куртки; брюки в крупную клетку, хорошо отглаженные. Ботинки тщательно начищены. У женщин, как и положено, неброской расцветки костюм или пальто, но на шее яркий, чаще красный, шарф. Весь этот нарядный колер делает их моложе. И те и другие выглядят спокойными, ухоженными и, как сказала одна моя русская знакомая, «чисто промытыми».

Их также много в парках: в спортивных костюмах делают пробежку или ходят, опираясь на палки, похожие на лыжные, только без опорных кружков.

Стариков можно часто встретить в бассейнах, на теннисных кортах, в фитнес-клубах. Чуткие к потребительским потребностям фирмы производят для пожилых людей одежду, спорттовары, косметику. Отделы специально для «серебряных голов» сегодня можно найти во многих крупных универмагах.

Старики делают все, чтобы продлить годы полноценной жизни. А общество им в этом помогает. До глубокой старости они ездят на велосипедах. Сексологи ведут интенсивные исследования с целью повышения сексуальной активности в том возрасте, который считается для таких занятий уже непригодным.

Я как-то обратила внимание на уличный плакат: двое пожилых людей стоят обнявшись. Подпись гласила: «Любовь доступна каждому». Не могу сказать, что эстетически эта картина безупречна: авторам явно не хватило вкуса. Но идея мне вполне импонирует.

Приведу еще один забавный пример того, как старики не отказывают себе в удовольствиях. Несколько лет назад патрульный из дорожного управления Стокгольма отобрал права у некоего Вилли Эренрейгха. Тот очень нетвердо вел свой автомобиль и не реагировал на сигналы полицейского. Остановив водителя, патрульный взглянул на его водительское удостоверение и потерял дар речи: автолюбителю шел 105-й год. Через несколько дней состоялся суд, на котором Вилли откровенно признался:

– Да, я действительно плохо вижу, плохо слышу, и у меня не все в порядке с координацией. Но я веду активный образ жизни, и без машины я обойтись не могу.

По решению суда присяжных права столетнему водителю вернули. Правда, посоветовали все же пользоваться такси.

В своем доме

– Вот тебе телефон моей мамы, она ждет твоего звонка, – говорит мой знакомый Карл Свенссон. – Заодно попытайся у нее выведать, почему она не захотела с нами жить. Ей ведь уже 85, трудно все-таки одной.

Анна-Мария, высокая худощавая дама, встречает меня с тем немым выражением лица, к которому я никак не могу привыкнуть. Каждый раз я начинаю нервничать, лихорадочно вспоминая, чем могла вызвать недовольство собеседника. Она, однако, гостеприимно приглашает меня к столу, где уже стоит кофейник и ваза с булочками. Охотно пускается в разговор.

Анна-Мария рассказывает, как жила с семьей – с мужем и тремя детьми – в большом доме под Стокгольмом. Потом дети выросли, уехали в свои квартиры, а они с мужем остались в этом доме жить вдвоем. Когда муж умер, старший сын Карл предложил ей продать дом и купить четырехкомнатную квартиру, где они и поселились: муж, жена, двое детей и она, Анна-Мария.

– Потом старшая внучка вышла замуж за бельгийца, уехала в Брюссель; осталось нас четверо. Тогда решили ту квартиру продать и купили две другие; вот эту – для меня.

– Кто же решил? – осторожно приступаю я к просьбе Карла.

– Я решила, – твердо говорит Анна-Мария.

– Почему? Ведь наверняка в семье-то лучше, да и помощь вам нужна.

Она задумывается.

– В семье, конечно, лучше, – говорит наконец Анна-Мария. – Если это твоя собственная семья. Но если это семья твоего сына, то ты все время боишься помешать.

– Вам это дали понять?

– Нет-нет, они, я думаю, даже не предполагали, что я могу уехать. Хотя у нас в Швеции так принято: старики живут отдельно.

– Так вы уехали, потому что так принято или потому что вам так лучше?

– Конечно, так лучше. Вот несколько примеров. Приходит внук из школы. Берет свой велосипед и гоняет на нем до позднего вечера. И родители не делают ему даже замечания. Я спрашиваю: «Юрек, а уроки на завтра ты выучил?» Он отвечает: «Бабушка, извини, но это мое дело». А сын мне говорит: «Мама, это ведь действительно его дело, ему уже тринадцать лет, он должен сам отвечать за свои поступки». Я с этим совершенно не согласна. Но не буду же я с ними спорить. У нас спорить вообще не принято.

Или еще. Сын приходит с работы – устал, сел к столу, поужинали; ему бы телевизор посмотреть, отдохнуть. Но – нет. Он идет мыть посуду. А телевизор смотрит жена. Я спрашиваю его тихонько: «Почему ты, а не она?» Он отвечает: «Но мы так договорились: она готовит, я мою посуду». Мне это не нравится, но я опять-таки сдерживаюсь. Бывает и так, что за столом у них возникает какое-то напряжение. Не будь меня, они бы, наверное, стали выяснять отношения, но при мне сдерживаются. Но я-то чувствую, что сейчас им мешаю. А я привыкла жить свободно, как захочу, и никому не мешать. Вот как сейчас.

– Хорошо, что вы не нуждаетесь ни в чьей помощи, – говорю я.

– Очень даже нуждаюсь, – возражает Анна-Мария. – В магазин уже не хожу. Белье в прачечную не отношу.

Большую уборку в квартире сделать не могу. Даже в аптеку за лекарствами трудно выйти.

– Кто же все это делает?

– Работники социальной службы. Ко мне по очереди приходят две милые женщины. Одна постарше, мы с ней подружились. А другая – студентка, подрабатывает, очень симпатичная девочка.

– Значит, вы из дома не выходите?

– Выхожу. Я подписалась на «транспортную услугу», получила специальную карточку. По ней я могу взять такси. Оно будет стоить вдвое дешевле. А могу заказать специальный автобус для пожилых: он оборудован поручнями и специальными сиденьями, их можно откинуть, чтобы лечь. Стоить это будет еще дешевле, чем такси. Я так выезжаю летом за город. А недавно была на свадьбе внучки. Правда, до конца праздника не дождалась: все-таки возраст, знаете ли. Тот же автобус увез меня обратно домой.

Я замечаю у нее на руке браслет наподобие часового. Но циферблата на нем нет, есть кнопка. Она ловит мой взгляд.

– Вас заинтересовал мой «браслет тревоги»? Это я тоже получила в социальной службе. На случай, если понадобится помощь. Вот на прошлой неделе закружилась голова, упала, а встать не могу. Нажала на кнопку, и через 15 минут ко мне приехали сестра с врачом. Сделали мне укол, думали, может, у меня инсульт. Но ничего, обошлось.

– А если бы не обошлось? Пришлось бы ложиться в больницу?

– Да, в специальную гериатрическую клинику.

– А кто вам готовит?

– Обычно я сама. А продукты и лекарства приносят две мои помощницы. Они же моют меня, убираются в квартире. Относят белье в прачечную.

…В этот момент в дверь позвонили.

– Кто это? – удивилась Анна-Мария.

– Обед заказывали? – спросил мужской голос.

– Ой, я и забыла: вот что значит возраст, все стала забывать. Я сегодня что-то неважно себя с утра почувствовала, решила не делать себе обед, а заказать готовый. Я не очень часто пользуюсь этой услугой, люблю есть то, что сварила сама.

У меня скопилось еще много вопросов к Анне-Марии. Но вид у нее был уже утомленный, и я решила откланяться.

– Так что, как видите, помощи я получаю больше, чем мне могли бы оказать родные, живи я с ними вместе.

– А они вас навещают?

– Да, сын каждую неделю, невестка реже. А внук совсем редко, – сказала она все с тем же немым выражением лица. Но в голосе ее явственно прозвучала печаль.

Пансионат для престарелых

– Если бы у мамы не началась синильная болезнь, мы бы ее в пансионат для престарелых не отдали, – говорит Улла Биргергардт, заведующая кафедры славистики Гётеборгского университета. – А до этого она долго жила в доме для пожилых.

…В один такой дом меня пригласили в гости. Трехэтажное здание состояло из нескольких квартир. В каждой жил один пенсионер, иногда супружеская чета. На первом этаже располагались социальные службы: врачи, медсестры, санитары. А также прачечная, парикмахерская. И – большой зал для совместных развлечений. Там проходят концерты, встречи с писателями, журналистами, артистами. Два раза в неделю это помещение становится кинозалом.

– А почему вы тогда не взяли маму к себе? У вас недостаточно большая квартира? – спрашиваю я Уллу.

– Нет, не в этом дело. Просто это уже давно в шведской традиции. Старики любят жить отдельно, они предпочитают уединение. Но это не значит, что взрослые дети отказывают им во внимании и помощи. Напротив, мы помогаем и деньгами, хотя наша мама в этом не нуждается, помогаем и обычной повседневной заботой – прийти «прогулять» родителя или подстричь ногти. А бывает, нужно сходить в муниципальную службу за усилителем звука для телефона, за лупой для слабых глаз, за «ходунками» – приспособлением для ходьбы после инсульта или инфаркта.

– Но вам же это тоже нелегко. Вы же много работаете.

– Да, иногда взрослые дети престарелых родителей объединяются в «группы ухода»: по очереди ухаживают за своими стариками. А если на какое-то время мы уезжаем, можно отвезти их в центр временного проживания, что-то наподобие детского сада на время отсутствия родителей.

– Ну, а потом мама заболела уже серьезно. Перестала ориентироваться в пространстве, стала забывать, что с ней случилось минуту назад, бывало, даже меня не узнавала, путала всех своих родственников. И я каждую минуту хваталась за телефон – волновалась, как она там. Сейчас-то я успокоилась. В доме для престарелых у мамы отдельная комната, в ней душ, туалет. И, конечно, телевизор. Мы перевезли туда все ее любимые вещи. В том числе и мебель, кроме кровати. Там своя конструкция кроватей: их можно опускать, подымать, с обеих сторон – поручни. В доме обычно таких не бывает.

– Обслуживанием вы довольны? Девушки приветливы?

– Да, атмосфера там дружелюбная. А почему вы сказали «девушки»? Там ведь много и молодых парней. Они работают санитарами, медбратьями. Моют стариков, кормят, высаживают на горшок – кто сказал, что это чисто женские занятия?

В моем сознании еще раз промелькнул след феминизма.

Кстати, самой Улле уже 65 лет, и она собирается на пенсию.

– И что вы будете делать потом?

– Собираюсь продолжать исследования по русской литературе. Хочу много путешествовать по миру. Буду больше читать, ходить на выставки.

– Но денег-то станет меньше?

– Не намного меньше: народная пенсия, университетская надбавка, вклад в частную страховую компанию – все это даст мне примерно ту же самую сумму, что я получаю сейчас.

– Так с каким чувством вы ждете выхода на пенсию? – спрашиваю напоследок. – Только честно.

– С большим нетерпением, – говорит она. – И это честно.