Золотой конвой

Глава 2

На второй день малая подвижность начала утомлять. Но поскольку попутчица оказалась действительно нормальной теткой, я с её разрешения начал хвататься за ограничительные ручки на койках верхнего яруса, и использовать их как брусья для жима и «уголка». Жить сразу стало лучше. Жить стало веселее.

Ну а Иван и так был всем доволен. Ходил как блаженьенький, и периодически любовался на телефонные фото своей ненаглядной Маши. Я потребовал приобщиться к прекрасному — и не обнаружил на фото ничего особенного. Собственно, это было и правильно — в женщинах друга я и не должен обнаруживать ничего особенного. Говоря точнее, женщина друга — это и не женщина вообще. Короче, на фото было все как он любил, — стройная до полного отсутствия груди. С длинным носом. Но не страшная. Я естественно сказал, что красива, прям спасу нет. Ваня расплылся в блаженстве. Павел же гукнул как филин, и делая страшные глаза вопросил — не проболтался ли Иван зазнобе, куда мы едем? Ваня забожился — что нет так нет! Могила!..

К вечеру второго дня, голова моя уже капитально опухла от реалий гражданской войны. Ваня с Пашей тоже думали, как взбодриться.

— А не выпить ли нам? — Предложил Иван.

Паша горячо поддержал. Попутчица, улыбнувшись отказалась, и снова уткнулась в женский роман. Я вполне согласился. Естественно, как у опытных путешественников, — у нас с собой было. Иван, как главный баталер, водрузил на стол недорогого, но вменяемого испанского вина. Расставили стаканы.

— Погодите, сейчас за водой сбегаю, — я поднялся, взял кружку, и протиснувшись миом Ивана, пошел к выходу из купе.

— А вода-то зачем? — Удивился Павел, который как раз скручивал обертку с горла сосуда.

— А он вино… разбавлять будет, — скорчив ехидную физиономию объяснил Иван.

— Зачем? — Поглядел на меня Павел.

— Так древнеримским грекам положено, — все с той же рожей, елейно объяснил Ваня. — Он это в какой-то книжке вычитал. С тех пор эстествует.

— Так вкуснее, балда, — Протянул я. — Только так настоящий вкус вина и чувствуется.

— Да-да, — махнул рукой Ваня, — беги уже, малохольный. А то пока придешь, винишко-то и кончится.

Я выскочил в коридор, разминулся с озабоченным лысым гражданином, что спешил к туалету, и добрался до проводницкой. Проводница одарила меня водой, и я уже развернулся, чтобы идти обратно в купе. Тут я и увидел в коридоре девушку.

Она стояла у окна, задумчиво глядя в темноту за окном. Свет от проносящихся за окнами фонарей, играл на её профиле. Когда дверь в комнату проводницы закрылась, она коротко оглянулась в мою сторону, и я увидел её лицо. Время застыло. В воздухе повис многоголосый стон. Это рвали души поэты, которым не повезло родиться в других местах, в другие времена. Они не имели шансов написать стихов про эту девушку. И плакал Петрарка. И скулил, свернувшись клубком Катулл. И горевал, сморкаясь в бакенбарды, Пушкин. Где-то пели серебряные колокольчики. А я стоял, и смотрел, ошеломленный красотой. Я был беззащитен пред ней. И это было больно.

А вдруг она уже замужем? Мысль резанула испугом. Но она держалась руками за поручень, — и кольца не было. А вдруг у неё парень… Мысли бестолково напрыгивали друг на друга. Вряд ли я когда-то бывал в таком смятении. Бутылка воды в руках мешала мне, оказалось, что я почему-то держу её в руках двумя руками. Все было как-то нелепо. Но надо было действовать. Я ведь мужчина. И я сделал к девушке шаг, не зная абсолютно, что и как я ей скажу. Мне хотелось сказать что-то важное. Что-то нежное.

— Старик! Ты идешь бухать или нет?! — В открывшуюся дверь высунулся медвежий мордас Ивана. — Водка стынет, пиво прокисает, телки теряют запал!

Девушка посмотрела на Ивана. Потом на меня. Только тряхнула челка над голубыми глазами. Скорчила носиком презрительную гримаску, и развернувшись ушла в купе. Номер три… Я стоял как оплеванный, с бутылкой воды наперевес.

— Ну чё застрял-то, водонос?! — Возмутился Иван.

— Эх, Ваня… — выдохнул я, подходя к нему. Мне хотелось сказать «твою мать!». Но у нас, интернатских это было не принято. — Твою ж Ваня, дивизию…

— А чего? — Удивился он.

— Хорошо, Вань, что ты женишься. — Я похлопал его по плечу, протискиваясь в купе. — Что мы без любви? Куда мы без неё?..

— А? Ну, да. — Иван неуверенно посмотрел на меня. — Старик, у тебя все в порядке? Ты какой-то странный.

— Я в порядке. — Вздохнул я. — Разливай, Ваня.

На третий день мы прибыли Омск. Народ вываливался из купе, обвешанный добром, и толпился на выходах. А я, стоя за Ваней, в очереди, все высматривал вчерашнюю девушку.

— Чего ты башкой вертишь? — Заметил Иван.

— Да так… шею разминаю.

Нет, не увидел я её в вагоне. Уже снаружи, мне показалось, что мелькнул впереди, среди прохожих, русый хвост волос. Но люди шли волной. И я тащил рюкзак, и был не один. И даже русых девушек впереди шло несколько… Я рассеяно плелся, переставляя ноги. Как опытный путешественник знал, — на незнакомом вокзале иди за всеми, не ошибешься. Меж тем, вокзал в Омске был шикарный. Зеленое огромное здание, больше напоминало царский дворец, который кто-то, по недоразумению, воздвиг рядом с поездными путями.

— Довезем кладь, довезем… — бубнили дядьки с тележками.

С вокзала мы вышли через центральный вход, спустившись по широкой лестнице. На площади, как это всегда бывает, стояла туча машин, большая часть из которых принадлежала бомбилам. Здесь нас тут же атаковали живописные таксисты. Иван вступил в бой, с пожилым, солидного вида водителем старой «тойоты», назвав ему гостиницу, и прощупывая цену. А я стоял, и оглядывал окрестности, все еще надеясь увидеть девушку. И вот, вертя головой на 360 градусов, я вдруг увидел кое-что у себя перед носом. Павел стоял напряженный как струна, глядя куда-то вдоль ряда машин.

— Ты чего? — Я тронул его за рукав.

— Я…

Он повернулся ко мне, и застыл, в полном смятении, лихорадочно размышляя, что сказать.

— Да что случилось-то? — Он встревожил меня не на шутку. Иван тоже обернулся к нам.

— Я брата видел… — Наконец растерянно выдал он.

— Какого брата?

— Моего, — буркнул он, кажется уже сожалея о своих словах.

— И что? — Теперь я знал, что у нашего компаньона есть брат. — Как он тут оказался?

— В том-то и дело, — приходя в себя сбросил с оскалом Павел. — что его тут быть не должно.

— А ты не ошибся?

— Нет. Не знаю… Он вон в ту машину влез. — Он указал на старый темно серый Джип Чероки, который чадя выхлопом выезжал с вокзальной стоянки, машин через двадцать от нас.

— Так, я придвинулся к нему, обостряясь — При чем тут твой брат?

— Не знаю. — Явно нехотя буркнул он. — Он в это дело никогда не верил. Я ему сразу сказал, чтоб он ни на что не рассчитывал…

Я на секунду застыл. Дело обрастало какими-то новыми, непонятным поворотами.

— Так, ну-ка поехали, — я посунулся к водителю Тойоты.

— Дорого! — Возмутился Ваня.

— Плевать, — буркнул я. И повернулся к водиле. — Ну чего, мужик, везешь?

— Залезай, — он махнул рукой, и полез на водительское сиденье.

Машина вырулила со стоянки. Я сидел на переднем, положив руку на обшарканную торпеду. Оборачиваясь назад, я видел Павла, который вертел головой, не то как летчик времен Первой Мировой, не то как человек, увидевший приведенье.

— Твой брат, выходит, нам конкурент, — спросил я у Павла.

— Не знаю… Я ему никогда ничего не обещал.

Я поглядел на идущие за нами машины. Оглянулся на водилу. Зачинать при нем подробные вопросы было не с руки.

— Тебя как звать, командир? — Спросил я таксиста.

— Сергей.

— Слушай, Сергей, можешь сейчас где-нибудь, сделать круг?

Он покосился на меня.

— Зачем это?

— Хотим посмотреть, не едет ли кто за нами.

— Мне неприятности не нужны, — решительно объявил водила.

— А кому они нужны? — Буркнул я. — Накинем четверть косой за круг.

На это он как-то не нашелся что ответить. Через минуту, сбавив скорость, он сказал.

— Здесь можно.

— Давай.

Водила завернул свою Тойоту на улицу с меньшим движением, и медленно покатил вниз. Я глядел назад. Ни одна из ехавших за нами машин, на улицу не свернула. Это, конечно, мало что значило в случае большой слежки. Когда следят несколько машин, меняющих друг-друга. Но в конце-концов, не своя же организация у брата нашего картохранителя?

Водила меж тем сделала очередной поворот. Потом еще один. Несколько машин по этим улицам ехали. Но слежки я не видел.

— Спасибо, Сергей, — сказал я. — Давай к гостинице.

— Рассказывай, — поймал я Павла за руку, едва мы вкатились в номер гостиницы. — Что за история с братом?

Он сбросил на пол рюкзак, и завозился, отводя взгляд.

— Ну? — Надавил я голосом, подступая.

— Не тяни, Паша, — подтянулся Иван, стараясь сделать сердитое лицо. — что за непонятки?

Деваться ему от нас было некуда. Мы его фактически заперли у низкого комода.

Павел наконец повернулся к нам.

— Мой брат. У меня есть брат.

— И?

— Я вам все как есть рассказывал. Когда мы были на квартире родителей, я нашел карту. На меня столько навалилась тогда… Воспоминания, и прочее, что я застыл. Не догадался сразу спрятать. А он увидел. Спрашивает, что это. Я машинально и ляпнул, что это дедова карта.

— И? — Снова повторил я, когда он опять запнулся.

— Ну, в общем… Подрались мы там из-за неё. Карта осталась у меня. А он пошел нос полотенцем подтирать.

— А тебе что, жалко было с братом поделится? — Нахмурился Иван.

— Да я бы поделился! — Вспыхнул Павел. — Да он наскочил, вырывать начал. Слово за слово, вспомнили детские обиды. По-дурацки как-то получилось.

— Так, — подвел я. — Ну а здесь что?

Павел замолчал, дергая головой, как лошадь которую тянут за разные поводья.

— Не знаю… Кажется, видел брата. Очень похож.

— Так брата? Или похож?

— Да не знаю! — Мучительно выдохнул он. — Далеко. Показалось, что он.

— А что ему делать в Омске?

— В том то и дело, что нечего. Он за всю жизнь из Питера никуда не выезжал.

— Может, по работе? — Предположил Ваня.

— Да он сисадмин. У него все командировки не дальше к холодильнику за пивом.

— Значит, — здесь ему делать нечего? — Положил я.

— Нечего.

— Если только, он не следит за тобой, — покачал головой я.

Паша в ответ нахмурился еще больше, и с силой потер ладонью щетину на щеке, а потом и шею.

— И чего нам делать? — Спросил меня Иван.

— Не знаю. К гостинице за нами никто не ехал…

— А если его брат все-таки объявится?

— А мы чего? — Я кивнул на Павла. — Пусть Павел тогда разбирается. Это его семейное дело. — Я окинул Павла быстрым взглядом, и обратился уже к нему. — И знаешь чего, ты, хранитель карты. Так нельзя. Такие сюрпризы никто не любит.

— Какие сюрпризы? — Хмуро буркнул он.

— Никакие! — Отрубил я. — Речь идет о больших деньгах. Мы компаньоны. Значит, мы должны знать все. А ты нам солгал.

— Я ж не думал, что он может объявится.

— Да, — вы друг другу морду за карту били. Но ты не думал.

— Да это может вообще был не он.

— Без разницы! — Осадил я. — Твой залет. И знаешь чего, — пока не покажешь карту, чтоб я понимал путь, — я с места не сдвинусь.

— Точняк, — согласно кивнув, пробасил Иван.

— Да пожалуйста, — Павел наконец вырвался из окружения, и наклонился к своему рюкзаку. — Я и сам собирался сегодня все показать. Мы уже почти на месте.

Он вытащил из рюкзака уже знакомую мне по поезду папку, и захрустел целлофаном.

— Вот, — он аккуратно протянул мне отделенный от папки файл, с желтоватым листом внутри. — Сможешь разобраться, штурман?

Мы с Иваном притиснулись друг к другу, чуть не стукнувшись лбами. Внутри прозрачного файла просвечивал пожелтевший, сложенный лист. Я аккуратно извлек его, и он развернулся на несколько секторов. Карта. Я подбежал к столу, нашего небольшого четырехместного номера, и разложил лист на столе. Иван и Павел прилипли ко мне, как пажи несущие вуаль невесты. Мы сгрудились вокруг старой бумаги.

— Да не пихайтесь вы, — буркнул я.

Теперь я мог рассмотреть лист подробнее. Карта, отпечатана типографическим способом. Среднего масштаба… ага, вот левом верхнем и пояснительная запись, — числовое значение масштаба в английский дюймах, как гласит надпись с дореформенными знаками. Насколько я помню, дюйм равен 2,54 см. Значит выходит… Но надо еще уточнить, не отличался ли чем-то именно английский дюйм тех времен. Мысленно я сделал себе заметочку. Карта была типографской, но дополнительно, порыжевшими от времен чернилами, на ней была нанесена «улитка», — сетка из квадратов. И череда условных обозначений. Твердость руки у составителя была изумительная, — каллиграфическая ровность и красота букв. Кадровый офицер, штабист?.. Впрочем, часть обозначений была не столь хороша, видимо наносилась впопыхах. Часть из них была сделана и вовсе скверно отточенным карандашом. Все эти знаки, окружали идущую по карте из квадрата в квадрат линию. Изменчивая, несколько раз менявшая направление, она выходила из расположенного на карте населенного пункта, а оканчивалась… крестом в тайге.

— Там еще с другой стороны, — подсказал Павел.

— Я перевернул карту. Здесь уже весь чертеж был от руки. В углу стоял тот же символ, косой, «андреевский» крест, и новый масштаб — куча нулей в знаменателе, ну ясно. Близкий и подробный план местности, где спрятали… Четкий план, а главное, с отличной привязкой к ориентирам, положенным на стороны света. Несколько невысоких скал, и одна большая. Какое-то строение… Даже если все заросло за прошедшие сто с лишним лет, эти ориентиры не должны были пропасть. Ну, если конечно их не взорвали на стройках ударных пятилеток.

— Ну что — пыхнул жарким дыханием Павел. — Ты можешь? Понимаешь?

Я повел плечом, и перевернул карту обратно. Начал читать названия. Так, все эти яти и еры…

Да, я вполне читал карту. Не все значки создателя карты мне были понятны, — что-то изменилось за годы, устарело, и появилось новое. Но основное я понимал. Вот здесь они вышли из города. Вот тут, взаимное пересечение, — вляпались во встречный бой. Взаимные попытки выхода во фланг. Уход с дороги. Еще бой, уже в тайге. И еще…

— Да, я её читаю, — пробормотал я.

— Отлично. — Иван хлопнул меня по плечу.

— Одного не понимаю, — пробормотал я. — У них было несколько столкновений. Они же шли с грузом. Как они оторвались?..

— Ну раз спрятали, — значит оторвались, — логично заметил Иван. — Перестреляли погоню.

— Нет. — мотнул головой Павел. — Они потому и зарыли, что не смогли уйти.

— Какая разница?! — Махнул Рукой обычно терпеливый Ваня. — Главное, зарыли! Ты к точке сможешь?

Я еще раз глянул на карту.

— Смогу. Только мы нифига не там, где надо. Нам сперва опять нужно ехать на поезде.

— Куда? — Спросил Иван.

— Ну куда… — я опять взглянул на карту. — Вышел конвой из Нижнеудинска… И двигался, видимо в обход, железки, но вдоль неё…

— Имеет смысл, — кивнул Иван. — Незадолго перед пленением Колчака, он как раз застрял в Нижнеудинске. Движение по дороге было блокировано. Пришли вести, что красные заняли лежащий впереди Иркутск. А позади — Красноярск. Это рассекло эшелоны отходящих белых на несколько частей.

— Да, кивнул Паша, — прадед что-то такое рассказывал. Им дали приказ, пробиться…

— Ну и значит вот. Кивнул я. Вышли они из Нижнеудинска, и никакой Иркутск они естественно, и близко не обогнули. Они даже до города Зимы не дошли. — Я все разбирался в каракулях старой карты. — Миновали крупное село, или даже городок… Тулуп… А, нет, Тулун, вроде так. Сколько тут Нижнеудинска, до этого Тулуна по масштабу. Я прикинул… километров сто. Так, дальше Кайтун, но не дошли и до него… Вот тут они и застряли. Чуть дальше и в стороне Тулуна. Не так уж много они прошли.

— Зима, — развел руками Иван. — Груз.

— Да, — я подумал. Вообще пойти в такой поход, — жест отчаянья.

— Пойти да. А послать?

— В смысле? — Не понял я.

— Они же были военные. Приказ, и все.

— Ну да… Нелегко им пришлось.

Я взглянул в окно. Со второго этажа был виден залитый летним солнцем зеленый газон, деревья шуршали зелеными листьями. А перед глазами стоял небольшой отряд. Запорошенные снегом, они медленно уходили вдаль, по белой, снежной целине. И следов за ними не оставалось…

— Самое интересное, — скривил улыбку на одну сторону лица Иван, что им не повезло буквально на пару дней.

— Почему?

— Так, Колчак именно в Нижнеудинске лишился власти. Буквально через несколько дней, после прибытия. Если бы отправка конвоя по каким-то причинам задержалась, судьба экспедиции могла пойти совсем по-иному.

— Тогда они бы не было нашего клада, — протестующе заметил Павел.

— Точно. А он — есть, — я довольно потер ладоши. — Но какого лешего мы приехали в Омск, а не в Нижнеудинск? — Я вопросительно поглядел на Павла.

— Надо было не через Питер, а через Москву ехать, балда — Вмешался Иван. Там поезда по прямой до Владика шпилят. Если бы ты сразу показал карту, мы бы все сделали гораздо быстрее.

— Да, сразу, — Паша ужался. — Должен же я был на вас посмотреть.

— Не доверял, до конца, значит. — Я посмотрел на него с прищуром.

— А ты бы такое сразу доверял? С Ваней я был знаком, на тебя в пути посмотрел.

— И чего?

— Нормально. Я в людях разбираюсь.

— Польщен, — фыркнул я. — Ладно, займитесь чем-то полезным. Мне теперь нужно сравнить нашу древнюю рукопись с современными планами. — Я пододвинул к себе рюкзак, и залез в планшет. Надо привязаться с учетом изменений местности…

Много времени мне не потребовалось. Иван успел принять душ, Паша готовился его сменить, когда я оторвался от электронных карт на планшете.

— Так, братцы, — дело упрощается. — Относительно недалеко от точки теперь есть какой-то поселок. Называется «Алгатуй». На старой карте его нет вообще, видимо уже появился при советской власти. Сейчас там какой-то угольный разрез.

— Э! Они не могли там наш клад выкопать? — Встревожился Паша, завинтив от тревоги в руках полотенце.

— Я же сказал, относительно недалеко. Это значит ближе всех других. А пешком ты еще офигеешь тащиться. Тут Тайга, знаешь ли… От Нижнеудинска до Алгатуя идет местная железка. Это нам все сильно упрощает.

— Значит, — на Алагатуй?! — Ероша влажные после душа волосы, провозгласил Иван.

— Да, ближайшим транспортом. — Согласился я. — А пока бы, схарчить чего, а мужики?

Мужики поддержали.

— Пожрать, я сейчас организую, — пообещал Иван, и повернулся к Павлу. — А ты давай пока, в душ. А после еды, давай еще раз, во всех подробностях, чего тебе рассказывал прадед. Вдруг чего еще важное вспомнишь?

Мороз стоял лютый. Крупья снега под ногами не сминались, а хрустели, будто битое стекло. Гулять в такую погоду было удовольствием сомнительным. И тем не менее, на улицах было полно народа. Городок был переполнен людьми. Красные напирали, будто поршень шприца вколачивая в тонкую «иглу» сибирской железной дороги всех от них бегущих. Части русской армии, союзники, мирное население, — все бежали на север, заполонив дороги, станции и полустанки. Бардак был дичайший. Местные жители рвали с беженцев бешенные деньги за постой. Беженцы проклинали, но платили — куда деваться? Часто их проклятия сбывались раньше, чем сами они могли предположить — в дом вваливались военные, и вышвыривали на улицу и постояльцев и хозяев.

У Медлявсого с Гущиным было где преклонить голову. Их вагон был прицеплен к одному из литерных эшелонов Верховного. Конечно это был не пульмановский пассажирский вагон, в основном эшелоне Колчака. А всего лишь грузовой четырехосный, — но по нынешним временам, и это было много. Беда была в том, что эшелоны верховного правителя, уже почти неделю как застыли на месте. Чешские союзники — заслуживали ли они такого слова? — объявили район от Новониколаевска до Иркутска операционной зоной своего отступления. Свои эшелоны они пускали первоочередно, а поезда верховного стояли. Ситуация была взрывоопасной. Нередко вспыхивали драки, переходящие в стрельбу, между русскими и чехо-словаками. Верховный отдал приказ проявлять сдержанность, — потому что чехи формально все еще были союзниками. А неформально, по-военному, — на этом участке у них было полное преимущество.

Медлявский и Гущин выбрались из вагона, просто чтобы согреться. Запасы дров к буржуйке таяли, вагон выстывал. Долгая неподвижность вводила в оцепенение и ум и тело. Вот они и вышли, движением разогнать в жилах кровь. Чтобы не бродить бесцельно, спросили у местного, нет ли в городке какой достопримечательности? Мужик в треухе объяснил, что достопримечательность в городе есть, в виде арки построенной в честь наследника престола царя Николая. А еще есть базар, ныне шумный… Царя нет, а арка есть, — заметил Гущин. Давайте приобщимся к местным памятникам, а Медлявский?.. Увольте, уж лучше к базару…

Ни до арки, ни до базара офицеры, впрочем, не добрались. На улице, рядом с торговой точкой у костерка в бочке, столкнулись с безобразной сценой: — Торговка молоком не могла сойтись в цене с беженкой. Беженка, интеллигентного вида дама, с муфтой для рук, упирала на распоряжение о предельной цене. Торговка задирала. Беженка, пригрозила обратиться в милицию, за спекуляцию. Рядом тут же действительно объявилось два милиционера. По их рожам было видно, что они более озабочены не охраною законности, а возможностью пощупать кошелек торговки. Но баба-торговка пошла на характер: — «раз власть цену ставит, пусть-д-ка она молоко и делат!» Баба выставила нагретый бидон из тулупа, сильно толкнула ногой, тот рухнул — и побежало молоко по грязному снегу, отдавая тепло густым парком. Вслед за бидоном тут же рухнула и сама торговка — без передних зубов, — только кровянка по снегу брызнула. Это вдал проходящий мимо солдат, — как увидел бегущее молоко, побелел. «Люди на холоде и голоде дохнут, а — ты!».. Товарищи солдата тоже навалились. Били ногами, прикладами. Торговка верещала звериным воем. Кто-то из солдат сдернул со спины винтовку, снял с дула перевернутый по-транспортному штык, и зажав его в руке сунулся в кучу-малу. Животные стоны торговки переросли в утробный хрип. Окрестные бабы гомонили. Милиционеры оттягивалась от драки подальше, старясь слиться с бревенчатой стеной жилого дома.

— Прекратить! — командирским голосом рявкнул Медлявский, выпустив тепло из горла, осевшим дымным парком. — Он сбросил рукавицу, повисшую на ремешке, и оставив руку в тонкой вязанной перчатке, вытянул из кобуры «Наган». — Прекратить, я сказал!

Медлявский вытянул руку вверх, и нажал на спуск — сухо и хлестко грохнул в морозном воздухе выстрел.

Солдаты бившие торговку обернулись. Было в их позе что-то от хищников, застигнутых за трапезой. — Стерегись, офицерьё! — крикнул один. И всей толпой они рванулись в ближайший проулок, снимая с плачей винтовки. На утоптанном снеге, в уже подмёрзшем молоке осталась лежать неподвижная торговка, свернутая в калачик штыковым ударом. Беженка в шляпке застыла статуей, белее снега, полуприкрыв лицо руками с муфточкой. Со стороны послышался свист — по дальнему концу улицы бежал чехословацкий патруль. Милиционеры отлепились от стены, и приняв распорядительный вид двинулись к трупу.

— Проверьте бабу, может жива, — Приказал Медлявский милиционерам.

Милиционер, коротко наклонившись над телом, вытер руки.

— Отмучилась…

— Милиционер Кружкин, — прибросив руку к козырьку, обратился к Медлявскому второй, тот что был ближе, — Акт бы составить, ваше благородие.

— Узду в пизду, тебе, — Кружкин. — Отозвался на предложение из-за спины Медлявского Гущин, демонстративно не засовывая в кобуру свой небольшой «Сэвэдж». — Ты скотина, порядок охранять поставлена, а не к стенкам жаться. И без твоих актов жить душно. — Пойдемте, Андрей Севастьяныч, — он обернулся к Медлявскому.

— Но как же — Замялся Медлявский. — Порядок требует…

— Где вы видите порядок? — Поморщился Гущин, глядя на приближающийся патруль. — Вам угодно пообщаться с чехословацкими лыцарями? — Уходим, я вам говорю.

Гущин схватил Медлявского под локоть, и протиснувшись мимо дамы с муфтой, — пардон мадам! — увлек его через толпу, в проулок противоположный тому, где скрылись солдаты.

— Главное, — непонятно кого в этой ситуации жалко, — продолжал рассуждать Медлявский, пока они пробирались между двумя глухими стенами в проулке. Из-за холода он был так закутан в башлык, что черты его лица полностью скрывались, кроме торчащего носа и заиндевелых усов. — Солдаты озверенели. Но эта дура тоже хороша. Выливать молоко…

— Верно говорят, «жадность крестьянская», — согласился Гущин. — Это она за какие-никакие деньги не хотела отдавать. А представляете, — если фуражировка? Не зря Верховному пришлось продолжить продразверстку. Эти нас скорее голодом уморят, чем от себя лишний кус оторвут. — Он помолчал несколько шагов. — Заметили, какой части были солдаты?

— Нет, — мотнул головой Медлявский. — У Унтера звание на рукаве. Беспогонники. Явно из дальних частей. Куда теперь?

— Черт нас дернул на эту прогулку, — Поправляя папаху выдохнул Гущин. — Давайте уж обратно к составу.

— Согласен, поручик. Пойдемте.