Зубы тигра

Пролог На другом берегу реки

Дэвид Гринголд родился в самом американском из всех районов страны — в Бруклине, но в день бар-мицвы[1] в его жизни произошла труднообъяснимая, но очень важная перемена. Провозгласив: «Сегодня я стал мужчиной!», он отправился на посвящённый этому событию семейный праздник, который почтили своим присутствием некоторые близкие родственники, специально прибывшие из Израиля. Его дядя Моисей был там весьма преуспевающим торговцем алмазами. Родной отец Дэвида имел семь розничных ювелирных магазинов; флагман этой эскадры располагался на Сороковой улице в Манхэттене.

Пока его отец и его дядя обсуждали свой бизнес, потягивая калифорнийское вино, Дэвид пристроился к своему двоюродному брату Дэниелу. Тот был старше Дэвида на десять лет, только что был принят в Моссад, главную службу внешней разведки Израиля, и, как положено новичку, рассказал своему младшему кузену множество историй. Обязательную воинскую повинность Дэниел отбывал в парашютно-десантном подразделении, имел на счёту одиннадцать прыжков и видел своими глазами кое-какие эпизоды Шестидневной войны 1967 года. Для него эта война прошла вполне счастливо: его рота не понесла серьёзных потерь, да и убивать пришлось не слишком много — как раз достаточно, чтобы счесть войну спортивным приключением, чем-то вроде охоты на довольно крупную, но не чересчур опасную дичь, да и завершилось все в полном соответствии с довоенными юношескими восторженными надеждами и предчувствиями.

Услышанное составляло резкий контраст с мрачными телевизионными репортажами из Вьетнама, являвшимися в то время неотъемлемой частью каждой вечерней программы новостей, и с энтузиазмом, многократно усиленным процедурой вновь обретённой причастности к вере предков, Дэвид вдруг решил сразу же по окончании школы эмигрировать на историческую родину еврейского народа. Его отец, который провёл Вторую мировую войну в составе Второй бронетанковой дивизии армии США и остался очень недоволен пережитым, чрезвычайно тревожился из-за того, что его сын может попасть во Вьетнам — на войну, к которой все родственники и знакомые относились крайне скептически. Поэтому, получив все документы, свидетельствующие о завершении среднего образования, молодой Дэвид улетел на самолёте «Эл-Ал» в Израиль и ни разу не пожалел о своём поступке. Он выучил иврит, отслужил положенное время в армии, а потом, как и его кузен, был принят на службу в Моссад.

Он хорошо справлялся со своей работой — настолько хорошо, что к настоящему времени возглавил разведывательную станцию в Риме. Это была довольно серьёзная должность. Его кузен Дэниел к тому времени вышел в отставку и примкнул к семейному бизнесу, который оплачивался намного лучше, чем государственная служба. Работа в Риме была очень напряжённой. Под началом Дэвида состояло трое штатных офицеров разведки; все вместе они добывали много информации. Часть этой информации поступала от агента, известного под псевдонимом Хассан. Он был палестинцем по происхождению, имел хорошие связи в НФОП — Народном фронте освобождения Палестины — и делился тем, что узнавал там, с врагами этой организации. За деньги. Большие деньги, которых хватало на то, чтобы снимать прекрасную удобную квартиру, расположенную всего в километре от здания итальянского парламента. Сегодня Дэвиду предстояло забрать пакет из тайника.

Он уже пользовался этим местом: мужской уборной в «Ристоранте Джованни», находившемся около основания Испанской лестницы. Для начала он не спеша и с удовольствием позавтракал телятиной по-французски — её готовили здесь просто-таки великолепно, — допил белое вино и лишь после этого поднялся, чтобы забрать материал. Тайник располагался с нижней стороны крайнего слева писсуара; конечно, выбор наводил на мысль о театральщине, но место обладало тем преимуществом, что его никогда не то что не убирали, но даже не заглядывали туда. Снизу к писсуару была приклеена стальная пластинка, которая, даже будучи замеченной, не должна была вызвать никаких подозрений, поскольку на ней было рельефно отштамповано название фирмы-изготовителя и не означавшее ровным счётом ничего число, вполне сходившее за серийный номер. Войдя в помещение, он решил заодно использовать писсуар по его прямому назначению. Занимаясь своим делом, Дэвид услышал скрип открывающейся двери. Вошедший не проявил к Дэвиду ни малейшего интереса, но тот, чтобы закончить дело и убраться, очень натурально уронил пачку с сигаретами и, наклонившись, чтобы поднять её правой рукой, левой выхватил снабжённый магнитным держателем пакетик из тайника. Всё было проделано в наилучшем стиле опытного полевого агента — точно так профессиональный фокусник, привлекая внимание к одной своей руке, другой рукой выполняет трюк.

Вот только в данном случае уловка не сработала. Едва он успел забрать в руку крошечный пакетик, как кто-то врезался в него сзади.

— Извините меня, старина, — то есть, синьор, — поправился говоривший, а говорил он на английском языке, казавшемся истинно оксфордским. Так должен был бы вести себя цивилизованный человек, случайно попавший в не самую удобную ситуацию, но способный без затруднений выбраться из неё.

Гринголд даже не ответил. Он просто шагнул направо, чтобы вымыть руки и уйти. Лишь подойдя к умывальнику и пустив воду, он посмотрел в зеркало.

Как правило, мозги работают быстрее, чем руки. На сей раз он разглядел голубые глаза толкнувшего его мужчины. По виду они были вполне обычными, но их выражение таковым не было. К тому моменту, когда разум Гринголда приказал телу отреагировать, левая рука незнакомца поднялась и легла ему на лоб. Одновременно что-то холодное и острое вонзилось сзади в его шею под самое основание черепа. Его голову резко дёрнули назад, помогая лезвию ножа добраться до спинного мозга и перерезать его.

Смерть наступила не мгновенно. Тело Гринголда осело на пол, поскольку от мозга к мускулам перестали поступать электрохимические команды. Сразу же прекратили работу органы чувств. Осталось лишь ощущение жжения ниже затылка, которому шок пока что не позволял превратиться в острую боль. Он пытался вдохнуть, ещё не осознав, что это ему больше никогда не удастся. Незнакомец перевернул его, словно манекен в универмаге, и поволок в туалетную кабинку. Дэвид был в состоянии лишь смотреть и думать. Он видел перед собой лицо, которое действительно было ему совершенно незнакомо. А убийца, в свою очередь, смотрел на него как на вещь, как на некий объект — бесстрастно, даже без того достоинства, какое подчас придаёт ненависть. Полностью беспомощный, Дэвид, двигая лишь одними глазными яблоками, смотрел, как его сажали на унитаз. Потом мужчина вроде бы запустил руку ему в пиджак, чтобы извлечь бумажник. Неужели это было всего лишь ограбление? Случайное ограбление старшего офицера Моссада? Исключено. В следующее мгновение незнакомец схватил Дэвида за волосы и приподнял его упавшую на грудь голову.

— Салям аллейкум, — вполголоса сказал убийца: да пребудет с тобой мир. Значит, он араб? Но ведь нисколько не похож. Вероятно, на лице Дэвида каким-то образом отразилась испытываемая им глубокая растерянность.

— Ты на самом деле доверял Хассану, еврей? — спросил убийца. Но в его голосе не слышалось ни малейшего удовлетворения. Полностью лишённая эмоциональной окраски речь свидетельствовала только о презрении. В те немногие секунды, что ещё оставались у него, прежде чем мозг умер от нехватки кислорода, Дэвид Гринголд понял, что он попался в одну из самых старых ловушек, какие только знал шпионаж: клюнул на фальшивую приманку. Хассан давал ему ровно столько информации, сколько было нужно, чтобы заинтересовать его, показать кому надо, и выманить туда, где его и убили. До чего же глупая смерть! А потом осталась одна только мысль: Adonai echad[2].

Убийца удостоверился в том, что его руки остались чистыми, и проверил одежду. Но такие удары ножом никогда не вызывают сильного кровотечения. Он положил в карман бумажник убитого и пакет, взятый из тайника, оправил костюм и покинул помещение туалета. Приостановившись у своего стола, он положил двадцать три евро за свой заказ, оставив на чай лишь несколько центов. Но он был уверен, что, если и придёт сюда ещё раз, это случится очень не скоро. После этого он вышел из «Джованни» и пересёк площадь. Заметив по пути магазин «Бриони», он решил, что ему нужно купить новый костюм.

Штаб-квартира морской пехоты Соединённых Штатов помещается не в Пентагоне. В крупнейшем административном здании мира нашлось место для армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил, а вот морская пехота почему-то не поместилась. Она была вынуждена размещаться в собственном комплексе зданий, расположенном уже за пределами округа Колумбия, в Арлингтоне, Виргиния, на расстоянии четверти мили от Пентагона по Ли-хайвей, и получившем название «Военно-морское приложение». Но никто не считал это большой бедой. К морским пехотинцам всегда относились как к каким-то пасынкам американских вооружённых сил. Формально они являлись подразделением ВМФ, поскольку их первоначальным предназначением было выполнение обязанностей собственных сухопутных сил при флоте. Наличие таких сил избавляло от необходимости перевозить армейских солдат на военных кораблях, что было немаловажно, ибо между армией и флотом никогда не было по-настоящему хороших отношений.

По прошествии определённого времени морская пехота получила собственный внушительный статус — ведь на протяжении столетия с лишком она представляла собой единственную составляющую наземных вооружённых сил США, с которой доводилось встречаться обитателям других частей света. Каждый морской пехотинец, избавленный от всяких забот об организации переездов по миру и даже о медицинском обеспечении — это входило в обязанности всяких тыловых придурков, — являлся человеком с ружьём, которого следовало всерьёз опасаться любому, кто не питал в своём сердце тёплых чувств к Соединённым Штатам Америки. Поэтому представители других родов войск уважают, но не слишком любят морских пехотинцев. Слишком много показухи, слишком много чванливости и слишком твёрдое осознание публичности своего существования — все это, естественно, вызывает немалое раздражение у представителей более скромных родов войск.

В общем и целом, морская пехота ведёт существование пусть небольших, но вполне полноценных вооружённых сил — у неё имеется даже собственная авиация, не особенно многочисленная, но вполне зубастая. Теперь же у неё появился и начальник разведки, хотя кое-кто из обладателей больших звёзд на погонах расценил это как логическую несообразность. Недавнее создание разведслужбы морской пехоты воспринималось как ещё одно усилие «зелёной машины», как ещё называли морскую пехоту, в её гонке за остальными родами войск. Шефом разведки, получившим кодовое обозначение М-2 — двойка служила идентификатором лица, связанного с информационным обслуживанием, — являлся генерал-майор Терри Бротон, не слишком рослый, коренастый профессиональный морпех, солдат, которого посадили на эту работу, чтобы он придал службе невидимой войны реальный облик.

Корпус старался хотя бы время от времени вспоминать, что на дальнем конце бумажного конвейера находится человек с винтовкой, которому, чтобы выжить, кровно необходима достоверная и своевременная информация. Правда, для всего Корпуса глубокой тайной оставался тот факт, что его родная доморощенная разведка по своему качеству представляет собой едва ли не абсолютный нуль, проигрывая даже компьютерным волшебникам из ВВС, отношение которых к прочему миру определялось постулатом, согласно коему любой человек, способный пилотировать самолёт, обязательно будет умнее всех, кто этому не обучен. Через одиннадцать месяцев Бротону предстояло вступить в командование 2-й дивизией морской пехоты, базирующейся в Кемп-Лежёне, Северная Каролина. Эту долгожданную новость он узнал всего неделю назад и благодаря этому до сих пор пребывал в самом наилучшем настроении.

Эта новость, конечно же, была благоприятной и для капитана Брайана Карузо. Аудиенция у генерала хотя и не страшила его, но всё же являлась событием, требующим определённой осмотрительности. Он был одет в парадную форму защитного цвета при ремне с портупеей, его грудь украшали ленточки всех медалей, которые он успел заслужить (их было не сказать чтобы слишком много, но среди них попадались довольно уважаемые), а также золотые «крылышки» парашютиста и целая коллекция наградных значков за меткую стрельбу, которая должна была произвести впечатление даже на такого заслуженного ветерана, как генерал Бротон.

М-2 имел при себе мальчика на побегушках в чине подполковника и чернокожую женщину ганнери-сержанта[3], на военном жаргоне — «ганни», исполнявшую обязанности личного секретаря. Все это показалось молодому капитану странным, но Карузо вовремя напомнил себе, что никто и никогда не смел обвинять Корпус в чрезмерной логичности действий. Здесь любили говорить о себе: двести тридцать лет традиции безостановочного прогресса.

— Генерал сейчас примет вас, капитан, — сказала секретарь, взглянув на табло стоявшего перед нею телефона.

— Спасибо, ганни, — ответил Карузо, вскочив на ноги и шагнув к двери, которую сержант предупредительно распахнула перед ним.

Бротон выглядел точно так, как и ожидал Карузо. Немногим менее шести футов росту и с такой грудной клеткой, от которой пули не слишком большого калибра должны были бы просто-напросто отскакивать. Волосы на голове вернее было бы назвать просто щетиной. Большинство морских пехотинцев считает, что пришла пора посетить парикмахера, как только волосы отрастут больше чем на полдюйма. Генерал оторвался от лежавших на столе бумаг и окинул своего посетителя сверху донизу взглядом холодных карих глаз.

Войдя, Карузо не стал отдавать честь. Как и моряки, морские пехотинцы не салютуют, находясь при оружии или «с пустой головой», то есть без форменного головного убора. Начальство уделило визуальному осмотру около трех секунд, которые для капитана тянулись если не с неделю, то все равно очень долго.

— Доброе утро, сэр.

— Присаживайтесь, капитан. — Генерал указал на кожаное кресло.

Карузо послушно сел, умудрившись при этом сохранить положение «смирно» — ноги вместе, ну, и так далее.

— Знаете, зачем я вас вызвал? — спросил Бротон.

— Нет, сэр, мне об этом не сообщили.

— Как вам нравится в разведке?

— Очень нравится, сэр, — не задумываясь, ответил Карузо. — Я думаю, что у меня лучшие НКО[4] во всём корпусе, и работа очень интересная.

— Здесь написано, что вы хорошо проявили себя в Афганистане. — Бротон помахал папкой, оклеенной по краям красно-белой полосатой лентой — так обозначались сверхсекретные материалы. Впрочем, специальные операции часто попадали в эту категорию, и Карузо был больше чем уверен, что его действия в афганских горах не предназначались для демонстрации в ночном выпуске новостей Эн-би-си.

— Там я здорово поволновался, сэр.

— Но, судя по документам, вы вполне справились с волнением и вывели всех своих людей живыми.

— Генерал, это главным образом заслуга того парня из бригады «морских котиков»[5], который был с нами. Капрал Вард был тяжело ранен, и жизнь ему спас петти-офицер[6] Рэндалл. Я написал на него представление к награде. Надеюсь, что он её получит.

— Получит, — заверил его Бротон. — И вы тоже.

— Сэр, я только выполнял свои обязанности, — запротестовал Карузо. — Все сделали мои...

— Это как раз и является признаком хорошего молодого офицера, — перебил его М-2. — Я ознакомился с вашим донесением об операции, а также с отчётом ганни Салливэна. Он пишет, что для офицера, впервые оказавшегося в бою, вы действовали просто прекрасно. — Ганнери-сержант Джо Салливэн успел понюхать пороху в Ливане и Кувейте, а также ещё в нескольких местах, о которых в телевизионных новостях никогда не упоминалось. — Салливэн когда-то работал на меня, — сообщил Бротон своему посетителю. — Он вполне созрел для продвижения по службе.

Карузо слегка наклонил голову.

— Да, сэр. Если кто для этого и годится, так это он.

— Я видел его характеристику, которую вы написали. — М-2 ткнул пальцем в другую папку, уже без маркировки, свидетельствующей о секретности. — Вы не скупитесь на похвалы для своих людей, капитан. Почему?

Карузо даже заморгал, услышав этот вопрос.

— Сэр, они вели себя очень храбро и действовали хорошо. Я не мог бы ожидать большего ни при каких обстоятельствах. Я готов пойти с этим отрядом морских пехотинцев против кого угодно. Даже новички наверняка станут когда-нибудь сержантами, а у двоих словно написано на лбу: «ганни». Они не жалеют сил на тренировках, и у них вполне достаточно ума для того, чтобы начать делать то, что нужно, прежде чем я успею отдать приказ. По крайней мере, один из них, несомненно, станет офицером. Сэр, это мои люди, и мне чертовски повезло, что они попали именно ко мне.

— И вы очень неплохо обучили их, — добавил Бротон.

— Это моя работа, сэр.

— Уже нет, капитан.

— Прошу прощения, сэр? Мне ещё четырнадцать месяцев служить в батальоне, и насчёт следующего назначения даже разговора не было. — Хотя Карузо был бы счастлив навсегда остаться в разведке Второй дивизии, он полагал, что скоро его повысят в майоры, а там, глядишь, удастся стать батальонным S-3 — оперативным офицером разведывательного батальона дивизии.

— Тот парень из Управления, который отправился с вами в горы? Как вам понравилось с ним работать?

— Джеймс Хардести говорил, что когда-то служил в армейских специальных силах. Ему не меньше сорока лет, но для такого пожилого возраста он в прекрасной форме. Плюс к тому, говорит на двух местных языках. И, уж конечно, не наделает в штаны, если случится какая-нибудь неприятность. Он... если честно, он мне здорово помогал.

М-2 снова приподнял за уголок совершенно секретную папку.

— Он говорит, что вы спасли его шкуру, когда вляпались в засаду.

— Сэр, прежде всего, позвольте заметить следующее: когда выясняется, что попал в засаду, никто не кажется себе слишком уж смышлёным. Мистер Хардести шёл с капралом Вардом впереди — как передовое охранение, — а я в это время получил вызов по спутниковому радио. Плохие парни очень толково выбрали место, но у них, судя по всему, дрожали руки от волнения. Они слишком рано открыли огонь по мистеру Хардести, промахнулись первым залпом, и мы смогли обойти их по склону холма. Ганни Салливэн повёл своё отделение направо, и, когда он занял позицию, я со своей группой начал атаку по фронту. На всё про всё ушло десять, от силы пятнадцать минут, а потом ганни вышел прямо к цели и всадил противнику пулю в голову с десяти метров. Мы хотели взять его живьём, но так уж сложились обстоятельства, что у нас ничего не вышло. — Карузо пожал плечами. Командование может повышать и понижать в звании, но оно не в состоянии повернуть реальные обстоятельства тем или иным боком. Этот парень совершенно не хотел провести остаток жизни или даже какую-то его часть в американском плену, а такого непросто сунуть в мешок. В итоге получилось: один тяжелораненый морской пехотинец и шестнадцать мёртвых арабов, плюс двое живых пленников, вполне пригодных для того, чтобы поболтать с разведчиками. Афганцам вполне хватало храбрости, но сумасшедшими они не были — или, что точнее, они были согласны выбрать мученическую судьбу только на своих собственных условиях.

— И как вы, усвоили урок? — спросил Бротон.

— Нельзя перестараться с обучением и физподготовкой. Настоящая война всегда намного сумбурнее, чем учебная. Я же говорю: афганцам не занимать храбрости, но они не обучены. И поэтому никогда не знаешь, то ли они нападут, то ли зароются в пещеру. В Квантико нам говорили, что нужно доверять своим инстинктам, но инстинкты такая вещь, что трудно понять наверняка, верно говорит твой внутренний голос или ошибается. — Карузо снова пожал плечами, но решил, что, раз уж начал высказывать своё мнение, нужно договорить до конца. — Мне кажется, что в отношении меня и моего подразделения все сработало как надо, но не смогу поклясться, что знаю, почему так вышло.

— Не ломайте над этим голову, капитан. Когда начинается драка, все равно думать некогда. Так что приходится думать заранее. А показателем вашего умения думать служит качество подготовки ваших людей и распределение обязанностей между ними. Вы мысленно готовитесь к бою, но упаси вас бог решить, будто вы знаете, каким образом он будет разворачиваться. Как бы там ни было, вы справились с работой более чем прилично. Вам удалось произвести впечатление на этого парня — Хардести, а он весьма серьёзный клиент. Вот так все и произошло, — непонятно закончил Бротон.

— Прошу прощения, сэр?

— С вами хочет поговорить Управление, — объяснил М-2. — Они объявили охоту на таланты и назвали ваше имя.

— И что нужно будет делать, сэр?

— Этого мне не говорили. Знаю только, что они ищут людей, пригодных к полевой работе. Не думаю, что речь идёт о шпионаже. Вероятно, о каких-нибудь военизированных штучках. Я склонен предполагать, что это какая-то новая контртеррористическая организация. Не могу сказать, что меня радует перспектива потерять многообещающего молодого офицера. Однако в данном вопросе у меня нет права голоса. Вы, конечно, имеете право отказаться от предложения, но сначала вам следует встретиться и поговорить с ними.

— Понятно... — На самом деле Карузо мало что понимал.

— Возможно, кто-то напомнил им об одном отставном морпехе, который неплохо показал себя там, — с деланной задумчивостью произнёс Бротон.

— Вы имеете в виду дядю Джека? Господи... Прошу прощения, сэр, но я старался не упоминать о нём с тех пор, как закончил начальную школу. Я всего-навсего О-3[7] морской пехоты, сэр. Больше не задаю никаких вопросов.

— Хорошо. — Бротон не счёл нужным добавить что-либо ещё. Он видел перед собой действительно весьма многообещающего молодого офицера, от корки до корки изучившего «Руководство офицера морской пехоты» и не забывшего ни одной важной детали оттуда. Пожалуй, он слишком серьёзно воспринимал все это, но ведь и сам Бротон когда-то был таким же. — Хорошо. Вы должны быть там через два часа. Встретитесь с неким Питом Александером, ещё одним отставником из специальных сил. Он помогал Управлению организовывать операции в Афганистане ещё в 1980-х годах. Насколько я слышал, неплохой парень, но не хочет растить собственные таланты. Так что присматривайте за своим бумажником, капитан. — С этими словами генерал кивнул, давая понять, что аудиенция закончена.

— Да, сэр, — пообещал Карузо. Он выпрямился, сохраняя положение «смирно».

М-2 улыбнулся.

— Семпер фи, сынок[8]

— Так точно, сэр. — Карузо, вышел из кабинета, кивнул ганни, молча прошёл мимо подполковника, который не потрудился даже взглянуть на него, и сбежал вниз по лестнице, думая над одним лишь вопросом: куда, чёрт возьми, его хотят засунуть?

В нескольких сотнях миль от Вашингтона другой человек, носивший ту же фамилию Карузо, ломал голову над точно таким же вопросом. ФБР заслужило свою репутацию одного из ведущих правоохранительных учреждений Америки, благодаря удачным расследованиям похищений детей и взрослых, когда преступники бежали, увозя с собой жертвы, в соседние штаты. Особенно активно Бюро развернулось после принятия закона Линдберга[9] в 1930-х годах. Неизменно успешные расследования таких преступлений практически положили конец похищениям ради выкупа — по крайней мере, умные преступники решили такими вещами не заниматься. Бюро доводило до конца расследование каждого похищения, и до профессиональных преступников наконец дошло, что эти игры лучше оставить любителям и безмозглым сосункам. Такое положение вещей оставалось неизменным на протяжении многих лет, пока не появились похитители, имеющие иные цели, помимо денег.

Ловить этих людей было намного труднее.

Пенелопа Дэвидсон исчезла сегодня утром по дороге на детскую площадку. Её родители позвонили в полицию не более чем через час после её исчезновения, а управление местного шерифа довольно скоро поставило в известность ФБР. Процедура предусматривала безотлагательное подключение ФБР к расследованию, поскольку было необходимо учитывать возможность того, что жертву перевезут в соседний штат. Джорджтаун, что в штате Алабама, располагался всего в получасе езды от границы с Миссисипи, и поэтому Бирмингемское отделение ФБР среагировало на сигнал быстрее, чем кошка бросается на мышь. В спецификации ФБР для похищений предусмотрено кодовое обозначение "7", и, узнав о «семёрке», чуть ли не все агенты уселись в свои автомобили и направились на юго-запад, туда, где располагался маленький городишко, существовавший за счёт торговли сельскохозяйственной продукцией окрестных фермеров. Однако почти все агенты в глубине души считали поиски обречёнными на неудачу. С момента похищения прошло уже несколько часов. Согласно статистике, большую часть жертв подвергали сексуальному насилию, а затем убивали в течение четырех-шести часов. Только чудо могло помочь вернуть ребёнка живым в такой короткий срок, а чудеса, увы, случались нечасто.

Но большинство агентов были семейными людьми, имели жён и детей, и потому делали все, что нужно, не за страх, а за совесть, работая так, будто у них были шансы на успех. Оперативный дежурный отдела первым связался с местным шерифом, которого звали Пол Тернер. Бюро считало его любителем в розыскном деле, и сам Тернер тоже не был о себе чрезмерно высокого мнения на этот счёт. От мыслей о маленькой девочке, изнасилованной и убитой на территории, за которую он отвечает, у него начинались спазмы в желудке, и он совершенно искренне приветствовал помощь федеральной службы. Каждый человек со значком и оружием получил фотографии. Были изучены карты. Местные полицейские и специальные агенты ФБР прежде всего обследовали участок в пять кварталов между домом Дэвидсонов и школой, в которую девочка ходила каждое утро на протяжении двух месяцев. Были опрошены все обитатели этого района. Тем временем в Бирмингеме по компьютерной базе данных провели поиск всех, кто был так или иначе причастен к сексуальным преступлениям и обитал в радиусе ста миль от Джорджтауна, и направили к ним для допроса агентов ФБР и полицейских. Все близлежащие дома обыскали, как правило, с разрешения хозяина, но в некоторых случаях обошлись и без разрешения: местные судьи относились к похищениям весьма неодобрительно и с готовностью давали санкции на обыск.

У специального агента Доминика Карузо это было не первое серьёзное дело, но «семёрок» при нём пока не случалось. Он ещё не был женат, не имел детей, и от мысли о пропавшем ребёнке его кровь сначала похолодела, а потом вскипела. «Официальная» фотография, сделанная в детском саду, запечатлела голубые глаза, только-только начавшие темнеть белокурые волосы и робкую милую улыбку. Целью этой «семёрки» было не вымогательство. Семья девочки была рабочей и самой обычной. Отец служил линейным монтёром местной кооперативной электросети, а мать работала неполный рабочий день помощницей медсёстры в окружной больнице. Родители регулярно посещали методистскую церковь и на первый взгляд не производили впечатления людей, способных на жестокость по отношению к детям, хотя такую возможность тоже предстояло изучить. Старший агент Бирмингемского отделения был опытным человеком, и его первое впечатление о деле было очень пессимистическим: неизвестный мог оказаться серийным похитителем и убийцей, питавшим сексуальное влечение к малолетним детям и знавшим, что самым верным способом сокрытия преступления являлось убийство жертвы. Маньяк находился где-то поблизости, Карузо был в этом глубоко уверен. Доминик Карузо был молодым агентом, всего год тому назад закончившим Академию в Квантико, но нынешнее место службы было у него уже вторым: неженатый агент ФБР имел не больше возможности выбирать себе назначение, чем воробей — лететь против урагана. После обучения он семь месяцев прослужил в Ньюарке, что в Нью-Джерси, но Алабама пришлась ему больше по душе. Правда, погода здесь частенько бывала малоприятной, но эти места не так сильно походили на взбудораженный улей, как тот грязный город, из которого его перевели сюда. Сейчас ему было поручено патрулировать район к западу от Джорджтауна, смотреть в оба и ждать, не подвернётся ли что-нибудь такое, что можно будет расценить как более или менее важную информацию. Он обладал слишком малым опытом для того, чтобы толково вести допросы. Для развития этого навыка требовались годы; впрочем, Карузо считал, что у него должно хватить ума для этой работы. Кроме того, он как-никак закончил колледж с учёной степенью по психологии.

«Искать автомобиль с маленькой девочкой, — рассуждал он. — Причём, вероятно, её не будет в салоне. Оттуда она могла бы выглянуть и попытаться помахать рукой, как-то ещё позвать на помощь... Нет, мерзавец, скорее всего, должен связать её, надеть наручники или, что вероятнее, замотать руки скотчем и, конечно, заткнуть рот». Маленькая девочка, беспомощная и перепуганная... Его пальцы судорожно стиснули баранку. Зашуршала и включилась автомобильная рация.

— Бирмингемская база — всем, кто работает по «семёрке». Мы получили информацию, что подозреваемый может передвигаться в небольшом белом грузовом фургоне. Вероятно, «Форд», белый, немного испачканный. С алабамскими номерами. Если увидите похожую машину, немедленно сообщайте, и мы пришлём местных полицейских проверить её.

Это означало, что включать свои спецсигналы не следовало, а нужно было просто сопровождать подозрительный автомобиль до тех пор, пока это возможно, добавил про себя Карузо. Пришло время поработать головой.

"Если бы я был такой вот тварью... Куда бы я постарался спрятаться? — Карузо сбавил скорость, продолжая думать. — В таком месте, куда достаточно легко добраться. Но при этом не на главной дороге... приличная небольшая дорога с поворотом на какой-нибудь неприметный просёлок. Легко въезжать, легко выезжать. В таком месте, где соседи не могли бы видеть или слышать, что происходит..."

Он поднял лежавший рядом с ним на сиденье микрофон.

— Карузо вызывает бирмингемскую базу.

— Слушаю тебя, Доминик, — ответил агент, сидевший на связи. Радиоаппаратура ФБР была снабжена шифраторами, и их не мог прослушать никто посторонний, если только он не располагал дешифратором, настроенным соответствующим образом.

— Я насчёт белого фургона. Насколько это точно?

— Пожилая женщина рассказала, что, когда выходила за газетой, видела маленькую девочку, подходящую под описание, разговаривавшую с каким-то парнем возле белого фургона. Подозреваемый — мужчина кавказской внешности, неопределённого возраста, никаких других примет нету. Не очень-то очень, Дом, но это все, чем мы располагаем, — сообщил специальный агент Сэнди Эллис.

— Сколько народу проходило по сексуальным преступлениям против детей? — спросил Карузо.

— Компьютер выдал в общей сложности девятнадцать. С каждым из них уже пообщались. Ни малейшего просвета. Больше ничего у нас нет, дружище.

— Понял вас, Сэнди. Отключаюсь.

Ехать дальше, внимательно смотреть по сторонам... Он задал себе вопрос: было ли в его нынешнем занятии хоть что-то общее с тем, что его брат Брайан испытал в Афганистане — одиночество, поиски врага... Его глаза шарили по обочинам в поисках отходящих от шоссе грунтовых дорог: вдруг на одной из них обнаружатся свежие следы шин.

Он снова взглянул на небольшую — в размер бумажника — фотографию. Хорошенькая маленькая девочка, только-только начавшая учиться читать. Ребёнок, для которого мир всегда был добрым и безопасным местом, где правили всемогущие мама и папа, ребёнок, который ходил в воскресную школу и делал гусениц из картонных коробок из-под яиц и ёршиков для трубки и учился петь «Я знаю, Иисус меня любит, ведь так нас Библия учит...». Его голова безостановочно поворачивалась направо и налево. И вот на расстоянии около ста ярдов он заметил грунтовую дорогу, уходившую в лес. Снизив скорость ещё немного, он увидел, что дорога описывает плавный зигзаг и скрывается за деревьями, но они росли редко, и он смог разглядеть...

...дешёвый каркасный дом... а рядом с ним... угол фургона?.. Но он был скорее бежевым, чем белым...

Ладно, та старушка, которая видела маленькую девочку и машину... Насколько далеко она находилась, была ли машина освещена или располагалась в тени?.. Столько всяких факторов, все переменчиво, ничего постоянного... Какой бы хорошей ни была Академия ФБР, она не могла подготовить тебя ко всему — чёрт возьми, какое может быть «все»! Кстати, там тебе говорили — говорили! — что ты должен доверять своему инстинкту и опыту... Но опыт Карузо измерялся каким-то жалким годом...

И всё же...

Он остановил автомобиль.

— Карузо вызывает бирмингемскую базу.

— Слушаю, Доминик, — ответил Сэнди Эллис.

Карузо доложил о своём местоположении.

— Я на 10-7, собираюсь выйти и взглянуть на кое-что.

— Понял тебя, Дом. Нуждаешься в подкреплении?

— Ответ отрицательный, Сэнди. Скорее всего, пустой номер. Просто постучусь в дверь и поговорю с теми, кто там живёт.

— Ладно, я буду наготове.

У Карузо не было карманной рации — этим благом цивилизации пользовались местные полицейские, но не Бюро, — и потому, выйдя из машины, он оказался без связи, если не считать его сотового телефона. На правом бедре у него висел в кобуре «смит-вессон 1076». Он выбрался из автомобиля и прикрыл дверь, не захлопывая её, чтобы не наделать шума. Люди всегда оборачиваются на щелчок замка автомобильной двери.

«Удачно получилось, что я надел тёмный костюм», — думал Карузо, забирая вправо. Перво-наперво нужно было осмотреть фургон. Он шёл нормально, не пытаясь скрываться, но не отрывал взгляда от окон обшарпанного домишки. Ему, с одной стороны, хотелось увидеть там чьё-нибудь лицо, но, с другой стороны, он радовался, что никто оттуда не высовывался.

Фордовскому фургону было на вид лет шесть. На стенках заметны небольшие царапины и вмятины. Водитель подъехал к дому задним ходом и поставил машину так, чтобы сдвижная дверь оказалась возле стены. Так обычно ставят свои машины рабочие: скажем, плотники или водопроводчики. Хотя так мог поступить и человек, несущий маленькое, но сопротивляющееся тело. Карузо не вынимал пистолет, но его пиджак был расстёгнут. Умение быстро доставать оружие относилось к тем вещам, которыми обязан владеть любой коп мира, причём частенько это движение отрабатывается перед зеркалом, естественно, без выстрела, завершающего движение, хотя, честно говоря, застрелить кого-нибудь таким образом можно разве что случайно.

Карузо не торопился. Стекло двери с водительской стороны было опущено. В машине было пусто. Ободранный, давно не крашенный металлический пол, запасное колесо, домкрат... и большой рулон скотча...

Скотча в фургоне оказалось много. Свободный конец рулона был подвернут, словно хозяин желал быть уверенным в том, что при необходимости сможет быстро размотать ленту и её не придётся, ругаясь, поддевать ногтями. Очень многие так поступают. И ещё там имелся коврик, брошенный — нет, приклеенный скотчем к полу, сразу за пассажирским сиденьем... и разве это не ещё один кусок скотча свисает с металлической рамы сиденья? Что все это могло бы означать?

И что же дальше? — задумался было Карузо, но вдруг почувствовал, что по коже на его предплечьях пробежали мурашки. Он изрядно волновался. Ему никогда ещё не доводилось самому производить арест, он даже не участвовал в расследовании дел, предусматривающих значительные сроки заключения. В Ньюарке он немного погонялся за разыскиваемыми преступниками, изловил троих, но он всегда занимался этим в компании с каким-нибудь более опытным агентом, который брал на себя инициативу. Теперь он стал немного опытнее... «Но лишь немного», — напомнил он себе.

Карузо повернул голову к дому. Его мозг теперь работал очень быстро. Что у него, по большому счёту, имелось? Довольно мало. Он заглянул в самый обычный лёгкий грузовичок и не увидел ни одной прямой улики, которая указывала бы на то, что тот как-то связан с преступлением — обычный пустой грузовик с мотком скотча и маленьким ковриком на обшарпанном полу.

И всё же...

Молодой агент вынул из кармана сотовый телефон и, нажав запрограммированную кнопку, включил набор номера отдела.

— ФБР. Чем я могу вам помочь? — спросил женский голос.

— Карузо вызывает Эллиса. — Вызов был мгновенно переключён.

— Что у тебя новенького, Дом?

— Белый фургон «Форд Эконолайн», алабамский номер европа-ромео шесть-пять-ноль-один, припаркованный около дома. Сэнди...

— Да, Доминик?

— Я намерен постучаться в дверь этого парня.

— Тебе нужно подкрепление?

Карузо на секунду задумался.

— Вас понял. Ответ утвердительный.

— Примерно в десяти минутах от тебя находится патруль окружной полиции. Дождись их, — посоветовал Эллис.

— Вас понял, дожидаться их.

Но ведь речь шла о жизни маленькой девочки...

И он направился к дому, стараясь двигаться так, чтобы оставаться вне поля зрения ближайших окон. Ему показалось, что время остановилось.

Он едва не выскочил из собственной кожи, услышав крик. Это был ужасный, пронзительный вопль, какой мог бы издать кто-нибудь, взглянув в лицо самой смерти. Мозг агента воспринял информацию, но в то же время Доминик не без удивления обнаружил, что пистолет оказался в его руках, прямо перед грудью. Пусть ствол оружия смотрел в небо, но пистолет из кобуры словно сам собой перепрыгнул в руки. К этому моменту Карузо осознал, что услышал крик женщины, а затем его мысли начали обретать чёткость, как будто соединились какие-то контакты.

Быстро, но бесшумно двигаясь, он пересёк подъездную дорожку и оказался у двери, защищённой сверху покосившимся, кое-как сделанным навесом. Дверь представляла собой раму с натянутой сеткой — для защиты от насекомых. Вход остро нуждался в покраске, как, впрочем, и весь дом. Вероятно, жильё сдавалось в аренду, причём, очень дёшево. Сквозь сетку Карузо увидел коридор, слева от которого располагалась кухня, а справа ванная. Оттуда, где он находился, был виден белый фаянсовый унитаз и угол раковины умывальника.

Задумавшись на мгновение, есть ли у него достаточно веские основания для того, чтобы войти в дом, он решил, что да, есть. Он осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь. Пол коридора был застелен дешёвой затоптанной ковровой дорожкой. Агент на цыпочках пошёл по этой дорожке с оружием в руке, все чувства обострились до предела, он был готов мгновенно отреагировать на любое изменение обстановки. По мере продвижения вперёд угол зрения менялся, он уже не видел кухню, зато перед ним открылась ванная...

Пенни Дэвидсон, раздетая догола, полулежала в ванне. Ярко-голубые глаза были широко открыты, а горло перерезано от уха до уха. Кровь густо покрывала плоскую детскую грудь и стенки ванны. Рана была так глубока, что могло показаться, будто на шее девочки открылся второй рот.

Как ни странно, организм Карузо никак не отреагировал на столь ужасное зрелище. Его глаза зафиксировали увиденное чуть ли не с беспристрастностью фотоаппарата, но в настоящий момент он думал лишь о том, что человек, который сделал это, жив и находится всего в нескольких шагах.

Было ясно, что шум, который он слышал, доносился из помещения, располагавшегося слева и спереди. По-видимому, из гостиной. Звучал телевизор. Преступник мог находиться там. Был ли здесь ещё кто-нибудь? У Карузо не было времени выяснять это, да, честно говоря, это его сейчас не слишком сильно заботило.

Ощущая, что его сердце колотится, как отбойный молоток, но медленно и осторожно, агент продвинулся ещё немного вперёд и выглянул за угол. Он сидел там — белый мужчина под сорок лет, с редеющими волосами, — и смотрел телевизор. Полностью поглощённый фильмом ужасов — крик, который Карузо услышал снаружи, донёсся из динамиков телевизора, — он потягивал пиво из алюминиевой банки с надписью «Миллер, светлое». На лице застыло довольное и нисколько не встревоженное выражение. «Не исключено, что он уже забыл о том, что сделал», — подумал Доминик. И прямо перед сидящим — господи! — на журнальном столике лежал огромный мясницкий нож, покрытый кровью. И на футболке его была кровь — брызги крови. Из горла маленькой девочки.

"Главная беда с этими подонками состоит в том, что они никогда не сопротивляются, — как-то раз сказал один из преподавателей Академии ФБР. — О да, каждый из них считает себя Джоном Уэйном[10], когда измывается над беззащитными детишками, но никто из них не станет сопротивляться вооружённым полицейским. И, знаете, это ужасный позор", — закончил преподаватель.

Ты не поедешь сегодня в тюрьму! Эта мысль возникла в голове Карузо как будто сама собой. Большой палец правой руки отжал курок пистолета, приведя оружие в готовность к стрельбе. Как бы со стороны он отметил, что его руки сделались холодными, как лёд.

В самом углу коридора, как раз там, где нужно было поворачивать налево, стоял старый обшарпанный, как и все здесь, восьмиугольный приставной столик. На нём красовалась прозрачная ваза из синего стекла, явно дешёвая, возможно, купленная в местном магазине «Кей-март». Она предназначалась для цветов, но сегодня их в вазе не оказалось. Медленным, рассчитанным движением Карузо поднял ногу и, резко толкнув, перевернул стол. Стеклянная ваза с грохотом разбилась на деревянном полу.

Преступник резко дёрнулся и повернулся, чтобы взглянуть на неожиданного гостя, появившегося в его доме. Его оборонительные действия были чисто инстинктивными, а не продуманными — он схватил с журнального столика окровавленный нож. Карузо даже не успел улыбнуться, хотя ему хватило времени сообразить, что мерзавец сделал самую последнюю ошибку в своей жизни. Все сотрудники американских полицейских агентств знают лучше, чем текст Святого Евангелия, что человек с ножом в руке, находящийся на расстоянии менее двадцати одного фута, представляет собой прямую и непосредственную угрозу для жизни. А этот уже начал подниматься на ноги.

Но ему так и не удалось сделать это.

Палец Карузо надавил на спусковой крючок «смита», отправив первую пулю прямо в сердце преступника. В ту же секунду за ней последовали ещё две. На белой футболке появилось большое красное пятно. Мужчина посмотрел вниз, на свою грудь, затем на Карузо — с выражением крайнего изумления, а потом осел в кресло, не произнеся ни слова и даже не закричав от боли.

Следующими действиями Карузо была проверка оставшейся части дома. Единственная спальня. Пусто. В доме ещё имелась кухня со второй дверью наружу, оказавшейся запертой изнутри. После этого он испытал нечто, похожее на облегчение. В доме больше никого не было. Он вернулся к похитителю. Тот сидел в кресле с открытыми глазами. Но Доминик попал точно туда, куда хотел. Прежде всего он вынул нож из руки трупа и надел на убитого наручники — потому что его так учили. Затем пощупал пульс на сонной артерии, но это была чистейшая проформа. Парень не мог уже увидеть ничего, кроме адских врат. Карузо извлёк сотовый телефон и снова вызвал Бюро.

— Дом? — вопросительно произнёс Эллис, как только звонок переключили на него.

— Да, Сэнди, это я. Я только что уложил его.

— Что-что? — встревожился Сэнди Эллис.

— Пропавшая девочка здесь. Она мертва — перерезано горло. Я вошёл, и парень кинулся на меня с ножом. Пришлось его уложить. Он здесь и тоже мёртв, как долбаный адский дух.

— Иисус! Доминик! Окружной шериф уже подъезжает к тебе. Приготовься встречать гостей.

— Вас понял, Сэнди, жду шерифа.

Звуки сирен раздались через две, от силы три минуты. Карузо вышел из двери. Он заранее снял со взвода и убрал в кобуру свой пистолет, а удостоверение агента ФБР, напротив, вынул из кармана и поднял над головой в левой руке. Шериф подошёл к нему, держа пистолет на изготовку.

— Все под контролем, — заявил Карузо самым спокойным тоном, на какой был способен. Впрочем, он успел взять себя в руки. Жестом он предложил шерифу Тернеру войти в дом, но сам остался снаружи. Через минуту-другую полицейский вернулся. Его «смит-вессон» уже был убран в кобуру.

Тернер вполне походил на классический голливудский образ южного шерифа: высокий, крупный, с толстенными ручищами и глубоко врезавшимся в тело поясом, там, где, как принято считать, находится талия. Правда, он был чернокожим. Такого в кино не бывает.

— Что здесь случилось? — спросил он.

— Вы не могли бы чуточку подождать? — Карузо глубоко вздохнул. Ему нужно было немного времени, чтобы точно сообразить, как лучше изложить историю. Оценка Тернера была очень важна, потому что убийства расследовались местными властями, следовательно, происшедшее подпадало под юрисдикцию шерифа.

— Угу. — Тернер достал из кармана рубашки пачку «Кулз» и предложил сигарету Карузо, но тот мотнул головой.

Молодой агент сел на некрашеную деревянную ступеньку и попытался сосредоточиться, чтобы сложить все воедино. Итак, что же именно произошло? Что именно он только что сделал? И как именно ему следует все это объяснить? Голосок из глубины сознания шёпотом подсказывал ему, что он не испытывает ни малейшего сожаления. В смысле — по поводу преступника. Он попал сюда слишком, слишком поздно и не успел помочь Пенелопе Дэвидсон. На сколько он опоздал? На час? Может быть, даже на полчаса? Эта девочка не придёт домой сегодня вечером, никогда больше мать не уложит её в постель, и отец не поцелует её перед сном. И поэтому специальный агент Доминик Карузо не испытывал ровным счётом никакого раскаяния. Только сожаление из-за того, что слишком промедлил.

— Ну, что, теперь можете говорить? — осведомился немного погодя шериф Тернер.

— Я решил поискать место наподобие этого и, когда проезжал мимо, увидел припаркованный фургон... — начал Карузо. Он поднялся и повёл шерифа в дом, чтобы объяснить подробности на месте. — Каким-то образом я умудрился споткнуться о стол. Он увидел меня, схватил нож, повернулся ко мне... Ну, а я вынул пистолет и застрелил подонка. Если не ошибаюсь, три пули.

— Угу, — промычал Тернер, склонившись над трупом. Кровь из раны уже не текла. Все три пули угодили прямо в сердце, и оно почти сразу же прекратило свою работу.

Пол Тернер вовсе не был таким тупицей, каким его привыкли считать (или делали вид, что считали) правительственные агенты, прошедшие специальное обучение. Он посмотрел на тело, обернулся к дверному проёму, откуда Карузо вёл стрельбу, и прикинул на глаз расстояние и угол.

— Так, — сказал шериф, — вы споткнулись о тот столик. Подозреваемый видит вас, хватает нож, и вы, опасаясь за свою жизнь, вынимаете пистолет и делаете три выстрела подряд. Правильно?

— Да, именно так все и было.

— Угу, — подытожил полицейский, который каждый охотничий сезон добывал по оленю.

Шериф Тернер запустил руку в правый карман брюк и достал ключи на цепочке — подарок отца, который был носильщиком пульмановских вагонов на старом Центральном Иллинойском вокзале. Вместо брелока к цепочке был припаян серебряный доллар 1948 года. Шериф приложил полуторадюймовую в диаметре монетку к груди похитителя, и оказалось, что она полностью закрыла все три раны. В его глазах мелькнуло скептическое выражение. Впрочем, он тут же перевёл взгляд на дверь ванной, и ещё до того, как он вынес свой вердикт по поводу случившегося, его лицо вновь обрело спокойно-сосредоточенное выражение.

— Что ж, так мы все это и опишем. Хорошо стреляешь, сынок.

Ещё через несколько минут возле жалкого домишки скопилась добрая дюжина автомобилей, принадлежавших полиции и ФБР. Затем прибыла передвижная лаборатория Алабамского департамента общественной безопасности — для обследования места преступления. Судебный фотограф израсходовал двадцать три кассеты высокоскоростной цветной плёнки. Эксперты упаковали нож, чтобы снять с него отпечатки пальцев и проверить кровь на предмет совпадения с кровью жертвы — все это, несомненно, было пустой формальностью, но криминологическая экспертиза имеет свои правила, которые в случаях, связанных с убийствами, исполняются особенно рьяно.

Одним из последних приехал Бен Хардинг, руководитель бирмингемского отделения Федерального бюро расследований. Обо всех перестрелках с участием агентов следовало докладывать директору ФБР Дэну Мюррею, с которым Хардинг давно находился в приятельских отношениях. Прежде всего он подошёл к Карузо и удостоверился, что тот пребывает в нормальном моральном и физическом состоянии. После этого он направился к Полу Тернеру, чтобы засвидетельствовать своё почтение и узнать мнение шерифа по поводу случившегося. Карузо поглядывал на начальников издали и видел, как Тернер говорил, сопровождая речь выразительными жестами, а Хардинг кивал в ответ. Было, впрочем, ясно, что шериф Тернер изложил свою официальную точку зрения, и это было хорошо. Капитан патрульной службы штата стоял рядом и тоже кивал.

Однако истинная правда заключалась в том, что Доминику Карузо было на всё это наплевать. Он твёрдо знал, что сделал все совершенно правильно — только, увы, на час позже, чем это следовало сделать. В конце концов Хардинг подошёл к самому младшему из своих подчинённых.

— Как вы себя чувствуете, Доминик?

— Заторможенным, — ответил Карузо. — Чертовски заторможенным. Ну, да, я знаю, что ничего другого ожидать и не стоило...

Хардинг положил ему руку на плечо и легонько встряхнул.

— Ты проявил себя как нельзя лучше, — сказал он, перейдя на отеческий тон, и добавил, после небольшой паузы: — И как же всё это происходило?

Карузо слово в слово повторил то, что говорил шерифу. Даже в его собственном сознании эта версия уже оформилась как истинная. Доминик знал, что мог бы рассказать и чистую правду, и ему не сделали бы за это ничего плохого, но зачем искушать судьбу? С официальной точки зрения, его стрельба была полностью обоснована, и это будет записано в его личном деле.

Хардинг выслушал Карузо молча, лишь время от времени задумчиво кивая. Ему предстояло ещё написать подробный рапорт и отправить его через «Федерал-экспресс» в округ Колумбия. Но у него не было никаких сомнений, что в газетах появятся восторженные сообщения о том, что агент ФБР выследил и застрелил похитителя и убийцу ребёнка в тот самый день, когда было совершено преступление.

Тем временем прибывшие тщательно обыскали дом и нашли цифровую камеру. Никого особо не удивило, когда выяснилось, что мерзавец снимал свои предыдущие преступления и хранил все эти записи в своём компьютере «Делл». Получилось, что Карузо закрыл не одно, а сразу несколько дел. А раз так, то ФБР влепит в его личное дело большую золотую звезду.

Хотя, насколько большой окажется эта звезда, не мог сказать ни сам Карузо, ни даже Хардинг. Охотники за талантами уже шли по горячему следу Доминика Карузо.

И ещё кое-кого.