Золотое руно (сборник)

Без следа

Говорят, что флешбэки — это нормально. Пять столетий назад солдат, вернувшихся домой из Вьетнама, они потом преследовали всю жизнь. Ветераны войны в Заливе, Колумбийской войны, войны за равнину Утопия — они все снова и снова переживали страшные эпизоды своего военного прошлого.

Как я сейчас переживаю свои.

Но в этот раз, слава Богу, всё будет по‑другому. О, я действительно переживу всё, до мельчайших подробностей, но это случится лишь один раз.

И за это я безмерно благодарен.

Во время войны тебя всегда учат ненавидеть противника — а война была, сколько я себя помню. Ребёнком я играл в солдатиков. Моим любимцем был Род Родрик из Межзвёздной гвардии Трёх Систем. Это был идеальный образчик мужчины двадцать пятого столетия: высокий, мускулистый, с кофейного цвета кожей, карими миндалевидными глазами и прямыми коротко остриженными каштановыми волосами. Сейчас, когда я сам стал Звёздным гвардейцем, я вряд ли выглядел так же круто, но всё равно гордился тем, что ношу сине‑чёрную униформу.

У меня был также солдатик‑альтаирец: тёмно‑зелёный, голый — словно животное — с рогами на голове, шипами вдоль спины и зубами, торчащими наружу даже тогда, когда его широкая пасть закрыта. Тогда, в детстве, я думал, что это самец — я всегда говорил о нём «он» — но сейчас, разумеется, знаю, что у альтаирцев три пола, и ни один из них не соответствует точно одному из наших двух.

Однако независимо от правильности местоимений я ненавидел своего игрушечного альтаирца — точно так же, как ненавидел я каждого представителя этого злобного вида.

Фигурка альтаирца умела взрываться — его шесть конечностей и раздвоенный хвост разлетались в разные стороны (разумеется, встроенные в игрушку крошечные сенсоры следили за тем, чтобы они не попали мне в глаз). Мой Род Родерик частенько взрывал альтаирца — нацеливал свой бластер прямо в центр туловища твари, в отвратительную впадину там, где у него должно быть сердце, и открывал огонь.

А теперь я готовился открыть огонь по настоящим альтаирцам. Не из ручного бластера — в настоящей межзвёздной войне не бывает схваток один на один — а из кое‑чего куда более разрушительного.

Фигурка Рода Родрика со мной до сих пор — стоит на комоде в моей каюте здесь, на борту «Птеранодона». А вот фигурки альтаирца больше нет — когда мне исполнилось пятнадцать, я решил по‑настоящему её взорвать с помощью взрывчатки, которую соорудил из набора юного химика. И потом смотрел, со смесью восхищения и отвращения, как она разлетается на тысячу пластмассовых ошмётков.

«Птеранодон» был одним из тройки кораблей Звёздной гвардии, приближавшихся сейчас к Альтаиру III; двумя другими были «Кетцалькоатль» и «Рамфоринх». На каждом был стреловидной формы мостик с капитаном — мной в случае «Птеранодона» — в центре широкой стороны и двумя рядами консолей, сходившихся к острию. Но, конечно же, стен не было видно; консоли свободно парили в охватывающем мостик голографическом изображении наружного пространства.

— Пересекаем орбиту внутренней луны, — доложил Калси, мой навигатор. — Альти скоро нас обнаружат.

Оперев голову на сплетённые пальцы, я смотрел на планету, которая отсюда была видна в растущей фазе. Резкий белый свет её солнца отражался от обширных океанов. Планета была больше похожа на Землю, чем какая‑либо другая; даже Тау Кита IV не так на неё похожа. Конечно, на ТК‑4 не было разумной жизни, когда мы до неё добрались; лишь бессловесные твари. Однако на Альтаире III разумные формы жизни существовали; к сожалению, первый контакт, состоявшийся за много световых лет отсюда много десятилетий назад, завершился очень плохо. Мы так никогда и не узнали, кто выстрелил первым — наш разведывательный корабль, «Гармония», или их судно, как бы оно ни называлось. Однако так или иначе, оба судна были уничтожены в стычке, их экипажи погибли, и раздутые тела, кувыркаясь, поплыли в ночи — и людские, и альтаирские. Когда прибыли спасательные корабли, эти тёмно‑изумрудные трупы стали дали нам первую возможность взглянуть в зубастое лицо врага.

Когда мы снова встретились с альтаирцами, те заявили, что это мы начали первыми. С обеих сторон были предприняты усилия, чтобы загасить конфликт, но обстановка продолжала накаляться. И теперь…

Теперь победа почти у нас в руках. И это было единственное, о чём я мог сейчас думать.

Капитаны «Рамфоринха» и «Кецалькоатля» были хорошими солдатами, однако лишь один из нас обессмертит своё имя — тот, кто прорвётся сквозь оборону домашней планеты альтаирцев и…

И им должен буду стать я — Амброз Доннер, Звёздный гвардеец. И через тысячу — нет, через десять тысяч лет человечество будет знать, кто стал его спасителем. Они будут…

— Противник, — объявил Калси. — Три… нет, четыре ударных крейсера класса «Нидихар».

Мне не было нужды смотреть туда, куда показывал Калси; голосфера мгновенно изменила ориентацию, и корабли оказались прямо передо мной.

— Силовые поля на максимум, — приказал я.

— Выполнено, — ответил Нгуен, тактический офицер.

В дополнение к шести офицерам мостика я видел ещё два лица: маленькие голограммы, висящие в воздухе передо мной. На одной была Хейди Давински, капитан «Кецалькоатля»; на второй — Питер Чин, капитан «Рамфоринха».

— Беру ближайшего, — сказала Хейди.

Питер, казалось, хотел возразить; его корабль был ближе к ближайшему «Нидихару», чем корабль Хейди. Но потом он, должно быть, осознал то же, что и я: их хватит на всех. Хейди потеряла мужа Крейга при нападении альтаирцев на Эпсилон Индейца II; ей не терпелось отомстить.

«Кецалькоатль» рванулся вперёд. Все три наших корабля одной модели: линзовидный центральный корпус с тремя сферическими двигательными установками, распределёнными равномерно по периметру. Однако голопроектор раскрашивал их изображения, чтобы нам было легче их различать; корабль Хейди был ярко‑красным.

— «Кец» запитывает ИТИ, — доложил Нгуен. Я улыбнулся, вспомнив день, когда взорвал своего игрушечного альтаирца. Обычно импульсные тахионные излучатели использовались только в боях в гиперпространстве; для орбитального маневрирования они слишком мощны. Нашей Хейди очень хотелось сказать своё веское слово.

Через пару секунд прямо передо мной возник чёрный круг — взрыв первого «Нидихара» был таким ярким, что сканерам пришлось отредактировать изображение, чтобы не ослепить команду.

Как и Питер Чин, я не возражал против того, что первый враг оказался на счету Хейди; как‑нибудь переживём. Но сейчас пришло время вступить в игру «Птеранодону».

— Беру цель в 127 на 17, — сказал я двум другим капитанам. — Питер, почему бы тебе…

Внезапно мой корабль тряхнуло. Меня бросило вперёд, но привязные ремни удержали меня на месте.

— Прямое попадание в средней части — ущерб минимальный, — доложил Чамплейн, мой офицер‑бортинженер, поворачиваясь лицом ко мне. — По‑видимому, они теперь умеют скрывать свои торпеды от наших сенсоров.

Питер Чин на борту «Рамфоринхуса» улыбнулся.

— Похоже, мы тут не единственные с новыми технологиями.

Я проигнорировал его реплику и сказал Нгуену:

— Заставим их за это заплатить.

Торпеду, по‑видимому, выпустил ближайший из кораблей. Нгуен выстрелил из нашего главного лазера; лучу понадобилась десятая доля секунды, чтобы достичь чужого корабля, но когда он это сделал, корабль под его натиском треснул напополам; его окутало облако утекающей в пространство атмосферы. Удачный выстрел; обычно это не так легко. Тем не менее:

— Двое готовы, — сказал я, — двое остались.

— Боюсь, что нет, Амброз, — сказала Хейди с голограммы. — Мы заметили флотилию одноместных кораблей, стартовавшую с внешней луны и летящую сюда. Мы насчитали сто двенадцать выхлопов субсветовых двигателей.

Я кивнул коллегам.

— Давайте научим их не связываться с Межзвёздной гвардией Трёх Систем.

«Рамфоринхус» и «Кецалькоатль» отправились навстречу приближающейся флотилии. Я тем временем направил «Птеранодона» к двум оставшимся «Нидихарам» — гораздо более крупным, чем одноместные корабли, с которыми сразятся остальные. Ближайший «Нидихар» становился всё больше и больше на голографическом дисплее. Я улыбнулся, когда стали видны мелкие детали. Корабли класса «Нидихар» были широко распространены у альтаирцев и состояли из трёх трубчатых корпусов, соединённых поперечными балками. Две из этих труб были двигательными установками, третья — обитаемым модулем. На «Нидихарах», которые я видел раньше, обитаемый модуль было легко отличить от двух других. Однако на этом он был замаскирован и выглядел как ещё один двигатель. В ходе войны Звёздная гвардия приобрела привычку отстреливать двигательные установки, гуманно оставляя обитаемый модуль невредимым. Должно быть, альтаирцы думали, что благодаря этой их уловке мы вообще будем избегать вести по ним огонь.

Они просчитались.

Я не хотел пользоваться тахионной пушкой; она истощала гипердвигатель, а я хотел сохранить резерв на будущее.

— Вбейте пачку фотонов ему в глотку, — сказал я.

Нгуен кивнул, и наши лазеры — голографический дисплей услужливо прочертил их траектории, невидимые в вакууме — метнулись сначала к одному, а потом к другому альтаирскому крейсеру.

Те ответили тем же. Наши силовые щиты замерцали цветами авроры, отражая удар.

Мы несколько секунд маневрировали, потом мой корабль снова содрогнулся. Ещё одна стелс‑торпеда проскочила мимо наших сенсоров.

— Эта нанесла некоторый ущерб, — доложил Чамплейн. — Аварийные переборки выставлены на палубах седьмой и восьмой. Информация о потерях сейчас будет.

Однако не только у альтаирцев было припрятано несколько хитростей в рукаве.

— Опорожнить резервные воздушные ёмкости, — сказал я. — Они создадут вокруг нас туман, и…

— И мы увидим турбулентность, создаваемую приближающейся торпедой, — сказал Нгуен. — Блестяще.

— Вот за это они и платят мне огромную зарплату, — сказал я. — Тем временем цельтесь в балки, соединяющие части их кораблей; посмотрим, сможем ли мы произвести чистую ампутацию.

Снова нарисованные лазерные лучи пересекли голосферу. Наши показывались синими, вражеские — болезненно‑зелёными.

— Пришёл отчёт о потерях при последней торпедной атаке, — доложил Чамплейн. — Одиннадцать погибших, двадцать два раненных.

У меня не было времени спросить, кто конкретно погиб — но будь я проклят, если позволю ещё кому‑то из моего экипажа погибнуть в этом бою.

Компьютер присвоил двум оставшимся «Нидихарам» номера и изобразил их большими цифрами на голосфере.

— Сосредоточить огонь на втором номере, — сказал я. Лучи лазеров, выпущенные из одиннадцати лазерных эмиттеров, расположенных по периметру нашего корпуса, скрестились на одной и той же точке одного корабля, перерезав одну из трёх соединительных балок. Лучи тут же сместилисть на вторую балку и перерезали и её. Один из цилиндрических модулей отвалился от корабля. Судя по струям плазмы, бьющим из обрезков соединительных балок, это был двигательный отсек.

— Продолжайте операцию, — сказал я Нгуену. Лазеры сместились на третью балку.

Я выбрал момент, чтобы глянуть, как там «Рамфоринхус» и «Кецалькоатль». Альтаирские одноместники роились вокруг «Рамфоринхуса», окрашенного на моём дисплее в синий цвет. Лазеры Питера Чина метались в этом рое, и каждые несколько секунд я видел, как взрывается одноместник. Но их всё равно было слишком много.

Хейди на «Кецалькоатле» пыталась оттянуть на себя огонь роя, но без особого успеха. А если она начнёт стрелять в рой, то либо её выстрелы, либо обломки уничтоженных одноместников могут ударить в «Рамфоринхуса».

Я развернулся лицом к голограмме Питеровой головы.

— Помощь нужна? — спросил я.

— Нет, я держусь. Просто…

Огненный шар, должно быть, пронёсся сквозь корабль от кормы до носа; голокамера работала ещё достаточно долго, чтобы показать мне стену огня позади Пита, затем горящую плоть, срываемую с черепа, а потом…

А потом ничего, лишь овоид статических помех там, где была голова Питера Чина. Через несколько секунд пропал и он.

Я повернулся к голограмме Хейди и узнал выражение её лица: такое же, какое я сейчас пытался натянуть на собственное. Она, как и я, знала, что глаза всех на мостике сейчас направлены на неё. Она не может показать надлома. И в особенности она не может показать страха — только не во время боя. Вместо этого она излучала стальную решимость.

— Убьём их всех, — тихо произнесла она.

Я кивнул и…

И мой корабль снова шатнуло. Нас слишком отвлекло произошедшее с «Рамфоринхусом», и движение в облаке выброшенного газа осталось незамеченным. Ещё одна стелс‑торпеда взорвалась у нас на корпусе.

— Поступают отчёты о потерях в… — начал докладывать Чамплейн.

— Подожди с этим, — сказал я. Для него это стало неожиданностью, но сейчас я ничего не мог сделать для мёртвых и раненных. — Каков статус груза?

Чамплейн опомнился; он также понимал наши приоритеты.

— Зелёный по всем показателям, — доложил он.

Я кивнул, и компьютер издал утвердительный звон, чтобы те члены команды, что в данный момент не смотрят на меня, знали, что я принял доклад.

— Бросаем «Нидихары»; нужно избавиться от одиноместников, пока они не разделались с «Кецалькоатлем».

Звёздное поле поплыло в сторону: «Птеранодон» менял курс.

— Огонь по обстановке, — сказал я.

Лазеры заработали, сжигая десятки одноместных кораблей. «Кецалькоатль» также не отставал. Два оставшихся «Нидихара» неслись теперь к нам. Калси включил двигатели ориентации и закрутил нас; теперь лазеры стреляли по всем направлениям.

Внезапно у меня перед глазами снова возник чёрный круг: взрыв на «Кецалькоатле». Стелс‑торпеда попала прямо в одну из его трёх двигательных сфер, и, как я увидел, когда цензор отключился, полностью уничтожила сферу и выдрала огромный неровный кусок из линзовидного главного корпуса.

К этому времени, согласно дисплеям боевого контроля, половина роя одноместников уже была уничтожена. Хейди снова зарядила тахионную пушку; это было рискованно с всего двумя двигателями, но нам нужно было выровнять игровое поле. Разряд тахионной пушки уничтожил один из двух оставшихся «Нидихаров»: у альтаирцев оставался всего один большой корабль и сорок семь одноместников.

Я оставил Хейди завершать зачистку мелочи; нам же нужно было разделаться с оставшимся «Нидихаром». Я очень не хотел задействовать тахионную пушку — она пожирала слишком много энергии. Но мы не могли рисковать попаданием ещё одной стелс‑торпеды; мы оставили наше облако выпущенной атмосферы далеко позади, когда погнались за роем, и…

И «Птеранодон» снова подбросило. Сверху упала часть потолочной конструкции, появившись словно ниоткуда, когда прошла через голосферу; она ударилась о пол рядом с моим креслом.

— Манёвр уклонения! — крикнул я.

— Невозможно, капитан, — ответила Калси. — Удар нанесён с планеты; должно быть, её вращение вывело наземную батарею деструкторов на линию огня.

— Статус груза?

— По‑прежнему зелёный, — доложил Чамплейн.

— Пошлите туда кого‑нибудь, — сказал я. — Мне нужна непосредственная инспекция.

Хейди уже переместила «Кецалькоатль» так, что оставшиеся одноместники оказались между ним и планетой; наземная батарея теперь не могла стрелять в него, не рискуя зацепить своих.

Оставшийся «Нидихар» снова стреляет в нас, но…

Молодчина, Нгуен!

Точный, выверенный выстрел оторвал обитаемый модуль от двух двигательных — удачная догадка насчёт того, какой где, окупилась. Обитаемый модуль, кувыркаясь, унёсся в ночь, истекая атмосферой через разорванные соединения.

Мы снова развернулись, вгрызаясь в оставшиеся одноместники. Хейди занималась тем же самым — их осталось всего пятнадцать.

— Входящ… — крикнул Калси, но не успел договорить — луч деструктора с поверхности планеты снова ударил в нас. Пустой серый прямоугольник возник на голосфере справа от меня; камеры вдоль правого борта были уничтожены.

— Мы не переживём ещё одного удара с планеты, — сказал Чамплейн.

— Им, должно быть, нужно много времени на перезарядку, иначе они бы уже разделались с нами обоими, — сказала голограмма Хейди. — Вероятно, это метеоритный детектор, не предназначенный для боя.

Пока мы говорили, Нгуен уничтожил ещё четыре одноместника, а «Кецалькоатль» сжёг пятерых.

— Если бы не эта пушка на поверхности… — сказал я.

Хейди решительно кивнула.

— Мы все знаем, зачем мы сюда явились — и это важнее, чем любой из нас. — Голографическая голова повернулась к команде её собственного мостика. — Мистер Рабинович, спускаемся.

Если и были протесты, я их не слышал. Но я сомневаюсь, что они были. Я не знал Рабиновича — но он тоже был из Звёздной гвардии.

Хейди повернулась ко мне.

— Это за Питера Чина, — сказала она. А потом, вероятно, больше для себя самой, чем для меня: — И за Крейга.

«Кецалькоатль» нырнул к Альтаиру‑III на полной тяге субсветовых двигателей. Его силовые щиты без труда пронесли его сквозь атмосферу, а наземная пушка, по‑видимому, ещё перезаряжалась; корабль Хейди врезался в батарею на южном континенте. Мы видели, как ударная волна бежит по поверхности планеты — стена спрессованного воздуха, распространяющаяся от того места, куда ударил «Кецалькоатль».

Нгуен быстро расправился с оставшимися одноместниками; они превратились в миниатюрные новые звёзды, сверкающие в ночи.

Беззащитный Альтаир III лежал перед нами.

Человечество чудом продержалось те пять сотен лет, что жило с ядерной бомбой. Она применялась одиннадцать раз на Земле и Марсе и убила больше ста миллионов — но человеческая раса выжила.

Но наш особый груз, Аннигилятор — это было нечто бо́льшее — гораздо большее. Это был убийца планет, разрушитель миров. Когда Гаро Алексанян изобрёл эту технологию, мы сказали, что никогда, никогда не применим её.

Но, конечно же, это была неправда. Мы собирались её применить прямо сейчас.

Всё могло повернуться по‑другому. Люди не были умнее альтаирцев; технологии, которые мы извлекли из их разбитых кораблей, были тому свидетелями. Но иногда тебе просто везёт.

Наши учёные всегда занимались разработкой новых видов оружия; не было никаких оснований полагать, что у альтаирцев это было не так. Атомные ядра держатся вместе сильным ядерным взаимодействием; без него положительно заряженные протоны отталкивались бы друг от друга, и атомные ядра не могли бы сформироваться. Аннигилятор на долю секунды превращает сильное взаимодействие в электромагнитное, из‑за чего атомы моментально распадаются.

Это было блестящее изобретение для вида, который вообще‑то не слишком хорош в изобретательстве. При наличии бесчисленных изолированных общин, существовавших на Земле в прошлом, можно было бы ожидать, что одни и те же фундаментальные изобретения будут делаться много раз — но так не было. Вещи, которые мы сейчас считаем интуитивно очевидными, были изобретены лишь раз: водяное колесо, шестерёнки, магнитный компас, ветряная мельница, печатный станок, камера‑обскура и даже алфавит появились в людской истории один‑единственный раз, и лишь благодаря торговле стали доступны остальному человечеству. Даже, казалось бы, самое очевидное из изобретений, колесо, было создано лишь дважды: в первый раз в окрестностях Чёрного моря, а потом, гораздо позднее, в Мексике. Из сотен миллионов человеческих существ, живших на заре времён, ровно двум пришла в голову идея колеса. Все остальные лишь копировали её у первооткрывателей.

Так что, вероятно, изобретение Аннигилятора Алексаняном было счастливой случайностью. Если бы эта идея не пришла в голову ему, до неё, вероятно, не додумался бы никто другой в Трёх системах; по крайней мере, не в скором времени. Пять столетий назад говорили, что теория струн — это наука двадцать первого столетия, случайно открытая в двадцатом; вероятно, Аннигилятор — это кусочек науки тридцатого столетия, на который нам повезло наткнуться в двадцать пятом.

И так повезти запросто могло альтаирскому физику, а не земному. И в этом случае эффект Аннигилятора испытали бы на себе Земля, Тау Кита IV и Эпсилон Индейца II вместо Альтаира III.

Мы выпустили Аннигилятор — огромную цилиндрическую конструкцию больше трёхсот метров в длину — из грузового трюма. На «Кецалькоатле» и «Рамфоринхе» также были Аннигиляторы, каждый стоимостью более триллиона кредитов. Остался лишь один.

Но и одного вполне достаточно.

Конечно, нам нужно будет запустить гипердвигатель, как только аннигиляционное поле коснётся Альтаира III. Взрыв будет невероятной силы, высвободится больше джоулей, чем можно подсчитать, но ни один из них — в форме сверхсветовых частиц. Мы сможем его обогнать, а к тому времени, как расширяющийся фронт достигнет Земли в шестидесяти световых годах отсюда, уже будут готовы планетарные щиты.

Этот успех будет на счету «Птеранодона»; имя, которое сохранит история, будет моим.

Тебя учат ненавидеть врага — они учат тебя этому с самого детства.

Но врага больше нет, и у тебя, наконец, появилось время подумать.

И я много думал. Как и все мы.

Около трёх четвертей Альтаира‑III было полностью уничтожено аннигиляционным полем, а то, что осталось — бесформенный ком с торчащим из него раскалённым фрагментом металлического ядра — быстро распалось.

Война закончилась.

Но мир для нас не наступил.

Эта сфера была очень необычным военным мемориалом. Она находилась не в Вашингтоне, не в Хиросиме, Дахау, или Боготе — в тех местах Земли, где были увековечены ужасы вооружённых конфликтов. Она была не в Элизиуме на Марсе, не в Новом Ванкувере на Эпсилоне Индейца II, не в Пакс‑сити на Тау Кита IV. У неё вообще не было постоянного местоположения, и когда она исчезнет из виду через довольно короткое время, ни один человек никогда её не больше увидит. Деньги на ветер? Вовсе нет. Мы должны были сделать что‑то — люди это понимали. Мы должны были каким‑то образом увековечить расу, которую мы уничтожили, и планету, что мы разрушили, оставшийся фрагмент которой, рассыпавшись на обломки, превратился теперь в опоясывающее Альтаир кольцо астероидов.

Мемориал был спроектирован Анваром Канаватти, одним из величайших художников Трёх систем: сфера пяти метров в диаметре, сделанная из прозрачного алмаза. Очертания континентов и островов планеты, которая была Альтаиром‑III (теперь это обозначение носила следующая по счёту планета этой звезды) были нанесены лазером на алмазную поверхность, отчего она в этих местах сделалась матовой, словно покрытой изморозью. Но в промежутках между ними, представлявших собой четыре больших океана планеты и тысячи озёр, алмаз был совершенно прозрачен, и через них была видна скульптура внутри. В центре сферы парили три величественных альтаирских лица, по одному каждого пола: напоминание о расе, что была, но исчезла.

Мгновение назад сфера была запущена в космос, на старте своего путешествия подталкиваемая невидимыми пучками силовых полей. Она улетала в общем направлении Туманности Андромеды, чтобы никогда не быть увиденной снова. Все планы и записи Канаватти уже были уничтожены; не осталось ни единой фотографии или голоскана сферы. Человеческий глаз никогда больше её не увидит, но там, в далёком космосе, она будет существовать миллиарды лет.

На сфере не было ничего, что позволяло бы узнать, откуда она взялась, и Канаватти, единственный раз в своей жизни, не подписал своё творение; если произойдёт невероятное и сферу обнаружат, то ничто не свяжет её с человечеством. Но, разумеется, её вряд ли когда‑либо обнаружат — люди или кто‑либо ещё. Скорее всего, она так и будет молча дрейфовать во тьме, помня о тех, кого требовалось забыть.

Говорят, что флешбэки — это важно. Что это часть процесса, необходимого для выявления воспоминаний, которые требуется стереть, перезаписав новыми.

Ревизия памяти позволит нам загнать джинна Аннигилятора обратно в бутылку. И, в отличие от мириадов солдат прошлого, в отличие от тех, кто убивал во имя короля или страны задолго до меня, у меня никогда не будет флешбэков.

Что если Аннигилятор понадобится нам снова?

Что если мы вступим в конфликт с другой расой так же, как с народом Альтаира? Не будет ли ошибкой полностью уничтожать знание о таком могучем оружии?

Я смотрю на мемориал в самый последний раз, смотрю, как он уплывает дальше и дальше в пространство, хрустальный шар на фоне бархатно‑чёрного неба. Забавно: в космосе нет воздуха, так что я должен видеть его чётко. Однако он расплывается.

Я моргаю.

И тут же нахожу ответ.

Ответ «нет». Это не ошибка.