Зовущие корни (СИ)

2

Солнце еще не встало, но рассвело. Петухи пели вовсю. Деревня, словно вымершая, не показывала признаков жизни. Никто не гнал коров на поскотину, не спешил на покос или за ягодами. Взаправду одряхлевшая, она еще почивала.

Борис встал с петухами, не привык еще к кукареканью. Умылся, оделся и вышел во двор, потянулся на свежем воздухе, закурил, пошел в огород.

За ним простиралось поле метров на сто, заканчивающееся крутым яром метра в три, не более. Он перелез через изгородь, подошел к реке. Плавно текла она, завораживая своим течением, скрывая рыбу. За ней сразу небольшая сопка. Солнце уже озолотило ее верх своими лучами, постепенно спускаясь вниз. Там, дальше, в часе ходьбы, простирался сплошной кедрач и черничник.

Нахлынули воспоминания из детства, как за деревней, где небольшой яр плавно переходил в отлогий берег, мужики сакали рыбу при ледоходе. За полчаса добывали по ведру ельца и хариуса. Что на другой стороне деревни, он помнил слабо. Где-то там они с мамой собирали голубику.

Он постоял еще немного и вернулся во двор.

— Я тебя потеряла. Встала, вышла, а тебя нет нигде.

Он подошел, обнял Светлану, стараясь окутать ее своей безрукавкой.

— На речку ходил… ты иди домой, замерзнешь в ночнушке, не лето еще. Завари чаек, кликни.

Он подтолкнул ее легонько к дверям, сам пошел в сарай, вымерил место под верстак и стал отпиливать циркуляркой доски пятерки нужного размера. Пила визжала безжалостно, окончательно разбудив всю деревню.

Он видел, как побежала Зинка самогонщица по дворам, наверняка выдумала очередную сплетню, и оказался прав. Узнает о ней не он, а Светлана чуть позже, после завтрака, от тетки Матрены.

— Борис, завтрак готов, пойдем, — позвала его в дом Светлана.

Он съел кусок вареной сохатины с картошкой, с удовольствием попробовал грузди, выпил стакан чая, вышел на крыльцо покурить. Светлана села рядышком, прижалась к нему.

— Какая все-таки сложная штука жизнь, — заговорила она, — одно слово может разрушить жизнь.

— Ты это о чем?

— Сказали бы мне раньше, что ты генерал, и не сидели бы сейчас вместе.

— А сейчас?

— Сейчас — это другое. Я же не к генералу пришла. Сейчас будь ты хоть солдатом, хоть маршалом — все равно мой. Прошло за ночь неверие. Схожу к родителям, узнаю, как они. Ты не только их, но и меня вчера ошеломил здорово. Отцу расскажу про твои награды — пусть гордится тобой. У нас водка еще есть?

— В старом сарае целый ящик — отнеси отцу бутылку, пусть поправится, наверняка вчера все допил.

— Бутылку не понесу, много. Налью сто грамм — хватит ему.

— Да, вот еще что, ты скажи им, чтобы не скидывались огород пахать, я сам все сделаю — «Крота» в городе купил, зачем от кого-то зависеть. И еще — встретишь, кого на улице, спросят, а ты не стесняйся, говори, что жена мне. Прооперирую твоего отца, и поженимся, чтобы он смог на свадьбе гопака отплясать. Ты не против?

— Правда, поженимся?

— Мы и так уже муж и жена, я так считаю. А распишемся позже или ты хочешь сейчас? Я не против и сейчас.

Она прижалась к нему.

— Милый ты мой, я, конечно, хочу сейчас, но ты прав абсолютно, пока не время. Встанет отец на ноги, тогда и свадьбу сыграем.

Она вернулась от родителей через час. Стала рассказывать:

— Пришла… сидят они, нахохлившись, за столом. У отца голова гудит с похмелья, дала ему поправиться, ожил немного. Все не верят, что ты генерал. Я им все рассказала — и про форму твою с наградами, и когда мы поженимся, и про огород. Вроде поверили. Еще попросила не говорить никому про генерала и врача. Отец спрашивает, что все равно узнают, когда ты ему операцию сделаешь. Ты знаешь, что я ему ответила?

— Нет, конечно, говори.

— Сказала — пусть все думают, что ты колдун, как Зинка сейчас трещит об этом. Дом-то тебя не трогает — ворота выправил и сарай поставил. Отец так хохотал, что чуть со стула не свалился. Я их на обед позвала, ты не против?

— Конечно, не против, могла и не спрашивать. А что у нас на обед есть?

— Все есть, не переживай, в грязь лицом не ударим, — ответила она и пошла в дом.

Борис уже закончил с верстаком и начал мастерить кухонный стол. Вначале хотел сделать его со шкафом внизу, но передумал. Решил делать по типу кухонного гарнитура с мойкой. Удобно и вся посуда разместится. А то висит умывальник и ведро внизу — некрасиво.

Он сходил на кухню, снял размеры, записал все на листочке, нарисовал схемку и вернулся в сарай довольный. Сразу отрезал доски по размеру и стал строгать электрорубанком.

Светлана вышла на шум, покачала головой.

— Все у тебя, оказывается, есть, даже электрорубанок.

— Это правда, Света, все, что надо, есть, — ответил с улыбкой он, — даже фрезерный станок, бензопила, сварочный аппарат и так далее.

— Генерал — он и в деревне генерал, — она засмеялась, уходя домой, уже не удивляясь.

Борис заканчивал строгать доски, когда увидел входящего Николая.

— Здорово, сосед.

— Привет, Коля, — он пожал протянутую руку.

— Здорово у тебя получается, простым рубанком бы полдня строгал, если не больше, — похвалил Николай.

— А то… — с улыбкой ответил Михайлов.

На крыльцо вышла Светлана, подумав, что пришли родители. Николай смотрел на нее круглыми глазами.

— Ты чего так смотришь, не видел никогда? — спросила она.

— Видел… Тетка Матрена с Зинкой сказали, что у вас вчера… Борис свататься приходил, а твои родители его выгнали. Не хотят отдавать тебя замуж за колдуна.

Светлана рассмеялась на весь двор, ответила:

— Врут Матрена с Зинкой, как всегда врут. Я сама ведьма, поэтому мне только колдун и нужен. Теперь я его жена, а Матрене скажи, что если еще сплетни по деревне разносить станет, то я ее в жабу превращу, Зинку в крысу. Не веришь?

Борис отвернулся, кое-как сдерживая себя, чтобы не расхохотаться. Николай пожал испуганно плечами.

— Хочешь, — продолжила Светлана, — тебя превращу в барашка? Прибежишь к тетке Матрене с Зинкой — бе-е-е-е, точно Светка ведьмой стала.

Она закатила глаза, заводила руками, что-то шепча… Николая как ветром со двора сдуло. Борис присел на корточки, не устоял от смеха. Потом спросил:

— Ты думаешь, что они сплетничать перестанут?

Светлана присела на крыльцо с улыбкой.

— Нет, не перестанут, но поутихнут немного. Это пожизненно и не лечится.

В калитку вошли отец с матерью.

— Чего это Колька от вас пулей выскочил? — спросил Андрей Савельевич.

Борис со Светланой рассмеялись снова.

— Тетка Матрена с Зинкой опять сплетничают, — стала пояснять Светлана, — Колька рассказал новую байку о том, как вы Бориса вчера выгнали, не захотели за него, как за колдуна, меня замуж отдать. Ну, я и сказала ему, что уже вышла замуж и теперь сама ведьма, пообещала превратить в барашка немедленно. Вот он и утек с испугу.

Отец с матерью рассмеялись, прошли в дом. Светлана сначала угощала борщом, потом положила котлеты с картофельным пюре. Разносолы, естественно, не подавались, уже лежали в тарелках.

Мужики после обеда ушли курить на крыльцо. Подошел дед Матвей, поздоровался, пристроился рядом, скручивая свою цигарку.

— Что мастеришь, Борис? — спросил он.

— Стол на кухню и шкафы нужны для посуды, много еще чего надо, — ответил Михайлов.

— Это правда, Андрей, что ты вчера свою дочь просватал?

— Правда, Матвей, пока так поживут, а в конце лета или осенью свадьбу сыграем, как положено, всей деревней.

— Дак, это правильно, не хорошо мужику одному маяться и дочке твоей девой жить. Хорошая пара будет, мужик работящий, толковый и Светлана под стать, — высказал свое мнение дед Матвей.

Он докурил самокрутку, выбросил ее в банку и ушел к себе. Не стал мешать родственному разговору.

— Мы сегодня вечером баньку топить будем, мыться придете? — спросил Борис Андрея Савельевича.

Он ответил не сразу, подумал, взвешивая что-то свое.

— Сегодня четверг… мы по субботам баню топим. Если честно, то не привыкли еще к тебе, Борис, извини.

— Что про меня в деревне говорят, отец?

— Что говорят… Удивляются и боятся, — ответил Яковлев, — удивляются, что ты жить здесь собираешься — работы нет никакой. У нас один Колька из мужиков на всю деревню, остальные пенсионеры. Раньше он на тракторе работал в поселке, но выгнали за пьянку, трактор сломался, так у него и стоит во дворе, запчастей купить не на что, списали его на металлолом и все дела. Боятся, что ты колдун — открыто не скажут, двадцать первый век все-таки, но внутри сомнения имеются. Борется внутри каждого любопытство со страхом, пока, видимо, страх побеждает. Никто же еще не знает, что ты сын учительницы, узнают — сразу гурьбой повалят смотреть и знакомиться.

— Да, если учесть, что в деревне радио, телевидение и газеты — это Зинка с теткой Матреной. Пока это хорошо, что никто не ходит, работе не мешают. Какой трактор стоит у Кольки? — спросил с интересом Борис.

— Беларус и тележка есть, — ответил Яковлев, не понимая, куда клонит зять.

— Надо бы его себе забрать и отремонтировать. Тех же дров из леса привезти нечем. Вы кем до пенсии работали?

— На тракторе и работал.

— Здорово, значит, отремонтировать сможете. Запчасти я куплю. Завтра заберу его у Кольки с тележкой и поставлю к вам во двор, а то растащат все. Ремонтом позже займетесь, когда на ноги встанете. Что с ногой-то, отец, получилось?

— Эх… с ногой, — он даже закряхтел, — пошел на охоту осенью, хотел козу добыть на мясо. Снег уже выпал… и натолкнулся на медведя. То ли шатун, то ли залечь еще не успел. Нос к носу столкнулся, но выстрелить успел, убил его сразу, он мне на ногу и упал всей тушей. В снегу, как назло, бревно оказалось, вот и переломил мне голень пополам. Из-под медведя я с трудом выбрался, встать не могу, привязал палку к ноге и пополз домой. Нина меня на второй день нашла, слава Богу, не успел замерзнуть, за мужиками сбегала, принесли меня домой. Так и лежал месяц дома с привязанной палкой — Лена как раз вставала, до райцентра не доберешься. Потом отвезли меня к хирургу, он развел руками, сказал, что поздно, кости уже срослись неправильно, раньше надо было приезжать. А как раньше? Лена только-только встала, лед тонкий.

Яковлев взгрустнул немного, закурил новую сигарету.

— Да, не повезло вам. Одного не понимаю — почему хирург ничего не сделал? Надо было голень ломать и по новой складывать. Сам не умел — в город бы отправил.

— Так ты что, Борис, мне ее ломать будешь? — со страхом спросил Андрей Савельевич.

— Буду, отец, обязательно буду. Сложу заново, как положено. Походите месяц-полтора в гипсе, а потом своими ножками. Я хирург, отец, на войне и не такое бывало. Ладно… вы сидите, курите, а мне еще надо стол доделывать.

Михайлов ушел в сарай, доски уже выструганы, осталось фрезой выбрать пазы, собрать конструкцию и шлифануть машинкой.

Яковлев с интересом наблюдал с крыльца за работой Бориса, в то же время, думая о своей ноге. А вдруг не получится у него?.. Ишь, как ловко фрезой работает… Нога не доска… Он снова и снова взвешивал все за и против. Выходило, что хуже не будет, нога все равно висела балластом и только мешала.

Колька, струхнувший до полусмерти превратиться в барашка, сразу же побежал к Зинке, встретил ее на улице у калитки, затараторил испуганно:

— Светка за колдуна замуж вышла, сама ведьмой стала, тебя грозится в крысу превратить, а тетку Матрену в жабу, — про себя он, естественно, умолчал, — че делать-то?

— Че делать-то? — тоже испуганно пролепетала Зинка, нырнула в калитку и заперлась в доме.

Ходила взволнованно по комнате взад-вперед, стараясь мысленно отыскать в голове какое-нибудь средство от превращения в крысу. Устала от бессмысленной беготни по дому, присела. Тут ее враз осенило — приезжий же не колдун, это она сама придумала, а, значит, и Светка не ведьма.

Она облегченно вздохнула, выпила залпом стакан воды, страх улетучился, но еще ручонки подрагивали от пережитого волнения.

«Смеяться надо мной вздумали, — шипела она, — ничего, я вам еще покажу»… Целый час размышляла, придумывая разные козни, но ничего толкового в голову не приходило. Хотелось устроить особенную пакость, чтоб долго помнили и боялись. Здесь сразу с кондачка не возьмешь, подумать надо основательно, но и затягивать ситуацию не хотелось. Что делать, что делать? Зинка снова и снова перебирала все известные гадости. Сплетнями здесь не отделаешься, необходимы действия.

Эврика… она поняла, что надо сделать. Быстро слазила в подполье, доставая две литровые бутыли самогона, сунула их в холщевую сумку и стала пробираться через огород к лесу. Отойдя подальше, чтобы в деревне не увидели, куда она пошла, свернула на дорогу и зашагала.

Идти далеко, но ноги сами несли ее, подгоняемые видениями расплаты. Иногда она шептала губами в злорадном удовольствии, не сомневаясь в успехе, в который поверила полностью. «Ничего, вы еще у меня попляшете, на всю жизнь запомните, как со мной тягаться».

Двадцать километров она отмахала за три часа, словно молодка, сразу направилась к дому участкового.

— Здравствуй, Олег Евгеньевич, здравствуй. Что-то ты у нас совсем не появляешься, али хворь какая взяла? Я и подлечиться тебе принесла, — она выставила на стол две бутыли самогонки.

Участковый уполномоченный капитан Устинов Олег Евгеньевич служил в полиции уже десять лет. Участок площадью большой, а проживало народу немного. Например, в Михайловке, что в двадцати километрах от поселка, шестьдесят пять человек, еще дальше в деревне — один житель остался. В деревнях народ пил, иногда дрались между собой, но без обращений в полицию, все равно телефона нет. Выходило, что по статистике участок тихий, без серьезных правонарушений.

Устинов приезжал в Михайловку только за самогонкой. Зинка давала ему бесплатно, и он ее не трогал. Оформив ее официально доверенным лицом, получал информацию, писал потом, что проведена профилактическая работа и все в ажуре. Сообщения имелись, меры принимались, на надуманность никто не взирал — главное отчитаться достойно.

Чаще писал он, конечно, сообщения сам от имени Зинки, чего она и не знала. Местный, он помнил всех по именам и фамилиям, знал, кто склонен к пьянству. Колька, например, состоял на учете, но об этом даже не догадывался.

В отделе имелись сведения, что Устинов сам попивает горькую и иногда превышает полномочия, сажая кого-нибудь из местных в собственный сарай на несколько суток. Но официальных жалоб не поступало, да и кто поедет служить в такую дыру.

— Ты че пришла, Зинаида, случилось чего? — сразу спросил ее участковый.

— Ой, миленький, Олег Евгеньевич, тут такие дела, такие…

— Говори по существу, Зинаида, — стал уже беспокоиться капитан.

— Я и говорю по существу. Появился у нас мужик в деревне, на машине приехал и жить собирается. Сам ни с кем не общается, машина краденая, а он беглый, точно в розыске.

Она выплеснула сразу всю придуманную информацию и сейчас старалась понять — поверил или нет ей участковый.

— Кто такой, почему беглый?

— Кто такой — не знаю, не спросишь. Точно городской. Чего у нас городскому делать, если ни родни, ни знакомых нет? Вот я и рассуждаю, что скрывается он.

Зинка рассуждала про себя, что информацию все равно полицейский проверит. Хотелось бы прямо сейчас, чтобы не тащиться обратно двадцать километров пешком.

— Да, есть в этом резон. Ты чего хочешь? — спросил Устинов.

— Я ничего не хочу, помилуй, Олег Евгеньевич, вдруг он бандит или убийца — страшно. Тебя, нашего защитника, рядом нет.

— Ладно, Зинаида, поедем, мужика вашего точно проверить надо. Говоришь, родных и знакомых у него нет в деревне?

— Нет, миленький, точно нет, — уверенно подтвердила она, — чего ему в нашей деревне делать? Наверняка и документы липовые у него, бандиты сейчас такие делают, что и не поймешь сразу.

Она планомерно и постепенно наталкивала участкового на определенную мысль.

— Не переживай, Зинаида, разберемся. Отвезу его в спецприемник, посидит, пока документы проверим, если они у него вообще есть. Ты пока заявление пиши.

— Заявление? — заерзала сразу же она, — боюсь я, вдруг он потом меня убьет? — она передвинула на столе самогонку, — лучше без заявления обойтись.

— Пиши, нельзя без заявления, — он дал ей лист бумаги и ручку.

Обратно Зинка ехала в коляске на мотоцикле. Переживала, что дадут мужику лет десять, а он вернется и убьет ее. За километр попросила остановиться и вышла, чтобы в деревне не видели, что она приехала на полицейском транспорте.

Капитан сразу подъехал к дому учительницы, вошел и удивился — на крыльце сидела вся семья Яковлевых. Они явно мешали. Без них он бы просто надел наручники и увез мужика в отдел, а сейчас необходимо соблюсти формальности. Он поздоровался, сразу подошел к приезжему, представился:

— Я участковый, капитан Устинов, попрошу, гражданин ваши документы.

Борис оглядел полицейского — вид очень помятый, изо рта явно тащило не перегаром, а свежей самогонкой.

— Добрый день, капитан, сейчас принесу.

Он ушел в дом, вернулся с паспортом, протянул его участковому.

— Так… Михайлов Борис Николаевич, прописаны в Иркутске, к нам с какой целью прибыли?

— Хочу остаться здесь жить, — ответил он.

— Непонятно мне, Борис Николаевич, все отсюда уезжают, вы сюда. Работы здесь нет, на что жить собираетесь?

Участковый говорил вежливо, поглядывая иногда на Яковлевых и в тоже время, оценивая Михайлова. Ведет себя уверенно, не волнуется, как настоящий матерый преступник или честный гражданин.

— Как и все в деревне, — с улыбкой ответил Борис.

— В деревне все на пенсии, а вам еще работать и работать. Придется в отдел проехать, гражданин.

— На каком основании? — возразил Михайлов, — паспорт я вам предъявил, в розыске не нахожусь, преступлений не совершал. Вы явно превышаете свои служебные полномочия капитан. Прошу ваше удостоверение предъявить.

Устинов сообразил — законы хорошо знает, точно преступник, как говорила Зинаида. Он достал пистолет.

— Вот мое удостоверение, а это успокоитель для вас, одевайте.

Участковый протянул наручники. Михайлов потянулся за ними, схватил капитана за руку, выворачивая ее за спину, надел браслеты, забирая пистолет.

— Так-то оно лучше будет, не надо в меня оружием тыкать. Объясните, если вы действительно участковый, почему вы закон нарушаете? — спросил Михайлов.

— Я закон не нарушаю, вы преступник и только что напали на сотрудника полиции при исполнении, освободите немедленно. Не усугубляйте свое положение, — потребовал Устинов.

— Понятно, — с сожалением произнес Михайлов, — наш диалог ни к чему не приведет. Вы не переживайте, я вас не трону, придется пригласить вашего начальника отдела, пусть едет и разбирается с вами.

Борис ушел в старый сарай, достал из машины спутниковый телефон, позвонил начальнику МВД области, поговорил и вернулся во двор.

— Сейчас приедет начальник местной полиции… Придется нам сегодня, Света, без баньки обойтись. Ты садись, капитан, на крылечко, в ногах правды нет.

— Ага, сейчас, нужен он мне здесь, — возмутилась Светлана, — приехал тут пистолетом махать, людей оскорблять. Постоит, не заржавеет.

— Ты знаешь, что ли этого мужика, Светлана? — спросил капитан.

— Знаешь, — фыркнула она, — знаю — это мой муж.

— Как муж? — оторопел капитан.

— Обыкновенно… и вообще помолчи… пьянь полицейская, с утра уже самогонки нажрался, за версту тащит. Пистолетом он еще будет мне тут размахивать… да я тебе сейчас всю морду твою пьяную расцарапаю.

Ее, молчавшую во время диалога мужа с участковым, прорвало.

Устинов попятился назад, видя, что встала с крыльца Светлана, запнулся, упал на землю.

— Вот так и лежи, пьянь поганая.

— Успокойся, Света, он, конечно, мозги пропил, но я знаю, почему он сюда приехал. Наверняка ему Зинка самогонщица накапала, а он и не понял, что это ложный донос. Вместе теперь в тюряге посидят, подумают.

За десять лет службы участковый еще ни разу не получал должного отпора от деревенских и уверился в своей силе и безнаказанности.

— Сам ты в тюряге посидишь — я здесь хозяин. Посажу к блатным в камеру, они быстро из тебя петушка сделают, — огрызнулся Устинов, — врет он все, Света, как это моего начальника вызвал? Здесь ни одного телефона нет.

Он с трудом встал с земли, продолжая угрожать разными способами.

Через два часа подъехал полицейский Уазик, из которого вышел подполковник, два сержанта и один гражданский. Старший вошел, козырнул:

— Товарищ…

— Стоп, стоп, стоп, — перебил его Борис, — товарищ Михайлов.

— Понял, товарищ Михайлов, разрешите доложить?

— Разрешаю.

— Начальник районного отдела полиции подполковник Рязанов, прибыл со следователем для пресечения совершаемого преступления и возбуждения уголовного дела в отношении участкового уполномоченного Устинова. Разрешите преступить?

— Разрешаю.

Он сразу же дал команду сержантам, указывая на Устинова:

— В кутузку его.

— Подождите, у него паспорт мой, — остановил их Борис.

Сержанты вытащили паспорт, вернули владельцу.

Михайлов в подробностях рассказал о происшествии, три свидетеля подтвердили сказанное. Следователь все задокументировал. Еще через два часа полицейский Уазик увозил в райцентр Устинова и Зинку самогонщицу.

Светлана спросила:

— Как быстро полиция приехала… Ты правда, Боря, звонил? Здесь же связи нет.

— У меня в машине спутниковый телефон. Можно хоть из Африки звонить.

— Слава Богу, что Зинку увезли, — заговорила Нина Павловна, — хоть немного без этой сплетницы пожить и ее проклятого самогона.

Андрей Савельевич с первым согласился, а про самогон умолчал.

— Как начальник полиции тянулся перед нашим Борисом, ты видел, Андрей, — с гордостью сказала Нина Павловна.

— А как ты хотела, генерал все-таки, не хухры-мухры.

Во двор забежала тетка Матрена — не выдержала неизвестности.

— Чего это полиция приезжала, Зинку арестовали? — сразу с вопросов начала она.

— Так за ее сплетни и арестовали. Она же все выдумывала — и про дом этот, и про Бориса, что он колдун. Все это неправда и Света не ведьма, никто тебя в жабу не превратит, не волнуйся. Сядет Зинка за клевету и сплетни свои, пусть в тюрьме подумает, как людей огульно чернить да самогоном спаивать, — объяснила Нина Павловна.

— Ага, — кивнула тетка Матрена и побежала по деревне.

— Полетела сорока весть разносить, — усмехнулся Яковлев, — но она безобидная, сама ничего не сочинит. Зинкины гадости пересказывала. Сегодня вся деревня узнает последние новости, а завтра к тебе, Борис, народ знакомиться пойдет, раньше боялись. Не верили многие Зинке, но на всякий случай подальше держались от этого дома. Вообще-то ей спасибо надо сказать за басню про дом, а то бы растащили все, раскурочили. Ставни, окна… повытаскивали.

— Вы правы, отец, спасибо Зинке, но пусть от нее деревня отдохнет немного, — согласился Михайлов.

Прошло несколько дней, Борис закончил с мебелью для кухни. Теперь Светлана с удовольствием показывала ее деревенским женщинам, хвалила мужа. Михайлов соорудил все по типу гарнитура, отшлифовал, пропитал кедровой морилкой и сверху покрыл бесцветным лаком. Мебель выглядела, словно сделанная из красного дерева. Такими же сделал четыре табурета.

Деревенские бабы, уже все побывавшие у Светланы, не сомневались в Борисе — столяр, однозначно. Сама она спрашивала его: «Откуда врач умеет так мебель делать»? «Не знаю, — пожимал он плечами, — это природное. Все инструменты есть, чего мудрить — бери доски и строгай». Светлана улыбалась, довольная, конечно, если руки золотые — бери да строгай.

Вечером Михайлов присел покурить на свое любимое крылечко, позвал Светлану.

— У отца ледник есть? — спросил он.

— Конечно, есть, как в деревне без ледника и подвала? — ответила она.

— Вот видишь, а у нас нет, копать надо. Но сейчас земля еще на глубину не оттаяла, сделаю в июне. Надо бы рыбы наловить, но ни одной бочки нет, в райцентр завтра поедем. Сколько нам нужно?

— Под рыбу одну, — начала загибать пальцы Светлана, — под капусту, под огурцы, на запас одну. Четыре получается.

— Ты прикинь, что нам надо, запиши на листочек, чтоб не забыть, к матери сходи, если поедет, то ее с собой возьмем, пусть деньги не берет, все сами купим. Деда Матвея еще прихватим.

На следующий день они вернулись из райцентра с полностью загруженным багажником и прицепом. Кроме продуктов, моющих средств и разной мелочи, Михайлов купил шесть деревянных бочек, стиральную машину, листы железа, металлические уголки, шланги, рулон рубероида, пропитку для дерева с антисептиком, два электронасоса…

Светлана не понимала, зачем мужу понадобилось железо, а он лишь улыбался, посмеиваясь, но потом не выдержал, пояснил: «Два бака сварю, себе и родителям, поставлю на высоте двух-трех метров. Закачиваем насосами воду из колодца вечером, она теплеет за ночь, согревается днем. Подключаем шланги и поливаем грядки без труда. Ничего не надо таскать ведром и лейкой, стой и поливай в удовольствие».

Светлана вымыла два бочонка, залила водой, чтобы размокли и не бежали. В гости зашла Татьяна.

— Здравствуй, Света.

— Привет.

— Бочки к рыбе готовишь? — спросила она.

— А ты словно не знаешь, зачем сейчас они нужны, — ответила Светлана, — не под картошку, естественно.

— Вот бы мне такого работящего мужика, — вздохнула Татьяна, — мой Колька только пить и может, ни днем, ни ночью от него толку нет. Твой-то как?

Светлана вначале не поняла, но потом ответила с гордостью:

— Мой и ночью работящий, даже не высыпаюсь иногда.

Татьяна вздохнула, не зная, что и ответить на это.

— Ты не завидуй, соседка, зависть — она к добру не приводит. Сейчас Зинки нет, Кольке самогон брать негде, все образуется. Ты его поддержи, похвали, мужики падкие на это. Не станет он целыми днями на крыльце сидеть, делом займется, вот увидишь. Без самогонки и собственный аппарат заработает.

— Да ладно тебе, Светка…

Татьяна смутилась и отвернулась. Подошел Борис.

— Что, девоньки, какие дела на ближнем востоке?

— Тонкие дела, женские, — ответила с усмешкой Светлана.

— О-о, тогда я пошел «Тысячу и одну ночь» читать, — засмеялся он, уходя.

— Проходи в дом, соседка, гостьей будешь, — предложила Светлана.

— Не заревнуешь? — она вильнула бедром, — я помоложе буду…

— Мой к дурам не липнет, — ответила Светлана с ехидцей, — заходи запросто.

Татьяна не обиделась, махнула рукой.

— Пойду, свой мужик имеется.

— Это правильно, каждому своё, — с улыбкой проводила ее Светлана.

Михайлов достал сети, повесил их на гвоздь, стал перебирать заново, чтобы не путались на реке. Подошла Светлана, стала помогать. Как многие деревенские, она умела рыбачить, и охотиться, отец всему научил.

Они сложили сети в ванну, надели резиновые сапоги и потащили все к реке. Деревянная лодка отца требовала мелкого ремонта, но плавать еще можно, воды набиралось не сильно много.

Борис оттолкнул лодку от берега, поплыл на шесте вверх, куда указала жена. Через километр прибыли на место, Светлана ставила сети, Борис управлял лодкой.

— Ты словно всю жизнь рыбачил и на шесте плавать умеешь. Откуда, опять от природы? — спросила она с удовольствием.

— Света, я же не всю жизнь воевал и операции делал, иногда и отдыхать приходилось. На Байкал ездил, на Братское море, так что не впервой, — ответил он.

Сплавлялись домой, не торопясь, лодка сама плыла по течению, Борис направлял ее шестом иногда.

— Помню, там за сопкой кедрач есть, — махнул он рукой на другую сторону реки.

— Точно, в часе ходьбы. А в двух часах отцовское зимовье, он там раньше белку и соболя бил. Мужики охотятся зимой. А за орехами никто не ходит практически, на себе много не принесешь, дороги нет, только тропинка. Раньше на лошадях вывозили. Но мы с тобой сходим, для себя и на плечах принесем.

Следующим утром снимали сети часов в десять. За ночь что-то поймалось и утренний ход рыбы добавил. Светлана выбирала улов прямо в ванну.

— Средненький улов для этого времени, — констатировала она. — После ледохода хорошо рыба ловится и в нерест, тогда почти в каждой ячейке по рыбине сидит.

— Нам хватит, в конце мая — начале июня еще сети кинем, до следующего сезона вполне дотянем.

Они понесли ванну с сетями сразу к родителям. Там выбрали рыбу и развесили сети на просушку. Нина Павловна сортировала ее. Хариус и крупный елец — солить, окунь на уху, жарить и вялить.

Михайлов принес одну бочку на сто пятьдесят литров из дома, как раз хватит на сегодня. Мать сама посолила рыбу прямо в леднике, придавив крышкой с камнем. Работала с удовольствием — мужик в доме появился. Если еще Андрей на ноги встанет, то вообще замечательно.

Постепенно обживался Михайлов, входил в деревенскую жизнь всем своим существом и хозяйством. И деревня принимало его, впуская медленно, но верно.

Он присел покурить на крылечко, к нему подсела Светлана. Любила вот так посидеть рядышком, прижавшись к плечу, чувствуя запах любимого мужчины.

— Я как-то не спросил тебя, Света, когда мы на рыбалку поехали — с рыбнадзором здесь как? Сейчас запрет на ловлю до двадцатого июня.

— С рыбнадзором в порядке, нас он не трогает. Мы на продажу не ловим, только для себя, — поясняла Света, — как же без рыбы? Они это понимают. Ловят и деревенских, кто спекулирует, но в сезон нереста им не разорваться, мало их. Раньше наши мужики им помогали, а сейчас некому. Закон есть закон, но покушать нам дают. — Она помолчала немного, потом продолжила: — Смотрю на мать — прямо летает, светится вся. Конечно… два года… Ты знаешь, что у нас и рыба, и мясо есть. Дед Матвей нас снабжает, они с отцом друзья, спасибо ему большое, доброй души человек. Я вроде бы умею и знаю все, но не бабье это дело на сохатого или козу ходить. Отец тоже доволен, естественно, но по-другому, с грустью пока смотрит, ждет… и ты знаешь, Боря, верит, что на ноги встанет. Не сразу поверил, чего там скрывать.

Она обняла мужа, прижала крепко к себе, целуя в щеку, встала и ушла в дом.

Подошел конец мая, время пахать и садить огороды. Если раньше к двадцатому числу заканчивали посадку картофеля, то сейчас даже не начинали. Сдвинулась ось земная, тепло приходит и уходит позднее. Старики помнили, как на Первомай ходили в рубашках…Теперь не ходили… и в рубашке холодно.

Подошел трактор с плугом и бороной из поселка, начал пахать с начала деревни всем по порядку. Народ постепенно стал собираться у дома Михайлова. Сердце у Светланы забилось от волнения, радости и гордости. В деревне не проводили выборов, люди сами, не сговариваясь, шли за советом и помощью к самому уважаемому жителю.

Постепенно собралась вся деревня, вначале обменивались никчемными фразами о здоровье, да как живешь, потом враз все уставились на деда Матвея. Он сразу понял, что хочет от него народ.

— Дак я то че? Я ни че… Я… не мое это, Андрею надо идти. Его зять.

Люди уважали деда Матвея больше, но и родственные отношения учитывали. Решили однозначно — надо идти обоим.

Борис увидел в окно собирающуюся толпу, удивился, сказал Светлане:

— Что-то люди столпились у ворот, пойду, узнаю, в чем дело.

— Не нужно никуда ходить, сами придут, — она взяла его за руку, — выберут сейчас делегата и отправят к тебе.

Она смотрела ему прямо в глаза, у самой уже потекли слезы.

— Да что случилось, Света, ничего не пойму?

Она ответила ему с радостным всхлипыванием:

— Когда в деревне надо решить важный вопрос или беда какая приходит, все идут к самому уважаемому человеку. Его выбирают душой, сердцем и головой, конечно. Это что-то вроде пожизненного старосты. Сейчас они пошумят немного, погалдят, потом выберут тоже самого уважаемого, после тебя теперь, и отправят на переговоры. Я думаю, что придет дед Матвей и отца отправят, как тестя.

— Я здесь причем? — все еще не осознавал происходящее Михайлов.

— Теперь ты избранный Голова, Глава, староста — как хочешь называй. Люди тебе верят и ждут помощи.

— Почему я?

— Деда Матвея бы выбрали, но он уже в возрасте. А ты молодой, крепкий, со здравым умом и, главное, наш, михайловский.

— Понятно. Но что случилось?

— Сейчас сам все узнаешь.

В дом вошли дед Матвей с Яковлевым.

— Доброго здоровьица вам, Борис Николаевич и вам, Светлана Андреевна.

— И вам здравствовать. Дед Матвей, ты чего, почему по отчеству называешь? — спросил Борис.

— Дак… нельзя теперича по-другому, Андрей может вас по имени называть, как тесть, мне не положено. Мы вот че пришли…

— Проходите в комнату, на пороге неудобно разговаривать.

Он провел их, усадил на стулья.

— Дак я… мы вот че — трактор поселковый огороды пашет, картошку сажать надо. Зинка самогонкой ему отдавала, а ей заранее приносили кто мясо, кто рыбу…

— Понятно, дед Матвей, сколько самогонки надо?

— Со двора по бутылке.

— Ясно, а Зинке уже что-то приносили в этот раз?

— Дак все приносили.

— Я заплачу трактористу, не переживайте.

— Дак тут это, — заерзал на стуле дед Матвей, — доллары или рубли ему ни к чему, твердая валюта нужна.

Михайлов рассмеялся на всю избу.

— Понятно. Пойдемте к людям, поговорим.

Он помог отцу подняться, втроем вышли на улицу.

— Здравствуйте, люди добрые, — начал Борис, — спасибо за оказанную честь и низкий поклон всем, — он поклонился и продолжил: — Я знаю, что вы уже рассчитались с Зинкой. Поэтому поступим по совести — всю самогонку экспроприируем. Тетка Матрена покажет, а Колька все принесет мне во двор. С трактористом рассчитаемся, не переживайте. Еще хочу сказать вам, что трактор, который я к Андрею Савельевичу загнал во двор, мы восстановим, будет у нас своя техника — дрова привезти, огород вспахать. Не надо кланяться поселковым и от кого-то зависеть.

— Правильно, Борис Николаевич, правильно, это дело, — послышались голоса.

— Тогда все, люди добрые, спасибо еще раз всем.

Он вернулся с отцом в дом. Народ постепенно расходился, одобряя собственный выбор и нахваливая Михайлова — молодец, вник в ситуацию и решил проблему качественно и быстро.

Светлана встретила его с мокрыми глазами, обняла, крепко прижавшись к груди.

— Волновалась за тебя — с деревенскими непросто говорить, это не с солдатами или городскими. Но ты был достоин. На высоте!

Михайлов закурил, что в доме делал крайне редко, Андрей Савельевич задымил тоже.

— Вы, отец, посмотрели, какие запчасти нужны для трактора? — спросил он.

— Посмотрел. Головка нужна, карбюратор с проводами, свечи, аккумулятор и все. Давно хотел сказать тебе — неудобно, когда ты обращаешься на «вы».

— Хорошо, отец, договорились. Колька пришел, пойду, встречу.

Он вышел во двор, Николай стоял с двадцати литровой бутылью самогона.

— Поставь ее прямо здесь, все равно отдавать сегодня. Еще есть?

— Есть, Борис Николаевич, десять бутылок еще.

— Тащи все, и не вздумай себе припрятать.

— Не-е, как можно — обчественное.

«Ишь ты — обчественное, — прошептал он с улыбкой, провожая Кольку взглядом, — пьяница, а понимает».

К вечеру трактор Беларус подкатил к воротам Михайлова. Тракторист вытащил из кабины пустую двадцати литровую бутыль. Видимо, такой уговор у них был с Зинкой — она ему полную, он пустую. Конечно, таких емкостей не напасешься.

— Теперь вы главный в деревне… я заберу? — он кивнул на стоящую бутыль.

— Забирай, конечно, потом вернешь пустую, — ответил Михайлов.

Тракторист снова кивнул головой, ставя бутыль в кабину, привязывая и обкладывая ее тряпками, чтоб не разбилась по дороге.

— Прощевайте, — он помахал рукой и осторожно поехал.

— Пока, — крикнул ему вслед Михайлов.

К осени надо плуг где-то приобретать, подумал Борис, своих дел по горло, а тут еще обчественные, как говорит Колька.

Огород тракторист вспахал всем, шел без выбора, в том числе и Борису. Он потом прошелся «Кротом» по месту расположения грядок, земля получалась пуховая, без комков. Так же перепахал у деда Матвея и у родителей.