Золотое руно (сборник)

Выждать время

Эрни Гаргалян был толст — «Гаргантюан Гаргалян», так его иногда называли. К счастью он, как и я, жил на Марсе; здесь гораздо легче таскать на себе лишний вес. В нём было, должно быть, под полтораста кило, однако здесь он весил втрое меньше, чем на Земле.

Забавно, но Гаргалян был одним из немногих людей на Марсе, достаточно богатых, чтобы летать на Землю так часто, как захочется, но он никогда этого не делал; я не думаю, что он вообще планировал ещё хоть раз ступить на поверхность планеты‑матери, хотя все его богатые клиенты жили там. Гаргалян торговал марсианскими окаменелостями: служил посредником между удачливыми старателями, нашедшими хорошие образцы, и состоятельными коллекционерами на Земле и брал за свои услуги такой же непомерный кусок финансового пирога, какой отреза́л от обычного.

Его контора располагалась во внутреннем круге — очень удачно; он знал всех. Входная дверь была из прозрачного аллокварца с вырезанным на ней лазером названием и часами работы; не совсем выбито в камне, но, тем не менее, подобающе солидно для торговца доисторическими останками. Называлась контора «Лавка старинных окаменелостей» — словно бывают какие‑то другие.

Старинная дверь старинной лавки отъехала в сторону при моём приближении — несколько шумно, на мой взгляд. Марсианская пыль проникает всюду, даже под наш защитный купол; какая‑то её часть, по‑видимому, проникла и внутрь механизма двери.

Гаргаляна, сидящего за длинным рабочим столом, заваленным кусками горной породы, я застал посреди деловых переговоров. Старатель — седовласый, с изборождённым морщинами лицом; по виду его могли прислать из «Централ‑Кастинга»[251] — стоял рядом с Гаргантюаном (ладно, ладно, я тоже его иногда так называю). Они оба смотрели в монитор, который показывал крупный план окаменелого ризоморфа.

— Aresthera weigartenii, — удовлетворённо произнёс Гаргалян; у него был отрывистый ливанский акцент и низкий, раскатистый голос. — Причём молодая особь — на данной стадии развития они встречаются редко. И видите этот радужный отлив? Прекрасно. Преминерализация силикатами. За него можно получить приличную цену — да, очень приличную.

Голос старателя был хрипл. И у тех из нас, что бо́льшую часть времени живут под куполом, достаточно много проблем из‑за сухого воздуха; те же, кто полжизни проводит в поле, дыша воздухом из баллонов, хрипят неимоверно.

— Насколько приличную? — спросил он, прищуриваясь.

Гаргантюан, нахмурившись, задумался.

— Я могу продать это быстро за, скажем, одиннадцать миллионов… если дадите мне больше времени, то, вероятно, и за тринадцать. У меня есть клиенты, специализирующиеся на A. weigartenii, которые заплатят больше, но они долго раздумывают.

— Деньги мне нужны быстро, — сказал старатель. — Это дряхлое тело долго не протянет.

Гаргалян оторвал взгляд от монитора, чтобы взглянуть на старателя, и в этот момент заметил меня. Он кивнул мне и поднял палец — палец, который означает «одну минуту», а не другой, хотя и его я вижу довольно часто, входя в разные места. Он кивнул старателю, по‑видимому, соглашаясь, что ему немного осталось в этом или любом другом мире, и сказал:

— Стало быть, ускоренный вариант. Давайте я выпишу вам квитанцию за вашу находку…

Я дождался, пока Гаргалян завершит дела и потом подошёл к нему.

— Привет, Эрни, — сказал я.

— Мистер Дваикса собственной персоной! — провозгласил Гаргалян; его мохнатые брови взлетели над круглым обрюзгшим лицом. Он любил меня так называть, потому что мои имя и фамилия — Алекс Ломакс — оканчивались на эту букву.

Я вытащил из кармана планшет и показал ему фото семидесятилетней женщины с седыми волосами, уложенными в чёлку над морщинистым лицом.

— Узнаёшь её?

Гаргантюан кивнул; его подбородки заколыхались.

— Конечно. Меган Делакурт, или Делани — как‑то так, да?

— Делахант, — сказал я.

— Точно. Что случилось? Она твоя клиентка?

— Она ничья клиентка, — сказал я. — Старушка отдала концы.

Я видел, как сузились на мгновение глаза Гаргаляна. Зная его, я мог предположить, что он сейчас подсчитывает: он остался должен ей денег или она ему?

— Печально это слышать, — сказал он с той разновидностью сожаления, что является лишь формой вежливости — предположительно это означало, что с её смертью он ничего не потерял. — Она была довольно стара.

— «Была» — очень подходящее слово, — сказал я. — Она перегрузилась.

Он кивнул без капли удивления.

— Вот и тот старик тоже хочет. — Он указал на дверь, за которой скрылся давешний старатель. Это был довольно распространённый сценарий. Люди прибывают на Марс молодыми в надежде сколотить здесь состояние поиском окаменелостей. Удачливые натыкаются на ценную находку быстро; неудачники продолжают искать и искать, постепенно старея. И если находят пристойный экземпляр, то первым делом перегружаются, пока не стало слишком поздно. — Так что с ней? — спросил Гаргалян. — Дело о производственном браке? Родственники хотят засудить «Новый Вы»?

Я покачал головой.

— Нет, перегрузка прошла хорошо. Но кто‑то убил перегруженную версию вскоре после совершения перегрузки.

Брови Гаргаляна взметнулись вверх.

— А это возможно? Я думал, что перегруженные бессмертны.

Я на собственном недавнем опыте убедился, что перегруженного можно убить с помощью оборудования, специально сконструированного для этой цели, но единственный на Марсе широкополосный дезинтегратор находился в надёжных руках новоклондайкской полиции. Тем не менее некоторое время назад я стал свидетелем совершенно невероятного самоубийства, совершённого перегруженной личностью[252].

Но в этот раз всё было значительно проще.

— Её заманили на верфи — по крайней мере, так это выглядит — и поставили перед дюзой лежащего на брюхе большого ракетного корабля. Кто‑то запустил двигатель — она и сыграла Маргарет Хэмилтон[253].

Гаргалян разделял моё увлечение старыми фильмами; он понял о чём я говорю и содрогнулся.

— Ну так тогда же всё ясно, нет? Это наверняка кто‑то из экипажа — кто‑то, имеющий доступ к управлению двигателем.

Я покачал головой.

— Нет. Дверь в пилотажную кабину взломали.

Эрни нахмурился.

— Ну, может быть, это кто‑то из команды пытался представить дело так, словно это был не кто‑то из команды.

Спаси меня боже от детективов‑любителей.

— Я проверял. У них у всех есть алиби — и, разумеется, ни у кого нет мотива.

Гаргантюан издал фыркающий звук.

— А что с оригинальной версией Меган? — спросил он.

— Её уже нет. Оригинал обычно подвергают эвтаназии немедленно после создания копии; нельзя позволять, чтобы существовало две версии одного и того же человека одновременно.

— Для чего может понадобиться убивать кого‑то после перегрузки? — спросил Гаргалян. — Ну, то есть, если хочешь кого‑то прикончить, гораздо проще это сделать, пока он в своём нормальном биологическом теле, верно?

— Полагаю, так.

— И убийство перегруженного — это ведь всё равно убийство, верно? Я, правда, таких случаев не припоминаю, но по закону именно так, да?

— Да, это всё равно убийство, — сказал я. — Наказание за него — пожизненное заключение; на Земле, понятное дело. — Когда срок заключения больше двух марсианских лет, дешевле отправить преступника на Землю, где воздух бесплатный, чем держать его в под замком здесь.

Гаргантян снова покачал головой и подбородками.

— Она казалась такой приятной старушкой, — сказал он. — Не представляю, за что кому‑то могло захотеться её убить.

— Это «за что» меня тоже беспокоит, — сказал я. — Я знаю, что она приходила сюда пару недель назад с образцами на продажу; я нашёл квитанцию у неё в планшете.

Гаргалян указал на свой настольный компьютер, и мы подошли к нему. Он заговорил, обращаясь к машине, и на мониторе, с которым он работал ранее, появились изображения окаменелостей.

— Она принесла трёх пентапедов. Один оказался барахлом, но два других были очень приличные.

— Ты их продал?

— Этим я здесь и занимаюсь.

— И отдал ей её долю?

— Да.

— Сколько это было?

Он снова заговорил с компьютером и указал на появившуюся на мониторе сумму.

— За всё девять миллионов соларов.

Я нахмурился.

— В «Новом Вы» базовая конфигурация стоит семь с половиной. После того, как она перегрузилась, не могло остаться достаточно денег, чтобы оправдать убийство. Если только… — Я вгляделся в изображения образцов, которые она принесла, однако я вряд ли был способен надёжно оценить их качество. — Ты сказал, два образца были приличные. — «Приличный» — любимое прилагательное Гаргаляна; должно быть, он никогда не посещал курсы писательского мастерства.

Он кивнул.

— Насколько приличные?

Он засмеялся, сразу же поняв, к чему я клоню.

— Думаешь, она нашла альфу?

Я пожал плечами.

— Почему нет? Если она знала, где находится альфа, то за это знание могут и убить.

Альфа‑залежь — это место, где Саймон Вайнгартен и Денни О'Рейли — два частных исследователя, которые впервые нашли на Марсе окаменелости — собрали свои первые образцы. Это открытие привело сюда всех остальных ловцов удачи. Вайнгартен и О'Рейли погибли двадцать марсолет назад — тепловой экран оторвало, когда они входили в атмосферу Земли после своей третьей экспедиции сюда — и местоположение альфы они унесли с собой. Всё, что о ней знали остальные — что она находится где‑то в районе равнины Изиды; тот, кто её найдёт, станет богаче, чем даже Гаргантюан Гаргалян мог когда‑либо мечтать.

— Я ж тебе говорю: один из образцов — барахло, — сказал Эрни. — Не могла она его принести с альфы. Порода альфы чрезвычайно мелкозернистая — сохранность такая же хорошая, как на Земле в сланцах Бёрджесс.

— А другие два? — спросил я.

Он нахмурился, потом, словно бы нехотя, ответил:

— Те были хорошие.

— Хорошие, как с альфы?

Он сузил глаза.

— Возможно.

— Она могла вбросить поганый образец только для того, чтобы скрыть происхождение двух остальных.

— Ну, даже плохую окаменелость не так просто найти.

Это была правда. За время моего собственного беспорядочного старательства я ни разу не нашёл и обломка. И всё же должна была быть причина, по которой кому‑то понадобилось убивать старую женщину сразу после того, как она перенесла своё сознание в искусственное тело.

И зная эту причину, я смогу найти убийцу.

Моим клиентом был бывший муж Меган Делахант — бывшим он был уже в течение двенадцати марсолет, а не с тех пор, как она умерла. Джерси Делахант пришёл тем утром в мой маленький офис примерно в половине одиннадцатого. С возрастом он усох, но, похоже, в молодости был широкоплеч. На покрытом пятнами черепе осталось лишь несколько клочков белых волос.

— Меган разбогатела, — сказал он мне.

Я глядел на него со своего крутящегося кресла, заложив руки за голову и водрузив ноги на край видавшего виды стола.

— И вы были ужасно за неё рады.

— Насмешничаете, мистер Ломакс, — сказал он, но в его голосе не было горечи. — Я вас не виню. Разумеется, я тоже ищу окаменелости вот уже тридцать шесть земных лет. Меган и я — мы прилетели на Марс вместе, в самом начале лихорадки, надеясь сколотить состояние. Долго это, однако, не продлилось — я имею в виду наш брак; мечта разбогатеть, разумеется, осталась.

— Разумеется, — согласился я. — И вы по‑прежнему упоминаетесь в её завещании?

Старые слезящиеся глаза Джерси уставились на меня.

— Подозреваете, да?

— За это мне и платят среднего размера гонорары.

У него был маленький рот, окружённый сетью морщин; он сделал над собой усилие, чтобы не улыбнуться.

— Ответ нет: меня нет в её завещании. Она оставила всё нашему сыну Ральфу. Не то чтобы там много осталось после того, как она потратилась на перегрузку, но всё, что осталось, принадлежит ему — вернее, будет принадлежать, когда завещание утвердят.

— А сколько Ральфу лет?

— Тридцать четыре. — Возраст всегда считают в земных годах.

— То есть он родился после того, как вы прилетели на Марс? Он по‑прежнему живёт здесь?

— Да. Всю жизнь.

— Он тоже старатель?

— Нет. Он инженер. Работает в службе водоснабжения.

Я кивнул. Стало быть, небогат.

— И деньги Меган по‑прежнему там, на её банковском счёте?

— Так сказал адвокат.

— Если все деньги уходят Ральфу, то каков ваш интерес в этом деле?

— Мой интерес, мистер Ломакс, в том, что когда‑то я очень сильно любил эту женщину. Я покинул Землю и прилетел на Марс, потому что она этого захотела. Мы прожили вместе десять марсолет, у нас были дети и…

— Дети, — повторил я. — Но вы сказали, что все деньги она оставила вашему сыну, в единственном числе, Ральфу.

— Моя дочь умерла, — тихо сказал Джерси.

Непросто выражать сочувствие в той позе, в которой я находился — я по‑прежнему сидел, откинувшись на спинку стула и положив ноги на стол. Но я попытался.

— О. Гмм. Я… мне… э‑э…

— Вам жаль, мистер Ломакс. Все так говорят. Я это слышал миллион раз. Но в этом нет вашей вины. В этом нет ничьей вины, хотя…

— Да?

— Хотя Меган, конечно, винила себя. А какая мать не стала бы?

— Я не совсем понимаю.

— Наша дочь Джо‑Бет умерла тридцать лет назад в двухмесячном возрасте. — Джерси смотрел в единственное окно моего офиса на одну из арок, подпирающих обитаемый купол. — Задохнулась во сне. — Он повернулся и посмотрел на меня, и его глаза были красные, как марсианский песок. — Доктор сказал, что такое иногда случается — нечасто, но время от времени. — Его лицо было невыносимо печально. — До самого конца Меган начинала плакать каждый раз, как вспоминала о Джо‑Бет. Сердце разрывалось. Она так и не смогла это пережить.

Я кивнул, потому что не нашёл, что сказать. Но Джерси, похоже, был не в настроении говорить что‑то ещё, поэтому через какое‑то время я заговорил:

— Полиция наверняка провела расследование смерти вашей бывшей жены.

— Да, конечно, — ответил Джерси. — Но я бы не сказал, что они сильно старались.

Эту историю я слышал часто. Я снова кивнул, и он продолжил:

— Детектив, с которым я говорил, сказал, что убийца, вероятно, уже покинул планету и улетел на Землю.

— Но ведь это и правда возможно, — ответил я. — Если, конечно, с тех пор были рейсы.

— Два, — сказал Джерси. — Или, по крайней мере, так мне сказал детектив.

— Включая тот, двигатель которого, гмм… стал орудием убийства?

— Нет, этот ещё здесь. Он называется «Ленникова Дурь». Он должен был улететь на Землю, но его задержали.

— Из‑за смерти Меган?

— Нет. Что‑то с неуплатой налогов.

Я кивнул. С технологиями перегрузки сознания, предлагаемыми компанией «Новый Вы», даже смерть перестала быть неизбежной — но не налоги.

— Что за детектив с вами работал?

— Какой‑то шотландец.

— Дугал Маккрей, — сказал я. Мак не был самым ленивым человеком из всех, кого я знал — и он недавно спас мне жизнь, когда одно расследование пошло кувырком, так что я пытался не думать о нём плохо. Но если вам нужен для рекламы типичный самодовольный полицейский — Мак идеально подойдёт; когда его станут фотографировать, он даже не потрудится вылезти из‑за стола.

— Хорошо, — сказал я. — Я возьму это дело.

— Спасибо, — ответил Джерси. — Я принёс планшет Меган; полиция отдала его мне после того, как скопировала содержимое. — Он протянул мне устройство. — Там есть расписание и адресная книга. Может, это поможет вам отыскать убийцу.

Я жестом попросил его положить планшет на стол.

— Вполне возможно. А теперь о моём гонораре…

Поскольку на Марсе больше нет морей, это один большой массив суши: вы можете пройти пешком буквально в любое место планеты. Тем не менее на всём этом ржавом шарике существует лишь одно человеческое поселение — наш Новый Клондайк, город под куполом трёх километров в диаметре. У города циркулярная планировка: девять концентрических колец зданий, разделённых на кварталы двенадцатью радиальными улицами. Франшиза «Нового Вы» — единственное на Марсе место, где можно перегрузиться — находится чуть в стороне от Третьей авеню на Пятом кольце. Согласно информации из планшета последний визит Меган туда состоялся три дня назад — в день, когда, собственно, и была произведена перегрузка. Я отправился туда прямо из «Лавки старинных окаменелостей».

Во франшизе «Нового Вы» сменилось руководство с тех пор, как я заходил туда в прошлый раз. Их довольно вульгарного вида демонстрационный зал находился на первом этаже; оборудование для сканирования мозга — на втором. Подвал — довольно большая редкость на Марсе, потому что копать вечную мерзлоту очень непросто — использовался под складские помещения.

— Мистер Ломакс! — воскликнул Горацио Фернандес, сотрудник, работавший здесь и при прежних владельцах. Фернандес — довольно внушительный тип: руки такие же толстые, как у Гаргаляна, только бугрятся мускулами.

— Привет, — сказал я. — Не хотелось вас беспокоить, но…

— Дайте угадаю, — сказал Фернандес. — Убийство Меган Делахант.

— В точку.

Он покачал головой.

— Она была очень приятным человеком.

— Да, мне все это говорят.

— Это правда. Она была настоящей леди. Такая вся исысканная, если вы меня понимаете. Многие люди здесь, потратив жизнь на разбивание камней, грубеют. Но не она; у неё всегда «пожалуйста» да «благодарю вас». Конечно, она уже на ладан дышала…

— У неё были какие‑то особые требования к перегрузке? — спросил я.

— Нет. Только захотела, чтобы её новое тело выглядело так, как она пятьдесят земных лет назад, когда ей было двадцать — что довольно просто сделать.

— А как насчёт модификаций для работы снаружи? — Многие перегруженные устанавливали в новые тела специальное оборудование, облегчающее работу под открытым небом на Марсе.

— Нет, ничего такого. Она сказала, что с охотой за окаменелостями покончено. Что она теперь собирается прочитать все хорошие книги, на которые ей раньше никогда не хватало времени.

Если бы она нашла альфу, то, вероятно, захотела бы разрабатывать её сама, по крайней мере, в течение какого‑то времени: если ты собираешься жить вечно и у тебя есть возможность стать супербогачом, грех этим не воспользоваться.

— Гммм, — сказал я. — Она упоминала какие‑нибудь названия?

— Ага, — ответил Фернандес. — Сказала, что начнёт с «В поисках утраченного времени».

Я кивнул, впечатлённый смелостью её планов.

— Кто‑нибудь ещё спрашивал о ней после того, как её убили?

— Только детектив Маккрей.

— Мак приходил сюда?

— Нет, звонил. По телефону.

Я улыбнулся.

— Да, Мак такой.

Я наведался в спортклуб Галли, потому что он был на пути к следующему пункту моего маршрута, и там выполнил свой обычный тренировочный комплекс — беговая дорожка, пресс и так далее. Я сильно вспотел, но ультразвуковой душ меня почистил. Оттуда я отправился на верфи. Эта мрачная территория между восьмым и девятым кольцами была кладбищем брошенных кораблей, оставшихся со времён лихорадки, когда люди прибывали на Марс толпами. Теперь здесь производился лишь мелкий ремонт и обслуживание. Последний мой визит на верфи был весьма неприятен — но, полагаю, далеко не настолько, как последний визит сюда Меган Делахант.

Я нашёл «Ленникову Дурь» довольно легко. Это было лежащее на боку усечённое с концов веретено метров ста в длину. На носу была пара квадратных окон; к корме крепился гигантский конус сопла. Всего несколько метров разделяли сопло и кирпичную стену, покрытую сейчас копотью. То, что осталось от нового блестящего тела Меган, уже отсюда убрали.

Замок на двери в кабину так и не починили, так что я без проблем проник внутрь. Оказавшись в тесном помещении, я принялся за работу.

Бывают ситуации, когда частный детектив может делать вещи, недоступные полицейским следователям. Маку приходится беспокоиться о соблюдении законов о защите частной жизни, которые здесь, на Марсе, не менее строги, чем на Земле — и это очень хорошо для таких, как я, кто пытается скрыться от своего прошлого. О, Мак без сомнения собрал здесь образцы ДНК — собирать их на месте преступления законно — однако он не мог взять образец ДНК у подозреваемого, чтобы сравнить с найденным, без судебного ордера, а чтобы его получить, у него должны быть веские основания для того, чтобы считать подозреваемого виновным — что, разумеется, было чистой воды «уловкой‑22». К счастью, единственной «уловкой‑22», с которой приходилось иметь дело мне, был предохранитель моего верного «смит‑вессона.22».

Я пользовался «геносканом‑109» — прибором размером с хоккейную шайбу. Он собирал даже крошечные фрагменты ДНК в наноловушку и мог с лёгкостью сравнивать любое количество образцов. Особое внимание я уделил той части пульта управления, что заведовала двигателем. Конечно, я искал и отпечатки пальцев, но свежих там не было, а старые были затёрты кем‑то, работавшим с пультом, как я подозревал, в перчатках, или, возможно, имевшим искусственные руки: это был бы первый случай, когда перегруженный убивает перегруженного.

Конечно, Мак, как и я, знал, что большинство убийств совершается членами семьи. Я незаметно взял образец ДНК Джерси Делаханта, когда он приходил ко мне в офис; я беру образец у каждого, кто в него входит. Но мой «геноскан» доложил, что собранная ДНК не совпадает с ДНК Джерси. Что было неудивительно: меня уже раньше нанимал преступник для расследования собственного преступления, но это нельзя было назвать распространённой ситуацией — или, скажем так: люди которые меня нанимают, обычно оказываются невиновны в том преступлении, которое просят меня расследовать.

Поэтому я отправился повидаться с единственным выжившим ребёнком Меган и Джерси Делахантов.

Джерси сказал, что его сын Ральф родился вскоре после того, как они с Меган тридцать шесть земных лет назад прилетели на Марс. Ральф, безусловно, демонстрировал все признаки местного уроженца: в нём было 210 сантиметров роста — детство, проведённое в марсианской гравитации, давало такой эффект. И он был худой, как щепка, с конечностями, как резиновые трубки — пластилиновый человечек Гамби[254] в оливково‑зелёном деловом костюме. Большинство здешних жителей родились на Земле и в разной степени всё ещё сохраняли земную мускулатуру, но Ральф был стопроцентным марсианином.

Его кабинет на водоперерабатывающем заводе был гораздо больше моего, но ему не приходилось оплачивать его аренду из своего кармана. Я пожал ему руку и, пока он наливал нам кофе из стоящей на тумбочке кофе‑машины, перенёс образец в «геноскан» и запустил сравнение его генокода с образцами, собранными в кабине космического корабля.

— Я хочу вас поблагодарить, мистер Ломакс, — сказал Ральф, протягивая мне курящуюся кружку. — Отец звонил и сказал, что нанял вас. Я очень рад. Очень‑очень рад. — У него был тонкий слабый голос подстать его тонкому слабому телу. — Как мог кто‑то сотворить с моей мамой такое…

Я улыбнулся, сел и отхлебнул кофе.

— Я так понимаю, она была очень милой старушкой?

— Да, именно так, — сказал Ральф, усаживаясь на своё кресло по другую сторону рабочего стола из стекла и стали. — Именно так.

«Геноскан» тихо прогудел три раза, каждый следующий гудок немного выше тоном, чем предыдущий — сигнал о том, что найдено совпадение.

— Тогда почему вы её убили? — спросил я.

Его рука с кофейной чашкой была на полпути к губам. Он резко опустил её на стол, и кофе в замедленной марсианской манере расплескалось по стеклянной столешнице.

— Мистер Ломакс, если вы это так шутите, то шутка ваша весьма низкого пошиба. Похороны моей матери завтра, и…

— И вы будете там притворяться так же, как притворяетесь сейчас.

— Вы совсем потеряли стыд, сэр? Моя мать…

— Была убита. Кем‑то, кому она доверяла — кем‑то, с кем она пошла бы на верфи, кем‑то, кто сказал ей подождать в определённом месте, пока он — что? Сходит перемолвится словом с пилотом корабля? Отойдёт за угол, чтобы отлить? Конечно, инженеру‑профессионалу не составит труда раздобыть инструкцию по управлению космическим кораблём и разобраться в ней достаточно, чтобы понять, как включается двигатель.

Хрупкая фигура Ральфа вся тряслась от сдерживаемой злости или хорошей её имитации.

— Убирайтесь. Убирайтесь вон. Я думаю, мой отец согласится со мной, если я скажу, что вы уволены.

Я остался сидеть.

— Это было чертовски близко к идеальному преступлению, — сказал я твёрдым, как скала, голосом. — «Ленникова Дурь» должна была отправиться обратно на Землю, унося с собой все улики вместе с пилотской кабиной; вы наверняка даже надеялись, что это произойдёт задолго до того, как найдут оплавленную груду металла, когда‑то бывшую вашей матерью. Но вы не можете запустить двигатель без того, чтобы израсходовать много кислорода — и за него кто‑то должен заплатить. Он, знаете ли, на деревьях не растёт. Ну, на Земле как раз растёт, в некотором смысле. Но не здесь. И потому корабль завис тут, словно неприкаянный призрак, словно альбатрос, словно… — я поискал третью метафору, из чисто риторических соображений, и нашёл: — …словно Дамоклов меч.

Ральф огляделся по сторонам. Выходя у него, разумеется, не было: я сидел между ним и дверью, и мой «смит‑вессон» уже был у меня в руке. Он допустил небрежность, но я всегда работаю чисто.

— Я… я не понимаю, о чём вы говорите, — сказал он.

Я изобразил нечто, похожее, как я надеялся, на ироническую усмешку.

— Полагаю, это ещё одно преимущество перегрузки в искусственное тело. Больше никаких следов ДНК. Практически невозможно доказать, что конкретный перегруженный находился в конкретном помещении, но отследить человека из плоти и крови — пара пустяков. Вы знаете, что ваши клетки отслаиваются от лёгочных альвеол и выбрасываются наружу с каждым выдохом? О, всего по нескольку штук за раз — но современные сканеры обнаруживают их без труда и читают содержащуюся в них ДНК. Нет, в том, что убийца — вы, нет никаких сомнений: вы были в кабине «Ленниковой Дури», вы трогали ручки управления двигателями. Да, у вас достало соображения надеть перчатки — но не задержать дыхание.

Он поднялся на ноги и двинулся вокруг своего модного стола. Я снял пистолет с предохранителя, и он застыл.

— Я терпеть не могу убийц, — сказал я, — но я обеими руками за самооборону. Так что мой вам совет: не двигайтесь. — Я помедлил, чтобы убедиться, что он следует моему совету, и продолжил: — Я знаю, что вы это сделали, но до сих пор не знаю, почему. Я довольно старомоден — вырос на Агате Кристи и Питере Робинсоне. В старые добрые времена, до ДНК и всего остального, детективам нужно было три вещи, чтобы раскрыть дело: способ, мотив и возможность. Способ очевиден, и у вас определённо была возможность. Но я по‑прежнему представления не имею о мотиве, и из личного интереса я хотел бы знать, в чём он состоит.

— Вы ничего не сможете доказать, — презрительно фыркнув, сказал Ральф. — Даже если вы нашли совпадение ДНК, в суде его не примут.

— Дугал Маккрей, может, и ленив, но не туп. Если я ему намекну, что это определённо сделали вы, он найдёт способ разжиться ордером. Ваш единственный шанс — сказать мне, почему вы это сделали. Я здравомыслящий человек. Если ваше оправдание окажется достаточно веским… в общем, это будет не первый раз, когда я на что‑то закрываю глаза. Так что скажите: зачем было ждать, пока ваша мать совершит перегрузку, и лишь потом её убивать? Если у вас что‑то против неё было, то почему вы не прикончили её раньше? — Я прищурился. — Или она лишь недавно сделала что‑то такое? Она разбогатела, а богатство меняет людей, но… — Я замолчал, и через несколько секунд обнаружил, что сам себе киваю. — А, ну конечно. Она разбогатела, и она была стара. Вы подумали: эй, она скоро помрёт, и я унаследую всё её новоприобретённое богатство. Но потом она промотала его, потратив большую часть на перегрузку, и вы пришли в ярость. — Я с отвращением покачал головой. — Жадность. Старейшая мотивация из всех.

— Вы — самовлюблённый урод, Ломакс, — сказал Ральф. — И вы ничего обо мне не знаете. Думаете, меня волнуют деньги? — Он фыркнул. — Я никогда не гонялся за деньгами. Пока мне хватает на оплату налога на жизнеобеспечение — я доволен.

— Люди, безразличные к тысячам, частенько меняются, когда речь заходит о миллионах.

— О, теперь и вы философ, да? Я родился на Марсе, Ломакс. Всю мою жизнь меня окружали люди, которые проводили время в поисках палеонтологических сокровищ. Мои родители тоже этим занимались — оба. Уже то, что мне приходилось соперничать за их внимание с тем, что умерло сотни миллионов лет назад, было достаточно плохо, но…

Я вперился в него взглядом.

— Но что?

Он качнул головой.

— Ничего. Вы не поймёте.

— Не пойму? Почему?

Он помолчал, потом:

— У вас есть братья? Сёстры?

— Сестра, — ответил я. — На Земле.

— Старшая или младшая?

— Старшая. На два года старше.

— Нет, — сказал он. — Вы не сможете понять.

— Почему? Какое это име… — И тут я догадался. Мне встречалось в жизни много мерзавцев: жульё, мошенники, те, кто готов убить за монету в двадцать соларов. Но таких — никогда. То, что Ральф видом напоминал Страшилу, было очевидно, но, в отличие от Страшилы из страны Оз, у него были мозги. И хотя это мать стала, так сказать, Железным Дровосеком после того, как прошла перегрузку, я теперь знал, что именно у Ральфа не было сердца.

— Джо‑Бет, — тихо сказал я.

Ральф отшатнулся, словно от удара. Его глаза, до этого момента дерзкие, теперь избегали моего взгляда.

— Господи, — сказал я. — Как вы могли? Как такое вообще…

— Всё было не так, — сказал он, поднимая перед собой руки, словно богомол. — Да мне же было четыре года. Я… я не хотел…

— Вы убили свою сестру‑младенца.

Он смотрел в покрытый ковром пол кабинета.

— У моих родителей и так не было для меня времени — они ведь по двенадцать часов в день искали проклятую альфу.

Я кивнул.

— А когда появилась Джо‑Бет, вам внезапно вообще перестали уделять внимание. И поэтому вы задушили её во сне.

— Вы этого не докажете. Никто не докажет.

— Кто знает…

— Её кремировали и пепел развеяли за куполом тридцать лет назад. Доктор сказал, что она умерла от естественных причин, и вы не сможете доказать, что это было не так.

Я покачал головой, всё ещё пытаясь осознать всё это.

— Вы не подумали о том, какую боль это причинит вашей матери — и что боль эта будет длиться год за годом и никогда не пройдёт.

Он ничего не ответил, и это молчание изобличало его лучше любых слов.

— Она, конечно, так и не смогла с этим смириться, — сказал я. — Но вы думали, что потом, когда пройдёт время…

Он кивнул, почти незаметно — возможно, даже не осознавая, что делает. Я продолжал:

— Вы думали, что в конце концов она умрёт, и тогда вам больше не придётся видеть её. В какой‑то момент она исчезнет, её боль прекратится, и вы, наконец, освободитесь от чувства вины. Вы выжидали время, ждали её смерти.

Он по‑прежнему смотрел в ковёр, и я не мог видеть его лица. Но его узкие плечи содрогались. Я продолжал:

— Вы ещё молоды — вам тридцать четыре, верно? О, конечно, ваша мать могла протянуть ещё и десять, и двадцать лет, но в конце концов …

К горлу подступил кислый комок. Я с трудом сглотнул, загоняя его обратно.

— В конце концов, — продолжил я, — вы стали бы свободным — или так вы, по крайней мере, думали. Но потом ваша мать разбогатела и переместила своё сознание в искусственное тело и теперь собиралась прожить ещё сотни лет, если не вечность, и этого вы вынести не могли, верно? Вы не могли смириться с тем, что она всегда будет рядом и будет вечно мучиться из‑за того, что вы совершили много лет назад. — Я приподнял брови и заключил, уже не пытаясь скрыть презрение в своём голосе: — Правильно говорят, что первое убийство — самое трудное.

— Вы ничего не сможете доказать. Даже если у вас есть образцы ДНК из кабины, у полиции всё равно нет законных причин требовать образец от меня.

— Она их найдёт. Дугал Маккрэй ленив — но он сам отец, у него маленькая дочь. Он вцепится в это дело как бульдог и не отпустит, пока не получит всё необходимое, чтобы прижать вас к ногтю, су…

Я оборвал себя. Я хотел назвать его сукиным сыном — но это было неправдой; он был сыном хорошей, любящей женщины, которая заслуживала гораздо большего.

— Так или иначе, но вам конец, — сказал я. И в этот момент меня осенило, и я почувствовал, что в этой вселенной всё‑таки есть немного справедливости. — Вас ведь отправят на Землю, вы знаете?

Ральф, наконец, вскинул голову; его худое лицо посерело.

— Что?

— Туда отправляют всех, приговорённых к сроку дольше двух марсолет. С точки зрения жизнеобеспечения слишком дорого держать преступников здесь все эти годы.

— Я… я не могу на Землю.

— Вас никто не станет спрашивать.

— Но… но я родился здесь. Я марсианин, по рождению и воспитанию. На Земле я буду весить… сколько? Вдвое больше, чем обычно…

— Вообще‑то втрое. Палочник вроде вас вряд ли сможет там передвигаться. Вам следовало делать то, что делаю я. Каждое утро я занимаюсь в спортклубе Галли — это недалеко, кстати, от верфей. Но вы…

— Я… моё сердце…

— Да, нагрузка будет порядочная. Не повезло вам…

— Эта гравитация меня убьёт, — сказал он полузадушенным голосом.

— Вполне возможно, — согласился я, невесело усмехаясь. — В лучшем случае вы будете прикованы к постели до конца своих скорбных дней — беспомощный, как дитя в колыбели.