Золотой конвой

Глава 8

Медлявский приложился к карабину, и выстрелил. Однако, красный поганец, в которого он целил, успел умыкнуть свое тело за толстенный кедр. Стволы на склоне были настолько необъятные, что задерживали пули. Штабс-капитан сам спрятался за частокол, чтобы передернуть затвор, а когда вновь высунулся… Казалось, что он попал в другой мир. Лес буквально вспыхнул ружейным огнем! Выстрели затрещали, будто густая вязанка хвороста, в раскочегаренном костре. Одновременно лез заполнился отчаянными паническими криками, лошадиным ржанием, и другими людскими голосами — полными горячечным азартом кавалеристов, которые ломали противника.

Красный, в которого промазал Медлявский, вдруг показался из-за дерева, растерянно вертя головой в шапке-ушанке. Медлявский спустил курок, карабин дернулся, и красный вскрикнув упал — наповал. Мелькнул еще один человек, правее, где у кедра под стволом ютилось две небольших ели, — туда тут же вколотил пару выстрелов из своего маузера прапорщик Эфрон. А потом случилось странное:

Из-за наклоненного кедра, который был побежден ветром, и держался только потому, что в падении зацепился за ветви стоявшего рядом товарища, из-за самых его полувывернутых из земли корней, вдруг выскочил человек, и коротко осмотревшись, с неимоверной быстротой помчался вперед по склону. Он бежал прямо на крепость, на земляной вал, с которого вели огонь Медлявский и его товарищи. Штабс-капитан отлично успел разглядеть волевое скуластое лицо, блестевшие лихорадочной отвагой глаза, красную ленточку на папахе…

Человек бежал, отбросив на ходу винтовку, доставая из кобуры револьвер, и шашка подвешенная к поясу отчаянно лупила его по ногам на каждом шаге. Хлопнули выстрелы со стены, — это стреляли солдаты Овчинникова. Снежные фонтанчики вздымались у самых ног бегущего, но он продолжал нестись, опережая кософронтальный огонь. Однако Медлявский, и Эфрон, были как раз во фронт бегуну, и значит, — жить ему оставалось ровно столько, сколько нужно чтобы нажать на спуск.

Медлявский коротко прицелился, и нажал на спуск. Курок карабина дернулся вперёд, и сухо щелкнул. Вот те на! В горячке последних секунд, он забыл, что только что выпустил последний патрон. Медлявский бросил взгляд направо, — Эфрон как раз возился, запихивая в один из своих маузеров обойму; — и у того, в пистолете-карабине с безразмерным магазином, все выстрелы вышли в самый неподходящий момент. Медлявский коротко шикнул себе в усы, и отбросив карабин, резко дернул из нагрудной кобуры свой «кольт», одновременно взводя курок.

А бегун на склоне, тем временем отчаянно заорав, с гимнастической ловкостью перескочил через заплывший ров, взбежал по валу, совсем уж каким-то неимоверным прыжком прыгнул вверх, зацепился за частокол, с натужным хеканьем взлетел на него, поставив ногу, — и, расправив руки, будто тигр — бросился на Медлявского.

Время как будто застыло на миг. Перед Медлявским мелькнуло перекошенное, со вздувшимися жилами, с прокушенной до крови губой, лицо красного, летящий где-то за ним на предохранительном ремне револьвер, который красный бросил, чтоб уцепиться за стену; его руки — со скрюченными будто когти пальцами, которыми тот собирался вцепиться в горло самому Медлявскому… Штабс-капитан вскинул руку с кольтом, но фатально не успел. Красный влетел в него как паровоз. Оба свалились на землю, — красный сверху, а Медлявский вниз, так что из него выбило дух. Кольт в распластанной по земле руке, бесполезно громыхнул, посылая пулю неведомо куда. На секунду перед глазами Медлявского оказалась макушка красного, украшенная густой копной темно-русых волос, с которых слетела папаха. Вот по этой самой макушке, Медлявский и засадил что есть мочи рукоятью пистолета. Он сам бы не мог сказать, почему именно ударил, а не выстрелил. В этом было что-то звериное, — более древнее, чем голос разума, который посоветовал бы ткнуть ствол в бок, и нажать на спуск. Нет, — отмахнуть, ударить! Супостат от удара как-то странно вякнул, хватка его обмякла. Медлявский еще раз сунул тому по голове рукоятью, — на этот раз угодил по скуле. И противник свалился с него тяжелой кучей.

Эфрон тем временем перехватив в левую руку недозаряженный Маузер, выхватил из кобуры второй, и подскочив направил дуло в голову шустрому краснопузому.

— Нет! — Рявкнул Медлявский — привставая на локте, и загораживая бесчувственного человека рукой. Он уже успел разглядеть на рукаве поверженного врага несколько красных полосок. Это был командир, или как они сами себя называли «краском». — Это начальник! В плен гада!

Эфрон помог Медлявскому подняться, и тот вертя головой, и держась рукой за помятое горло — хватка у красного была стальная — просипел ближайшим солдатам.

— Парни! Вяжи этого поводом! Отвечаете головой!

Двое бросив стрельбу через частокол, навалились на красного, и начали крутить тому руки. Медлявский тем временем, продолжал раздавать приказы.

— Эфрон, — на позицию! Гарткевич — сюда пулемет! Гущин — оставайся на своей стене; следи в оба!

Эфрон подвинулся обратно к частоколу, и незамедлительно в кого-то пальнул. Гарткевич, с пулеметом наперевес, протиснулся мимо испуганных стерноженных лошадей, и пробежал по двору к стене. Медлявский поднял руку с кольтом, в пистолете что скрипнуло металлом о металл, — он машинально подхватил вывалившийся из шахты в рукояти магазин; видно когда лупил по чугунной башке красному, случайно стронул магазинную защелку на пяте рукояти. Штабс-капитан заправил магазин с толстобокими патронами обратно в кольт, и снова шагнул к частоколу.

И вовремя! Лес внизу был буквально наполнен людьми на лошадях. Разгоряченные кавалеристы выкатывались из-за деревьев, и тормозили лошадей перед стеной крутым валом, и стеной крепости. Некоторые из них стреляли наверх. Дерево дрожало от частых свинцовых шлепков.

— Господи. Да сколько ж их! — Потрясенно охнул рядом Эфрон, и секунду спустя его Маузер зачастил практически непрерывным огнем, стремясь нашпиговать бурлящую внизу человеческую массу.

— Гарткевич! — Отчаянно вскрикнул Медлявский. Он выстрелил вниз из Кольта, — это было как камушек в море. Быстро сунул пистолет себе под мышку, нащупал на поясе подсумок, и выдернул из него круглую ребристый «ананас», — британскую гранату системы Миллса. С натугой выдернул предохранительное кольцо, и швырнул вниз.

Слева со стены замолотил вдруг пулемет Гарткевича, тут же, разом — взорвалась внизу гранта. Лошади завизжали, вставая на дыбы. Бросая с себя живых и мертвых всадников. Кто-то внизу крикнул что-то командное, — было не разобрать. И вся эта многочисленная лошадиная банда вдруг отвернула, и покатилась от крепости вниз, наращивая скорость по склону. Гарткевич подгонял их очередями. Стреляли солдаты Овчинникова. Внизу, перед частоколом еще шевелилось несколько сброшенных конями раненных. Кто-то бежал к деревьям. Эфрон и Медлявский достреливали их из пистолетов. Пули догоняли, и сбивали с ног.

Через минуту, у крепости стало тихо.

— Прекратить! Прекратить огонь! — Выдохнул из себя Медлявский.

— Сбежали, сволочи. — Констатировал Эфрон. — Но сколько ж у них в отряде сабель?!.

На валу стонал, баюкая руку раненный солдат. Двое других пытались стянуть с него шубу, чтобы оглядеть рану. Подбежал к Медлявскому рядовой, вскинул руку с сбитой набекрень папахе.

— Вашбродие… дозвольте… Младший унтер-офицер Овчинников…

— Что? — Переспросил Медлявский.

— Убит. Прямо в переносицу свинцовую невесту словил.

— Кто еще?

— Канюкова тоже убило. Пашутина, вон, в руку поранило.

— Ясно, ясно… — Медлявский вдруг поймал себя на том, что он растерянно бормочет. И это его состояние отражалось на лице солдата. Тут же сказал другим голосом, четким и командным: — Взять пару человек. Раненных перевязать. Убитых сложить внизу. Остальные остаются на стенах.

— Есть! — Козырнул солдат. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Шлепнуло, — прилетевшая откуда-то пуля сорвала кончик затесанного колом бревна наверху частокола, рядом с Эфрном.

— Стреляют, бесы. — Буркнул Эфрон.

— Солдаты! — Крикнул Медлявский. — Не высовываться! Ничего еще не кончилось!

Эфрон, пригибаясь, подскочил к Медлявскому.

— Черт возьми, штабс-капитан, — откуда у красных такая прорва людей?

— Не понимаю, — покачал головой Медлявский. — Там, раньше, в лесу. Они должны были просто смести нас таким количеством…

Он поглядел на валявшегося у вала пленного краскома. Тот уже начал слегка шевелиться, и дергал заведенными руками, опутанными коноводским поводом. — А вот мы сейчас у кое-кого спросим!

Медлявский заскользил вниз, по валу, во внутренний двор. Прапорщик Эфрон последовал за ним. Оба подбежали к пленному. Штабс-капитан присел над пленным. Выглядел тот жутковато, скула уже налилась добротным синяком, на разорванной коже виднелась кровь. Кто-то из вязавших красного солдат, нахлобучил ему на голову найденную шапку, под которой виднелись два закрытых глаза. Красный беспокойно подергивался, будто человек в тяжелом, муторном сне, но в себя еще не пришел.

— Может, вы его совсем того? До травмы черепа? — Предположил Эфрон.

— Приложил как смог, — признался Медлявский — не было времени силу вымерять. Ну-ка…

Медлявский взял горсть снега, и насыпав в ладонь, хлопнул ей красного в горяченное, разгоряченное лицо. Тот фыркнул, задергался, засучил ногам. И, и с ошалелым лицом разом открыл глаза. Один зеленый, — ясный. И один побежденный синяком, — щелочкой. Взгляд красного заметался, и наконец сошелся на штабс-капитане.

— Не дергайтесь, товарищ, камрад, или как вас там, — предупредил Медлявский. — Вы в плену.

Краском глянул на Эфрона, вернулся к Медлявскому. Посмотрел смело.

— А ты офицерок, — жила! Отоварил меня, — как поп проповедью. Башка трещит, будто гулял три дня… — Краском тряхнул головой. И тут же болезненно поморщился.

— Отвечайте на вопросы. — Глядя ему в глаза сказал Медлявский. — У нас времени мало.

— Да? — Ухмыльнулся красный. — Зато я уже никуда не тороплюсь.

— Что вы за отряд? — Не вступая в пререкания гнул свою линию Медлявский. — Кто такие?

— Советские общинники.

— Кто вас послал?

— Совгубком, по просьбе урало-сибирского бюро ЦК, вот кто.

Медлявский с Эфрном переглянулись.

— Никогда про таких не слышал? А вы?

— Тоже, в первый раз. — Пожал плечами Эфрон. — Развелось всяких партий, как мондавушек у бляди в сраму…

— Это в голове у тебя мондавушки, охвостье колчаковское — Спокойно возразил красный. — А совгубком — это есть народная власть.

— Ладно, народоволец… Зачем за нами шли?

— Известно, зачем. — Усмехнулся красный. — Чтобы вернуть трудовому народу украденное вами золото.

— Нет, ты посмотри какой наглец! — Возмущенно фыркнул Эфрон. — Разбойничья банда! Мало что хотят обокрасть русскую казну, еще и нас в воровстве обвиняют!

— А куда ж ты золото денешь, когда мы твоего Колчака на осине вздернем? — Поинтересовался красный. — Во Владивосток, на британский пароход, и тю-тю! Только мы то не позволим.

— Ты пока о своей осине беспокойся, — зловеще пообещал Эфрон.

— Откуда узнали, что везем? — Спросил Медлявский.

— Откуда… — Криво усмехнулся красный. — У нас в везде свои глаза. А вы, господа рукожопые, даже ящики с поезда сгрузить целыми не можете.

— Говорил я, что выйдет нам боком, тот разбитый ящик, — заметил Эфрону Медлявский. — Честное слово, кто его уронил, — того и надо было с грузом послать… Он снова повернулся к пленному.

— Сколько у вас в отряде штыков и сабель?

Пленный наклонил голову, оглядел себя, усмешливо глянул на Медлявского.

— Винтовку я потерял. Саблю твои солдафоны отняли. Выходит, нет у меня в отряде ни штыка, ни сабли.

— Не крути, — Посунулся к нему Медлявский. — Сколько у вас людей?

Краском мгновенье подумал, дернул разодранной щекой.

— Ну, теперь, пожалуй, в этом особого секрета нет. Нас изначально-то было тридцать человек. Разъездной отряд. Как узнали, что вы золото повезли, нас как самых ближних и послали. А больше поблизости и не было.

— Что врешь, краснюк! — Эфрон нагнулся, и хватил пленного за отворот полушубка. — Лес от всадников шевелится. Какие тридцать человек?

— Да ты и правду дурак, господин хороший. — Сплюнул в сторону кровью красный. — Думаешь, я просто так к тебе на стену сиганул? Всех моих в спину порубали. Мне деваться некуда было. Так и так край. Я наоборот думал, — это к вам подкрепление подоспело. А выходит…

— Не красные? — Эфрон озадаченно разжал руку. — Кто тогда эти лешаки?

— Вот они тебе и скоро и объяснят. — Мрачно пообещал краском.

— Эй, там! В острожке! — Закричал откуда-то из-за леса громкий, сильный голос. — Слышите меня?

Медлявский с Эфроном переглянулись. Гущин на дальней стене тоже завертел головой.

— Кажется, хотят говорить. — Констатировал Эфрон.

— Да, хотят… — Медлявский машинально потер обросший щетиной подбородок. — Слушайте сюда, Эфрон. Я сейчас пообщаюсь с этими бандитами, потяну время. А вы, обегите всех солдат на стене, соберите у них несколько гранат.

— Что вы хотите делать? — Поинтересовался Эфрон.

— То, о чем мы с вами говорили. Мы взорвем галерею, ведущую к пещере. Если получится, обрушим свод. Пусть потом выкапывают золото, если смогут. Ваша задача, собрать гранаты, заложить их, и устроить взрыватель. Сможете?

— Дайте подумать, — прищурился Эфрон. — Бикфордова шнура у нас нет… Но можно вывинтить взрыватели из нескольких гранат, сыпануть на их место пороха из патронов, и насыпать от них пороховую дорожку для задержки. Поджечь дорожку, и пока она горит, — есть время выскочить из галереи.

— Отлично! Действуйте, — Медлявский хлопнул Эфрона по плечу. — Только не забудьте вытащить из галереи Гиммера… Возьмите с собой солдата, пусть поможет.

— Хорошо, — Эфрон кивнул, и пригибаясь побежал по стене.

— Эй! В острожке которые! — Снова закричали из леса.

— Ну чего вам? — Сложив руки рупором отозвался Медлявский.

— Побалакать бы! — Донеслось из леса. — Переговоры, чтоб, значит!..

— О чем переговоры?

— Известно о чем! О золотишке!

— А что, золотишко? — Уточнил Медлявский.

— Да поделиться бы надоть! — Нажал лесной голос. — У вас много! А у нас шиш да ни шиша! Нечестно так! Отдайте золотишко, — и гуляйте на все четыре стороны! А если сами на дне карманов мальца унесете, — так мы в обиде не будем! Мы не жадные!

— А вы — это кто? — Поинтересовался Медлявский.

— Мужички лесные!

— А ты кто?

— А я, — выборный атаман!

— А имя-то у тебя есть?

— Как без имени? Поп крестил, отец растил! Но тебе это, мил-друг, без надобности! Атаман я! Можешь так и звать! Так что, делиться то будем?!

— Да я бы с радостью! — Крикнул Медлявский. — Только, не мое это золото! Государственное!

— Дак ведь государя-то нет! И государства нет!

— А что есть? — Спросил Медлявский.

— Тайга есть! И воля — есть! — Объяснил голос. — Поступай, как хочешь! Хочешь, — с нами поделись, долю возьми, и трать её как вздумается! А хочешь, — на куски тебя порвем! И на ветвях развесим! И не узнает никто! Сам решай! Вот воля!

Медлявский усмехнулся.

— Ошибаешься, атаман! Есть государство! Потому, государские люди еще есть! И золото это!.. Не для того, чтоб ты его по кабакам и притонам размотал!

— Не хочешь, значит, по-хорошему?! — Уточнил голос.

— Ленивый ты, атаман! — Крикнул Медлявский. — Люди это золото по крупинке намывали! А ты палец о палец не ударил! Голь перекатная!.. Ну-ка поработай! Иди сюда! Попробуй взять! Я тебя встречу!

Лес замолчал. Пауза казалась нескончаемой.

— Чичас, приду! — наконец пообещал лесной голос. — Можешь пока молитву прочесть! Отходную.

Медлявский осмотрел стены. Старые, ветхие. И своих солдат. Редко раскиданных людей, которых даже нельзя было назвать цепью. Вот такие пироги…

Один из солдат на соседней стене, вдруг бросил винтовку, и — махнул через частокол.

— Братцы! — Раздался его голос внизу, за валом, сбивчатый от бега, — Не стреляйте, братцы!.. Я сдаюсь!..

— У, черт! — Медлявский ухватился за «кольт», но понял, что не успеет. Выхватил взглядом Гущина. Который был ближе к дезертиру. — Гущин! Снимите мерзавца!

Гущин перехватил свой винчестер, на бегу дернул скобу. Но он, хоть и был ближе, тоже был не на нужной стене, и пока он бежал… Один из солдат вкинул винтовку, грохнул выстрел, за валом раздался крик. Подбежавший к частоколу Гущин, вскинул, и тут же опустил свой мушкет, — стрелять уже не было нужды.

— Готов! — Сказал он.

Медлявский посмотрел на стрелявшего солдата. Немолодой уже. Тот самый, что ухаживал за Гиммером.

— Докукин! — Вспомнил Медлявский. — Молодец. Благодарность тебе!

— А чего он… — произнес Докукин, и передернул затвор, — Присягу не рушь, мундир не позорь. У господина Овчинникова изменных людей нет.

— Молодец, кадровик! — Медлявский окинул взглядом остальных солдат. — И вы ребята, не бегите. Смерть все одно всех возьмет, от неё за лавку не спрячешься. А если честь потерял, — так и смерти ждать тошно будет. Молитесь, кто в Бога верует! Только весело молись — встреча с Отцом для русского праздник.

Медлявский обернул голову на шаги, это бежал Эфрон.

— Сделали? — Спросил Медлявский.

— Так точно, штабс-капитан, — козырнул Эфрон. Все заложил. Гиммера вытащили во двор. Совсем плох.

Медлявский посмотрел вниз, на лежащего во дворе, у затухающего костра, неподвижного командира. Потом взглянул на Эфрона, заметил, что у того рука в крови.

— Что у вас с рукой, прапорщик?

— А, чепуха, — Эфрон приложил окровавленный палец к зубам. — Ломал патроны, разорвал дульце гильзы, да порезался… А что здесь?

— Эти пришли за грузом. Будет атака.

— Значит, взрываем?

— Да.

— Когда? — Спросил Эфрон.

Раздался выстрел. Сразу другой, и дальше будто пошел ливень. Заколотило пулями в частокол. Заорал ревом лес, и зашевелился людской толпой.

— Сейчас! — Заорал Медлявский, пригибаясь. — Сейчас, Эфрон! Беги и взрывай!

— Есть! — Эфрон откозырял, и бросился обратно во двор, ко входу в галлерею.

Медлявский еще успел цепануть краем глаза, как бессильно затрепыхался во дворе на снегу раненный штабс-ротмистр Гиммер, но на это уже не было времени. Он встал к частоколу, в полуразрушенной башенке, выставил в бойницу карабин, и… лес плюнул ему в лицо огнем. Вспыхивали злые огоньки, выдавали себя позиции стрелков дымом. Бежала к валу мохнатая, разношерстаня толпа. Частокол дрожал от попаданий. Медлявский выстрелил, — и тут же со стыдом понял, что выстрелил безприцельно, неряшливо, со страху. И тот, в кого он вроде как метил, бежит дальше.

— Гарткевич! — Рявкнул Медлявский, раздирая горло.

И тут же будто услышал свое эхо, голосом высоким, и писклявым от страха, -..евич! Не успел изумиться, как сообразил — это кричал с противоположной стены Гущин. Он тоже звал Гарткевича, и его пулемет, — единственную силу, которая могла сбить волну атаки.

Гарткевич застыл с пулеметом наперевес, на перпендикулярной их с Гущиным стене, двинулся туда-сюда, будто готовый разорваться. На лице его было мучительное непонимание, — куда?

— Гущин, что у тебя? — Перекрывая пальбу, крикнул Медлявский.

— Лавина! — Истошно выкрикнул Гущин, на миг повернув к нему свое бледное лицо, и тут же, отвернувшись к бойнице, выстрелил из своего винчестера.

И сам Медлявский на миг мучительно застыл, — «кафтан трещал по швам». Куда кинуть свою единственную заплату?..

— Гарткевич, на южную стену! — Наконец крикнул он. И Гарткевич, как всегда получив четкий приказ, обрел уверенность, и козырнув бросился к Гущину.

Медлявский обернулся к своей стене. Бог ты мой, — разномастная ревущая толпа уже почти взобралась на вал! Штабс-капитан отбросил бесполезный здесь карабин, едва не оторвав клапан, выдернул из кобуры наган, и выставив руку к бойнице открыл огнь. Вокруг страшно лупило в дерево, брызнуло щепой одно из бревен у бойницы, совсем рядом с головой. Но Медлявский стрелял уверенно и быстро, будто на офицерском упражнении. И упал внизу, раскинув руки дюжий мужик крест-накрест опоясанный патронташем. Застыл, опустившись на вал другой, в овчинном тулупе. С криком укатился в заплывший ров третий. Четвертый в английской шубе рухнул, хватаясь за снег, и продирая его до черной корки земли, будто хотел ускользающую душу так удержать. Пятого Медлявский подстрелил наискось, — помог своим солдатам, что держались левее. А потом курок щелкнул в битую гильзу, и еще отбил — пусто. Так вот странно, показалось, что стрелял пять раз, а выпустил все семь… И там, внизу, те кто остался цел, — очухались вскинули стволы — и Медлявский едва успел отшатнуться вглубь, как его бойницу разнесло в мочало. Где-то сзади ударил перестуком пулемет Гарткевича, но это было фоном.

— Офицер! — Крикнул кто-то, и обернувшись назад Медлявский увидел бредущего к нему пленного краскома. Он тянул руки, и взгляд его был залит убеждающей мольбой сильного человека, который вынужден просить. — Развяжи! Буду в них стрелять! Не хочу, как свинья на забое!..

Медлявский сунул левую руку в карман штанов, выдернул оттуда морской норвежский нож, нажал на специальный гнеток, — надежный, случайно не откроешь, не поранишься, — и услышав щелчок лезвия, шагнул к красному. Всадил лезвие в стягивающий руки сыромятный ремень, и в два рывка рассек. Хапнул из своего кобурного патронташа столько патронов, сколько попало в горсть, и вложил вместе с пустым наганом в занемевшие руки краскому. Поглядел на того бесшабашно и весело.

— На! А в спину ударишь — так будь проклят!

Отвернулся, и забыл про красного. Через разбитый частокол уже показалась обветренная бородатая рожа в мохнатой шапке. Медлявский вытащил из нагрудной кобуры «кольт», взвел курок и выстрелил пришельцу в лицо. В щеке у того разверзлась дыра, черты лица страшно перекосило, — так бывает, когда пуля дробит и сдвигает лицевые кости, и тело рухнуло обратно за частокол. Кто-то там гаркнул, загалдели. А потом через частокол, медленно, даже с какой-то ленцой, по крутой траектории, аккурат под ноги Медлявскому рухнула граната.

«Рдутловка», — отстраненно подумал Медлявский. Наклонился, схватил гранату, и едва высунув руку, швырнул её обратно за частокол.

Теперь внизу, на валу закричали по-другому, отчаянно. Кто-то успел выплюнуть непотребное слово, — и все это увенчал глухой, сильный взрыв. Частокол вздрогнул. Махнуло дымом. Кто-то снизу мучительно застонал, будто и не человек, со звериной, отчаянной тоской.

Шагнул к разбитой бойнице, направил «кольт» вниз. В остатках рва чернело пятно разрыва, валялись тела. Кто-то еще шевелился, дергаясь объятым болью телом. Выстрелил в него, тот дернулся, и затих. Увидел бегущего к лесу, совместил на спине прицельные, и спустил курок. Человек дернулся, охватил рукой поясницу. Хотел в него выстрелить еще раз, но рядом ударило сразу две пули, и Медлявский спрятался внутрь.

Пользуясь секундой передышки, окинул все вокруг широким взглядом. В ушах гудело. На его стене, на оставшихся солдат люто напирали. Двое лежали ничком. Еще двое стреляли. Один спихивал вниз с частокола лесного молодца, воткнув в того штык. Стреноженные лошади во дворе ржали, и беспокойно поводили ушами. На противоположной стороне замолк пулемет Гарткевича. Выискал его взглядом, — Гарткевич лежал на валу, в такой неудобной позе, как живые не лежат. Подбежавший к Гарткевичу солдат, поднял пулемет, и пытался сходу разобраться, как работает незнакомая машина. Гущин еще был цел…

«Сомнут» — Промелькнуло в голове Медлявского. — «Уже почти…».

Как раз в этот момент, из хода в подземную галерею вылетел прапорщик Эфрон. Он бежал с невообразимой скоростью, концы башлыка развивались за ним, как два крыла, кобуры летели как свита. Медлявский обрадовался — маузеры Эфрона сейчас были огромным подспорьем. Эфрон лихо взлетел по валу, и подбежал к Медлявскому. Хотел что-то сказать, но увидел взглядом красного, который пригнувшись набивал барабан «Нагана» патронами.

— А?.. — Эфрон, ткнул стволом в сторону краскома, вопросительно глядя на Медлявского.

— А какая разница? — Пожал плечами Медлявский.

— Ну да…

Эфрон вскинул Маузер и выстрелил в человека, который штурмовал частокол. Лесной мужик закричал, перевалился на эту сторону, тяжело и глухо впечатавшись в землю вала, — только поскакал по снегу выпавший у него из запаха тулупа револьвер. Медлявский тоже выстрелил, но лежащий уже даже не вздрогнул. Появился другой — но в него тут же вложил пулю краском. Эфрон хотел шагнуть ближе к частоколу, но в этот момент Медлявский осененный страшной мыслью, схватил его за плечо.

— Эфрон! Где взрыв?!

Эфрон замер, глаза его растерянно расширились.

— Уже должен… Я же поджег… Прапорщик отчаянно стряхнул руку Медлявского. — Что-то не сработало! Я сейчас!

Эфрон бросился вниз с вала, обратно ко входу во внутренние туннели. Медлявский повернулся за ним во двор, — и вздрогнул. На противоположном конце частокола его солдат уже не было. Их тела лежали на гребне вала, кто-то валялся, раскинув руки на валу. А по гребню вала уже катилась первая волна лесных бродяг. Часть бежала вниз, напрямик, через двор. Кто-то бежал отпирать наспех забаррикадированные ворота. Другие встав на гребне открыли огонь по Медлявскому, и его оставшимся людям на противоположной стороне. Защелкали пролетавшие мимо пули. Над частоколом плясали шапки лезущих следом. Это был конец.

— Эфрон, стой!.. — Отчаянно крикнул Медлявский. Выходило, что прапорщик бегущий во двор, мчится как раз навстречу толпе лешаков. — Стой!

Пуля ударила рядом с головой Медлявского, обдав его инеем и трухой, и он машинально бросился под защиту полуразрушенной угловой башенки, ограждение которой хоть как-то позволяло укрыться от огня изнутри двора. Выстрелил в первого попавшего под взгляд лешака, — промазал. Рядом громыхнул Наган краскома, — и кто-то из открывающих ворота упал…

А Эфрон уже мчался внизу, вот он проскочил мимо тела Гиммера, и… Из-за стреноженных лошадей на него вывалились четверо бандитов лесной вольницы. Раззявив рты, начали вскидывать оружие. Маузеры Эфрона заговорили разом, не давая себя перебить. Он стрелял на ходу, поочередно с двух рук, почти в упор. И один бандит умер раньше, чем упал. Второй дико заорал, зажимая пах. Третий получил пулю, но у Эфрона не было времени заостриться на нем; он вскинул руку метя в четвертого… Огромный револьвер системы Гассера смотрел на Эфрона со стороны четвертого. И раньше, чем Эфрон успел, — «гассер» плюнул огнем. Живот Эфрона ожгло, будто ему в кишки опрокинули тигель с раскаленным металлом. Эфрон всхлипнул, но снова выстрелил с двух рук. Одна пуля ушла невесть куда, другая пробила бандиту шею. Тот хватаясь левой рукой за рану, еще раз выстрелил из револьвера, — будто кувалда оходила Эфрона в бедро. Глаза у бандита были лютые, темные. Эфрон зацепился за них, снова выжимая спуски пистолетов. И на этот раз он попал с обоих — в грудь. Бандит тяжело осел вниз, ткнув безжизненной рукой дулом револьвера в снег, отчего тот выстрелил еще раз, последний, загнав выстрел в землю.

На краю глаза все еще маячила фигура третьего, который не упал. Эфрон развернулся, направляя «маузер». Третий и правда стоял, нелепо сжимая в руках винтовку, странно покачиваясь, глядя в никуда стеклянным взглядом. Эфрон вскинул Маузер, но как раз в этот момент человек все-таки вышел из равновесия, и рухнул назад, затылком в снег, тяжело и мертво, будто деревянная колода. Запоздалый выстрел догнал его в падении, но уже ничего не дал.

Эфрон захрипел, почти беззвучно. Просто выпуская воздух между дрожащих губ. И заковылял ко входу в подземную галерею. Левая нога, в которую попала пуля, исчезла, — вместо неё был мертвый кусок бревна, который приходилось тянуть за собой. Он бросил один маузер, тот теперь болтался на привязи приклада-кобуры, и пытался хоть как-то зажать немыслимую боль в кишках.

«Забеременел пулей…» — Пронеслась в голове старая солдатская присказка. Понятно, что он мертвец. Даже если бы у него было время, через пару дней он захлебнулся бы собственным гноем. От этих мыслей стало худо, — и больнее и слабже. Поэтому Эфрон зашипел, выдавливая из себя боль и слабость, и сделал очередной шаг вперед. И другой. И за ним. Он всех подвел. Но еще можно было все исправить. Ему надо было только дойти в галерею, к не сработавшему запалу. Ход уже близко.

Эфрон доковылял до входа в галерею. Вошел под арку. Только здесь его догнала очередная пуля, прилетевшая неизвестно откуда. Эфрон лишь почувствовал толчок, который выбил из него все оставшиеся силы. Прапорщик упал, даже не подставив рук. Рассадил лицо, но уже безо всякой боли. Руки остались вытянуты вдоль тела, а надо было выбросить их вперед, и ползти. Но не было сил. Даже сжать зубы сил не было. И Эфрон, тянулся всем безвольным телом, тянул шею вперед, вглубь коридора. Сознание угасало, будто пламя сгоревшей свечки. В момент просветления он осознал, что уже никуда не движется. Но затем мелькнуло что-то из детских лет. Ахилесс никогда не догонит… Значит, он сможет опередить бандитов, и взорвать… Надо только… ползти.

С тем Эфрон и угас.

Медлявский видел, как прапорщик скрылся в ходу. Это обогрело горькой надеждой. Эфрон сделает как надо. Теперь можно и умирать. Он зарядил в кольт последний магазин. Оглянулся на скорчившегося рядом краскома, остались ли у того вообще патроны?.. Ворота в крепость уже были открыты. Лешаки ворвались внутрь двора толпой. Другие бежали по валу, приближаясь к угловой надстройке, где засели Медлявский и краском, выходя на линии проходов, где их не прикрывали бревна. Остались секунды.

Медлявский высунулся, пальнул, — и едва успел убрать голову: папаху с головы дернуло пулей, а то и не одной. Бревенчатая стенка вздрогнула и пошла щепой из сквозных дыр, — со стороны двора земли насыпано не было, и пробивало хилое укрытие насквозь.

— Что, кончилась жизнь, краском? — Лихорадочно крикнул соседу Медлявский.

— Прошла родимая, — лаконично ответил тот, и приподнявшись пустил пулю из нагана.

Ответный залп почти вчистую разнес верхнее бревно сруба, за которым прятался красный.

— Тебя как звать-то? — Дрожащими от горячки боя губами крикнул Медлявский.

Ответить краском не успел. Снизу, со двора, под угловой навес влетела здоровенная шарообразная граната, и заскакала по земле, попыхивая дымком из запала. Медлявский бросился к гранате, столкнулся головой с краскомом. Оба ругнулись. Тот, ушлый, однако успел подхватить смертоносный чугунный шар раньше, — и выбросил его за деревянное укрытие. Но это все, на что им хватило времени. Граната даже не успела упасть и откатиться, а рванула где-то за самым срубом. Хлопнуло по ушам, старые бревна сдвинулись, заскрипели отчаянно расходящиеся опоры полуразрушенной крыши, и… что-то с грохотом рухнуло сверху. Медлявского страшно ударило по голове, подломило весом, впечатало в мерзлый пол.

И он перестал быть.

Никогда не любил слишком больших компаний. А сейчас в нашей группе оказалось… тысяч сто. Правда, только трое из нас были людьми. Остальные принадлежали ненавистному племени летающих кровососов. Орды крылатого гнуса, кружили вокруг нас тучным облаком, противно жужжа, и облепляя при малейшей остановке. Не знаю, насколько помогал репеллент — возможно он кого-то и отпугивал. Но мне иногда казалось, что я перепутал этикетки, и купил средства для привлечения. Больше спасала толковая одежда, и сетка на лице. И все равно, всем нам постоянно приходилось смахивать с себя особо настырных упырей.

— З-задолбали комары! — Созвучно моим мыслям рявкнул Павел, сопроводив эту очевидную истину звонким шлепком по коже.

— Терпи, — отозвался Иван. — Ты же не думал, что все будет легко.

— Тебе легко говорить, — Буркнул Павел. — Ты кабан здоровый, в тебе крови много. А я тощий…

— Так кто мешал работать над собой?

— Пончики жрать, что-ли? — Вяло огрызнулся Павел.

— В зал ходить. Я толстый не от жира, а от мышц. Чистая сталь!

— Ага, задрапированная салом…

Пока они там переговаривались, я оглядывал лес, и решал, куда двигаться дальше. Конечно с тех пор, как появились спутниковые навигаторы, чтобы потеряется на планете Земля, надо быть совсем тугим. Нам не нужно было повторять маршрут исчезнувшего конвоя столетней давности. Я просто привязался к ориентирам со старой карты, нашел их на современной интерактивной карте, снятой из космоса, и отложив нужные расстояния от нескольких, вычислил усредненную точку, куда нам нужно было выйти. Теперь мы просто шли к этой точке, ориентируясь на метку навигатора. Однако, снимки из космоса, это хорошо. Но рельеф местности никто не отменял, а здесь он был очень сложным. И если видимые сверху преграды, мы обходили заранее, то многочисленную «заваль», — то есть упавшие от ветра или старости деревья, мы находили, только когда тыкались в них носом. Иногда их можно было перешагнуть, или перелезть. Но бывали случаи, когда несколько упавших деревьев образовывали настоящую засеку, которую приходилось огибать. Так что вместо идеальной прямой, ведущей к заветному богатству. Наш путь напоминал извилистую тропу муравьёв. Радовало только, что судя по показаниям навигатора, путь подходил к концу. За последний час непролазный еловый лес сменился кедровиком. Деревья расступились, идти стало легче.

— Вон там, — я протянул руку, показывая на просвет в деревьях. — Скала. Видите?

— Это она? — Жадно выдохнул, подскочив ко мне Павел.

— Да. Похоже, это наш ориентир.

— Неужели дошли… Пыхнул шумным выдохом Иван.

— Ну-ка подержи — я сунул Ивану навигатор. Паша, давай сюда карту…

Павел вытащил заветную карту, и я, сориентировавшись, привязался к ориентиру на местности, и уточнил положение.

— Так… похоже нам… туда! — Я решительно ткнул указующим перстом в сторону, где кедровик начинал подниматься вверх, по большому холму. Где-то там должна была быть обозначенная на плане старая крепость. — Соберитесь братцы, охота началась. Идем и смотрим в оба!

Мы затопали вверх по холму, мышцы протестующе отозвались на вертикальную нагрузку.

— Крутовато, — Пробасил Иван.

— Ничего… — Пропыхтел я, поправляя лямки рюкзака. — Последний рывок.

Ветер тихо шумел в кронах кедровиков. Солнце ярко освещало местность. Мы пыхтели. Паша, надо отдать ему должное, воодушевился, и пер вперед как паровоз. Обогнав нас на пару десятков шагов. Он и заметил первым крепость.

— Что-то вижу! — Взволнованно рявкнул он, и возбужденно тыкнул пальцем вперед. — Там! Стена!

Мы поднажали, а Паша, не дожидаясь нас, тоже пошел вперед. Действительно, впереди, сквозь толщу леса провиделась стена: старые темные бревна частокола. Частично разошедшиеся, будто пьяные солдаты в строю, они все еще не полностью слились с природой, и сохраняли искусственный вид. Поверх угла виднелись жалкие останки крыши угловой башенки — полуобвалившийся навес, который щерился провалами. Даже нельзя было понять, из какого он материала, настолько его захватил мох. Сквозь остатки этой крыши победно возносился ввысь стройный молодой кедр. Чем ближе мы поднимались, тем больше было видно деталей. Бревна были испятнаны мхом и грибком. Старинная стена расходилась в стороны. Наконец, мы с Иваном смогли догнать Павла, который стоял полусогнувшись, и дышал как загнанный конь. Мы вышли к углу старой крепости, и завертели головами.

— Нужно найти вход, — продышавшись, констатировал Павел.

— Если я правильно сориентировался, ко входу ближе направо. — Прикинул я. — Так что можем огибать с любой.

— Идем! — Павел решительно взял направо, и пошел мимо заплывшего в неглубокую канаву рва. Мы с Иваном двинули за ним. Сердце мое колотилось. То ли от трудного подъема, то ли от азарта. Странное чувство возникало, при взгляде на проходящую мимо старинную стену. Здесь было и волнение от вида заброшенного места, где некогда жили люди, а теперь его поглощала природа. И еще странное чувство ожившей истории. Нас привел сюда пересказ истории давно умершего человека, и старая карта. Все это было не более чем байкой, — которая вдруг начала у нас на глазах одеваться плотью. И если крепость с карты оказалась правдой, то неужто… мы были в паре шагов от клада?..

Мы обогнули угол, и вышли к лицевой стороне крепости. Впереди что-то виднелось, выделяясь из стены. Когда мы подошли ближе, стало ясно, что это створка открытая ворот. Опоры её источились, она прогнила, и упала, изломанно уперевшись на стену частокола. Будто часовой, который обессилел, и умер прямо на своем посту. Мы остановились перед открытым зевом ворот. И почему-то помедлили. Не знаю, что испытывали другие. А я ощущал страх. Наша находка была чем-то сродни ожившей сказки. Слово стало плотью. Войдя внутрь мы должны были дальше пойти дорогой чудес, или… все могло закончится пустым разочарованием. Сейчас мы были в моменте предвкушения неизведанного. А чем-то обернется реальность?

Мы переглянулись.

— Ну, пошли что ли? — Хлопнул меня по плечу Иван, и спустившись в заплывший ров, двинулся к воротам. Павел, словно очнувшись, быстро засеменил следом. Двинулся и я.

Мы медленно зашли в ворота, жадно оглядываясь. Внутренний двор встретил нас все той же зеленью. Внутри уже выросло несколько больших кедров и елей. Ветхие стены, четыре угловых башенки, одна из которых окончательно развалилась на гниющие бревна. Запустение, уже настолько захваченное природой, что перестало быть тягостным.

Что-то привлекло мое внимание, справа у самого входа. Прислоненная к частоколу, почти слившись с ним стояла… винтовка! Я протянул руку, ухватил её за ствол, и вытянул приклад из земли. Мох вросший в приклад затрещал, обрываясь, обнажая белые корни. Парни оглянулись на меня. Я вертел находку в руках. Странно, как я заметил её. Ствол и весь металл изщербились темной шероховатой ржавчиной. Дерево сгнило, покрывшись белесым налетом. И все же, винтовка была в гораздо лучшем сохране, чем можно было ожидать. Наверно потому что стояла вертикально, а не лежала в земле. Это был цельный предмет, а не разваливающиеся в руках остатки. Я даже смог прочитать траченную ржой надпись латинскими буквами, на верху ствольной коробки: «Нью Ингланд, Вестингхауз Компани, 1915».

— Винтарь, — констатировал Иван. — Дай поглядеть!

Я сунул Ивану старую винтовку. Он повозился, приложил свою бегемотью силу, и сдернул с места прикипевший от ржавчины затвор. Винтовка глухо клацнула, и исправно выбросила из себя тускло блеснувший в воздухе желтый патрон. Мы все уставились, как он мягко нырнул в мох, и застрял там, вытачиваюсь шляпкой гильзы.

— Вы понимаете?! — Вяло пробормотал я. — Это ведь… Значит здесь никто не был. Эта винтовка так здесь и простояла… Почти сто лет… Значит…

— Значит, сокровища здесь! — Загудел Иван.

— Ищите проход! — Взволнованно сказал Павел. — Где-то здесь должен быть проход!..

Иван поставил винтовку обратно к частоколу, и мы начали расходится по двору. Я прошел мимо большого дерева, и увидел в земле яму, со следами сгнившего перекрытия, обвалившегося внутрь. Осторожно подступил, глянул внутрь. В яме, куда доставал свет, лежали… укрытые зеленым моховым ковром, людские останки. Там был виден обнаживший пару ребер костяк. Здесь высунувший одну глазницу из-под зеленого покрывала позеленевший череп. Еще один череп выступал из-под мха зубами, будто мох отрастил зубы и скалился. А сколько всего людей лежало под ворсистым покровом… Мне стало не по себе. Я хотел позвать ребят, но меня прервал голос Ивана.

— Вот! — Крикнул Иван, — Вот он!

Я и Павел с разных мест побежали на его голос. Проследили за его рукой, пригляделись. Действительно, в теле вала, наполовину завешенный мхом виднелся проход, окруженный потемневшим окладом балок.

Мы подошли ближе. Павел оторвал кусок мха. И заглянул в проход. Я осторожно тронул опорную балку. Палец оставил в мякоти дерева углубление, но дальше все же уперся в твердое.

— Думаешь, туда идти безопасно? — Спросил я.

— Ну, мы же не отвернем сейчас? — Риторически переспросил Иван, и начал снимать с себя рюкзак. — Доставайте фонари.

Я покопался в рюкзаке, и нашел фонарь. Иван тем временем сдернул с плеча свою сайгу, и передернул затвор. Свой фонарь он зажал в левой руке, поддерживая ружье на предплечье. Вид у него был чрезвычайно грозный.

— Думаешь, — там есть кто-то? — Я посветил на уходящий вглубь вала вход.

— А вдруг какая зверюга там берлогу устроила, — посмотрел на меня через плечо Иван.

Я пожал плечами, но тоже разложил приклад у своей «тозовки», и повесил стволом вниз, чтоб удобнее схватить, в случае чего. Павел тоже подтянул ремень своей помпы.

— Пальнем там, внутри, — все нам на голову и обвалится. — Предупредил я.

— Все лучше, чем с живого кожу снимут. — Отмахнул Иван.

— Ты главное мне в зад с испуга не попади, — буркнул я. — Готовы? Ну, двинули.

Я решительно выдохнул, и пошел внутрь. Иван и Павел затопали следом. Уже войдя под темный свод у меня мелькнула мысль, что стоило оставить кого-то снаружи. Не то чтобы я боялся за пропажу рюкзаков в такой глуши. Но если вдруг завалит и сразу не прибьет, человек снаружи, который мог бы вызвать спасателей, был совсем не лишним. Однако, кто бы из нас остался ждать в такой момент, в двух шагах от золота? Ладно, понадеемся на авось…

Ход шел на понижение. Луч фонаря уперся в стену, ход свернул в сторону. Двинулись дальше по коридору. Воздух был наполнен запахом, земляным тяжелым духом. Одна из стен влажно поблескивала. Ход разошелся развилкой. В правом разветвлении, которое уходило вниз, можно было увидеть слабый дневной свет, который падаль откуда-то сверху.

— Куда? — Спросил я Павла.

— Направо не надо, — отозвался он. — Дед говорил, там обрушился потолок, и после боя туда сбросили все трупы.

— Ага, — сообразил я, припомнив как глядел во дворе в яму, наполненную позеленевшими костями. — Точно, я сверху эту дыру видел. Хорошая у тебя память.

— Знаешь, сколько раз я эту историю в детстве слышал? Все правда, надо же. — В голосе Павла было какое-то отстранённое удивление.

Я пошел дальше по центральному ходу. Он резко расширился, превратился в длинную вытянутую комнату, какой-то древний каземат. Длинный ветхий топчан, старые плошки-светильники на стенах. Лучи фонарей хаотично метались, выхватывая фрагменты обстановки из тьмы.

— Надо дальше, — сказал Павел. — Все как рассказывал дед…

Мы пошли дальше, в противоположный выход из комнаты. Там был еще ход, который вывел в новую комнату. Одна из её сторон была каменной, и в ней виднелся уходящий вниз зев пещеры.

— Смот… — Я хотел сказать, «смотрите», но в этот момент что-то попало мне под ногу, и я пошатнувшись едва не растянулся на полу. Спасла стена, в которую я влетел сперва рукой, а потом и всем телом, заодно крепко приложившись головой об собственный фонарь.

— Эй! — Вскрикнул Иван, подскочив ко мне. — Ты как, цел?

— Цел, цел. — Я поморщился от направленных на меня лучей фонарей. — Да не светите вы в глаза, ироды… — Я наклонился, и в свете фонаря посмотрел, на чем я едва не улетел с ног. Луч выхватил округлые цилиндрические предметы, похожие на толокушки; — на полу валялись несколько гранат.

Иван подошел, поднял одну.

— Рдутловка. — Констатировал он.

— Дед говорил, они хотели взорвать ход, — вставил Павел. — Не получилось.

— Ага, на наше счастье… Положи от греха. — Посоветовал я Ивану.

— Не боись, — хохотнул Иван. — Ты только что её ногами топтал. — Тут нет запала.

Я потер щеку, к которой приложился фонарем. Посветил на уходящий вниз ход пещеры.

— Туда?

— Да, — как-то отстранённо сказал Павел.

Мы вошли под пещерный свод, и пошли вниз. Подошвы глухо стукали о камень, и разносили по ходу странное накрадывающееся эхо. Я невольно ускорил шаг. То ли из-за уклона, то ли из-за близости нашей цели. Парни сзади не отставали. Мы почти бежали. Наконец ход кончился.

Я вошел в пещеру, лихорадочно бросая луч фонаря, пока наконец не уперся им в центр. Ящики. Небольшие, аккуратно сложенные в штабель деревянные ящики стояли у дальнего края пещеры. Мы подбежали к ним. Сложенные один на другой, в четыре по высоте, примерно на уровень пояса. На этом аккуратном штабеле поверху лежала старая офицерская сумка, на портупейном ремне. Мы замерли.

— Оно… правда здесь, — шепотом выдохнул Иван, будто опасаясь, что ящики сейчас взлетят, загружаться в воздухе крыльями бабочек, и исчезнут как сонное марево.

— Все как говорил дед, — удивленно повторил свою мантру Павел.

Не знаю, сколько мы так стояли. Просто глядя. Долго. А может пару секунд. Это был особый ток времени. Я бы не взялся его измерить.

— Ну… — я поглядел на парней, усилием воли разрушая магию, — открываем!

Я решительно подошел к штабелю, выбрал наугад первый ящик, и… уперся взглядом в два навесных замка.

— Эээ… — Протянул я, дернув замок. — Надо было из Питера фомку захватить.

— Дай-ка! — Азартно сказал Ваня. Он решительно отстранил меня от ящика, (хотя мог взять любой другой в ряду), положил фонарь на штабель, поставил свою Сайгу на предохранитель, и перехватив прикладом в низ, молодецки замахнулся.

— Стой! — Резко сказал Павел.

— Чего? — Ваня припустил занесенную над ящиком Сайгу.

— Ты знаешь чего… — Павел предостерегающе поднял руку. — Мы тут в подземном склепе. Тут, может, на соплях все держится. Ты как начнешь колотить, тут нас и прихоронит.

Иван завертел головой.

— Это же каменная пещера.

— Ну и все равно. — Буркнул Павел, опасливо оглядев свод. — Давайте лучше один ящик наверх дернем, и там вскроем. Там по нему хоть колоти, хоть по замкам стреляй. А здесь стрёмно.

— Да ну чего там… — Протянул Иван.

— Слушай, он прав. — Сказал я, оглядев свод пещеры, который неожиданно показался мне каким-то давящим и низким. Ну его нафиг, подземные эксперименты. Я по пещерам не специалист, но колотить наверно лучше сверху. Там как-то, спокойнее.

Иван выдохнул через губу, решительно забросил «Сайгу» за плечо, и схватил верхний ящик за набитую сбоку рейки.

— Ну, давайте тогда быстрее. Взяли и пошли! Богатство в руках, а они меньжуются.

— Да идем, идем. — я подошел к Ивану, и мне в глаза бросилась офицерская планшетка. — Погоди-ка, это тоже возьмем…

Я взял планшетку за сухо затрещавший, рассохшийся ремень, и перебросил её через плечо. Ваня тем временем рванул ящик.

— Тяжеленький… — Заметил Иван.

— Золото металл не из легких, — пробормотал я. — Может, вдвоем?

— Да? А как мы вдвоем здесь протащим? — Иван мотнув головой показал на узкую нору ведущую наверх. — Тут и одному еле-еле. Я дотащу до верха, там поможете. А пока, — он с натугой упер ящик себе в живот, устраивая поудобнее — подсвечивайте.

Павел пошел вперед. За ним в ход нырнул Иван. А я шел сзади, наблюдая его раскоряченную поступь, в метущемся свете фонарей. Первые шаги Иван сделал исключительно бодро и одухотворенно, но потом наклон хода вверх и тяжесть стали брать свое. Поступь Ивана замедлилась, но поскольку кабан он был здоровый, то просто пошел более тяжело и равномерно.

— Что Ваня, — ощущаешь бремя богатства? — Подколол я, вышагивая наверх.

— Нормально, — буркнул он. — Я знаю, чего тащу. Красивую свадьбу с Машей… Квартиру нам… И катер…

— Какой катер? — Не понял я.

— Белый, — авторитетно уточнил Иван. — Всегда мечтал… Мы на нем, с Машей, в свадебное поплывем.

— Ага, — кивнул я.

— А может лучше коттедж? Вместо квартиры?

— Можно, — согласился Иван.

— А может яхту лучше? Вместо катера?

— Тоже можно, — опять согласился Иван, и как-то даже прибавил шаг.

— А может лучше «мисс мира»? Вместо Маши?

— Да тьфу тебя! — Иван повернул голову назад, и попытался изобразить верблюда.

— Ты башней-то не верти, — посоветовал я. — Вперед смотри.

— Я смотрю, смотрю. — Бормотнул он. — Ты лучше ответь-ка, — кто был прав?

— В чем?

— В том, что мы клад найдем. Кто там ехать не хотел, а? Кто морду корчил, будто от лимона?

— Ну ладно, ладно. — Я на ходу пожал плечами. — Ты был прав. А я нет. Признаю, и каюсь.

— Ну вот то-то.

Таким макаром мы поднялись наверх, в подземный каземат. Там Ваня встал.

— Теперь помогите. Что я вам, нанятой что-ли?

— Давай… — Я подскочил, и перехватил у него ящик с одной стороны. Благо, здесь ширина позволяла.

— Пошли, — скомандовал Павел, распинывая ногами «толокушки», лежавшие у выхода, — не оступитесь на гранатах.

Мы прошли коридор, потом старинную «казарму», снова коридор. Впереди забрезжил дневной свет. Свернули налево, и наконец добрались до выхода. Когда свод над головой уступил место летнему солнцу, я невольно вздохнул с облегчением. Земля сверху «давила», хотя ясно я почувствовал это только, когда вышел обратно во двор. Мы, следуя за Павлом, потащили ящик по двору, к рюкзакам.

Выстрел за спиной громыхнул так, что я вздрогнул. Земля слева от меня взметнулась фонтанчиком. Голова идущего перед нами Павла уехала в поднятые плечи. Что-то от вбитого сержантами в армейке во мне еще оставалось, потому что я мигом отпустил ящик, схватил ТОЗовку, и с одновременным приседом развернулся на звук. И застыл.

Штук десять стволов смотрели мне в лицо. Крепкие мужики, добротная походная одежда защитного цвета. В руках автоматы, или может быть нарезные «сайги» с навороченными обвесами. У некоторых на поясах были пистолетные кобуры. Мы не видели их, когда вышли из крепостного вала, потому что они стояли на самом валу. Идеальная засада. Мое ружье все еще смотрело в землю, и я понял, что воевать тут — без шансов. Аккуратно разжал пальцы, ТОЗовка повисла на ремне, и я медленно поднял руки.

Слева гукнул Ваня. Я скосил глаза на него. Ему тоже хватило ума не дергаться. Он все еще держал свою половину ящика, который я бросил в стремительном и бесполезном пируэте. Видимо брошенный ящик крепко зарядил ему по ладони, но ему хватило ума не вопить. Медленно нагнувшись, он поставил ящик на землю, и тоже воздел руки. Я оглянулся на Павла. Глаза у него были как блюдца.

— Руки выше в гору, — скомандовал один из стоявших на валу, сипловатым голосом — стоим не дергаемся. — И скосив голову к своим добавил, — берите их, парни.

Те что в центре остались стоять, целя в нас, а мужики с флангов сбежали вниз по валу, и подскочили к нам. За секунду нас сноровисто лишили оружия, обыскали, поставили рядком на колени, заставив скрестить ноги в районе лодыжек, и приставили каждому стоящего позади персонального «опекуна». Действовали мужики настолько сыгранно, что скорее всего у них за плечами был армейский, или полицейский опыт спецмероприятий. Подумав об этом, я так и не смог решить, — было это лучше, чем попасть к обычным бандитам, или хуже.

— Максим Александрович! — Закричал сиплоголосый, повернувшись к разрушенным крепостным воротам. — Можно!

Я повернул голову, и скосил глаза, насколько позволяли сцепленные руки на затылке. В проеме старых ворот появилось четверо. Двое шли по бокам, рыская взглядами — такие же упакованные боевики с автоматами. Центровым вышагивал мужик другой орбиты. Широкий, крепкий, большеголовый, с сединой в курчавой шевелюре. Охотничий камуфляж в расцветке «мосси оак», не вполне скрывал солидное пузцо. Оружия в руках он не нес, только поясницу отягощала пистолетная кобура из дорогой тисненой кожи. Смотрел он на все вокруг… раньше бы сказали надменно. А говоря по-простому, и более точно, — смотрел он на всё вокруг как на говно. Взгляд человека, убедившего себя, что он уберменч, вынужденный по необходимости общаться с низшими человекоподбными. Где-то за хозяином жизни, как рыба-прилипала за акулой, поспевал еще один субъект, — худой, одетый сильно попроще, в джинсы, и старую натовскую военную куртку оливкового цвета. И вот увидев, этого прилипалу, стоявший рядом со мной Павел охнул.

— Коля!!!

— Здравствуй, братец, — криво и нервно ухмыльнулся этот самый «Коля». — Что? Не ждал? Думал обскакал меня? А вот хрен тебе!

— Это твой брат? — Я попытался повернуться к Паше, но тут же в меня сзади ткнулся ствол.

— Ты кого с собой притащил?! — Рявкнул Павел брату.

— Ну ты ж не захотел, делиться. — Подняв мстительно выкрикнул брат. — Вот мне и пришлось найти других партнеров!

— Ты идиот, — протянул Павел. — Всегда таким был…

— Заткнитесь, — наконец подал властный глас «хозяин жизни», — и изобразил рукой жест, будто ленивый дирижер заглушает оркестр. Коля тут же замолк сам-собой. А Павла для наглядности еще и ткнули в спину компенсатором автомата.

Главарь тем временем подошел к ящику, и критические его осмотрел.

— Это что? Всего один? — Он повернулся к Коле. — Ты говорил, что должно быть больше.

— Должно быть много таких! Много! — Закивал Коля. — Спросите у них. Наверно они достали только один. Только не забудьте о моей доле, Максим Александрович.

— Получишь ты свой кусок, — равнодушно отмахнулся, главарь, обернулся к нам, и обратился почему-то ко мне. Наверно потому, что я был в центре.

— Ну? Где остальное мое золото?

Он так и сказал это, — «мое золото». С усмешкой, вполне понимая, что говорит.

— С каких это дел оно твое? — Хмуро спросил я. Ляпнул конечно. Не нужно в такой ситуации задавать такие вопросы. Но возмущение от его наглости прорвалось раньше, чем я смог укротить язык.

— А чье оно по-твоему, шелупонь? — Лениво переспросил главарь. — В этом крае — я власть. И золоту. И тебе. Всему. Захочу, — здесь тебя гнить оставлю. А захочу — будешь срок мотать, по любой статье, какая мне понравится.

— Ты из прокурорских, что ли?

— Прокурорские у меня по щелчку пляшут.

— А, так ты из этих что ли? Из «слуг народа»? — Уточнил я.

— Из слуг, из слуг, — усмехнулся он. — Где остальное? Говори, пока я тебя не раздавил, как клопа.

— Там, в валу. Ход в пещеру. — Сжав зубы процедил я. Чего уж там; не великое дело было отыскать, зная откуда мы вышли.

— Вот и молодец, — похвалил он меня. — Сейчас сходишь, покажешь.

— А… как вы нас нашли? — Вдруг озадаченно спросил Иван. — Мы же специально проверяли, «петлю» на маршруте делали. За нами слежки не было.

— На маршруте… Блядь, папуасы. — Лениво заматерился главарь. — Сука, страна дикарей! Придатки к территории… Я вас от самого Питера веду. И еще раньше. Вы все это время, у меня вот где были! — Он сжал кулак, изобразив где. — Когда ко мне Коля прибежал, и рассказал о кладе, я сразу к вот этому шапнёнку — он указал на Павла — слежку приставил. Прослушка, детективное агентство, 24 часа в сутки. И когда вы клоуны билеты заказали, в поезд с походным скарбом погрузились. Дамочку-соседку, помните? Так она вам в рюкзаки по маяку вложила. Каждому. Петли они в лесу делали. Я за вашими петлями на экране наблюдал, неандертальцы. — Он снова обратил взгляд на меня. — И ты еще спрашиваешь, почему это золото мое? Потому что я умный. А вы бабуины. Эволюция, блядь. Вот я и произвожу сейчас естественный отбор… — он снова улыбнулся — …золота.

Он отвернулся от нас.

— Ладно, пора взглянуть на приз! — Главарь махнул рукой, подзывая одного из своих. — Лёша, открой ящик.

Один из охранников подошел к лежащему на земле ящику, выдернул из чехла припасенные клещи для резки металла, и поймав дужки замков, два раза свел рычаги. Сбитые замки глухо упали на землю. Я непроизвольно вытянул шею, чтоб хотя бы увидеть утекающее из рук богатство. Умелец откинул крышку. Эта крышка перекрыла нам вид, но лицо боевика я видел. На нем, несмотря на всю его маловыразительность нарисовалось изрядное удивление. Даже как-то удлинилось у него лицо. Главарь тоже подскочил к ящику, взглянул, — и у него вообще брови встали домиком. «Слуга народа» наклонился, и с растерянным видом вытянул из ящика на всеобщее обозрение… прохудившийся ботинок. Дырявая подошва у ботинка в его руках отвисла от переда, обнажив зубы-гвоздики. Будто бы убитая обувка открыла пасть, и беззвучно засмеялась над всеми здесь присутствующими.

— Это… что такое? — Растерянно пролепетал Максим Александрович, — изумленно рассматривая ботинок, и вертя его, словно ожидая, что он все-таки станет золотым. Чуда, однако не происходило. Наконец он отбросил дырявый бот в сторону, и снова наклонился над ящиком. В этот раз в руках у него появился булыжник. Добротный, дореволюционный, огранённый булыжник, из тех, какими мостили в свое время центральные улицы. Чиновник отбросил и его. Наконец он схватился за ящик, и сипя от натуги перевернул его набок. На землю с глухим грохотом посыпались булыжники, вперемешку с неисправимо прохудившимися старинными армейскими ботинками. И более ничего.

Я оторопело наблюдал за всем этим действом. Кажется, у меня отвисла челюсть, но я не уверен. Мыслей в голове не было. Никаких. Я переглянулся с Иваном. Глаза у него были раза в два больше обычного. Павел в ответ на мой взгляд только помотал головой, и пожал плечами.

— Это где?.. — Развернулся главарь к брату-Коле, но тот застыл соляным столбом, и не мог сказать ничего внятного. — Где золото, мудозвоны?! — Он обернулся к нам.

— Мы не… — Пробормотал я. — Мы его… мы ящики так и нашли.

— Я вам глаз на жопу натяну! — Зашипел чиновник, подступая и сжимая кулаки. — Куда спрятали золото, паршивцы?

— Да ты сам опломбированные замки сбивал, — возмутился я.

— Ты… Вы… — Он наконец отплевался, и заговорил более внятно. — Где остальные ящики?

— Внизу, в пещере, — мяукнул Паша.

— Веди! — Чиновник подскочил, и тряхнув Пашу как грушу, поднял с колен. — Стерегите этих!

Несколько человек остались стеречь нас. Другая часть, возглавляемая главарем, ломанулась в ход в валу. Пашу чиновник волочил, едва не за шкирку, второй рукой потрясая пистолетом. Брат Коля висел у них на хвосте. Так они и скрылись, поспешая к тайнику. Не знаю, сколько времени прошло, пока они появились обратно. Чиновник вылез первым. Пашу он больше не волочил. Сам был перемазан в пыли и грязище, и на лице у него было все написано. Вот тебе и золото. Вот тебе и кренделя с маком… А Пашу теперь тащил обратно один из боевиков. Не пристрелили, и то ладно.

— Я вас тут всех похороню, — едва появившись на свет, обещал народный слуга. — Сука! С губернатором вздумали шутить.

— Мы, когда нашли ящики, на них еще планшетка была. — Снова мяукнул Паша. — Может там, что-то про золото есть?

— Где планшетка?! — Рявкнул Максим Александрович.

— Вот, — Паша показал на меня.

— Дай сюда! — Раздраженно заревел главарь, подбегая, и срывая с меня планшетку, в которую я так и не успел заглянуть.

Он повозился с кнопкой, раскрыл сумку, так что она развернулась на секции, и раздраженно затряс. На землю полетели приборы офицерской службы столетней давности. Циркуль, транспортир, карандаши… Еще какая-то мелочь. Я отстранённо подумал, что наверно эти предметы сами по себе сегодня имел какую-то ценность. Не золото конечно, но все же, — часть истории, которая заслуживала более бережного обращения. Наконец, из планшетки шлепнулся, трепыхнув пожелтевшими листами, старый блокнот. Чиновник отбросил в сторону планшетку, поднял с земли блокнот, и повертев в руках открыл. Раздраженно перехватил под мышку, вытащил из внутреннего кармана дорогой футляр, водрузил на нос очки в тонкой оправе, и снова раскрыл книжицу.

— Сука, дневник, — пробормотал он, листая страницы. — Какого-то, блядь, Медлявского… Мне нехер делать, как ползать по тайге, и читать всякую хренотень… — Он бросил взгляд на нас. — Молитесь, чтоб здесь было что-то про золото. — Он повернул голову к брату-Коле, и хищно взглянул на него. Ты, кстати, особенно.

— Да я… — Посерев вякнул Коля.

— Заткнись. — Рыкнул главарь.

Коля сник.

Главарь пинком вернул опустевший ящик с ребра на широкую плоскость, брезгливо поморщившись, уселся на него верхом, и начал торопливо листать страницы.

В другой ситуации, это смотрелось бы смешно.