Зверь

- Правда что ли?!

- Что - правда, Рома?

- Что по телевизору?!

- Ну, если и неправда, то очень похоже на правду.

- Трепач!

- Так как насчет кафе? Можно на тебя расчитывать?

- А куда я денусь, - обреченно вздохнул Шилов.

- Спасибо! Ты настоящий друг.

- Да хватит тебе того... Зубоскалить.

- Я очень даже серьезно. У тебя журналистское удостоверение сохранилось?

- Да есть, вроде. А что?

- Прихвати. Будем изображать из себя журналистов. Предупреждаю операция сугубо конфиденциальна. О ней не должен знать не только твой шеф, но и Тамара. Понял?

- Отчего такая секретность?

- Любая утечка информации может привести в нежелательным для меня последствиям. Мой шеф Иванов почему-то убежден, что следователь должен заниматься исключительно своим делом и не отбирать хлеб у оперативников.

- И я с ним совершенно согласен.

- А вас, гражданин, я бы попросил помолчать. Нэ сутор супра крэпидам (пусть сапожник судит не выше сапога).

- Баламут ты, Андрюша! - добродушно сказал Шилов.

- А вот с этим я вынужден согласиться. Вечером в районе восьми быть дома. Я заеду.

- Слушаюсь, товарищ начальник.

Дома мне все пришлось выложить Татьяне. Иначе она бы меня просто не выпустила за пределы квартиры.

- Я тоже поеду, - безапелляционно заявила она.

В хрупком теле моей очаровательной жены была заключена такая энергия, такая сила воли, что моя оболочка порой трещала по всем швам и разваливалась прямо на глазах. И я начинал себя чувствовать крайне некомфортно, казалось, что Космос с нами что-то явно напутал, и то, что по праву предназначалось мне, было отдано ей.

- Но, Таня, там может быть такая публика, что... Словом, я бы тебе не советовал, - сделал я жалкую попытку её отговорить.

Но не тут-то было. Взгляд её стал целеустремленным, с характерсным блеском. Так блестит хладный булат, когда его вынимают из ножн.

- Тем лучше. Люблю нестандартные ситуации. - Это прозвучало, как приговор в последней инстанции. В древности в таких случаях говорили: "Рома лёкута ест, кауза финита эст" (Рим высказался и дело кончено). И я смерился.

Но каково же было мое удивление, когда на квартире Шиловых я застал в парадной форме одежды готовыми к отбытию обоих супругов.

- Рома, что это значит?! - с пафосом воскликнул. - Я требую объяснений либо сатисфакции.

- Да вот, Тома, понимаешь, - в замешательстве проговорил мой друг, пряча глаза. - А что я мог?

- Так-то ты хранишь конфиденциальность нашего разговора? А ведь я, Рома, поверил тебе, как самому себе? Ты хоть объяснил ей всю опасность предстоящей операции?

- Объяснил.

- А она?

- А она ни в какую.

- Значит, плохо объяснил. Скажи ей, что "наша служба и опасна, и трудна", что в любой момент твоя очаровательная царица Тамара сможет помешать нам добросовестно выполнить свой долг.

- Ты сам ей это скажи, - хмуро пробурчал Шилов, кивнув на супругу. Она стояла здесь же и с иронической улыбкой слушала наш затянувшийся диалог. Я сделал удивленные глаза, будто впервые её увидел.

- Тома, я тебя не узнаю! Я всегда ставил тебя в пример Марине, а теперь ставлю Татьяне, как образец здравомыслия и железной логики. Что же случилось? Когда, в какой момент ты растеряла лучшие свои качества?

- Считай, Андрюша, что с этого самого момента я начинаю жить по-новому, - ответила она, смеясь.

- Это как тебя надо понимать?

- Так и понимай. Ваши частые ночные рандеву наводят на определенные мысли.

- Неужто в тебе проснулась ревность?! - "поразился" я. - Не верю! Тобой не могло завладеть это пошлое мелкобуржуазное чувство.

- Какой же ты, Андрюша, болтун! - вздохнула Тамара. - У меня от тебя голова пошла кругом. Канчай балаган. Тебе придется смириться с обстоятельствами. Другого не дано.

- Смиряюсь, - обреченно сказал. - Только один вопрос: как ты его расколола? Пытала?

- У нас, женщин, есть кое-что поэффективнее, - лукаво улыбнулась Тамара. - Правда, Рома?

- Да ну вас, - махнул рукой Шилов, направляясь к двери.

Увидев в машине Таню, мой друг сильно удивился и развеселилися.

- Надо же! А мне тут картину... Вот трепач!

- По какому поводу подобный всплеск эмоций, Рома? - спросил я.

- Ха! По какому! Сам первый колонулся, а туда же - других учить.

- Ну, во-вервых, кто первый - это ещё вопрос. Во-вторых, если ты давно и прочно находишься под железной пятой своей супруги, то почему отказываешь в этом другим? Моя Таня хоть и молода, но у неё все задатки со временем превзойти твою Клеопатру.

- Сам ты Клеопатра! - почему-то обиделся за супругу Шилов.

Вопреки моим ожиданиям увидеть что-нибудь мрачное, полутемное, малопривлекательное, этакий воровской притон, населенный сомнительными типами с вполне определенными намерениями на лицах и третьеразрядными проститутками, кафе "Обструкция" представляло собой недавно выстроенное современное здание, встретившее нас обилием света и неоновой пышнотелой яывкрасоткой на фасаде, постоянно легкомысленно нам подмигивающей. На дверях, как и положено в приличных заведениях, стоял швейцар в расшитой золотом красной ливрее и с совершенно великолепной лопатой седой бородой, всем своим обликом напоминаыший персонаж из пошлого водевиля. Он распахнул пред нами дверь, широко улыбнулся и, на французский манер, приложив два пальца к козырьку форменной с высокой тульей фуражки, пробасил:

- Желаю здравствовать!

- Спасибо, родной! - за всех поблагодарил его я и, приблизившись, ухватил за золотую пуговицу, притянул его. - Политикой интересуешься, папаша?

Узрев во мне начальника, швейцар молодцевато подтянулся.

- А как же. Это само-собой.

- Как там поживает наш друг Билл? Не собирается возобновлять отношения с Моникой? Нет?

Но старик оказался не промах. Поняв, что я никакой не начальник, а всего-навсего один из типичных представителей многочисленного племени юмористов, коих в последнее время развелось, что воронья на необъятных просторах нашей с вами, дорогой читатель, Родины, швейцар хитро сощурился.

- Точных сведений у меня об этом, молодой человек, пока, к сожалению, нет. Но Билл с минуты на минуту обещал позвонить. Так что, подойдите ко мне через полчасика. К тому времени, я думаю, уже буду располагать интересующими вас сведениями.

- Каков Демосфен?! - восхитился я, обращаясь к своим спутникам. - Этот швейцар даст сто очков вперед любому президенту Соединенных Штатов. Факт.

Женщины слушали мой диалог со щвейцаром стоически и понимающе улыбались. Мой друг, сугубо отрицательно относящийся к подобным моим выступлениям, стоял хмурым, насупившимся, будто мышь на крупу.

- Что ты здесь, как дурак какой! - не выдержал наконец Шилов, рассмешив тем самым дам.

- Успокойся, Рома. Говоря о президентах Америки, я вовсе не имел тебя в виду. Хотя, не скрою, определенные задатки у тебя есть. То же полное отсутствие юмора, та же косность мышления, тот же снобизм.

- Смотри, Андрюша, добьешься - намылю шею, - сказал Шилов, аргументируя слова демонстрацией пудового кулака. - Скажи спасибо, Тане, а то давно бы уже схлопотал.

- Дремучий ты, Рома, человек! И принципы у тебя дремучие, - вздохнул я. Похлопал швейцара по плечу. - Будь здоров, старина! Передавай привет Биллу!

- Обязательно передам, - заверил меня швейцар.

Большой зал кафе был заполнен пока лишь наполовину, но, судя по тем, кто здесь уже обретал, публика здесь тоже вполне приличная. Звучало танго Дунаевского "Дымок папиросы", навивая ностальгические воспоминания. Мы сели за столик в самом центре зала, неподалеку от подиума, где совсем скоро современные Армиды будут демонстрировать нам свои прелести. Я огляделся. Быть может здесь и сейчас находятся и члены интересующей нас съемочной группы, отдыхающее, а вернее, отсыхающее от своих страшных трудов. Сидят себе беспечные, уверенные в своей безнаказанности, попивают сладкое вино или горькую водку, предаются розовым мечтам провести остаток лета на берегу южного моря в объятиях мускулистых мулаток да посмеиваются над глупыми ментами. И им совсем невдомек, что эти самые менты сидят сейчас в одном зале с ними. Пройдет совсем немного времени и наши жизненные пути обязательно сойдутся. И тогда от спокойствия и благодушия наших оппонентов не останется и следа. И пусть это произойдет не здесь и не сейчас. Но встреча обязательно состоится. Я, лично, в этом ни сколько не сомневаюсь.

- Никогда не бывала в подобных заведениях, - проговорила Таня, с любопытством озираясь по сторонам.

- Я - тоже, - призналась Тамара.

- Не скажу, что вы многое потеряли, но ради разнообразия и полноты впечатлений, надо познать и это. Потому-то мы Ромой и привели вас сюда.

Шилов глупо хмыкнул и покачал головой, как бы говоря: "Ну, ты даешь!". Тамара удивленно вскинула брови и обратилась за поддержкой к Тане:

- Нет, ты слышала подобное нахальство?!

- Слышала, - кивнула та. - Будем считать, что это его очередная шутка.

Я встал и официальным тоном проговорил:

- Извините, дамы и господа, весьма сожалею, но вынужден вас покинуть. Работа, знаете ли. А вы отдыхайте, разлекайтесь, словом, чувствуйте себя как дома.

- Ты куда? - встрепенулась Таня. - Я с тобой.

И хотя её голос был почти так же категоричен, как прежде, а взгляд отливал металлическим блеском, я почти не реагировал на её слова. Сейчас она была на "моей" территории. Здесь я заказывал музыку и я её танцевал. Поэтому, лишь снисходительно усмехнулся.

- Милая, туда, куда я иду, таких как ты не пускают. Для этого нужен специальный пропуск службы нравственной безопасности.

- А разве такая существует? - озадаченно спросила Таня.

И по этому вопросу я понял, что она ещё не совсем адаптировалась к нашей совместной жизни. Можно даже сказать - совсем не адаптировалась. Факт.

- Ну ты и тип! - хмыкнул Шилов и покрутил пальцем у виска. - Совсем уже того, да? Ты чего над собственной-то женой прикалываешься?

- А ты, Рома, относишь наших жен к касте неприкасаемых? Это уже, извини, домострой. Я от тебя подобного никак не ожидал. Наши жены такие же люди и имеют право пользоваться теми же правами, что и мы с тобой.

- И все же, Андрюша, согласись - покидать дам в самый ответственный момент не совсем по-джентльменски? - сказала Тамара.

- Нашли объект для критики, - проворчал я. - Набросились все на одного. Я ведь русским языком сказал, что пришел сюда не развлекаться, а работать. Сейчас я собираюсь составить приватный разговор с руководителем этого славного заведения о местной флоре и фауне. Понятно?

- О чем, о чем? - не поняла Тамара.

- О местных аборигенах, - пояснил я. И тут заметил, что моя славная женушка надула хорошенькие губки и даже не смотрит в мою сторону. Обиделась! Я едва не заскулил, будто щенок, от нежности и обожания. Какие же мы ещё маленькие, что можем обижаться по таким пустякам. Я наклонился, поцеловал её в щеку и прошептал на ухо:

- Танюша, извини, но только я тебя очень и очень люблю!

- Я тебя тоже! - засветилась она улыбкой, сразу забыв про свои обиды.

И мне расхотелось куда-то ни было идти. И лишь чувство долга, родившееся гораздо раньше меня самого, заставило преодолеть слабость. Скучным, официальным голосом проговорил:

- Я скоро вернусь. - И удалился.

Кабинет директора я нашел на втором этаже. В небольшой приемной никого не было. Потянул за ручку двери директорского кабинета и она бесшумно открылась. За внушительных размеров столом сидела дородная женщина лет сорока. Ее полное и весьма поношенное лицо было слишком заурядным, чтобы останавливать на нем внимание читателей. Но держала она его со значением августейшей особы. И губки надменно поджала, и маленькие бесцветные глазки глядели на меня величественно и неприязненно одновременно.

- Что вам нужно, молодой человек? - прозвучал сочный контральто. Чем, чем, а голосом её Бог не обидел. Факт.

Я изобразил на лице улыбку бедного родственника, добившегося аудиенции богатой и влиятельной тетушки, мелкими шажками засеменил к столу.

- Прошу покорнейше меня извинить, мадам, что невольно нарушил ваше сосредоточение. Разрешите представиться. Собкорр газеты "Губернские новости" Говоров Андрей Петрович. - Достал свое старое удостоверение и протянул директрисе.

Величественное, но обремененное прошлыми пороками и страстишками лицо её осветилось добрейшей улыбкой. По жизненному опыту она знала, что с пишущей братией надо жить дружно. А то такое понапишут, что не приведи Господи! Соседи засмеют. По инстанциям затаскают. После поверхностного ознакомления с удостоверением, она вернула его, сказала:

- Очень приятно, Андрей Петрович, познакомиться. Присаживайтесь пожалуйста! Я, как вы уже вероятно догадались, директор этого кафе Валентина Семеновна Первоцветова. - На её полных щеках вспыхнули две симпатичные ямочки - как доказательство, что когда-то давно она вполне оправдывала свою фамилию, была бойкой и задорной хохотушкой.

- И по какому же вы к нам вопросу, если не секрет? - В голосе помимо её воли прозвучало напряжение. Видно, было чего боятся.

Я сел на предложенный стул, закинул ногу на ногу. Закурил. И только после этого сказал:

- Наслышаны о вашем кафе. Очень наслышаны! И все в исключительно превосходных степенях. Наш главный сказал: "Иди, Андрей Петрович, посмотри: так ли уж это хорошо?"

- Ну и как? - Белое лицо мадам слегка порозовело.

- У меня нет слов, - развел я руками. - Вчера весь вечер блаженствовал и ни на что другое не был способен. Кухня, вина, музыка - выше всяких похвал. А ваши девочки меня просто очаровали. Где вы только находите таких красавиц?

- Стараемся, - скромно поджала губы Валентина Семеновна. - Я очень рада, что вам у нас понравилось.

- И много они у вас получают за свой столь смелый труд?

Вопрос этот застиг её врасплох. Лицо выразило растерянность. Она не знала, что ответить. Нет, этой матроне явно было что скрывать.

- У нас весьма ограниченные возможности, - попыталась она уйти от прямого ответа.

- И все же?

- Пятьсот - шестьсот.

- Долларов?

- Хи-хи-хи! - подхалимски захихикала директриса. - Рублей, конечно.

- Зачем же вы так, Валентина Семеновна, - укоризненно покачал я головой. - Я ведь не инспектор налоговой службы. Это от него вы можете скрывать ваши фактические доходы и расходы. У меня совсем другие задачи.

- Ну что вы такое, Андрей Петрович, говорите. Я ничего такого и в мыслях... Как же можно?! - Лицо её уже приобрело карминный окрас.

- Да ладно вам, - вяло махнул рукой. Я полностью овладел ситуацией. Теперь я из этой стареющей Дульцинеи могу веревки вить, пусть даже предки её служили при дворе самой императрицы Екатерины Великой. - Я видел, что ваши прелестницы совсем непрочь завязать знакомства с посетителями.

- Вообще-то я их при приеме на работу предупреждаю, чтобы они не позволяли этого. Но, увы, - директриса развела руками, - жизнь есть жизнь. Молодым трудно удержаться от саблазнов. Поэтому, если что и не выходит за рамки, то я закрываю на это глаза.

- И что же это за рамки?

- Я имею в виду рамки приличия, - отчего-то смутилась Первоцветова, будто только-что переступила эти самые рамки.

- А бывали случаи, что ваши девушки находят себе здесь пары?

- Нет. Видите ли, Андрей Петрович, когда девушка работает на подиуме ей трудно оставить о себе хорошее впечатление. На них смотрят под определенным углом зрения. Верно?

- Возможно, возможно. В этом вопросе вы гораздо опытнее меня и я вам полностью доверяю. И все же я слышал, что одна ваша девушка составила очень даже неплохую партию с вашим постоянным посетителем.

- Вы, вероятно, имеете в виду Наташу Шатрову?

- Да, кажется мне называли именно это имя.

- Не знаю, какую она там партию составила, а вот то, что четыре месяца назад мне её пришлось уволить - это точно.

- Почему вы её уволили?

- Потому, что она была на пятом месяце беременности.

- И кто же её друг? Вы его знаете?

- Говорят, что очень интересный мужчина. Но лично с ним не знакома.

- Меня очень заинтересовала эта история. Кто бы мне мог о ней рассказать поподробнее?

- Лучшая подруга Наташи Людмила Нарусева. Но, к сожалению, она недавно уволилась.

- Как мне её найти?

- Да что вас так заинтересовала эта история?! - удивилась Первоцветова. В её голосе прозвучали нотки недоверия и подозрительности. Обычная история.

- Валентина Семеновна, позвольте мне решать, что будет интересно нашим читателям, а что - нет, - назидательно проговорил я. - У каждого свой взгляд на вещи. Вашим посетителям, к примеру, совсем неинтересно знать каким образом вы скрываете заработную плату сотрудников от налогообложения, а вот налоговому инспектору это будет весьма любопытно, верно?

Моя ремарка по поводу её же слов директрисе явно не понравилась. Она разом поскучнела, поджала губы, превратившись в старую, обремененную жизнью и былыми пороками кикимору. Выдвинула ящик стола, долго шуршала бумагами, затем вынула тощую папку, раскрыла и сухо проговорила:

- Вот её домашний адрес.

- Одну минуту. - Я достал записную книжку, авторучку. - Слушаю.

- Ордженекидзе 25, квартира 15.

- Заодно, если вас не затруднит, и адрес Наташи Шатровой, пожалуйста.

Она назвала. Я записал. Все, что мне следовало узнать, я узнал. Делать мне здесь было нечего. Я попрощался и покинул кабинет.

В зале гремела музыка, а на подиуме уже работала пока полуобнаженная натура с ликом Венеры, грудью Магдалины и бедрами ломовой лошади.

Как же было приятно после унылой физиономии Первоцветовой вновь увидеть хорошенькое личико моей возлюбленной жены.

- Ты что так долго? - ревниво спросила она.

- Дела, - ответил многозначительно. Критически оглядел предстоящее "поле сражения". На нем стояли нетронутыми по четыре овощных салата, бефстроганов с картошкой и бутылка белого сухого вина. Сел за стол, констатировал: - Скромно, и весьма. Рома, мы что, не имеем права с тобой выпить водочки за успех кампании?

- Да я хотел, но женщины... - Закончить фразу мой друг не смог по причине отсутствия нужных слов.

- Рома, запомни: в вопросах пития герои никогда не должны полагаться на мнение дам, а жен - в особенности.

- Запомню, - пообещал мой друг.

- Милейший! - окликнул я официанта.

Походкой гуттаперчевой куклы тот подошел к столу, переломился в поясе.

- Чего изволите?

- Ко всему этому безобразию, принеси ещё бутылку шампанского, водки, фруктов... Осетрина есть?

- К сожалению нет, - развел руками официант, проникаясь ко мне искренней симпатией и уважением. - Но могу предложить семгу.

- Сойдет, - кивнул я небрежно. - Четыре порции семги и сто грамм паюсной икры. Пока все.

- Слушаюсь. - Официант удалился.

Таня рассмеялась ненатуральным смехом и с восхищением проговорила:

- Ну ты, Андрюша, пижон!

- Есть маленько, - согласился я.

А на лицах четы Шишовых все ещё вызревало удивление, родившееся наконец удивленным вогласом Тамары:

- Бог мой! Откуда такая королевская щедрость?! Ты, Андрюша, не иначе, как кого-то ограбил. Признайся?

- Я, Тома, совсем недавно получил гонорар за переиздание моих книг. Этот гонорар лежит сейчас в моем кармане, отвлекает от дел праведных и не дает, подлец, до конца ощутить себя свободным человеком. Чтобы вновь обрести свободу, я должен, обязан от него срочно избавиться. Вот примерно так обстоят дела. Есть ещё вопросы?

- Вопросов больше нет, - ответила она. - А не много вам будет?

- "О, женщины! Вам имя - вероломство!" - воскликнул я с пафосом. - Как вы любите отравить торжественность минуты. Прежде чем задавать подобный вопрос, ты, Клеопатра, взгляни на своего колосса мужа. Чтобы споить этого Микулу Селяниновича нужно по меньшей мере ведро водки. Рома, я прав?

- Трепло! - добродушно усмехнулся мой друг.

Вечер удался на славу. К его концу мы договорились повторять такие вечера периодически. И все же у меня возникло такое чувство, будто за нами кто-то неотступно следил. Откуда оно взялось, понятия не имею, но чувство это не покидало меня до конца вечера. Лишь позже я узнал, что интуиция меня не подвела, и пока мы с Ромой наслаждались обществом любимых жен, в кабинете директора разыгрывалась целая драма. Но об этом потом.

На следующее утро я поехал на улицу Орджонекидзе, но Людмилы Нарусевой дома не застал. Соседи сказали, что рано утром, где-то часов в шесть она вызвала такси и куда-то уехала, а куда конкретно, не знают. Наташи Шатровой я также не нашел. По записанному у меня адресу проживали её родители, с которыми она уже два года не виделась. Где она и что с ней? - они были не в курсе. Что ж, будем искать в другом месте. Недаром в Евангелии сказано: "Ищите и обрящете". Да будет так.

Глава одиннадцатая: Колесов. Новые обстоятельства.

Как я и предполагал, меня с этим "исполнительным листом" уже достали. Бухгалтера разболтали о моем к ним визите. Раз десять уже подкатывали с распросами, с ухмылочками и все такое. Я уже начал звереть. Даже стал материться. Правда. Хотя стараюсь этого не делать и не люблю, когда другие матерятся. Словом, мой забубенный дружок в очередной раз мне "удружил". Что за человек! Ему хоть плюй в глаза, для него все Божья роса. Точно. И хороший в общем-то мужик, добрый, но с этими его приколами никакого удержу нет. Таким уродился. Как говорила моя бабушка: "с бусарью в голове".

Только-что ещё один приходил. И кто бы вы думали? Толя Коретников! Кто сам не раз страдал от приколов Беркутова.

- Сережа, а что за исполнительный лист ты искал в бухгалтерии? спрашивает, а сам ехидно улыбается.

Ну я и, как говорит Дима, "понес по кочкам", вспомнил все матерные слова, какие знал. Коретников явно не ожидал от меня подобного,

- Ты что, белены объелся?! - спросил удивленно. - Я ж пошутил.

- Шутить будешь с этой... со своей. Как ее? Со своей невестой. Понял?! - Чуть было не употребил ещё одно похабное слово. Но вовремя сдержался, понял, что этим могу здорово обидеть капитана.

- Понял. Понял, - проговорил Анатолий, отступая к двери. И уже открыв её, стал, вдруг, смелым: - Все вы здесь придурки! - прокричал, громко хлопнув дверью.

- Что это с ним? - спросил Шилов, оторвавшись от бумаг. Он обладал редкой способностью, когда был чем-то занят, для него никого и ничего вокруг не существовало. Потому-то, к счастью, он не слышал моих матов. Сцена происходила в их кабинете, где я уже полчаса ждал Беркутова. Он мне утром позвонил и сказал, что "надыбал" что-то существенное про делу. Договорились встретиться в одиннадцать. Уже половина двенадцатого, а его нет.

- Черт его знает, - ответил я Шилову. - Не иначе у него "крыша" поехала.

В это время дверь широко распахнулась и на пороге появился мой забубенный друг.

- Привет честной компании! - весело приветствовал он нас.

Бог мой! Ну и видок у него - под левым глазом синяк, губы разбиты, нос опух. Опять где-то налетел на кулак. Ему в этом деле везет, как утопленнику.

- Ты хоть смотрел сегодня в зеркало? - спросил я.

- А чего мне в него смотреть. Все равно ничего утешительного для себя я там не увижу. И потом, Сережа, в человеке главное - не внешность, а содержание. Запомни это и передай детям и детям детей своих.

- Запомню. Кто это тебя так разукрасил?

- Приятели нашего Ромы цепные псы бара "У дяди Вани" Свист и Мосел. Видишь, Рома, что твои кореша со мной сделали? С тебя причитается.

- Какие они... Скажите тоже, - пробурчал Шилов.

- Рома им намедни устроил маленький мордобой. Они шибко на него обиделись и решили "отоспаться" на мне. Итог их плодотворной деятельности у меня, так сказать, на лице.

- За каким тебя туда понесло? - спросил я.

- А вот это уже другой вопрос. Об этом я и хотел с тобой потолковать. Похоже, что я нашел подельника Тугрика в убийстве Свистуна.

- И кто же он такой?

- Тофик Захарьян по кличке "Стропила".

В моей памяти всплыл жгучий брюнет, очень массивный, красивый, нахальный и веселый. Он года три назад, когда Дима трудился ещё в частном сыскном бюро, проходил у меня свидетелем по делу своего бывшего дружка Юрия Калинина, обвинявшегося в разбойном нападении и убийстве супругов Ершовых. Захарьян прежде вместе с Калининым и ещё одним подельником были судимы за ряд квартирных краж.

- Почему ты считаешь, что с Зеленским был именно Захарьян? - спросил я.

- Что ты, Сережа, такой недоверчивый и сомневающийся? Дмитрий Беркутов заслужил, чтобы ему верили на слово и не задавали ненужных вопросов.

- И все таки?

- Все говорит за это. Во-первых, Сергунькова рисует точно его портрет.

- Но ведь он был в маске?

- Где вы воспитывались, господин подполковник?! - снова завыступал мой друг. - Когда научитесь выслушивать до конца? Если бы он был без маски, то не грелся бы сейчас под ласковыми лучами июльского солнца и не бегал бы веселыми ногами по ниве жизни, а гнил бы уже у нас в трюме, очень сожалея о своем паскудстве. Итак, я продолжаю. Вы позволите, гражданин начальник?

- Валяй.

- Благодарю. Во-первых, Сергунькова точно рисует его рост, комплекцию, вес брутто, вес нетто, походку, поворот головы, дурные наклонности...

- Ну, заплел, - безнадежно махнул я рукой. - Слушай, Дима, ты можешь хоть иногда быть серьезным?

- Трудно. Но попробую. Кроме того, Сергунькова хорошо запомнила этого кабана по голосу. Я думаю, в дальнейшем этот факт сможет убедить тебя в правильности выдвинутой мной версии.

- Слишком хилые доказательства.

- Все, Сережа, даже самое большое, складывается из малого. Если ты этого в конце-концов не поймешь, то плохо кончишь. Да, но я ещё на сказал во-вторых. Так вот, во-вторых, Стропилу и Тугрика, если верить Вале Южанину по кличке Гундявый, в последнее время часто видели вместе. С чего бы это? В подельниках прежде не были, никогда не корешились. Что их связывало? Все это дает основания утверждать, что Стропила именно тот, кто нам нужен.

- Допустим. И что ты собираешься с ним делать? Оснований к его задержанию пока явно недостаточно.

- А это уже третий вопрос. Я только-что из Октябрьского райуправления. Парней давно интересует слишком одиозная фигура этого кабана. Работает он сторожем на оптовой базе "Южная", получает три тысячи в месяц, но живет явно не по средствам, любит фасонить в ресторанах, снимает дорогих проституток, большой любитель водки "Абсолют", красной икры и севрюги, недавно купил новенький джип "Мицубиси". Все это говорит за то, что Стропила имеет побочный и очень даже неплохой доход. Откуда? Если мы ответим на этот вопрос, то ответим и на все остальные.

- И как же ты собираешься это сделать?

- Необходимо познакомиться с ним поближе, а ещё лучше - стать его корефаном.

- Это конечно, но как?

- Я звонил на базу. Им срочно требуются грузчики.

- Ты что, собираешься устроиться туда грузчиком?

- Я бы против этого не возражал, но боюсь, что с моей помятой физиономией меня не примут. Кроме того, я не уверен, что Стропила не был свидетелем того, как эти бугаи Свист и Мосел отделывали меня в баре. Самые большие надежды в этой операции под кодовым названием "Знакомство по брачному объявлению" я связываю с нашим Малышом. Рома, ты не против размять свои могучие бицепсы и трицепсы?

- Да можно, - ответил Шилов. - Когда мне туда идти?

- Твоя полная готовность выполнить задание командования меня радует. Но надо все как следует обмозговать и получить добро высокого начальства. Сережа, переговори с Рокотовым. А мы с Ромой пока обсудим детали предстоящей операции.

Выслушав меня, полковник согласился с предложенным планом внедрения Шилова на оптовую базу.

- Обеспечте его надежными документами и хорошей легендой, - сказал он в заключении.

Остаток дня мы с Беркутовым и Шиловым посвятили именно этому.

Утром следующего дня мне позвонил начальник отдела уголовного розыска Центрального РУВД подполковник Бакланов.

- Сергей Петрович, мои ребята установили квартиру, которую снимал режиссер инвалид.

- Поздравляю, Юрий Юрьевич! И где же она находится?

- Улица Селезнева 32, квартира 44. Хозяйка квартиры Легасова Мария Дмитриевна. Мы вызвали её в райуправление на десять. Ты сам с ней будешь беседовать?

- Да, конечно.

- Тогда подъезжай. Она с минуты на минуту должна быть.

- Хорошо. Считай, что уже выехал.

Передо мной сидела молодая довольно миловидная женщина - хозяйка квартиры Астанина Лариса Анатольевна. Настроена она была явно недружелюбно. Отвечала на вопросы нехотя, с трудом сдерживая раздражение.

- Лариса Анатольевна, вы давно сдаете квартиру по улице Селезнева?

- С тех пор как вышла замуж и переехала к мужу, - сухо ответила она.

- И когда это случилось?

- Два года назад.

- Вы сдаете квартиру со всей обстановкой?

- Да.

- И сколько же вы за неё берете?

- Сначала брала три тысячи, но в связи с инфляцией вынуждена была увеличить плату до четырех.

- Ничего себе! - удивился я.

- Плата вполне приемлемая для трехкомнатной квартиры, - холодно возразила Астанина.

- И как вы это делаете?

- В каком смысле? - не поняла она.

- Каким образом вас находят квартиросъемщики? Через ваших знакомых? Развешиваете объявления, или как-то иначе?

- Давала объявление в газете. Делала я это всего два раза. По первому объявлению у меня почти два года жили молодые супруги. Но в мае этого года они купили себе квартиру и съехали. Поэтому я дала второе объявление.

- Именно вторые ваши квартиросъемщики нас более всего интересуют. Расскажите об этом поподробнее.

- Хорошо. После того, как объявление появилось в газете, мне на следующий же день позвонили на работу. Я давала свой рабочий телефон.

- Кто звонил?

- Она не представлась. Просто поинтересовалась самой квартирой, условиями договора и пожелала посмотреть квартиру.

- Так это была женщина?! - удивился я.

- Да.

- И вы с ней встречались?

- Нет. В условленное время у квартиры меня ждал пожилой мужчина в инвалидной коляске. Он мне сказал, что звонила его ассистент.

- Он был один?

- Нет, с ним были два молодых человека, довольно странного вида.

- И что же странного показалось вам в их внешности?

- Они были длинноволосы, бородаты, в больших темных очках. Но когда я узнала, что они занимаются съемками фильма, то поняла, что ничего необычного в их внешности нет. Они считают себя людьми Богемы, потому позволяют себе вольности во внешности.

- Кто вам сказал, что они занимаются съемками фильма?

- Этот пожилой мужчина. Он сказал, что является режиссером "Мосфильма". Даже называл фамилию, но я запамятовала. А звать его Павел Андреевич. После того как они осмотрели квартиру, режиссер сказал, что она их вполне устраивает и он хочет снять её на месяц. Я расчитывала сдать квартиру на более длительный срок, поэтому пыталась ему отказать. Тогда он увеличил плату за квартиру вдвое, и я согласилась. Он тут же отсчитал восемь тысяч и я передала ему ключи. Больше мы не виделись.

- Когда это было?

- В начале мая, числа пятого или шестого.

- Вы заключили с этим режиссером письменный договор?

Глаза Астаниной стали ещё более холодными, даже неприязненными.

- Какое это имеет значение? - спросила.

- И все-таки?

- Нет, письменного договора договора мы не составляли.

- Понятно. И когда они съехали с квартиры?

- Дней через десять мне позвонила соседка из сорок пятой квартиры Клавдия Павловна и сказала, что этот инвалид ей передал ключи и сказал, что им квартира больше не нужна.

- Она вам больше ничего не сказала?

- Нет.

- Как выглядел этот режиссер?

- Он был почти стариком. Седой, лицо в глубоких морщинах. Но голос бодрый, молодой.

Я достал фоторобот, составленный по показаниям ребят, игравших в футбол с Володей Сотниковым, показал его Астаниной.

- Это он?

- Да, очень похож, - задумчиво сказала она, рассматривая портрет. Только вот...

- Что-нибудь не так?

- Выражение лица. Здесь оно несколько простоватое. А когда он со мной разговаривал у него было очень значительное лицо.

- Как понять - значительное?

- Ну, властное, даже надменное. Чувствовалось, что этот человек привык повелевать.

Я записал показания Астаниной и мы расстались.

Глава двенадцатая: Шилов. На новом месте.

Мы с Беркутовым засиделись допоздна, придумывая мне легенду. По этой легенде я приехал в Новосибирск из Барабинска, где работал в Вагонном депо осмотрщиком вагонов, но в связи с ликвидацией Барабинского отделения Западно - Сибирской железной дороги был уволен по сокращению штатов. В Барабинске мне работы найти не удалось и поэтому я подался в Новосибирск. Затем Беркутов сказал:

- Завтра утром, Рома, явишься в Новосибирскую транспортную прокуратуру в Николаю Сергеевичу Ачимову. Он тебе расскажет, кто такие осмотрщики вагонов и чем занимаются. Заодно расскажет о достопримечательностях этого вшивого городишки. Он в нем родился.

- Какого городишки? - не понял я.

- Рома, о чем ты думаешь? - сделал удивленное лицо подполковник. - Я конечно понимаю - потенция молодого сильного организма и все такое. Я понимаю. Сам был молодым. Но в столь ответственный момент надо наступить на горло собственного зверя, заставить его работать на общее дело. Иначе... Иначе, Рома, последствия могут быть очень печальными. Определенно. Ты хоть это осознаешь?

- Да ладно вам, - махнул я рукой. Честно говоря, я очень уважаю Дмитрия Константиновича, как классного сыщика, но всегда побаиваюсь с ним разговаривать. Никогда не знаешь, где он серьезно говорит, а где насмешничает. Такое впечатление, что он постоянно насмешничает. Правда. Не люблю я этого, не понимаю.

- И он ещё машет! - воскликнул подполковник. - Какая вопиющая беспечность! Как можно тебе после этого доверять столь ответственное дело.

- А чего я такого? Что вы меня постоянно это... подначиваете?

- И с мыслях даже не было. Просто, я хочу, чтобы ты знал свою легенду назубок. Так вот, Рома, я вел речь о твоем "родном" Барабинске, где ты родился и прожил всю сознательную жизнь. Понял?

- Понял, - кивнул я.

- Ну, слава Богу! Я что ты будешь делать если к тебе на складе подойдет какой-нибудь хмырь...

- Кто?

- Ну кто-нибудь из аборигенов склада и сиплым, пропитым голосом спросит: "Ты что ли из Барабинска?" "Да", - ответишь ты с ясным ликом великомученика. "Врешь, сучара! - дыхнет он тебе в лицо стойким запахом самогона. - Я сам из Барабинска. А тебя я там в упор не видел". Что ты ему на это ответишь, Рома?

- Ну, не знаю, - растерялся я. - Скажу, что сам его там не видел.

- И будешь последним кретином, завалившим ответственное дело. Ты должен отвести его в сторонку, накрутить его тонкую жилистую шею на свой крепкий кулак и сказать: "Усохни, мартышка! Я только-что с зоны сорвался. А ксиву по дешевке купил. Но если ты, сявка, кому об этом стуканешь, то башку оторву и скажу что так и було." Понял?

- Вряд ли там кого встречу.

- В нашем деле всякое может случиться.

Самое удивительное то, что подполковник Беркутов как в воду глядел. Я его после этого ещё больше зауважал. Но об этом потом.

Утром я был в транспортной прокуратуре, где Николай Сергеевич Ачимов рассказал о работе осмотрщика вагонов и о городе Барабинске.

А на следующий день я уже стоял перед толстой теткой - директором базы. Видно, я ей очень понравился. Она даже встала из-за стола, обошла вокруг меня, потрогала бицепсы, с восхищением проговорила:

- Каков мулат!

Почему - мулат? Непонятно. Не черный, даже не загоревший (загар ко мне вообще плохо пристает). Наверное, мулат у неё - высшая оценка мужских достоинств. Наверное.

- Так, значит, хочешь у нас работать? - спросила она.

- Да. Если можно, конечно.

- Можно, можно. Еще как можно. Нам такие парни очень даже нужны. - Она раскрыла мою трудовую книжку, прочитала записи. - А что такое - осмотрщик вагонов?

- Он проверяет исправность вагонов, смотрит буксы...

- Чего смотрит? - не поняла она.

- Буксы. Это такие штуковины на колесных парах, куда заливается масло.

- Ну их к шутам, ваши термины, - махнула она рукой. - Считай, что ты с сегодняшнего дня принят. Дуй на четвертый склад к заведующему Охрименко. Скажешь - Дунаева прислала. Дунаева - моя фамилия. А зовут меня Мария Сергеевна.

- Очень приятно. А где этот склад?

- Как выйдешь, пойдешь направо. Там увидишь. Ну, счастливо тебе, Роман Владимирович! - напутствовала меня директор.

Завскладом Охрименко Виталий Иванович оказался маленьким, щуплым, очень подвижным и словоохотливым. У него была интересная манера задавать вопросы и тут же на них отвечать.

- Это ты, парень, правильно решил. Грузчик - это самое мужское дело. Верно? Еже как верно. Грузчик, можно сказать, становой хребет рабочего класса. Правильно? А как же иначе. Режим работы знаешь? Объясняю: двенадцать часов вкалываешь, двенадцать - отдыхаешь. Понял? Но это, конечно, тогда, когда напряженка. А так - обычно, как на заводе - восемь часов отмантулил и отдыхай. Женат?

- Женат. Но жена осталась пока в Барабинске.

- Это ты правильно. Надо сначала самому на ноги встать. А для этого дела здесь шалав не меряно. Ты как насчет этого дела? Любитель?

- Какого дела? - сделал я вид, что не понял.

- Ну, там потрахаться и все такое? Нет, я ничего против не имею. Дело молодое. А как же. Так как насчет?

- Да нормально, - пожал я плечами. - Я как-то об этом не думал.

- И правильно делаешь. Здесь от всего остального голова кругом идет. А еше об этом. Но я тебя, слышь, предупредить хочу. Тут у нас есть кладовщица Людмила Лисьева. Так ты от неё подальше держись. Понял? Враз скрутит, и о жене забудешь. Такая коза злое... Кха, кха. В общем, подальше от неё держись. А как насчет выпить, закусить?

- Не, я не большой охотник этого?

- Замечательный ты парень! Находка для шпиона. А? Ха-ха-ха! Ты с бригадиром знаком? Сейчас познакомлю. Денис! - громко крикнул Охрисенко.

Примерно через минуту показался молодой мужчина лет тридцати тридцати пяти, среднего роста, но крепкий, коренастый. У него было открытое широкоскулое лицо. Рыжеватые волосы уже сильно побиты сединой.

- Чё орешь?! - сердито спросил он Охрименко, распространяя стойкий водочный запах.

- Вот принимай кадра в свою бригаду, - ответил Охрименко, указывая на меня.

Бригадир оценивающе осмотрел меня с головы до ног. Подошел, протянул руку.

- Привет!

- Здравствуйте!

Похоже, он вложил в рукопожатие всю силу. Я выдержал и не стал тут же выказывать свою. Это могло ему не понравиться, обидеть.

- Денис Панкратов-рыжий, - представился бригадир и весело рассмеялся. Это он пошутил. Есть актер Панкратов-Черный. А он, стало быть... В общем, ясно.

- Роман Шилов.

- С тебя, Рома, магарыч.

- Чего?

- Обмыть, говорю, надо новую работу. Смазать. Сейчас без смазки никак нельзя, мотор может заклинить.

- Это конечно, - согласился я.

- Ну вот и добре. Мы тебя давно ждали. У нас по штату шесть грузчиков, а мы мантулили вчетвером. Пойдем, сейчас должны водяру привезти.

У дверей склада на ящиках сидело трое мужиков примерно одного с бригадиром возраста.

- Знакомьтесь, кореша! - весело проговорил Панкратов. - Это наш новый член бригады Рома Шилов. Прошу любить и жаловать. Рома обещал закатить нам пир на весь мир по поводу своего трудоустройства. Верно, Рома?

- Ну, в общем, да.

Мужики оживленно загалдели. Видно, все были большие охотники выпить на дармовщинку. Стали подходить, пожимать мне руку, называться. Одного большого, примерно моей комплекции, но только рыхлого, пухлого, будто болел водянкой, звали Михаилом, второго, очень похожего на бригадира (как потом выяснилось, это был его родной брат) - Александром, третьего, длинного, узкокостного, мосластого - Василием.

В это время подъехал автофургон КамАЗ с водкой, и мы разгружали его до обеда.

- Все, шабаш, мужики! Обед! - объявил бригадир.

Утром Тома мне буквально навялила пирожки с мясои и рисом. Я отказывался, но она настояла. Сейчас, после физической работы, они оказались очень кстати. Я сел на ящик, достал из полиэтиленового пакета сверток с пирожками. Удивительно, но они ещё были теплыми. Стал есть. Вскоре на соседник ящик присел Василий, долго шарил по карманам, затем спросил:

- У тебя, Рома, сигаретки не найдется?

- Я не курю, - ответил.

- Что, никогда не курил?

- Нет. А зачем? Баловство это.

- Ну, ты титан! - почему-то очень удивился и восхитился Василий. - Сам откуда будешь?

- Из Барабинска.

- Да ну! - ещё больше удивился он. - И где же ты там вкалывал?

- В вагонном депо, осмотрщиком вагонов.

- Вон оно как, - разом посмурнел Василий. - Врешь ты, Рома. Я сам из Барабинска и всех мужиков там знаю.

Вот когда я удивился этой... Как ее? Прозорливости Беркутова и ещё больше его зауважал. Но хоть и был подготовлен к подобной ситуации, но в первый момент растерялся.

- Так я того... этого... С зоны я недавно слинял. А кто меня на работу возьмет с судимостью. Верно?

Моя неуверенность была замечена Василием.

- Я слушаю, - холодно проговорил он, сверля меня недоверчивым взглядом.

- Вот мне кореш и сварганил ксиву, чтоб без заморочек. Только ты это... Если кому, то башку откручу.

Угроза возымела действие. Подозрительность его разом растаяла. Он заелозил на ящике, испуганно огляделся по сторонам, повел жилистой шеей с острым кадыком, будто её свело судоргой.

- За кого ты меня, Рома, принимаешь. Что я не понимаю что ли. А за что сидел?

- Да так, одному козлу рога обломал. Слишком ботать любил о чем не положено, - сказал со значением. - Понял, Вася?

- Да, понял я, Рома. Понял. Будь спок!

Но я понимал, что слова не всегда приводят к желаемому результату. Нужен был наглядный пример. Иначе можно будет завалить всю операцию. Достал из кармана монету в пять рублей, зажал её пальцами, поднатужился и согнул пополам.

- Ну ты, блин, даешь! - восхитился Василий. - Титан! Где ж ты нагулял такую силищу? Железками занимался или как?

- Такой от природы. В нашем роду все такие. Так вот, Вася, если что, если кому сквозанешь, то с тобой то же будет.

- Рома! Могила! Бля буду! - клятвенно пообещал Василий и даже сложил руки лодочкой на груди.

Теперь я был уверен - о нашем разговоре он никому не скажет. Спросил:

- Слушай, Вася, а зачем к нам везут водку из Барнаула, когда у нас своей навалом?

- Ха! Из Барнаула! - хмыкнул он.

- Я ты хочешь сказать, что она не из Барнаула? Но я ведь собственными глазами видел наклейки?

- С их возможностями можно сварганить и коньяк "Наполеон" - не отличишь от настоящего.

- А кто они такие?

Василий понял, что сказал лишнее. Вновь заелозил на ящике, занервничал.

- Ты, Рома, не вникай в это. Не советую. Наше дело маленькое: бери больше, кидай дальше. Хоть ты и крутой парнишка. Но у них на каждую крутую задницу есть свой хрен с винтом. Против лома нет приема. Понял?

- Как не понять. Да мне это до фени, - ответил я, закрывая тему.

Похоже, что я вовремя здесь оказался. Очень вовремя. Еще, можно сказать, не успел начать, а уже получил такую ценную информацию.

После обеда мы загрузили несколько машин клиентов. К концу работы бригадир спросил меня:

- Деньги есть?

- Есть. А зачем?

- Ну ты, парень, даешь! - удивился он. - А кто обещал упоить нас в стельку?

- Ах, это... Я готов.

- В таком случае, дуй в конец склада. Там за перегородкой увидишь красивую бабу. Это Людмила Лисьева. Она тебе организует все как надо.

- Хорошо. Так я побежал?

- Постой. А закусон?

- Ах, да. Я как-то не того.

- Пойдешь во второй склад. Там есть магазин. Скажешь девчам, что ты от Панкратова-рыжего. Они мои запросы знают.

Лисьева оказалась действительно очень красивой девкой, грудастой, фигуристой. Оценивающе осмотрела меня, облизнула яркие полные губы, спросила, слегка картавя:

- Ты кто такой, парень? Новенький?

- Ага. В бригаде Панкратова. Обмыть это дело надо.

- Как звать?

- Романом.

- Красивое имя. Женатый?

- Ага. Только жена у меня это... в Барабинске пока.

- Подходяще, - подмигнула Людмила. - Дети есть?

- Нет пока. Не до этого.

- Баб любишь?

- А кто ж их... Люблю.

- А ты ничего, Рома. Приятный парень. Сколько, говоришь, бутылок надо?

- Пять.

- Всей бригадой будете пить?

- Ну.

- Тогда бери семь. Чтобы потом не покупать. Я этих кадров знаю. Им по бутылке мало.

- Тогда давай семь.

Она принесла семь бутылок водки "Столица Сибири", разом запотевшие, вновь подмигнула.

- Свежайшая. Только-что из холодильника. Настоящая, без подделки. Отравляйтесь на здоровье!

Похоже, здесь все все знают и даже не пытаются это скрыть. Все все знают, одна милиция не знает. Впрочем, и милиция может знать, но сознательно закрывать глаза. Не бескорыстно, конечно. Черт знает, что творится!

- Ты где, Рома, устроился? - спросила Людмила.

- У корефана пока остановился. А что?

- А то давай ко мне, - неожиданно предложила она.

- Ну, ты даешь! - растерялся я.

- А что, кровать у меня широкая, подушки, - она демонстративно потрогала свои большие груди, как бы взвешивая их, - мягкие. - Игриво рассмеялась.

- Ну, ты даешь! Я как-то не того... Надо подумать.

- Только скорее, Рома, думай. Я редко кому такое предлагаю. Обычно сами навяливаются.

- Ага. - Я составил бутылки в пакет и натурально сбежал.

Мы устроились на улице недалеко от склада в закутке за деревянным столом, столешница которого была отполирована костяшками домино. Денис Панкратов на правах тамады разлил первую бутылку водки по стаканам, поднял свой, сказал:

- Ну что, Рома, давай выпьем за то, чтоб тебе здесь хорошо жилось, чтоб хотелось и моглось!

Мужики рассмеялись. Выпили. Мне тоже пришлось выпить.

Когда они выпили по второй (я отказался, они не настаивали), к нам подошел Захарьян. Я его сразу узнал по описанию Беркутова.

- Привет честной компании! - приветствовал он нас. - Что празднуем?

- Да вот Рому прописываем, - ответил бригадир, кивнув на меня.

Захарьян сфотографировал меня цепким взглядом, сказал:

- Ну, ну. Только чтоб без шума, мужики.

- Будь спокоен, Тофик. Все будет в полном ажуре, - заверил его Панкратов. - Накатишь?

- Нет, я ж на дежурстве, - неуверено отказался Захарьян.

- Да что такому амбалу, как ты, будет со ста граммов, - сказал Денис, наливая почти полный стакан водки. - Дежурить станет веселее.

- Ну разве-что немного, - Захарьян взял стакан, обратился ко мне: Как звать?

- Романом.

- Будь здоров, Роман! - Он выпил водку одним глотком, закусил шматом колбасы. Спросил Панкратова: - Долго собираетесь здесь сидеть?

- Как масть пойдет, - подмигнул ему Денис.

Часа через полтора, когда мужики были уже в крепком подпитии, на территорию базы въехала белая "Вольво". Я видел, как Захарьян подбежал к машине, просунул голову в окно. Затем, открыл дверцу и сел на переднее сидение.

- Кто это? - спросил я бригадира, указывая на машину.

- Хозяин, - ответил он заплетающимся языком.

- Чей хозяин?

- Наш, естестев... Естественно.

- А эта... Как ее? Дунаева?

- Она - директор базы. А он - хозяин. Разницу секешь?

- А кто он такой?

Панкратов уставился на меня осоловелыми глазами, громко икнул.

- Ты чё, Рома, тупой? Я ж сказал - хозяин.

- Как его фамилия?

- А тебе зачем?

- Просто. Интересно.

- Завьялов Вадим Вадимымовиич. От, блин! Я кажется уже того... тяжелый.

- А чего это сторож к нему в машину?

- Какой сторож?

- Ну этот, который подходил?

- А-а, Тофик. В какую машину?

- К Завьялову.

- К Завьялову? - Панкратов долго тупо смотрел на меня, что-то соображая. - Ах, к Завьялову. А хрен его знает. Значит, у них дела какие-то. Вообще-то, Тофик он так, а сам крутой. Понял?

- Понял, - кивнул я.

В это время Захарьян вышел из машины, захлопнул дверцу. "Вольво" развернулась и выехала с территории базы.

"О чем они, интересно, говорили? Вот бы послушать", - подумал я. Но и то, что я узнал в этот первый день было очень даже много. Как бы мне поближе познакомиться с Захарьяном? Что бы такое придумать?

Глава тринадцатая: Иванов. Уравнение с двумя неизвест

ными.

Я ещё раз перечитал показания Северного. Полный мрак! Ничего не понимаю, хоть убей! Может быть у меня уже начинается старческое слабоумие? Не рановато ли в сорок три года? Ученые утверждают, что в этом возрасте самый пик формы. В смысле мышления. Да и во всем остальном, если верить Светлане (а ей можно и нужно верить) я ещё куда с добром. Так что рано записываться в старики. Тогда почему я до сих пор никак не могу понять поведение наших оппонентов, объяснить их поступки? Впервые встречаю дело, где все построено на сплошных алогизмах. На какой, прошу прощения, хрен шикарной блондинке режиссеру понадобился этот убогий официант и почему в первый же вечер знакомства она затащила его в свою постель? Абсурд! И так по всему делу. У меня такое впечатление, что кто-то умный и хитрый сознательно водит нас за нос, да ещё посмеивается при этом. Ага. Взять хотя бы с этим якобы ложным следом по убийству Свистунова. Хорошо, что Беркутов оказался таким сообразительным и быстро обнаружил обман. Обнаружить-то он обнаружил, но от этого не легче. Ведь именно абсурдность, нелепость ситуации выводит Зеленского из-под удара. Скажите, какой суд поверит в то, что Тугрик собственными руками обеспечивал следствию прямые доказательства против себя? То-то и оно. Очень хитроумно придумано. Далее, почему и блондинка, и инвалид так демонстративно выставляются для всеобщего обозрения в то время, как другие члены банды тщательно скрывают свои лица? Поначалу это их поведение навело меня на мысль, что и блондинку, и инвалида играет один и тот же человек, то ли бывший актер, то ли действующий. Сейчас же, в свете показаний капитана Барсукова и официанта Северного, пришлось расстаться с этой красивой версией. Тогда почему режиссеры так себя ведут? И почему при каждом новом знакомстве блондинка каждый раз называет новое имя? То она Сирена Игоревна, то Людмила Борисовна, то Елена Николаевна, а сейчас вот - Ирина Петровна. Похоже, она стремится ещё больше все запутать. Кроме того, я все больше склоняюсь к тому, что сперма, обнаруженная у ребят, - ещё одна попытка повести нас по ложному следу. Эксперт считает, что никакого изнасилования не было. Правда, учитывая гнилостные изменения, с полной уверенностью он это сказать не может. Допустим, что снимались не порнографические фильмы. Это лишь очередной ложный ход наших противников, чтобы завести следствие в тупик. Да, но тогда вообще теряется всякий смысл в действиях наших оппонентов. Для чего столько трупов? Ради какой такой цели? Глухо, как в танке. И все же что-то во всем этом есть, но что, что?

Такое впечатление, что у меня до того раскалились мозги, что напрочь отказывают в помощи и поддержке. Надо хоть немного отдохнуть, отвлечься.

Позвонил Рокотов, спросил:

- Ты свободен?

- Относительно, Володя. В этом мире все относительно, мой друг.

- Ясно. Сейчас подъеду.

Через двадцать минут он появился в моем кабинете. Решительный. Целеустремленный. В отличном настроении. Протянул для приветствия руку.

- Здравствуй, Сережа!

Я демонстративно спрятал руки за спину.

- Привет, Вова! Извини, что не подаю руки. У тебя столь решительный вид, что подозреваю ты пришел заниматься членовредительством и сделать из меня инвалида.

- Все прикалываешься? - проворчал Рокотов, садясь. - Генерал, а ведешь себя, как какой-нибудь ефрейтор.

- Все зависит от амбиций, Володя. Порой, ефрейторы куда страшнее генералов. Вспомни, что сотворил с миром бесноватый ефрейтор.

- Это точно, - согласился Рокотов.

- У меня создалось впечатление, что тебе не терпиться мне поведать что-то совершенно замечательное. Угадал?

- Угадал.

И Рокотов рассказал о том, что удалось раздобыть Малышу на оптовой базе "Южная". После его рассказа я сказал:

- Молодцы твои парни. Это уже кое-что. И что собираешься делать?

- Вот, пришел посоветоваться.

- И правильино сделал. Сколько же стоит КамАЗ "паленой" водки?

- Сумасшедшие деньги. Но я думаю, что это не первый и не последний КамАЗ. У них это дело поставлено на широкую ногу.

- Считаешь, что за этим стоит Завьялов?

- Уверен.

- Но этот след может быть также далек от нашего дела, как Земля от созвездия Скорпиона. Что может связывать владельца какой-то оптовой базы со съемками фильма?

- В нашем положении выбирать не приходится.

- Тоже верно, - согласился я. - Однако трогать пока базу рано - можем все дело на корню загубить. Надо осторожно, но основательно пощупать за жабры этого коммерсанта, узнать о нем по возможности все от дней настоящих до тех, когда он ещё под стол пешком ходил. Хотя, честно признаюсь, надежды на то, что это как-то поможет нам в раскрытии наших убийств у меня нет.

- Хорошо бы поставить его телефон на прослушивание.

- Это само-собой. Попробую взять у прокурора санкцию.

- А что сам не можешь? Ты же заместитель.

- Это, Володя, как в том анекдоте: "отец может, но бык лучше". Я пока выполняю функции следователя и не хочу их смешивать с прокурорскими, чтобы потом тот же козел Завьялов не обвинил меня в предвзятости. А что с Шиловым собираешься делать? По существу, он выполнил задание.

- Решили пока оставить, чтобы не вызвать не нужных подозрений.

- Как это - "решили"? Ты что, сам уже ничего не можешь, по каждому вопросу назначаешь плебисцит?

- Какой ты, Сережа, догадливый, - усмехнулся Рокотов.

- Давно записался в демократы?

- Я им родился.

- Что-то раньше я этого за тобой не замечал, а то давно бы сделал определенные оргвыводы. И что же вы ещё там "решили"?

- Беркутов предложил Шилову поближе познакомиться с Захарьяном и по возможности подружиться.

- Как вы намерены это сделать?

- Этот авантюрист предлагает для этого устроить "маленький мордобой".

- Ему, похоже, мало недавнего. Врочем, это ваши дела. Для меня важны результаты. В любом случае, Захарьян должен в конце-концов вывести нас на того, кто заказывал всю эту "музыку". Именно с ним я связываю надежды. Не знаю, сможет ли Малыш с ним подружиться, но только вы должны не спускать с него глаз.

- Его "ведут" опытные ребята.

Ночью, когда я уже лежал в постели и медленно погружался в сон, меня вдруг посетила свежая и весьма оригинальная мысль. Я даже вскочил от возбуждения.

- Что с тобой, Сережа? - спросила Светлана встревожено.

- Понимаешь, Света, мою бестолковку посетила счастливая мысль. А это для меня всегда праздник.

- Дурачок! - рассмеялась она. - И что же ты надумал, если не секрет?

- Я кажется близок к тому, чтобы ответить на все вопросы, мучившие меня последние дни.

- Я знала, что ты у меня самый умный.

Я снова лег и, убаюканный словами жены, тут же уснул.

Часть третья: Несостоявшийся гений.

Глава первая: Барков. Удар судьбы.

В зоопарке Наташа вела себя, как маленькая девочка, бегала от вольера к вольеру, от клетки к клетке, показывала на зверей пальцем, кричала: "Смотри! Смотри!", и громко смеялась. Немногочисленные посетители недоуменно оглядывались на красивую молодую женщину с огромным животом, пожимали плечами, удивляясь её странному поведению. Я, наблюдая за Наташей, от души посмеялся. Забылся страшный сон, ночные страхи. Мне было хорошо здесь. Впервые почувствовал необыкновенную легкость, покой, умиротворение. Верилось, что впереди будет все хорошо. Обязательно будет.

Но в машине, когда мы возвращались из зоопарка Наташе стало плохо, стала жаловаться на боли в животе, лицо побледнело, заострилось. Я предложил ехать в роддом, но она в страхе воскликнула:

- Нет, нет! Не надо! Это пройдет. У меня уже так было.

Дома она сразу же легла в кровать, укрылась с головой одеялом и на какое-то время затихла, как мне показалось, уснула. Но вскоре ей стало хуже. Она сбросила с себя одеяло, обхватила руками низ живота, принялась кататься по кровати и надсадно, жутко кричать:

- Ой, мамочка! Ой, не могу! Умираю!

Я страшно перепугался, позвонил в скорую.

- Алло, слушаю вас! - раздался бесстрастный женский голос.

И я поразился этой бесстрастности.

- Срочно приезжайте! Женщине плохо! - прокричал я.

- Что случилось?

- Не знаю. Возможно схватки. Но что-то ненормально. Такое впечатление, что она умирает.

- Ваш адрес? - Голос все также был бесстрастен, даже монотонен.

Я назвал адрес.

- Хорошо. Ждите. - И я услышал короткие гудки.

Пока ждал скорой помощи Наташе становилось все хуже и хуже. Она уже не кричала, а как-то совершенно жутко выла, будто раненый умирающий зверь, на лбу выступил крупный бисер пота.

- Господи! Как больно! Сделай что-нибудь! - обратилась она ко мне.

Я метался по комнате и не знал, что предпринять, чтобы хоть как-то облегчить её страдания. Сбегал на кухню принес стакан воды. Она с жадностью её выпила. Сказала чуть слышно, но твердо:

- Я умру.

- Ну что ты такое говоришь, Наташа! Все будет хорошо. Обязательно будет хорошо!

- Нет, я умру, - с непонятной убежденности, как давно для себя решенное, проговорила она. - Ты сообщи моим родителям и попроси у них за меня прощение.

- Прекрати! Сейчас же прекрати! - закричал я. Но она уже меня не слышала. Боль вновь набросилась на неё и принялась терзать, заглушая сознание. Наташа стала кричать и кататься по кровати. И тут я увидел на простыне кровь. И мне стало по настоящему страшно.

Наконец приехала скорая помощь. Наташу положили на носилки и унесли. Я вышел за врачами, сел в "Вольво" и поехал за машиной скорой помощи.

Я в полном оцепенении сидел в старом обшарпанном кресле в холле роддома, уставившись в одну точку. Я не знал, сколько прошло времени с того момента, как доставили Наташу. Во мне будто все омертвело. Оставалось лишь осознание того, что вот-вот произойдет что-то страшное, жуткое и это что-то напрочь перечеркнет все мои надежды, желания, всю мою жизнь. Это рок, удар судьбы. И я не могу и, главное, не хочу этому сопротивляться. Как холодно! Почему в больницах всегда такой сумасшедший холод? Наверное потому, что здесь слишком много отрицательной энергии. Наверное. Господи! о чем я думаю?! А о чем ещё думать? Глупо все устроено на этом свете. Невероятно глупо и совершенно бессмысленно. Сейчас бы выпить что-нибудь, согреться. Каким-то шестым чувством понял, что страшная минута стремительно приближается.

Открылась дверь напротив и из неё вышел высокий молодой мужчина в белом халате. Он направился ко мне. По его лицу я все понял. Нет!!! Это не может, не должно быть!!

- Весьма сожалею, - печальным голосом проговорил врач, разведя руками. - Мы были бессильны.

- Нет!! - прокричал я, вскакивая. - Кто?! Ребенок?!

- Ребенок уже был мертв. К сожалению, нам не удалось спасти и мать. У неё отрицательный резус фактор. К тому же вторая беременность.

- Как вторая? - опешил я.

- А вы этого не знали?! - удивился врач. - Первая также была неудачной, закончилась выкидышем на седьмом месяце. Ей ни в коем случае нельзя было иметь ребенка. Примите мое искреннее соболезнование.

Было такое ощущение, будто меня всего вытряхнули. Внутри остался лишь жуткий, колючий холод. Как же жить после этого?! И чем жить?! Я медленно опустился в кресло и заплакал.

Врач пошарил в кармане халата, достал какую-то маленькую таблетку, протянул мне.

- Возьмите. Это вам поможет.

- Не нужно. - Я отвел его руку.

- Извините! - проговорил врач и скрылся за дверью.

А я продолжал плакать. Даже не помню, когда плакал в последний раз. Такое впечатление, что такого со мной никогда прежде не было. Но слезы не приносили облегчения, нет. Они лишь усиливали гнетущую боль внутри и увеличивали холодную пустоту. Во мне была не просто пустота, а Торричеллиева пустота, вакуум. Я понимал, что должен встать и как можно быстрее покинуть этот холодный склеп, но был не в состоянии даже пошевелиться. Жалко ли мне было Наташу, ребенка? Нет, жалости не было. Наоборот, я испытывал к ней ненависть. Именно с ней я связывал все свои надежды. Мне нужна была красивая здоровая самка, способная родить красивого и здорового звереныша. А она меня обманула, скрыла то, что я только-что узнал от врача. С её смертью рухнули все надежды. Значит я не закончу свой фильм и никогда не избавлюсь от болезни. Ко мне до конца моих дней каждую ночь будет приходить ненавистный Туманов, смеяться надо мной и называть бездарем. Нет, я этого не вынесу! Почему?! За что мне такое испытание?! Это все Зверь! Это он мстит мне за то, что хотел рассказать о нем правду. Будь ты трижды проклят Зверь и все твое звериное племя! Впрочем, что это я. Ведь своим фильмом я как раз служил Зверю, хотел рассказать людям о бессмысленности ему сопротивляться. Но если это не Зверь, то кто меня так жестоко наказывает? Бог?! Ха-ха-ха! Не смешите меня! Его давно свиньи слопали, хрюкая и повизгивая от удовольствия. Есть один лишь Зверь, алчный, свирепый, ненасытный. Он устанавливает миропорядок и ревностно следит за его исполнением. Так за что же ты меня наказываешь, Зверь? Где, когда и в чем я допустил ошибку?

Я кажется начал говорить вслух. Ко мне подошла обеспокоенная медсестра, спросила с сочувствием:

- Вам нужна помощь?

- Нет-нет, спасибо! - ответил я, вставая. Ноги от долгого сидения настолько онемели, что едва не упал.

- Осторожно! - Медсестра подхватила меня под руку.

- Спасибо! Я сам, - ответил я, отстранив её, и направился к выходу.

На улице уже были сиреневые сумерки. По улицам бежали длинные вереницы машин. На тротуарах бестолково толкались многочисленные прохожие. Все выглядело нелепо, пошло, смешно. Я закурил, сел в "Вольво" и отправился домой.

Ночью меня вновь мучил страшный сон. Будто медленно брел по серой, унылой и безликой земле. Надо мной висело тяжелое серое небо. А перед глазами нескончаемым потоком тянулись серые, серые, серые лица. Это даже скорее были не лица, а какая-от серая однородная масса, тянувшаяся до бесконечности. И тут прозвучал ненавистный насмешливый голос:

- Унылая картина! Бездарность, бездарность, бездарность! Все с неё начинается и ею заканчивается. Бездари - их тьмы, и тьмы, и тьмы. Они проклятье небес, посланное за грехи наши. Они пожирают будущее, создавая мнимые ценности и придумывая ложные символы. Но нет ничего страшнее воинствующего бездаря, возомнившего себя мастером. И имя этому бездарю Барков!

- Нет!! - вскричал я в бешенстве. - Ты врешь, негодяй! Это ты бездарь, ничтожнейший режиссеришко! И я это тебе докажу! Обязательно докажу!

- Ха-ха-ха! - во всю потешался надо мной Туманов. - Хвастун! Ты только и можешь что хвастаться. Слова, слова, слова. Ха-ха-ха! Докажет он, видите ли! Ты даже фильм не можешь закончить. Сирый, убогий, жалкий бездарь!

"Господи! Когда же кончаться эти издевательства?!", - подумал я во сне и проснулся.

В окно уже заглядывал рассвет. Было удивительно тихо. Такое впечатление, будто в мире разом вымерли все звуки. И только в углу спальни ощущалось какое-то движение, либо дыхание. Там кто-то был. Я осторожно скосил глаза и увидел кого-то черного, безликого, сидящим в кресле.

- Ты кто? - шопотом спросил я и почувствовал как по спине пробежали мурашки страха.

- Я тот, кто тебе нужен, - ровным голосом ответил ночной гость.

- Зверь?

- Пусть будет так. Называй меня Зверем.

- Зачем ты пришел?

- Чтобы тебе помочь.

- В чем? У меня безвыходная ситуация.

- Безвыходных ситуаций не бывает.

- Почему ты её убил?

- Она мне никогда не нравилась.

- Но ведь ты же знал: она должна была завершить фильм?

- Нет, я знаю другое - это сделает более достойная актриса.

- Кто она?

- Она находится в соседней комнате.

- Людмила?

- Да.

- Но где я найду младенца?

- Ну, за этим, я думаю, дело не встанет, - сухо рассмеялся Зверь и исчез...

Я открыл глаза и зажмурился от ослепительного солнца. Вспомнил недавний разговор со Зверем. Я не знал, был ли он в действительности или тоже привиделся мне во сне, но Зверь подсказал мне выход из, казалось, тупиковой ситуации, и я был ему за это благодарен.

Осталось за малым - необходимо уговорить Людмилу. Плохо, что она знает финал фильма. Ничего, скажу. что изменил финал и в жертву Зверю принесу лишь младенца. Поверит. Должна поверить. Пообещаю, что после мы поженимся и навсегда уедем из этой страны на Канары или ещё куда. Можно даже подать заявление в ЗАГС. Это идея. Тогда она наверняка согласится. Младенец. С ним тоже не должно быть проблем. Дам задание Захарьяну и, считай, дело сделано. Он хоть из самых примитвнейших видов человекообразных, прост, как инфузория, но дело свое знает. Верный и надежный вассал. К тому же, обязан мне по гроб жизни. Познакомился я с ним два года назад. У меня в офисе работает уборщицей его мать тетя Клава. Однажды утром застал её всю в слезах. Поинтересовался: в чем дело? Она рассказала, что её единственного сына забрали в милицию за кражу и теперь его ожидает большой срок, так как он ранее уже был судим. Спросил: "Я могу чем-то помочь?" "Ой, я даже не знаю, как и сказать, - замялась она. - Следователь запросил большую сумму. У меня отродясь таких денег не было. И богатых родственников нет". "Какая сумма?" "Пятьдесят ты

сяч". "Пойдемте". Привел её в свой кабинет, открыл сейф, отсчитал пятьдесят тысяч. После освобождения устроил Захарьяна сторожем на оптовую базу. После этого он стал моим рабом, готовым выполнить любое поручение. И вообще, чем примитивнее человек, тем легче им управлять.

Так, что еще? Есть ещё прокуратура и милиция. Позавчера поздно вечером мне позвонил один из моих верных оруженосцев осветитель Павел Дроздов (все его зовут Дрозд) и сообщил, что в кафе был следователь Говоров со своим приятелем и что этот Говоров беседовал с директрисой.

- Что ему было нужно? - спросил я.

- Распрошивал про девочек и в частности - про Наташу.

- Откуда это тебе известно?

- Эта старая сучка рассказала.

- Послушай, Дрозд, выбирай выражения! - недовольно проговорил я. - Ты ведь знаешь, что я этого не люблю.

- Извини шеф, с языка сорвалось.

- О чем ещё они говорили?

- Он записал адрес Наташи, в смысле, её родителей, и подруги Наташи.

- Людмилы?

- Кажется. Подожи, у меня тут записано... Да, Людмила Нарусева.

Это сообщение меня озадачило. Я никак не мог понять: каким образом они вышли на кафе и на Наташу? О наших отношениях знают лишь мои парни да лучшая подруга Наташи Людмила Нарусева. Через Людмилу они выйдут и на меня. Этого ни в коем случае допустить нельзя. Я позвонил Захарьяну, назвал адрес Нарусевой и сказал, чтобы он срочно отправил Людмилу куда подальше.

- Может быть её того? Так надежнее, - предложил он.

- Нет, в этом нет необходимости. Просто, дай денег и отправь. Скажи, чтоб с полмесяца не появлялась в городе и никому ничего не сообщала. Деньги есть?

- Есть.

- Я потом возмещу с процентами.

- Хорошо, Вадим Вадимович. Сделаю в лучшем виде.

И все же я никак не мог понять: каким образом следователь вышел на кафе и Наташу? А то, что я не мог понять, меня беспокоило. Как видно, в прокуратуре и милиции не одни бездари работают. При воспоминании этого слова меня всего даже передернуло. До этого прокуратура и милиция меня мало беспокоили. Я столько понаставил им всевозможных ловушек, что не без основания читал - они наверняка в них запутаются. И вот они едва на меня не вышли. Хорошо, что в кафе оказались мои парни и я успел предпринять меры, а то бы наверняка вышли. А там недалеко и до всего остального. Наташу они не найдут. Она прописана у родителей, с которыми уже два года не поддерживает никакой связи. В их распоряжении есть ещё телевидение. Но им они обычно пользуются, когда исчерпаны другие меры. И все равно надо торопиться.

Вечером я съездил на оптовую базу и дал задание Захарьяну.

- Не волнуйтесь, Вадим Вадимович, все сделаю. Когда нужен будет малец.

- Дня через два.

- Хорошо. А я пока подсмотрю, где его можно того.

Итак, через неделю все должно кончится. Будет Зверю достойное жертвоприношение. За это он освободит меня от мук, изглодавших душу.

Глава вторая: Колесов. Операция "Мордобой".

На следующее утро я был на улице Селезневой у дома 32. На скамейке у третьего подъезда сидели три старушки и вели неспешную беседу.

- Здравствуйте! - поздоровался я

- Здравствуйте! - недружно ответили они, с любопытством меня рассматривая.

- Скажите, вы не видели Клавдию Павловну из сорок пятой квартиры? спросил я.

- Ну, я Клавдия Павловна, - настороженно отозвалась маленькая, сухонькая старушка. - А в чем дело?

- Мне необходимо с вами поговорить. Не могли бы мы куда-нибудь отойти.

- А что со мной говорить? Я ничего не знаю, - ответила она, боязливо оглядываясь на подруг.

- А кто вы такой будете, мил-человек?! - воинственно приосанилась высокая статная старушка.

Я достал служебное удостоверение, протянул им. Они долго сообща его рассматривали, даже несколько раз сверили фото с оригиналом. Высокая вернула удостоверение, спросила:

- Что же вас интересует, молодой человек?

- Об этом я хотел бы поговорить с Клавдией Павловной.

- Клава, пригласи товарища в квартиру, - сказала высокая. По всему, она у них была старшей. - Неудобно держать человека на улице.

- Да-да, это конечно, - проговорила та, проворно вскакивая. Пойдемте, пожалуйста!

Однокомнатная квартира Клавдии Павловны была обставлена старой, давно вышедшей из моды мебелью, но являла собой образец чистоты и уюта.

- Простите, читала, но совсем запамятовала ваше имя и отчество. Совсем стара стала - память, как решето.

- Сергей Петрович.

- Пройдемте, Сергей Петрович, на кухню. Там вам будет удобно. Я вас чаем угощу с черничным варением.

- Нет, спасибо, мне некогда.

- Никаких возражений, - категорично проговорила Клавдия Павловна. - Вы такого варенья никогда не ели.

Мы прошли на кухню. Я сел за стол. Хозяйка налила воды в большой эмалированный чайник, ключила электропечь, поставила чайник на конфорку и лишь после этого села за стол, сказала:

- Слушаю вас, Сергей Петрович.

- Клавдия Пвловна, вы видели недавних постояльцев сорок четвертой квартиры?

- Это кинщиков-то?

- Да.

- А как же мне их не видеть. Они тут такой трам-тарам устроили.

- Что вы имеете в виду?

- Шумели очень. Особенно этот инвалид. "Бездари! Кретины!" Я до сих пор по ночам вздрагиваю. Слава Богу, что быстро съехали.

- Как они выглядели?

- Молодые - кудлатые, бородатые и в черных очках, будто слепые. Ночь на дворе, а они все в очках. Очень они мне не понравились.

- А режиссер?

- Инвалид этот?

- Да.

- Этот ничего, обходительный. Меня все по имени, отчеству. "Извините, Клавдия Павловна, что доставляем вам беспокойство". Но тоже странный? Ой, чайник скипел! Я щас. - Она проворно вскочила, подошла к кухонному столу, достала пачку чая, насыпала в заварной чайник, залила кипятком, накрыла чайник вафельным полотенцем, похвасталась: - Индийский. Я его для дорогих гостей берегу, Сама-то пью всякую всячину. На мою пенсию больно-то не разбежишься. Верно?

- Да. Сегодня пенсионерам трудно приходится, - согласился я.

Клавдия Павловна села на прежнее место, спросила:

- Так о чем это я говорила?

- О том, что режиссер вам показался странным.

- Вот-вот, я и говорю - странный он какой-то.

- В каком смысле?

- Сам седой, как лунь, лицо сморщенное, а руки молодые.

- Как молодые?

- В так. Как вот у вас, к примеру. Только... Как бы поточней выразиться... Холеные, вот. Красивые такие, холеные.

- О чем он ещё с вами говорил?

- Да о чем он будет говорить со старухой. Извинялся, как я уже говорила, за беспокойство, говорил, что этот..., как вот вы сейчас сказывали.

- Режиссер?

- Вот-вот. Говорил, что снимают фильм. Вот и все.

- А мальчика и девочку лет двенадцати-тринадцати здесь не видели?

- Как же не видела. Видела. Очень красивые. Режиссер этот сказал, что это их основные артисты. Страшный какой-то больно фильм снимали. Бедные дети!

- Почему вы так решили?

- Ночью... Как раз перед тем как старик отдал мне ключи. Ночью мальчик сильно кричал.

- А девочка?

- Девочки слышно не было, врать не буду. А мальчик кричал, точно.

- Слова какие-то слышали?

- Нет, только крик, протяжный такой, страшный.

- Что ещё вы слышали?

- Остальное, как обычно. Шум, гам, тарарам.

Я достал фоторобот старика-режиссера, показал его Клавдии Павловне.

- Клавдия Павловна, посмотрите повнимательнее. Это тот самый режиссер?

Она долго подслеповато рассматривала портрет, затем прогворила с полной уверенностью:

- Он самый. Точно.

А потом мы пили чай с черничным вареньем. Оно действительно было замечательным. Честно признаться, я вообще ел его впервые в жизни.

Не успел я появиться в кабинете, как в него ввалился Дима Беркутов.

- Ты где, Сережа, болтаешься?! - спросил он с возмущением.

- Что значит - болтаюсь?

- А то и значит. Здесь шеф на уши всех поставил, тебя разыскивая.

- Да я вроде говорил, - неуверенно сказал, так как действительно запамятовал - сообщал ли Рокотову о своих планах на сегодня.

- Вроде, да как бы, - смешно передразнил меня Дима. - Что-то с памятью твоей стало. Это очень нехороший симптом, Сережа. Определенно.

- Да ладно тебе. Что случилось?

- Ты почему ему ничего об операции не сказал?

- Говорил я, точно помню.

- Вот я и говорю - во избежание более серьезных последствий, тебе надо срочно к врачу обратиться. Иначе, ты скоро имя любимой жены станешь забывать.

- Да что случилось? Можешь ты толком рассказать?

- Что ж, попробую, - тяжко вздохнул Беркутов. - Утром только сел я за стол, как вошел шеф. Строго посмотрел на меня. "Чем занимаетесь, Дмитрий Константинович?" Ну, я, как положено, вскочил, вытянулся во фрунт. "Готовлюсь к операции, товарищ полковник!" - отвечаю. "Какой ещё операции?" - спрашивает он, а на лице недоумение, какого я отродясь не выдывал. "Под кодовым названием "Мордобой", - бодро отвечаю. Как услышал он это слово, сильно рассвирепел, аж позеленел весь. "Что за дурацкие шутки! - кричит. Где Колесов?!" "Должен быть здесь", - отвечаю. Он и пошел шмалять по кабинетам. Шум и треск на все управление стоял, такого, наверное, и при Ватерлоу не было. Потом заглянул в наш кабинет. "Как Колесов появится, сразу ко мне!" О чем я тебе, Сережа, с великим прискорбием и сообщаю. Иди, клади голову в пасть этого дракона.

- Да пошел, юморист хренов! - сказал я в сердцах, направляясь к двери.

Рокотов сидел за столом и что-то читал. Увидев меня добродушно сказал:

- А, Сергей Петрович, проходи, садись.

Я сел за приставной столик, спросил осторожно:

- Говорят, вы меня искали, товарищ полковник?

- Я?! - очень он удивился. - Кто тебе это сказал?

И я понял, что вновь попался на очередной прикол моего забубенного друга.

- Беркутов, - хмуро ответил.

Рокотов усмехнулся, покачал головой, как бы говоря: "Ну вы, ребята, даете!".

- Ты его побольше слушай. Что-нибудь интересное сказала соседка из сорок пятой квартиры? - спросил шеф.

Оказывается, и об этом я ему говорил. Ну и трепло же это Беркутов. Когда-нибудь он точно дождется. Всякому терпению есть предел.

- Даже очень интересное, - ответил я и рассказал шефу о показаниях Клавдии Павловны Томилиной. Когда дошел до того места, как свидетельница обратила внимание на руки режиссера, Рокотов не выдержал, воскликнул с восхищением, даже гордостью:

- Ай, да Иванов! Каков?! Гений следствия! Не знаю, как там с блондинкой, а с этим инвалидом он попал в самую точку. Кто-то явно актерствует, пытаясь сбить нас с толку.

- Я с вами совершенно согласен, - сказал я.

Полковник схватил телефонную трубку, набрал номер, долго слушал, затем сказал с явным сожалением:

- Нет где-то Иванова. Жаль! Хотел поздравить. Как у вас с операцией?

- Беркутов должен был все подготовить, проинструктировать омоновцев. Все должно получиться, товарищ полковник.

- Дай-то Бог! Значит, сегодня?

- Да. Захарьян сегодня заступает на дежурство.

- Прикрытие обеспечили?

- Да. В прикрытии будем мы с Беркутовым.

- Ни пуха вам не пера! Да, вот ещё что. Когда будешь писать рапорт об операции, не указывай название, а то мне перед генералом будет неудобно.

- Я понимаю, Владимир Дмитриевич.

Заглянул в кабинет Беркутова. Он поспешно схватил ручку и сделал вид, что сосредоточенно пишет.

- Дурак ты, Дима, и не лечишься, - сказал я.

Он оторвался от бумаг, уставился на меня невинными глазками, будто впервые увидел после долгой разлуки, воскликнул:

- А, это ты, Сережа?! Привет! Что такой смурной? Съел что-нибудь?

- Да пошел ты!

- Как, Сережа, настроение нашего уважаемого шефа? Он все также бодр и оптимистичен? Все также верит в незыблемость моральных принципов и торжество закона? Ты ему сказал, что мы с тобой с некоторых пор в этом очень сомневаемся? Сказал? Ты почему, Сережа, молчишь?

- Мели, Емеля, твоя неделя! - махнул я на него рукой. - Ты проиструктировал омоновцев?

- А как же. Все в полном порядке. Вон, в бутылке, даже немного осталось. Будешь?

- Да ты что?! - возмутился я. - Хочешь операцию завалить?!

- Совсем наоборот. Все должно быть придельно приближено к боевой обстановке. Если два хмыря пришли за водкой, то за версту от них всем должно быть ясно кто они такие и что им надо. А водка с пивом дают потрясающий результат.

- Так вы ещё и пиво пили?!

- Я не пил. Они сейчас пьют.

- А где они?

- Отсыхают в комнате отдыха генерала.

- Шутишь?! - не поверил я собственным ушам.

- Сережа, почему такое недоверие лучшему другу?! - вновь погнал картину Беркутов. - Это даже где-то по большому счету обидно, честное слово! Генерал в командировке. Я договорился с его Татьяной, заверил её, что парни ничего там не поломают и побьют, даже не будут пытаться её клеить. Так-что, все на законном основании.

- Ну, ты даешь?! - только и нашелся я что сказать. - Да, Дима, все хочу сказать и забываю. Брось ты это шутовство к такой матери. В твоем возрасте это выглядит слишком несолидно. Ведь будь ты посерьезнее, с твоей головой и твоими способностями ты бы далеко пошел.

- А зачем, Сережа? Мне и здесь хорошо. И потом, судя по тому, что происходит в стране, там, куда ты меня хочешь отправить, все сплошные дебилы. На этот счет есть хорошая русская пословица: "С кем поведешься, от того и наберешься". Хорошенького же ты мне желаешь. Не ожидал я от тебя, Сережа, этого. Никак не ожидал.

Вот и поговори с ним после этого.

Глава третья: Ачимов. Беседа с Тумановым.

В моем производстве есть одно приостановленное уголовное дело. Дело громкое, наделавшее в свое время шума на всю Россию. Четыре года назад известный кинорежиссер Владимир Туманов в купе поезда убил из ревности свою неверную невесту и её случайного любовника, а сам сошел с ума. Сам Туманов по решению суда был принудительно направлен для лечения в психиатрическую больницу, а дело приостановлено производством, так как неясны были многие обстоятельства произошедшего. А их мог рассказать только Туманов. Я несколько раз звонил в больницу, но получал неизменный ответ: "Пока без улучшений". Попросил главврача, как только с Тумановым можно будет общаться, чтобы сразу же сообщил мне. И вот, наконец, раздался этот долгожданный звонок.

- Николай Сергеевич, у Владимира Ильича Туманова неожиданно наступила значительная ремиссия и он сам пожелал вас видеть, - радостно сообщил главный врач.

- Хорошо. Сегодня же буду. Большое спасибо за звонок!

Туманов содержался в специальной больнице для, как принято говорить, опасных для общества больных. Большиство из них совершили серьезные преступления. Не откладывая в долгий ящик, я решил туда отправиться.

Двухметрового роста санитар провел меня по длинному коридору, открыл дверь с табличкой "Комната для свиданий", проговорил:

- Сжда, пожалуйста!

Это была довольно большая комната, разделенная метровой перегородкой. По другую её сторону сидел молодой мужчина. Поначалу я его даже не узнал. Четыре года назад, несмотря на болезнь, это был совсем другой человек, красивый, цветущий, с пышной шевелюрой. Сейчас на меня смотрел худой болезненного вида, уже начинающий лысеть мужчина с бледным анемичным лицом. Взгляд его тусклых глаз не выразил при моем появлении никаких эмоций. Да, транквилизаторы сделали свое дело. Теперь на его профессии можно будет поставить крест.

- А нельзя ли мне к нему? - спросил я санитара.

- Вообще-то не положено, - нерешительно ответил он.

- Но поймите, не могу же я с подследственным разговаривать через перегородку.

Санитар какое-то время переминался с ноги на ногу, затем проговорил:

- Тогда вам надо в другую дверь.

- Спасибо!

Я прошел в указанную дверь, подошел к Туманову, сел на соседний с ним, привинченный к полу табурет.

- Здравствуйте, Владимир Ильич!

- Здравствуйте! - равнодушно ответил он.

- Я старший следователь транспортной прокуратуры Ачимов Николай Сергеевич. Буду заниматься вашим делом.

- Очень приятно, - все так же равнодушно проговорил Туманов, кивнув, и часто-часто заморгал. Теперь он только так мог проявлять свои эмоции. Спросил, отчего-то оглянувшись на дверь: - А правда, что сейчас уже двухтысячный год?

- Правда.

- Надо же. А я думал - обманывают.

- Владимир Ильич, вы помните, что было с вами четыре года назад?

- Да. Знаете, будто все это было лишь вчера. Впрочем, для моего сознания это так и есть. Скажите, вы, вероятно, считаете, что это сделал я?

- Да, это так. Все говорило именно за эту версию.

- Я так и думал. На вашем месте я бы тоже так подумал. Так вот, прежде всего хочу заявить, что это сделал не я.

- А кто же?

- Это страшный человек. Дьявол во плоти. Это он мне отомстил за сказанное мной неосторожное слово. Он пробовался ко мне на фильм "Человек не ко времени" и я назвал его бездарем. Погорячился. Может быть он вовсе неплохой актер, но только совершенно не подходил на эту роль. У нас срывался график съемок, а все не было актера на главную роль. Вот я в запале и... Извините!

- Так он актер?

- Да. Работал в каком-то московском театре, но даже фамилии его не помню. Кажется, зовут Дмитрием. Его хорошо знает моя бывшая жена Ирина Шахова. На момент, когда мы расстались, она работала в театре Ермоловой.

- Они что, знакомы?

- Более чем. Они любили друг друга. В театральном в одной группе учились. Да, ещё о нем вам может сказать мой второй режиссер Хмельницкая Клара Иосифовна. Именно она мне его рекомендовала.

- Хорошо. А теперь подробно расскажите: что все-таки произошло?

- С самого начала?

- Да.

И Туманов стал обстоятельно, неспеша стал рассказывать свою удивительную историю. Когда же дошел до последней сцены в купе, вновь часто-часто заморгал, руки пришли в движение, быстро зашарили по коленям, груди, плечам. Смотреть на это было и больно, и страшно. Я хотел было прекратить допрос во избежание новых страшных для Туманова последствий. Но постепенно он успокоился. Спросил:

- У вас, Николай Сергеевич, сигареты не найдется?

Я достал пачку "Петр 1", протянул ему.

- Вот, пожулуйста.

Он долго с интересом рассматривал пачку.

- Какие-то новые. Впрочем, нет, они уже тогда были. Сам-то я курил гаванские сигары. Да, мог себе позволить. А сейчас видите, что со мной стало? - Он впервые печально улыбнулся. - Моральный и физический урод.

- Ничего, со временем, думаю, у вас все будет хорошо. Еще не один фильм снимете.

- Ну, зачем вы так, Николай Сергеевич, - укоризненно проговорил Туманов. - Что вы меня как ребенка утешаете? Я прекрасно осознаю, что впереди меня ждет унылая и безрадостная жизнь калеки.

Он закурил, глубоко затянулся.

- А сигареты совсем даже неплохие. Знаете о чем я, порой, думаю?

- О чем?

- Что зря оттуда вернулся.

- Откуда? - не понял я.

- Из небытия, где пребывал целых четыре года. Там по крайней мере нет ни вопросов, ни проблем. Удивительно, но я совершенно ничего не помню из этих четырех лет. Абсолютно.

Туманов докурил сигарету, затушил окурок в жестяной формочке для выпечки кекса, приспособленной здесь для пепельницы, проговорил:

- Что ж, продолжим?

- Если готовы. А то можем перенести на потом.

- Вполне готов... Можете представить мое состояние, когда вернувшись из ресторана, я обнаружил в купе два трупа? И вдруг услышал за своей спиной саркастический смех и голос: "Ну как тебе, Володя, мизансцена?! Впечатляет?!" Я даже не заметил, как он вошел. Обернулся и увидел его лицо. Сколько мстительного торжества было в нем. Он буквально наслаждался моим горем. Мозг мой пронзила страшная боль и больше я уже ничего не помню. Вот и все.

Я достал протокол допроса свидетеля и стал записывать показания Туманова. Через какое-то время в комнату вошел высокий мужчина в белом халате.

- Здравствуйте! Я лечащий врач Владимира Ильича Козинцев Петр Сергеевич. Извините, но вы скоро закончите беседовать, товарищ следователь?

- Да. А в чем дело?

- Пришли его родители. Ждут. Волнуются. Можете представить их состояние.

- Тогда пусть войдут.

- А можно?

- Можно. Я все равно записываю показания. А Владимир Ильич, в принципе, свободен.

- Большое спасибо! - поблагодарил врач.

Через пару минут в комнату ворвалась пожилая красивая женщина (Туманов был в мать).

- Володенька!! - воскликнула она, бросилась к сыну, обняла, прижалась к груди. - Господи! Какое счастье, что ты вернулся! Я знала, верила, что это случиться! Милый мой сынок! Родной! Единственный! Как же я счастлива!

- Ну, мама, успокойся! Все хорошо. Все будет хорошо, - говорил Туманов. Лицо его было по-прежнему неподвижно. Лишь часто моргал, да по щекам текли слезы.

Следом за женой вошел Туманов старший. Это был седой мужчина крепкого телосложения с простоватым мужественным лицом. Он подошел к сыну, также обнял его и хриплым от волнения голосом сказал:

- Ты молодец, сын! Молодец, что выбрался. Спасибо тебе!

Глядя на них, я почувствовал, как к горлу подступил твердый ком, стало трудно дышать, защипало глаза. Может ли быть прощен тот, кто причинил этим людям столько горя? Нет, ни в настоящем, ни в будущем ему нет прощения. Говорят, что даже таким церковь отпускает грехи. Черт знает что такое! Это какое-то надругательство над сутью жизни.

Вернувшись в прокуратуру, доложил обо всем прокурору.

- Да, дела! - несколько ошарашено проговорил он. - Кто бы мог предположить? Что думаешь делать?

- Надо срочно лететь в Москву.

- Это ты верно решил, - кивнул прокурор. - Иди, выписывай командировку.

Оформил командировку, позвонил Иванову.

- Сергей Иванович, так складываются обстоятельства, что мне нужно срочно лететь в Москву, - сообщил я.

- А что такое?

- Возобновил производством одно уголовное дело, приостановленное четыре года назад. Заговорил бывший подозреваемый, помещенный в свое время в психиатрическую больницу.

- Что за дело?

- Да ты, наверное, о нем слушал. Известный кинорежиссер Туманов в купе поезда якобы убил свою невесту и её случайного любовника, а сам сошел с ума.

- Конечно слышал. Так оно у тебя?

- Да. Этот Туманов такое порассказал, что до сих пор голова идет кругом.

- И что же, если не секрет?

Я кратко пересказал показания Туманова.

- Очень интересно, - задумчиво проговорил Иванов. - Когда собираешься вылетать?

- Завтра утреннем рейсом.

- А когда вернешься?

- Думаю за день обернуться.

- Потом обязательно свяжись со мной.

- Хорошо.

Я купил билет и на следующий день в шесть утра вылетел в Москву.

Глава четвертая: Шилов. Новый "друг".

Ровно в шесть, когда бригадир сказал:

- Шабаш, мужики, кончай это пыльное дело! - я взял заранее приготовленный пакет, в котором находилась бутылка шампанского, и направился в конец зала.

- Ты куда, Рома?! - удивленно спросил Панкратов.

- Да так. Надо мне, - ответил.

- Он как пить-дать к Люське поперся. - громко проговорил Василий и дурацки рассмеялся.

- Правда, Рома? - спросил бригадир.

Я приостановился.

- А чего? Я что, кому должен что ли?

- Вот шалава! - воскликнул Панкратов и тоже рассмеялся. - Перед этой сучкой не один кобель не устоит. Точняк! Казалось такой парень, и того спонталыку сбила. В таком случае, желаю тебе, Рома, успеха!

- Чего?

- Трахни её, говорю, как следует. Не подкачай! Поддержи честь бригады!

- Да ладно вам.

Сопровождаемый дружным смехом я пошел дальше. Лисьева, к счастью была на месте. Она уже сняла халат, под которым оказалась нарядное платье с глубоким вырезом. Да формы у нее, я извиняюсь. Недаром к ней мужики липнут. Я посмотрел на часы. Десять минут седьмого. По разработанному Беркутовым плану я должен задержаться здесь ещё полчаса.

- Здравствуй, Люда!

- Да виделись вроде, - ответила она, заинтересованно меня разглядывая.

- Ах, да. Я как-то не того. - Достал из пакета шампанское, плитку шоколада, выложил перед Лисьевой. - Вот.

- Что это? Отступная? - насмешливо спросила она.

- Ну почему... Просто... А правду ты прошлый раз говорила?

- О чем?

- Что я тебе нравлюсь?

- Значит ты решил принять мое предложение?

- Не знаю. Как-то не думал об этом. Просто пришел. Ты мне тоже нравишься. Красивая ты.

- Странно. А о чем же ты тогда думаешь?

- Так... Мало ли. О разном.

- Скажи, Рома, у тебя, кроме жены, кто-нибудь был?

- Нет. Я как-то... Думал - баловство это.

- А сейчас так не думаешь? - игриво подмигнула она.

Я сделал вид, что очень смутился и ничего не ответил.

- Так где же будем пить шампанское? У меня? - она облизнула полные губы, повела по крутым бедрами руками, будто приглаживала платье.

- Нет, все-таки она была очень... Очень сооблазнительная. Недаром мужики, как мухи на мед. Уж на что я в свою Тамару... И то неспокойно стало.

- А давай здесь? - предложил я.

- Здесь? - разочарованно проговорила Людмила, озираясь. - На работе?

- А чего? Рабочий-то день кончился. Имеем право... Для храбрости. А то у меня мандраж в коленках.

Ее очень рассмешило мое признание. Она долго смеялась, приговаривая:

- Ой, мамочки, не могу!... Это ж надо - идет к женщине на свидание, а у самого колени дрожат... Сейчас умру от смеха!... Ну, ты, Рома, и герой!

- Ну чего ты смеешься?! - обиделся я. - Чего тут особенного? Всегда трудно начинать.

- Это точно, - согласилась она, все ещё смеясь. - По себе знаю. Помню, первый раз я так переживала, так переживала. Было это в пятом классе.

- Ну ты даешь! - Я осуждающе покачал головой.

- Если у тебя, как ты говоришь, мандраж, то заходи тогда в мою "келью". Милости прошу! - Она сделала приглашающий жест рукой.

Я зашел в её каморку. Здесь было чисто и довольно уютно. На небольшом столе в углу стояла ваза с цветами наподобие мелких ромашек, только желтые. Рядом вдоль стены небольшой диванчик.

Людмила поставила на стол бутылку и два тонких стакана, развернула шоколад.

- Открывай, Рома.

Я открыл бутылку, наполнил стаканы.

- Давай на брудршафт? - неожиданно предложила она.

- А что это такое? - сделал я вид, что не понял.

- Ну ты, Рома, меня просто умиляешь! - рссмеялась Людмила. - Где ты рос? На Северном полюсе что ли?

- Ага. Угадала, - сделал я обиженное лицо.

- Я тебе сейчас покажу, что это такое. Бери стакан.

Я взял стакан. Она подошла ко мне вплотную, прижалась пухлой грудью, просунула свою руку со стаканом в мою, как бы закольцевав её. Приказала:

- Пей!

Она была намного ниже меня ростом. Пить было неудобно. Я согнул колени, выпил шампанское. Людмила также выпила. Проставила пустой стакан на стол, обхватила ладонями мою шею, пригнула голову и буквально впилась в мои губы. Стала такое... Меня даже пот прочиб. Честное слово! Вот оказывается как они это умеют?! Ничего спебе!... Ту и у мертвого... Уф! От долгого поцелуя я чуть не задохнулся.

- Ну как?! - спросила она с предыханием, наконец оторвавшись от меня.

- Я чуть не умер! - признался я.

Она довольно рассмеялась.

- Это, Рома, только цветочки. Ягодки тебя ждут впереди, - проговорила она и неожиданно ухватила... Вот нахалка! Я чуть не закричал он неожиданности и изумления. Поспешно отстранился.

- Зачем ты так?... Грубо так?!

Глаза её сделались какими-то странными, будто пленкой какой подернулись. Дышала с трудом. Грудь вздымалась.

- Рома, ты мне все больше нравишься. - прошептала Людммила, подступая ко мне. - Чувствую, сегодня у нас с тобой будет настоящее сражение! А то давай прямо здесь, на диване? - неожиданно предложила она.

- Как здесь?! - растерялся я. - А вдруг, кто увидит?

- Кто увидит. Никого же нет. - Она напирала грудью, пытаясь опрокинуть меня на диван.

- Но как же на нем? Ведь он же маленький!

- Какой ты, Рома, ещё дурачок! - изумилась Людмила моей наивности. Кто это хорошо умеет, можно и на абажуре.

- Скажешь тоже - на абажуре. Нет, я так не могу.

- Тогда пойдем ко мне.

- Пойдем, - согласился я. Посмотрел на часы. До времени "Ч", как окрестил начало операции Беркутов оставалось ещё семь минут. - Давай только допьем шампанское.

Мы допили шампанское и вышли со склада. Когда мы подходили к проходной, то я увидел омоновцев, избражавших здорово подгулявших парней. Они уже прорвались через проходную, но были остановлены Захарьяном.

- Парни, сюда нельзя! - строго проговорил он. - Поворачивайте назад!

- Как это?! - очень удивился один из омоновцев, более высокий и массивный. - Ты кому это, козел?! Нам водяры надо взять. Понял ты, сучара?!

- Склады уже закрыты, магазины - тоже. Так что, ничего вам здесь не обломится. Давай назад!

- Леня, - обратился высокий к своему приятелю, - этот козел хочет нас обидеть!

- Да я ему, суке, пасть порву! - зарычал тот и с угрожающем видом двинулся на Захарьяна. Тот было схватился за кобуру, но было поздно. Высокий уже направлял на него пистолет, истошно завопил:

- Руки, падла!!

Захарьян послушно поднял руки. Лицо его побелело и тряслось от страха.

- А ну, Леня, посмотри, что у него там на поясе.

Леня подошел к Захарьяну, расстегнул кобуру, достал пистолет "Макарова", весело проговорил:

- Классный пугач! Как раз мне сгодится!

- Вы что, парни, офонарели! За это ж вам срок корячится, - попытался вразумить парней сторож, но сделал только хуже.

- Это кто офонарел! - буквально взвился Коля. - Ты ещё угрожать, скотина! Да я таких дешевых фраеров пачками, понял?! - Правой ногой он сильно ударил Захарьяна в живот.

Тот охнул и согнулся пополам.

- Серега, мочить этого фраера надо. А то сквозанет ментам, на нары ляжем, - сказал Леня.

- Ой, что теперь будет! - прошептала в ужасе Людмила.

- Помочь надо, - проговорил я и направился к проходной.

- Рома, не ходи, убьют! - закричала она, повиснув на моей руке.

Но я легко, будто "божью коровку" стряхнул её с руки и продолжил путь. Подошел и спокойно сказал:

- Как же так, двое на одного, да ещё с оружием? Несправедливо это.

- Слушай ты, поборник справедливости, шел бы своей дорогой, а то быстро приобщим к большинству, - сказал Серега и громко рассмеялся своей шутке. Он был вооружен и это придавало уверенности. - Правда, Леня?

- Без болды! - откликнулся тот. - Это нам, что два пальца обоссать. Враз срежем.

- Это не только несправедливо, но и подло, - проговорил я незаметно приближаясь на необходимое расстояние для атаки. Беркутов, инструктируя нас, сказал: "Хлестаться по настоящему! Чтоб у этого ханурика со странной армянской фамилией не возникло даже намека на подохзрение".

- Ты чё, козел, сказал?! - вновь взревел более импульсивный Леня. - Да я тебя щас...

Но осуществить свою угрозу он уже не успел. Я выбросил вперед свою ударную правую ногу и угодил ему точно в подбородок. Он, как огромный сноп, без звука рухнул на землю. Пистолет отлетел далеко в сторону. В один прыжок я достиг Серегу, перехватил руку с пистолетом, крутанул, подставив бедро. Он растянулся на земле, но все же успел нажать на спусковой крючок. Однако пуля попала, как говорится, в белый свет, как в копеечку. Я наклонился и локтем ударил его в грудь.

- Ты что, ох...л! - жалобно закричал Серега. Это уже кричал не хулиган, а омоновец, но со стороны отличить было невозможно. Я забрал у него пистолет, сунул за брючной ремень.

Захарьян следил за происходящим с открытым ртом, все ещё не веря в свое счастливое спасение.

- Подбери пистолет, - сказал я ему.

- Ага, я сейчас. - Он проворно подобрал пистолет, положил его в кобуру. Лишь после этого проговорил с восхищением: - Ну, ты и молоток! Здорово машешься! Спасибо, корешок! Если б не ты, каюк бы мне был. Я уже с жизнью прощался.

- Да, чего там, - махнул я рукой. - Нормально.

Меж тем, Серега и Леня уже оклемались, поднялись и, хмуро и боязливо озираясь, вышли за территорию склада. Оказавшись на почтительном расстоянии и почувствовав себя в безопасности, они обрели свойстенную им наглость.

- Ты, сучара, об этом ещё здорово пожалеешь! - прокричал Серега. - Ты уже не жилец. Понял? Я тебя, козла, из-под земли достану!

Леня сделал неприличный жест руками и разразился отборным матом. Я достал пистолет и направил в их сторону. Омоновцы дали деру. Все прошло на редкость удачно, именно так, как и задумывалось Беркутовым.

Подбежала Людмила, прильнула ко мне.

- Рома, ты герой! Я тобой горжусь!

Захарьян усмехнулся и, кивнув на нее, сказал:

- Уже успела охмурить?

- Да так, - пожал я плечами.

Он подошел, пожал мне руку.

- Еще раз спасибо, Рома! Я твой должник по гроб жизни. А Тофик всегда платит по долгам.

- Да чего ты... Нормально все. Все путем. Ты бы на моем месте поступил также.

- Ты чего, Рома, малохольный?! - очень удивился Захарьян. - Кто в наше время за здорово живешь будет поставляться под пули? Ты один такой, больше нет.

- Я как-то даже не подумал об этом.

- Ты сейчас куда?

- Да вот. - Кивнул я на Людмилу. - Надо проводить.

- Понятно, - многозначительно подмигнул Захарьян. - В таком случае я тебя завтра найду. Обязательно найду.

- Как хочешь, - пожал я плечами. - До свидания!

- Счастливо тебе, Рома!

Когда мы вышли за ворота, Людмила, дурачась, повисла у меня на руке.

- Никогда не думала, что ты такой крутой!

- Какое там... Скажешь тоже - крутой. До сих пор поджилки трясутся от страха.

- Правда что ли?! - удивилась она.

- А то нет?

- Со стороны этого не было заметно. Совсем наоборот.

- А я это... Тормозной.

- Какой, какой?! - не поверила она своим ушам, вероятно подумала, что ослышалась.

- Тормозной... Так жена говорит. У меня все реакции заторможены. По настоящему я лишь сейчас испугался. Правда.

- Ну, ты даешь! - рассмеялась Людмила. - С тобой не соскучишься!

- Поэтому, извини, но мне не до этого самого сейчас.

- Я понимаю, - сразу погрустнела она.

Когда утром я пришел на склад, то у ворот на стоянке увидел джип "Мицубиси" Захарьяна. Сам Тофик сидел с бригадиром возле склада. Я подошел, поздоровался.

- Привет, Рома! - разулыбался Панкратов. - Здесь Стропила про тебя такое порассказал...

- Кто? Какой еще? - сделал я вид, что не понял, кого он имеет в виду.

- В смысле, Захарьян, - поправился бригадир. - Молодец! Не знал, что ты такой крутой.

Я лишь пожал плечами, ничего не ответив.

- Я у тебя его сегодня забираю, - сказал Захарьян, обращаясь к Панкратову,

- Как так - забираешь? - забеспокоился тот. - А мы что, вчетвером должны монтулить?

- Ты, рыжий, много вопросов стал задавать. Тебе не кажется? - со значением проговорил Захарьян. - Смотри, а то ты у меня быстро из рыжего превратишься в зеленого.

- А я чё? Я ничего, - стушевался бригадир. - Забирай, коль он тебе нужен.

- Пойдем, Рома, - проговорил Тофик, вставая.

- Куда? А как же работа?

- Работа не волк... Считай, что у тебя сегодня выходной. Сегодня твои подельники повкалывают за себя и за того парня.

- Какие ещё подельники? - спросил недоуменно. Непонятно: то ли он меня проверял, то ли ещё чего?

- Не бери в голову, Рома, - ответил Захарьян. - Это я мрачно пошутил. Черный юмор - называется.

Через полчаса я вновь оказался в кафе с этим дурацким названием "Обструкция". Зал был почти пустой. Захарьян уверенно по-хозяйски подошед к столу у окна, сказал:

- Садись, Рома. Сегодня я угощаю.

Не успели мы сесть за стол, как к нам подскочил официант.

- Что будете заказывать, Тофик Иванович?

- Пятьсот водки и... Сам сообрази. Вкусы ты мои знаешь. Да поскорей.

- Все будет исполнено в лучшем виде, - заверил его официант и удалился. По всему, Захарьян здесь был постоянным клеентом.

Вскоре наш стол буквально ломился от всевозможных закусок и всякого.

- Шашлычок, Тофик Иванович, придется немного подождать, - сказал официант. - Готовится.

- Хорошо. Гуляй. - Небрежным жестом Захарьян отправил официанта, налил водку в рюмки, поднял свою. - За тебя, Рома! Хороший ты парень, а со вчерашнего дня ещё и мой друг. Очень скоро ты поймешь, что друг Тофика Захарьяна - это звучит гордо! - Он довольно рассмеялся своим словам.

Я усмехнулся про себя. Очень скоро он узнает, кого выбрал себе в друзья. Не думаю, что это открытие доставит ему удовольствие.

Выпили. Водка неприятно обожгла желудок. Я её так-то очень редко пью, лишь при крайней необходимости, а тут ещё на пустой желудок. Запил бокалом кока-колы, но жжение не прошло. Съел заливную курицу. Немного полегчало. Спросил:

- Слушай, Тофик, неужели сторожам так хорошо платят?

- С чего ты взял?

- Ну как же. У тебя вон машина какая. Здесь можешь себе позволить. Для этого нужны большие деньги.

- У меня есть побочный заработок, - усмехнулся Захарьян.

- Другая работа что ли?

- Ага, другая. Высокооплачиваемая. А ты никак хочешь заработать большие бабки?

- Чего?

- Деньги?

- А то. Кто ж этого не хочет.

- Ничего, Рома, скоро у тебя появится такая возможность, - со значением сказал Захарьян.

Минут через сорок, когда уже все было выпито и съедено, он, уже изрядно захмелевший, вернулся к этому разговору.

- Так ты, Рома, хочешь прилично заработать?

- Ну.

- Поможешь мне в одном деле.

- А что надо делать?

- Плевое дело - взять одного сопливого киндера у одних и отдать другим. Только и всего.

- Украсть что ли? - спросил я, понизив голос до шепота.

- Ну да, украсть. Что, слабо?

- Но я как-то не того... Боязно.

- Зато получишь хорошие бабки. Да тебе и делать ничего не надо будет. Постоишь пару минут на вассаре - вот и все.

- Где?

- Покараулись, пока я дело сделаю. Согласен?

- А когда это?

- Скоро, Рома. Очень скоро.

- А много можно заработать?

- Сколько тебе нужно для полного счастья?

- Ну, не знаю... Тысяч десять.

- Значит будут тебе десять тысяч. Договорились?

- Договорились.

- Вот и ладушки! Я тебе потом позвоню или заеду.

Глава пятая: Иванов. "А все-таки она крутиться!"

Придя на работу, тут же позвонил Рокотову.

- Володя, мне срочно нужен официант ресторана "Полянка" Николай Северный.

- Организуем. А отчего такая срочность?

- Появилась одна веселенькая идейка, и до того рассмешила, что до сих пор не могу успокоиться. Одна надежда на этого субъекта.

- Темнишь ты что-то, Сережа. Опять что-то задумал, но не хочешь раскрываться.

- Какой вы проницательный, гражданин начальник! - "удивился" я.

- Ладно, будет тебе этот Северный. Через час жди.

И точно, ровно через час в дверь моего кабинета постучали. Затем она открылась и появилась сначала круглая симпатичная физиономия, а потом и долговязая фигура старлея.

- Разрешите доложить! Задержанный Северный доставлен! - бодрым, звонким голосом отчеканил он.

- Какой ещё задержанный? Я просил доставить свидетеля Северного.

- Мне приказали задержать и доставить. Я выполнил приказ, товарищ генерал.

- Хорошо, давайте его.

Северный оказался точно таким, каким я его и представлял, - этакое смазливое ничтожество. Кроме того, сейчас это ничтожество ещё было до смерти напугано задержанием и доставкой, а потому являло собой совсем удручающую картину. Не могла уважающая себя женщина лечь с таким в постель. А если все же легла, то к этому были весьма веские причины.

- Николай Яковлевич Северный? - решил уточнить, того ли мне доставили.

- Он самый, - пролепетал он помертвевшими губами, готовый в любой момент свалиться в обморок от страха.

- Очень приятно, - улыбнулся, чтобы хоть как-то его приободрить. - А я - начальник следственного управления прокуратуры области Иванов Сергей Иванович.

- За что же меня, господин начальник?! Что я такого совершил?! - чуть не плача проговорил Северный.

- Успокойтесь, Николай Яковлевич. Никто вас не задерживал. Просто, в милиции что-то напутали. Я ознакомился с вашим протоколом допроса и решил кое-что уточнить. Потому-то и пригласил вас. Только и всего.

- Правда?! - с надеждой спросил Северный, все ещё не веря в свое спасение.

- Вы полагаете, что я намеренно вам лгу?

- Нет, но... Я столько пережил! - захлюпал он носом.

Я налил стакан воды, поставил перед ним.

- Вот, выпейте.

- Спасибо! - он с жадностью выпил воду. Постепенно успокоился. Во взгляде появился блеск.

- Вы готовы отвечать на вопросы?

- Да-да, конечно. Спрашивайте.

- Расскажите самым подробнейшим образом. Вот вы сидели за столом. Что было потом?

- Где-то далеко за полночь Ирина Петровна сказала: "Не пора ли нам бай-бай?", и указала на дверь...

- Что, так и сказала?

- Слово в слово.

- Хорошо. Продолжайте.

- И указала мне на дверь ванной. "Вы первый, а потом я. Там висит мой махровый халат. Можете надеть." Я принял душ, прошел в спальню и лег на кровать.

- А Ирина Петровна?

- Она была в зале.

- Свет в спальне горел?

- Да. Горело бра. Но когда я лег, Ирина Петровна вошла и выключила его, сказав: "Свет отвлекает".

- Вы возражали?

- Нет. Такой женщине невозможно возражать.

- Понятно. Что было потом?

- Она сказала: "Я скоро", и ушла в ванную. Ждать мне пришлось минут двадцать, никак не меньше. Затем она пришла, легла, ну и... - Взгляд у Северного стал масляным, улыбка - двусмысленной. Похоже, воспоминания эти были ему очень приятны и дороги. Они приподнимали его над серой и унылой действительностью, делали более значимым в собственных глазах.

- Понятно. Скажите, вы видели её лицо?

- Как же можно?! - очень он удивился. - Ведь была же соввершеннейшая темнота.

- Возможно, когда прикуривали?

- Я не курю.

- Что было дальше?

- Мы уснули. Когда я проснулся, она была уже на ногах...

- Вы не видели, когда она встала?

- Нет, не видел. Она принесла кофе в постель. Была очень веселой. А потом мы поехали на базу РЭБ флота.

Это было как раз то, что я и рассчитывал от него услышать. Достал протокол дополнительного допроса свидетеля и стал записывать его показания.

После ухода Северного, я вскочил из-за стола и на крыльях эйфории принялся летать по кабинету.

- Ай, да, Иванов! Ай да, сукин сын! Какая же светлая голова у этого кретина!

"Но, но, осторожнее на поворотак, приятель! - тут же услышал голос моего постоянного оппонента Иванова. - Думаешь тут за него, думаешь, а нарываешься на оскорбления".

"Извини! Это я так. А вообще-то ты молоток! До такого додуматься! Я бы ни в жизнь не смог."

"Смог бы, - убежденно сказал Иванов. - Просто ты слишком инфантилен, леность ума тебе часто мешает."

"Ага. Это моя ахиллесова пята, - согласился я. - А красивое дело вытанцовывается!"

"Лучше бы таких дел не было вовсе."

"Ты опять прав. Что за зверюга такой? А, поди, изображает из себя интеллигента."

"Нынче многие изображают интеллигентов. Слышал, как по телевизору начальник следственного изолятора говорил об условиях содержания олигарха Гусинсткого: "С ним вместе сидит один мошенник. Другой тоже интеллигентный человек"? Представляешь! Это называется - тушите фонари.

"Слышал. Придурок! Но ведь наш оппонент умен, таланлив. Как красиво он водил нас всех за нос?"

"Такие - опасны вдвойне."

"Ну, Иванов, ты даешь! Что с тобой случилось? Что не высказывание, то афоризм, хоть сейчас в книгу мудрых мыслей. Титан!"

"А ты вместо того, чтобы ёрничать, записывал бы. Под старость пригодится. Может мемуары надумаешь писать."

"Я запомню. У меня память хорошая."

"Ха! Не смеши Москву лаптями". Хорошая у него память! Ты хоть помнишь какой сегодня день?"

"Ты что, совсем меня за придурка держишь что ли?"

"Ну и какой же?"

"Сегодня среда двадцать... Ой, бли-и-ин! Сегодня же годовщина нашей со Светланой свадьбы! Это называется - приехали! Как же я мог забыть?!"

"Ну и кто из нас после этого идиот?!"

"Я говорил про кретина."

"Хрен редьки на слаще. Так, кто же?"

"Все ясно, что спрашивать? Ты бы лучше посоветовал: что делать?"

"Как - что? Срочно бежать в магазин, покупать цветы, подарок, шампанское."

"Ну да. А где деньги?!"

"Вечная проблемма. Займи у кого-нибудь."

"У кого?"

Открывшаяся дверь, положила конец нашей затянувшейся дискуссии. В кабинет вошел Володя Рокотов, жизнерадостный и оптимистичный. Везет же некоторым!

- Привет, Сережа! Ты что такой смурной?

- А, не спрашивай! - махнул я рукой. - Лучше сразу дай в морду.

- Да что стряслось?

- Сегодня у нас со Светланой годовщина свадьбы.

- Ну да. Радоваться надо. Я её уже поздравил.

- Не терзай душу! Ты-то поздравил. А у меня с этим гребанным делом вечно мозги нараскорячку.

- Неужто забыл?

- Вчистую!

- Да, обмишулился ты, Сережа! Даже не знаю, что посоветовать.

- Не надо советов. Лучше помоги материально.

- В смысле?

- У тебя деньги есть?

- Найдутся. А много надо?

- Рублей семьсот, а лучше тысячу.

- Нет, таких денег у меня нет.

- А ещё начальник уголовного розыска области. Голь перекатная! У нищего на паперти и то больше денег.

- Чья б корова, Сережа, мычала, а твоя бы помолчала.

- Нечего мне тут морали читать. Скажи: что делать?

- Что-нибудь придумаем. - Рокотов подошел к телефону, снял трубку, набрал номер. - Дина, у нас деньги есть?... Тысячу рублей. Сереже надо... А кому же? Он один у нас такой. Принципиальный! Взяток не берет... Я у него в кабинете. Срочно подвези. Да, чуть не забыл спросить - ты Светлану поздравила?... Молодец! Ждем. - Рокотов положил трубку. - Ну вот, Сережа, проблема решена.

Настроение у меня заметно улучшилось.

- Спасибо, друг! Век тебе этого не забуду! Однако, мне надо начинать как-то реабилитироваться перед супругой.

Я позвонил Светлане и, услышав её голос, радостно, с детской непосредственностью сказал:

- Светочка, поздравляю тебя с днем нашей свадьбы!

- Вспомнил, наконец! - язвительно проговорила она и, судя по тону, с весьма и весьма серьезным выражением лица.

- Света, что ты такое говоришь! - возмутился я. - Этот светлый день из моей памяти не вырвать даже термоядерному взрыву. Я тебя очень люблю!

- Я тебя тоже, - очень потеплел её голос.

- Я что звоню. Ты бы сегодня сорвалась с работы пораньше, организовала бы стол. Сегодня вечером у нас будут Рокотовы и Красновы. Это дело надо отметить.

- Хорошо. Постараюсь. Целую!

- Взаимно!

Настроение у меня стало совсем отменным.

- А теперь выкладывай: зачем приперся?

- Прекрати этот босяцкий жаргон!

- Хорошо. Зачем изволили прийтить, гражданин хороший? Так пойдет?

- А-а! - безнадежно махнул на меня рукой Рокотов. Достал из папки проткол допроса свидетеля, протянул мне. - Вот, лучше почитай.

"Томилина Клавдия Павловна", - значилось на титульном листе. Развернул протокол, стал читать. Но когда дошел до места, где славная и очень наблюдательная Клавдия Павловна говорит о молодых руках старика-режиссера, взбаломошная эйфория подхватила меня под белы руки, вознесла над столом и закружила голову, закружила.

- "И все-таки она крутится!" - с пафосом воскликнул я.

- Кто крутиться? - насмешливо спросил Володя.

- Земля крутиться, дубина! И с каждым новым её витком мы все ближе приближаемся к цели.

- Красиво! Очень красиво! - рассмеялся Рокотов. - Тебе бы, Сережа, стихи писать.

Я сел за стол. Проворчал:

- Ладно тебе о стихах. Вечно ты хочешь все испортить. Хочешь знать, что ещё отчебучил наш умный, хитрый и где-то по большому счету коварный враг?

- И что же?

- Он вместо себя официанту Северному подсунул опытную и сладострастную путану. Каково?!