Зверь

- Не может быть! - изумился Рокотов. - Потому-то ему и понадобился этот официант. Да, класс! Даже трудно себе такое представить.

- Особенно тому, у кого бедное воображение, - заметил я.

Но Рокотов не обратил никакого внимания на мое замечание - сказывалась наша уже, можно сказать, продолжительная дружба. Ага.

- Как тебе удалось это установить? - спросил он.

- Ничего особенного, - скромно ответил. - Все гениальное - просто. Немного дедукции, чуть-чуть индукции, толику оптимизма, а получается поразительный результат.

- Пижон! - рассмеялся Володя. - А вообще ты молодец. Ведь ты с самого начала до всего додумался. Но этот тип даже тебя заставил усомниться. Хитер бобер! А ты знаешь, что Захарьян предложил Шилову участвовать в похищении ребенка?

- Вот! - воскликнул я, пораженный услышанным. - Я знал, что этим не кончится. Никакие они не залетные. Здесь действует наша доморощенная банда.

- Похоже, что ты прав, - согласился Рокотов.

- Да, но почему - похищение? Ведь во всех предыдущих случаях никаких похищений не было? Почему они изменили свои методы?

- А ведь действительно. Я как-то об этом не подумал. Возможно потому, что на этот раз им нужен малыш?

- Или младенец.

- Вот гады! - в сердцах сказал Рокотов. - Даже не вериться, что их тоже мать родила. Таких не только растреливать, четвертовать надо, причем, медленно и публично. Кто же он такой - этот режиссер?

- Ничего, скоро узнаем. Помнишь, четыре года назад в купе поезда были убиты женщина и мужчина. В их убийстве обвиняли известного кинорежиссера Туманова.

- Еще бы не помнить. Громкое было дело. Туманов ведь сошел с ума, да?

- Да. Но недавно у него неожиданно наступила полная ремиссия и он рассказал, что убийство совершил один московский актер, близкий знакомый его бывшей жены.

- А что за мотивы? Ревность?

- Не сказал бы. Скорее, личные амбиции. Актер этот пробовался у Туманова на роль главного героя в фильме. И режиссер по неосторожности назвал его бездарем. Иногда для творческого человека это страшнее смертного приговора.

- Зачем ты мне это рассказал?

- А затем, мой друг, что у нас намечается четвертый акт страшной кровавой драмы, а мы до сих пор никак не можем понять мотивы убийств детей.

- Так ты считаешь, что наш режиссер и есть тот актер?! - удивился Володя.

- Я пока ничего не считаю, а лишь предполагаю. Сегодня Ачимов вылетел в Москву. Завтра обещал быть. Подождем результатов его поездки.

Глава шестая: Говоров. Роддом.

Мы стояли в самом центре нашей огромной, прекрасной, великой и многострадальной Родины, попирая молодыми сильными ногами земную твердь, буйно заросшую высокой и мягкой травой, обжегающе холодной от утренней росы, и наблюдали восход величественного светила. Картина была впечатляющей! И как мелки и ничтожны мне казались люди перед этой красотой, и как, порой, нелепы, страшны, даже чудовищны их поступки. Кажется, Космос все дал человеку для счастья. любви и смысла. Есть замечательная цветущая планета, где всем хватает места. Есть доброе светило, дарующее свою энергию всем и каждому независимо от цвета кожи, национальности и вероисповедания. Живите и радуйтесь! Ведь при общем желании и согласии можно так обустроить Землю, что никакого рая не надо. Но почему люди так недоверчивы друг к другу, так алчны, ценичны и жестоки? Почему стремяться непременно унизить ближнего, растоптать его человеческое достоинство? Одни жаждут повелевать всем миром, другие - построить личное счастье на несчастье других. Одни мучатся перееданием, другие умирают в нищете. Не понимаю я этого. Не понимаю и Космос. Почему он дал столько власти темной энергии, или, проще говоря, Сатане? Неужели все это будет продолжаться вечно? Грустно и горько это осознавать. Нет, конечно можно понять, что все это дано для того, чтобы человек либо преодолел все несчатья и искушения и сохранил душу для последующих уровней жизни, либо отдал её Дьяволу. Другого не дано. Понять это можно. Принять - нет. Слишком велика стала власть Дьявола. Еще немного и человек сам взорвет свою симпатичную зеленую планету - среду своего обитания. Неужели же нет иного выхода?

- Знаешь, Андрюша, перед всем этим, этой красотой я чувствую себя такой крохотной, что даже страшно становится, - проговорила Таня, теснее прижимаясь ко мне.

Она чувствовала тоже, что и я.

Вчера, вернувшись с работы, я, вдруг, почувствовал такой дискомфорт, так захотелось вырваться из этого тесного, шумного, пыльного и суетного города. Квартира не спасала. В ней я ощущал себя загнанным в конуру псом. Поделился своими ощущениями с Таней и предложил махнуть за город. Она с восторгом согласилась. Мы запрыгнули в "Шевроле" и через час уже были на берегу Бердского залива. Выбрали безлюдное и совершенно великолепное место. Здесь столетние могучие сосны подступали к самой воде. На вечерней зорьке я решил попытать счастья и забросил удочку. Вообще-то рыбаком был некудышним, и удача постоянно обходила меня стороной. Но на этот раз повезло и я поймал десятка полтора подлещиков, красноперок и окуней. Таня тут поставила котелок на костер и принялась чистить рыбу. Уха получилась отменной.

- Жаль водочки нет. Как говорит Дима Беркутов: "Уха без водки, просто рыбный суп".

- Я ж совсем забыла! - спохватилась Таня. Вскочила и побежала к машине. Вернулась с бутылкой водки в руках и, потрясая ею в воздухе, гордо проговорила: - Вот!

- У меня нет слов! - удивился я. - Где же ты её взяла?

- Конфисковала у отца. Подумала - вдруг пригодится. И вот, пригодилась.

А потом мы умиртворенные, благостные лежали на ещё не успевшей остыть земле, смотрели в бездонное небо, на лучистые звезды и молчали, ибо именно молчание казалось сейчас наиболее значимым, создавало иллюзию сопричастности к великому таинству бытия.

- Ты о чем думаешь? - шопотом спросила Таня.

- Так, не о чем.

- Неужели же там есть жизнь?

- Конечно. Подозреваю, что почти каждая планета ею заселена.

- Тогда почему же мы до сих пор не могли ни с кем установить контакт?

- Потому, что нам это не дано.

- Кем не дано?

- Космосом.

- Но почему?

- Увы! Нам трудно понять и постичь задачи Космоса. Мы для этого слишком ничтожны. Ты что-нибудь слышала о многомерности простраства?

- Конечно.

- Космос сознательно обрек человечество, вернее, биологическую жизнь на одиночество, поместив в такой слой пространства, где нам недоступны другие миры. И сколько бы мы не посылали радиосигналов, они останутся без ответа, сколько бы планет не посещали, все они будут пусты, потому как заключены внутри своего пространственного слоя, где нет других миров, кроме нашего.

- Странно все это и обидно. Почему же он так несправедливо с нами поступает?

- Наверное, в наших же интересах. Мы пребываем лишь на нулевом уровне жизни и не готовы к встрече с другими мирами.

- Вот ты говорил, что жизнь - это способ существования мыслящей энергии. Так?

- Да.

- Но ведь энергия - это же ничто?

- Наоборот, энергия - это все. Весь наш мир состоит из элементарных частиц. Движение этих частиц и есть жизнь в любых её проявлениях. Что такое, к примеру, свет?

- Это лучистая энергия.

- Правильно, это поток элементарных частиц. Проникая в растения они видоизменяются и дают новый вид энергии - химический. Происходит, так называемый, фотосинтез. Наша мысль - это также движение элементарных частиц, особый вид энергии. А наши бренные тела спеленуты энергетической оболочкой и не могут без неё существовать.

- Как это?

- Именно энергетическая оболочка сохраняет и поддерживает биологичекую жизнь. Исчезнет оболочка и наши тела тут же превратяться в мертвую плоть, трупы. Даже частичное повреждение оболочки приводит к очень серьезным для человека последствиям.

- Откуда ты это знаешь?

- Я не знаю, а лишь предполагаю, так сказать, гениальное предвидение.

- Ты от скромности не умрешь, - рассмеялась Таня.

- И не надейся.

- Но ведь энергия - она ж невидима? Значит, там все люди тоже невидимы.

- Для нашего примитивного четырехмерного мира, но не для других миров. И потом, ведь мы тоже состоим из элементарных частиц и их движение и составляет нашу жизнь, происходит тот же синтез белка, то-есть химическая энергия преобразуется в мышечную и умственную. Люди, в том числе и ученые, почему-то уверены, что живая материя существует лишь в форме биоклетки. Я считаю это вопиющим заблуждением. Биологическая жизнь - есть творение Космоса и существует лишь на очень ограниченном числе планет. На остальных планетах живая материя состоит полностью из элементарых частиц. На последующих уровнях, я думаю, человек сохраняет свой земной облик, но лишь в ином качестве. Ему не нужна пища, так как питается он исключительно энергией, атмосфера и прочее. Ему подвластны пространство и время и многое ещё чего... Однако, Танюша, не пора ли нам на боковую?

- Пора, - вздохнула она. - Но так не хочется.

Когда мы уже лежали в машине, Таня сказала:

- Мне показалось, что ты сегодня был чем-то озабочен. Что, неприятности на работе?

- Да не то, чтобы неприятности. Никак не могу найти одну свидетельницу, ту, бывшую стрептизершу из кафе, о которой я тебе говорил. Прописана у родителей, но уже два года у них не показывалась. Звонил в женские консультации, но не в одной она не состоит на учете. Как в воду канула.

- А почему ты звонил в женские консультации?

- Она была беременной. По моим подсчетам - либо уже родила, либо скоро родит.

- Так обзвони ещё родильные дома.

- Черт! Ведь точно! Как же я не додумался до столь простой мысли?

- Это потому, что слишком занят проблемами всего человечества.

- Наверное, - согласился я.

Вдоволь налюбовавшись изумительной картиной восхода, мы отправились по своим земным делам: Таня - отрабатывать студенческую практику, я, насколько хватит сил и возможностей, - бороться с жестоким и кровожадным врагом, имя которому легион.

Придя на работу, я тут же сел на телефон. Уже второй звонок привел меня к желаемому результату.

- А кто вы ей будете? - настороженно спросила старшая сестра приемного покоя.

Подобные вопросы всегда вызывают во мне агрессию и желание поставить на место спрашивающего.

- Я буду следователь прокуратуры, а она нужна мне как свидетель. Понятно?!

- К сожалению, она умерла при родах, - печально проговорила медсестра. - Это редко, но ещё случается.

- Извините! - сказал я и положил трубку.

Сердце мое упало. Наталья Шатрова была той самой ниточкой, благодаря которой я надеялся добраться до преступника. Но вот и она оборвалась. Что же делать? Поразмыслив, я решил ехать в роддом и поговорить с работниками роддома.

В приемном отделении я представился и сказал, что хотел бы переговорить с врачом, принимавшим роды у Натальи Шатровой.

- Сысоевым? - отчего-то спросила старшая медсестра, с которой я недавно разговаривал по телефону.

- Если его фамилия Сысоев, то с ним.

- Пойдемте. - Она провела меня в довольно просторный холл и, сказав: "Подождите здесь", ушла.

Я сел в старое кресло, обтянутое искусственной кожей. В некоторых местах она лопнула и из неё торчали куски ваты. Одно это говорило - в каким состоянии сейчас находится медицина. Ждать пришлось минут десять. Наконец, дверь напротив открылась и в холл вошел молодой блондин с симпатичным несколько простоватым лицом и принципиальным взглядом голубых глаз. Подошел ко мне.

- Здравствуйте! Я - Сысоев Эдуард Валентинович. Вы хотели меня видеть?

Я представился, протянул ему удостоверение. Он его раскрывать не стал, лишь мельком взглянул. Сел в соседнее кресло.

- Я в курсе. Так что же вас интересует, Андрей Петрович?

- Вы принимали роды у Натальи Шатровой?

- Да, - кивнул он. - Мы сделали все возможное, чтобы спасти ей жизнь, но... В данном случае, мы оказались бессильны. А что, имеется жалоба на наши действия?

- Нет-нет, я по другому поводу. Скажите, её кто-нибудь сопровождал?

- Да. Мужчина лет тридцати, назвавшийся её другом, Он сидел вот в этом же кресле, что и вы.

- Как он выглядел?

- Как выглядел... Среднего роста. Лицо красивое, интеллигентное. Я, знаете ли, не очень его запомнил, так сильно переживал случившееся.

- Вы с ним разговаривали?

- Да. Именно я сообщил ему о случившемся.

- Как он реагировал?

- Очень бурно. Кричал, что этого не может быть. По всему, она была ему небезразлична.

- Что было дальше?

- Я ему предложил таблетку элениума, но от отказался. И я ушел. Вот и все.

- Он представлялся?

- Что, простите?

- Он называл свою фамилию, имя?

- Не помню. Впрочем, по-моему, не назыывал. Точно, не называл.

- Кто-нибудь ещё из ваших работников с ним общался?

- Наша акушерка Яновская Клара Иосифовна. Она мне сказала, что мужчина ведет себя довольно странно, разговаривает сам с собой и все такое. Спрашивала: что делать? Я был в то время занят и сказал ей, чтобы решала эту проблему сама, если потребуют обстоятельства, вызывала бригаду психиатров.

- И что же?

- Мы с ней на эту тему больше не разговаривали.

Я записал его показания и попросил пригласить Яновскую. Это была полная статная дама лет сорока с некрасивым, но значительным лицом.

- Клара Иосифовна, позавчера вы обратили внимание Сысоева на странное поведение мужчины, сидящего в этом кресле.

- Да, был такой факт, - величественно кивнула она.

- Что вам показалось странным?

- Он разговаривал сам с собой. Причем, делал это громко.

- И о чем же он говорил?

- Так, абсурд какой-то. Я плохо запомнила.

- И все же постарайтесь вспомнить.

Яновская надолго задумалась, всем своим видом давая понять, что силиться вспомнить. Наконец проговорила:

- Помню - смеялся над Богом, говорил, что его давно свиньи съели. Все упоминал какого-то зверя...

- Какого зверя?

- Просто зверя. Говорил, что тот давно всеми правит. Да, я запомнила фразу: "За что же ты меня наказываешь, зверь?"

- И что было потом?

- Я подошла к нему и спросила: нужна ли ему помощь? Он смутился, сказал: "нет-нет", и встал. Очевидно, у него закружилась голова и он пошатнулся. Я поддержала его за руку. Но он отстранил меня и вышел.

- Вы хорошо его запомнили?

- Да, очень хорошо.

- Не могли бы вы сейчас поехать со мной для составления фоторобота этого мужчины?

- Это мой гражданский долг, - сказала она и её лицо стало ещё более значительным.

Кажется, я вышел на след этого самого зверя. С чем себя тут же поздравил.

Глава седьмая: Ачимов. В Москве.

В жизни я боюсь всего двух вещей - уколов и летать самолетом. Черт знает что такое? Ведь трудно назвать меня трусом. Сколько раз прыгал с парашютом. Лазил вместе за знакомыми альпинистами по горам. Спускался по горным речкам. С парашютом прыгал, а самолетом летать боюсь! Смех и грех! Как-то слышал фразу: "Если человек чего боится, обязательно от этого умрет". Может быть и впрямь мне суждено погибнуть в авиакатострофе? Словом, как с начала полета я судорожно вцепился в подлокотники кресла, так до посадки их не отпускал, проклиная всех святых. Это единственное, что отравляло жизнь. А так настроение у меня было очень даже приличным. Вчера вечером объяснился со своей супругой. Поставил вопрос ребром: или она бросает все свои глупости с дурацкой ревностью, или развод по всей форме. Она поняла, что зашла слишком далеко, расплакалась, долго просила прощения, клялась и божилась, что этого больше никогда не будет. А потом принесла бутылку армянского коньяка, сказала, что специально купила, чтобы со мной замириться. Душевно посидели мы с ней за бутылочкой, вспомнили молодость и вообще... жизнь. Нет, она у меня славная. Настоящая верная подруга. Десять лет назад меня прямо на работе инфаркт свалил. Так она из больницы не вылазила.

Слава Богу! Кажется приземлились. На сердце совсем полегчало. До Москвы добрался в восемь часов утра. Что делать? В театр ещё рано. До одиннадцати там вряд ли кого застанешь. Решил пойти в Генеральную прокуратуру и навести кое-какие справки.

Постовой милиционер на проходной долго расматривал мое удостоверение. Посмотрит в удостоверение, потом - на меня, в удостоверение, опять на меня. Дурак какой!

"Что-то они здесь слишком подозрительные! - раздраженно подумал я, забирая удостоверение. - Теракты замучили".

В комнате дежурного прокурора было накурено. Двое молодых мужчин в гражданских костюмах играли в шахматы. Дежурный прокурор, пожилой и очень худой, кожа да кости, в форме советника юстиции заинтересовано наблюдал за игрой.

Я поздоровался, представился, сказал по какому вопросу прибыл в Москву.

- Ну, ну. Командировка. Это я понимаю, А ко мне-то зачем?

- Мне необходимо кое-что узнать в Информационном центре, Не могли бы вы назвать пароль и номер телефона?

Прокурор с явным неудовольствием оторвался от игры, все своим видом как бы говоря: "Ходют тут разные!". Открыл какой-то журнал, сказал:

- Сегодня пароль "Петропавловск", - назвал номер телефона.

Я прошел к телефонному аппарату, стоящему в уголу на тумбочке, снял трубку, набрал номер и, услышав традиционное: "Алло!", назвал пароль.

- Я вас слушаю, - проговорила оператор.

- Девушка, мне нужна как можно более полная информация о Шаховой Ирине Константиновне, двадцати девяти лет, четыре года назад работала актрисой в театре Ермоловой.

- Хорошо. Ждите.

Минут через пять я вновь услышал её голос.

- Слушаете?

- Да-да.

- Шахова Ирина Константиновна пропала без вести в июле 1996 года. По данному факту в 122-м отделении милиции заведено розыскное дело. Прописана по адресу своих родителей улица 2-я Сухарная, 25, квартира 48.

И я понял, что случилось с Шаховой. Ее бывший знакомый не пощадил и её.

В одиннадцать ноль ноль я был в театре, прошел к двери главного режиссера, постучал,

- Я же вам уже сказал - разбирайтесь с этой ситуацией сами. Отвалите от меня! - услышал громкий раздраженный баритон.

Открыл дверь. Вошел. Увидев меня, главный режиссер смутился, проговорил:

- Извините, Бога ради! Это я не вам. У нас тут возник конфликт. Уже несколько раз приходили за мной, чтобы я вмешался, урегулировал. А я принципиально не желаю вмешиваться, чтобы потом не ссылались на меня. Актерская среда весьма, знаете ли, своеобразная. Н-да... А вы по какому вопросу?

Подобная простота, откровенность и словоохотливость главного режиссера меня несколько удивили и озадачили. Или он дурак, или слишком наивный, что никак не вязалось с его высокой должностью. Лицо его показалось мне знакомым. Когда-то я видел его в фильме. Только вот в каком - запамятовал.

- Я прибыл из Новосибирска. Старший следователь транспортной прокуратуры Ачимов Николай Сергеевич, - представился я.

- Да-да. Очень и очень, - засуетился он. - А я, как вы уже вероятно догадались, главный режиссер этого театра Селиванов Анатолий Борисович. И что же вас интересует, Николай Сергеевич? Да вы присаживайтесь. Кофе? Чайку? Можете курить. Я курящий. Ну так, чем могу, тасазать?

- Анатолий Борисович, в вашем театре четыре года назад работала Шахова Ирина Константиновна.

- Да-да. Была такая актриса. Очень, знаете ли, способная. Очень. Я связывал с ней большие надежды, но, - Селиванов развел руками, - увы, им не суждено было сбыться - она исчезла. Представляете?! Ушла с репетиции и больше не вернулась. Ее, помнится, разыскивали и родители, и милиция, но только поиски ни к чему не привели. Очень, знаете ли, загадочная история. А что, о ней есть какие-то сведения?

- Пока нет. Что она была за человек?

- Эка, батенька куда вы хватили. Чтобы сказать, что за человек, надо с этим человеком пуд соли съесть. А как же иначе? А Ирина? Что я могу сказать? Она была спокойной, неконфликтной, как сейчас принято говорить, коммуникабельной. Вот и все, что могу сказать.

- Были у неё в театре друзья?

- Друзья? О да, конечно. Вернее, один друг - Барков Дмитрий... э-э-э. Забыл его отчество. Она вместе с ним пришла к нам в театр после окончания училища. У них, сказывали, была такая любовь, такая любовь! Многие актеры, судача о них, языки поистерли. Н-да. Все было замечательно, пока она не стала сниматься в фильме у этого... э-э-э... Как его? Пока не стала сниматься у Туманова. А потом неожиданно для всех, в первую очередь для Баркова, вышла за этого режиссера замуж. Вот парень и сломался. Устроил дебош в Доме кино, избил Туманова. Нам пришлось с ним расстаться. Жаль! Очень неплохой был актер.

Это была удача из тех, какие не часто выпадают на долю следователя, я сразу вышел на того, кто мне был нужен.

- А где он сейчас?

- Понятия не имею. Слышал, что он занялся коммерцией, и даже преуспел в этом деле.

- Скажите, а после развода Тумановой и Шаховой, она не возобновила отношений с Барковым?

- Не знаю, ничего об этом не слышал, но только вряд ли.

- Почему?

- Барков был очень самолюбивым, гордым парнем, из тех, кто никогда не прощает обид. А поступок Ирины он вопринял, как пощечину.

- Анатолий Борисович, у вас нет их фотографий?

- Ирины должна быть. А вот Баркова - вряд ли. Сейчас выясним. У нас этим занимается художник. Стенды и все прочее - его работа. - Селиванов снял телефонную трубку, набрал номер. - Марк, у тебя есть фотографии наших бывших актеров Шаховой и Баркова?... Это тот, с которым нам пришлось расстаться из-за скандала в Доме кино... Да-да. Жду.

Минут через пять в дверь кабинета постучали, она приоткрылась, послышался вкрадчивый и неуверенный голос:

- Позвольте?

- Заходи, заходи, Марк, - громко проговорил режиссер.

В комнату вошел маленький, сухонький старик в старом, испачканном красками халате. Он прошел к столу, вежливо поздоровался со мной и выложил перед Селивановым две фотографии.

- Вот, Анатолий Борисович, совершенно случайно сохранились.

- Ну, ты, Марк, молодчина! Никогда ничего не выбрасываешь. Вот и пригодились твои качества скупого рыцаря.

- Разрешите идти? - спросил художник, никак не отреагировав на слова режиссера.

Тот кинул на меня беспокойный взгляд, фальшиво улыбнулся, добродушно проговорил:

- Что ты, Марк, как этот... э-э-э... Как бедный родственник?! Позвольте, разрешите. Товарищ следователь может подумать, что у нас тут протекторат какой-нибудь. Спасибо тебе, Марк!

Художник вежливо попрощался и вышел. Селиванов протянул мне фотографии.

- Вот, пожалуйта, Николай Сергеевич.

Я взял фотографии. Они были цветными. Стал рассматривать. На первой была изображена улыбающаяся Шахова. О таких, как она, обычно говорят хорошенькая. Это слово, как нельзя лучше, характеризует их внешность. Все очень мило, все при месте. Но такие лица плохо запоминаются, так как ни одна черта не вызывает у вас как отторжения, так и восхищения. Все на уровне мировых стандартов, ни более того. А стандарт он и есть стандарт. Барков - совсем другое дело. Удлиненные его лицо с тонкими чертами и умным насмешливым взглядом серых глаз было не просто красиво, оно было запоминающимся. Где-то я уже видел его. Где? Может быть в каком-то фильме? Нет, не помню.

- Анатолий Борисович, можно мне взять эти фотографии?

- Конечно, конечно. И все же, позвольте полюбопытствовать: что за причина привела вас к нам?

- Вы знаете, что случилось с Тумановым?

- О, да. Это совершенно кошмарная история! Какой "Пугачев"?! Кто бы мог подумать! И что же?

- У него наступило значительное улучшение и он рассказал, что убийство своей невесты и их попутчика в купе совершил Барков.

- Что вы говорите?! - всплеснул руками Селиванов. - И вы ему верите?

- Многое говорит за то, что это так и есть.

- А Барков-то, Барков! Какой негодяй! - Вдруг режиссер, застигнутый какой-то новой мыслью, замолчал, вопросительно взглянул на меня, таинственным шепотом проговорил: - В таком случае, он мог и Ирину?

- Не исключено. Я все более склоняюсь к этой версии.

- Вот как значит! - сокрушенно вздохнул Селиванов. - Вот будет горе её родителям. Они ещё верят, надеются. А теперь?!... Да, чуть было не забыл. У него ведь была здесь ещё одна девушка.

- У кого? - не понял я.

- Да у Баркова же. Когда Ирина ушла к этому Туманову, то Барков, то ли ей в отместку, то ли по какой иной причине, но только сблизился с нашей ведущей актрисой Людмилой Викторовной Запрудной. Какие между ними были фактические отношения я утверждать не берусь, как говориться, со свечкой не стоял, но только их постоянно стали видеть вместе. Постойте! - удивленно воскликнул главный режиссер. - Ведь она ушла из театра буквально сразу после того, как Шахова исчезла. Точно! Для нас тогда это был весьма ощутимый удар.

- Вы хотите сказать, что она также исчезла?

- Нет, именно ушла без всякого объяснения причин. Подала заявление и ушла.

- А нельзя ли мне и её фотографию?

- Сейчас организуем.

Он вновь позвонил художнику и тот через некоторое время принес фотографию Запрудной. Это была яркая красивая блондинка гораздо более эффектная, чем Шахова. Гораздо.

Я записал показания Селиванова. Больше мне в Москве делать было нечего.

Утром следующего дня я уже сидел перед Ивановым. Достал фотографию Баркова, выложил перед ним. Сказал:

- Может человек с таким лицом совершить злодейское убийство трех человек?

Стоило Сергею Ивановичу взглянуть на фотографию, как он воскликнул:

- А ведь я подозревал, что это именно он!

- Что ты имеешь в виду? - спросил я, сбитый с толку реакцией Иванова.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда какую-то фотографию, положил рядом с моей, развернул обе фотографии ко мне.

- Смотри!

На второй фотографии был запечатлен Барков, выходящим из дверей какого-то офиса. Я ничего не понимал в происходящем, спросил:

- Откуда у тебя его фотография?

- Подожди, это ещё не все. - Иванов достал фоторобот блондинки-режиссера и положил рядом с двумя фотографиями.

Так вот почему мне лицо Баркова показалось знакомым!

- У меня нет слов! - развел я руками. - Значит, Барков и есть блондинка и инвалид?!

- Значит, он и есть, - рассмеялся Иванов, довольный произведенным эффектом. - Только сейчас он не Барков, а предприниматель средней руки Завьялов Вадим Вадимович.

- Он арестован?

- Пока нет. Надо обеспечить более надежную доказательственную базу. Решили брать его с поличным.

- Он что-то ещё задумал?

- Вот именно.

- Да, но для чего он все это делает?

- А вот на этот вопрос сможет ответить только он сам. Если, конечно, захочет.

Глава восьмая: Запрудная. Явка с повинной.

Похоже, что мне на роду написано - быть неудачницей. Правда. Вся судьба моя нескладная - тому пример. Все из-за моей неуравновешенности и излишней впечатлительности. В детстве я могла расплакаться на ровном месте. А все восторгались: "Ах, что за прелесть! Какой эмоциональный ребенок!" Да что в детстве, я и сейчас нисколько не лучше. Надо сказать, девочкой я была прихорошенькой. Мои родители сексопотологи души во мне не чаяли. В соответствии со своей профессией они мне дали соответствующее воспитание. Поэтому мальчишек, постоянно увившихся за мной, я терпеть не могла. Твердо знала, что они для меня - источник повышенной опасности. Ни о какой дружбе с ними не могло быть и речи. В школьном драмкружке я играла исключительно роли героинь. И неплохо, надо сказать, играла. Руководителем кружка у нас была старшая пионервожатая Вера Анатольевна Студницкая, милая пухленькая девушка со смешливыми ямочками на щеках. За глаза мы её называли Верочка-пончик. Она восторгалась мной и пророчила мне великое театральное будущее. Поэтому, иной альтернативы, как поступить в театральное училище у меня не было. После окончания школы я сдала документы в Щукинское. Но перед экзаменом по основному предмету настолько переволновалась, что когда меня вызвали, совершенно не осознавала, что говорю и что делаю. Когда обнаружила, что читаю монолог Катерины из "Грозы" и делаю это настолько ужасно и безобразно, что можно провалиться сквозь землю от стыда и позора, расплакалась и убежала. Целый месяц проревела как дура, переживая случившееся. А потом поступила осветителем в театр Ермоловой. За год я пообвыклась в театре, поняла, что актеры и режиссеры никакие не боги, а такие же люди, как и все. Поведение же некоторых из них приводило меня вообще в священный трепет. "Как же так можно?! А где гордость?! Где девичья честь?!" В общем, представляете, что я собой представляла в восемнадцать лет. Музейный экспонат. Иначе не скажешь. Повторные экзамены в Щукинское я сдала с блеском.

На курсе я была первой студенткой и преподаватели всегда ставили меня всем в пример. Поэтому девчонки меня терпеть не могли, а парни откровенно побаивались.

После окончания училища меня по моей просьбе направили именно в тот театр, где я начинала свой восход на театральный олимп с роли осветителя.

Мне исполнилось уже двадцать три года, но в моей жизни не было ещё ни одного мужчины. Родители, поняв, что слишком переусердствовали в моем воспитании, спохватились и стали убеждать меня в преимуществах семейных отношений, в том, какое счастье испытывает женщина становясь матерью, так как реализует свой первородный инстинкт. Но их слова меня совершенно не трогали. Мое сердце оставалось холодным и, казалось, закрытым для мужчин навсегда.

В театре полгода я исполняла несвойственные мне роли травести. И это всех устраивало. Все были со мной милы и приветливы. Но через полгода главный режиссер неожиданно для всех, а для меня - в первую очередь, включил меня во второй состав "Чайки" и сразу на роль Лизы. Я оказалась в дублершах самой Великановой, к тому времени уже обремененной всеми мыслимыми и немыслемыми званиями. Однажды она заболела и... "Я помню чудное мгновенье!" Весь спектакль я играла буквально на одном дыхании и имела потрясающий успех. Главный расцеловал меня и сказал: "Ты прелесть! Я даже не предполагал, что ты настолько гениальна!" Вот так, в одночасье, я стала одной из ведущих актрис. Теперь роль Лизы мы с Великановой играли по очереди: один спектакль - она, другой - я. У меня появилась масса завистников и недоброжелателей. Поползли грязные слухи. Мое невнимание к мужчинам объясняли фрегидностью или того чище - лесбианством. И так далее и тому подобное. Но я не обращала внимания на сплетни. В общем и целом я была довольна жизнью.

Это случилось после двух лет моей работы в театре. Я не знала, кто он такой, каким образом оказался в театре. Он мне улыбнулся и сказал: "Здравствуйте!" Этого было достаточно, чтобы мое бедное сердце так бешено заколотилось, что мне казалось ещё чуть-чуть и оно выпрыгнет из груди. И я поняла, что погибла присно и вовеки веков. Влюбилась сразу пылко, безумно, безоглядно и... безнадежно. Уже потом узнала, что Дмитрий Барков недавно зачислен в труппу вместе с Ириной Шатровой , что они любят друг друга. Еще узнала, что Ирина утверждена на роль главной героини в фильме известного кинорежиссера Владимира Туманова "Человек не ко времени", о котором ещё до начала съемок много писали и говорили. Ревновала ли я Дмитрия к Ирине? Скорее - нет, чем - да. Просто, было чуточку обидно, что он меня совсем не замечает. Сравнивая себя с ней, я объективна приходила к выводу, что и красивее её, и умнее, и... Нет, справедливости ради, надо сказать, что она была очень талантлива. Я любила молча. И страдала тоже молча, никому не поверяя своей тайны. Любовь была настолько огромной, что я не в силах была ей сопротивляться. О такой я читали лишь в "Гранатовом браслете" Куприна и была убеждена, что времена такой любви канули в лету. И вот нечто подобное случилось и со мной. "Да светиться имя твое!" Это было, как наваждение, как болезнь. Скажи он: "Умри", и я бы умерла без всякого сожаления. Но ему до меня не было никакого дела.

Потом по театру поползли упорные слухи, что Ирина выходит замуж за Туманова. Вскоре это стало свершившимся фактом. Дмитрий сильно переживал случившееся. Ходил по театру как в воду опущенный. Осунулся, похудел. Может быть это кому-то покажется странным, но я переживала вместе с ним и была возмущена поступком Ирины: как она могла Дмитрию предпочесть какого-то Туманова?! Однажды, после репетиции, он подошел и, сиротливо глядя на меня, сказал: "Давай развлечемся сегодня вечером". Я была на седьмом небе от счастья и с радостью согласилась. Однако, веселья не получилось. На что я тогда надеялась? Непонятно. Он увез меня на конец Москвы к своему приятелю художнику-оформителю, занимавшему вместе с женой Валентиной, некрасивой, худосочной особой небольшую убогую комнату в коммуналке. Отмечали день рождения Валентины. Она смотрела на меня завистливым, ненавидящим взглядом и сильно комплексовала. Помню, на столе был винегрет, селедка да магазинные слипшиеся пельмени. Зато водки было в изобилии. Дмитрий старался, как мог, выглядеть веселым и беспечным. Я ему подыгрывала. Все выглядело, как в дешевом, пошлом водевиле. Мне было горько и обидно за него, за себя и вообще обидно. Поздним вечером супруги ушли и мы остались вдвоем.

Это случилось на старом тесном и скрипучем диване. Кроме ощущения боли, жгучего стыда и разочарования я ничего больше не чувствовала. После долго и безутешно плакала. Хотелось принять ванну. Но я боялась даже выглянуть в коридор, будучи уверенной, что соседи все слышали и теперь говорят обо мне, и презирают. Дмитрий даже не пытался меня утешить. Сидел на краю дивана, мрачный. злой, молчал и лишь курил одну сигарету за другой.

Буквально через день или два после этого Дмитрий избил Туманова и его выгнали из театра. Но отношения наши продолжались. Теперь обо мне в театре говорили, как о распущенной и очень доступной. Но мне на это было глубоко наплевать. Он занялся коммерцией и довольно скоро в этом преуспел. Купил квартиру, машину. Стал водить меня на всевозможные презентации, юбилеи, благотворительные вечера и прочие тусовки, где знакомил со своими новыми друзьями, юркими людьми с хитроватыми глазами. Причем, свидания наши никогда заранее не планировались. Звонил и сообщал: "Завтра мы идем туда-то. Будь готова. Я за тобой заеду в семь". И никогда не спрашивал: смогу ли я? свободны ли? Будучи заранее уверенным, что будет именно так, как он говорит. И если я была занята в спектакле, то звонила главному и врала, что заболела, потеряла голос и тому подобное. Моя жизнь как бы раскололась надвое. С одной стороны было все привычно - репетиции, спектакли, новые роли. С другой - томительное ожидание звонка, и редкие встречи, не приносящие мне радости и удовлетворения, а лишь усиливающие душевную дисгармонию. Я презирала себя за слабохарактерность, даже ненавидела, но ничего поделать не могла. Чувство было сильнее меня.

Однажды он неожиданно появился на репетиции чем-то очень возбужденный и сказал: "Начинаем новую жизнь! Собирайся, завтра мы уезжаем". Сердце мое радостно забилось: "Свершилось!! Теперь мы будем всегда вместе!" Я даже не спросила - куда едем и зачем? Это было совсем, совсем не важно. Я подала заявление и в тот же день ушла из театра, даже не получив расчет. Помню, какое несчастное и обиженное лицо было у главного. Он не мог понять и объяснить мой поступок. Да что он! Я сама себя не понимала.

На следующий день мы сели в поезд, идущий до Новосибирска и поехали. Куда? Зачем? Мне было все равно. Лишь в пути я узнала, что в этом же поезде едет Туманов вместе со своей очередной невестой. Да, ведь я совсем забыла сказать, что Ирину Туманов бросил. В театре ей кто сочувствовал, кто злорадствовал. Первых было все же больше. К их числу относилась и я.

На вторые сутки вечером Дмитрий сказал: "Туманов ужинает в ресторане. Ты должна с ним познакомиться и задержать минут на сорок". "Что ты надумал?" - спросила я. "Это очень важно. От этого зависит наша дальнейшая жизнь", - сказал он, игнорируя мой вопрос. И я сделала все так, как он говорил, а потом вернулась в купе. Он пришел минут через двадцать. Таким я его никогда прежде не видела. Лицо было бледным и неподвижным, будто посмертная гипсовая маска. Лишь ноздри тонкого носа нервно подрагивали да лихорадочно блестели глаза. Глядя на меня так, словно впервые увидел, он торжествующе проговорил: "Дело сделано! Теперь мы посмотрим - кто из нас бездарь!" "Ты о чем?!" - удивилась я его странному поведению. "Не важно, ответил он. - Главное - он теперь не будет мучить меня по ночам". Тогда я так ничего и не поняла. Лишь вечером следующего дня в гостинице из телевизионных сообщения я узнала о разыгравшейся в поезде трагедии и обо все догадалась. "Это сделал ты", - сказала я. "Не будь дурой! - закричал он. - Это сделал Туманов, застав свою невесту в объятиях их попутчика". "Нет, это сделал ты. Иначе ты бы не просил меня задержать Туманова. Тебе нужно было время". "Да хоть бы и так. Этот подонок получил свое! Хочешь донести? Беги! Только учти, милая, что ты автоматически становишься соучастницей. Твоим заверениям о том, что ты ничего не знала, никто не поверит". Он мне угрожал! Именно это меня больше всего поразило. И я поняла, что совсем, совсем его не знаю. Тогда в театре, когда я его впервые увидела, я влюбилась не в него, а в образ, который он олицетворял, и который подспудно вызревал внутри меня долгие и долгие годы. А потом... Потом я все напридумывала о нем и убедила себя, что все именно так и есть.

Но мое открытие ничего для меня и наших отношений не изменило. Я по прежнему его любила, как верная и преданная собака любит своего хозяина. И конечно же никуда не стала сообщать. Собака никогда не кусает хозяина.

Через какое-то время мы переселились в трехкомнатную квартиру, а ещё через год праздновали новоселье в коттедже. Дмитрий занимался своей коммерцией, а я маялась от безделья дома. Хотела было поступить в один из местных театров, но он мне запретил, и я смирилась. Постепенно стала ленива до неприличия. Даже из дома выходить было лень. Всеми днями и вечерами читала книги, смотрела телевизор да, чтобы не потерять фигуру, занималась на тренажере. Время шло, но в моей жизни ничего не менялось. Да и можно ли это назвать жизнью? Вот вопрос.

Затем я узнала, что Дмитрий мне изменяет. И с кем? С какой-то стриптизершей из кафе! Узнала я это от его верного помощника и телохранителя Павла Дроздова. Как-то пожаловалась ему, что Дмитрий слишком много работает, совсем мало бывает дома. На что Павел двусмысленно ухмыльнулся и, отведя глаза, сказал: "Да, работы много". И я поняла, что здесь что-то нечисто. Ревность настолько меня раскалила, что опустилась до того, что наняла частного детектива. И через две недели знала все. Передо мной неопровержимыми свидетелями моего унижения лежали цветные фотографии. Более того, на них было очень хорошо видно, что моя соперница беременна и скоро родит. То-есть ей было разрешено то, в чем мне было отказано даже думать. Вечером, когда Дмитрий пришел с работы, я закатила ему самую настоящую истерику. Я была вне себя от оскорбления и унижения и даже не помню, что делала и что говорила. И вот тогда впервые узнала, что он снимает "великий" фильм о каком-то звере, который давно правит миром, а девица ему нужна лишь для того, чтобы вместе со своим зверенышем (он именно так и сказал - "зверенышем") лечь последним камнем в величественном здании его гениального фильма. Я была настолько поражена, что не нашлась, что ему сказать. Люди выращивают скот, что удовлетворить свои потребности в мясе, так и он выращивал... Нет, это ужасно! Все эти четыре года я любила чудовище! Всю ночь я проплакала. Теперь я его ненавидела и проклинала тот день, когда впервые увидела. Я его ненавидела так же истово, яростно, как и... любила. Да-да, несмотря ни на что я продолжала его любить. Поняла, что неизличима больна, потому как психически нормальный человек не может быть настолько раздвоен. Одна Я его любила, не смотря ни на что, вторая ненавидела. Причем обе жалели и сочувствовали друг другу. Я не знаю, как психиатры назовут мою болезнь, но в том, что это болезнь, нисколько не сомневалась.

Позавчера Дмитрий пришел домой чернее тучи и сказал, что девица (он при мне её иначе не называл) его обманула. "В каком смысле - обманула?" не поняла я. "В самом прямом - умерла при родах!" "А ребенок?" "Он тоже". Он зло выругался и скрылся в своей спальне. Мое ненавидящее его Я злорадно рассмеялось: "Так тебе, негодяй, и надо!". Любящее страдало: "Ведь это составляло смысл его жизни!"

А вчера он пришел домой раньше обычного, где-то часов в девять. Был весел, мил, предупредителен. Приподнес мне огромный букет красных роз. Обнял, поцеловал.

- Как же ты, Люда, хороша! - проговорил. - Ты даже себе не представляешь - до чего хороша!

И до того мне стало радостно от этих слов, что вновь была готова все забыть и все ему простить.

- Давай поужинаем вместе? - предложил он.

Он помогал мне накрывать стол. Все было чудесно. Во мне опять воспряли духом надежды на возможное счастье. За ужином я выпила два бокала шампанского. Потом он сказал:

- Люда, ты бы не сыграла финальную сцену фильма?

Во мне будто все одеревенело, так как прекрасно знала, чем должен закончиться фильм. От стаха у меня даже помутилось сознание и я долго не могла сообразить, что же ему ответить.

- Но ведь ты... - начала было я, но так и не смогла закончить фразы.

Но он понял, что я имела сказать.

- Нет-нет, накаких последствий для тебя не будет. Я изменил сценарий. В жертву Зверя будет принесен лишь младенец. Это более точно отразит главную идею.

- Да, но где ты возьмешь младенца? - наконец обрела я дар речи.

- Будет младенец. Об этом не беспокойся. А потом мы поженимся и уедем куда подальше, к примеру, на берег Адриатики или ещё дальше. Согласна?

- Хорошо, я попробую, - сказала я, уже заранее зная, что сделаю утром следующего дня, так как не в характере Дмитрия было отказываться от задуманного. Я не желала ложиться последним камнем в здание его фильма.

- И вот я здесь и готова отвечать по всей строгости закона, закончила я рассказывать свою печальную историю жизни.

Терпеливо слушавший меня более часа Серегей Иванович Иванов сочувственно улыбнулся, спросил:

- Вы рассказали все, что знали о Баркове?

- Да. Как на исповеди. А что, за ним ещё что-то есть?

- И очень многое.

- Значит, вы уже сами на него вышли и не допустили бы гибели невинного ребенка?

- Конечно.

- Вы меня арестуете?

Иванов вновь улыбнулся.

- За что, Людмила Викторовна?

- Но ведь я была соучастницей убийства Вероники Кругловой и того, другого.

- Вы знали, что Бакров замышляет убийство?

- Нет. Но я слышала, что незнание закона не освобождаетчеловека от уголовной ответственности. Ведь так?

- Так. Но это в том случае, если вы нарушили закон. А вы его не нарушили. Единственно, в чем вы виноваты, так это в том, что не сообщили в милицию о совершенном тяжком преступлении. Но, во-первых, по этому преступлению уже истек срок давности привлечения вас к уголовной ответственности. Во-вторых, по новому законодательству человек не обязан сообщать о преступлениях, совершенных близкими людьми. А Барков для вас был несомненно близким человеком. Так что вы ни в чем не виноваты, Людмила Викторовна. Но у меня к вам будет огромная просьба.

- Я слушаю.

- Вы должны будете вернуться домой и делать все, что скажет Барков.

- Зачем это?

- Нам необходимо захватить всю его банду с поличным.

- С каким еще?

- На завтра намечено похищение ребенка. Вы вместе с Барковым и его людьми будете находиться уже в квартире. В какой именно? Нам пока неизвестно. Но Захарьян привезет ребенка именно туда.

- Захарьян - он кто?

- Верный подручный Баркова. Как только он принесет его в квартиру, вы должны будете взять ребенка на руки и уйти на кухню. Понятно?

- Да.

- Вы согласны нам помочь?

- Согласна.

- Спасибо, Людмила Викторовна! Я почему-то был уверен, что вы согласитесь.

Иванов стал записывать мои показания в протокол.

Глава девятая: Иванов. Совещание.

Итак, мы вышли, как говорится, на финишную прямую. Еще немного и закончится последний акт этой страшной пьесы. Устал. Сказалось напряжение последних дней. Мой поношенный организм начал давать сбои. Все тело ломило, в горле першило, голова шумела. Должно быть заболел. Не ко времени. Нельзя мне сейчас болеть. Никак нельзя. Как же паршиво я себя чувствую. На улице вёдро, а мой внутренний барометр показывает слякоть. Вот черт!

Вдруг, дверь кабинета бесшумно открывается и в кабинет входит... Не может быть! Я не верю собственным глазам. В кабинет входит мой постоянный оппонент по жизни и по судьбе Антон Сергеевич Поляков. Веселый. Жизнерадостный. В дорогом добротном костюме и с кейсом в руке. То-есть точно такой, каким я его знал четыре года назад. Сколько произошло всего за эти годы. Иному бы хватило не только на всю жизнь, на и на жизнь будущих поколений. Ага. По вине Полякова и таких, как он, умерла моя вторая жена Катя, я сам чуть было не отдал Богу душу, а сколько погибло замечательных парней. Да, но почему он на свободе?! Ему еще, по моим скромным подсчетам, сидеть и сидеть, как медному котелку.

Поляков проходит к столу, садится за приставной столик, смотрит на меня смеющимися глазами, но сочувственно говорит:

- Что-то вид у вас, Сергей Иванович, неважнецкий? Не заболели?

- Будешь тут с вами, как же! - ворчу.

Поляков заливисто смеется. Похоже, ему очень хорошо живется на свете. Не то что некоторым.

- А вы, Сергей Иванович, все такой же... - Долго подбирал нужное слово. Наконец, выдал: - Юморист!

- Кого там! - сокрушенно машу рукой. - Я теперь все больше по части черного юмора. А вы, Антон Сергеевич, почему на свободе? Я не надеялся с вами встретиться раньше чем лет через шесть-восемь.

- Да вот, амнистия мне вышла.

- Какая ещё амнистия? Я что-то о ней не слышал.

- А что, президент по всем вопросам с вами советуется?

- Не скажу, что по всем, а по правовым - точно. Поэтому, об амнистии я бы определенно знал.

- Ну-ну, - усмехается Поляков. - Выходит, на этот раз не посоветовался.

- И за какие же такие заслуги вас облагодетельствовал Сам? Или секрет?

- Никакого секрета нет. К власти пришли наши всерьез и надолго. А им такие специалисты, как я, очень нужны. Разрешите закурить, Сергей Иванович? - Не дождавшись моего ответа, Поляков достает дорогие сигареты, чиркает дорогой зажигалкой, закуривает. Откинувшись на спинку стула выпускает к потолку струйку дыма. Что-то больно по-хозяйски он себя здесь чувствует?

- Кто же они такие, эти "ваши", позвольте полюбопытствовать?

- Деловые люди.

- Ага. Понятно. Хапуги, взяточники, казнокрады. Не подскажите: кого из "ваших" я забыл?

- Да ладно вам! - раздражено говорит Поляков. - Опять вы за свое. Привыкли всем ярлыки вешать. А вам, Сергей Иванович, давно говорил, что ваш поезд ушел. Время романтиков и альтруистов кончилось. Наступила эра прагматиков.

- А, понятно. Бери больше, тащи дальше. Ваши парни-прагматики и так Россию, будто липку ободрали. То ли ещё будет. Да, но зачем вы ко мне? Извините, но я совсем по другому ведомству.

- Ах, да, - спохватывается Поляков, открывает кейс, достает бумагу, протягивает мне. - Вот, ознакомьтесь, пожалуйста.

Беру бумагу, читаю:

- "Указ Президента Российской Федерации. 1. Назначить на должность начальника следственного управления - заместителя прокурора Новосибирской области государственного советника юстиции 3 класса Полякова Антона Сергеевича. 2. Освободить от занимаемой должности государственного советника юстиции 3 класса Иванова Сергея Ивановича." - Подпись, печать. Все как положено. У них действительно все схвачено, за все заплачено. Это называется - приехали!

Собрав в кулак последние остатки мужества, как можно беспечнее говорю:

- Я нечно подобное предполагал: войдет однажды в мой кабинет благополучный господин в костюмчике от Славы Зайцева и жизнеутверждающим тоном скажет: "Кто тут временные? Слазь!". Так-так. И что же будет со мной? На песию меня или как?

- Или как? - приятно улыбается Поляков и достает из кейса другую бумагу.

"Санкционирую", - увидел я вверху впечатляющее слово, а чуть ниже: "заключение под стражу". Остальное мне читать расхотелось.

- Вы уж не обессудьте, Сергей Иванович, но такова жизнь, извиняющемся тоном говорит Поляков. - Я исключительно для вас место освободил. - Поворачивается к двери. - Входите!

В кабинет входят двое конвоиров...

Открыл глаза и долго не мог поверить, что все это был лишь всего-навсего сон. Все настолько было реально, что у меня до сих пор поджилки тряслись. Ага. Ни фига, блин, заявочки! Мало того, что от этих поляковых в реальной жизни никакого покоя нет, так они ещё по снам твоим шлындают, мысли красивые воруют. О-хо-хо! Что делается, что делается!

Посмотрел на часы. Половина второго. До совещания ещё полчаса, Есть ещё время привести себя в порядок, причесать мысли. Итак, если все получится, то уже завтра меня ждет встреча с новым противником Барковым, который не жалел человеческой крови, чтобы поведать миру о приходе зверя и бесполезности ему сопротивляться. Мысль не нова. То же мне не раз говорили и поляковы. Барков лишь предельно откровенен, а они вуалировали ту же мысль, проповедуя ярый индивидуализм и утверждая, что мир от катастрофы могут спасти лишь они, умные люди с деловой хваткой, прагматики, кто это не поймет, тот погибнет. Хотя лейтмотив их жизни ясен, как Божий день, даже тривиален: "своя рубашка ближе к телу","хватай все, что плохо лежит", "деньги не пахнут" и тэдэ, и тэпэ. А может быть и правда они уже захватили мир? Остались лишь мелкие островки сопротивления, вроде нашего? Нет, порядочных людей очень и очень много. Не знаю, как где, а в России у господ поляковых и иже с ним ничего не получится, нет. Сколько они не сеют в нашу почву махровый индивидуализм, сколько не поливают его из всех средств массовой информации, а он дает лишь весьма и весьма хилые всходы. А все почему? А потому, что господа поляковы невежественны и не знают историю своей страны. Россия испокон веков была страной соборной, общинной, где общественные интересы всегда ставились выше личных. Где, скажите, землю называют "Матушкой-кормилицией, в страну - Родиной-Материью? У русского человека всегда было две матери и обе ему были одинаково дороги. За каждую из них он был готов отдать жизнь. Вот потому-то об Россию обломали зубы и Наполеон, и Гитлер. А уж доморощенные мини-гитлеры обломают тем паче. Ага.

Ровно в два все были в сборе. Даже Беркутов пришел на этот раз без опаздания. Кроме Рокотова и его парней, здесь же был заместитель начальника Управления по борьбе с экономическими преступлениями Хворостин Олег Юрьевич. Я решил начать именно с него.

- Юлег Юрьевич, введите нас в курс: что вами сделано?

Хворостин встал, откашлялся, оглядел присутствующих. Мундир полковника с трудом сдерживали напор тучного тела. Фамилия полковника явно не соответствовала своему содержанию.

- Мы проследили за КамАЗом с указанным госномером и вышли на подпольный завод по производству водки. Находится он в поселке Пашино на одном из брошенных военных объектов. Все здесь поставлено на широкую ногу, даже установлено импортное оборудование по разливу водки. Отличить подделку невозможно. Да и качество самой водки довольно неплохое. Установлены также магазины, куда эта водка завезена. Таким образом, к операции все готово. Ждем только ваших указаний.

- Будут вопросы к Олегу Юрьевичу? - спросил я. Все молчали. - Спасибо, Олег Юрьевич! Садитесь. Владимир Дмитриевич, что у вас? - спросил я Рокотова.

Он ответил:

- У нас также все готово. Шилов сообщил, что Захарьян его предупредил, чтобы он в десять утра был на месте, тот за ним заедет. Следовательно похищение ребенка произойдет между десятью и одиннадцатью. В операции задействованы все оперативные работники управления. Группа ОМОНа из десяти человек будет в резерве.

- Сергей Иванович, а можно мне с ребятами? - спросил Говоров.

- Коллега, у вас что, своей работы мало?! - "удивился" я. - Отчего вас всегда тянет в различного рода авантюры?

- Это у кого авантюры, ещё надо разобраться, - тут же возник Беркутов. - Может быть ему для возмужания необходима настоящая мужская работа.

Ну и видок у него! Везет мужику. Где бы какой кулак не разбойничал, а уж Диму Беркутова обязательно найдет. Правда, неясно кто кого ищет.

- Вы что-то сказали, Дмитрий Константинович?

- Да нет, это так, заметки на полях, так сказать.

- А-а, ну тогда ладно. А то я думал, что вы имеете в виду ту работу, которая прописана у вас на лице?

- Шрамы только украшают мужчину! - проговорил Беркутов с пафосом.

- Так то шрамы, - усмехнулся я.

- И потом, Сергей Иванович, в народе говорят: "За одного битого, трех небитых дают".

- Да что ты говоришь?! Если учесть, сколько раз ты был бит, ты один роты омоновцев стоишь. Так что, Адрей Петрович, похоже, что тебе там делать нечего.

- И все же я настаяиваю, Сергей Иванович, - напомнил о себе Говоров.

- К сожаления, и хотел бы вам помочь, коллега, но не могу. Этот вопрос не в моей компетенции. Здесь командует Рокотов. Володя, возьмешь этого забияку в свою группу захвата. Парню не терпится спустить пар.

- Но если очень хочется, то можно, - ответил Рокотов, улыбаясь

- Ну вот, все организационные вопросы кажется решены. А теперь позвольте сказать пару слов.

- Ну, это надолго, - подал реплику ехидный Беркутов.

- Я постараюсь покороче, - пообещал. - Итак, завтра расследование этого дела, наделавшего столько шума не только в нашем городе, но и дальше, вступает в решающую стадию. Уверен, что завтра вся банда соберется в одном месте и у нас появится редкая возможность встретиться с каждым из них лицом к лицу. Большинство из них вооружены. Поэтому, при захвате всем быть предельно внимательными и осторожными, строго выполнять указания Владимира Дмитриевича. Словом, поберегите себя, мужики. Каждый из вас стоит сотни таких гаденышей. Я закончил. Дмитрий Константинович, у тебя есть что добавить?

- Нет, на этот раз вы сказали все очень верно, - серьезно ответил Беркутов.

Глава десятая: Шилов. Похищение.

Ровно в десять в ворота базы въехал "Мицубиси" Захарьяна и покатил прямиком к нашему складу. Бригадир Панкратов издали заметил машину, сказал недовольно:

- Этот хрен опять за тобой приперся.

- Ну зачем ты так... Нормальный мужик.

- Мой тебе совет, Рома, - держись подальше от этого мужика. Понял?

- Ну почему?... Он обещал мне калым хороший устроить.

- Знаем, какой это калым. Этот калым тебе потом боком выйдет.

- Да ну... Что я дурак, не понимаю если что?

- Похоже, что ты не далек от истины, - усмехнулся Панкратов.

Тем временем автомобиль Захарьяна остановился напротив нас. Тофик помахал нам рукой в открытое окно.

- Привет, мужики! Как жизнь молодая?

- А что нам сделается. Живем - хлеб жуем, - странно как-то ответил бригадир.

- Ну-ну. - Захарьян позвал меня рукой. - Садись, Рома.

- Можно? - спросил я Панкратова.

- Попробовал бы я запретить, - усмехнулся он. - Меня бы уже завтра отсюда как ветром сдуло. Этот черт водит дружбу с самим хозяином. Иди, Рома, но будь осторожен, помни, что я тебе только-что сказал.

Хороший он в общем-то мужик. Хоть и выпить не дурак. А может потому и пьет, что хороший?

Я сел в машину. Заметил, что Захарьян необычно возбужден. Руки заметно дрожали. "Боиться", - решил я, исподволь наблюдая за ним. У нас в деревне охотники говорили: "Если броишься медведя, не ходи на булку". А этот из-за денег. Сам трясется весь, а идет. Противно.

- Ты что, Рома, невеселый? Трусишь?! - ненатуральным бодрым голосом спросил Захарьян.

- Да нет... А что мне?... Нормально.

- Значит, показалось.

- Значит показалось, - подтвердил я.

Он круто развернул джип и рванул с базы. Через пятнадцать минут мы уже были около небольшого продуктового магазина, стоявшего на отшибе. "Мини-маркет" - значилось на вывеске. Не понимаю я этого. Обычный магазин. Так нет, надо обязательно назвать его "Супер-маркетом", "Мини-маркетом". Как обезьяны, честное слово! Рядом с магазином стояло две детских коляски.

Захарьян остановил машину метрах в двадцати от магазина, но мотор глушить не стал. Сказал нервно:

- Подождем новую "клиентку". А то эти могут в любой момент выйти.

Будто в подтверждение его слов из магазина вышли две молодые женщины, и коляски изчезли. Но ждать пришлось минут пять, не больше. Появилась ещё одна женщина, оставила коляску и зашла в магазин.

- Пойдем! - сказал Захарьян. - Дверцу не захлопывай.

Мы вышли из машины и быстрыми шагами направились к магазину.

- Рома, припрешь дверь магазина, пока я того. На всякий случай, бросил Захарьян на ходу.

Я припер дверь плечем. Он подскочил к коляске, схватил ребенка и побежал к машине. И уже от машины махнул мне рукой. Вскоре мы уже были далеко от магазина. Малыш спокойно лежал на заднем сидении и не издал ни звука.

- Порядок! Бабки будто сами с неба упали! - весело сказал Захарьян. Вот так, Рома, надо уметь кошку еть, чтобы не царапалась. - И громко рассмеялся.

Окрыленный удачей он не заметил, как за нами неотступно катит "Мутант" подполковника Беркутова, а чуть поодаль "Газель" с шефом и ребятами. Тем временем мы уже ехали по коммунальному мосту на левый берег, затем свернули на улицу Ватутина и остановились у пятиэтажного дома постройки пятидесятых годов. Захарьян остановил машину у второго подъезда и сказал мне:

- Жди, Рома. Я скоро. Отметим это дело по полной программе. - Он взял ребенка на руки и скрылся в подъезде.

В это время в конце дома у пятого подъезда остановился "Мутант" и "Газель" и из них вышли наши оперативники. Операция "Захват" начилась.

Глава одиннадцатая: Беркутов. Захват.

Кажется скоро вся эта катавасия закончится. Шеф обещал отпустить нас с Шиловым в отпуск. Заберем мы с Ромой своих родных женщин и закатимся в его родное Легечиво, вросшее домами в могучую сибирскую тайгу, будем топить баньку по белому, хлестаться березовым веником до одури, а потом отсыхать на природе, попивая пиво. Хорошо! Будем ходить в тайгу за грибами, объедаться черникой, а то просто стоять у муравьиной кучи и удивляться таинству бытия. Будем ловить в таежном озере толстых и жирных карасей, а вечером сидеть у костра, есть под водочку наваристую уху, травить анекдоты и, задрав голову, обозревать ночное небо с мохнатыми крупными звездами. Будем пить парное молоко, видеть цветные сны и истово любить своих женщин. Замечательно! И путь на короткое время, но забудем погони, облавы, черные дела каких-то гаденышей, отравляющих жизнь нормальным людям. Этих сволочей нужно давить, будто гнид, чтоб не разносили по Земле заразу. А мы будем няньчиться с ними, разъяснять им права, обеспечивать опытными адвокатами. А что толку? Все равно на суде они будут лить крокодиловы слезы и блеять, будто козлы, что дали признательные показания под физическим воздействием сотрудников милиции. Это такая бл...ая порода людей. Плевали они на мужское достоинство. Для них главное - спасти свою шкуру. А каким образом, неважно.

Зарубежный "длинноногий" франт притащил моего "Мутанта" за собой к дому на Ватутина. Я заехал с другой стороны дома и остановился у пятого подъезда. Вскоре неподалеку остановилась "Газель" с шефом и ребятами. Видел, как Захарьян достал ребенка и скрылся с ним во втором подъезде. Но вот из машины показался мой друг и также вошел в подъезд, но очень скоро вновь появился. На второй "Газели" подъехали омоновцы. По замыслу шефа, они должны держать внешнее охранение.

Влед за Рокотовым мы гуськом, прижиаясь к дому, прошли ко второму подъезду.

- Какая квартира? - спросил шеф Шилова.

- На третьем этаже направо, - ответил тот.

Полковник придирчиво нас оглядел. Спросил:

- Бронежилеты на всех?

Внимательно вслушавшись в тишину, полностью ею удовлетворился. Сказал:

- В таком случае, начнем, пожалуй. - Строго глянул на меня, - Дмитрий Константинович, без импровизаций, пожалуйста!

Я решил немного разрядить гнетущую атмосферу официоза и предстартового напряжения.

- А я чё?! Я не чё! Как награды и премии раздавать так вы обо мне забываете. А как все остальное, так сразу - Беркутов. Обидно! Вкалываешь, вкалываешь, и никакого тебе почета и уважения. Вы посмотрите на мою физиономию. От меня даже собаки презрительно отворачиваются и плюют вслед. А вам все не так.

Парни заухмылялись, пряча лица. Лишь Колесов сердито сунул меня кулаком в бок. Но на этот раз кажется и шефа проняло. Он широко добродушно улыбнулся.

- Хорошо, Дмитрий Константинович, я обязательно учту ваше замечание при очередном распределении премий. Обещаю. А теперь пора приступать к операции. За мной!

Мы поднялись на третий этаж и здесь нас поджидал сюрприз. Дверь квартиры двадцать пять была железная и открывалась наружу. Не о какой внезапности не могло быть и речи. Шеф подозвал рукой Шилова и стал что-то шептать ему на ухо. Тот лишь кивал. Нам Рокотов лишь сказал:

- Сигнальное слово - "милиция". По нему начинаем штурм квартиры.

"Интересно, как это он себе представляет при таких-то дверях?" подумал я.

Между тем, Рома подошел к двери и нажал кнопку звонка. Через какое-то время из-за двери послышался глухой, напряженный голос:

- Кто там?

- Извините! - голосом неудавшегося актера проговорил Рома. - Мне бы Тофика Захарьяна. Скажите, что его Рома спрашивает.

После короткой паузы тот же голос сказал:

- Стропила, тут тебя какой-то Рома спрашивает. - Но сейчас в голосе было больше удивления, чем напряжения.

Еще через какое-то время дверь приоткрылась и ничего не подозревающий Стропила возмутился бестакностью и нахальством Шилова:

- Ты что, Рома, охринел?! Я ж тебе сказал - ждать в машине?

- Ну так здесь это... Здесь милиция.

"Мокрушник" со странной армянской фамилией даже не успел удивиться. Рома распахнул дверь и так отоварил своего "приятеля" кулаком в анфас, что тот натурально влип в противоположную стену, да так в ней и остался без признаков жизни. Мы шумной гурьбой ввалились в квартиру, где застали всех бандитов, кроме их предводителя. "Кинематографисты", явно не ожидавшие нашего появления, пребывали в удивлении и растерянности.

- Всем к стене! Руки за голову! - властно скомандовал Рокотов. Такого голоса я у него отродясь не слышал.

Деморализованный противник беспрекословно выполнил его требование. Нет, один было дернулся выхватить пистолет, но шеф так наладил его ногой в живот, что отбил охоту на всю оставшуюся жизнь своевольничать и не слушать старших. Бандит свалился на пол и принялся дергаться, будто карась на сковородке, пытаясь открытым ртом ухватить хоть сколько-то воздуха. Но у него все никак не получалось.

И тут я вспомнил, что согласно распределению ролей, уже должен быть на кухне, и ринулся туда. Но там застал Вадима Сидельникова. Он во все глаза, будто очарованный странник, смотрел на Запрудную с ребенком на руках. И уже не в силах сдерживать переполнявших его чувств, восхищенно проговорил:

- Вы как... Вы как Секстинская мадонна!

Запрудная действительно являла собой нечто, трудно передаваемое словами. Я подошел, слегка поклонился.

- Здравствуйте, Людмила Викторовна!

- Здравствуйте! - ответила она, озадаченно рассматривая мою помятую физиономию

- Разрешите представится. Беркутов Дмитрий Константинович. Вы не смотрите на мое лицо. В душе я смирный, тихий и где-то по большому счету романтик.

- Я вам верю, - улыбнулась она.

- А это подполковник Вадим Сидельников, один из лучших представителей нашего управления. Настоящий друг не только людям, но и животным.

- Я это сама вижу, - серьезно ответила Запрудная, как-то уж очень пристально и ответственно глядя на Вадима.

- И между прочим холостой.

- Да ладно тебе, - проговорил Сидельников, густо краснея.

- И, как видите, ещё и очень скромный. Не буду перечислять всех его достоинств. Это займет слишком много времени. Лучше вы сами это выясните.

И я их покинул. Кажется намечается ещё одна симпатичная пара. Дай-то Бог! Должно же когда-нибудь и Вадиму с этим делом повезти. Такой парень!

Когда вернулся в зал, то увидел собственными глазами искомую нами "блондинку" во всем своем великолепии. Да, хороша Маша, но не наша. По всему, родители его мечтали о девочке, но что-то не сработало, и вместо прелестной и нежной девчуки, появился на свет вот этот моральный урод, змееныш, возомнивший себя гением и уже в силу этого решивший, что имеет право распоряжаться судьбами людей. Мечта его родителей воплотилась в любви этого козла напяливать на себя женские шмотки.

- Где вы его нашли? - шепотом спросил я у Сережи Колесова.

- Прятался в ванной, - ответил он.

Похоже, что Баркова только-что оттуда вытащили и он ещё пребывал в легком нокдауне от случившегося. Но быстро освоился и погнал картину, стал очень натурально возмущаться:

- Безобразие! По какому праву, господа, вы сюда вломились и мешаете творческому процессу?! Что за методы?! Вы полагаете, что если обличены властью, то вам все позволено?! Ошибаетесь! Я этого так не оставлю и добьюсь того, чтобы вас премерно наказали! - Контральто его было превосходным.

К Баркову подошел пижон Говоров и, проникновенно глядя тому в глаза, представился:

- Следователь по особо важным делам прокуратуры области Говоров Андрей Петрович. С кем имею честь?!

- Я режиссер "Мосфильма" Познанская Ирина Петровна! - с достоинством ответил Барков. Актером он был действительно неплохим. Достал удостоверение, протянул Говорову:

- Вот, ознакомьтесь, пожалуйста.

Тот раскрыл удостоверение, ознакомился, "сконфужено" прогворил:

- Действительно! Извините, Ирина Петровна, накладочка вышла! Дело в том, что вы, как две капли воды, похожи на разыскиваемого нами опасного преступника Баркова Дмитрия Александровича. Ну, очень похожи! Вы. случайно, не родственники? Нет?

Каким бы не был Барков хорошим артистом, но такой сокрушительный удар вынести не смог. Лицо его поначалу выразило удивление, потом растерянность, затем стало мрачным и злым. Голубые глаза потемнели от ненависти и отвращения к нам. Он медленно стянул с головы парик и глухим баритоном равнодушно проговорил:

- Финита ля комедия. Кажется, свою партию я проиграл вчистую, а вместе с нею и жизнь.

И где-то по большому счету он был прав. Определенно.

Глава двенадцатая: Иванов. Аресты. Обыски. Допросы.

Операция проведена более чем успешно. Молодцы, "гвардейцы" Рокотова! Хорошо сработали! Они, можно сказать, сделали свое дело. Теперь придется основательно потрудиться нам с Говоровым и Ачимовым. Работа предстоит адова. Вчера при обыске в коттедже у Баркова изъяли видеокассеты с его фильмом. Это не для слабонервных. Чтобы смотреть его надобно обладать железобетонной иммунной системой и стальными канатами вместо нервов. Ага. Что уж говорить о нормальном человеке с нормальной реакцией. На что уж я всякого поведал на своем веку. Но такого?!... Всю ночь меня мучили кошмары. Да и сейчас все ещё вздрагиваю при одном лишь воспоминании. Куда все катится?! Непонятно. Чистишь, чистишь выгребную яму человеческих отходов, а дерьма не становиться меньше. Наоборот, оно лишь увеличивается.

Захват всей банды с поличным дал свои результаты. Захарьян не стал запираться, а тут же выложил все, что знал. А знал он немало. Сидел передо мной здоровенный бугаина с шеей борца и плечами метателя молота, красными воспаленными и трусливыми глазами преданно заглядывал мне в глаза и почем зря закладывал своего хозяина.

- Где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Барковым? - спросил я.

- Не понял, - с кем? - Захарьян вытянул шею и даже привстал - так ему хотелось мне угодить.

- С Завьяловым Вадимом Вадимовичем?

- Ах, с Завьяловым... Два года назад повязали меня за квартирную кражу. А поскольку я уже был судим, мне корячился большой срок. Я следователю: так, мол, и так, как бы прикрыть дело? Он запросил за это пятьдесят тысяч.

- Кто следователь?

- Иванов Александр Андреевич из Октябрьской ментовки.

Оказывается, и такие есть Ивановы. Козел! Такую славную фамилию испоганил!

- Продолжайте.

- Эти пятьдесят тысяч одолжил моей матери Вадим Вадимович.

- А вы что, раньше с ним были знакомы?

- Нет. Моя мать работает у него уборщицей. Рассказала ему обо мне. Вот он и посодействовал.

Кажется, этот кабан совсем успокоился. Даже взгляд черных глаз стал обычным для него - нагловатым. Пора выводить его из состояния покоя и благодушия. Давно пора.

- За что, Захарьян, вы убили Свистунова? - жестко спросил я.

Глазки его заслезились от страха и забегали - туда-сюда, туда-сюда. Лицо исказилось, побледнело, затем пошло красными пятнами и теперь выражало панику, панику и ничего, кроме паники.

- Я не убивал, гражданин следователь!

- А кто убил?

- Тугрик. Это он, бандюга, убил! Он. Клянусь!

- Зеленский?

- А? Да-да, Зеленский. Он самый. А мои руки чисты! - И он показал мне свои руки, как бы предлагая удостовериться в их чистоте.

- За что его убили?

- Я точно не знаю, гражданин следователь. - Заюлил Захарьян взглядом, заелозил на стуле. И чтобы быть более убедительным, даже сложил руки лодочкой на груди, воскликнул: - Клянусь! У них свои разборки. Слышал, будто Свистун сдал Тугрика ментам... То-есть, простите, а хотел сказать милиции. Вот.

- Каким же образом вы оказались вместе с Зеленским на квартире у Сергуньковой?

- Это у той самой бабы, где Тугрик Свистуна?

- Да.

- Очень просто оказался. Тугрик сказал, что надо попроведовать одного кореша. Ну я и пошел без задних мыслей. Откуда ж я мог знать, что он задумал, верно?

- Лжете, Захарьян!

- Зачем же вы меня обижаете, гражданин следователь! - захныкал он. - Я все, как на духу!

- Убийство Свистунова заказал Барков?

- Какой еще?! - пуще прежнего испугался Захарьян. - Зачем вы меня путаете?!

- Вы сами себя путаете, Тофик Иванович. Желаете накрутить себе лишний пяток лет своим запирательством? Я не против. В таких случаях говорят: хозяин - барин.

- А можно мне подумать, гражданин следователь? - заканючил Захарьян. Я так устал, так устал! Голова что-то... Можно я завтра?

- Можно и через месяц, - равнодушно сказал я, пожав плечами. - Я ведь для вас стараюсь. Хотел, чтобы вы своим признанием облегчили душу и немного скостили себе срок. Мне же, честно говоря, ваши показания до лампочки. Я и так знаю, что убийство Свистунова вам заказал Барков потому, что тот у него украл кассету с фильмом и пытался его этим шантажировать. Ведь так?

Все! Мой удар достиг цели. Противник был деморализован. Теперь он пребывал в глубокой прострации и даже не помышлял из неё выбраться. Лицо его обмякло, челюсть отпала. Осоловелым взглядом он тупо смотрел на окно, в которое шумно и требовательно стучалась воля. Там осталась шикарная жизнь, рестораны, квартира, "Мицубиси", красивые и сладкие телки. Не скоро теперь все это ему светит. Не скоро. Впереди его ждет вонючий следственный изолятор, набитый зеками, будто бочка - селедкой, пересыльные тюрьмы, этапы, мат надзирателей да лай свирепых псов. Эх, ма! Суки пархатые! Лучшие свои годы чалиться теперь на казенных нарах! И до того ему стало себя жалко, до того звериная тоска хватанула за сердце, что он не выдержал и заплакал. И уже не в состоянии ответить на мой вопрос, он лишь молча кивнул, громко и совсем несолидно шмыгнув носом.

Я налил в стакан воды, подал ему. Он с жадностью выпил и поросил еще. Опорожнив второй стакан, Захарьян немного успокоился. Пора продолжать допрос.

- Каким образом вы вышли на Свистунова? - спросил я.

- Это было несложно. Свистун чуть не каждому предлагал "грабануть крутого". Когда я о нем сказал Завьялову... Или как там его?

- Барков.

- Ага, - кивнул Захарьян. - Тот и предложил слепить ментам горбатого, то-есть извините, предоставить доказательства виновности Тугрика. Я поначалу ничего не понял, думал, что хозяин хочет сдать Семена. Но когда Вадим Вадимович все объяснил, то я очень удивился его хитрости.

- Каким образом у Зеленского оказался нож Виталия Попова?

- Шкилета что ли?

- Да.

- Совершенно случайно. В мае хозяин мне предложил сняться в фильме, обещав заплать полторы тысячи зелененьких. Но когда я узнал, что должен буду делать, то испугался и пошел в отказ. Тогда он мне сказал, чтобы подыскал для съемок двухметрового громилу с лицом отъявленного бандита. В баре "У дяди Вани" я увидел Тугрика, который недавно слинял с зоны. Побазарили. Я ему предложил за тысячу баксов сделать работу. Он согласился.

- Что он должен был делать?

- Пришить какого-то сопляка. Нужен был приличный финач. И тут в баре подвернулся Гунтявый и предложил купить у него нож за пятьсот рублей. Мы купили.

- Вы знали, что это нож Попова.

- Да. Гундявый рассказал. Вот хозяин и решил это использовать и пустить ментов... извините, милицию по ложному следу. Сказал, что должен говорить Тугрик при допросе.

- Кто убил Попова?

- Дрозд. В смысле Павел Дроздов - правая рука хозяина.

- Как и когда это произошло?

- Десятого июня. Мы на автобусе доехали до "Солдатского пляжа". Хозяин с парнями пошли на базу РЭБ флота, а я остался сторожить автобус. Вернулись они уже под утро. С ними был Шкилет. Глаза по полтиннику, весь дергается, чего-то мычит. Даже меня не узнал. Похоже, марафетом отаварился на полную железку. Ну.

- А он что, наркоман?

- Да, вообще-то, не слышал. Сели в автобус и поехали.

- Барков был с вами?

- Да. Но он доехал дишь до академгородка и вышел. Когда подъехали к карьеру "Борок", Бобер сказал, чтобы свернул и поехал к выработкам. У одной из котловин я остановил автобус. Все вышли. Бобер достал пистолет и выстрелил Шкилету в затылок. Затем сбросили труп в котлован. Бобер сказал мне, чтобы взял лопату. Я взял лопату. Мы с ним спустились и присыпали труп землей. Вот и все.

- Место показать можешь?

- Конечно могу.

При выезде на место был найден труп Попова.

"Кинематографистов" допрашивали Говоров и Ачимов. Но они тоже не были героями, рассказывали много и охотно. В народе о таких говорят: "Пакостливы, как кошка, а трусливы, как заяц". Все они в той или иной степени были обязаны Баркову и полностью от него зависели.

Зеленский сбежал. Судя по количеству продуктов и водки, найденных Беркутовым на квартире у зазнобы Тугрика Клавдии Поливановой, он дал деру уже несколько дней назад. Вероятно обнаружил слежку. А Поливанова для усыпления бтительности оперативников все эти дни исправно таскала из магазина продукты и водку. Зеленского объявили во всероссийский розыск. Ничего, с его-то данными он много не побегает.

Осталось допросить этого доморощенного "гения". Вот сижу, жду когда его доставят. Сотрудники областного УБЭП при обыске на подпольном заводе в Пашино одной готовой продукции изъяли на миллионы рублей. Директор завода арестован. При допросе он подтвердил, что завод фактически принадлежит Завьялову Вадиму Вадимовичу. Словом, доказательственная база по делу полностью обеспечена. Остались формальности.

В кабинет входит Говоров, спрашивает:

- Сергей Иванович, вы ждете Баркова?

- Да, с минуты на минуту должны доставить. А что, есть другие предложения, коллега?

- Можно мне присутствовать при его допросе?

Вижу, что нашему философу, родоначальнику теории о мыслящей энергии, очень хочется встретиться лицом к лицу с нашим "зверем". Как никак, у того тоже есть своя философия о миропорядке и что в нем есть человек. Надо Андрею доставить удовольствие. Он это заслужил.

- А давай, Андрей Петрович, поступим так. Ты будешь его допрашивать, а я, с твоего разрешения, посижу вон там в уголке, послушаю. Идет?

- Вы должно быть пошутили?! - не поверил он в мою искренность.

- Нет, вполне серьезно. Не с моими потрепанными нервами разговаривать с этим козлом. Так что, действуй, коллега. - Я встал и пересел в угол кабинета. Говоров занял место за столом, вставил в машинку бланк протокола допроса подозреваемого и, глядя на меня нахальными глазами, проговорил:

- Вообще-то, я предпочитаю допрашивать без посредников и свидетелей, но из-за моего глубочайшего уважения к любимому начальству делаю для вас исключение из правил.

- Ни фига, блин, заявочки! Вот и делай после этого людям добро. Они потом тебя этим же и по мордам! - "возмутился" я.

В это время в дверь постучали, а ещё через мгновение в кабинет вошел начальник конвоя - молодцеватый прапорщик внутренней службы. Увидев за столом Говорова, удивился и даже несколько растерялся. Но вот его взгляд нашел меня. Он, прищелкнув каблуками, доложил:

- Арестованный доставлен.

- Хорошо. Вводите, - сказал я.

Глава тринадцатая: Говоров. Допрос Баркова.

В безукоризненной "тройке", белой сорочке, галстуке и с наручниками на руках Барков выглядел очень современно. Этакий типичный представитель криминальной России. Он был чертовски красив. Без платья и обильной косметики даже больше приобрел, чем потерял. Бледное с тонкими чертами лицо его было внешне спокойно, а голубые глаза смотрели на меня даже насмешливо. Трудно представить, что вот этот вот господин является организатором столь чудовищных преступлений. Я долго думал над всем этим, Не мог человек с нормальной психикой такое сотворить. Глядя на него, трудно это предположить. И все же в лице его едва уловимо сквозила какая-то обреченность, фатальность, будто он чувствовал приближение скорого конца.

- Здравствуйте, Андрей Петрович! Я верно запомнил ваше имя, отчество? - проговорил Барков.

- Здравствуйте, Дмитрий Александрович! Я действительно тот, кем вы меня только-что назвали. Ваша память на этот раз вас не подвела.

- Она меня никогда не подводила, - пожал плечами Барков, как бы удивляясь неуместности моих слов.

- Что ж, буду только рад, если вы это докажите при нашей беседе, ответил я. - Присаживайтесь, пожалуйста!

- Извините, но в наручниках за спиной мне это будет сделать довольно трудно, - усмехнулся Барков.

- Товарищ прапорщик, снимите с него наручники, - обратился я к начальнику конвоя.

Тот вопросительно взглянул на Иванова. Сергей Иванович кивнул. Прапорщик снял с Баркова наручники и вышел из кабинета.

- А кто этот господин? - кивнул Барков в сторону Иванова, потирая затекшие запястья и садясь.

- Я здесь совершенно случайно, - тут же среагировал Сергей Иванович, опередив меня. - Не обращайте внимания. Я тут тихо посижу, послушаю. Кстати, намедни виделся с нашим общим знакомым Владимиром Ильичем Тумановым. Он много о вас рассказал интересного. Просил кланяться.

Лицо Баркова дрогнуло, выразило растерянность, затем стало злым, подурнело.

- Так вот почему вы на меня вышли. Зря я тогда не прикончил этого... этого режиссеришку, - мстительно сквозь зубы процедил Барков.

- Не обольщайтесь, милейший. - насмешливо ответил Иванов. - На вас мы вышли гораздо раньше встречи с Тумановым. Наши работники разными путями, но пришли именно к вам. Так что у вас не было шансов избежать встречи с нами.

- В таком случае, поздравляю. Честно признаюсь, не ожидал.

- А это все потому, что недооцениваете оппонентов. Считаете, что вы один такой умный и талантливый. Кстати, и к Туманову вы несправедливы. Никакой он не "режиссеришко", а очень талантливый режиссер.

- А-а! - презрительно проговорил Барков, махнув рукой, как бы говоря: "Что вы в этом понимаете!" Правое веко его заметно дергалось. - И все же, кто вы такой? Я не привык разговаривать с незнакомыми людьми.

- Это руководитель следственной группы, начальник следственного управления прокуратуры области Иванов Сергей Иванович, - представил я шефа.

- Вот как?! - удивился Барков. Посмотрел долгим внимательным взглядом на Иванова. - Много наслышан.

- Извините, Андрей Петрович, что невольно вмешался в ваш допрос, сказал шеф. - Продолжайте.

- Итак, Дмитрий Александрович, я могу расчитывать на откровенный разговор? - спросил я Баркова.

- На предельно откровенный, - ответил он. - Мне нечего скрывать. Как я уже говорил - я свою партию безнадежно проиграл. А потому не вижу смысла что-либо скрывать... Вас очевидно интересует: как я решился на столь опасное предприятие?

- "Предприятие"?! Не скромничайте, Дмитрий Александрович. От вашего, как вы выразились, "предприятия" два месяца город на голове стоит. Если верить уголовному кодексу, вы совершили особо опасное преступление, аналогов которому я ранее не встречал. Вы со мной согласны?

- А-а, бросьте вы! - пренебрежительно отмахнулся от моих слов Барков. - Как говорил когда-то поэт: "Большое видится на расстоянии". История нас рассудит. Вполне возможно, что не дав мне закончить фильм, вы совершили гораздо большее преступление, чем я. Лично я в этом уверен.

Я не верил своим ушам. Неужели он говорит все это серьезно?! И главное - ни тени расскаяния! Это уже попахивает патологией. Факт. Неужто мы имеем дело ещё с одним "спасителем человечества" с довольно своеобразными методами? Очень на то похоже.

- Помилуйте, в чем же мы-то виноваты, Дмитрий Александрович?! Уж не в том ли, что не дали вам совершить убийство невинного младенца и женщины?

- Этим я бы спас сотни тысяч, а может быть и миллионы других жизней, убеждено проговорил Барков.

Так и есть - "спаситель". А ведь он уверен, что поступал правильно. С подобным я сталкивался впервые.

- Вы это серьезно?

- Более чем, - кивнул Барков. Достал из кармана пачку "Мальборо", зажигалку. - Вы позволите закурить?

- Курите. - Я придвинул ему пепельницу. - Странные у вас методы спасения. А как же евангельское "не убий"?

Барков закурил. Откинувшись на спинку стула, выпустил к потолку струйку дыма, проговорил снисходительно:

- Бросте вы эти поповские бредни, Андрей Петрович. Неужели вы не видите что происходит в мире? Каждодневно от рук наемных убийц, под колесами автомашин, в необъявленных войнах, от болезней, отравленного воздуха, радиоактивности и всего прочего гибнут тысячи и тысячи людей. Все мы движемся к одному концу. И виноваты в этом в большей степени такие как вы, с вашей христианской добродетелью. Вы никак не можете смириться с тем, что миром давно правит Зверь и человечество живет по его законам.

- Вы имеете в виду дьявола?

Барков погасил в пепельнице окурок, насмешливо глянул на меня, усмехнулся.

- Дьявол - это определение церковников. Я не знаю кто он, ни разу его не видел. Но твердо знаю, что он есть. Я называю его Зверем, так как это ближе к его природной сути. Человечество может спастись лишь признав его безоговорочную власть. Вот об этом я и хотел сказать своим фильмом. Согласен - я поступал жестоко и фильм мне очень не легко давался. Но иначе трудно было достучаться до сознания людей.

От этих слов мне стало не по себе. Этакий современный Ницше, теоретик зла. Однако, это мы уже проходили. Все рассуждения господина Баркова всего-навсего лишь его бредовые галлюцинации.

- Это для меня что-то новенькое, Дмитрий Александрович. До этого я был уверен, что именно по дороге дьявола мир приближается к пропасти.

- Типичное заблуждение, - высокомерно проговорил Барков, вновь закуривая. - За доказательствами далеко ходить не надо. Обратитесь к братьям нашим меньшим. Кто является вожаком стаи? Самые сильные и агрессивные звери, животные, птицы, занимающие доминирующее положение среди сородичей. Биологи называют их доминантами. Есть ещё субдоминанты и так далее вплоть до самых слабых и униженных. Все естественно и просто. И все прекрасно сосуществуют, принимая такое положение вещей, как должное. Ни о какой добродетели здесь нет и не может быть речи. Верно?

- Допустим.

- Это аксиома. Человек - тот же зверь. наделенный лишь более мощным разумом. Только и всего. Поэтому он должен, обязан жить по законам остального мира. Однако, человек никак не может с этим согласиться, ему этого, видите ли, мало. "Человек - это звучит гордо!" - Барков презрительно рассмеялся. - Дремучая чушь! Химера! Человек скроен из той же плоти и крови. Но вместо того, чтобы это понять и с этим смириться, он всю жизнь борется за утверждение не существующих идеалов. А всякое противодействие Зверю вызывает его раздражение и приводит к большим бедам.

Надо отдать Баркову должное - в отсутствии логики его трудно обвинить. Его концепция выглядит очень убедительно. Факт. Со временем он мог бы стать видным теоретиком дьявола.

- А как же высказывание Достоевского о том, что красота спасет мир? Вы с этим тоже не согласны?

- Категорически. Не красота спасет мир, а безусловное подчинение Зверю, его законам.

- Скучную вы нарисовали картину, Дмитрий Александрович. Но отчего вы избрали для своих, мягко говоря, экспериментов детей? В чем они провинились перед вашим зверем?

- Лишь потому, что они ещё не столкнулись с мерзостями мира, верят в особое предназначение человека. Их сознание отравлено альтруистическими бреднями. Вот потому они особенно раздражают Зверя. Они расплачиваются за заблуждения человечества в первую очередь. В финале моего фильма от рук Зверя должна была погибнуть "мадонна с младенцем", как символ той самой красоты, о которой говорил классик. Это и было бы ответом на ваш вопрос.

Я многое мог бы возразить Баркову, но делать этого не стал, так как понял - он не сможет ни понять, ни принять никаких возражений.

Пора было начинать допрос по существу. Барков с полнейшей отрешенностью на лице монотонно, но подробно и обстоятельно рассказал о всех совершенных преступлениях, с которыми читатели уже знакомы.

После того как Баркова увели, я спросил шефа:

- Что вы на это скажите, Сергей Иванович?

- Трудный случай, - задумчиво и излишне серьезно проговорил Иванов.

- В каком смысле?

- В самом прямом. Мы с тобой стали свидетелем того, что может сотворить с человеком однажды брошенное неосторожное слово.

- Вы имеете в виду Туманова?

- Да. В том, что режиссер когда-то был неправ, вынося Баркову приговор, мы сами могли убедиться. Этот сукин сын не только талантлив и умен, но и, к своему несчастью, очень самолюбив. Слово "бездарь" известного режиссера сильно уязвило его самолюбие. Это и стало началом его болезни.

- Болезни? Но он совсем не выглядит психически ненормальным. Наоборот, его логике можно позавидовать.

- Маниакальный психоз. Такие люди внешне ничем от всех прочих не отличаются, но все их действия и поступки подчинены главной идее и ею оправдываются.

- А нельзя ли как-нибудь попроще?

- Какая у вас, коллега, была оценка по судебной психиатрии? насмешливо спросил Сергей Иванович.

- А что, мы и это изучали в университете? Надо же! - сделал я удивление на лице.

- Не знаю как вы, а мы - точно. А ещё мы в вашем возрасте стеснялись своего невежества и, как могли, пытались его скрыть. А вы, похоже, им бравируете.

- Мне нечего скрывать. Андрей Говоров чист перед Богом и людьми.

- То-то и печально, - вздохнул Иванов. - У меня создается впечатление, что каждый новый день вы начинаете с чистого листа. Это так?

- Сдаюсь, - поднял я руки. В словесной дуэли с шефом у меня не было никаких шансов. - Так что же там с маниакальным психозом?

- С ним-то как раз все нормально, - усмехнулся Иванов, приняв мою капитуляцию как должное. - Барков, как большинство творческих людей, был довольно впечатлительным молодым человеком и слова столь авторитетного режиссера сильно на него подействовали, выбили, если можно так выразиться, почву из под ног. Он закомплексовал. А после того, как Ирина Шахова ушла к Туманову, тот стал для него врагом номер один. Что в это время творилось с его психикой и каким образом он пришел к решению убить Туманова и Шахову, мы можем лишь предполагать. Одно несомненно - Барков был убежден, что пока жив Туманов, у него нет шансов.

- В каком смысле?

- В смысле обрести покой и уверенность в себе, вновь почувствовать себя личностью.

- Но я не совсем просматриваю связь между тем преступлением и нынешним. Для чего ему понадобился этот его зверь и вся прочая галиматья?

- Дело в том, что убийство Шаховой, Вероники Кругловой и устранение Туманова ничего не дали и не могли дать Баркову, лишь прибавили проблем.

- И что это за проблемы?

- Во-первых, он стал преступником, убийцей. Жить с осознанием этого надобны крепкие нервы. Во-вторых, это не вернуло ему спокойствие, не придало уверенности, скорее, наоборот - лишь усилили душевную депрессию. И тогда он решил доказать всему миру, но прежде всего - самому себе, что он незаурядная личность, талант, гений. Согласись - сделать это в наше время очень и очень непросто, верно?

- Это точно, - кивнул я.

- Чтобы о тебе заговорили, нужно было не просто заинтересовать, но поразить, шокировать. Тогда-то и появился этот зверь, и все, что он только-что говорил. Он настолько в это уверовал, что это стало маниакальной идеей, полностью завладевшей его сознанием. Для её реализации он был готов идти на любые жертвы. Вот так сказанное Тумановым неосторожное слово выпустило джина из бутылки, породило монстра, напрочь сокрушив личность. Но это лишь мое мнение. Теперь слово за специалистами.

- Вы полагаете, что необходимо проводить судебно-психиатрическую экспертизу?

- Мы её в любом случае обязаны назначить. - Иванов встал, подошел к телефону, снял трубку и, набирая номер, пояснил: - Хочу посоветоваться с Дементьевой.

Врач-психиатр высшей квалификации Дементьева работала в Городском психоневрологическом диспансере и была признанным специалистом в нашей области.

- Зинаида Георгиевна, здравствуйте! - сказал Сергей Ивноавич в трубку бодрым и неестественно радостным голосом. - Рад вас слышать. Иванов беспокоит... Что вы такое говорите?! Разве есть мужчина, который однажды увидев вас может забыть? Такого в природе нет и быть не может... Нет, это сущая правда. Я ещё никогда не был так искренен, как сейчас... Надо посоветоваться, Занаида Георгиевна.

Иванов кратко рассказал фабулу дела.

- Да, вы правы - дело очень необычное... Вы так считаете?... Что ж, большое спасибо за совет! До свидания!

Шеф положил трубку. Проговорил:

- Дементьева советует назначить стационарную экспертизу в институте Сербского.

- Это надолго. Говорят, там такая очередь, что меньше чем на полгода не стоит и рассчитывать.

- Это точно, - вздохнул Иванов. - Что ж, будем уповать на фортуну, задействовать по полной программе связи и личное, тасазать, обояние.

- Но этого-то вам не занимать, - подпустил я шефу леща.

- Подхалим! - усмехнулся он. Посмотрел на наручные часы. - Ого, уже шесть! По-моему у нас сегодня есть полное право закончить рабочий день как все нормальные люди. Ты как считаешь?

- Не только право, но и обязанность, - тут же согласился я.

- Вот именно. А что, Андрей Петрович, не отметить ли нам это дело?

- И что вы предлагаете?

- Я приглашаю тебя к себе в гости. Светлана будет рада тебя видеть.

- Я бы с великим удовольствием, Сергей Иванович, но только вынужден отказаться.

- Это ещё почему?

- Договорился встретиться с одним человеком.

- А мы и твоего "человека" с собой прихватим, - подмигнул Иванов. Лады?

- Лады.

Мы с Таней возвращались от Ивановых далеко за полночь. Они пытались оставить нас ночевать, но мы отказались. Улицы были пустынны. Накрапывал мелкий дождь. Я люблю такую погоду. Рассказал Тане о теории Баркова.

- Как ужасно! - тихо проговорила она. - Представь, что такой придет к власти.

Я представил и мне стало не по себе. Кто знает, может быть барковы уже у власти. Уж слишком все развивается по их сценарию. И все же хотелось верить, что у нас ещё есть шанс изменить ситуацию и он нами не упущен. Очень хотелось.

Иванов договорился о проведении Баркову судебно-психиатрической экспертизы в Институте имени Сербского вне очереди. Через три дня при этапировании Баркова в Москву, он в поезде напал на караул и попытался завладеть оружием, но был застрелен. Похоже, он сам этого хотел. Факт.

2001 год г.Новосибирск