1000000 евро, или Тысяча вторая ночь 2003 года

Глава 7. THE LOVE

Она работала в петербургском метро. Продавала жетоны для прохода через турникет. А он работал кондуктором в троллейбусе. Он был глухонемым, а у нее не было правой ноги. И любви сильнее, чем их, не знал мир.

€ € €

По утрам он на метро ездил в свой троллейбусный парк. Он просыпался рано, когда на улице было еще темно. Пил чай с бутербродами и подолгу смотрел в черные окна.

Его мир всегда был тих и спокоен. Допив чай, он ставил чашку в раковину и никогда не слышал, как брякала оставленная в ней ложечка.

Он шел в прихожую, садился на корточки и завязывал шнурки. Потом распрямлялся и всовывал руки в рукава куртки. На улице он закуривал первую утреннюю сигарету. До метро шел пешком.

Даже очень рано с утра перед окошком касс метрополитена стояла очередь. Он вставал последним, маленькими шажками двигался вперед, ждал, пока окажется перед низко прорубленным в стене зарешеченным окошком, и вынимал из кармана купюрку.

Отдавая деньги кассирше, которую он никогда не видел, он растопыривал пальцы, показывал, что ему нужно именно два жетона. Один — чтобы поехать на работу. Второй — чтобы вернуться домой.

Он никогда не говорил словами «два», хотя и мог. Ему не нравилось, когда люди обращали внимание на его речь: гортанные звуки, вылетавшие из горла глухонемого.

Она ждала этого момента. Просыпалась от того, что чувствовала, как в улыбке расползаются губы. Сегодня в ее бойнице опять появится купюра и два длинных красивых пальца, растопыренных в знаке Victory.

Продавать жетоны для прохода через турникет — собачья работа. Наверное, когда-нибудь ее поручат автоматам, но пока не поручили. На протяжении рабочего дня

ты двигаешь всего одной рукой: взять деньги, отдать жетоны и сдачу, взять деньги, отдать жетоны и сдачу, взять деньги, отдать жетоны и сдачу...

Остальное тело свободно. Можешь болтать ногами, строить рожи и ковырять в носу сразу всеми пальцами незанятой руки. Это-то и утомляло метрополитеновских кассирш. Куда девать столько свободы, они понять не могли и, проработав пару месяцев, сбегали к работодателям, придумавшим занятие для остальных органов тоже.

Ей бежать было некуда. Болтать ногами на рабочем месте ей не хотелось, потому что нога у нее была всего одна. Ее устраивала эта работа.

Ее жизнь проходила в тесной комнате, верхом на стуле с облезлым тряпочным сиденьем, лицом к зарешеченному окошку. Недавно она огляделась на улице и увидела, что в мире, оказывается, осень, деревья уже пожелтели, и сквозь листву торчат черные ребра веток. Лето прошло. Она его даже не заметила. Так же пройдет и жизнь. И единственное, что удастся вспомнить: руки, сующие ей в окошко купюры.

Его руки были самыми красивыми из всех.

Двести пятьдесят четыре рабочих дня в году она могла смотреть на его пальцы. Сто одиннадцать выходных дней она проводила дома и просто ждала наступления новой рабочей недели.

Она специально выбрала утреннюю смену. От открытия метро до двух часов дня. Другим девушкам не хотелось работать в это сумасшедшее время, а она приходила в кассу заранее, раскладывала перед собой жетоны и мелочь и ждала. Около семи утра появятся его пальцы, и на этом день будет окончен.

В два часа пополудни она ставила перед решеткой табличку «ИЗВИНИТЕ. ЗАКРЫТО» и вместе со стулом отодвигалась от стены. За окошком ругались те, кто отстоял почти всю очередь, но купить жетон так и не смог. Сзади, прислоненные к шкафу, стояли ее костыли.

Прежде чем выйти из служебных помещений касс, она втыкала в уши затычки плейера. Она не желала слушать шипение вслед. Жалко, что так и не придумали плейер для глаз, чтобы, шагая, смотреть кино или клипы и не видеть, с какими рожами смотрят на нее окружающие.

От двери с надписью «СЛУЖЕБНЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ. НЕ ВХОДИТЬ» до троллейбусной остановки было недалеко. Но нужно было один раз спуститься по лесенке и два раза подняться. С костылями это было чертовски неудобно.

Зато потом оставались только три остановки на рогатой машинке, последняя лесенка перед парадной — и все. Лифт. Дверь. Диван. Во сне увидеть его пальцы.

Когда троллейбус подъезжал к остановке, люди вокруг начинали что-то ей говорить. Она видела, как шевелятся их губы. Может быть, они спрашивали, не нужно ли помочь? Может быть, жаловались, что своими костылями она перегородила весь проход.

Она слушала плейер, а их никогда не слушала. Платила кондуктору за проезд, садилась к окну, зажмуривала глаза. Эти последние три остановки давались ей тяжелее всего. Она никогда не смотрела по сторонам, никогда не видела, что происходит вокруг. Лифт. Дверь. Диван. Во сне увидеть его пальцы.

Кондуктор сгребал с ее ладони мелочь, отрывал билетик и шел дальше. Он никогда не произносил ни единого лишнего слова. Он был насупленный и немного страшный. И вообще, у него был такой вид, что... в общем, за проезд в его троллейбусе платили все.

Пассажиры смотрели на его сдвинутые брови, и им не хотелось ехать зайцами, а хотелось купить билет. Люди не знали, что кондуктор не злой, он просто родился глухонемым.

Вам бы показалось, что этот кондуктор всегда собран и спокоен, но на самом деле было не так. Около полвторого он все-таки начинал немного нервничать. До того как она войдет в его троллейбус, оставалось совсем чуть-чуть времени, и он действительно становился слегка нервным.

На его памяти два раза случалось такое, что в положенное время ее не оказывалось на остановке. Битком набитый троллейбус ехал дальше, а он сходил с ума и отлично видел, что троллейбус пуст.

Приблизительно в десять минут третьего водитель подруливал к нужной остановке, и кондуктор замирал. Раз... два... три... четыре... пять... шесть... семь... Yes! В задней части троллейбуса она ставила свои костыли на пол, и он облегченно выдыхал.

Она поразила его сразу. В ту минуту, когда он увидел ее впервые. Девушка в плейере.

Вокруг толкались и махали руками. Только двое во всем троллейбусе не слышали этого... Второй была она. У нее не было правой ноги, зато была гордо запрокинутая голова, она слушала плейер и всегда улыбалась. Прекраснее ее не было никого на свете.

Он много раз пытался взять мелочь с ее ладони немного медленнее, чем обычно. Это не удавалось ему ни разу. Он очень быстро отрывал ей билет и, расталкивая пассажиров, убегал в другой конец салона.

У нее в голове всегда играла музыка, а он и не знал, что такое музыка. Через две остановки, на третьей, она, стукаясь костылями о двери и неудобно переваливаясь, выходила.

Теперь нужно было дождаться следующего раза. Завтра в начале третьего часа пополудни ее гордо запрокинутая голова опять появится в дверях, и он подошвами прочувствует, как стукают о пол ее костыли.

Как-то он сел и подсчитал: за все то время, пока девушка ездит в его троллейбусе, она заплатила за проезд приблизительно $80. Еще два раза по столько и ей бы хватило на покупку нового протеза.

Он специально заказывал по почте каталог протезов. Там было написано, что самый дешевый протез правой ноги стоит $250. Вот руки обошлись бы дешевле. Не сгибающийся ручной протез с кистью в черной перчатке можно купить всего за $110.

Он читал каталог до глубокой ночи, а когда лег спать, она впервые приснилась ему в эротическом сне. Он почти ничего не помнил из этого сна. Осталось только ощущение того, что она кричала, а он не слышал, только чувствовал ее крик, проходящий сквозь тонкую ее кожу и толстую его...

Проснувшись, он увидел, что на улице опять темно. Он пил свой чай с бутербродами и долго смотрел в черные окна. Никогда в жизни он так и не заговорил с ней.

Ни разу в жизни она не решилась прикоснуться к его прекрасным пальцам.

€ € €

Она работала в петербургском метро. Продавала жетоны для прохода через турникет. А он работал кондуктором в троллейбусе. Он был глухонемым, а у нее не было правой ноги. И любви сильнее, чем их, не знал мир.