Золотой мальчик

- Простите, а почему в прошедшем времени? - осторожно кашлянул Артур.

Я неодобрительно покачал головой, укоряя его за некоторую бестактность, хотя и отметил с внутренним удовлетворением его наблюдательность.

- Что в прошедшем времени? - то ли не поняла, то ли просто сделала вид, что не поняла, Алёна.

- Ну, вы сказали, что ваш брат ЛЮБИЛ жену и сына.

- Я так сказала? - удивилась женщина. - Возможно, извините, я просто оговорилась.

Классный ответ. Никаких выкрутасов. Ни убавить, ни прибавить. Просто оговорилась, и всё тут. А что можно на это возразить? И почему я должен её подозревать в чём-то, не верить ей? А с другой стороны - почему я должен ей верить?

Мы помолчали.

- И всё же не пойму, что могу сделать именно я, с моими весьма ограниченными возможностями?

- Вы можете действовать нетрадиционными методами, у вас есть свои связи, вы же сумели выйти на бандитов в Мытищах. И потом, брата беспокоит то обстоятельство, что следствие возьмётся выжимать всё из своей версии, отставив в сторону остальные, а время идёт, мне кажется, что счёт пошёл на минуты.

И брат очень обеспокоен судьбой сына. Поймите меня правильно, я пришла не затем, чтобы просить вас помочь брату, за него я спокойна, я прошу сейчас помочь найти мальчика. И я уверена, что если вы его найдёте, то вы найдёте и настоящих преступников, тем самым поможете маме.

- В чем были причины ваших не очень хороших отношений с братом? Что между вами произошло?

- Между мной и братом, собственно, ничего не произошло. Мы никогда не были особенно близкими людьми. Я рано увлеклась спортом, много времени проводила на сборах, на тренировках, на соревнованиях.

Когда ещё жив был отец, мы всей семьёй часто встречались, а когда он умер, мама и брат стали отдаляться друг от друга. Брат всегда больше любил отца, считал, что мать мало уделяла ему внимания.

- А это было действительно так?

- Нет, конечно. Мама была очень сильным, волевым человеком, не склонным проявлять на людях свои настоящие чувства. Отец был широкой натурой, весельчак, балагур, душа общества, любимец дам. Мама его изредка ревновала. Но не более того. А к брату она относилась с претензиями. Считала, что у него не хватило характера найти профессию, не порывая со спортом.

- Простите, не понял. У вашего брата престижная должность, высокая зарплата, положение. Всего этого надо было уметь добиться, это же не упало ему с неба.

- Мама как раз считает, что упало. Она человек старой закалки, она не считает работу банкира работой. Она не понимает многое из того, что сегодня происходит. Не то чтобы не понимает, а просто не принимает и не хочет принимать. Отец ещё служил как бы буфером, не давал сталкиваться брату и маме, он всё понимал, гордился братом.

- А вами?

- И мной тоже, - как о само собой разумеющемся ответила она. - Отец гордился бы нами даже если бы мы не имели в жизни никаких, как бы это сказать, особых показателей, что ли.

- А мама требовала это?

- Не то чтобы требовала, но она - максималист по натуре. Она фанатичная спортсменка, добившаяся в спорте больших успехов, и когда брат забросил спорт, она не могла простить ему этого, упрекала в отсутствии характера.

- В этом была доля истины?

- Да как сказать. С одной стороны - у него были действительно великолепные данные. То, чего другие достигали длительными, изнуряющими и упорными тренировками, к чему шли годами, он добивался играючи. Стрелял он, действительно, как бог. Но его мало интересовали спортивные достижения. Он мало тренировался, отрабатывал неохотно и с ленцой, много интереса проявлял к другим сторонам жизни, и это, несомненно, мешало спорту, вернее даже спортивным достижениям. Они ни в коей мере не соответствовали его возможностям.

- А разве спорт - это большие самоограничения?

- Большой спорт - безусловно. Это тренировки, тренировки, тренировки. Это вся жизнь, подчинённая одной цели. Жизнь, как бы направленная в одну точку. А он не хотел жить так, и вскоре забросил спорт. Мать ему постоянно этим пеняла, обвиняла в том, что он пошёл по пути наименьшего сопротивления, променял спорт на карьеру. Он и не спорил, а маму это злило. Они часто ссорились. А после смерти отца она пережила сильный душевный срыв и запила. В чём-то, конечно, тут виноваты и я, и брат, мало внимания уделили ей в трудный период.

Но брат был занят по службе, да и отношения у него с мамой были не из лучших, а я всё время проводила на сборах, меня как раз включили в состав сборной кандидатом, и нужно было отрабатывать по полной программе, чтобы закрепиться и попасть в основу.

- И что же произошло в дальнейшем?

- Пьянство у мамы зашло слишком далеко. Она уже не могла остановиться. И брат определил её в больницу. В специальную больницу. Вы знаете про такие?

Она в упор смотрела на меня. Я знал такие больницы. Я знал, что такое пьянство, какая это страшная болезнь и беда. Моя жена страдала этим. Это бывает редко, но бывает. Я слишком много времени уделял службе и слишком мало - молодой и красивой жене. Она не изменила мне ни с кем, но она изменила мне с рюмкой. И у неё тоже болезнь эта зашла слишком далеко.

В больнице, куда её направили на принудительное лечение, с чем был согласен и я, ничего не знавший тогда о методах лечения в подобных клиниках, и царящих там порядках.

При поступлении жене вкололи что-то противопоказанное её организму, и она умерла на второй день.

- Я знаю, но времена меняются, может быть, там сейчас, всё по другому.

- Я не знаю, как там сейчас. Всё это происходило в моё отсутствие. Пить мама бросила, но брата моего просто возненавидела. Она никогда мне не рассказывала про больницу, но часто кричала на брата, что никогда не простит ему того, что он отправил её в такое место.

Кончилось это тем, что она вообще перестала ходить к нему, даже с внуком встречалась, созваниваясь с женой брата. Впервые за несколько лет мама переступила порог дома брата только после исчезновения его сына и убийства его жены.

- А в каких отношения были вы с братом?

- Я затрудняюсь ответить. Внешне всё было так же, я и раньше мало с ним встречалась, и не могла осуждать его за то, что он отправил маму в больницу. Я видела её пьяной, видела, как она опускается, и не знала что делать. Я не могла винить ни в чём брата, поскольку сама была кругом виновата перед мамой, но её к нему отношение передалось и мне, я стала совсем редко бывать у него. Хотя, повторяю, внешне ничего в наших отношениях не изменилось.

- А он как-то изменился по отношению к вам?

- Он, безусловно, чувствовал, что я изменилась к нему, но ничем этого не показывал. Он остро переживал неприязнь и обвинения матери, и конечно не мог не обижаться на моё молчаливое осуждение.

- А вы его осуждали?

- Я знаю, что не права, но осуждала.

- И всё же я вынужден спросить ещё раз, почему вы пришли ко мне. Чего вы от меня ждёте.

- Мы боимся, что милиция просто оказалась в тупике, деньги взяты, мальчик исчез. Зацепок практически никаких, скандал большой и шумный, если не будет результата. Вот они и обеспокоены сейчас больше тем, чтобы сохранить своё реноме, поскольку понимают бесплодность поиска, предполагая, что с такими деньгами те, кто их получил, уйдут. Вот они и ищут виноватых среди пострадавших, или тех, с кем можно будет заключить договор о том, чтобы в обмен на снятие обвинений потребовать не поднимать шума.

- Это вам адвокаты такую картинку нарисовали.

- Да, - простодушно призналась Алёна. - А что, что-то не так?

- Да нет, вполне возможная картина, хотя спортивная винтовка не вписывается в данный сценарий. Её не просто подбросили, из неё выстрелили, выстрелили и убили супругу вашего брата. Это очень серьёзно. И такое обвинение снять будет ой как не просто. Были ли какие-то интересы у вашей мамы по страховке? И что это за документ такой?

- Видите ли, тут я мало чем смогу вам помочь. Я знаю только, что брат застраховал свою жизнь, жизни жены и сына, это как бы семейная страховка. Она имеет больше рекламное значение, жест некоего паблисити одного западного банка, с которым банк, где служит мой брат, заключали договор о какой-то совместной деятельности, и как реклама, или что-то вроде представительского подарка, зарубежный банк предложил всем руководителям банка брата страховые семейные полисы на очень большие суммы.

Ни точной цифры, ни условий страховки я не знаю. Я даже точно не знаю кто застрахован. Просто слышала как брат всё это рассказывал как пример того, как работают западные банки с клиентами и партнёрами.

- Но в условиях этой страховки, видимо, нашли что-то такое, что явилось причиной, пусть и временного, но ареста вашего брата. Что же это?

- Я не знаю. Мне об этом ничего не сказали, и меня особо по этому поводу не расспрашивали. Я знаю только, что следствие получило полный текст страхового полиса, или договора, что там у них, я не знаю. Но что и как мне никто ничего, тем более, никаких подробностей по поводу страховки, не пояснил.

- Даже брат?

- Он только успел сказать, чтобы я нашла вас, вы единственный, кто как-то в курсе и может заняться розыском мальчика. Он ещё просил сказать, что мы оплатим все ваши услуги.

- Мы - это ваши брат и мать, или вы имеете в виду и себя тоже?

- И себя, и маму. Мы не бедные люди, хотя и не такие богатые, как он. Спорт тоже даёт какие-то деньги, особенно в последнее время.

- Так вот что мне хочется вам сказать. В последнее время я получаю достаточно большие деньги, я имею в виду, разумеется, себя. Так что, как вы сами понимаете, мне вполне хватает. Тем более, что я не частный сыщик. Я занялся этим делом потому, что во время нападения убит мой племянник, и я должен найти убийц. Но, как я понимаю, убийц убрали другие бандиты, так что моя миссия вроде как бы выполнена. Тем более, что у меня нет даже минимальных полномочий на какие бы то ни было самостоятельные розыски и расследования. Но я считаю делом чести вернуть мальчика, потому что однажды мог и должен был это сделать, но у меня его вырвали буквально из рук, я чувствую вину перед ним.

Да и просто по-человечески я не имею права отказать вам.

От вас мне потребуется только одно. Я дам вам все свои данные, выпишу доверенность и попрошу через адвокатов вашего брата, как можно быстрее получить для меня лицензию частного детектива, чтобы иметь хотя бы какие-то оправдательные документы в случае, если мне предъявят претензии за моё излишнее любопытство. Процесс получения такой бумаги весьма длителен и кропотлив, а мне всё это нужно, как говорят, ещё вчера. Я могу вмешаться в интересы следственных органов, мне такая бумага крайне необходима, иначе мою деятельность могут пресечь превентивным арестом, поскольку я занимаюсь тем, на что прав не имею.

Алёна обещала всю возможную помощь, тут же связалась с юристами банка, и те пообещали быстренько провернуть это дело, у них были свои ходы выходы в чиновничьих кабинетах. Хотя, как я понял из разговора, известие о том, что кто-то посторонний будет заниматься расследованием этого дела, их в восторг не привело. Но тем не менее, надо отдать им должное, отказа не последовало. Более того, мне была обещана всевозможная помощь и юридическое прикрытие в случае чего.

Мы ещё побеседовали с Алёной, вопросов было много. Мне она определённо понравилась. Сильная женщина, крепкий характер, прямая, честная, предельно собранная.

- Ой, смотри, подполковник! - одёрнул я сам себя.

Валерий Соколов по кличке "Соколик".

Подмосковье, Барвиха. Охотничий домик.

Среда, 4 марта.

10 часов 37 минут.

Я посмотрел на часы и только присвистнул. Ну и здоров же я спать! Повертел головой, в полумраке увидел спящего на нарах Славку. Тоже намаялся, бедолага. Ещё бы. Сюда мы добрались только вчера поздно вечером. Добирались мы трудно, осторожно, с опаской. Остаток ночи безумного понедельника и почти весь день вторника мы отсиживались в трубе под мостом кольцевой автодороги. Вылезти рискнули только к вечеру. Пока сидели, я вспомнил про это место. Если мы и могли где укрыться, то только здесь. Когда-то, во времена своей воинской службы, досталось мне с ребятами охранять важного осведомителя, которому нужно было лечь на дно.

Через него удалось получить доказательства на несколько крупных авторитетов в Москве, и нужно было его спрятать на время. Вот тогда наше начальство и отправило нас с этим свидетелем сюда. Говорили, что этот маленький охотничий домик в самом сердце фешенебельных дач высших чиновников государства когда-то был действительно охотничьим домиком, построенным якобы специально для Лаврентия Палыча Берии. Зверей тогда, говорят, в этих местах было больше чем дач, во что теперь верилось с трудом. Но в то, что домик принадлежал Берии, я склонен был поверить. Таких крепостей я никогда не видел.

Снаружи домик как домик, избушка крошечная, заимка. А внутри - обшитая деревом, толстенная броня. Двери из стали, с запорами толщиной в слоновью ногу, бойницы, загороженные бронированными щитами.

Мы с ребятами смеялись тогда, что в таком помещении достаточно посадить инвалида с берданкой для охраны, и он в одиночку выдержит танковую атаку.

Никогда, ни до, ни после этого, не видел я подобных крепостей. И вот я вспомнил про эту избушку, когда бежать было просто некуда.

Проблемой было проникнуть в эти особо охраняемые места отдыха наших верховных жрецов, но кое-чему я был научен, и с этой задачей мы со Славкой справились. Хорошо ещё, что избушку не ликвидировали, не понастроили вокруг неё дач. Она так и осталась в стороне, в глубине леса, в окружении сосен. Да и ликвидировать такое чудо инженерной техники было бы преступлением.

Такие сооружения за деньги показывать можно. Я бы в нём открыл музей, посадил бы восковую фигуру Лаврентия Палыча и возил сюда чумовых иностранцев, или наших толстосумов, которым деньги девать некуда.

Избушку, судя по многочисленным следам на дверях, пытались неоднократно вскрыть, но она стояла как скала, обнаружив её крепость и неуступчивость, любопытные старатели отступали от этой хлипкой с виду, но неприступной по сути, хижинки.

Чтобы войти в неё, надо было знать секрет. И даже не один, а несколько. Меня выручила память. Она выручала меня не однажды, вот и на этот раз я мысленно благодарил её, потому что в глубине души страшно боялся, что не попаду внутрь. А сидеть посреди леса в таком районе было равносильно самоубийству. Мы со Славкой кое-как поели и завалились спать. Сил у нас совсем не осталось, оба выдохлись и устали.

Я потянулся, склонился над небольшой раковиной умывальника, включил воду и умылся, стараясь не шуметь и не будить Славку. В избушке была вода, имелся запас продуктов, который, как я заметил, заботливо пополнялся, с одной стороны это порадовало меня, потому что еды у нас почти никакой не было, кроме той, что мы купили наспех в сомнительном коммерческом киоске в закутке.

С другой стороны, это же меня и беспокоило. Если кто-то постоянно наведывается в избушку, значит, это может случиться в любой момент. Но другого выхода у нас просто не было. Либо бродить по улицам, ежесекундно ожидая окрика и погони и выстрелов, либо отсидеться тут, в крайнем случае, сумеем уйти вовремя.

Я проверил потайные шкафчики, извлёк электроплитку, кое-какую посуду, консервы, крупу, поставил вариться кашу, предварительно заварив себе крепкий кофе. Меня всерьёз взволновало то, что в шкафчиках я обнаружил запас взрывчатки и десятизарядный карабин СКС. Взрывчатки было две связки по десять патронов динамита в каждой. Кроме этого я нашёл два мотка бикфордова шнура и патроны для карабина, уже снаряжённые в обоймы.

Что-то не похоже, что здесь готовились к охоте. А если и к охоте, то за двуногой дичью.

Но ломать голову над этим я не стал. Мне и без этого было над чем ломать её, в частности, над ситуацией в которой мы со Славкой оказались.

Я ломал над этим голову с тех самых пор, как мне удалось утащить Славку из кровавой каши, что заварилась на кладбище. Мы явно попали в засаду. Слон и Блин не могли устроить засаду сами на себя, значит, круг резко сужался. Оставались те, кто знал маршрут.

Собственно, маршрут знать не мог никто, кроме Слона и Блина, но они оба погибли. Оставался отец мальчика, или те, кто руководил передачей денег. На хвост вырвавшейся из засады машине можно было сесть только будучи в курсе всех переговоров с бандитами, а это можно было сделать только установив маячок на машине, везущей деньги, либо получая сведения о её передвижении из самой машины.

И всё равно непонятно, как можно было успеть приехать не следом, а заранее, мы долго стояли, не слышали никаких машин, кроме подъехавшей машины с деньгами, которую мы мотали до последнего момента в разные стороны, сбивая с курса преследователей, если они были.

У меня никаких сомнений не было в том, что засада была подготовлена заранее. И чем больше я над этим думал, тем больше убеждался в том, что это дело не обошлось без отца мальчика.

Подготовить засаду заранее можно было только в двух случаях, либо, зная точно место, либо, вычислив его по неосторожной подсказке бандитов, или же было несколько засад в предполагаемых местах.

Но так или иначе, все эти сведения могли прийти только через отца мальчика. Только он сам вёл все переговоры, как говорили бандиты. Конечно, такое не сразу укладывалось в голове, но других вариантов практически не было. Слишком узкий был на этот раз круг участников. И к тому же для проведения такой операции надо было иметь средства, всё это стоило денег, и немалых. В это трудно было поверить, но это было похоже на истину, других вариантов не проглядывалось. Тогда и засады становились понятнее, осмысленнее, просто мальчик на самом деле должен был погибнуть, как погибла его мать.

Но если можно было с трудом понять, чем мешала жена: она могла быть препятствием для нового брака, или ещё в чём-то. Но чем мог угрожать мальчик, было совершенно непонятно. Возможно, сам того не подозревая, он знал нечто такое, что являлось угрозой. К тому же он был и оставался единственным свидетелем.

Оставался вопрос, стоило ли всё затеянное миллиона долларов. Но тут тоже ответ напрашивался сам собой: вряд ли отец мальчика располагал такими деньгами, скорее всего, он воспользовался помощью банка, в котором служил.

И тут возникает множество версий, начиная от сговора с банком, кончая просто личной авантюрой, вызванной семейными и финансовыми трудностями, которые, возможно, совпали во времени. Таким образом, я оказывался в безвыходном положении. Вернуть ребёнка отцу я не мог, поскольку вероятнее всего нас обоих убили бы, как хладнокровно убили мать мальчика, охранников, бандитов, всех, кто оказывался рядом. А если бы и вернул, то попал бы под тяжелейшие статьи уголовного кодекса, которые грозили мне в таком деле, которое должно получить общественный резонанс, предельным наказанием. И не мог я оставить мальчика у себя. Во-первых, как бы я ему объяснил про отца, он просто не поверил бы мне. А во-вторых, куда я бы с ним делся? Скрывался всю жизнь в дремучих лесах?

Надо было рискнуть и попробовать добыть деньги. Так или иначе, без денег мне было из Москвы не вырваться, тем более, с мальчиком, которого я не мог просто взять и вернуть, пока не буду уверен, что ему не грозит смертельная опасность.

Я крепко думал. Было о чём. Но как я не крутил, единственной моей связующей ниточкой с остальным миром был отец мальчика. Больше мне обращаться было не к кому. Он должен дать мне денег. И в том, и в другом случае. Вот только что он попросит взамен?

Артур Новиков, безработный.

Москва, улица Малая Бронная. Дом 14/2 квартира 6.

Четверг, 5 марта.

21 час 57 минут.

Три дня прошли в бегах и хлопотах. Собственно говоря, бегал, к моему стыду, не я, а Михаил Андреевич, я сидел на телефоне, у него дома. Подполковник поручил мне сделать массу звонков и навести справки, узнать кое-какие адреса. Он дал мне специальные коды-пароли, чтобы можно было обращаться в справочные как от милиции. Я сидел и звонил. Даже охрип немного.

Алёна часто звонила, справлялась. У них пока всё было без изменений. Прокуратура отказывалась освободить Дениса Петровича, но юристы утверждали, что добьются как минимум изменения пресечения на подписку о невыезде. С матерью Алёны дело обстояло значительно сложнее, у прокуратуры были весьма веские основания для её ареста и содержания под стражей. В свидании с ней отказывали, адвокатов пока не допускали.

Как пояснил мне Михаил Андреевич, у прокуратуры и следствия не было пока ничего более серьёзного, а начальство, скорее всего, требует быстрых результатов. Сыграло немалую роль и оружие, которое украдено при весьма туманных обстоятельствах. Судя по тому, что пропажа винтовки была, по словам матери Алёны, не сразу обнаружена, есть основания предполагать, что ничего другого украдено не было, и взлома не было, в противном случае пропажа была бы обнаружена значительно раньше. Как он говорил, хорошо ещё, что у Алёны имелось железное алиби.

Слово своё она держала, адвокаты в банке были, как видно, ушлые, уже сегодня в час дня она принесла прямо на квартиру подполковнику лицензию на деятельность частного детектива, и была несколько разочарована, не застав его дома. Я угостил её чаем, от кофе она отказалась, да и на чай согласилась, как я понял, только в надежде, что хозяин вернётся домой.

За чаем мы разговорились, и она поведала мне немало интересного из совершенно загадочной для меня жизни спортсменов. Это был тяжёлый и упорный труд, полный множества ограничений и самопожертвования. Практически во всём отказывали себе большие спортсмены, месяцы на сборах, бесконечные тренировки, постоянное нервное напряжение, постоянная борьба со временем и нервами. Даже семьёй обзавестись некогда. Многие выходят за спортсменов, хотя бы на сборах вместе, на соревнованиях, а так какой дурак согласится жену месяцами не видеть? Она лично всерьёз подумывает заканчивать свою спортивную карьеру, возраст уже на четвёртый десяток повернул, так и одиночкой остаться недолго. Кому она уже теперь нужна?

Я со всей возможной горячностью стал ей возражать, но напоролся на неулыбчивый взгляд, сразу сник, и сидел в дальнейшем почти молча, отделываясь короткими репликами. Она сидела напротив меня, и я имел возможность хорошо рассмотреть её.

Да уж, мужа было ей подыскать непросто. Высокого роста, плотного телосложения, она не была красавицей, и сама это знала, да и не прибегала ни к каким ухищрениям, используя минимум косметики. Но у неё были очень красивые и выразительные глаза, и очаровательная, застенчивая улыбка. В общем, красавицей она, несомненно, не была, но её смело можно было назвать вполне миловидной, приятной женщиной. И как видно, она не осталась равнодушной к подполковнику, от чего я даже почувствовал некое подобие маленькой ревности, которого тут же и устыдился.

Как-то незаметно за считанные дни я прикипел к подполковнику, что было удивительно, он меня не баловал особым вниманием, не обласкал, да и говорил совсем мало, но было в нём что-то, чего не хватало мне в моих родителях, которые всегда бурно проявляли свои родительские чувства внешне, не скупясь на похвалы, комплименты, карманные деньги, и прочие знаки внимания, но в их ко мне отношениях не хватало тепла.

Я не могу сказать, что они меня не любили. Любили, конечно, но по своему. Вот в том-то, наверное, и дело, что ПО-СВОЕМУ.

Алёна посидела, сколько могла, подполковника, конечно, не дождалась, и ушла, плохо скрывая разочарование. Уже в прихожей она долго одевала куртку, подправляла причёску перед зеркалом, оглядываясь на входную дверь.

Но долгожданного звонка не раздалось, и со вздохом сожаления она покинула квартиру.

Я направлялся в комнату, когда неожиданно распахнулись двери у Арика и он выкатился в коридор, пыхтя так, словно только что закатил в гору Сизифов камень.

- Я вижу, что мой сосед занялся этим делом. Но я вижу, кто ему платит. Забегало святое семейство, как хвост им прищемили! Не выйдет! Милиция арестовала и зятька моего, убивца проклятого, и мамашу его, злобную упыриху, ишь как сестрица зятька завертела хвостом, соседушку моего обхаживает. Небось, за такие деньги, как у банкира этого, кого хочешь оправдать можно, а если по справедливости разобраться, так это никому теперь дела нет.

- Это о какой ты тут справедливости радеешь, соседушка? - спросил неслышно вошедший подполковник.

- Сам знаешь о какой! - воскликнул с обидой Арик. - О той самой, которая не про каждого писана.

- И в чём же она, справедливость, в данном случае заключается?

- А в том, чтобы виноватых наказать, мамашу зятя моего, убивицу, и его самого, он сам руку приложил, не зря же их арестовали обоих, и сынка и мамашу.

- А тебе откуда известно, что их арестовали? - посерьёзнел подполковник.

- От верблюда! - огрызнулся Арик. - Меня тоже ведь в прокуратуру таскают, и очную ставку делали с зятем моим ненаглядным, всё про страховку интересуются.

- Ну так и чего ты суетишься, раз арестовали виноватых, как ты считаешь, людей?

- Да что толку? Кто их там держать будет? - безнадёжно махнул рукой сосед. - У них денег - куры не клюют, отпустят, откупятся они. Сейчас всё за деньги можно сделать.

- Тут я не совсем с тобой согласен, да наши с тобой разногласия настолько далеко заходят, что их даже обсуждать бессмысленно.

- А чего же ты, отставничек, этим делом увлекаешься? Не за деньги, скажешь?

- А если и скажу, что не за деньги, ты мне всё одно не поверишь, так ведь?

- Конечно, так. Стал бы ты не за деньги ковыряться.

- Стал бы, друг мой, стал бы, только тебе этого не понять и в это не поверить.

- Ладно, ты мне тогда вот что скажи, ты небось в доме у них всех соседей опросил, на работе, а ты на прежней квартире был, где моя дочка с этим банкиром проживали ещё до того, как он миллионщиком заделался?

- А они что, раньше в другом месте жили? - вроде бы безразлично спросил подполковник, но я заметил, что его зацепило.

Это же заметил и Арик.

- Ага! То-то же! Конечно в другом! Разве с прежними своими заработками они сумели бы такую квартиру купить? И не задумывайся, как спросить прежний их адрес, я сам тебе его с удовольствием продиктую, даже провожу, если пожелаешь, потому что много ты там интересного узнаешь про зятька моего, которого ты выгораживать взялся.

- Провожать меня, конечно, не нужно, а вот за адресочек спасибо скажу.

- Это вот вряд ли! - расхохотался, тряся щеками, Арик. - После того, что тебе там соседи порасскажут, ты мне спасибо не скажешь, и зятёк мой тоже. Сходи, сходи, Миша, много интересного услышишь, это я тебе гарантирую. Главное, что и идти недалеко, считай что рядышком.

Идти пришлось действительно недалеко. Мы поднялись по бульварам, свернули направо, на Тверскую, перешли на другую сторону, и обойдя Елисеевский гастроном, свернули налево, в короткий, как мышиный хвостик, Козицкий переулок, соединявший Тверскую и Пушкинскую улицы. В Козицком переулке и находился дом, где раньше, по словам Арика, жили его дочь с мужем, которого он обвинял в её смерти.

Дом был старый, с высокими потолками, большими гулкими лестницами, на стенах которых под слоями обильно осыпающейся штукатурки, наверняка хранились изъяснения в любви каких-нибудь гимназистов к эфемерным гимназисточкам.

Лифт, очевидно из-за своей древности, не работал. Как мы ни давили на кнопку, сверху доносилось только отчаянное рычание, глухой рёв, и чавканье.

- Он, наверное, очередного пассажира доедает, так что нам ещё, можно сказать, повезло, что он не приехал за нами, - грустно пошутил Михаил Андреевич, со вздохом делая шаг на вьющуюся винтом лестницу.

Он правильно предчувствовал, и вздох его был не напрасен. Подниматься нам пришлось до самого верха, по ужасно неудобной и крутой лестнице. Я бы всех любителей кивать на прошлые примеры, что вот, мол, при царе-батюшке и строили лучше, и порядка больше было, для примера водил в этот дом на экскурсии. Просто для того, чтобы самолично могли убедиться все желающие, что головотяпство на Руси - вещь наследственная. Мало того, что более неудобной лестницы я в жизни не видел, но ещё и подобную нумерацию квартир я тоже никогда в жизни не встречал, и надеюсь, что больше никогда не встречу.

На каждой лестничной площадке было по две квартиры, Но номер был только на одной двери, которая находилась на первом этаже: на ней и был номер 14. Больше ни на одной двери номеров не было, до самого восьмого этажа.

К нашему несчастию мы искали квартиру под номером 30, которая должна была по нашим расчётам находиться как раз на восьмом этаже. На Михаила Андреевича жалко было смотреть, он последние метры преодолевал так, словно это были последние метры в его жизни. Я старался не смотреть в его сторону. Перед восьмым этажом я остановился, тактично пропуская вперёд подполковника.

Тот искоса взглянул на меня, кивком головы дав понять, что оценил моё великодушие, и собрав последние силы, шагнул на ступени последнего лестничного пролёта.

Когда он достиг верхней площадки, раздался такой рёв, что со стен штукатурка посыпалась. Я бросился к нему, подумав, что подполковнику стало плохо после такого трудного подъёма, но когда я протолкался сквозь спины выскочивших на площадку перепуганных жильцов и увидел то, что увидел незадолго до меня подполковник, я с трудом удержался, чтобы не огласить лестничные пролёты тем же воплем, что издал только что мой старший партнёр.

А взреветь было из-за чего, на ближней двери верхней лестничной площадки красовался номер 1! Я сперва подумал, что это чья-то злая шутка, но жильцы быстро разуверили нас, и виновато разводя руками пояснили, что так пронумеровал эти квартиры какой-то российский чиновник в незапамятные времена эти квартиры, да так и осталось с тех пор. Нумерация шла сверху вниз по возрастающей, а не наоборот. А номера на дверях отсутствуют по той простой причине, что вся детвора в округе, и все местные озорники прекрасно осведомлены об особенностях нумерации квартир в этом доме, и ревностно следят, чтобы на дверях не было никаких номеров, кроме номера на первом этаже, и на последнем, не было.

Так что прикреплять их совершенно бессмысленно, а в нынешние времена, когда всё это ещё и стоит приличных денег, то и накладно, всё равно снимут. Проверено.

Дав подробные объяснения и сочувственно вздыхая, жильцы разошлись по квартирам, унося с собой заботливо вынесенные на площадку стаканы с водой и валерьянку.

Тихо чертыхаясь про себя, нам пришлось проделать тот же путь вниз, а потом идентичный поход вверх в соседнем подъезде, где подполковник на каждом этаже звонил в какую-то из двух дверей и в обязательном порядке спрашивал номер квартиры, и верным ли мы путём идём по направлению к тридцатой.

Преодолев все ступени, мы всё же дошли до этой квартиры, проклиная всё и вся. Не знаю, как подполковник, а лично я проникся на всю жизнь отвращением ко всякого рода восхождениям, а заодно возненавидел и ту часть человечества, которую составляли лифтёры, потому что лифт не работал и во втором подъезде.

Единственное, о чём я мысленно молил бога, это о том, чтобы хозяева квартиры были дома. Богу было не жалко, и двери нам открыли сразу же, едва я дотронулся до кнопки звонка.

Двери распахнулись так неожиданно, что я даже отпрыгнул, испуганно заглядывая в полумрак коридора, по которому удалялась спина в розовом кимоно. Удаляясь, спина бормотала:

- Зачем так трезвонить, я не понимаю, как можно так трезвонить. Можно подумать, что с первого этажа не слышно тех вздохов отчаяния по которым легко определить, что издающий эти вздохи направляется к нам. Но это никак не повод, чтобы так трезвонить в двери, абсолютно не повод, уверяю вас. И, кстати, что вы там топчетесь? Вы что - пришли сюда плясать чечётку? Так у вас это не получается.

Так что лучше проходите. Но если вам подать, то вам не подадут, если что-то продать, у вас не купят. А если об чём поговорить, то это смотря с кем. Если, например, с Гольдман, то до конца коридора направо, если с Поповым, то это налево и сразу в кухню, он как раз ужинает, и я вам аплодирую, вы знаете когда приходить. А если вы имеете интерес поговорить с тётей Катей, то она в туалете, но она вас не впустит, вам придётся подождать, ну а если вы насчёт чего украсть, то могу вам прямо сказать, что красть нечего, всё что вы найдёте под вешалкой и на ней, у вас тут же появится желание быстренько закопать во дворе, а это создаст вам лишние хлопоты, связанные с поисками лопаты. Кстати, вам нужны лишние хлопоты?

- Кажется, нет, - не очень уверенно ответил я, потому что сам уже запутался, с какой целью мы сюда пришли.

- Так что же вам тогда нужно? - пожало плечами кимоно, останавливаясь возле одной из дверей.

- Нам нужно поговорить с кем-то из жильцов, - вступил в этот странный словесный поток подполковник.

- А что - на улице уже кончились люди, или вы не нашли с ними общих тем? Впрочем, если это бесплатно, можете предложить вашу беседу Попову, он на кухне, как я уже говорила, а если за это надо платить - тогда вам к тёте Кате, она всё равно в туалете и она вас не пустит. Но если за разговор будете платить вы, то вам ко мне.

Кимоно повернулось к нам, оказавшись весьма пожилой еврейкой, с папиросой в зубах и невероятного размера тапочках на тонких ногах.

Она распахнула двери в комнату и сделала широкий жест.

- Прошу вас, проходите.

И вошла в комнату, не дожидаясь пока мы как-то прореагируем на её приглашение, но двери оставила открытыми, и оттуда раздался её басовитый голос:

- Вы что, решили остаток жизни провести в коридоре? Уверяю вас, это не лучший вариант. Проходите, я пошутила по поводу платы, вот уже восемьдесят семь лет я разговариваю исключительно бесплатно, кроме одного случая, когда я за разговор заплатила десятью годами и без того весьма относительной свободы.

Мы в нерешительности топтались в коридоре, совершенно не понимая, как нам реагировать на эту весьма экстравагантную старушку.

- Да заходите же вы, чёрт подери! - грозно рыкнула она из-за дверей. Я даже знаю, по какому поводу вы пришли. Вас интересует поговорить о семье Кораблёвых...

Мы с подполковником переглянулись, и он широким шагом направился к гостеприимно открытой двери. Я последовал за ним.

В комнате, куда мы вошли, было светло, под высоким потолком свисала на длинном шнуре лампа под оранжевым абажуром. Из мебели возвышался большой, трёхстворчатый шкаф, в углу стояла огромная кровать, на которой высились несколько перин и громоздились большие подушки, всё это утопало в белоснежной пене кружев, а на спинке кровати блестели ослепительные никелированные шары огромных размеров. Под абажуром стоял небольшой столик, на нём сверкал хромированными боками самовар с тянущимся от него шнуром, а из резного буфета старушка вытаскивала и водружала на стол чашки, блюдца, какие-то банки и баночки с вареньем.

- И можно закрыть двери, войти и сесть за стол, - не оборачиваясь пробасила старушка, не вынимая изо рта отчаянно дымящей папиросы.

Вся комната была затянута сизым дымом. Он плавал в воздухе, слоился, и создавал атмосферу таинственности.

- Вы из милиции? - спросила она, когда мы сели на высокие стулья с непривычно высокими спинками.

Подполковник полез в карман за новенькой лицензией и удостоверением, но она замахала на него руками, роняя пепел с папиросы на белоснежную скатерть, и тут же смахивая его рукой, отчего на скатерти оставались чёрные полосы.

- Можете не показывать мне ваши бумаги. Сейчас на улице возле метро продают какие угодно удостоверения.

- А почему вы решили, что мы из милиции?

- Это я ошиблась, - она потянулась к самовару, наполняя чашки крутым кипятком, щедро доливая ароматной заваркой, чёрной, как дёготь.

- Вряд ли вы из милиции, - добавила после того, как разлила чай.

- Это почему же?

- Ты меня ещё спроси, откуда я знаю про ваши интересы, - фыркнула старуха. - Ты, голубчик, не забывай, что я десять лет в зоне от звонка до звонка оттрубила. А милиция так не приходит. У милиции гонор другой, они по-другому в гости ходят. Хотя вот ты, голубчик, похож на милицейского.

Она, не стесняясь ткнула пальцем в Михаила Андреевича. Тот ничуть даже не обиделся, а радостно подтвердил:

- А я и есть в некотором роде милицейский.

- Ну, в некотором роде это ещё не в должности, - отмахнулась старушка.

- А откуда вы узнали, по какому мы вопросу?

- Звонил тут один, интересовался, не приходила ли милиция, не спрашивали ли про Галю и Дениса Кораблёвых. Они жили здесь лет десять назад в комнате, где теперь Попов живёт.

- А вы уже знаете, что у них произошло?

- Просветил звонивший товарищ, - кивнула она, ткнувшись горящей папиросой в чашку.

Папироса прошипела проклятие и погасла. Старушка тут же сунула её в розетку с остатками варенья, и незамедлительно прикурила следующую.

- И что это был за товарищ, если не секрет? - осторожно спросил Михаил Андреевич.

- Нет, вы точно не из милиции! - хлопнула себя по коленям старушка. А что я вам говорила?! Я же вам говорила, что вы не из милиции!

- Откуда такая уверенность? - поинтересовался я.

- Молодой мальчик! - простите, но вы так юны, что вас даже называть молодым человеком это всё равно, что называть стариком. Так вот, я уже имела честь сообщить вам, что десять лет жизни провела в местах, как тогда говорили, не столь отдалённых. И уж слава богу, на милицейских насмотрелась. Меня столько допрашивали за это время, что я милицейского человека сразу отличаю, вроде как собака почтальона, по запаху, что ли. Верхним чутьём. Но это всё лирика.

А звонил мне отец бедной Галочки, Аристарх, или как его звали в кругах нашей коммуналки, Арик. Искренне сочувствую горю, Галочка была неплохая девочка, не то что её мерзавец папаша. А вот с мужем ей, кажется, тоже не очень повезло, как и с отцом. Это правда, что он замешан в её убийстве? И что там произошло? Этому подонку Арику невозможно верить. Неужели Денис поднял руку на мать своего сына? Я думала, что рождение мальчика примирило их, я как-то встретила Галочку на улице, она говорила, что у них всё хорошо, намного лучше, чем раньше. Аристарх тут наплёл, что арестована и мама Дениса. Это что за бред?

- Видите ли, я веду расследование частным образом, так что многие подробности мне неизвестны, и дать им правильную оценку я не могу, поскольку не располагаю полностью сведениями, которыми располагает следствие, но могу рассказать вам то, что мне известно, как говорится, без комментариев. Работу следственных органов в конечном счёте может оценить только суд.

- Послушайте, если можно, давайте без лирических отступлений, подняла обе руки вверх старушка. - И вообще, скорее рассказывайте, я ужасно любопытна, как все старухи. А потом мы сразу с вами познакомимся. Я слушаю вас.

Подполковник в общих чертах рассказал о том, что произошло, и о поисках мальчика. От оценок он старательно уклонился, как и от высказывания версий, чем немало утомил меня дома.

- Жаль, очень жаль Галю и мальчика, - вздохнула старушка. - Но не верится, что Денис причастен к этому, как-то в голове не укладывается, тем более и мама его. Я её видела пару раз, сильная женщина, с характером.

Подполковник только руками развёл, мол, это не я придумал. Старушка тут же перебила сама себя:

- Вы, конечно, не интересуетесь моим мнением, у вас есть своё, вы интересуетесь поговорить об том, как жили Галя с Денисом, я расскажу. Но давайте сперва познакомимся: Гольдман, Инесса Яновна.

Мы в свою очередь представились ей, при этом Михаил Андреевич представился как частный детектив, и подполковник милиции в отставке.

Услышав про милицию, Инесса Яковлевна иронически хмыкнула, но промолчала, удержавшись от комментариев. Потом она закурила очередную папиросу, ткнув прежнюю в ту же розетку, из которой уже торчали хвосты двух.

Она тут же слизнула ложечкой варенье из другой розетки, отодвинула её в сторону, стряхнув туда пепел, а варенье положила из другой баночки и в другую розетку, которые небольшой стопкой стояли у неё под левой рукой.

- Я даже не знаю, как бы вам рассказать, чтобы и не соврать, и людям не навредить, - замялась она, пытливо поглядывая на Михаила Андреевича.

- Вы расскажите что помните, я думаю, напраслину вы возводить не станете. И кухонные склоки пересказывать тоже не будете.

- Помилуйте, Михаил Андреевич, если старушка любит поговорить, то это ещё не значит, что она сплетница!

И она рассказала, что жили в этой квартире Денис и Галина Кораблёвы три года после свадьбы, у них что-то не ладилось с родителями, не складывались отношения, было плохо с деньгами, но потом Денис стал хорошо зарабатывать, и они купили квартиру и переехали, тем более, что Гале вскоре пора было рожать.

Знала их Инесса Яновна не так чтобы накоротке, но в одной квартире жили. Так что известно ей было многое. Первое время они часто ругались, у Дениса были какие-то сложности с работой, он бросил спорт, его родители, собственно, мама, были против Гали, отец поддерживал Дениса. Он был весёлый, компанейский человек, приезжал часто, со всеми перезнакомился в квартире, очень добрый и обаятельный человек. А вот мама Дениса никогда ни с кем не разговаривала, даже здоровалась не всегда. С Галей вела себя свысока и не скрывала неодобрения выбором сына. А тут ещё освободился отец Гали, настоящий подонок, стал часто приезжать, клянчить деньги, что-то вымогал, угрожал чем-то, кажется, шантажировал Галю.

У Дениса и Гали начались скандалы, они часто стали ругаться. Денис был крайне несдержан, однажды даже побил жену, на шум прибежали соседи, еле вырвали у него Галю. Она собрала вещи и уехала, он очень переживал, несколько раз ездил к ней, она жила где-то у подруг, к отцу ехать не хотела, она его, кажется, просто ненавидела, от него всегда были какие-то неприятности.

- А Денис никогда не грозил, скажем, убить жену?

- Он не только грозил, он тогда, когда я вам рассказывала, едва не убил её. Он душил Галю, и если бы не мы, то бог знает, чем это кончилось бы.

- Странно, - протянул Михаил Андреевич. - А на меня Денис произвёл впечатление крайне уравновешенного, очень выдержанного человека.

- Это он таким стал после того, как бросил пить.

- А он что - пил? - удивился я.

Михаил Андреевич посмотрел в мою сторону, и я прикусил язык.

- А как вы думаете, почему он так себя вёл? - удивилась в свою очередь старушка. - Конечно, пил. От этого и были все неприятности. Когда трезвый он был человек, как напивался, так у них тут же начинались скандалы.

- И что, он бросил пить?

- Ну, не совсем сам бросил, - замялась старушка.

- А как же?

- Его лечили, - ответила она.

- Он сам пошёл лечиться от алкоголизма?

- Нет, - вздохнула старушка. - Его отправили на принудительное лечение.

- Кто - мама? - выдохнул подполковник.

- Нет, - покачала головой наша собеседница. - Заявление было подписано Галей.

Тут она замялась, и добавила, помолчав:

- Но заставила её сделать это мать Дениса, она капала ей на мозги, она всё время говорила, что мальчика надо спасать. Она называла Дениса мальчиком. И в конце концов вынудила Галю сделать это.

- И что потом?

- А что потом? Потом он вылечился, а с мамой перестал разговаривать, и с Галей у них отношения стали какие-то внешние.

- Какие, какие? - удивился подполковник.

- Ну, как бы это по-другому сказать? Да вряд ли получится. Словом, отношения стали чисто внешние, вроде бы всё хорошо, всё гладко, такая, знаете, демонстрация отношений, и скандалы прекратились, но что-то ушло. Теплота, что ли. Словно Денис внутри весь окаменел. Он стал выглядеть так, словно на все пуговицы застёгнут. Всегда. Вы можете себе представить, но я с самого дня его возвращения из больницы ни разу не видела его без костюма и галстука. Вы представляете? Он даже в ванную ходил в костюме и галстуке.

- Настолько он изменился?

- Просто поразительно.

- Простите, но я что-то не могу понять. Как по вашему, в какую сторону? Лучше он стал, или хуже?

- Я не могу ответить на это однозначно. С одной стороны - он стал безукоризненно вежлив, выдержан, предупредителен, просто безупречен во всех отношениях. А с другой стороны, словно неживой какой-то, стерильный, пустотелый, что ли. Словно его внешняя оболочка жила сама по себе не наполненная внутренним содержанием.

Но ссоры прекратились, а вскоре они уехали. Как там дальше у них было, я не знаю, мы не так чтобы дружили, возраст, знаете ли, разный, да потом Денис ушагал высоко вверх по социальной лестнице. Как я уже упоминала, встретила я как-то Галю, она говорила, что у них всё хорошо, они вполне обеспечены, у них растёт мальчик, жаль, я его не видела. Вот и всё, что я могу рассказать. Я вас разочаровала?

- Отнюдь, Инесса Яковлевна, - поспешил заверить её Михаил Андреевич. Всё, что вы рассказали, крайне любопытно.

- Я рада была помочь, мне искренне жаль Галю. А вы, молодой человек, не морщитесь так, чай очень крепкий, вы доливайте кипятком побольше, накладывайте сахар, а лучше берите варенье. Я, знаете ли, привыкла в зоне к крепкому чаю, одно время пила практически чифир, но в последнее время что-то сердечко стало давать о себе знать. А вообще-то я старуха крепкая. Мне, как ни странно, лагеря пошли на пользу. До того, как меня посадили, я была весьма болезненной особой, а вот в тюрьме и в лагерях организм, наверное, сумел полностью мобилизоваться, и я с тех пор практически ничем не болела, хотя приходилось жить и работать в довольно суровых условиях. Так что для укрепления здоровья могу рекомендовать.

- Нет уж, Инесса Яковлевна, от такого печального опыта увольте. Я, конечно, не зарекаюсь, как говорят, "от тюрьмы да от сумы", но всё же лучше бы не надо., - отшутился подполковник.

- И то верно, - вздохнула старушка, - не приведи Господь. Типун мне, старой, на язык за такие шутки. Совсем на старости лет забалтываться стала, вы уж простите. Мой сосед Попов не расположен к беседам, он увлечён только поздним ужином и телевизором, а тётя Катя если с кем и разговаривает, то в основном с марсианами. Впрочем, я сама не лучше. Я в основном общаюсь с фотографиями.

Она погрустнела и обвела взглядом комнату. И только теперь я заметил огромное количество старых фотографий на стенах. Они все были бережно обрамлены в рамочки: овальные, круглые, прямоугольные, металлические, деревянные, пластиковые. Оформление менялось в соответствии с временем, снимки были всех размеров и придавали комнате вид музея. По крайней мере, я такое количество фотографий на стенах видел только в музеях-квартирах писателей или актёров.

- Если вам интересно, не обязательно так крутить шеей, можно просто подойти и посмотреть, - заметив мой интерес позволила старушка.

Я воспользовался её разрешением, и пока она беседовала с Михаилом Андреевичем, рассказывая про житьё-бытьё в этой квартире Галины и Дениса Кораблёвых, разглядывал фотографии это было гораздо интереснее, чем слушать про то, что умела и что не умела Галина, что она готовила, что любил и что не любил Денис, что они читали, что смотрели в кино, о чём разговаривали с Инессой Яковлевной.

Начав разглядывать фотографии просто от скуки, я увлёкся, и действительно чувствовал себя так, словно попал в музей. Меня поразило то, что на них были исключительно молодые и зрелые люди, но совсем не было стариков.

Я спросил об этом старушку.

- Вы наблюдательны, молодой человек, - ответила она. - Просто все те, кого я могу назвать близкими или друзьями, умерли сравнительно в молодом возрасте, так уж получилось, что до старости из моих знакомых дожила только я. А на себя я могу посмотреть и в зеркале, не обязательно иметь на стене собственное морщинистое изображение, которое будет постоянно напоминать тебе о возрасте и быстротечности времени.

Мы ещё посидели у гостеприимной старушки, и распрощались, время было позднее, мы и так засиделись. Отпустила она нас неохотно, взяв с нас обещание зайти к ней как-нибудь просто так, в гости, поболтать и попить чая с вареньем. Мы охотно и легко обещали, в глубине души понимая, что вряд ли когда зайдём ещё в этот дом.

Мы шли домой к подполковнику, и он был явно расстроен чем-то, я догадывался даже, чем. Как я подозревал, подполковник был расстроен не столько тем, что вскрылись вещи, о которых мы и не подозревали, но и тем, что Алёна ничего не рассказала ему про то, что Денис лечился от алкоголизма.

- Это что же - получается так, что Денис вроде как отомстил своей матери, отправив её лечиться? - спросил я, пытаясь на ходу заглянуть в глаза подполковнику.

- Трудно сказать однозначно, где там месть, а где искреннее желание помочь, чужая душа потёмки, но то, что скрывали факт лечения Дениса - это весьма печально, это наводит на размышления. Боюсь, что если Арик наведёт следствие на эту квартиру, а он постарается это сделать, своего шанса сделть гадость он не упустит, то Денису Кораблёву будет весьма сложно выбраться из тюрьмы, на него лягут тяжелейшие обвинения, следствие получит солидные козыри. Да ещё эти ссоры, угрозы, то как он душил жену.

- А вы не верите в виновность Дениса Кораблёва?

- Я имею в виду и эту версию, пока у меня нет доказательств того, что он не мог этого сделать, я просто обязан в какой-то степени подозревать и его. Но только в КАКОЙ-ТО степени. Нельзя, чтобы эта версия стала сразу, вот так, априори, единственной. И вообще, если откровенно, у меня пока в голове не укладывается, что он мог пойти на убийство собственного ребёнка. Хотя и с этой версией я должен считаться.

- А почему Алёна не сказала про то, что Денис лечился от алкоголизма? Рано или поздно это должно было всплыть, она же понимала.

- Может понимала, а может и нет, - ответил нехотя подполковник. - Он её брат, значит, она его любит и не хочет причинять ему лишнюю боль. И пока этот факт больше говорит о взаимоотношениях Дениса со своей матерью, а не с женой и сыном. Возможно, поэтому и не сказала ничего Алёна, посчитав, что это к делу не относится. А просто так кому охота ковыряться в чужом белье?

- Вы действительно так думаете, или вам хочется так думать?

- Чего мне действительно хочется, так это чтобы ничего из того, что произошло - не было.

Он заложил руки за спину, ссутулился, и дальше пошёл чуть опередив меня, словно давая понять, что к разговорам не расположен. Я вздохнул и отстал, размышляя с грустью о превратностях судеб, о кривых зеркалах человеческих душ. И только когда мы уже собирались ложиться спать, я осмелился спросить подполковника:

- И что мы теперь будем делать?

Подполковник как раз стягивал через голову рубаху, и ответил не сразу.

- В данный момент мы будем спать, потому что вставать нам придётся очень рано.

- Во сколько?

- Поставь будильник на шесть. В половину седьмого мы должны выйти из дома.

- Куда так рано?

- Пойдём навестим одного больного.

- Действительно больного?

- Не просто действительно, а больнее не бывает.

Михаил Капранов, заместитель начальника охранного бюро "Щит",

подполковник в отставке, частный детектив.

Москва, улица Малая Бронная, дом 14/2 квартира 6.

Пятница, 6 марта.

6 часов 25 минут.

Проснулся я с трудом. Вчерашний день, а вернее, поздний вечер, тяжёлым грузом лег на плечи. Теперь я мог признаться, что Алёна не оставила меня равнодушным. Давно уже я не испытывал ничего подобного к женщинам. Да, собственно, и с женщинами я в последние годы общался исключительно на деловом уровне. Хотя вот с Алёной тоже вроде как на деловом. Но и она проявила ко мне определённый интерес.

Или это была просто игра? А может быть, мне просто показалось. Впрочем, теперь это не имеет ровно никакого значения. Теперь всё внимание расследованию. Не могу я верить человеку, который меня обманывает. Пускай даже из самых благородных порывов, таких, как любовь к матери и брату. Я ей, конечно, не судья, и сам на её месте повёл бы себя, скорее всего, точно так же.

И всё же...

Я уже выпил кофе, собрался, Артур допивал свою чашку и торопливо доедал бутерброд, поглядывая на циферблат. В эти ранние часы в комнате было удивительно тихо, я даже слышал шорох веток дерева за окном. На улице наконец-то светило робкое солнышко, несмотря на раннее время.

Это радовало, не люблю эту переходную погоду от зимы к лету, которая зовётся романтичной весной. Мерзкое время года, особенно в начале: слякоть, тут же холод, то всё течёт, то примораживает, и всё превращается в сплошной каток. Да ещё в этом году я лишился своего любимого "всепогодного" пальто.

- Куда мы идём? - спросил, не выдержав, Артур, косясь хитрым глазом. Какого больного навещать?

Я уже открыл рот, чтобы ответить ему, но тут в удивившей меня с самого утра тишине услышал какой-то едва уловимый посторонний звук. Я насторожился, сделал рукой знак Артуру, чтобы он продолжал говорить, а сам весь превратился в слух.

Странный шорох раздавался из-за стены. Я потихоньку открыл двери в коридор, просигналив Артуру, чтобы он продолжал в том же духе, а сам выскользнул из комнаты. Кошачьим шагом я приблизился к двери комнаты Арика, наклонился и заглянул в замочную скважину.

Так и есть! Он стоял на табурете, приложив к стене большую железную кружку, прижавшись ней ухом, весь превратившись в слух. Я тихонько тронул ручку дверей, дверь подалась. Открылась она совершенно без шума, хозяйственный Арик заботливо смазывал петли. Я встал на пороге и засунул руки в карманы, наблюдая за Ариком.

Тот стоял на табурете, весь вытянувшись, вобрав в себя мешавший плотнее прислониться живот.

- О чём говорят? - спросил я его.

От неожиданности Арик выронил кружку на пол, она ударилась об круглый аквариум шарообразной формы, и он раскололся. Странный какой-то аквариум, ненастоящий. Ну что это за стекло, которое так сразу бьётся?

Он словно очнулся, полез с табуретки, уронил тапочек и наступил на осколок стекла. Тут же запрыгал на одной ноге, шипя от злости, брань потекла из него рекой. А по полу такой же рекой потекла вода, растекаясь большой лужей, затекая под большой ковёр.

Арик бросился мимо меня на кухню, едва не сбив с ног появившегося в дверях Артура. Тот удивлённо рассматривал погром, с любопытством косясь на меня. Я всем своим видом попробовал изобразить, что я тут ни при чём, и к этому маленькому погрому никакого отношения не имею.

Арик проследовал в обратном направлении, гремя ведром и волоча за собой по полу тряпку. Он отпихнул меня в сторону, протиснулся в комнату, рухнул на колени, и, продолжая отчаянно ругаться, принялся, пыхтя и отдуваясь, собирать с пола тряпкой воду в ведро.

- Ну, Мишка, если паркет вздуется, ты у меня ответишь! - пригрозил он, злобно поглядывая на меня.

- А чего это ты грозиться вздумал, Арик? - сделал я удивлённое лицо. Я, что ли, воды тебе на пол налил? И потом, кроме воды и травы в твоём аквариуме никого не было из живности.

- Чего бы ты понимал! - фыркнул Арик. - Нужна мне живность, рыбки эти сраные. Их кормить надо, аквариум чистить, а это водоросль лечебная. Понимал бы ты чего.

- Да где уж мне! А вот скажи, чего это ты подслушиваешь мои разговоры?

- А ты докажи! - вскочил на ноги Арик. - Ты докажи! Кто видел? А?! Да я сам на тебя такую бумагу накатаю...

- Это мы уже проходили, только учти, я теперь человек не при исполнении, так что можешь и ответить за бумагу. Понял? Не всё тебе с рук сходить будет.

- Да пошёл ты...

Арик опять пополз по полу с тряпкой, чертыхаясь и фыркая.

- Так что ты хотел услышать? - ещё раз спросил я.

- Чего хотел, то и услышал! - огрызнулся Арик. - А если я преступление совершил, то ты меня арестуй. Что - слабо?! Тогда сиди у себя в комнате и жуй сопли. Понял?

- Понял, Арик, понял, - совершенно спокойно согласился я с ним. - Я тебя давно понял.

Я шагнул вперёд, и сделал то, что давно хотел сделать: схватил толстого Арика за шиворот и неожиданно сунул его головой в ведро.

- Ты чего?! С ума спрыгнул?! - заорал, отплёвываясь, вынырнувший Арик. - Да я тебя...

Договорить он не успел, снова нырнув головой в ведро, захлёбываясь грязной водой.

- Ещё будешь мне угрожать, утоплю как паршивого кота. Понял?! гаркнул я, выуживая ошалевшего и основательно нахлебавшегося грязной воды Арика.

- Ты что же делаешь? Разве же это по закону? - заныл тот, размазывая слёзы, и делая бесполезные попытки вырваться из железной хватки.

- А с тобой разве можно по закону? - удивился я. - Ты же закон признаёшь только, когда его обойти можно, или ты в нём лазейку находишь. Не так, что ли?

- Да пошёл бы ты...

И тут же опять запускал пузыри. Опять вынырнув, он вытаращил глаза и заговорил уже по настоящему пуская слезу:

- Ну всё, Мишка! Всё! Вот этого я тебе не спущу! Что я подслушивал это ещё доказать надо, да и не наказывают за это, нет такой статьи, не государственные секреты я выслушивал, может быть я просто любопытный, а любопытство, как известно, не порок...

- Но большое свинство, - пришлось напомнить мне, не выпуская загривок Арика из могучей ладони. - И предупреждаю - будешь угрожать и ругаться будешь хлебать помои. Понял? Я не слышу.

Арик кивнул, что-то угрожающе бормоча про себя.

- Я не расслышал.

- Понял я, понял. Но ты за это ответишь. Учинил тут насилие.

- И давно ты так под стенкой у меня слушаешь? - вкрадчиво спросил я его.

- А какое тебе дело? Ну подслушиваю, ну и что? И что ты можешь мне сделать?

- Я лично - ничего, разве что в ведро ещё пару раз окунуть, а вот следствию будет небезынтересно узнать про то, что ты подслушивал.

- Какому такому следствию?! - возмутился Арик.

- А такому, которое очень интересуется, кто мог знать, например, про подвал, в котором прятали мальчика?

- Ну, знаешь, ты свои Мытищи на меня не сваливай, сам пацана упустил, а теперь виноватых ищешь?

- Вот видишь, и место ты знаешь, ну смотри, если ты к делу этому примешан...

- Да побойся бога, Мишка! - взвыл он, не на шутку уже перепуганный. Я - что?! Зверь?! Разве же я мог родное дитя? Ну, деньжонок поклянчить это ещё туда-сюда, но чтобы внука бандитам в руки отдать и доченьку чтобы убить, да ты с ума сошёл! Ну, слышал я, как ты про Мытищи с кем-то говорил, но я даже из дома никуда не выходил, да и ты тут же уехал с мальчишкой вот с этим. А у меня живот в тот день болел. И даже не думай на меня, я же не Иуда какой...

- Нет у меня к тебе веры. Такой, как ты, на всё способен. Если уж ты родную дочь шантажировать не стеснялся, о чём тогда с тобой говорить можно?.

На самом деле я был не уверен, что он мог всё это организовать. Не то чтобы он не мог этого в принципе, принципов у него давным-давно не было, но вот именно организовать, просчитать эти хитроумные, головоломные комбинации, он явно не мог. Впрочем, ему и не обязательно было разрабатывать детали, достаточно было выдать информацию. Я отпустил его шею, Арик заползал по полу, собирая остатки воды в тряпку, и отжимая её в ведро.

В это время раздался звонок в двери. Я недовольно глянул на часы, мы уже опаздывали, и сделал знак Артуру открыть. А на пороге квартиры стояла Алёна, человек, которого мне в этот момент меньше всего хотелось видеть. Я уже открыл рот, чтобы сказать ей, что мы торопимся и уходим, чтобы она позвонила попозже, словом, отделаться от неё, уйти от разговора, которого сейчас не хотел.

Но что-то меня остановило. Алёна выглядела как-то необычно: куртка на ней была распахнута, волосы растрёпаны, лицо опухшее.

- Что с вами? - спросил заботливо Артур.

Алёна открыла рот, чтобы что-то сказать, ответить, но черты лица её искривились, она прислонилась спиной к двери и беззвучно заплакала.

За моей спиной раздался осторожный скрип двери, я оглянулся, на пороге своей комнаты стоял перепуганный толстый Арик с ведром и тряпкой в руках. Я сделал ему знак, чтобы он исчез, но Арик мой сигнал проигнорировал. Впрочем, мне было не до него, хотя его любопытство раздражало.

- Что с вами? - спросил я у Алёны.

- Сегодня, час назад, умерла моя мама, - с трудом ответила она и зарыдала в голос.

За спиной у меня раздался грохот. Я опять оглянулся, Арик уронил ведро, и стоял в растекающейся луже воды, держа в руках тряпку, выкатив округлившиеся от ужаса глаза.

- Да уйди ты отсюда! - не выдержав рявкнул я на него. - Ты что - не видишь, не до тебя тут!

Он хотел что-то сказать мне, потянулся рукой, вроде как дотронуться хотел, но наткнулся взглядом на рыдающую Алёну, которую Артур вёл осторожно в комнату, и тихо убрался за двери.

Я помог Артуру, мы уложили Алёну на тахту, я подложил ей под голову две большие подушки, налил в стакан воды, накапал валерианки, и дал две таблетки димедрола. Сейчас ей надо было успокоиться и уснуть. Я сделал знак, чтобы Артур не задавал вопросов, накрыл Алёну пледом, и остановил её попытки что-то рассказать:

- Потом, потом, сейчас полежите, согрейтесь, Артур напоит вас горячим чаем, - я сделал ему знак, Артур тут же подхватил чайник и выскочил на кухню.

Я сидел на тахте рядом с Алёной. Её била нервная дрожь. Быстро вернулся Артур с горячим чайником, я налил ей крепкого чая с большим количеством сахара, напоил её, она стала согреваться, слегка успокоилась, подействовала валерианка и димедрол, глаза у неё стали закрываться. Она успела только рассказать в нескольких словах про то, что ей позвонили и сообщили, что утром мама попросилась на допрос и подписала признание, потом сослалась на плохое самочувствие и попросилась в камеру, сказав, что подробности сообщит после. По дороге в камеру она потеряла сознание и скончалась от сердечного приступа.

Я не стал выспрашивать больше никаких подробностей, понимая, что. Во-первых, не стоит нервировать и без того находящуюся в стрессовом состоянии Алёну, а во-вторых она всё равно вряд ли знает больше того, что сказала, ведь ей самой позвонили и тоже не спешили делиться подробностями.

Алёна успокоилась, только тихонько всхлипывала, отвернулась к стене и лежала так, укрывшись пледом с головой. Я встал, сделал знак Артуру, чтобы он оставался дома и присматривал за Алёной, а сам вышел, я уже очень опаздывал, мне надо было успеть до утреннего обхода.

Я успел, хотя и в притирку. Пройти в больницу было делом техники, я здраво рассудил, что если пойду мимо охраны у ворот, ребята смогут меня потом вспомнить и описать, а если придётся показывать документы, то совсем худо. Но раз они охраняют вход, значит, есть забор, а если есть забор значит есть и дырка. Что я, в самом деле, не знаю, что где у меня в стране находится?

И верно, дырка нашлась. Я пролез в неё и прямым ходом направился в корпус хирургии, из чёрного хода, выносили мусор две женщины в не очень белых халатах и накинутых на плечи ватных куртках. Я остановился в длинном коридоре, чтобы надеть белый халат, который в условиях больницы приравнивался к шапке невидимке. Но тут меня подвела поспешность и самонадеянность. Надо было куда-то занырнуть, а не стоять посреди коридора.

- Гражданин, чего это вы тут делаете? И откуда вы пришли? - раздалось у меня за спиной.

Я оглянулся, сзади меня стояли те самые две женщины, которых я видел выносящими мусор. Обе смотрели на меня подозрительно.

- Да я, знаете, ищу отделение интенсивной терапии, - от растерянности я бухнул правду.

И, как ни странно, правда меня спасла, что само по себе было достойно занесения в книгу рекордов Гиннеса.

Я с ужасом ожидал реакции на свой ответ, в лучшем случае меня сейчас спросят, к кому я, и отправят в регистратуру, или ещё куда, а скорее всего, не мудрствуя лукаво, вызовут охрану, и мне придётся долго и нудно давать пояснения за каким лешим я оказался в такую рань в больнице, да ещё рвался в реанимацию.

На помощь мне пришло чисто русское сострадание, которое отодвигает разум на второй план.

- Да отцепись ты, Маруся, от человека. Он, наверное, кровь принёс Максимову, ему сегодня операцию будут делать, должны были кровь привезти утром, у нас нет этой группы, отправляли вчера кого-то из родни на станцию переливания, за донорской, за деньги покупать. Вот до чего дожили, за лекарства плати, а теперь и операцию без денег не сделают.

- Да ты чего это, Ася, совсем уже заговорилась. У нас операцию когда это за деньги делали? Окстись, чего это тебе с утра глаза застит. Вы её не слушайте, у нас в больнице, пока ещё всё бесплатно, только иногда приходится кое-что родственникам самим приносить. Лекарств не хватает, вот крови. А так мы ко всем больным с дорогой душой. Вы, наверное, к Михалёву?

Я на всякий случай кивнул головой.

- Так вот прямо по лесенке на второй этаж, и сразу справа - вторая палата. Только там охранник сидит, надо документ будет показать.

- Его уже должны были предупредить, - поторопился я.

- Это кто же это? - насторожилась опять бдительная Маруся.

Сообразив, что меня засекли на чёрном входе, я прикусил язык, как же я мог кого-то предупредить.

- Я на проходной сказал, там охранник проверил документы, что-то в журнал записал и позвонил сюда.

- Только что тут возле приёмной убирала, никаких звонков не слыхала, продолжала сомневаться Маруся.

- У охранника телефон свой имеется, возле него на тумбочке стоит, ты чего-то, Маруся, совсем плохая стала. Ты иди, милый, иди, кровь-то ждут, наверное.

- А правда, что этот твой Михалёв - бандит? - остановил меня, уже направившегося к лестнице, вопрос в спину.

Спрашивала, судя по голосу, всё та же Маруся.

- Да ты что, девонька, совсем обалдела? - ахнула сердобольная Ася. - У человека горе, а ты с такими вопросами.

- А что, я и спросить не могу? Других-то не охраняют.

Я повернулся и сказал тихо:

- Да, он бандит.

- Ну и что? - пожала плечами Ася. - Наше дело - убрать, помочь, чем можем, для нас тут все одинаковые, все как есть - больные. А кто уж там кто - пускай после разбираются, для того и суд имеется, и всё такое прочее.

Она повертела в воздухе рукой, пытаясь найти развёрнутые объяснения этому "всякое", но не нашла, подхватила пустое ведро и позвала Марусю:

- Пошли, подруга, нам ещё два туалета вымыть надо, придёт старшая, она нам даст перцу.

Маруся хотела ещё что-то спросить, но передумала и пошла следом за своей подругой. А я поднялся по лесенке наверх, по дороге натянув на себя белый халат, который держал дома на всякий случай. У меня там на всякий случай хранились телогрейка, рабочий комбинезон, синий халат и даже оранжевый жилет путейца.

Я оглянулся на крохотной лестничной площадке, всё было тихо. Открыл портфель, из пакета надёргал большой пучок ваты, открыл осторожно бутылку хлороформа, щедро полил вату, и торопливо направился в коридор, ведущий к палатам в отделение интенсивной терапии, попросту именуемой реанимацией.

В коридоре тут же встал со стула возле тумбочки, подозрительно косясь в мою сторону, плечистый парень в белом халате, небрежно накинутом на камуфляж. Я заметил пистолет у него на поясе, кобура была расстёгнута.

- Вы к кому, гражданин?

- Я - доктор Смирнов, меня вызвали для участия в операции некоего Михалёва, я анестезиолог.

- Предъявите, пожалуйста, документы, - твёрдо предложил неулыбчивый парень.

Я поспешно похлопал себя по карманам, изо всех сил изображая полную готовность и послушание, но тут же развёл руками:

- В портфеле документы.

Я повертел головой, и указал рукой на тумбочку возле дежурного:

- Вы позволите?

Он молча кивнул, слегка отодвинувшись. Я поставил портфель на тумбочку, и открыл замок.

- Секундочку, доктор, - остановил меня охранник. - Если вы не возражаете, я сам загляну. Можно?

Я не возражал. Собственно, это только мне и нужно было. Как только он осторожно, стараясь не спускать с меня глаз открыл портфель и опустил туда на секунду взгляд, я тут же подскочил и засунул его головой в портфель, перехватив его правую на болевой приём. Парень пару раз успел дёрнуться, но тут же затих, наглотавшись паров хлороформа.

Выудив его за шиворот из портфеля, я поспешно залепил ему рот клейкой лентой, приготовленной заранее. Захлопнул портфель и забросил его в двери палаты, возле которой сидел охранник, положил на стул вытащенную из тумбочки газету, предварительно развернув её, снял с телефонного аппарата трубку, и положил на тумбочку, таким образом нарисовалась безмятежная картинка: сидел человек, читал газету, позвонили, он отложил газету и пошёл кого-то звать. После этого я торопливо затащил тяжёлого охранника в палату и тщательно прикрыл за собой двери. Кровать была за белой занавеской, и лежащий на ней что-то пыхтел, видимо не понимая, что происходит.

- Ты не нервничай, дорогой, - успокоил я его, - сейчас я подойду, пелёнки тебе поменяю.

Огляделся, связал ноги и руки охранника полотенцами, которые висели на стене возле дверей. После этого отдёрнул занавеску и поздоровался:

- Здорово, Зуб!

Зрелище было не для слабонервных, Соколик разделал его, как бог черепаху. Всё, что виднелось из-под белой простыни было тщательно запеленато в бинты и напоминало мумию фараона. Из-под повязки на меня таращился один перепуганный глаз с обожжёнными ресницами.

Со всех сторон к кровати тянулись какие-то проводки и трубочки, отчего Зуб удивительно напоминал большого паука, сидящего в середине собственной паутины.

- Чего тебе? - прохрипел Зуб.

- Да так, ничего особенного, спросить хотел тебя: ты жить хочешь?

Глаз наполнился ужасом. Я попал в самую больную точку.

- Значит, надеешься? - поинтересовался я. - Ну, ну. Тогда ты мне быстренько всё расскажешь, и я уйду. А если нет, то я тоже уйду. Только если ты мне ответишь, я уйду ничего не трогая, а если не скажешь пообрываю все трубочки, и выключу к едрене фене все эти машинки, а то стучат они.

Я обвёл взглядом датчики и экраны самописцев и осциллографов, которые вычерчивали кривые и выдавали импульсы.

- Значит так, вопрос простой, как день. Я тебя не утомлю. Кто заказал мальчика и женщину на Ярославском шоссе?

- Не знаю, - с трудом ответил Зуб. - По телефону.

- Допустим. Что за голос?

- Бабий такой голос.

- Женский что ли? Я не понял, что значит бабий.

- Я сам не понял. Не то мужик таким голосом говорил высоким, не то женщина. Только голос всё одно меняли.

- Кто гарантировал?

- Никто.

- Неправильный ответ, - я покачал головой и взялся за трубку, тянувшуюся из его носа, слегка потащив за пластик. - Не принял бы ты заказ

по телефону без серьёзных для тебя гарантий, ты всё же - не девушка на выезде.

Он тяжело засопел, с надеждой заглядывая мне через плечо. Я понимал, что время идёт, что я нарушаю все возможные законы, но не видел другого выхода из лабиринта, в который я безнадёжно забрёл в поисках. Сначала я искал убийц моего племянника, потом искал мальчика, а теперь уже и сам не знал, что ищу.

Я знаю только одно, что отыскать это для меня почему-то важнее всего в жизни. Почему важнее - я и сам не знаю, потому что не знаю, что ищу. А может и знаю, только сказать не могу, как собака.

Зуб продолжал сопеть, таращась на меня жутким своим глазом. Я подёргал трубочку.

- Я понимаю, что мозги тебе сильно потрясли, но только думай скорее, мне некогда.

Я резко выдернул трубочку, которая уходила достаточно глубоко и оказалась достаточно длинной. Зуб испуганно и визгливо хрюкнул и все его счётчики ожили, всплеснув волнами и импульсами. Я улыбнулся как можно более обаятельной улыбкой. Я лукавил, я знал, что трубка эта не что иное, как приспособление чтобы поить, минуя рот.

- Ну так как, надумал? - спросил я. - Смотри, сейчас ещё какую-нибудь трубку вытяну, может и кишки за ней следом, тут уж как получится. Ну как тянуть?

Я взялся за другую трубочку. И тут заметил шланг, подающий кислород. Лёгкие его работали на вентиляторе. Худо его дело, вряд ли вытянет.

- Он сказал, что его гарант Костя Грек, - прошелестел губами Зуб.

- Кто такой? - спросил я. - Быстро, быстро колись, начал уже, и так почти всё сказал. Ну?! Измайловский, люберецкий, откуда? Где искать?

- Не знаю. Он отошёл.

- Откуда ты его знаешь, Грека этого?

- Сидели вместе. Он старше, сейчас в завязке, стар стал. Живёт где-то в районе метро "Семёновская", больше ничего не знаю.

Он тяжело засопел, как видно разговор ему дался тяжело.

- Ну ладно, апельсины я тебе в следующий раз принесу, живи пока.

И я пошёл к выходу из палаты. Перед тем, как уйти, я посмотрел охранника. Он был в порядке, пульс был, хотя и немного замедленный, я на всякий случай снял у него со рта ленту и расстегнул ворот рубашки. Сбросил халат и вышел из палаты и рванулся к туалету. Откуда вышла навстречу мне, опять вторгаясь в мои планы, Маруся, гремя вечными вёдрами.

- Ну как, отдал кровь-то?

- Отдал, - ответил я, изображая крайнюю необходимость попасть в туалет.

- Давай, милый, заходи, я только что убралась там.

В туалете я вылез через окно, спрыгнув с невысокого второго этажа сперва на козырёк над подъездом, а потом на землю.

Я уже отошёл на приличное расстояние от корпуса хирургии, когда там послышался шум. Я прибавил хода и выскочил в дыру в заборе.

Мне казалось, что в кармане у меня звенят ключи от лабиринта. Я поймал такси и поехал в сторону метро "Семёновская", там служил в отделении заместителем начальника мой старинный приятель, у которого я надеялся узнать про Костю Грека, надеясь что мой друг поможет организовать встречу "в верхах".

Но встреча, увы, не состоялась. Недаром говорят, что человек предполагает, а Бог располагает.

Сперва всё шло так, как я себе и представлял: мой старый приятель Сергей Жуков встретил меня с распростёртыми объятиями, понял всё с полуслова, быстро принёс папку с личным делом Константина Панатоиди, потомка давно обрусевших греков из Одессы.

- Адрес известен? Мы его дома сможем застать?

- Застать сможем, - протянул Сергей, сдвигая на затылок фуражку. Только ты ведь, наверное, поговорить с ним хотел?

- Конечно, не посмотреть же на него, - не понял я его.

- Посмотреть-то на него как раз очень даже можно, а вот поговорить вряд ли получится.

- Это почему же? - холодея от дурного предчувствия, спросил я. - Он что - немой?

- Хуже, - ответил Сергей. - Он мёртвый.

Я так и остался сидеть с открытым ртом, вид у меня, должно быть, был ужасно обиженный, потому что Сергей принялся оправдываться:

- Ты бы пару дней назад приехал, он ещё жив был, может и поговорил бы с ним.

- Его что - убили?

- Почему убили? Он сам по себе умер. Да и не за что его было убивать. Насколько мне известно, он давно отошёл от прежних дел своих, да и не в том уже возрасте, и болел тяжело. Он же последние полгода с кровати не вставал и не разговаривал почти, его еле-еле понять можно было. У него вся правая сторона отнялась, инсульт сильнейший. Так что помер он вполне своей смертью, хотя и не самой лёгкой.

- А звонить он мог?

- Он соображать толком не мог, сам себя в зеркале не узнавал, какие там звонки.

- Ну дела, - мне было отчего прийти в уныние.

Ещё бы! Казалось, вот она, разгадка - рядышком, каких-то полшага всего. Рано обрадовался, товарищ подполковник. Не торопи удачу, она сама приходит. Ну что же, надо иметь мужество начинать всё сначала. Я протянул пухлую папку Сергею, тот её как-то неловко принял, и на пол посыпались не подшитые фотографии.

- Не могли подшить, что ли? - проворчал я, собирая их. - Надо вашему делопроизводителю клизму вставить.

- Это фотографии наружного наблюдения, пасли мы его лет семь назад, подозревали в одном лихом дельце, в организации заказного убийства, но ничего не нарыли, так что фотографии эти, можно сказать, частного порядка, смыслового значения не имеют, разве что в семейный альбом Косте, только ему этот альбом нынче уже ни к чему, он теперь со своими дружками встречаться в другом месте будет, с теми, конечно, кто уже там.

- Погоди, погоди! - остановил я его, на фотографии мелькнуло вроде бы знакомое лицо. - Дай-ка сюда фотки.

Я разложил их на столе и стал торопливо перебирать. На одной из них рядом с седым и усатым Костей, обладателем выдающегося кавказского носа, у входа в кафе стоял не кто иной, как мой сосед собственной персоной.

- Как он сюда попал? - спросил я напрямик, мне было не до политесов.

- Я же сказал, пасли мы Костю, прошло несколько налётов, почерк был больно похож, но так ничего и не нашли на него. А этого мы установили, он сидел с Костей в зоне. Кто такой, сейчас не помню, но можно посмотреть.

Он потянулся к папке, но я его остановил.

- Можешь не трудиться, это мой сосед. Ну и что с ним нарыли? Часто он появлялся?

- Да нет, появился тогда пару раз и пропал. А что? Что-то у тебя на Костю есть? Мы что-то прохлопали?

- Да ничего у меня на него нет, - с сожалением вздохнул я. - Хотелось бы, но нет. Сходился тут один след к нему. Понимаешь, привет от него передали.

- Угрозу что ли?

- Да нет, как гарантию. Вышли неизвестные люди на воров, сделали заказ на человека, а гарантом заказа назвали Костю Грека. Вроде как от него.

- Да нет, вряд ли он мог с кем в сговор вступить. Такую болезнь нарочно не придумаешь. Да и не было ничего за ним. Он же старенький уже был. Семь лет назад мы его почти год пасли. След в след за ним ходили. Нет, завязал он. Точно завязал.

- Я и не спорю.

- А что за дело? - спросил Сергей.

- Да дело такое, что в двух словах не расскажешь. Похитили мальчика, убили его мать. Там оказались в числе подозреваемых отец ребёнка и его бабушка.

- А что, неблагополучная семья?

- Неблагополучные семьи такие заказы финансировать не могут.

- И чего людям не живётся? - грустно удивился Сергей. - Но только Костя не мог под такое дело подписаться. Это точно. Он старой школы был. И он налётчик, не шакал. У него свой кодекс чести имелся, это точно.

- Знаю я их кодексы, - не удержался я.

- А вот тут не скажи, - возразил Сергей. - Ты всё же по другому ведомству служил, с другими людьми дело имел...

- Я, Серёжа, с бандитами дело имел. А бандит он и есть бандит. Конечно, случаи разные бывают, но уж о кодексе чести ты лучше помолчи.

- Спорить я сейчас с тобой не буду, хотя возразить мне есть чем. Но по поводу Кости Грека могу сказать только одно, что он с тех самых пор чист. А там сам решай, сам думай. Но если человек повязал с прошлым, надо всё сделать, чтобы не навешивать на него за старое, а помочь ему.

- Да что ты меня уговариваешь? Он так и так под моё дело не подходит. Скорее всего кто-то воспользовался его именем, чтобы его подставить вместо себя. И я, кажется, знаю, кто это.

- Сосед твой? - кивнул Сергей на фотографии.

- Больше некому. Если не он, тогда остаётся на себя думать. Я возьму фотографию?

- Бери, - пожал плечами Сергей. - Съёмки оперативные, к делу не подшиты, так что можешь взять, да и негативы имеются, так что если понадобится - восстановим. Ты извини, спешу.

Он вопросительно и виновато смотрел на меня.

- Да я тебя и не держу. Позвонил бы как, что ли? Посидели бы.

- Вот выйду, как ты, в отставку, позвоню. А пока не рассидишься.

Он ещё раз взглянул на часы, и я засобирался.

Я ехал домой и по дороге думал про то, как вертит жизнь людьми. Вот был лихой бандит-налётчик Костя Грек, денег нагрёб прилично, погулял лихо, в тюрьмах да лагерях насиделся по горло. И что? А ничего - помер как младенец беспомощный, хорошо ещё, если присмотреть было кому.

А если нет? Я даже плечами передёрнул. Не приведи Господи! Лучше уж пораньше, чем вот так мучаться, жить растением.

Я ехал, уткнувшись носом в поднятый воротник, то ли дремал, то ли просто куда-то проваливался. Наверное, устал. Да не наверное, а точно. Староват я для такой работы. И что-то всё слишком близко принимать стал.

Я закрывал глаза, и тут же передо мной вставали то толстый Арик, хлопающий по щеками плечам, почему-то пытающийся укусить меня за палец, то мальчик Слава Кораблёв, которого я даже в лицо не сумел рассмотреть в темноте подвала, то весь укутанный бинтами, как гусеница в кокон, Зуб, ещё несколько дней назад грозный авторитет, которому море по колено. Перепуганная морда плачущего Хрюни, с пистолетом, засунутым ему в рот, и опять Арик, выныривающий из ведра и хватающий ртом воздух, его плачущая физиономия. Рыдающая Алёна, и мой племянник Васька, лежащий вниз головой на лестнице.

Что с нами со всеми происходит? Что творится вокруг? Что с нами стало? Неужели мы были такими всегда? Были же радостные лица на улицах, были какие-то праздники, улыбки, было дружелюбие.

Неужели всё это только было? Или всё так и есть, а для меня осталось в прошлой жизни. Может, это я сам порождаю вокруг себя насилие? Я же сам нарушаю те самые законы, которые должен защищать. Что же это за время? Что это за жизнь такая, когда без насилия, без силы, ничего невозможно добиться, даже той справедливости, которую должен обеспечить закон?

Я вышел из метро на станции "Кропоткинская", и пошёл домой по бульварам, к грустному Гоголю, смотрящему свысока на так и не изменившихся своих персонажей, хотя прошло уже больше ста лет как написаны его бессмертные книги, а люди всё те же...

Я шёл домой и думал, как подступиться к Арику. У меня на него практически ничего не было. Ну встречался он семь лет назад с Костей Греком. Ну сидел с ним в зоне. Ну и что? Пошлёт он меня подальше с моими домыслами. Это всё ещё не криминал. Костя сам не мог позвонить, а мало ли с кем он сидел, или встречался. За такие преступления, как знакомство с Костей, пока не сажают. Предъявить мне Арику просто нечего, а думать я могу на него всё, что угодно.

Домой я пришёл вымотанный, усталый. И не столько от того, что рано пришлось встать и много с утра двигаться. Что-то давило на меня.

Алёна уже проснулась. Она привела себя в порядок и держалась молодцом. Артур делал мне за её спиной какие-то знаки, но она его опередила.

- Вы знаете, Михаил Андреевич, звонил мой брат, его только что освободили, наверное, в связи с признанием мамы. Он просил по возможности с ним встретиться.

- По какому поводу? - спросил я садясь к столу и наливая себе горячий кофе.

Молодец, Артур. Кофе подгадал так, словно знал, что я появлюсь именно сейчас.

- Он сказал, что ему позвонил бандит по кличке Соколик и предложил вернуть Славу за деньги. Брат говорит, что этот самый бандит предлагал передать Славу и раньше, за сравнительно небольшие деньги.

- И что ответил ему ваш брат?

- Я не знаю, он не сказал мне. Но я поняла так, что его прослушали, или разговор вёлся при ком-то.

- Он может приехать сюда?

- Могу попробовать позвонить ему.

- Позвоните. И всё уточните. Если возможно, спросите, кто присутствовал при его разговоре с Соколовым, и как он узнал, что его прослушивают.

- Хорошо, - кивнула Алёна и встала, чтобы выйти в коридор, к телефону.

Я жестом остановил её.

- Не стоит. Лучше сделать это, не выходя из комнаты.

Артур уже протягивал её мобильный телефон. Алёна поблагодарила его. На меня она смотрела с обидой и непониманием. Она никак не могла понять происшедшей со мной перемены по отношению к ней. А я не мог ничего с собой поделать. Она женщина, и чувствовала, что я стал официальнее и суше с ней.

Я понимал, что ей и так не сладко, но по-другому не мог. Не мог себя пересилить. Глупо, конечно Ей не стоило так со мной откровенничать, выворачивать наизнанку все семейные трагедии, возможно, сейчас она и жалела об этом, но поздно. Всё уже произошло. Или ещё не всё?

Она позвонила и сказала, что Денис будет через два часа в банке и просил подъехать туда, у него дома много посторонних, он не стал уточнять, но Алёна поняла, что это милиция. Ко мне он не хотел ехать.

Ну что же, он был прав. Сюда тащить милицию не стоило. Они вцепились бы в меня как гончие, и работать дальше мне стало бы просто немыслимо, они вполне сумеют перекрыть мне кислород. Найдут и причины, и возможности.

Я не мог попросить Алёну уйти, и не хотел при ней вести разговоры. Поэтому сослался на усталость и прилёг на полтора часа отдохнуть. Время было, а конца этому рано начавшемуся и так мучительно тянущемуся дню не было.

Я действительно отдохнул. В голове прояснилось, настроение слегка повысилось, добавила бодрости и чашка кофе, приготовленная Алёной к моему подъёму. Только я успел выпить этот божественный напиток, как в двери позвонили, и Артур, ходивший открывать, сказал, что из банка прислали за нами машину, и нас ждёт Денис.

Мы все быстро собрались и поехали. Отвезли нас на новенькой "Волге". Шофёр был молчалив, чувствовалась школа. Но мы не были расположены к разговорам.

Во дворе банка нас уже встречали. И как я понял, далеко не служащие.

Как только мы вышли из машины, к нам с трёх сторон молниеносно

приблизились человек восемь-девять в штатском.

- Положить руки на машину, не двигаться! - скомандовал один из них.

Мы молча подчинились.

Аристарх Иннокентьевич Кунин, по кличке "Арик".

Москва, улица Малая Бронная, дом 14/2, квартира 6.

Пятница, 6 марта.

13 часов 12 минут.

Ногти я обгрыз, кажется, до самых плеч, вместе с руками, так нервничал. Подполковник грёбаный думает, что я подслушивать его перестану, мент поганый, разбежался, пускай на мусорном бачке спляшет, нашёл кого перевоспитывать. Я только двери теперь запирать стал. чтобы он в комнату ко мне не врывался. Вообще-то надо было бы телегу на него накатать прокурору, что врывается в жилище, издевается, в помойное ведро кунает. Ну ничего, попомнишь ещё, Мишка. Твоё счастье, что мне сейчас светиться неохота. Что он всё роет, что ему надо? Вот уж воистину - пёс цепной. Или на старости лет тоже решил деньги зашибить?

Чёрта с два он получит с этой семейки. И эта курица Алёна вокруг него задом вертит, а он развесил уши по плечам, дурак старый. Получат от него всё что им надо и задвинут за шкаф, отодвинут в сторону. Как же - они аристократы! Куда уж нам со свиным рылом да в калашный ряд. И чего он роет? Чего он ко мне докопался? Неужели чего на меня нарыл? Так он меня быстро под монастырь подведёт.

Интересно, проглотил он кость, которую я ему кинул? Проглотил, наверное, голубчик. Не зря такой смурной второй день ходит. Порассказали, небось, соседи про то, как жили дочка с зятем моим разлюбезным. Тоже мне банкир задрипанный. И Галка дура-дурой, говорил ей - качай из него деньги, сколько можно.

Вот оно и кончилось. Эх, бабы дуры. Могла хотя бы о папаше позаботиться, да куда там. Вот и получила свою любовь по полной программе, бери не хочу.

Теперь пускай побегают по поводу старой квартиры, где они жили. Там расскажут, как они дрались, да как Дениска пил и Гале угрожал, что убьёт. А то ишь ты - отпустили его. Ничего, зятёк, как отпустили, так и обратно посадят. Только подполковник никому не расскажет про то, что узнал. Эх, дал я маху. Ну хотя бы от меня отстанет. Умчался как птичка к зятьку моему на свидание. Небось, тот ему золотые горы сулит, плачется о мальчишке. А этот пень старый его слушает, дурак. Да ему мальчишка нужен, как собаке пятая нога. Зятю моему кроме денег никто и ничего не нужно. Впрочем, как и мне. Ну и что? Нет, я с подполковником явно маху дал. Надо в прокуратуру позвонить, навести их на квартирку старую, где жили зять с дочкой моей, его обратно быстро посадят, а то того глядишь, меня прихватят. Что-то там подполковник роет на меня, роет, сволочь. Вот только знать бы - что?

Надо позвонить в прокуратуру, пускай подёргают его малость, чтобы он меня не трогал подольше. Или нет. Зачем в прокуратуру?

Наберём-ка мы номерочек. Вот так вот.

- Аллё? Будьте так добреньки, позовите мне, пожалуйста, Дениса Петровича Кораблёва. Нет уж вы позовите его, пожалуйста срочно, я знаю, что попозже у него встреча назначена, а после поздно будет. Вы скажите ему, что это по поводу квартиры в Козицком переулке. Он знает.

Ничего, подойдёт как миленький. Хорошо ещё, что сразу позвонил, а то после будет там сосед мой, как раз где-то приехать должен. Только бы ещё не доехал... Ну вот, слава богу, подошёл. А куда ты, голубь, денешься?

- Денис Петрович? Наше вам нижайшее. Поздравляю вас с, так сказать, освобожденьицем, и скорблю с вами о матушке вашей, безвинно погибшей в узилище. Помилуйте! Какие такие издевательства?! Сам через это прошёл, так что искренне сочувствую, поверьте. Что мне надо? Да что мне от вас может быть надо? Доченьку мою любимую вы не сможете вернуть... Нет, что вы, я ни в коем случае вас ни в чём не обвиняю. Но вот страховочка... Что? Конечно, кончено, разберутся со страховочкой, я знаю, что уже знают. Да я, собственно, ни в чём вас и не упрекаю. Почему это я опять что-то просить буду? О чём мне вас просить? Я вам помощь предложить свою хотел.

Почему же не может быть? Очень даже может. Я вам хотел предложить заплатить мне, чтобы я помолчал о том, где и как вы жили с дочкой моей до того, как в новый дом переехали. Вы уже догадались, когда вам сказали про Козицкий переулок? Ну ещё бы. И что вы скажете по этому поводу? Как угодно, как угодно. Просто я думал почему-то, что вам не хочется возвращаться туда, откуда вы только что так счастливо освободились.

Вы подумаете? Это хорошо, я на это и надеялся. О каких деньгах может идти речь? Это на ваше усмотрение, предлагайте, а я подумаю, возможно, соглашусь. Перезвоните? Хорошо. Только не очень долго думайте, мне некогда. Хорошо. Жду ровно два часа и звоню в прокуратуру.

Куда он денется! Молод ещё с таким как я тягаться. Заплатит, после того, как парашу понюхал, заплатит как миленький.

Главное сейчас - чтобы на меня не замкнулись, пока всё славно, мамаше Денискиной спасибочки, истеричка несчастная. Не она же убила, так на себя взяла, сыночка своего любезного спасает. Знала бы, кого она на самом деле спасла таким образом... Но что у подполковника есть на меня? Надо пойти в его комнату и пошарить там. Раньше-то он дома ничего не держал, но теперь служба у него другая, может и нарушил прежние заветы.

А если вернётся? Да нет, не должен. Сколько раз всё с рук сходило. Ни разу даже не заподозрил, что я в его комнате гуляю как хочу, как в своей собственной. А чего там сложного? Замочек - тьфу! Пальцем открыть можно.

Пойду. Не вернётся он так быстро, он даже ещё не доехал до зятька моего любезного. А если Дениска нажалуется на меня, что я его шантажирую? Да нет, не должен. А если и нажалуется, то пускай докажет. Надо только с телефоном поосторожнее, теперь, говорят, запись разговора уже доказательство.

Что же делать-то? Если Мишка меня поймает - прибьёт. Он какой-то злой стал. Раньше таким не был. Раньше он всё на закон оглядывался. А теперь вона как - рылом в ведро. Ну ничего, погоди, ментяра. Ты своё получишь, отпишу как положено. Только срок дай, вот поуляжется всё. Мне главное, чтобы до меня не добрались. Я вроде как плохой, но тут ни при чём. Не убийца же я собственной дочери. А потом я тебе, Мишка, сосед мой ненаглядный, всё как есть припомню. Я на тебя не то что телегу - целый обоз отправлю, попомнишь. Нет, надо идти. И чего ты боишься, словно в первый раз в чужую комнату лезешь?

Нет, что ни говори, а Мишку я определённо стал бояться. Он раньше таким не был, точно. Даже руки трясутся двери открывать, он, дурак, даже ключи не сменил, когда я у него спёр комплект, подумал, что сам где-то потерял. Ну вот, вошли. Давай будем искать, слава богу, я тут всё знаю где что лежит, как в своей комнате. Гляди-ка, Мишка даже бумажник оставил! Посмотрим, поморим. Капиталов не богато, не богато, это и не главное, мне его деньги не нужны, слишком мало для того, чтобы рисковать. А вот какая-то фотка.

Ох ты, мать честная, богородица лесная! Да это же я собственной персоной рядышком с Костей Греком. Ну, подполковник, ну, мент поганый! Что же он такое придумал на меня? Надо срочно Косте позвонить, неужели его тряхнул Мишка? Костя ведь не хотел в мои дела лезть, он ещё семь лет назад, когда фотку эту делали, гады, завязал. Накрепко. Костя не шутил. Но вот со страховкой не выдержал, новое время его доканало, доканало его время, дожало, пенсии не заработал, по старости, а на пенсию как жить?

Но откуда подполковник про Костю узнал? Он же сколько лет тише воды ниже травы сидел, никуда и нигде не высовывался. Я его специально выискивал, мне такой и нужен был, чтобы не заподозрили, чтобы не подумали на него. Как же Мишка его откопал?! Что же мне делать теперь?

Эта фотка меняет всё дело. Мне нужно было что-то срочно делать, что-то предпринимать. Если Костя расколется, то мне хана, меня так прижмут, что я не выкручусь со своим-то прошлым. И зачем я в это влез?! Не для меня эти игры! Но кто мог знать, что всё так завертится?

Что же мне теперь делать? Надо срочно звонить Косте, узнать, что там этот гад Мишка из него вытряс. Неужели расколол старого вора?

Я с трудом поднялся с колен, так я стоял перед тахтой. Взял в руки бумажник и стал запихивать фотку обратно, руки ходили ходуном, сердце к горлу подкатывалось. Мне казалось, что Мишка вернулся в дом и откуда-то наблюдает за мной.

За спиной у меня чуть слышно скрипнула дверь. Мишкина! Мои смазаны. Мои так не скрипят. Я вздрогнул и уронил бумажник на тахту.

Стоял я так, и оглянуться боялся. Внутри меня всё сжалось и съёжилось. Я оцепенел.

- Так, так, - раздался у меня за спиной неуместно весёлый голос. - Кто это тут у нас ментам бумажники чистит?

Голос был знакомым, и я с облегчением повернулся.

- А ты тут какого?...

И онемел. Прямо в лоб мне смотрел ствол пистолета. Я заглянул в пустоту его чёрного отверстия, перевёл взгляд на пустоту глаз, и понял, что меня пришли убивать. Я завопил и метнулся за кресло. Раздался выстрел, меня толкнуло в лопатку и я упал, зацепив ногой кресло. Тут же вскочил, запутался в халате, попробовал его скинуть, но правая рука словно онемела. Боли не было, просто она ничего не чувствовала и не слушалась. Так и побежал я навстречу выстрелам, низко наклонив голову, рассчитывая протаранить убийцу.

Меня остановили два удара в грудь и в левое плечо. Я сел на пол, как-то сразу обессилев. Скосил глаза влево: из плеча пульсируя вырывался столбик крови.

Надо срочно перевязать, какая-то артерия перебита. Я поднял глаза вверх и увидел над собой поднимающийся пистолет. Я заплакал, не в силах даже закрыть лицо руками. Подтянул колени и сунул голову в колени, заливая их кровью. Я не мог видеть, как меня убивают.

Ствол плотно прижался к моей лысине, и холод его пронзил меня до самых пяток, как холодным кипятком меня окатили. Я даже обмочился от страха.

Весь я сейчас был маленькой точкой на своей лысине, в которую уткнулся ствол пистолета.

Раздался щелчок... Ещё один...

Я понял, что это осечка, вскочил на ноги и бросился в сторону окна. Меня сильно толкнуло в спину, потом в затылок. Я упал лицом вниз, проваливаясь в темноту.

Очнулся я от того, что почувствовал боль. Сразу во всём теле. Раздавались тихие шаги. Кто-то ходил по комнате, что-то открывал, двигал. Я приоткрыл глаз, второй не открывался, и свет так резанул мне по зрачку, что я не удержался и простонал.

Шаги затихли. Потом направились ко мне. Я с трудом перевернулся на бок, вернее даже перевалился. Дальше меня просто перевернули ногой. Я лежал на спине, под лопаткой что-то жгло, словно большой комар укусил. Левый глаз залепила кровь, правым я мог смотреть только сильно прищурясь, что-то повредили мне в голове, свет вызывал резкую боль.

- Ну ты и живучий, сволочь толстая! - сказали мне перед тем, как услышать ещё один выстрел и умереть.

Алёна Кораблёва, профессиональная спортсменка.

Москва, улица Радищева. Во дворе дома 5,

возле отделения банка "Империал".

Пятница, 6 марта.

12 часов 45 минут.

Изменился ко мне Михаил Андреевич. А жаль. Только вроде что-то такое между нами стало появляться. Ну да с мужчинами всегда так. Нечего было дуре губы раскатывать. Пожилой мужик, вроде как холостяк, надёжный, серьёзный. Таких теперь не делают. Ну и ладно. Не в первый раз мимо тебя мужики уходят. Только что случилось? Чем я его обидела, или оттолкнула? На шею ему вроде не бросалась.

Конечно, были у меня свои интересы, но я же и не знакомиться к нему пришла. Я за помощью пришла, должен бы понимать. Может, он меня подозревает? Фу, глупости какие. В чём он может меня подозревать?

Возможно, что-то ему Арик наплёл. Он на всех сплетни наводит. Только он попробовал бы сначала меня шантажировать. Арик своё не пропустит. Он даром даже пакости делать не любит.

Впрочем, всё это глупости. Устала я. Как только началась вся эта безумная история, я толком ни одной ночи не спала. Так психопаткой станешь. Выспаться бы сейчас. Внутри словно всё одеревенело. Я уже ничего не чувствую. Каждый день сплошные нервы. И все время контролируй себя. Каждый свой шаг, постоянно. Как бы не сболтнуть лишнего. Как бы чем не навредить маме, или Даньке.

Нет, всё-таки подполковник что-то узнал из того, что я не сказала. Но он же должен понимать. Надо будет объясниться. Он мужик правильный, прямой, ему это должно понравиться.

Ну вот мы и приехали. Что там происходит у брата? Кто сел на его телефоны? Или его вообще под колпак посадили?

Только мы вышли из машины, как вокруг нас появились, словно из-под земли выросли, какие-то люди.

- Положить руки на машину, не двигаться! - скомандовал кто-то.

Я растерянно оглянулась на Михаила Андреевича, он вёл себя совершенно невозмутимо и не проявлял никаких признаков беспокойства.

Я последовала его примеру, повернулась лицом к машине и положила руки на крышу. Артур и шофёр сделали то же самое. Нас быстро обыскали, весьма поверхностно, у меня только в карманах куртки проверили. И то пару раз ладонями сверху хлопнув.

После этого нам разрешили повернуться. Подошёл невысокий человек в тёмных, не по погоде, очках, в хорошем пальто, без шляпы, седой. Он подошёл сразу к подполковнику. Я поняла, что весь этот балаган ради него, а мы это так, статисты.

- Подполковник Капранов? - спросил подошедший, снимая очки.

- Он самый, только в отставке, - согласился немного насмешливо Михаил Андреевич. - А это что за цирк?

- Я - полковник Михайлов, Константин Валентинович, - представился вместо ответа, подошедший и потянулся за документами.

- Можно без бумажек, - остановил его подполковник.

- А вдруг мы бандиты? - прищурился седой.

- Бандиты сперва стреляют, потом уже командуют "Руки вверх!", и манеры у них другие, стиль.

- Допустим, - кивнул седой. - но как вы в таком случае понимаете, мы ждали именно вас.

- Нас? - переспросил подполковник.

- Не вас всех, а именно вас, подполковник Капранов. Именно вас, персонально.

- Так может мы тогда пока пойдём в банк? Там нас ждут, - спросила я.

- Я попросил бы вас не торопиться. Мы сейчас переговорим с подполковником, а потом решим, кому куда идти.

- Это что - означает, что мы арестованы? - удивился Артур.

- Кто вам сказал? - развёл руками седой.

- Тогда почему вы ограничиваете нашу свободу передвижения?

- Не вашу, а подполковника. И то временно. И вас я не ограничиваю. А весьма любезно прошу подождать, пока мы переговорим с Михаилом Андреевичем. Я всё вежливо произнёс?

- Вполне, - буркнул Артур.

- И доступно пояснил?

- Доступно, - подтвердил Артур.

- Вас не затруднит моя просьба. Тем более, что беседа наша с Михаилом Андреевичем будет весьма краткой, как я понимаю, его ждут, и мы не смеем его надолго задерживать.

- Подождите немного, - попросил подполковник. - Всё равно они вас не отпустят, только время зря терять будем. Я слушаю вас.

Это он уже обращаясь к седому. Тот сделал шаг к нему и попросил:

- Могу я посмотреть ваши документы. Так, на всякий случай.

Он явно засмущался, к чему, видимо, не привык, потому что заметно рассердился и посуровел.

- Конечно, конечно, - развёл руками Михаил Андреевич, - без проблем.

Он полез во внутренний карман, но тут же изменился в лице, оно стало немного растерянным и смущённым. Он похлопал себя по карманам и сказал:

- Извините, но оставил дома бумажник. Может, так поверите, что я - это я? А если хотите, то можно кого-то послать за документами.

- Не нужно, обойдёмся так, - махнул седой. - Как нам стало известно, вы ведёте частное расследование дела о похищении мальчика. Не надо спорить, мы профессионалы и рассказывать сказки не будем. Ладно?

- Я, собственно, и не собирался, - пожал плечами Михаил Андреевич. - Я ещё ни от чего не отказывался, как и не соглашался ни с чем. Я пока слушаю.

- Хорошо. Тогда не буду ходить вокруг да около. У меня есть сведения, что вы во время операции по освобождению мальчика в Мытищах пользовались незарегистрированным оружием, нарушили ряд своих полномочий и нарушили ряд пунктов вашей лицензии. Словом, у меня есть все основания задержать вас на определённый срок.

- Допустим, - удивился подполковник. - Но что это вам даст, и зачем вам это?

- Да собственно ни за чем, - хитро улыбнулся седой. - Но это на тот случай, если мы с вами не договоримся.

- С вами? А о чём? Не понял.

- Сейчас поймёте. Суть проста. Дело это взято на контроль самим министром. Нас долбят со всех сторон. И больше штурмов Зимнего, как в Мытищах, я не хочу. Мне известно, что некто Соколик звонил Кораблёву-отцу и предложил вернуть ребёнка. У нас есть основания сомневаться в том, что ребёнок жив, или в том, что он находится в руках у этого Соколика. Кстати, мы кое-что узнали про него.

- И что же?

- Он в некотором роде ваш коллега. Офицер частей спецназа. Очень хорошо подготовленный. Но после увольнения в запас спился, потерял семью, квартиру, стал бомжем и в конце концов неизвестно как попал к бандитам. Вероятно, хочет начать новую жизнь и рвётся к деньгам. А может, потерял человеческий облик и совсем опустился, теперь всё что ему нужно - деньги.

- Возможно, ну и что?

- А вот что. Самодеятельности больше не будет. Но отец мальчика ищет возможностей обойтись без милиции. Я его понимаю, если бы не было двух таких тяжёлых проколов, как в Мытищах и на Николо - Архангельском кладбище, я не стал бы настаивать, но после этих эпизодов я не могу пустить дело на самотёк.

- И что вы мне предлагаете? Удалиться?

- Нет, подполковник. Я предлагаю вам пройти с нами, мне хотелось бы, чтобы вы были рядом. Я не хочу всё время думать о том, где вы находитесь и чем занимаетесь.

- То есть, вы меня фактически арестовываете?

- Пока нет, хотя и могу сделать это. И сделаю, можете не сомневаться, если вы откажетесь.

- От чего?

- Я предлагаю вам присутствовать при проведении операции по освобождению мальчика.

- В качестве зрителя?

- Нет, - ответил глядя ему в глаза седой. - В качестве консультанта. Нам понадобится ваш опыт, а вам - наши технические возможности.

- У меня всё равно нет другого выбора. Я согласен.

- Очень рад. Искренне. Но попрошу не подводить меня. Я беру на себя огромную ответственность, подключая вас к операции.

Это он уже ко мне и Артуру. Ничего себе. Впрочем, спорить бессмысленно. Я молча кивнула головой, а Артур вопросительно посмотрел на подполковника. Тот кивнул ему.

- Давай, Артур, тут действительно дело требует больших сил, время одиночек прошло. Ты поезжай ко мне, жди. Я тебе позвоню сразу, как только хоть что-то прояснится. Ладно? И знаешь что - будь любезен, привези мне мой бумажник, у меня там все документы. Мало ли что.

- Хорошо, Михаил Андреевич. А куда привезти бумажник?

- Привезите прямо сюда, у вас возьмут и передадут, - нетерпеливо ответил седой.

- Только я тут зайду на несколько минут к приятелю, он рядом живёт, пока я здесь. Мне ему нужно кое-что передать. А потом сразу съезжу за бумажником. Ладно?

- Ну конечно, мы ещё долго тут будем.

Седой сделал знак подполковнику следовать за ним и направился к банку. Подполковник пошёл следом. Остальные люди, окружавшие нас, разошлись по всему двору и словно растворились в нём.

- Ты к метро? - спросила я Артура.

- Да, только я там налево, мне нужно на Волхонку, к приятелю зайти, а потом поеду к Михаилу Андреевичу. Так что вы, если что узнаете, звоните прямо туда, ладно?

- Ну конечно, - рассеянно ответила я.

Я думала о своём. Мне было о чём думать и о ком волноваться. Возле метро мы расстались. Артур пошёл на Волхонку, в сторону музея изобразительных искусств, а я, постояв возле входа, стала быстро спускаться в метро.

Михайлов Константин Валентинович, полковник МВД.

Москва, улица Радищева, дом 5.

Офис отделения банка "Империал".

Пятница, 6 марта.

21 час 58 минут.

День сегодня получился невероятно длинный. К делу этому меня подключили, что называется, "на ходу", когда уже столько наляпали, что дальше некуда. Я до сих пор не мог понять, как могли прошляпить расправу на Николо-Архангельском кладбище. После дикой, безумной бойни в Мытищах допустить ещё это кровавое побоище было уже слишком.

Московскую милицию ожидал большой "звездопад". Много людей лишится чинов. А кое-кто уже лишился. Тут только и смотри, чтобы не оплошать. Сейчас не столько идёт поиск преступников, сколько поиск виноватых в том, что не смогли предотвратить ряд грубейших промашек. Скандал на всю Москву, да что там на Москву! Уже по всей России на все лады обсуждают беспомощность милиции. Говорят, сам Хозяин взял под свой личный контроль.

В то, что мальчик жив, я не верил. Не верил, и всё тут. Весь мой многолетний опыт подсказывал, что это уже не игра, а попытка выйти из игры. Те, кто имел козыри, сорвали банк и улизнули, а оставшиеся пытались сорвать остатки. Тот же Соколик, он уже предлагал вернуть мальчика, но не сумел, а теперь кто поверит, что получив такие деньги бандиты оставили в живых практически единственного свидетеля, который мог непосредственно ткнуть пальцем в кого-то из них.

Мне, конечно, очень хотелось бы, чтобы мальчик был жив, но вряд ли это возможно, просто отчаявшийся, брошенный на произвол судьбы Соколик, полностью деградировавший, деклассированный, потерявший документы, пытается вести свою игру. Его можно понять, у него нет других шансов. Он сам бывший профессионал и прекрасно понимает. что как бы он ни скрывался, без денег, без документов, после такой засветки его поимка - дело всего лишь времени, если только он не сумеет крепко лечь на дно. А без денег он не сможет шагу шагнуть. Тем более в наше время.

А вообще - дело тухлое. Я посмотрел материалы. Против давшей признание матери Дениса Кораблёва ничего другого нет, кроме самого этого признания, непонятно ещё каким способом полученного,. Винтовка? Адвокаты Кораблёва зубами порвут обвинение. Нет отпечатков пальцев. Никаких. И признание, после которого умирают от сердечного приступа, слабое оружие.

А тут ещё смерть этого соседа подполковника. Тоже хрен чего поймёшь. Убили в комнате подполковника, вроде как он туда проник, бумажник в руках у него был. И на пистолете отпечатки подполковника. Но сам подполковник в это время находился тут, среди нас, вокруг были десятки людей из милиции. Кто-то просчитался? А как расценить то, что из соседа сделали решето? Если хотели подставить подполковника, то должны были сделать это хотя бы грамотно. Как, например, с винтовкой. Там хотя бы безукоризненный выстрел. С такого расстояния в цель. А тут? Словно не профессионал стрелял, а настоящий дилетант.

Но подполковнику, конечно, неприятностей хватит. Хорошо, что пока мы его отгородили, я на себя взял, сказал, что он мне нужен. А он мне действительно нужен. Что ни говори, а опыт у него будь здоров.

Я с ним слукавил немного только не сказав ему, что наблюдение было установлено за Денисом весь день, и что звонок Соколика засекли сразу. Засекли - и челюсти у всех на пол попадали. Это прямо не дело - а сплошной скандал. Звонил Соколик из района Барвихи! Из правительственной зоны отдыха! Это же охренеть можно! Начальство, небось, на одном месте волоса рвёт.

Впрочем, мне тоже впору этим заняться. Теперь в первую очередь, если что не так будет, с меня спросят. И спросят крепко. Так что, смотри в оба, полковник. Тебе тоже есть что терять. До пенсии тебе тоже могут не дать дотянуть. Сейчас главное, чтобы Соколик этот позвонил, не передумал. Тогда его точно запеленгуют. Там столько техники, сколько мне раньше и не снилось.

И словно услышав меня, зазвонил телефон, я сделал знак, включили громкую связь, чтобы слышно было в комнате. Я показал Денису Кораблёву, чтобы он снял трубку. Он это и сделал.

- Денис Петрович? - раздался простуженный баритон.

- Да, да, я слушаю, - заторопился Денис.

- Нас никто не слушает?

- Нет, что вы. Это телефон банка, его не знает никто. Мой сын действительно жив?

- Он действительно жив, - твёрдо и уверенно, не раздумывая, ответил Соколик.

- Хорошо. Что вы хотите?

- Мне нужны деньги. Я вопреки своей воли оказался втянут в это дело, и теперь мне нужны деньги, чтобы уехать. Хотя бы на первое время, купить хоть какие-то документы. Дальше я сам устроюсь. Мне очень стыдно так поступать, поверьте, но другого выхода у меня нет. Я никого не убивал, а меня, скорее всего, пристрелят как собаку, даже вряд ли задержат.

- Можете не оправдываться. Мне важно получить моего сына, всё остальное не имеет значения. Говорите, сколько нужно, и назначайте место встречи.

- Вы готовы заплатить хотя бы двести тысяч долларов?

- Я готов заплатить эти деньги. Более того, у меня уже сейчас есть требуемая сумма в мелких купюрах. Говорите, где я могу с вами встретиться. Но только до этого я должен услышать своего сына.

Мы все переглянулись, затаили дыхание. Вот он, момент истины. Сейчас всё зависело от того, что и как скажет Соколик. Сейчас мы почти на сто процентов узнаем, жив ли мальчик, или Соколик ведёт нечестную игру, преступив все принципы, пытаясь получить выкуп за уже мёртвого заложника.

В трубке что-то потрескивало, Соколик думал, но не долго. Ответил он совершенно спокойно:

- Само собой разумеется. Только где и в чём мои гарантии?

- В чём?

- Сами понимаете в чём, Денис Петрович. В том, что на месте нашей с вами встречи не будет засады с парочкой снайперов.

- Не будет, - твёрдо ответил Кораблёв.

- Это вы так говорите, а потом опять будет Мамаево побоище. Лично с меня двух раз более чем достаточно. Тогда тоже были гарантии.

- Я не виноват ни в одном из случаев.

- А на Николо-Архангельском кладбище? Вам что, стало жаль денег?

- Ничего подобного! - возмутился Денис. - Деньги я не получил, а если бы и получил, то готов бы был вернуть их за сына не раздумывая.

- Погодите, погодите, - встревожился Соколик. - Как это вы не получили денег? Я же видел сам, как уехала машина с теми, кто должен был эти деньги передать. Я сидел в машине бандитов и всё видел. И как началась стрельба. Убили одного из тех, кто передавал деньги, а второй успел сесть в машину. У него был металлический чемоданчик с деньгами, прикованный наручниками к руке. И я видел, как машина развернулась и уехала. Её никто не преследовал.

- Всё это так, но на обратном пути она попала в засаду, и погибли ещё двое охранников из банка. Как видите, даже деньги сопровождали не люди из милиции. Я выполнил все условия и ни в чём никого не обманул.

- Тогда кто же напал на машину?

Соколик был очень встревожен. Я его понимал. Он был профессионал, он просчитывал свои варианты, конечно, готов был и к тому, что милиция проследит за отцом мальчика, но к такому повороту событий он явно готов не был. Появлялась какая-то третья сила, которая не вписывалась в его расчёты. И тут он немного растерялся и совершил самый грубый прокол за всё время. Он не прервал разговор, а продолжил его, непозволительно для себя затянув время.

Я посмотрел на техников, которые согнулись у своей аппаратуры. Один из них слегка повернулся ко мне и не снимая наушников, по которым поступали сообщения спецслужб из Барвихи, поднял вверх большой палец. Ну, слава богу, значит координаты Соколика засекли. С минуты на минуту должно было подключиться ФСБ. Неплохо бы, мне такая ответственность на фиг не нужна.

Взять в лесном массиве озлобленного, загнанного в угол, поставленного за черту человека, который обучен не хуже, чем Рембо, нет уж, увольте. Где угодно, но только не в зоне отдыха властителей судеб. Если Соколика не снимут сразу же снайперам, его без шума взять не удастся. А любая пальба в этой зоне и полетят головы, моя в первую очередь. Я сейчас был тем самым крайним. И охотно уступил бы своё место кому-то другому, что со мной случалось не часто.