Золото Ларвезы

3. Заворот

Шеро Крелдон родился в месяц Пчелы и обладал всеми качествами, какие приписывают людям этого знака: целеустремлен, упорен, работоспособен, последователен в осуществлении своих планов, отличается завидным самоконтролем. Впрочем, когда дело касалось сладких десертов, самоконтроль ему изменял. В последнее время он нашел способ борьбы с этим пагубным пристрастием: держал под рукой какое-нибудь непристойное чтиво самого последнего разбора, и если в голову лезли мысли о пудингах-вафлях-пирожных, прочитывал несколько страниц похабщины – аппетит враз отшибало.

В приемной Суно спохватился, обшарил карманы, отдал секретарям завалявшуюся плитку шоколада (во избежание), и лишь потом направился в кабинет Верховного Мага.

Стараниями Дирвена Ложа осталась без резиденции – обширная территория в центре Аленды огорожена забором, за которым сплошные руины – и теперь штаб-квартира высшего руководства располагалась в одном из дворцов, конфискованных у знати, опрометчиво поддержавшей «Властелина Сонхи». Мрамор, позолота, лепнина, ковровые дорожки – все как полагается, а все равно масштабы не те.

– Скажу сразу, порадовать нечем, – заговорил Орвехт, усевшись в кресло для посетителей. – Треуголье воистину заколдованное место. Концы теряются именно там – это все, что могу утверждать с полной определенностью. В библиотеке бы порыться, да нет у нас больше библиотеки… За одно это Дирвена убить мало.

Верховный Маг сумрачно кивнул. Суно заметил, что книжка, спасающая от обжорства, у него уже другая: вместо «Непристойных похождений трех нескромных сестричек» – «Столичные приключения весёлого парикмахера из Мехины».

– На день рожденья запихну эту дрянь подальше и съем свой любимый тортик, – проследив за его взглядом, признался Шеро. – И никто мне не помешает. Один раз в год можно. Тем паче, пятьдесят – юбилейная дата, хвала богам, что не в катакомбах доведется отмечать. Поверху будут узоры из сливок и взбитого по моему собственному рецепту шоколадного крема… Ладно, эк меня повело, – открыв наугад «Весёлого парикмахера», он пробежал глазами несколько абзацев, и мечтательное выражение сошло с его одутловатого лица. – Несусветная гадость, ежели несвоевременный аппетит одолеет – всячески рекомендую. Слыхал уже про Зибелдона?

– Краем уха, – Суно был всецело погружен в свою задачу с канувшим банковским капиталом и за новостями следил с пятое на десятое. – Слыхал, что он объявился в Аленде, но кто-то его отколошматил, и он как пришел, так и ушел. Полагаю, нарвался на тех, кто не может простить ему той достопамятной пьянки с последствиями?

– Неправильно полагаешь. Отколошматил его не кто-то, а сам мир Сонхи, и не за последствия вашей достопамятной пьянки, а за то, что явился он с целью розыска некого человека.

Если интриган Шеро рассчитывал удивить собеседника, у него это не вышло.

– Коллеги Хантре где-то хватились?

– Эх, был бы ты в нынешнем деле так же догадлив, – проворчал Верховный Маг. – Зибелдон успел получить информацию, но вдогонку ему прилетело шкафом, и живой ли ушел – неизвестно. Дело было в «Пьяной бабочке» на бульваре Красных Перчаток. В заведении осталась половина буфета, перекушенного надвое закрывшимися Вратами. Мы ее забрали для исследований. А верхняя половина отправилась путешествовать по мирам, тоже кому-то для исследований досталась… Мы получили весьма любопытную информацию – повезло, что очевидцы не простые зеваки, а наши маги, завернувшие в «Пьяную бабочку» пообедать. В том числе Гричелдон. О визите человека, на которого, по его словам, ополчился весь мир, он сообщил незадолго до инцидента.

Минувшей весной Грено «Дурной Глаз» Гричелдон был на волосок от гибели. Хорошо, что не спороли горячку. Если бы поступил приказ от архимагов, Грено втихую отправили бы в серые пределы, потому что как он что-нибудь не подумавши ляпнет, так оно и случится. Нарочно сглазить он никого не мог, и держать эту способность под контролем не мог, хотя Орвехт пытался его поднатаскать. Догадку о том, что дело с ним обстоит вовсе не так, как все думают, первой высказала Марченда Фимонг, активная участница сопротивления, которую Крелдон вернул из ссылки накануне смуты.

Коллега Марченда была известна своими здравыми суждениями, ее и сослали за то, что она критически отзывалась о системе, которая зиждилась на Накопителях. Познакомившись с Грено и послушав, как его характеризуют, она всего-навсего поинтересовалась: «А вы уверены, что он глазит? Может быть, он нетипичный видящий, и говорит о том, что будет? Проверяли вы его на сглаз в лабораторных условиях по углубленной процедуре?»

Шеро и Суно переглянулись. Не проверяли.

Марченда оказалась права: Грено – видящий восемь из десяти. Глобальных прогнозов от него не жди, но если он вдругорядь сболтнул о каком-то локальном событии, оно с высокой степенью вероятности произойдет. Управлять этой способностью он не может, зато и сглазить никого не может, ни по умыслу, ни случайно. «Хвала богам, что не ухайдакали коллегу ни за что, ни про что», – подытожил тогда Крелдон.

Информацию о том, что Грено – нетипичный видящий, засекретили для узкого круга посвященных. Прозвище «Дурной Глаз» от него так и не отлипло, и коллеги по-прежнему его одергивали, если у него срывалось с языка «не то».

– Выправи мне бумагу, предоставляющую неограниченное право доступа в любую библиотеку на территории Ларвезы, независимо от чинов владельца и времени суток, – попросил Орвехт.

– Это можно, – Шеро потянулся к бронзовому чернильному прибору – тоже конфискованному, судя по гербам, ничего-то своего у Ложи не осталось. – Все что скажешь, лишь бы вышел толк. Наш стервец-кредитор свои договорные обязательства выполнил, но чует мое сердце, есть у него в запасе какой-то подвох… Да еще овдейские коллеги нам давеча полуофициальную претензию выкатили.

– Обижаются, что заняли не у них?

– По другому вопросу. Некая баронесса Тарликенц, состоящая в родстве с влиятельными персонами, отправилась со своей воспитанницей путешествовать. Обе амулетчицы. В Сакханде они в погоне за экзотикой зашли пообедать в дрянную сурийскую харчевню, и там у них вышла стычка якобы с амулетчицей Ложи. Сия находчивая девица использовала «Длинную руку», чтобы облить баронессу и ее спутницу похлебкой из их же мисок, вдобавок имели место словесные оскорбления. В ходе инцидента пострадала обстановка харчевни, после чего наша барышня сбежала через окно, а овдейкам пришлось заплатить за разгром. Знаешь ведь неписаное правило: ежели маги или амулетчики разных стран где-то погорячились – ущерб возмещают те и другие, а кто отлынивает, тот свою державу позорит. Жабы овдейские не преминули на это указать.

– Некрасивая ситуация, – согласился Орвехт. – Надо бы выяснить, кто эта амулетчица, чтобы куратор провел с ней воспитательную беседу.

– Уже выяснили, что сия лихая девица и впрямь ларвезийская подданная, но амулетчицей Ложи не является. Это была стычка между частными лицами.

– Ну и хвала богам. Тогда какое отношения все это имеет к Ложе?

– А такое, что личность сбежавшей барышни установлена, и она тоже приходится родственницей некой важной персоне. Но об этом мы овдейским коллегам сообщать не будем.

Шеро уставился на него выжидающе. Неспроста он все это рассказывает.

– Надеюсь, речь не о Глодии? – спросил Суно после паузы, обреченно вздохнув.

– Надеяться-то можешь, да против фактов не попрешь.

– Будь у нее ума побольше, ее способности обнаружились бы раньше. Задержали?

– Пока не нашли. То ли залегла на дно, то ли ее уже нет в Сакханде. Задерживать не будем, возьмем под наблюдение: если через нее доберемся до Дирвена – появится шанс принять надлежащие меры. Но сперва ее надо найти. Что-то в последнее время у нас все бесследно исчезает, и деньги, и люди… А порой то и другое вместе. Подозреваю, что Чавдо не все целиком увел, кое-что казначейские служащие растащили – и их теперь тоже днем с фонарем не сыщешь.

Получив заветную бумагу за личной подписью главы Светлейшей Ложи, с двумя гербовыми печатями на шнурках, Суно отправился к маркизе Фанхевальд, несговорчивой старой даме, которая в лучшие времена объездила весь свет вместе со своим ныне покойным супругом. Маркиза жила затворницей в тихом районе, гостей не принимала, фасад ее особняка прятался за кронами вековых лип, и во время смуты о ней никто не вспомнил. Возможно, Чавдо Мулмонг имел в виду, что у нее есть, чем поживиться, но поставил ее в конец списка, все равно никуда не денется. Молодчики Властелина Сонхи до гнезда маркизы не добрались – к счастью и для нее, и для Орвехта.

Чтобы попасть внутрь, пришлось прибегнуть к магии: вышколенные слуги, такие же престарелые и упрямые, как их госпожа, ни в какую не хотели впускать незваного гостя. Пока маркиза недовольно и придирчиво изучала документ, Орвехт рассматривал друзы кристаллов, раковины тропических моллюсков, ветвистые кораллы – все эти экспонаты внушительных размеров были расставлены в гостиной вдоль стен и снабжены подписанными от руки табличками. Кому все это достанется, когда госпожа данг Фанхевальд уйдет в серые пределы? Хорошо бы она завещала свои сокровища Ложе или короне… Выкупить коллекции вряд ли получится: хозяйка, скорее всего, не захочет расстаться с тем, что напоминает ей о былых странствиях и приключениях.

Наконец маркиза капитулировала и повела его в библиотеку. Анфилада из четырех комнат, меж дубовых стеллажей втиснулись застекленные шкафчики с минералами, гербариями, диковинной утварью из всех уголков Сонхи.

– Смотреть книги, сударь, будете в моем присутствии, – категоричным тоном заявила хозяйка, усаживаясь в кресло. – Чтобы ничего не тяпнули к себе в кладовку, а то кто ж вас, магов, не знает…

Орвехт заверил ее, что никогда бы так не поступил. Хотя чего уж там, поступал не раз – но исключительно в интересах дела и на благо Ложи.

Потом маркиза сменила гнев на милость и, позвонив в колокольчик, велела заварить чай на двоих.

В библиотеке Фанхевальдов нашлось редкое издание «Парадоксов пространства» Ри Чавиллы и «Полная энциклопедия практикуемых и гипотетических тайников» безымянного автора, вот их-то он и принялся штудировать. Ушел, когда начало смеркаться, пообещав маркизе, что завтра принесет экзотический кофе, которого она, как выяснилось, еще не пробовала.

Он бы засиделся до полуночи, но хотелось поскорее увидеть Зинту. В последнее время отношения между ними не то что разладились, но дали трещину – тонкую, как волос, почти незаметную. Это как заноза, которую то чувствуешь, то нет. Суно не знал, что с этим делать.

Если бы речь шла о них, о будущем ребенке, об их окружении, он сумел бы все уладить. Но Зинту беспокоило другое. Когда она впервые завела об этом разговор, Орвехт поначалу не понял, куда она клонит.

– Вы с Шеро Крелдоном теперь самые главные люди в Ларвезе, так ведь?

– Коллега Шеро главный, поскольку он Верховный Маг, а я вхожу в круг его ближайших помощников. Мы будем жить хорошо, тебе не о чем больше беспокоиться.

– Мы-то будем, а как насчет всех остальных, кому несладко живется? Вы с Шеро собираетесь принимать правильные законы?

Лицо Зинты, побледневшее и немного опухшее на позднем сроке, для него все равно оставалось прелестным. Он смотрел на нее с нежностью – и в первый момент не догадался, насколько глобальную и скользкую тему она затронула. Честно говоря, к этому он совсем не был готов, потому и не успел перевести разговор в безопасное русло.

– Правильные – это какие? Увеличить расходы на лечебницы? Есть такие планы. Мы собираемся через пару месяцев восстановить финансирование лечебниц при храмах Тавше в прежнем объеме.

– Это доброе дело, но это, как говорят в Молоне, всего один стебелек из стога сена. Еще надо принять законы, чтобы всякому наемному работнику платили не меньше, чем нужно на прожитье, и чтобы людей не заставляли работать больше десяти часов в сутки, и чтоб у каждого было по два выходных в восьмицу, и чтобы тем, кто немощен, государство платило пособия, достаточные для жизни, и чтобы были бесплатные школы для детей бедняков, и чтобы тех зложителей, кто колотит своих работников, за это судили, и чтобы зложителей-взяточников тоже судили…

– Зинта, погоди, неужели ты студенческих подпольных брошюр начиталась?!

– Не начиталась, хотя видела я те брошюры – там много верного написано. Раз вы с Шеро теперь верховная власть, сделайте так, чтобы зложительства стало меньше, а справедливости больше. Кому ж и делать, если не вам?

– Не все так просто. Общество подразделяется на слои, группы, фракции, у каждого малого сообщества – свои интересы, и если мы с Шеро все перелопатим, не считаясь с чужими устремлениями, этак мы останемся без поддержки.

– А разве для вас важнее всего поддержка тех зложителей, которые только и думают, как бы побольше под себя подгрести, и не совестно им оттого, что другим из-за этого плохо?

– Зинта, государство можно сравнить с бартогской машиной, чрезвычайно сложно устроенной. Если в ней сломаются передаточные механизмы, выпадут шестеренки и винтики – машина перестанет работать. И если кто-нибудь попытается насильственно переделать ее так, как ты предлагаешь, ничего хорошего не получится.

– Почему? В Молоне же получилось!

– Гм, не сказал бы. И по нашей информации, и по твоим же собственным рассказам, в Молоне тоже процветают и взяточники, и те, кто гребет под себя, не считаясь с чужими интересами. Зложители, которые маскируются под доброжителей, если использовать молонскую терминологию.

– Вот видишь, в Молоне им все-таки приходится маскироваться, потому что все знают, что взятки и чрезмерная жадность в ущерб другим – это плохо. А в Ларвезе не приходится, здесь таких еще и уважают за то, что они вперед всех прибежали к столу, отпихнув остальных, да больше всех слопали. Я и правда на всякое насмотрелась, когда мы с Эдмаром жили в Паяне, иные зложители даже над Доброй революцией посмеивались. Но знаешь, Суно, если у людей с первого раз что-то получилось криво-накосо, это еще не значит, что оно у них по-хорошему никогда не получится. А вы у себя в Ларвезе даже не пробовали так поменять жизнь, чтобы все стало по-справедливому, ну так сейчас попробуйте – самое время!

И что ему, спрашивается, с этим делать? Если бы Зинта попрекнула его тем, что он дважды в восьмицу проводит время с барышнями из борделей (с этим все обстояло по-прежнему – коллега Тумонг, курирующая досуг функционеров Ложи, пережила смуту и вернулась к исполнению своих деликатных обязанностей), он бы сказал, что любит только ее и пользуется платными утехами исключительно из гигиенических соображений, поскольку ей это сейчас противопоказано. Но об этом она ни словом не обмолвилось, ее волновали общественные проблемы: справедливость, условия труда наемных работников, школы для всех… Хвала богам, что лекарка под дланью Тавше не станет подбивать горожан на беспорядки или в этих беспорядках участвовать, разве что примчится оказывать помощь пострадавшим. Но на Суно она в тот вечер глядела так, словно чуть-чуть обманулась в своих ожиданиях.

– Зинта, перемены должны происходить постепенно, шаг за шагом. Вопрос о доступности начального школьного образования, пожалуй, стоит поднять. Обязательно его рассмотрим, а то не годится, что мы уступаем Овдабе и Молоне, где население почти поголовно грамотное.

– Этого мало!

– Шаг за шагом, как по лестнице, чтобы не полететь с этой лестницы кубарем, – и, не давая ей возможности продолжить спор, Суно спросил: – Больше тебя ничего не тревожит? Что-нибудь не столь масштабное, из ближайшего окружения?

Финт удался.

– Нинодия, – озабоченным тоном сообщила Зинта. – Ведет беспутную жизнь, пьет, хотя я ей запретила. Боюсь, она своего ребенка погубит. Сейчас ей нельзя рожать, и я силой Тавше запечатала ей чрево, но это же временное, а она никак не возьмется за ум. Поговорил бы ты с ней? Может, хоть тебя послушает…

– Прости, но не вижу смысла. Утопающего не спасешь, если он сам рвется в воду, еще и камень в охапке тащит. Ты сделала все что могла, дальше выбор за Нинодией. Если она выкинет камень, снимет с шеи петлю и начнет выполнять твои рекомендации – буду рад, если нет – кто ж ее заставит. Увещевать Нинодию – неблагодарное занятие. Будет поддакивать и уверять, что исправится, а едва ты за порог, снова примется за свое.

– Да я уж знаю, – вздохнула Зинта. – Говорит, что хочет родить и в этот раз ни за что свою дочку не бросит, а сама…

– Насчет этого я тоже не спешил бы ей верить. Полагаю, опять бросит. Скорее всего, отдаст няньке и будет о ней забывать на восьмицу-другую. А пить, увы, не бросит.

– Суно, а давай, как все это начнется, ее дочку к себе возьмем? – Зинта уставилась на него с просьбой в глазах и затаенным напором – словно только и ждала момента, чтобы заговорить об этом. – Будут у нас мальчик и девочка, брат и сестра.

– В принципе, не возражаю, но, может быть, пусть это будет не ребенок Нинодии? Возможна дурная наследственность – ты ведь, как лекарь, сама понимаешь…

– Если она пойдет не в мать, дурной наследственности не будет.

– Подозреваю, что отец ребенка такой же забулдыга, как сама Нинодия.

– Не забулдыга. По отцовской линии там с наследственностью все в порядке. Я знаю, кто это.

– И кто же?

– Не скажу, – буркнула Зинта, отведя взгляд, но потом решительно вскинула голову. – Ты согласишься взять к нам ее ребенка?

– Раз ты уверена, что все в порядке, и раз ты этого хочешь, я не против.

Пообещала Нинодии или ее неведомому партнеру, что никому о них не расскажет? Если истинная молонская доброжительница дала слово – не сомневайтесь, она его сдержит.

Суно понимал, что к теме реформ она еще вернется, и готовился к новому разговору, как к диспуту с искушенными в словопрениях коллегами. Аргументы должны быть вескими, примеры доказательными… Если он не сумеет убедить ее в невозможности таких перемен, трещина не исчезнет, а если их отношения разладятся – Зинте есть, куда пойти. Она всегда может поселиться при лечебнице, да и стервец Эдмар готов приютить ее хоть в своей алендийской резиденции, хоть в Ляране. Плохо. Ему было бы спокойней, если бы он был для нее единственной опорой.

Коллега Хантре предпочел остаться на службе у Тейзурга, хотя Ложа предлагала ему самые заманчивые условия. Поди объясни таким, как они с Зинтой, что Лярана – новое княжество, там пока еще ни традиций, ни сложившихся кланов и сословий, только переселенцы со всех концов Суринани, а единственная власть – князь Тейзург, который волен делать все, что ему вздумается. Экспериментируй сколько угодно, открывай бесплатные школы, издавай любые законы. Кто же станет ему перечить? Это его страна, его игровая площадка.

По донесениям агентов, ляранская лечебница занимает целый дворец и всегда полна пациентов – одни прибывают, другие уходят, еще и народу там работает изрядно. Коллега Эдмар выполнил обет, чтобы умилостивить Тавше, хотя та на него и не гневалась. Не было насущной необходимости в таком обете. И о его альтруизме кому-нибудь другому рассказывайте. С какой целью он все это затеял? А чтобы опутать Юг своей шпионской паутиной: пациенты тянутся отовсюду, знай себе расспрашивай да вербуй соглядатаев.

Когда Суно обмолвился об этом в разговоре с Зинтой – пусть поймет, что ее старым приятелем движет отнюдь не великодушие – та отмахнулась: ну и что, главное, что такая лечебница есть, и даже если Эдмар под прикрытием наладил разведку, это не отменяет того, что бесплатно лечить больных – доброе дело. «У Ларвезы ведь тоже в Суринани разведка, вот и открыли бы такую же лечебницу, чем его за это хаять», – сразила она Орвехта последним доводом.

У коллеги Тейзурга денег – чворку не съесть, крухутаку не склевать, его сокровищница с древних времен дожидалась своего хозяина. Еще одна причина, в силу которой он может позволить себе все что угодно, даже основать в Олосохаре еще одно княжество, если ему Ляраны станет мало. Или даже не в Олосохаре, а в краях с более мягким климатом, и не основать, а выкупить у какого-нибудь бедствующего царька. Впрочем, где же сейчас найдешь такого дурня со страной на продажу, если государства просвещенного мира все более-менее стоящее давно прибрали к рукам…

Коляска на рессорах катила по ровной брусчатке без единой колдобины, и все равно достопочтенный Орвехт так и подскочил на сидении. Можете считать, дорогие коллеги, двух таких дурней Тейзург уже нашел. И не надо ехать в дальние края, чтобы на них посмотреть.

– У людей только одна обязанность – быть вкусными. Мы прежде всего люди, и от нас нельзя требовать, чтобы мы были умными, или смелыми, или сведущими в магии и других премудростях, – говоривший чуть скривил губы и покачал головой, снисходительно, с оттенком осуждения и недоумения, словно показывая своим подопечным, как надо относиться к тем, кто предъявляет к людям такие нелепые требования. – Обо всем думать, что-то решать, справляться с трудностями – удел вурванов, а нам надлежит с благодарностью принимать их заботу, во всем их слушаться и прежде всего – быть вкусными. Неважно, кто ты и чего хочешь, главное – всегда оставайся вкусным, и тогда будешь пользоваться в Эгедре заслуженным уважением!

Его звали Арулам, в караване он был старшим надсмотрщиком. Болезненное моложавое лицо, темные волосы собраны в пучок, богатая одежда, как у сурийского вельможи, шея плотно замотана узорчатым шаром с золотым шитьем. Слушатели сидели напротив. Четыре девицы, считая Глодию, шестеро парней. Слуги вурванов собирались купить больше невольников, но их спугнули маги Ложи, и пришлось им покинуть Докуям-Чар раньше намеченного срока. В пустыне они вскоре оторвались от погони, так как путешествовали отчасти в обычном пространстве, отчасти по тропам волшебного народца на границе людского мира и Хиалы. В нескольких шабах от Сакханды караван поджидали двое вурванов – они могли ходить по этим тропам и водить с собой спутников. Демонов там не встретишь, это еще не сама Хиала, а, скорее, что-то вроде изнанки в человеческих городах. Как объяснил Арулам, в Олосохаре немало таких путей, так что им не придется тратить на дорогу полтора месяца.

Глодия изнывала от жары, немытое тело чесалось, на перебинтованном запястье зудел укус. Хоть невольники и носили белые шарфы Нераспробованных, вурваны, сопровождавшие караван, уже отведали их крови, чтобы составить представление о товаре. Двоих забраковали, как невкусных, но не отпустили, и на стоянках заставляли прислуживать остальным. Вначале Глодия струхнула: а ну, как эти твари, хлебнув ее крови, поймут, что она амулетчица? Но потом вспомнила, Дирвен однажды сказал, что такая угроза есть только для магов и ведьм, амулетчика по крови не распознать.

Несмотря на скверное самочувствие, она была прилежной ученицей, задавала Аруламу вопросы об Эгедре и порой напоказ рассуждала о том, что по сравнению с ее прежней жизнью это будет не самая худшая доля. Она опять назвалась Климендой и наплела о себе, что вышла замуж за сурийца, а тот ее бросил, у него уже есть две жены, третью не прокормить, и она не знала, куда ей деваться, но тут встреченная на улице тетка, одетая как чучело огородное – амуши обзавидуются, приволокла ее к покупателям.

– Одежда на ней была обычная, как у всех, – заметил Арулам, сидевший напротив с чашкой, похожей в его тонких сухих пальцах на белую скорлупку.

– Чего?.. – Глодия едва чаем не поперхнулась. – А как же драный подол, сикось-накось откромсанный, и золотые цацки на платье, и черные патлы нечесаные?

– Ты о чем? На женщине, которая тебя привела, было коричневое платье, куфла с карманами и платок.

– Да ну, хочешь сказать, я на вашей жаре совсем сдурела?!

– Нафантазировала, – терпеливо возразил собеседник. – Люди склонны к пустым фантазиям, но от нас никто и не требует, чтобы мы видели вещи такими, как есть. Главное, что ты вкусная, все остальное по сравнению с этим пустяки.

Глодия хмыкнула, однако спорить не стала. Выходит, она единственная увидела эту несусветно выряженную тетёху в истинном облике, но амулеты почему-то не предупредили о том, что перед ней то ли ведьма, то ли олосохарская нечисть.

Дирвен отдавал ей то, чего самому не надо – артефакты, сила которых на исходе. В Ложе такие перезаряжают или списывают. Вот был бы номер, если бы «Длинная рука» перестала работать в разгар стычки в харчевне! Глодия аж поежилась, подумав о том, как те две овдейских поганки могли ее отделать. Воистину Кадах-Радетель надоумил ее сбежать. Амулеты надо экономить: неизвестно, надолго ли их хватит, а ей еще выбираться из этой крухутаковой задницы под названием «распрекрасный город Эгедра, в котором все люди счастливы».

Сейчас ей не терпелось поскорее там оказаться. Во время переходов по изнаночным тропам ее мутило, как и всех остальных: будто бредешь в тумане, почва под ногами то ли твердая, то ли зыбкая, в голову лезут всякие страсти про песчаные зыбучки… На привалах не лучше, днем жарища, по ночам холодина, вокруг сплошь барханы, то голые, то покрытые диковинной порослью, а песок местами изрыт норками, из которых того и гляди выползет змеюка или скорпион.

– …Посмотрите, как живут люди, предоставленные самим себе, – говорил Арулам с оттенком грустного сожаления. – Воюют, по всякому поводу ссорятся, ни о чем не способны договориться без взаимных каверз и уколов. Такова человеческая природа, от нее никуда не уйти, и людей нельзя за это строго судить. Чтобы люди жили в мире и согласии, ими должны руководить мудрые вурваны. Любой человек, сколько бы он ни прожил на свете, подобен ребенку, а дети не могут отвечать за себя в полной мере, кто-то должен за ними присматривать. Умный человек всегда знает, что он жалкий глупец. Умный человек всегда знает, что он нуждается в опеке. Умный человек всегда знает, что он прежде всего пища. В Эгедре люди выполняют свое истинное предназначение – служат возлюбленной пищей для тех, кто их с величайшей нежностью опекает, в Эгедре вы будете счастливы. Пищевые цепочки – это основа всего, и у человека есть свое место в пищевой цепочке, это непреложный закон бытия. Кто забывает о своем месте в пищевой цепочке, тот всю жизнь впустую промучается и никогда не будет счастлив. Всякое яблоко должно быть съедено, всякая бабочка должна завершить свой путь в желудке у ящерицы, и всякий человек должен отдавать свою кровь мудрому, терпеливому, бесконечно заботливому вурвану…

Глодия преданно и наивно хлопала глазами, а про себя думала: «Эк завернул, пустобрех, ну прямо-таки проповедник на храмовой площади! А у самого рожа-то худосочная, небось мрете вы там, как мухи по осени, у своих кровопийц бесконечно заботливых…»

На обратном пути из Джахагата в Роф Дирвен нашел клад.

Возвращались из города-рынка кружным путем: вурваны, которые приценивались к Ниларье, могли снарядить погоню. Для лучшего в Сонхи амулетчика отбиться от этих тварей – плевое дело, но Зунак и Бесто заладили, что царица Лорма не велела ни с кем драться. Шевтун поддержал их, джубы месилова не любят: ради войны приходится отвлекаться от Игры. Зато для джубов весь окружающий мир – словно доска сандалу, и они знают о нем такое, чего не знают остальные.

– В этой местности есть заворот, и мы можем сделать ход скулонским узлом! – произнес он гнусаво и значительно, с торжеством глядя на своих спутников. – Таких мест на свете мало, но здесь, хвала Игре, особенное место.

«Скулонский узел» – термин из сандалу магов, прием из арсенала самых крутых мастеров: вот и все, что Дирвен об этом знал. Присмиревшие Зунак и Бесто тоже вряд ли взяли в толк, о чем идет речь, у амуши другие забавы. А старый Татобур повеселел и одобрительно цокнул языком, они с джубом обменялись понимающими взглядами. Ниларья, посмотрев на деда, тоже воспрянула духом.

– Эти попрыгальцы пойдут сойгруном или уточкой, а мы заложим по краю заворота скулонский узел! – Шевтун издал характерный для джубов булькающий смешок. – Где им нас поймать!

«Попрыгальцами» любители сандалу называли бестолковых неопытных игроков, которые переставляют фигурки, не просчитывая ходы и не улавливая логику партии.

Вот они и двинулись этим самым скулонским узлом, что бы оно ни означало. Дирвена разбирало любопытство, но если спросишь – Зунак и Бесто поднимут на смех, им только дай повод. Зато однажды он подслушал, как Татобур объяснял Ниларье:

– Пространство, в котором мы живем, не всюду одинаковое. Представь себе дом, внутри которого одна большая комната, и такой же дом, разделенный внутренними стенами, со вторым этажом и лестницами, и еще один дом, обросший изнаночными комнатами и коридорами, да с висячим мостиком, который соединяет его с домом на другой стороне улицы. Вот и пространство такое же разное, люди этого не замечают, а джубы чувствуют. Кто научился играть в сандалу, тот может представить себе, как оно устроено.

В школе амулетчиков был ознакомительный курс «Введение в общую теорию пространства», там о похожих вещах рассказывали, но Дирвен слушал вполуха – его интересовала практика, а не ученая заумь. На работу с амулетами это не влияет, так что можно не париться.

Они уже третий день петляли среди невысоких пестровато-бурых скал и зарослей древовидного кустарника. Впереди шагал джуб, за ним Ниларья, потом Татобур, потом Бесто и Зунак (или Зунак и Бесто – эти порой менялись местами, один присаживался на карачки, второй через него перемахивал залихватским сальто) и замыкающим Дирвен. Настроение было паршивое, как в самые черные времена работы на Ложу: два старых мерзавца, Татобур и Шевтун, сговорились против него, чтобы он не мог с девчонкой словом перемолвиться, и не соглашались поменять построение. С досады Дирвен пинал все, что ни подвернется.

А подворачивалось тут немало странного: яблочные огрызки, шишки северных елей, рваная подметка, пустая деревянная рамка для картины, треснувшая фаянсовая миска, от удара распавшаяся на осколки. В самих предметах ничего необычного, но откуда они взялись в тропической глуши?

Дохлая черепаха, которую он вначале принял за камень. Ощетиненная хрупкими шипами морская раковина – ее пнуть не успел, Зунак сцапала раньше. Потрепанный складной зонтик в цветочек, эта находка досталась Бесто, который сразу начал с зонтиком выкрутасничать, словно шут перед публикой.

– Господин Шевтун, откуда здесь все эти вещи? – послышался голос Ниларьи.

– Из заворота выпадают, – отозвался джуб. – Что попало в заворот, то хозяин не найдет.

Какая-то пространственная фиглятина, сделал вывод Дирвен.

В отдалении в траве еще что-то валялось, но им было сказано не сходить с условной тропинки, которую прокладывал их провожатый: на шаг вправо-влево еще можно, а дальше нельзя. Судя по тому, что сейчас даже амуши без возражений ему подчинялись, лезть на рожон не стоило.

– Мы идем по краю заворота, – объяснил внучке Татобур. – Это как перебираться по камням через речку – если оступишься, ничего хорошего.

Дирвен ломал голову, как бы выманить Ниларью на свидание. Привалы устраивали в стороне от заворота, и укромных местечек хватало – есть, где подловить, но беда в том, что старик с нее глаз не спускал.

– Ты мою девчонку лучше не трожь, – напрямик заявил он Дирвену. – Ты состоишь при неблагой царице, нам незачем с ней ссориться. Наш покровитель – господин Шевтун, мы люди подневольные, никому из местных переходить дорогу не собираемся.

– Царица не узнает, я об этом позабочусь. У меня амулеты. Сейчас долговязые в трех шагах нас не услышат.

Они беседовали возле ручья, от стоянки их отделял кустарник с оранжево-розовыми цветами. Амуши потребовали, чтобы Ниларья сплела им венки, и девушка трудилась, устроившись возле задремавшего под деревом джуба. Татобур пошел набрать воды, и Дирвен ради разговора вызвался ему помочь.

– Толку с твоих амулетов. Есть разные способы узнать, что человек делал или не делал.

– Если она никому не скажет, и я не скажу, никто не узнает.

Старый игрок только рукой махнул да глянул на него, как на попрыгальца.

– Все равно она в Исшоде пропадет, а если ответит на мою любовь, у нее в жизни будет хоть немного счастья, – буркнул задетый за живое Дирвен.

– В чем тут счастье? – рассудительно, словно речь шла о чем-то заурядном, вроде кукурузных лепешек или котелка с водой, поинтересовался Татобур.

– В том, что я ее люблю, и я вижу, что она отвечает на мои чувства!

– Может, и любишь, да только не сердцем, а тем, что у тебя между ног болтается. Послушай меня, такая любовь до добра не доведет.

– Да все равно же вы с ней в Рофе пропадете! – разозлился Дирвен.

– Может, и не пропадем, если господин Шевтун будет нами доволен. Может, и получится у меня отыграть для Ниларьи свободу. А если она свяжется с тобой, и царица рассердится, ты-то выйдешь сухим из воды, а девчонке несдобровать. Послушай меня, если ты и впрямь Ниларью полюбил, даже близко к ней не подходи, чтоб до беды не довести.

Переубедить его не удалось – этот старый пень давно забыл, что такое любовь, и Дирвен решил действовать в обход. Ниларью надо подстеречь и соблазнить. Самая Главная Сволочь говорила, что он не умеет соблазнять девушек, но в Аленде он не раз слышал, как парни хвастались своими победами: ничего особенного, у него тоже получится.

Цветочки-конфеты-театры – это для тех, кто не понимает, что ты перед ней так и сяк, а она твои конфеты слопает, на какую-нибудь дурацкую оперу за твой счет сходит, а заместо любви дохлого чворка от нее дождешься. Или после поимелова заставит жениться, даже если у тебя не было таких планов. Или треснет по башке и продаст врагам, как поступила с Дирвеном подлая гадина Хенгеда. Соблазнить – это значит, добиться от девицы сердечного расположения, а для этого надо, чтоб она всей душой тебе посочувствовала. Опытные парни советовали побольше говорить о своих душевных страданиях и всяческих неприятностях, чтоб ей стало до слез тебя жалко и захотелось исправить мировую несправедливость, тогда почти наверняка возьмешь свое.

У Дирвена неприятностей было хоть отбавляй, даже сочинять не придется. Он ей расскажет, как его в детстве забрали у мамы и отдали в приют, как его ловили и пичкали зельями, когда он оттуда сбегал, как он в одиночку, рискуя жизнью, переплыл ледяную Бегону – и попал в кабалу к Ложе, как ларвезийские маги пользовались его способностями, а денег не платили и вовсю над ним измывались, как его предала Хенгеда, хотя он думал, что она его любит, как его против воли женили на некрасивой Глодии, как мама его бросила, уехала в неизвестном направлении, вышла замуж, даже весточки не прислала, он только от крухутака об этом узнал, как Чавдо Мулмонг его ограбил… И о том, как Лорма использует его в своих интересах, она оказалась не лучше магов Ложи, а во дворце у нее даже сортира приличного нет… Или нет, про сортир на надо, это будет неромантично. Всего остального для соблазнения хватит, главное – остаться наедине, и лишь бы никто не помешал.

Из-за того что им пришлось заложить крюк, путешествие затянулось, и припасы у людей закончились. Дирвен заявил, что натощак много не прошагаешь, пусть Ниларья наберет съедобных улиток и мануки, а он наловит рыбы в ручье.

– Лови побольше, – хихикнула Зунак, ее травяная шевелюра торчала над кокетливым венком, словно бурьян посреди клумбы. – Мы тоже хотим рыбы!

Ручей был справа от невысокого скального гребня, а кустарник с жирными полосатыми улитками и недоспелой, но сладкой манукой – слева, так что Дирвен и Татобур с Ниларьей направились в разные стороны. Старик наверняка присядет отдохнуть, у него больное колено, и Шевтун из-за него объявлял привалы по нескольку раз в день. Зунак и Бесто куда-то умчались. Джуб сам с собой разыгрывал партию в сандалу – Татобур упросил отпустить его с внучкой.

Дело за тем, чтобы подобраться к Ниларье. Если ломануться поверху, Дирвена выдаст шорох кустарника и треск веток, но у него есть «Прыжок хамелеона», так что он пройдет сквозь эти дурацкие скалы. Считается, что это опасно, но чего не сделаешь ради любви, если у тебя уже которую восьмицу не было нормального поимелова.

Активировав амулет, он зажмурился и шагнул в путаницу узловатых ветвей, за которой виднелся разогретый полуденным солнцем камень. Он сейчас сгусток несокрушимой воли и одно целое с амулетом, для него нет преград, он уже на той стороне…

«Прыжок» считается опасным и мучительным фокусом, амулетчики Ложи используют его в крайних случаях. Во-первых, можно застрять. Во-вторых, расплата за успех – жестокие судороги, ненадолго, но мало не покажется, поэтому рекомендуется перед «Прыжком» зажать в зубах тряпку, иначе рискуешь откусить себе язык. Для Дирвена это детские страшилки: застревают не уверенные в себе слабаки, а судорог он почти не испытывал, даже без тряпки обходился, потому что у него был «Бархатный привратник» – парный к «Прыжку хамелеона» артефакт, спасающий от побочной дряни. Нашелся в секретном хранилище в резиденции Светлейшей Ложи. Единственный экземпляр, который гады-архимаги берегли и никому не давали, а изготовить по образцу еще один такой же им было слабо – и в конце концов этот раритет достался Повелителю Амулетов.

Когда исчезло неописуемое ощущение, возникающее в момент броска через препятствие, Дирвен открыл глаза и оторопел: вот это номер, он попал не туда! Должен был оказаться на зеленой равнине с зарослями мануки, спиной к этой дурацкой скале, а вместо этого стоит в пещере… Она довольно просторная, но завалена каким-то хламом. Пахнет выделанной кожей и деревом – от мешочков и шкатулок, громоздящихся сплошными кучами на полу. Стены теряются в тусклом полумраке. Сверху сочится рассеянный свет – там укреплены изогнутые зеркала из полированного металла, старинный сиянский фокус. Оглянулся: позади неровная каменная стенка.

Сглотнув, он взял себя в руки, мысленно обругал Рогатую, отдал приказ «Прыжку хамелеона» и шагнул обратно. Еще не успев открыть глаза, почувствовал солнечное тепло, услышал шелест листвы и стрекот цикад. То самое место, откуда он совершил «Прыжок». Эта крухутакова скала внутри полая, только и всего! Так и есть: при второй попытке Дирвен сначала оказался в уже знакомой пещере, а потом на равнине с кустарником.

Вон сидит в тени деревца Татобур, а девчонки не видно, зато слышен ее голос: что-то напевает, собирая розовато-белые плоды мануки. Бдительный дед смотрит в противоположную сторону – туда, где скала, похожая на длиннющий хвост каменного зверя, постепенно понижается и уходит в землю. Наконец-то можно подойти к Ниларье… Или сначала исследовать пещеру?

Его одолело любопытство, даже мысли о поимелове отступили, и он вернулся в потаенную каменную полость. Правильно сделал, потому что в сундуках, шкатулках и мешочках были монеты – ларвезийские, овдейские, сиянские, бартогские, мадрийские, нангерские, а еще золотые и серебряные слитки, драгоценные камни, какие-то бумаженции с печатями… Пещера намного больше, чем можно подумать, глядя на скалу снаружи – видимо, какой-то пространственный фокус, связанный с заворотом. Она под завязку набита несметными сокровищами, и все это теперь принадлежат ему! Получается, что справедливость все-таки существует, и Дирвен стал самым богатым человеком в Сонхи. Только бы никто не спер у него нежданно привалившее богатство.

Кто-то ведь все это сюда притащил, вряд ли оно само в заворот упало, как всякие там зонтики, яблочные огрызки и дохлые раки.

Всю оставшуюся дорогу Дирвен подгонял спутников, и к Ниларье больше не подкатывал – у него есть дела поважнее. Татобур решил, что он то ли устыдился, то ли обиделся, и вел себя с ним по-дружески, даже рассказал свою историю.

Они из Флиды, из местечка под названием Бачанда. В месяц Колесницы, на осеннее равноденствие, Ниларья с подружками устроили девичью вечернику. Парней там не было, и никакого разврата не было, но старших все равно возмутило то, что они веселились и танцевали, нарядившись в алендийские бальные платья, купленные у заезжего старьевщика: скромные девушки не должны так себя вести. Родня сочла себя опозоренной, и для участниц вечеринки это был смертный приговор – кого отравили, кого придушили. Татобур как раз в это время заглянул в Бачанду проведать свое семейство, ну и вызвался, раз такие дела, отправить Ниларью в серые пределы. Родственники порадовались, что он избавил их от этой печальной необходимости, а старый игрок всех одурачил: сказал им, что убил и прикопал внучку, а вместо этого велел ей переодеться мальчишкой и забрал с собой. Они уехали в Мадру и с тех пор скитались вдвоем.

– Флида же под протекторатом Ларвезы, и там законы просвещенного мира, за убийство их должны были засудить, – недоверчиво заметил Дирвен.

– Законы просвещенного мира для северян, а местные живут по своим обычаям, ваши чиновники в эти дела не лезут. Лишь бы не бунтовали да налоги платили. Большой вроде парень, а жизни не знаешь.

– Что мне надо, я знаю, – буркнул задетый амулетчик.

– Вот и хорошо, – миролюбиво согласился Татобур.

– Гадская жизнь в этой Флиде, – помолчав, высказался Дирвен.

А про себя подумал: если бы ему не помешали, он бы через пару лет стал полновластным правителем Сонхи, издал бы правильные законы и всех заставил бы по ним жить, тогда бы везде воцарилась справедливость, и все бы наконец вздохнули свободно… Жалко, не сумел объяснить это Орвехту во время последнего разговора, когда тот давай попрекать его всякой мелочевкой. Властелин Сонхи не должен размениваться на мелочевку, у него масштабных задач по горло. Если бы его не подвели и не предали, в Сонхи наступил бы Золотой век, и все были бы довольны.

Может, все-таки высказать им, чего он хотел и что они потеряли? У него есть самый мощный из всех известных артефактов для связи – «Крик альбатроса», как миленькие выслушают, не смогут ни перебить, ни закрыться… Но толку-то? Выслушают – и опять заладят свои дурацкие возражения, а он же не спорщик, он человек воли и действия. Опомниться не успеешь, вывернут все так, будто бы ты кругом неправ и по уши перед ними виноват. К чворкам схоластику, с магами Ложи ему не о чем разговаривать.

– Женщинам да девицам в наших краях живется несладко, – тоже после паузы отозвался Татобур. – Недаром говорят, что лучше родиться мальчиком в семье последних батраков, чем девочкой в богатом доме. В Мадре дышится вольнее, вот мы с Ниларьей и подались туда. А знаешь, почему во многих странах Суринани днем с фонарем не сыщешь волшебницу, кроме песчаной ведьмы, хотя мужчин-волшебников у нас не меньше, чем в других краях?

Дирвен об этом слышал, но о причинах не задумывался – его это не касалось.

– Они по какой-то причине не рождаются в Суринани?

– Рождаться-то рождаются, как везде, да их свои же… – старик чиркнул по горлу желтоватым ногтем. – Об этом ваши власти тоже знают, но не дают ходу таким делам из уважения к обычаям. К ответу притянут только того, кто пожадничает, потому и поговорка: родилась ведьма – готовь откупные. Ниларья не волшебница, но все равно для нее тут ничего хорошего. Я подумывал перебраться в Ларвезу, только сначала надо было деньжат поднакопить, играл по-крупному, повышал ставки, ну и сам видишь, до чего доигрался. Ниларья могла сбежать, да не захотела меня бросить. Я тебе всей душой благодарен за то, что ты отступился от недоброго умысла, и желаю тебе поскорей найти свое счастье.

Дирвен чуть не брякнул, что он теперь богаче любого придурка и купит себе этого счастья хоть отбавляй, даже соблазнять никого не придется – самые шикарные крали передерутся за то, чтоб ему угодить. Вовремя прикусил язык: никто не должен узнать о кладе, тем более старый плут Татобур, который тоже не прочь разбогатеть.

В Рофе он, отчитавшись перед Лормой о разведке, сказал, что должен сходить еще раз, в одиночку и с полным арсеналом, чтобы кое-что проверить перед марш-броском на Эгедру. Старая мумия поверила, будто он разрабатывает тактику нападения, а Дирвен вернулся к своему тайнику и соорудил ловушку из артефактов: кто полезет за его сокровищами, тот сам виноват.

– Коллеги, мы должны подойти к нашей задаче со всей ответственностью! День рождения достопочтеннейшего Крелдона, главы Светлейшей Ложи и главы государства – знаковое, не побоюсь этого слова, событие для всей Ларвезы. В том, что это первый день рождения и одновременно юбилейный день рожденья, отмечаемый Верховным Магом Ложи на этом посту, мне видится нечто символическое, и празднование сей знаменательной даты нельзя пускать на самотек. Достопочтеннейший Крелдон пожелал отметить юбилей в узком кругу доверенных соратников, но это не помешает нам всей Ложей от всего сердца его поздравить. В связи с этим необходимо решить ряд важных вопросов: утвердить предварительную смету, определиться с цветом парадных ковровых дорожек – пурпурные или черничные с золотом, составить тексты поздравительных речей, выработать единую точку зрения на допустимые напитки и угощения, с учетом того, что Верховный Маг соблюдает диету, согласовать регламент предстоящего торжества…

Коллега Аджимонг разливался соловьем. Известный празднослов и бюрократ, смуту он переждал в Мезре, был в командировке. Когда вернулся в столицу, Шеро назначил его на должность советника по организации официальных мероприятий – и мешать никому не будет, и найдет применение своим способностям – но, кажется, допустил ошибку. Аджимонг применение своим способностям нашел и объявил собрание по случаю «предстоящей знаменательной даты».

– Пункт номер один – декорирование стен и дверных проемов, я уже набросал ряд предложений, но мы выслушаем каждого, у кого есть свежие идеи. Дело ответственное, поскольку дверной проем – это первое, что увидит достопочтеннейший Крелдон, когда прибудет утром на службу. Предлагаю украсить стены драпировками, за которыми спрячутся удостоенные этой чести коллеги, согласно заранее утвержденному списку. Когда Верховный Маг начнет подниматься по лестнице, они с улыбками выскочат из-за драпировок и слаженным хором грянут здравницу в честь достопочтеннейшего именинника. Назначим время репетиций с обязательной для всех явкой, но к этому вопросу мы еще вернемся, это будет одиннадцатый пункт нашей сегодняшней повестки. Напоминаю, сейчас мы обсуждаем вопрос о декорировании. Праздничное убранство должно отражать и нашу лояльность, и неоценимые заслуги Верховного Мага в победе над узурпаторами, и величие возрожденной Ларвезы…

– Эк его разобрало, – пробормотал коллега Харвет, сидевший рядом с Орвехтом.

Во время смуты Харвет потерял глаз и теперь носил бартогский протез – головной обруч с окуляром, заменявшим утраченный орган зрения. Бронзовое изделие украшали искусно выгравированные руны, в центре выпуклой линзы мерцал амулет. На исхудалом лице мага клювом торчал хрящеватый нос, уцелевший правый глаз смотрел на оратора с затаенным раздражением.

Орвехт сдержанно кивнул. От масштабов этой затеи никто не в восторге, но попробуй возрази Аджимонгу и его единомышленникам – прослывешь нелояльным злопыхателем. Суно, пожалуй, мог бы себе это позволить, да не хотелось тратить на противостояние время и силы, у него и так забот хватает.

Поднявшись, он адресовал оратору жест, означавший «у меня задание первостепенной важности», и шепнул Харвету:

– Пойдем, выведу.

Коллеги провожали их завистливыми взглядами.

Попрощавшись с благодарным Харветом, Суно отправился в Треуголье. Перед тем завернул в гостиницу «Добрый филин», сменил официальную мантию на поношенный сюртук городского обывателя среднего достатка. В Треуголье тишь да гладь, и ничего не прояснилось. Несколько десятков боевых магов посменно сидят в засаде, денно и нощно поджидая охочих до банковского капитала злоумышленников, но пока никаких инцидентов. Возможно, предположение Орвехта насчет аппетитов коллеги Тейзурга относится к области бредней. Что ж, если это нерабочая версия, он первый порадуется. Но если достопочтенный князь Ляраны решил перещеголять покойного Чавдо Мулмонга, пусть пеняет на себя. И его соучастники пусть пеняют на себя, даже если это коллега Хантре. Государственные интересы превыше всего. Никому не позволено посягать на территориальную целостность Ларвезы и ее колоний.

После Треуголья Суно вернулся в «Добрый филин», снова переоделся и отправился домой. По дороге спохватился: обещал ведь проведать Нинодию и побеседовать с ней о пагубности пьянства, Зинта уже который день об этом напоминает. В этот раз он бы выполнил обещание, но прислуга сказала, что госпожа Булонг на восьмицу уехала в деревню к родственникам.

С успокоенной совестью – бесполезный разговор не состоялся в силу не зависящих от него обстоятельств – Суно забрался в коляску и послал Зинте мыслевесть о своем визите к Нинодии: пусть не думает, что он не держит слово. Зинта не ответила, но так и раньше бывало, если она занята с пациентом.

Смеркалось, коричневые тучи уже уползли дисциплинированной вереницей на юг, в прозрачном бирюзовом небе над крышами зажглись первые звезды. На душе было неспокойно. Он опять послал мыслевесть Зинте и опять не получил ответа. Все еще занята? Связался с руководителем группы в Треуголье: там без происшествий, подозрительных личностей не замечено. Снова адресовал мыслевесть Зинте – никакого отклика, а тревога ныла, как разболевшийся зуб – и велел вознице гнать.

Дома ее не оказалось. Дежурный по лечебнице жрец Тавше сообщил, что Зинта уже ушла. Она любит гулять по городу теплыми вечерами, и раньше бывало, что бродила допоздна… Но раньше его не снедало такое беспокойство.

Послал мыслевесть. Без ответа.

Не могла же лекарка под дланью Тавше попасть в беду? Овдейские коллеги не сумасшедшие, чтобы пойти на такой риск, тем более сейчас, когда Ларвеза сдала позиции после смуты, и противостояние утратило былую остроту. Не могли же слуги Лормы до нее добраться? Не могла же Зинта от него уйти?..

Поскорее в лечебницу, оттуда взять след – и разыскать ее, и пусть тревога окажется ложной.

Ощущение демонического присутствия возникло, когда он был в коридоре. Словно на тебя стремительно надвигается вздыбившаяся темная волна. Суно едва успел принять боевую стойку экзорциста – и тут на входную дверь обрушился удар, лязгнул выбитый замок.

Чтобы демон Хиалы вломился к экзорцисту его уровня, да еще таким образом…

Слова застыли на губах, а заклятье – на кончиках пальцев, когда Суно увидел, кто стоит на пороге, и что он принес.

Овладев собой, властно приказал:

– Положи ее!

Хотя внутренности скрутились в ком, и понимание, что вот сейчас он потеряет то, что ему всего дороже – если уже не потерял, если Зинта еще жива – было ужасающе отчетливым и неотвратимым.

– На пол в прихожей? – с сарказмом осведомился Серебряный Лис. – Маг, ты совсем дурак или все-таки есть надежда, что еще не окончательно раздружился с головой? Показывай, куда ее положить. И пошли зов лекарю под дланью Тавше. Если ты имеешь какое ни на есть представление о демонах Хиалы, ты, возможно, понимаешь, что я этого сделать не могу. Я даже рану запечатать не смог, в силу нашей субстанциальной несовместимости. Будь в ней побольше тьмы, я бы на месте оказал первую помощь, но она со всеми потрохами принадлежит свету. Единственное, что мне оставалось – поскорее доставить ее туда, где помогут, и я кратчайшим путем понес ее домой, чтобы нарваться на дурака-мужа, который стоит столбом и хлопает глазами. Впрочем, чего и ждать от мага условно Светлейшей Ложи! После того как вы просрали и власть, и государственную казну, над вами вся Хиала животы со смеху надорвала.

– Замолчи! – рявкнул Орвехт. – Давай ее сюда, в гостиную!

Вокруг рукоятки ножа, торчавшей из левого бока, расплылось на ткани кровавое пятно. Веки на бледном лице слабо подрагивали.

Лис положил ее на кушетку, тем временем Суно применил заклятья – останавливающее кровь и обезболивающее. Жрец Тавше на его мыслевесть ответил, что пришлет лекаря немедленно, едва тот освободится: сейчас он зашивает пациента после операции.

Веки снова дрогнули, Зинта открыла глаза.

– Суно… Я не могла иначе… Сын жив, я успела…

Она замолчала – похоже, ей было трудно говорить. Орвехт стоял на коленях возле кушетки, держал ее за руку и вливал в нее свою силу. Когда в гостиную ворвался лекарь, он поднялся, уступая место специалисту, голова закружилась, повело в сторону – но тут его схватили за шиворот и швырнули на стул.

– Поблагодари меня, маг, и я пойду.

Серебряный Лис все еще был здесь, в одном из своих антропоморфных обличий: рослый парень в клепаной черной коже, с фарфорово-белым лицом и длинной гривой серебристых волос, с лисьими ушами на макушке. Хвоста не видно – спрятан под плащом, сколотым у горла фибулой в виде двух звериных черепов, вцепившихся друг в друга зубастыми челюстями.

– Что случилось? – голос прозвучал хрипло, как будто перед этим соврал его в крике.

– В прошлый раз я подоспел вовремя, сегодня чуть-чуть опоздал. Уличная шваль, которой развелось в вашем городе, как мух на помойке.

– На нее напали?

– Не на нее, но она не смогла пройти мимо. Все истинно светлые – сумасшедший народ.

– Где сейчас эти подонки?

– В Хиале. Можешь их там поискать, если ты такой мягкосердечный, – серебристые глаза с вертикальными зрачками смотрели на Орвехта с насмешливым вызовом.

Склонившийся над Зинтой лекарь призвал силу Тавше, Суно видел его напряженные плечи и стриженый затылок. Ученик Зинты. Лишь бы у него все получилось. Стукнул о паркет извлеченный из раны нож с засаленной кожаной обмоткой на рукоятке.

Демон прохаживался по комнате с видом скучающего гостя, на его сапогах звякали цепочки и подвески.

– Ну так что, маг, признаешь, что за тобой должок?

Как бы там ни было, Орвехт еще не спятил – или спятил, но не настолько – чтобы признать себя должником одного из князей Хиалы. Непрофессионально. Чревато. Сущее безумие.

– Я благодарен за то, что ты сделал, и если ты собираешься пойти на службу к Акетису, это, я думаю, будет весомый довод в твою пользу, – ответил он уклончиво, прикидывая, как бы поскорей выставить спасителя Зинты, не прибегая к экзорцизму.

– Однажды я просился к нему на службу, – демон ухмыльнулся, сверкнув клыками. – Увы. Не прошел собеседование, как это называет на иномирском жаргоне один мой обожаемый знакомый. Значит, ты теперь мой должник, верно?

– Я тебе очень признателен.

«Настолько, что до сих пор терплю твое присутствие в моем доме», – мысленно дополнил Суно.

– Маг Ложи, этим все сказано, – рассмеялся Лис. – Что ж, при случае я напомню тебе о твоей признательности…

Наконец он убрался, хлопнув многострадальной входной дверью. Спасибо, что не стал прямо здесь открывать Врата Хиалы. Впрочем, он наверняка отправился шататься по вечернему городу, пользуясь этой возможностью, пока не подошел срок вернуться в Нижний Мир.

– С госпожой Зинтой все будет хорошо, и с ребенком тоже, но до родов ей лучше побыть под нашим присмотром. Карета из лечебницы скоро приедет.

Парень совсем молодой, немного волнуется, хотя видно, что удовлетворен выполненной работой.

– Покушайте, – в гостиную вошла матушка Сименда, все это время простоявшая с подносом в коридоре.

Лекарь благодарно кивнул и ухватил большой кусок зажаристой рыбной запеканки. После призыва силы ему необходимо поесть. На улице уже цокали по брусчатке копыта.

Орвехт отправился в лечебницу вместе с Зинтой, и его еще раз заверили, что все будет в порядке. Даже разрешили с ней поговорить – всего пару минут, ей сейчас нужен покой.

– Суно, я думала, что смогу их остановить… – бледные губы слабо улыбнулись, и только теперь он заметил синяк на опухшей скуле. – Не знаешь, та девочка смогла убежать? Меня ударили, дальше не помню…

– Судя по всему, убежала, – припомнив все, что рассказал Лис, ответил Орвехт, глядя на нее с нежностью и печалью.

А чего ты хотел, выбрав вместо заурядной прекрасной дамы служительницу Милосердной? До поры, до времени с ней просто, но будь готов к неожиданностям, и поступать она будет так, как велит сердце. Трижды прав Лис, назвавший таких, как она, «сумасшедшим народом».

Уже возвращаясь домой, Суно подумал, что он, как ни крути, все-таки должник этого демона, пусть и хватило ума не признать это вслух.

В окне у матушки Сименды теплился ночник. Заглянув к ней, сказал, что поводов для тревоги нет. Потом растянулся, не раздеваясь, на кушетке у себя в кабинете.

Проспал час или полтора. Когда рывком сел – весь в поту, с тяжело колотящимся сердцем – даже светать еще не начало.

Первым делом Орвехт сплел проверочное заклятье, но ни одной снаяны поблизости не оказалось, этот странный и тягостный сон не был их наваждением. Всего лишь плод его измученного разума, потому что он уснул, думая о своем долге перед Серебряным Лисом… Вот и привиделось не пойми что, приправленное горькими мыслями о долге, хотя Лиса в этом сумбурном кошмаре не было.

Впрочем, если не брать в расчет эмоции сновидца, на кошмар сновидение все-таки не тянуло.

…Он как будто находится в хорошо знакомой комнате – но знакомой не наяву, а во сне. Просторная гостиная, богато и продуманно обставленная, в его собственном доме. Хотя такого дома у него никогда не было.

Перед ним стоит девушка лет шестнадцати-семнадцати, изящная, с аристократически белой кожей и тонкими чертами лица. Дерзкий взгляд серых глаз из-под длинной косой челки. Пепельные волосы с отдельными серебристыми прядями – они у нее с рождения такие. Он видит ее впервые, хотя уже слышал о ней: маги-перевертыши в наши дни большая редкость, да их и раньше было не то чтобы много. На ней дамский камзол из серебряной парчи, рубашка в тон и штаны, заправленные в замшевые сапожки. Серый бархатный берет залихватски сдвинут набекрень. Она глядит на Орвехта испытующе, с вызовом, словно хочет сказать: «Так это и есть ты?»

Возле двери стоит Зинта, выражение лица у нее расстроенное и понимающее – как будто она больше всех знает о том, что здесь происходит. Рядом с ней темноволосый юноша в мантии студента Магической Академии, в его физиономии есть что-то смутно знакомое: Суно его определенно где-то видел. Вернее, кого-то похожего видел, и не во сне, а наяву, но это было давно.

И еще здесь Нинодия, постаревшая, еще больше расплывшаяся, набеленная, накрашенная, не вполне трезвая, одетая с шиком дамы полусвета. Взгляд у нее виновато-хитроватый, словно у маленькой девочки, стащившей чужую конфету: ну что со мной поделаешь, я такая, ты же не очень сердишься?.. Орвехту хочется ее убить. Он до скрипа стискивает зубы, чтобы совладать с яростью – возможно, не удержался бы, не будь здесь остальных.

Потом он снова смотрит на девушку в берете и с горечью думает, что долг перед Серебряным Лисом, так и не признанный, никуда не делся, и надо же было, чтобы все так повернулось…

– Ну что ж, давай знакомиться, – говорит он, подавив невеселый вздох.

И после этого просыпается, мокрый от пота, с бешено колотящимся сердцем: что это было?..

Суно встал, стянул влажную рубашку, зажег магическую лампу в виде тюленя и отправился на кухню варить себе шоколад. Зинта в лечебнице, опасность миновала. Непросыхающую Нинодию где-то демоны носят. Ему с утра пораньше в Треуголье – продолжать поиски.

И той серебристо-пепельной девушки наяву нет.

Пока еще нет.

Если бы не Сираф, сказал бы Эдмару, что в эту пространственную аномалию лучше не лезть. Неприятности гарантированы, и ему достанется хуже всех. Что за опасность, Хантре определить не смог. Словно мутная стылая вода, захочешь рассмотреть поближе – не удержишься на краю, хлебнешь этой мерзости, а там не только склизкая гниль и грязная пена, в этой мути запросто можно напороться на ржавую арматуру… Одно он знал наверняка: не пожелал бы ничего подобного ни себе, ни Эдмару, ни злейшему врагу.

Сам он по степени риска на втором месте. Заранее ныли несуществующие переломы. Побои? Неудачное падение с высоты? Ладно, ему не привыкать.

Главное, что отказываться от этой авантюры нельзя. Если они промедлят, о Сирафе можно забыть. Ложа наступает им на пятки, Суно Орвехт – серьезный противник. А если рискнуть сейчас, все получится, хотя и дорогой ценой.

Плевать на цену.

Вроде бы у Кема есть шансы избежать опасности – при условии, что он загримируется до неузнаваемости.

Насчет Шныря неясно, то ли пропадет, то ли выживет.

– Тебя что-то настораживает?

– Как обычно. Главное, чтобы Кем загримировался, это важно. Если опередим Ложу, Сираф у тебя в кармане.

А ведь Тейзург был прав, когда говорил, что лицемер из него непревзойденный – первые интриганы Сонхи могут всем скопом локти грызть от зависти.

В аснагисскую лавку на Кружевной улице привезли семена бербы.

Эта мыслевесть заставила Орвехта едва ли не поперхнуться, а потом допить чай в несколько глотков и выскочить из дома, на ходу стряхивая крошки с мантии.

Берба – пряность на любителя, зато среди ее иссиня-черных семян попадаются волшебные, которые можно использовать в качестве ингредиентов для некоторых амулетов. Примерно по одному на тысячу, распознает нужное семечко только маг. Аснагисские коллеги своими ресурсами за здорово живешь не делятся, но иногда что-нибудь упускают, поэтому Ложа приплачивает торговцам за возможность проверить товар перед тем, как его выставят на продажу.

Другое дело, что семена бербы завезли с восьмицу назад, и маг-снабженец в лавке уже побывал. А если достопочтенный Орвехт займется работой, с которой справится любой студент-старшекурсник – это и вовсе анекдот.

Сорвался он не в лавку, а в Треуголье. Похоже, события сдвинулись с мертвой точки.

Не зря он обхаживал маркизу Фанхевальд: нужная информация нашлась. После этого Суно явился к ней в гости с иномирским кофе из старых запасов и изготовленными на заказ шоколадными плитками с рельефными компасами и кораблями. И в придачу с двумя коллегами, известными специалистами по пространственным феноменам. В присутствии хозяйки дома, которая подношения взяла, но магов Ложи в своей библиотеке без присмотра не оставила, те изучили источники и тут же принялись чертить схемы, в которых даже Орвехт мало что понял. Главное, что сами они понимали друг друга с полуслова.

Взяв с маркизы клятву о неразглашении государственной тайны, гости ушли, и только в кабинете у Крелдона специалисты объяснили, в чем дело.

Согласно их гипотезе, в Треуголье находится устье относительно постоянного нисходящего канала пространственного шлира, относящегося к разновидности неявных протяженных искривлений пространства, называемых также червоточинами, или заворотами. Наверняка это один из тех домов, где жильцы никогда не задерживались надолго. Скорее всего, он был загодя куплен Мулмонгом через подставное лицо и теперь стоит заколоченный. На изнанке дома – точка входа, а где точка выхода, определить не удалось, данных маловато. Судя по предположительным характеристикам канала, другой конец находится далеко от Аленды.

Вернуть то, что провалилось в канал заворота, теоретически можно. Для этого понадобятся сложные вычисления и немалые ресурсы, но с расчетами коллеги справятся, и ресурсы найдутся – при необходимости Ложа объявит сбор Всеобщего Боевого Круга, даже если придется отселить из Треуголья всех жителей и сравнять с землей часть построек.

Сейчас дело за тем, чтобы пресловутый канал обнаружить, и здесь вся надежда на Хантре Кайдо. Коллеги в засаде получили новые инструкции: затаиться, используя маскирующие чары, дождаться визитеров и проследить за ними, не выдавая своего присутствия, а удар нанести в последний момент – когда злоумышленники проберутся в нужный дом, проникнут на изнанку и таким образом укажут на местоположение точки входа.

Каналу магический удар не повредит, а коллеги Эдмар и Хантре, и кто там еще с ними будет, сами нарвались. Выдавать кредиты, а потом грабить заемщика, чтобы он не смог вернуть долг и расстался с залоговой недвижимостью – это, знаете ли, нехорошо. Некрасиво. Князю Ляраны придется смириться с тем, что Сирафа ему не видать, как своих ушей. Если он уцелеет в этой заварушке, Ложа досрочно вернет ему кредит, а если нет – вернет лет этак через двадцать, когда он объявится в новом воплощении: договором предусмотрен и такой вариант, на случай безвременной гибели этого практичного стервеца.

Главное, что Суно свою задачу выполнил: нашел уведенные Мулмонгом капиталы Королевского банка. Ларвеза сохранит почетное место среди первых стран просвещенного мира и останется при своих колониях. Отменный будет подарок Шеро ко дню рождения!

С округлой щекастой физиономией и выпяченными губами Кемурт выглядел дурак дураком. Не театральный грим и не колдовство, а хитрый иномирский фокус: у Эдмара есть шприцы вроде бартогских, со специальным желе, которое впрыскивают под кожу, как лекарство, после чего тебя не узнают ни свои, ни чужие. Самостоятельно от такой личины не избавишься, вытянуть желе обратно можно только другим иномирским инструментом, эта штука у Эдмара тоже есть.

Лезть вместе с магами в невидимый провал, который ведет непонятно куда, было до мурашек страшно. Даже подумывал втихую свалить… Но все-таки не свалил.

В последнее время он жил с ощущением, что мозги того и гляди закипят, словно каша на плите. Что ему теперь делать, в какую сторону идти? Если бы Хантре согласился стать его наставником… Но Хантре ясно дал понять, что не собирается наставлять кого бы то ни было. После контакта с Отпечатком на плато Тугоррат, когда эмоции более-менее утихли, Кемурт попытался все это осмыслить, сконструировать заново картину мира и своего места в этом мире, но до сих пор не преуспел.

Авантюра Эдмара подвернулась как нельзя кстати: отвлечься от умственных исканий на задачу, требующую действия – то, что надо, пока вконец чердак не снесло.

Если взять для сравнения коробку из проклеенных картонных листов – когда эти листы начинают расслаиваться, и между ними появляются пустоты – можно более-менее представить себе, как выглядит изнанка дома номер два на Малой Капустной улице.

– Чегой-то мне здесь не нравится, – тихонько пробормотал Шнырь. – Словно ступишь не туда – и враз куда-нибудь ухнешь. Словно тут не половицы, а тонкий ледок, по которому нельзя ходить, только во всю прыть, чтоб он проломился уже после того, как ты на него наступил.

– Когда мы были здесь в прошлый раз, ты ничего такого не говорил, – заметил Тейзург. – Тогда у тебя не было таких ощущений?

– Тогда не было, – виновато шмыгнув носом, подтвердил гнупи.

– Хм, любопытно. И сейчас, и тогда у нас был с собой «Тихий крот», и сейчас, и тогда с нами был непогрешимый Хантре… Но впечатления разительно отличаются. Хантре, что скажешь?

Он пропустил «непогрешимого Хантре» мимо ушей. Сам хорош. Хотел бы он и впрямь быть непогрешимым. Не предупредить об опасности – это намного хуже словесных подначек.

– Можно сказать, что сейчас я вступил в диалог с этой пространственной штукой. Через «Тихого крота», который лежит у тебя в кармане. Хотя немного не так, здесь нет разумного собеседника для диалога, здесь другое. Это похоже на… Не могу вспомнить, на что, но я уже имел дело с такими информационными структурами раньше, не в Сонхи. Может, ты знаешь, как они называются?

– Увы, понятия не имею, о чем ты, однако суть я уловил.

Эдмар соврал: он отлично понял, о чем идет речь, но почему-то не захотел в этом признаться. Глаза слегка сощурены – два насмешливых полумесяца, на губах кривая улыбочка. То ли игра ради игры, это вполне в его духе, то ли за этим прячется что-то не столь безобидное. Знал бы его хуже, решил бы, что он относится к их предприятию недостаточно серьезно.

– Похоже, так: я привел в действие информационную структуру, которая в прошлый раз находилась в свернутом состоянии, а теперь заработала, потому что я, условно говоря, нажал на кнопку «Пуск». Теперь она разворачивается, подчиняясь своей программе, но ее можно и обратно закрыть. Наверное, Мулмонг делал то же самое, если у него тоже был «Тихий крот».

Еще не договорив, Хантре почувствовал, что в его словах было что-то… Неправильное?.. Неуместное?.. Какие-то лишние смысловые вкрапления. Он увлекся, и в его объяснениях пару раз проскочило что-то царапающее, как гвоздем по стеклу, но в то же время совершенно бессмысленное.

– Что я только что сказал?

– Белиберду какую-то, – буркнул Шнырь, который все еще на него обижался непонятно за что.

Кем тоже открыл было рот, но передумал и промолчал.

– Главное, что мы все поняли, – успокаивающим тоном произнес Эдмар.

Видно, что темнит – но в чем и каким образом? Хотя сейчас это не важно. Сейчас важно только одно: опередить Ложу.

Дом был во всех отношениях необитаем – на изнанке никого из народца. Ни гнупи, ни чворков, ни вывыриков, похожих на ежей с человеческими рожицами, ни козяг, которых можно принять за комья тополиного пуха или пыли, не будь у них тонких паучьих ножек. Видимо, ненужных свидетелей разогнал Мулмонг, перед тем как приступил к переброске наворованного в свой схрон.

Облезлые половицы. На беленых стенах расселись, словно дремлющие ночные бабочки, фарфоровые безделушки из тех, что украшают столы и комоды в ларвезийских гостиных средней руки. Увидев их в прошлый раз, Тейзург закатил глаза и тут же страдальчески скривился, потому что потолок они тоже оккупировали. Бело-розовые и бело-голубые с позолотой королевы, цветочницы, матросы, влюбленные, молочницы, пастухи, маги, иные в обнимку с подсвечниками или облокотились на часы – носители незатейливой рыночной эстетики. Эдмар процедил, что в Ляране, а потом и в Сирафе он под угрозой штрафов запретит своим подданным держать в домах подобные художества.

– Тиран, – бросил Хантре.

– Да разве ж я отрицаю? – ухмыльнулся князь Ляраны.

Из стен там и тут выступали буфетные дверцы, за стеклом поблескивали мутные, как будто в них сцедили влагу пасмурного вечера, стаканы и рюмки. Одну из комнатушек целиком занимала незастеленная кровать с панцирной сеткой, и под ней крошево окаменевшего печенья – осталось с тех пор, когда здесь еще водились изнаночные жители.

Вход в канал находился в помещении с дверцами и статуэтками, которое ничем не отличалось от соседних. На первый взгляд не отличалось, а на второй – зыбилось и слоилось, закручивалось воронкой, словно уходящая из ванны вода. Только это не вода, а само пространство.

– Ложа рядом, чувствуешь? В этот раз они почти успели… Что ж, пусть попробуют доказать, что это были мы! Но если мы промедлим, им и доказывать ничего не придется.

– Перекидываемся – и в канал, – отозвался Хантре, про себя добавив: «И прости меня. Ради Сирафа».

– Приготовились, коллеги, – скомандовал Орвехт.

Никаких сомнений, это они. Достопочтенный Тейзург на сей раз превзошел самого себя – явился в черном с кружевами дамском платье и модной шляпке с вуалеткой. Ничего гротескного или театрально условного: перед вами своеобразно красивая особа, знающая себе цену, взирающая на мир так, словно она всем госпожа. Умеет, стервец. Впрочем, мы с вами, коллеги, и без таких умений не пропадем.

Госпожу в черных кружевах сопровождали двое скромно одетых горожан. Можно побиться об заклад на годовое жалование, один из них – Хантре Кайдо под чарами личины. Второй, возможно, Фингер Кемаско, амулетчик Тейзурга. Что ж, если эти двое уцелеют, подходящий будет момент, чтобы их перевербовать. Предварительно объяснив, что деяние, на котором они попались, относится к разряду противозаконных и наказуемых – хищение государственного достояния в особо крупных размерах – и карается смертной казнью либо пожизненной каторгой.

Очевидно, есть и четвертый, кто-нибудь из народца, а то как же они на изнанку попадут?

У магов Ложи стоял в соседнем закоулке фургон с тремя клетками: за проводниками дело не станет, накануне изловили пару гнупи и чворка.

Охотники за капиталами Королевского банка вошли в дом номер два на Малой Капустной улице. Здесь полно таких запущенных домов с давно не мытыми тусклыми окошками и пестрыми от облезающей краски дверями.

Рассредоточенные по Треуголью функционеры бегом подтянулись к месту событий. Их было столько, что окружили строение сплошным кольцом: в самый раз для максимально эффективного удара.

Судя по ощущениям, канал того и гляди откроется… Суно ждал. Надо ударить ни раньше, ни позже, и единственный советчик – его интуиция. Канал заворота никуда не убежит – по крайней мере, не в ближайшие несколько лет – но злоумышленников лучше бы нейтрализовать до того, как они туда нырнут. Во избежание осложнений.

– Щиты! – отдал он новую команду.

Его подчиненные развернули магические щиты. В наступившей тишине доносился из соседнего переулка удаляющийся скрип тележки: завернувший с перекрестка молочник, увидев, что творится, поспешил убраться от греха подальше.

Противник наверняка уже знает об их присутствии.

– Бей!

Ударили слаженно – на тех, кто находился внутри, со всех сторон обрушилось круговое заклятье.

Ответный удар не заставил себя ждать. В оказавшемся меж двух огней доме хрустнули и посыпались оконные стекла. Дверь содрогнулась, словно ее пытались выбить, с крыши фонтанчиками брызнули осколки черепицы. Одна из тронутых ржавчиной водосточных труб отвалилась и с протестующим треньканьем покатилась по тротуару, прямо под ноги магам. На блекло-розовой штукатурке в дождевых потеках добавилось трещин.

Щиты не выдержали. У некоторых пошла носом кровь, кое-кто потерял сознание. К пострадавшим сразу бросились маги-лекари, дежурившие в Треуголье вместе с боевым отрядом.

Орвехт тоже это почувствовал: словно тебя на мгновение накрыло мутной волной, которая вымывает и рассеивает твою силу, да вдобавок несет с собой вкрадчивый шепот, сводящий с ума… Чего и ждать от коллеги Тейзурга, бывшего демона Хиалы.

– Бей!

Второй удар по мощи уступал первому, но в этот раз контратаки не последовало.

– Клетки сюда! – распорядился Орвехт. – Штурмовой группе переобуться!

Маги сосредоточенно и проворно, как на соревнованиях, меняли ботинки: левый на правую ногу, правый на левую – иначе на изнанку не попадешь.

Рысцой прибежали коллеги с железными клетками – каждую тащили вдвоем, ухватив за боковые ручки. Из двух на людей недобро зыркали гнупи, один в потрепанной зеленой курточке, другой в малиновой. В третьей клетке лежала светло-коричневая раковина величиной с ведро, ее обладатель забился внутрь и не подавал признаков жизни: чворки – боязливый народец.

– Держать щиты, боевая готовность! Пошли!

Внутри ни души: грабители все-таки успели… Но вряд ли они сейчас могут похвастаться отменным самочувствием. В лучшем случае зализывают раны, в худшем лежат пластом, как выпивохи после дебоша. Жаль, до них пока не добраться. Зато вход в канал – вот он, добро пожаловать, ежели ты из тех, кто способен ходить такими путями. Но даже если такие пути не для нас, мы свое добудем – теперь это дело относительно непродолжительного времени, дорогие коллеги.

Суно послал мыслевесть специалистам-пространственникам, которым надлежало немедля прибыть в Треуголье, и рапорт о завершении первого этапа операции Шеро Крелдону.

О том, что какая-то сволота ломанулась за его сокровищами, Дирвен узнал, когда возился с полученными от Лормы амулетами.

В старых тяжелых шкатулках, обитых изнутри вытертым бархатом, много чего нашлось. Там были артефакты, о которых он слышал в школе Ложи всего пару-тройку раз, потому что они изготовлены в незапамятные времена и считаются утраченными. Зато Дирвен читал о них в трактатах и справочниках. Кураторы говорили, что взять в руки книжку его только из-под палки заставишь, но то, что ему надо, он в их хваленых книжках находил и схватывал мигом, не забивая голову остальной ерундой. Он же не виноват, что кроме полезной информации об амулетах там полно рассусоливаний – чтобы отыскать что-то стоящее, приходилось все равно что в помойке рыться.

– Для меня здесь ничего интересного, – обронила Лорма с почти человеческой горечью, скривив сухие, как ветхий пергамент, губы. – В свое время я думала, что вот это мне поможет… Но нет, для меня не сработало.

Она повертела в сморщенных пальцах и бросила обратно в шкатулку миниатюрный бронзовый овал с ручкой, похожий на кукольное зеркальце. С обеих сторон рисунок из точек – человеческое лицо, и на обороте тоже лицо, но другое.

– Так это же «Кувырок личины»! – изучив амулет, Дирвен едва не присвистнул. – Ты ведь можешь…

– Я – не могу, – оборвала вурвана. – Только что сказала, ты не услышал. Для таких, как я, это не действует.

«Кувырок личины» – один из тех легендарных амулетов, которые упоминаются в древних источниках, однако секрет их изготовления давно забыт, и считается, что ни одного экземпляра не сохранилось. Тем более что «Кувырок» из одноразовых амулетов, которые после первого и единственного использования превращаются в хлам. Если его активировать, он меняет внешность своего обладателя: черты лица, волосы, голос, запах пота, расположение родинок – все становится другим, и это насовсем, обратно не переиграешь.

Дирвен добавил игрушечное бронзовое зеркальце к той связке, которую всегда держал в потайном кармане на всякий крайняк.

Языковые амулеты – тоже неплохо, давно собирался выучить бартогский и аснагисский. «Кровостоп» запечатывает раны, «Луногляд» позволяет при лунном свете видеть не хуже, чем при солнечном, «Рыбий царь» приманивает рыбу. «Негрибач» защищает разум от дурманящего воздействия китонских грибочков, даже если жрать их горстями – единственный недостаток, он на один раз. «Прыжок хамелеона» позволяет проходить сквозь стены и другие препятствия, у него такой есть, но запасной лишним не будет. А это, похоже, «Слуп-слуп», название дурацкое, но с ним можно перебежать через водоем любой протяженности, словно посуху, наступая на ряску, плавник и листья кувшинок, главное – не останавливайся, а то сразу на дно. «Слуп-слупы» в ходу у жителей тропиков, но там, где на поверхности речек и озер никакая дрянь не плавает, толку от них, как от дохлого чворка.

«Раковина дарителя» – тоже полезная штука, вроде «Чаши Таннут», которая осталась в Аленде. Корабль с ее помощью не потопишь, даже утлую лодчонку не потопишь, зато можно отправить на дно морское что-нибудь ценное или, наоборот, ненужное: в дар перед путешествием, во исполнение обета или чтоб откупиться от гнева морских божеств. Может, когда-нибудь пригодится.

Было и такое, с чем он до сих пор не разобрался: например, медная женская голова величиной с кулак, с торчащей посреди лба крохотной змеиной головкой, или деревяшка вроде отточенного карандаша без грифеля, усеянная, словно кабошонами, цветными стекляшками. Эти штуковины считались древними еще в те времена, когда Лорма была не вурваной, а человеком. В них ощущалась дремлющая сила, но одни крухутаки знают, для чего ее можно применить. За прошедшие тысячелетия в Сонхи много чего изменилось: страны, языки, ландшафты, созвездия, имена земель, рек и гор, одни разновидности волшебного народца исчезли, другие появились, кое-кто из старых богов то ли уснул, то ли канул в небытие, да и в магии не обошлось без перемен. Ничего удивительного, что древних артефактов не добудишься, но не было еще такого амулета, который оказался бы Дирвену не по зубам.

Он надеялся, что среди неопознанного окажутся строительные артефакты, тогда можно будет без помощников поставить на заднем дворе годный сортир и привести в порядок пару комнат, которые хоть и назывались «покоями консорта», выглядели как ночлежка для босяков. Похоже, раньше тут жили придворные царя Млюарри: вселившись в эти хоромы, Дирвен первым делом отодрал приколоченных к стенам ящериц, расплющенных, засушенных, вдобавок покрытых черным и золотым лаком.

Широкая кровать с ворохом пользованных одеял и подушек – цветастое шитье, прихотливые сурийские узоры, и все это истрепанное, как из лавки старьевщика, а украшенные резьбой столбики источены жучками-древоедами. Потолок в потеках – в сезон ливней только и знай подставляй тазики. Ветхие ларвезийские обои чем-то заляпаны, а там, где они отстают, видны пятна плесени. Скрипучие половицы всякий раз исполняют симфонию, окна не открываются, а если сумеешь открыть, потом намаешься, пока закроешь – одну раму он уже сломал.

У Лормы на все один ответ: вот захватим Эгедру… Дирвен и сам был не прочь захватить эту треклятую Эгедру, но его приводило в ярость то, что решает не он: ну совсем как в те времена, когда Ложа использовала его в своих интересах – и это дохлое величество туда же!

Он с головой ушел в изучение амулетов, старался только о них и думать, это помогало отделаться от всяких мутных мыслей, которые вились вокруг, словно кусачая мошкара. От летучей пакости его защищал «Верный полог», а от своих же мыслей никакие артефакты не спасут. Если дать им волю, становилось тошно, как будто отравы хлебнул.

Чавдо Мулмонг оказался обманщиком, готовым ограбить даже своего короля, Лорма – расчетливой кровожадной гадиной с холодным сердцем, хотя он-то вначале решил, что она способна любить. И Хеледика во второй раз его предала, чуть не убила, да еще смотрела, как на грязь под ногами. И мама… А что он знает про маму? Только то, что сказал крухутак, но этот пернатый мешок выдал информации с воробьиный нос, и вдобавок Лорма сразу влезла со своим фальшивым сочувствием. Может, маму похитили и насильно выдали замуж? А он, как наивный сопляк, развесил уши… Ясно, что это происки Рогатой, но все равно до жути досадно. И в Ларвезу ему теперь нельзя – схватят и засудят, как преступника. В Овдабе его ждет то же самое, хотя туда он возвращаться и не собирался. А Суно Орвехт в последнем разговоре обвинил его во всем, что творилось в Аленде во время его правления, как будто он нарочно приказывал грабить и устраивать погромы! Они же сами делали что хотели, не по его указу. Лорма и ее амуши, Мулмонг, Шаклемонг со своими единомышленниками, сменивший Шаклемонга Эрчеглерум – все они действовали самостоятельно, правитель не отвечает за каждый чих своих подданных! А на душе все равно тошно, словно там мутная лужа, в которой кишмя кишит всякая дрянь. Таскать это в себе ничуть не лучше, чем ходить с рогом на голове.

И нормального поимелова у него давно уже не было. Лорма не в счет. Хоть она и превращается ненадолго в красивую девушку – с засохшей в уголках рта чужой кровью – он-то знает, кто она на самом деле. А Ниларья по наущению деда-жулика от него шарахается, словечком перемолвиться не хочет. Ну и пусть катится, пусть чахнет над доской сандалу, не зная радостей настоящей любви, ей же хуже.

Зато амулеты своего повелителя не подведут. И он наконец-то разбогател. В Исшоде тратить деньги не на что, но он же не собирается торчать здесь вечно. Надо разобраться с арсеналом, завоевать Эгедру, чтобы Лорме было чем заняться, а потом найти способ забрать из пещеры деньги и махнуть в дальние края, где ни Лорма, ни Ложа, ни министерство благоденствия его не достанут.

Раскрасневшийся, взмокший, злой – лучше не подходи, Дирвен экспериментировал у себя в комнате с непонятной деревяшкой в бусинах, когда уловил сигнал сторожевых артефактов: кто-то полез в его сокровищницу. Это его почти обрадовало, наконец-то можно хоть кому-нибудь навалять. Ну, держитесь, сами напросились, задаст он жару подлому ворью!

Он раньше ел на серебре,

Теперь последней корке рад,

Живет кротом в своей норе,

Но мудростью глаза горят!

Его нутро терзает глист,

Но враг пред ним дрожит, как лист,

И он радеет о стране

В подземной темной глубине!

На солнце выползает он -

И воцаряется закон!

Когда нестройный хор смолк, из-за двери с геральдической резьбой донесся голос Аджимонга:

– Уже лучше, коллеги, но пока еще не безупречно, продолжаем репетировать! Стараемся не фальшивить, и побольше грозного величия! Напоминаю, от репетиций освобождены только те, кто выполняет задания особой важности, но крайне желательно, чтобы они тоже подошли ко мне порепетировать в удобное для себя время. Достопочтенного Орвехта хорошо бы отловить, он еще ни разу…

Услыхав это, достопочтенный Орвехт приложил палец к губам и крадучись направился к лестнице. А достопочтенная Марченда Фимонг – наоборот: распахнула дверь и ворвалась в зал, с решительным выражением на круглом пухлощеком лице.

– Коллеги, это что еще за словоблудие вы тут развели?! Самим-то не тошно?

– Коллега Марченда, мы хотим напомнить Верховному Магу о его заслугах перед Ложей и Ларвезой, о перенесенных тяготах и величайшем в истории подвиге! Неужели вы осмелитесь отрицать заслуги достопочтенного Крелдона?

– Думаете, балбесы, коллеге Шеро это понравится? Кто сочинял это безобразие?

– Это плод коллегиального творчества, выпестованный из глубины сердца, выражение нашей преданности главе государства!

– Хотя бы куплет про глиста выкиньте, сделайте одолжение! Вас не жалко, но Шеро собирается отметить день рождения тихо-мирно, с теми, кого сам позвал, а вы ж ему весь праздник своими глистами испоганите!

– Тогда предложите свой вариант, коллега Фимонг, – произнес Аджимонг преисполненным оскорбленного достоинства тоном.

Марченду пригласили, а его нет. Впрочем, он собирался явиться к дверям начальственного кабинета самочинно, в сопровождении вымуштрованного хора из нескольких десятков высокопоставленных магов.

– Мы ведь должны каким-то образом сказать о том, что Верховный Маг стойко переносил лишения и радел об отечестве… – подхватил кто-то из аджимонговых сторонников.

– А без глиста об этом сказать никак не получится?!

– Вот и предложите свой вариант, если наш вам не нравится! Критиковать все горазды, другое дело – проявить творческую смекалку…

Орвехт тихонько удалился. Чуяло его сердце, что в день рождения Шеро придется им обороняться от этих деятелей, но не в таких же масштабах… Аджимонг превзошел его ожидания, иной раз оторопь берет.

Сейчас в лечебницу к Зинте. Раны заживают, она идет на поправку, а он так и не поговорил с Нинодией. Некогда. Спасение государственной казны важнее. Зинта поймет. Маги-пространственники уже работают над вопросом, как извлечь со дна заворота все то, что Мулмонг туда сплавил. Лишь бы успеть раньше, чем оглушенные заклятьями грабители соберутся с силами и переправят похищенное в недосягаемое для Ложи место.

Вроде бы небольшое кафе с треугольными белыми столиками и прозрачными стенами, за которыми простор, облака, далекие пейзажи… Одна видимость, что это кафе. То-то в чашке перед ним вместо кофе или чая – озерная вода с камышами и клочьями тумана. У Тейзурга, наверное, то же самое. Но, может, что-то другое.

– Мы живы?

– Полагаю, пока еще живы, раз мы здесь, а не где-нибудь еще, – Эдмар взял свою чашку и как ни в чем не бывало сделал глоток. – Помнишь, как мы сидели тут в прошлый раз?

Он попытался вспомнить – и почувствовал себя слегка пьяным, как от шакасы или шампанского, перед глазами бирюзовая рябь… Помотал головой, стряхивая наваждение, хотя разве это стряхнешь?

– Прошлого раза не помню.

– Ты тогда получил тяжелые травмы, но я позаботился о том, чтобы ты выжил.

– В этой жизни или когда?

– В этой, хотя довольно давно.

– Почему я получил травмы?

– Результат магического опыта, к которому ты не был готов – тело не выдержало нагрузки. А я боялся тебя потерять, и в один из моментов кое-что принял, чтоб успокоить нервы… Снадобье вроде китонских грибочков. После этого меня занесло сюда, а ты уже сидел здесь в одиночестве, с чашкой своего любимого болотного пойла. Мы тогда наконец-то поговорили после долгой разлуки, но я, когда очнулся, все забыл. А ты?

– Я тоже. Когда мы там, мы не помним, о чем разговаривали здесь. А сейчас мы, похоже, влипли в неприятности.

– Неприятностей не бывает, – ухмыльнулся собеседник. – Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь.

– Для тебя не бывает, для других бывают. Я не о себе, а о тех, чье будущее зависит от нашей авантюры.

– Мое отношение к этому ты тоже знаешь. Увы, мы разные, но, быть может, именно поэтому нас притягивает друг к другу?

– Пойдем, – Хантре поставил чашку и встал. – Чем скорее, тем лучше.

– Может, еще посидим? Для тебя ведь не секрет, что время здесь и там течет с разной скоростью.

– Не в этом случае. Нам так влепили, что по времени мы сейчас намертво привязаны к своим физическим телам. Сначала влепили вдогонку, потом мы угодили в какую-то клейкую магическую пакость, и такой эффект получился из-за совмещения того и другого. Пока мы тут болтаем, время течет с обычной для нас скоростью, еще немного – и не очнемся.

– Тогда пойдем. Хотелось бы надеяться, что в этот раз бить не будут…

Поставив чашку, в которой, похоже, был просто хороший кофе, а не камыши и туманы, Эдмар распахнул стеклянную дверь. Они одновременно шагнули через порог.

Перед тем как выйти из царской хоромины, Дирвен сунул под стельки ботинок два плоских кожаных кругляша с вытисненными рунами: «Пятокрылы», парные амулеты, с ними домчишься куда хочешь быстрее скаковой лошади. Круче «Скоробега», редкая штука – изготовить их сложно, и на это уходит уйма времени, но охваченная завоевательским зудом Лорма расстаралась и добыла для него «Пятокрылы». Их доставили в Роф уже после того, как разведчики вернулись из Джахагата. Не новые, но на год-полтора хватит.

Путь до скалы с тайником занял меньше часа. Вечерело, небо стало похоже на лилово-розовый пион, в зарослях дурными голосами орали птицы и прочее тропическое зверье.

Первым делом он осмотрел окрестности, но нигде никаких признаков вторжения. А внутри кто-то есть. Не зря возился с ловушками, любители чужого не заставили себя ждать.

Или, может, объявился тот, кто устроил здесь тайник? Все равно это теперь сокровища Дирвена, потому что кто найдет клад волшебного народца и отберет силой или хитростью у прежнего хозяина, тот становится его законным владельцем, так заведено. Отобрать – это запросто. А новоявленным претендентам, если они люди – что в Исшоде маловероятно – надавать пинков и прогнать взашей. Хотя придется с ними поделиться, так тоже заведено, иначе нечаянное богатство не пойдет ему впрок.

Дирвен активировал «Прыжок хамелеона» и шагнул внутрь сквозь оплетенную вьюном скальную стенку.

Много денег – это, конечно, хорошо. Но не всегда. Кемурт предпочел бы, чтобы здесь и сейчас их было поменьше, потому что лежать на них неудобно.

Денег в этой пещере, словно гальки на пляже. Несметные россыпи золотых и серебряных монет, слитков, драгоценных камней, вдобавок обрывки лопнувших от магического удара кожаных мешочков, обломки разбитых шкатулок, мятые бумажки с гербовыми печатями. И на том спасибо, что с головой не утонули.

Пошевелиться он мог, но с трудом: как будто спутан по рукам и ногам, но не веревками, а чем-то вязким. Наверное, похожие ощущения испытывают те, кто угодил в болотную трясину. Еще чуть-чуть, и он поймет, в чем дело… Ну да, эту «трясину» создают амулеты – ловушка для незваных гостей. Взять их под контроль не удалось, они подчиняются кому-то покруче Кемурта Хонбица.

Полумрак, под сводами пещеры поблескивают изогнутые металлические зеркала. Остальные тоже здесь: с трудом приподняв голову, он обнаружил рядом Эдмара и Хантре. Оба в своем настоящем облике, лица перемазаны кровью и расплывшимся гримом, Хантре остался без парика, а Тейзург без дамской шляпки с вуалеткой. И оба без сознания.

В дальнем углу кто-то хныкал.

– Шнырь, ты?

– Кто же еще? – плаксиво отозвались из темноты. – Ох, пропала моя головушка горемычная, истлеют мои косточки в злодейской норе… Кем, а Кем, а давай ты что-нибудь придумаешь, чтобы мы спаслись – ну, как в той книжке, которую мы читали? Когда их пираты поймали…

– Попробуем, когда все очнутся. Эдмар и Хантре вроде дышат, но мне кажется, их шибануло похуже, чем нас с тобой.

– Есть такие чары, которые на магов действуют сильнее, чем на остальных, и чем маг круче, тем больше ему достанется, – деловито сообщил гнупи. – Эти злыдни из Ложи небось знали, против кого колдуют. Ох, пропали наши головушки…

– Тихо! – шикнул Кемурт.

Но Шнырь уже и сам замолчал.

Один из участков скальной стены колыхнулся, как штора, которую пошевелил ветер, на миг из камня вылепился барельеф… И вот уже не барельеф, а человек стоит возле стенки. Ясно, амулетчик выполнил «Прыжок хамелеона».

Новоприбывший оглядывал сокровищницу с оторопелым выражением на хорошо знакомой Кему разгоряченной веснушчатой физиономии. Вот уж влипли так влипли…

– Ну вы придурки, вы чего здесь все вверх дном перевернули?! Аккуратно же лежало, а вы полезли за чужим добром и насвинячили! Сами будете собирать обратно все до последней монеты, а потом я решу, что с вами делать!

– …С Вратами Перехода не все так просто, как считает досужая публика. На первый взгляд, маг открывает их и шагает через порог – как будто всего лишь перемещается из комнаты в комнату. Но что происходит с путешественником в этот момент? – Зибелдон выдержал паузу. – Если взять для аналогии явления вашего мира, и если представить себе человека в виде сгустка информации – иначе говоря, в виде файла, то можно сказать, что в момент перехода ваш файл преобразуется из одного формата в другой. Благодаря этому феномену путешественник обретает способность изъясняться в чужом мире на местном языке и не испытывает телесного неудобства из-за внезапной и по сути катастрофической смены внешней среды. Когда он возвращается через Врата домой, происходит обратная конвертация. Сей процесс занимает всего лишь мгновение – промежуток времени, потребный для одного шага, и обычно не сопровождается пагубными побочными эффектами. Но мир может отказать визитеру в конвертации и не пропустить его через Врата. Аналогичного результата могут добиться заинтересованные маги, если применят соответствующее заклятье. Это требует колоссального расхода силы, но моих бывших коллег в случае с Тейзургом это не остановило. Хотя результат они получили чворкам на смех, чего и ждать от выживших из ума бездарей…

Достопочтенному Зибелдону давно не приходилось читать лекции. В последний раз – в алендийской Магической Академии около трех лет тому назад. А сейчас он делился знаниями с благодарной аудиторией за чашкой чая, глядя на прелестную волшебницу, за которой был не прочь приволокнуться.

Синеглазая брюнетка с фарфорово-белой кожей – его любимый типаж, вдобавок в этой компании она самая могущественная. Две ее подруги, одна из них – жена потерявшегося мага-путешественника, тоже обладали силой, но Лейле значительно уступали.

Отрадно, что все трое лелеют планы добраться до Тейзурга и припереть его к стенке. Светловолосая Тина, чертами лица несколько напоминающая Зинту, сказала, что в этот раз он нарвался и пусть пеняет на себя. Достопочтенный Зибелдон, разумеется, ничего не имел против. Поделом будет мерзавцу, из-за которого погибли редчайшие ростки иноглярии из мира Туан Тиги. За ту несусветную историю с куджархом и разоренной клумбой Тейзург перед ним так и не извинился.

Отрадно, что они из тех, кто держит слово. Когда он вернулся из своей недавней вылазки в Сонхи с драгоценной информацией, проломленным затылком и перебитым позвоночником, ему немедля оказали помощь, как и было обещано. Проведя несколько дней в лечебном «коконе», схожем с легендарными «хрустальными гробами», Зибелдон пошел на поправку. Сейчас он передвигался в антигравитационном инвалидном кресле – истинном шедевре здешних технологий, но через восьмицу-другую сможет встать на ноги.

И наконец, отрадно то, что он в хорошей компании. Они все ему нравились, не только прекрасная, как дивный сон, Лейла.

Взрослые объявились через некоторое время после того, как к нему пришла юная видящая, заявившая, что он-де знает, как попасть туда, где находится ее исчезнувший отец. У Зибелдона гора с плеч свалилась: брать на себя ответственность за способного, но не получившего должного образования подростка ему совершенно не хотелось. Когда нагрянули Лейла и Тина, разыскивавшие Марсию, он только обрадовался, а когда узнал, что они, хвала местным богам, мало-мальски сведущи в магии, обрадовался вдвойне. Он успел истосковаться по обществу себе подобных и уже не чаял встретить их в этом варварском мире.

Помочь в поисках заблудившегося путешественника Зибелдон охотно согласился: он успел соскучиться по задачам, которые с ходу не решить, вдобавок не помешает обзавестись в этом мире полезными связями, вдобавок Лейла…

Межпланетное путешествие с Земли на Нез оказалось весьма любопытным опытом, хотя для него так и остался невыясненным вопрос, что такое гиперпространство: часть Несотворенного Хаоса или некая иная среда, неизвестная сонхийским ученым? Зибелон склонялся ко второму варианту.

Для начала он с портретом пропавшего мага отправился в Сонхи навести справки. Ему повезло – информацию удалось получить в первой же забегаловке, и в то же время не повезло – при его появлении как будто сам мир взбесился, словно цепной пес при виде перелезающего через забор воришки. Поначалу грешил на коллег из Ложи, еще и подивился тому, какое мощное заклятье эти бездари ухитрились сотворить. А потом вскрылись дополнительные подробности, и оказалось, все куда серьезней. Похоже, обратная дорога в Сонхи ему теперь навеки заказана.

В «Бешеной бабочке» один из магов упомянул о том, что наемник Тейзурга, известный как Хантре Кайдо, не помнит, как его звали раньше и кем он был до того, как попал в Сонхи. Услышав об этом, собеседницы Зибелдона переглянулись, Тина процедила:

– Лиргисо – пациент реанимации. Вопрос времени. Он перешел границы, это ему с рук не сойдет.

Она выглядела рассвирепевшей. Ивена то сплетала, то расплетала пальцы. Лейла о чем-то задумалась, сощурив синие глаза.

– Кто такой Лиргисо? – осведомился Зибелдон.

– Это имя Тейзург носил в прошлой жизни.

– Он ведь явился к вам в гости, когда Поль лечился после травмы? – Лейла повернулась к Ивене. – Наверняка у Поля брали кровь на анализ, я добуду замороженный образец, и проверим, нет ли следов психотропных веществ.

– А на чары проверяли? – поинтересовался маг-путешественник. – Нет?.. О, запамятовал, у вас это не практикуется, а напрасно. Принесите-ка мне этот образец, я посмотрю и заодно познакомлю вас с этой методикой.

Результат превзошел его ожидания: после проверочного заклятья пробирка с кровью начала испускать бирюзовое мерцание.

– Вот оно что… – изумленно вымолвил Зибелдон. – Это же приворот Киншатского источника! То-то рассказывали, что прошлым летом киншатские сторожа озолотились, поскольку нашелся некий покупатель, пожелавший сохранить инкогнито. Когда Эдмар побывал у вас в гостях, они что-нибудь пили?

– Пили вино, которое он принес, – голос Ивены напоминал натянутую струну. – Не надо было, я понимаю… Но ведь они пили это вино все трое – и Поль, и он, и девушка, которая была вместе с ним.

– Не имеет значения. Эти чары действуют только на того, кого предполагается зачаровать. Как у вас говорят, индивидуальная настройка.

К его дальнейшим пояснениям они отнеслись с изрядной долей скепсиса. То, что миры иной раз присваивают путешественников, и те забывают, кто они такие и откуда пришли, то, что с миром можно договориться, чтобы он кого-то заманил и зачаровал, то, что для этого достаточно подмешать человеку в питье чуть-чуть особого снадобья – с их точки зрения это сказки, полная чушь. Только из вежливости никто не произнес этого вслух.

Зибелдон не мог повышать голос – сразу напоминали о себе травмированные ребра, и все равно в пылу дискуссии он охрип, доказывая, что каждый мир представляет собой гигантскую сверхсистему, таких сверхсистем великое множество, и они могут существенно различаться между собой на всех уровнях: непохожие элементы, не те взаимосвязи между отдельными элементами и подсистемами, по-иному организованные информационные структуры. Хвала богам, в какой-то момент до всех троих дошло, что они отрицают то, о чем давно уже знают – но знают умозрительно, в других терминах и на других примерах.

– Возможно всё что угодно! – сипло выдавил Зибелдон, радуясь победе над оппонентками и морщась от боли в грудной клетке. – Ваш мир тоже мог бы показаться жителям Сонхи до крайности странным и в чем-то невозможным. Но у нас к этому относятся проще, мы давно знаем о множественности миров. Путешественниками написано немало книг, вашим покорным слугой в том числе – всяк обученный грамоте может прочитать.

– А как вы смотрите на то, чтобы здесь у нас написать книгу о Сонхи и о тех мирах, где побывали? – спросила Лейла.

Зибелдон решил, что смотрит на это положительно, тем более если заплатят гонорар.

– Только сначала надо вытащить Поля из этой за… – Тина запнулась. – Из вашего мира Сонхи. Есть способ сделать так, чтобы к нему вернулась память?

– Проще простого. Для этого надо, чтобы кто-то из его близких пришел за ним и назвал по имени. Если это будет его ребенок, достаточно назвать «папой», но я бы не рекомендовал брать с собой в Сонхи Марсию или Михаса. Они еще дети, а я не могу дать гарантию, что путешествие будет безопасным. Таким как вы, Тина, тоже нельзя отправляться в миры с сильным магическим началом, не выяснив предварительно, как это может повлиять на искусственную составляющую вашего организма.

– Я пойду, – решительно сказала Ивена.

Тонкая, с суховатым бледным лицом и ранними морщинками возле тревожных лучистых глаз. Зибелдон уже знал, что дочь у нее родилась больная и полностью выздоровела два года назад – это заслуга Тейзурга, доставившего для Марсии из Сонхи заклятое лекарство. Впрочем, то, что она родилась больная, тоже его заслуга.

– И я, – сказала Лейла. – Очень хочу посмотреть ему в глаза! Он ведь, когда появлялся здесь, так и не соизволил со мной встретиться. Ограничился изысканными интригующими посланиями, – она недобро усмехнулась. – Ну да, меня не было на Незе, я моталась черт-те где, но что ему стоило разыскать меня, чтобы повидаться? А Поля ждут на работе.

– И дома, – мрачно добавила Тина.

Рассказав им о Сонхи все, что необходимо иметь в виду путешественникам-иномирцам, Зибелдон проинструктировал Лейлу с Ивеной, как открывать Врата. Сам он не мог с ними отправиться – инвалидное кресло с собой не возьмешь, вдобавок не хотелось, чтобы его снова огрели шкафом. На тот момент он еще был не в курсе, почему на него остервенело набросилось всё, что шевелится, едва он ступил на пыльную брусчатку тротуара в своем родном мире.

Полнейшее фиаско. Врата Перехода попросту не открылись – ни у Лейлы, ни у него. Этак недолго прослыть мошенником, который вначале заморочил голову юной Марсии, а потом и взрослым волшебницам. Сбитый с толку, Зибелдон после передышки на пробу открыл Врата в мир Бингару, который несколько раз посещал. Хвала богам, не разучился, и силу не потерял, и прекрасные дамы смогли убедиться, что он их не обманывает. Лейла после этого, следуя его подсказкам, тоже самостоятельно открыла Врата в Бингару, однако Врата Сонхи все равно оказались ей не по зубам.

– Не понимаю, в чем дело, – в раздумье произнес Зибелдон. – Похоже, нас не пускают, но почему? Когда мир кого-то присваивает, у его близких всегда остается шанс прийти за ним и забрать назад. Насколько я знаю, не сохранилось свидетельств о том, чтобы это сопровождалось катаклизмами и атаками на визитеров. Или не всегда, или мы что-то упустили?..

– Поль говорил со мной о Сонхи, – чуть сбивчиво, с напряжением в голосе, вымолвила Ивена. – Эдвард Мангериани… то есть, Тейзург, сказал ему, что он – бывший Страж мира Сонхи, который когда-то оттуда ушел. Может быть, из-за этого?

Вот те раз… Достопочтенный Зибелдон на несколько секунд онемел, зато все части головоломки встали на место.

– Что ж, тогда все ясно. Если мир заполучил обратно потерявшегося Стража, пускай даже запасного, уж он постарается его не выпустить. Потому и меня вздрючили, потому и Врата Перехода для нас на замке. Ничего не попишешь, обстоятельства непреодолимой силы.

– А если открыть эти Врата не отсюда, а из другого мира? – предложила Тина.

Дельная мысль, но из этого ничего не вышло. Мир Сонхи не собирался отдавать вернувшегося Стража, и Врата не удалось открыть ни с замусоренного пустыря в дебрях обшарпанных бингарских многоэтажек, ни из цветущей долины под радужно-сумеречным небом Туан Тиги.

– Н-да, уж теперь мне о возвращении домой можно забыть окончательно, – философски заметил маг-изгнанник.

– Вы с вашими знаниями и здесь будете востребованы, – утешила Лейла. – Черт, что еще можно сделать?

– А если каким-то образом вынести на хрен эти чертовы Врата? – повернулась к Зибелдону Тина.

– Теоретически можно, – вздохнул консультант, шокированный и в то же время отчасти восхищенный ее подходом к проблеме. – Теоретически всё можно, однако я не представляю, кто на это способен на практике… Здесь понадобится тяжелая артиллерия.

Они обменялись такими взглядами, словно это их обнадежило.

– Тяжелая артиллерия будет.