Звери в природе

Глава девятая Тюлени

Мои первые встречи с тюленями произошли на Беломорской биостанции Московского университета. Впечатление, как часто случается, было самое неожиданное. Проходя на катере мимо небольших островов в Кандалакшской губе, мы видели отдельных зверей, лежащих изогнувшись, как лодочки, на отмелях. Я тогда не знал, что это самое характерное положение лежащих нерп. Потом, когда мы пристали к одному из островков, я увидел торчащую из воды усатую голову, с любопытством глядевшую на наше судно. Было полное впечатление, что это человек стоит на мелком месте по грудь в воде. Но там, где находился тюлень, было отнюдь не мелко — он был дальше от берега, чем наш корабль. На обратном пути под самым бортом вынырнул крупный морской заяц (вид тюленя), глядя на нас и топорща громадные усы. Позже я видел много тюленей на Камчатке и на Командорах. На острове Медном С. В. Мараков водил меня на лежбища островных тюленей — áнтуров, имевших очень красивую черно-мраморную расцветку. Наконец в начале марта 1978 года я приехал на Белое море специально, чтобы сделать зарисовки гренландских тюленей на ледовых залежках.

Гренландский тюлень, в отличие от нерп, которых мы видели у побережий, никогда не выходит на берег. Он связан только со льдами. Так называемое беломорское стадо гренландского тюленя приходит в Белое море на сезон размножения — в конце февраля — начале марта. Первыми появляются взрослые самки и образуют большие залежки на ледяных полях и плавающих льдинах. Там, где нет естественных разводий, звери проделывают во льду отверстия — лунки, через которые выходят на лед. Лунка имеет почти идеально круглую форму и размером такова, чтобы через нее точно проходило тело тюленя. Самки на льдах родят детенышей и держатся около них в течение короткого (две недели) периода молочного вскармливания. Молоко тюленя очень жирное, и детеныши растут необычайно быстро, проходя в короткое время все возрастные стадии.

У поморов, чья жизнь на протяжении многих поколений была связана с морским промыслом, для гренландских тюленей разного пола и возраста существуют специальные названия. Взрослая самка называется ýтельгой, взрослый самец — лысунóм, новорожденный детеныш — зеленцóм. Действительно, у него совершенно необыкновенная окраска: он желто-зеленоватый, как полуспелый лимон. Покрыт он пушистым мехом, но еще не набрал жира, поэтому у него маленькое тело с большой головой и ластами. Эта окраска держится один-два дня, затем быстро светлеет, дольше всего сохраняясь на брюхе. Детеныш превращается в белькá. Белек лежит на льду и, питаясь жирным материнским молоком, быстро набирает вес: зеленец весит около 7 килограммов, масса белька за каких-нибудь 10–12 дней увеличивается до 30 и более килограммов. В возрасте двух недель детеныш начинает линять, и с него сходит детский бельковый наряд. Такой линяющий детеныш не питается и называется хохлýшей. Заканчивая линьку, тюлененок превращается в сéрку, которая имеет гладкую короткую шерсть без подшерстка, очень похожую на покров взрослых тюленей. На этой стадии тюлени начинают жить самостоятельно, питаясь планктонными рачками. Они уже хорошо плавают и ныряют и образуют отдельные от взрослых зверей залежки. К этому времени льды, на которых лежат тюлени, медленно дрейфуя, достигают выхода из Белого в Баренцево море. К концу периода выкармливания детенышей (когда они начинают линять) к залежкам самок приходят взрослые самцы, и происходит спаривание.

У местного населения тюлений промысел — давнее традиционное занятие. Промышляли и взрослых тюленей, и бельков. Сезон промысла тюленей — время общей промысловой страды для всего Беломорья. Промысловые бригады из всех приморских колхозов съезжаются в один поселок. Бригады распределяются таким образом, чтобы дать каждому колхозу долю добычи. Административным центром промысла бельков была деревня Нижняя Золотица — название, давно мне знакомое по рассказам поморских писателей, в первую очередь Бориса Шергина. Нижняя Золотица — настоящая музейная северная деревня. Такие дома, как там, мне приходилось видеть только в музеях деревянного зодчества. Здесь же это была жизнь, но, к сожалению, какая-то уходящая. Людей в деревне было мало, и лишь во время промысла здесь кипела жизнь. Поэтому местные жители воспринимали сезон промысла как праздник. Но если во времена Шергина (первая половина нынешнего столетия) промысловые бригады выходили в море на судах, то сейчас ведущее промысел межколхозное объединение арендует для этой цели вертолеты. Вертолеты высаживают на лед промысловые бригады, весь рабочий день курсируют между ними и базой, доставляя добычу на разделочные площадки. В каждой бригаде имеется радист, который сидит на одном месте, поставив около себя мачту с флажком. Он поддерживает связь с вертолетом — иначе бригаду нелегко найти в море: за рабочий день льдина может сместиться на расстояние до десяти километров. Организация промысла требует больших денежных затрат, поэтому зверобойные бригады очень дорожат временем.

Работа зверобоя тяжелая и требует большой ловкости и сноровки. В течение всего дня он бегает по плавучим льдам, перебегая со льдины на льдину; таскает за собой добытых зверей, для чего на него надета специальная сбруя из системы ремней и крючьев. Ловко и быстро работают на разделочных площадках раздельщики, по-местному — «шкéрщики». Около площадок растет штабель замороженных туш, за которыми прилетает вертолет и увозит их в звероводческие хозяйства. Шкурки везут в деревню, в цех первичной обработки, откуда потом отправляют на меховые фабрики.

Пока были трудности с погодой, начальник промысла только отмахивался, когда я просил разрешения вылететь с бригадой на лед. В предпоследний день промысла мне это удалось, а затем и в последний. Получилось два дня, в каждый из которых я проводил на льду по четыре часа. Эти часы стоили всех хлопот! Казалось только, что четыре часа проходили как одна минута. Рисовать приходилось в большой спешке. Хорошо еще, что в эти дни не было сильных морозов! Все равно, конечно, акварель на бумаге замерзала. Мне было велено ходить так, чтобы не терять из виду радиста, а он должен был подать мне знак, когда нужно заканчивать работу и лететь обратно. Бригада быстро уходила, и я в течение всего дня с трудом различал ее вдалеке. Вертолеты появлялись над участком ее работы, напоминая охотящихся стрекоз. Они то летели, то снижались и зависали, то вдруг поднимались с добычей на подвеске.

Ощущение, когда находишься на залежке среди зверей, совсем особенное. Звери лежали всюду, но не густо, а рассредоточенными группами среди торосов и разводий. Лед и снег были удивительно чистыми. Такой чистоты не бывает на земле. Тюлени очень по-разному реагировали на меня, но в основном подпускали близко. Это были огромные длинные звери с маленькими узкими головками и очень большими глазами. Окраска самок разная в зависимости от возраста. Молодые самки называются серо-пятнистыми, их окраска почти такая же, как у серки: некрупные темно-серые пятна, разбросанные по более светлому фону. С возрастом по бокам спины сгущаются, как облака, длинные, неправильной формы, темные пятна-ленты, расположенные как сложенные крылья. Темнеет у зверей и морда. К 5–8 годам самки приобретают окраску, называемую «крыланом»: темно-серые или чуть буроватые пятна четко рисуются на сизо-стальном фоне окраски спины и боков.

Снег ослепительно-белый, а торосы и края льдин — нежно-зеленоватые. Под торосами или просто на снегу были видны чуть желтоватые бельки. Тела взрослых зверей плотные, бельки же казались полупрозрачными. То и дело из ближайших лунок высовывались головы тюленей на длинных шеях. Усы зверей топорщились, огромные глаза были вытаращены, ноздри то открывались, то закрывались. Звери фыркали и всхрапывали, как кони. Вылезая на лед, они цеплялись за края лунок длинными когтями. Двигались они по льду разными способами. То это были короткие толчки, когда они действовали передними ластами одновременно; то, двигая ими попеременно, они изгибали туловище, как ящерицы, вправо-влево. Набрав таким образом разгон, они скользили уже по прямой, как санки, продолжая действовать попеременно передними ластами, словно лыжники, отталкивающиеся только палками. Задние конечности никакого участия в движении не принимали. Когда же зверь уходил в лунку, задняя половина его тела вертикально поднималась надо льдом.

Некоторые самки были с детенышами, другие без них. Но здесь уже прошла промысловая бригада. Некоторые одинокие самки явно разыскивали своих детенышей, двигаясь по их следу. Уткнув нос в поверхность льда, они шли коротенькими толчками, совершенно не работая конечностями. Передние ласты были вытянуты «по швам», и самки лишь слабо загребали грудью. Когда одинокая самка приближалась к чужому детенышу, его мать принимала позу угрозы, вытягивая вверх шею и голову. Усы топорщились, как крылья, ноздри раздувались, и самка издавала тягучую трель. Иногда она при этом скребла когтями снег. Некоторые самки бросались на подошедшую, «наезжали» на нее грудью и царапали когтями. Надо сказать, что самки, особенно старые, энергично защищают детенышей и от зверобоев.

При моем приближении некоторые самки поспешно убегали, косясь на меня. Другие же угрожающе вытягивали шеи, заводя свои трели. К одной такой самке я подошел вплотную и стал ее рисовать. Это была средневозрастная утельга с еще не полностью сформированной окраской крылана. Я сидел около нее спокойно, и она тоже скоро успокоилась и перестала обращать на меня внимание. Она то засыпала, то кормила своего детеныша. Детеныш, наевшись, засыпал, а проснувшись, начинал играть. Детенышей, играющих друг с другом, я здесь не видел. Игра заключалась в порывистых движениях и переворотах на льду. Когда самка переходила на другое место, детеныш следовал за ней. Приближавшихся чужих детенышей утельга отгоняла так же, как и других самок. С разных сторон слышались крики детенышей — протяжное и жалобное «ма-а-а-а». Один белек свалился в разводье и долго не мог выбраться на лед.

Когда я отправлялся на лед, мне было велено возвращаться не последним рейсом со всей бригадой, а предпоследним. Внезапно вблизи появился вертолет, и радист махнул мне рукой. Я только что по-настоящему вошел в азарт работы, но надо было подчиняться. Я побежал к вертолету, который стоял на льду, работая винтом на полных оборотах. Вертолеты на лед по-настоящему не садятся, они держатся на работающем винте, лишь касаясь льда колесами. Ведь иначе, если лед даст трещину под тяжестью машины, она не успеет раскрутить свой винт. Не имея опыта, я быстро побежал к машине, забыв, что вблизи ее корпуса — сильнейший воздушный поток. С меня слетела шапка, и рисунки мои разлетелись по льду. Наскоро собрав их и прижав к себе, я подбежал к вертолету. У самого корпуса машины воздух был абсолютно спокоен. Летчики приветливо спросили меня, как мои дела. Привыкнув иметь дело с фотографами, они думали, что времени у меня было достаточно, и я рвусь назад. Я им сказал, что все хорошо, но мало. Они очень удивились: «Хотите остаться? Оставайтесь, заберем последний рейсом!» И я остался еще на час. На обратном пути командир вертолета пообещал взять меня на лед и на следующий день.

Замечательно красива залежка с воздуха. Освещенная солнцем поверхность ледяных полей в его косых лучах выглядит чуть голубоватой. Ее в разных направлениях пересекает причудливый белый узор следов тюленей, а в конце каждого следа видно темное тело зверя. Бельки с воздуха почти незаметны. Между ледяными полями виднеются забитые мелким льдом темные разводья. Когда находишься на льду, близость промысла чувствуется меньше, чем в деревне, и хотя видишь и людей и вертолеты, но ощущаешь себя не в этом мире, а среди зверей, с которыми живешь эти часы одной жизнью.

Жизнь — сложная вещь. Люди, связанные с промыслом, озабочены и охраной зверя. Гораздо опаснее, чем промысел, стали для тюленей рейсы ледоколов, которые с переходом к круглогодичной навигации проходили подчас через залежки размножающихся тюленей. Не все капитаны судов достаточно осторожно относились к этому и иногда шли прямо через ледовые поля, где с бельками лежали тюлени.

С тех пор как я побывал на промысле тюленей, мне неприятно видеть нерпичьи шапки. Меня поражает примитивность этих изделий по сравнению с тем, как выглядит этот мех на живых зверях. Конечно, это можно сказать о любом мехе. Но изделия из меха тюленей отличает какая-то особая примитивная декоративность. Поморы, добывая серку лишь потому, что за нее платят, не понимают смысла этого меха. Шкура белька — это настоящий мех, главное качество которого в том, что он густой и теплый.

Вторая моя поездка на лежбище тюленей была уже не на север, а на юг, на Каспий. Было это в феврале 1984 года.

В южной части Каспийского моря, немного южнее Красноводского полуострова, расположен остров Огурчинский. Это узкая полоса суши, протянувшаяся на сорок километров с севера на юг. Этот остров интересен гнездовьями чаек, там обитают одичавшие ослы, а недавно создан питомник джейранов. На южной оконечности острова находится лежбище каспийских тюленей, где они держатся круглый год. Подавляющее большинство тюленей на Каспии в сезон размножения, в феврале, идет в северную замерзающую часть моря, и самки приносят детенышей на льдах. В районе Красноводска море не замерзает. Лишь в отдельные зимы образуется ледяной припай у берегов, а у Огурчинского нет и этого: частые штормы разрушают слабый лед.

На Огурчинском небольшое количество самок каспийского тюленя приносят детенышей на лежбище. Начало февраля, когда мы поехали на остров, — срок рождения детенышей. В годы, предшествующие нашей поездке, уровень Каспия несколько поднялся, и южная часть острова вместе с лежбищем оказалась отделенной от основного острова проливом. Поэтому нам не удалось увидеть здесь ни одичавших ослов, ни джейранов. Южная оконечность острова, отделенная проливом, имела в длину шесть километров. Большая часть ее занята песками, закрепленными кустами селитрянки и астрагала. Самая южная часть острова представляла песчаную косу протяженностью в полтора километра, на оконечности которой лежали тюлени. Лежбище еще одним проливом было разрезано на две части. Таким образом, часть лежбища оказалась для нас недоступной.

Попасть на остров в ту зиму оказалось нелегко. В начале февраля были стойкие морозы, и у берегов Красноводского полуострова была широкая полоса ледяного припая. Ветер гнал по морю частую волну. Нас было двое (Т. Ю. Лисицына и я), нам надо было взять с собой не только двухнедельный запас продуктов, но и пресную воду на первое время. Три дня пришлось ждать погоды на мысе Хелéс. Не могу не вспомнить с благодарностью егеря А. Г. Корнилова, который на основательно нагруженной дюралюминиевой лодке с двумя старыми моторами доставил нас на остров и обратно. Путь от Хелеса до места нашей стоянки на острове составлял более 80 километров. Половину этого расстояния надо было идти вдоль острова, а другую — через пролив. В проливе от частых волн брызги все время летели через борт. Старые моторы не раз глохли, так что пришлось трудно, особенно нашему «капитану» А. Г. Корнилову.

Мы обосновались в полутора километрах от лежбища, в круглом бетонном бункере, наполовину врытом в песок. Внутри этого бункера поставили палатку, собрали из найденных на острове остатков железную печку с трубой, так что устроились вполне сносно, наше жилье было надежно защищено от ветра.

На лежбище приходилось труднее. На узкой песчаной косе не было никаких укрытий. Сидели в 50 метрах от ближайших зверей, чтобы не испугать их. Последние десятки метров к ним приходилось подходить на четвереньках. На своем наблюдательном пункте мы вырыли маленькую ямку, на краю ее положили кусок пенопласта, чтобы не сидеть на мокром песке. Что касается ветра, то здесь уж деваться было некуда, и единственный выход был — теплее одеваться. Коса была совершенно открытая, и в особенно сильный шторм волны местами перекатывались через нее. Тем не менее сама коса была преградой для ветра, и почти всегда по одну сторону острова был штиль, по другую — шторм. Эти стороны менялись в зависимости от направления ветра, что влияло на размещение зверей.

На лежбище находилось от одной до трех тысяч тюленей. Лежали они тесно, и, хотя среди них не было двух зверей одинаковой окраски, вся масса их выглядела однотонной, белесо-желтоватой. Этот основной фон создавали молодые звери в возрасте от одного до трех лет. Они были покрыты светлым желтоватым мехом с буровато-серым мраморным рисунком на спине. Взрослые звери окрашены очень разнообразно. Шкура их была покрыта разной формы и величины буроватыми и серыми пестринами. Среди крупных экземпляров встречались звери, головы и иногда передние ласты которых были окрашены в яркий кирпично-красный цвет. Трудно объяснить происхождение этой окраски. Полагают, например, что эти звери кормятся в местах, богатых выходами солей железа. Любопытно, что такое же явление известно для колоний белых гусей на острове Врангеля.

Детенышей в тот год на лежбище почти не было. Мы видели лишь одного начавшего линять белька. Мать его кормила, но он уже входил за ней в воду. Вскоре мы увидели почти полностью перелинявшего детеныша. Был ли это тот самый или другой, сказать трудно. На этой стадии, соответствующей серке гренландского тюленя, детеныш каспийского называется сиварéм. Сивáрь, которого мы видели, лежал чуть ближе к нам, чем основная масса зверей. Он имел удивительную голубую окраску, благодаря которой четко выделялся на желтоватом фоне всего лежбища. У него еще сохранились остатки мехового покрова белька. Участки белого меха сохранились на мордочке, на ластах и по краям хвоста. Толстенький и округлый, он то спал, то катался в песке. В своих белых «варежках» он напоминал упитанного ребенка.

У тюленей, выходящих из воды, окраска спины была темнее, чем у обсохших, и имела синевато-стальной оттенок. Выйдя на берег, тюлень короткими толчками передвигается по мокрому песку. Передние конечности могут участвовать и не участвовать в движении. При медленном движении звери нередко держат их горизонтально, разведя в стороны, как крохотные крылышки. Движется тюлень, загребая грудью и шеей. Когда ему надо двигаться быстрее, он начинает при толчках опираться на передние конечности, глубоко втыкая в песок их длинные когти. Поэтому на песке, где прошел тюлень, виден след, как будто там протащили набитый мешок, а по бокам от этой полосы попарно располагаются следы передних ластов с глубокими ямками от когтей. По расстоянию между соседними парами следов можно судить, насколько быстро двигался зверь. Максимальную скорость он развивает, когда в испуге бежит к воде. При опоре на ласты его грудь на момент отрывается от земли, а в целом его движения похожи на те, которые делает пловец, плывущий баттерфляем. Добежав до воды, тюлень отплывает, двигая тазом и задними ластами, как двойным рыбьим хвостом. Зоолог А. А. Абрамов, снимавший движения тюленей под водой, рассказывал, что во время гребка одной конечностью другая сжимается в «кулак». При медленном плавании по поверхности воды каспийский тюлень часто выставляет из воды хвост и задние конечности.

Годом раньше я рисовал каспийских тюленей, живущих в вольерах Утришской биологической станции на Черном море. Мне приходилось их кормить. Звери вскоре привыкли и во время кормежки подплывали к самому берегу и брали рыбу почти из рук. Тогда я впервые разглядел, какая у тюленя длинная шея. У спокойно лежащего тюленя шеи не видно. Пытаясь схватить рыбу, он резко выбрасывает голову, и оказывается, что у него шея как у гуся. В покое она изгибается и прячется в кожно-жировом мешке, покрывающем все тело тюленя. Это похоже на то, как прячется в оперении изогнутая шея утки или гуся. На Огурчинском тюлень, выйдя из моря, прежде чем подняться на гребень песчаной косы, тянет вверх шею, заглядывая туда. В такие моменты тюлени похожи на деревянный ковш-утицу.

Отдыхающие тюлени часто лежат словно лодочки, приподняв голову и задние конечности над землей. Непостижимо, как такая поза может удерживаться долго и не требовать от зверя напряжения. Передние ласты лежащего тюленя обычно прижаты к бокам тела. В таком положении они похожи на плавнички, несмотря на длинные когти. Видны при этом только кисти и запястья. Но стоит тюленю потянуться передней конечностью вперед, она совершенно преображается и превращается в подобие руки. Становится видна не только кисть, но и предплечье, локоть и даже плечо. Изогнутыми пальцами тюлень начинает чесать голову, нос или царапать соседа. Почесываясь, тюлени причудливо вытягивают и изгибают шеи, а то и вовсе выгибаются дугой. Когда самка, кормившая белька, вдруг легла на брюхо, лишив детеныша доступа к соскам, он стал когтями царапать ее, пока она снова не перевернулась на бок.

Около лежащих тюленей часто сновали кулички-песчанки, деловито копаясь в песке. Иногда они что-то искали на шкуре и ластах зверей, к чему те относились абсолютно спокойно.

Птиц вообще было много на острове и у его берегов. Каждый день на песке мы находили следы джека (дрофы-красотки), а нередко и сама птица появлялась около нашей стоянки. Там же носились стайки рогатых и хохлатых жаворонков. У берегов держались многочисленные лысухи, утки, появлялись и лебеди. В холодную штормовую погоду мы находили по утрам трупики лысух, замерзших на берегу, под кустиками астрагала.

Такая погода не характерна для туркменской зимы. Но погоду выбирать не приходится. У меня в памяти остров Огурчинский так и остался местом, где все время дует пронизывающий холодный ветер и слышится характерный шум каспийского шторма. Если на океанских побережьях в шторм тяжелые волны гулко ударяются о берег и с шипением откатываются назад, то здесь от небольших, но частых волн стоит назойливый однообразный шум.